м фильмам и запрещенным книгам Солженицына, Буковского и Аксенова, которые он самолично изымал у молодых и не очень молодых людей во время стихийных обысков-облав. Оперуполномоченные не очень интересовались книжками, это была прерогатива КГБ, милиция большей частью шерстила по шмоткам, аппаратуре, деньгам, а Буров не брезговал и литературой. Любопытнейшие вещи попадались ему порой в квартирах фарцовщиков, и он уже имел очень неплохую по тем временам библиотеку антисоветчины - хранить подобные книги и машинописи у себя дома, читать, а уж тем более давать для ознакомления друзьям было категорически запрещено, это могло привести к серьезным неприятностям, вплоть до тюремного заключения. "Кажется, допрыгался, - подумал Андрей, вспомнив о своей библиотеке. - Неужели пронюхали? Откуда? Кто настучал? Я же никому..." Полутемный кабинет со сводчатым высоким окном... Портрет Андропова на стене... Нищенского вида, казенный письменный стол, на котором не было ничего, кроме чистого листа бумаги и черной, на толстой гнутой ножке, настольной лампы... Запертый шкаф у стены, сиротливо торчащий посреди комнаты убогий табурет, венский стул для хозяина кабинета - вот и вся обстановка. Она поражала своей аскетичностью, и веяло от нее чем-то вневременным - точно такую же комнату могли видеть "попавшие на карандаш" диссиденты шестидесятых, "враги народа" сороковых и "вредители" тридцатых, достаточно лишь поменять портрет на стене сообразно времени. - Садись, Буров, - повторил хозяин. - Разговор у нас будет... Андрей ждал слова "долгий", но человек, от которого сейчас, судя по всему, зависела дальнейшая судьба Бурова, помедлил, а затем, словно передумав, начал новую фразу: - Впрочем, многое зависит от тебя. Может, и не очень долгий будет наш разговор. А может... Снова повисла пауза, на этот раз откровенно угрожающая. - Меня зовут Анатолий Анатольевич, - вдруг сказал хозяин кабинета. - Фамилия - Климов. Но тебе, Буров, рекомендую называть меня по званию. Товарищ майор. Или гражданин майор. Это мы еще выясним, как тебе больше подобает... Он опять замолчал, глядя в темное окно. - Ну, рассказывай, Андрей, как ты дошел до жизни такой. Буров вздрогнул. Голос майора прозвучал неожиданно. Климов продолжал смотреть в окно, ни один мускул на его лице не дрогнул. Андрею показалось, что рот майора даже не приоткрылся. Неужели он обладал способностями чревовещателя? - Что рассказывать-то? - растерянно спросил Буров, и прозвучавшая в этом вопросе интонация ему очень не понравилась. Куда-то подевалась вся уверенность, вся здоровая наглость, столько раз выручавшая его и на экзаменах, и при очень скользких разговорах с милицейским начальством, с теми же фарцовщиками. Он считал себя мастером "брать на пушку", "пудрить мозги", а сейчас, как маленький, лепетал что-то невнятное. - Что? - вдруг крикнул майор, впившись глазами в лицо Андрея. - Ты еще меня спрашиваешь - что? Хорошо, я тебе отвечу. Только лучше бы ты сам мне все рассказал. Ты понимаешь разницу между чистосердечным признанием и... Майор опять не договорил, опять сделал короткую паузу, дав Андрею самому представить катастрофические последствия этого "и". - Ты же юрист, без двух минут с дипломом... Был! - веско бросил Климов. - Так что все ты понимаешь. Ну? Я жду. Даю тебе последний шанс. - Простите меня, - вдруг сказал Андрей, снова помимо своей воли. - Я... я искуплю... - Не понимаю я тебя, - покачал головой майор. - То ли ты и в самом деле идиот, то ли прикидываешься... Ну-ка, глаз не отводи! На меня смотри! На меня, я сказал! Андрей дернулся, словно получил хороший разряд электрического тока. - Да я... - Да, ты! Ты! На тебе знаешь сколько висит? Я за тобой давно наблюдаю! Думаешь, все сойдет с рук? Все твои штучки? Вся твоя валюта? - У меня нет валюты, - прошептал Андрей. - Нет? Ой ли? А если подумать? - Нет, - покачал головой Андрей. - А хочешь, поедем сейчас к тебе домой и найдем там и доллары, и марки, и кроны... Золото найдем. Наркотики. Множество людей подтвердят, что ты брал взятки, а твои вонючие фарцовщики расскажут на суде, как и в каком размере ты их обирал. Нет уж, парень, тебе не позавидуешь... Я даже не говорю про университет - с этим все ясно... Тебе нужно думать, как бы срок скостить, чтобы не загреметь по полной. Понял меня, комсомолец Буров? Понял ты меня, пацан? - Да, - прошептал Буров. - Да... Страх неожиданно покинул его. Андрей собрался. В душе не осталось ни следа от охватившей его поначалу паники. Буров решил идти ва-банк. И почти на сто процентов был уверен в успехе. - Товарищ майор... - Слушаю, - удивленно вскинул брови Климов. - Ты, значит, выбрал такое обращение? - Да, - по возможности твердо ответил Андрей. - Товарищ майор. - Давай-давай, без предисловий. - Я все понимаю. Я работал... Понимаете, мне казалось, что я все делаю правильно... - Ну-ну, - хмыкнул майор. - Интересно... - Я работал, - с возрастающей уверенностью повторил Буров. - Я за порядок, товарищ майор. За порядок. Каждый должен делать свою работу. - Что ты несешь, Буров? - Выслушайте меня, пожалуйста. - Андрей посмотрел майору в глаза и вздрогнул. Он слышал много разговоров о том, что гэбэшники изучают приемы гипноза, что они прекрасно знают все новейшие достижения психологии и на допросах могут использовать самые нетрадиционные методы. А еще он вдруг понял, что перед ним сидит не функция, не бездушная карательная машина, а живой человек, такой же, как миллионы тех, что сейчас бродят по улицам, сидят у телевизоров, трахаются со своими или чужими женами, останавливают такси или сидят в них за рулем, пьют водку, считают деньги, грабят магазины или ловят хулиганов, сидят в кабинах самолетов и поездах метро, рассказывают анекдоты, пишут книги, жарят шашлыки, нянчат детей, признаются в любви. Майор кивнул. - Я допускал ошибки, это несомненно. И готов нести за них самое суровое наказание. Но ведь моя работа была успешной, понимаете... Это же факт... Если бы я не внедрялся туда, к этим фарцовщиком, если бы не стал среди них своим, ни черта я не смог бы сделать... А так - у меня все концы, все адреса... Я знаю всех их в лицо. Знаю каналы, места, где они встречаются... Проституток знаю, - Андрей понизил голос. - Наркоманов... Они все у меня вот тут. - Он легонько стукнул себя ладонью по лбу, показывая, где именно находятся эти самые наркоманы и проститутки, фарцовщики, мелкие ресторанные воришки, взяточники из отделений милиции и ловчилы из торговых точек. - Я хочу работать эффективно, понимаете? Чтобы видеть результат... Может быть... - Хватит. - Майор хлопнул ладонью по столу. - Я тебя понял. Ты сейчас будешь проситься в органы. Штирлиц, понимаешь... Эту лапшу ты вешай где-нибудь в другом месте. Только в камере не советую. Неправильно поймут... Андрей опустил голову. - Что, выговорился, Джеймс Бонд? А теперь послушай меня. Андрей кивнул, выражая готовность внимать каждому слову и жесту майора. Спустя какие-нибудь три минуты Буров уже все понял. Неясны оставались только частности, техника, а суть была как на ладони. Его не посадят - это главное. И не арестуют. Даже не сообщат в университет. Напротив, ему, кажется, предлагают работу. Настоящую работу. На всю жизнь. Иначе и быть не может - обратной дороги из органов нет. Это билет в один конец. Ну, так что же с того?.. - Ты умный парень, Буров. И конечно, понимаешь, что любое твое телодвижение, направленное в сторону, сразу станет мне известно и я приму соответствующие меры. Это очень просто. Ты себя так скомпрометировал, дружок, - клейма негде ставить. И знаешь, в чем твое единственное спасение? - В чем? - Думай, думай, интриган! Думай! Не разочаровывай меня! Одна-единственная вещь. Именно из-за нее я предлагаю тебе такой шанс, который не каждому, ох не каждому выпадает в жизни. Всего одна вещь, которую ты сделал правильно. Ну? Андрея осенило. - Это то, что я не пришел к вам сам, да? Майор помолчал ровно столько, чтобы Андрей понял: он угадал. И только после этого Климов, кивнув, ответил: - Именно так. Именно потому, что не пришел. Мы не берем на работу добровольцев. Особенно из молодежи. Нам не нужны излишне эмоциональные люди. Такие, знаешь, которые вдруг принимают решения. Черт их знает, что им взбредет в голову завтра. Или через год. А еще опаснее - через пять лет, когда ты уже сделаешь на него ставку, будешь от него в какой-то степени зависеть... Понимаешь? - Да. Буров насторожился, он почувствовал, что этаким отеческим тоном, на который неожиданно переключился майор, тот пытается усыпить его, Андрея, бдительность, с тем чтобы огорошить очередной атакой, нанести новый коварный удар. - Ты не напрягайся, - сказал Климов. - Не надо. Сидишь как на иголках, думаешь, я тебе сейчас какой-нибудь вопрос на засыпку подкину. Не подкину. Ты для меня, Андрюша, ясен, как белый день. Человек ты неглупый, понимаешь, что деваться тебе некуда и отныне будешь делать все, что тебе здесь скажут. И делать это ты будешь честно, изо всех своих сил. Ведь так? - Так, - серьезно ответил Андрей. - Ну вот, значит, нечего тратить время на всякие прелюдии. Слушай меня внимательно. Я перехожу к сути дела. "Суть дела" распахнула перед ошеломленным Буровым такие сияющие перспективы, о которых он и помыслить не мог. Климов предлагал ему работу - настоящую работу - в только что организованном Ленинградском рок-клубе. То, что клуб открылся по инициативе Большого Дома, для Бурова и раньше не было секретом, он только не понимал, зачем "комитетчикам" палить из пушки по воробьям, строить целую бюрократическую структуру ради такой мелочи, как питерские рок-музыканты. Если их нужно контролировать, то, во-первых, эта публика достаточно малочисленна, а во-вторых, они все на виду, бери любого, их квартиры, места встреч, репетиционные "точки" - отнюдь не тайна за семью печатями. И только теперь, благодаря информации, которую ему выдавал майор - строго дозированно, как понимал Буров, - все начало становиться на свои места. - Запоминай, Андрей. Майор достал из ящика стола несколько фотографий. - Вот это - некто Алжир. - Климов протянул Андрею первую карточку. - Так я его знаю. Костик. Господи ты боже мой... - Знаешь - хорошо. Дальше. Матвеев. Заканчивает... - Кажется, военмех, - подхватил Андрей. - Смотрю, ты и вправду в курсе дела, - сказал майор. - Я же вам говорил... - Хорошо. Майор посвящал Андрея в тонкости предстоящей работы еще минут тридцать. Потом, закончив беседу, сказал: - Домой, Андрюша, добирайся сам. Мы тебя, извини, подвозить не будем. И вообще, чем меньше со мной будет контактов, тем лучше. И помни, что ты... - Я понимаю, - кивнул Андрей. - И вот еще что... Подпиши-ка мне эту бумажку... Майор придвинул к Андрею неизвестно как появившийся на столе листок. "Подписка, - подумал Буров. - О неразглашении..." Он бросил взгляд на бумагу. "В случае разглашения..." Дальше Андрей читать не стал. Он понимал, что стоит ему дать Климову хотя бы ничтожный повод усомниться в его, Бурова, благонадежности, майор его просто в порошок сотрет. В буквальном смысле. Тут, в этом кабинете, никакими метафорами даже не пахло. Чистый реализм, дистиллированный. Социалистический. В самой хрестоматийной его форме. - Да, - повторил Буров. - Всех помню. А вот вас, Александр Михайлович, нет. - Ну, это ничего, - ответил Шурик. - Значит, теперь я тоже внесен в анналы. - Куда? - В анналы. - А-а, ну-ну. Буров усмехнулся. Рябой оглядел зал, придвинул к себе тарелку с ломтями красной рыбы, зеленью и тоненькими кусочками сыра. - Как идет ваше дело? - Какое? - спросил Буров. - У меня их, Александр Михайлович, столько... - Ну как же... Меня интересует, конечно же, Леков. Что там случилось, не выяснили еще? - А меня-то как это дело интересует, вы, Александр Михайлович, даже и представить себе не можете! - Что так? - спросил Шурик. - Да ведь покойника-то до сих пор не идентифицировали. - То есть? Что вы хотите этим сказать? - Только то, что сказал. - Вы думаете, Андрей Петрович, это не Леков там сгорел? - Не знаю. Может быть, он, а может быть, и нет. Фактов не имеем-с. - Но ведь похоронили уже... - Ага. Именно так похоронили, заметьте, чтобы и эксгумацию невозможно было сделать. То есть не похоронили, а пепел развеяли. Ищи ветра в поле. В данном случае очень точное выражение... - Вы что, серьезно? Это же... - Я совершенно серьезен, - сказал Буров. - И в этой связи, Александр Михайлович, у меня к вам есть несколько вопросов. - Да ради бога... Пожалуйста. - Я хотел спросить, как у вас вообще дела идут. - Какие дела? - Я имею в виду вашу основную работу. Буров выделил слово "основную", подчеркивая, что ему известно много больше, чем, возможно, хотел бы Рябой. - Хм... А что такое? Нормально идут дела... Пашем... - Хочу вас предостеречь, просто по-дружески... Мы ведь вроде как свои, можно сказать, люди? - Надеюсь. - Так вот. Могу сообщить, что на небезызвестной вам фирме "ВВВ" строятся гигантские планы. Вавилов... Вы с ним знакомы? - Конечно. - Так вот. Он укрупняется... Речь идет о настоящей монополии. - Монополии, простите, на что? - На все. На концертную деятельность, на производство носителей - компакт-дисков, кассет... - Андрей! - Рябой назвал следователя по имени не случайно. Он как бы показывал, что Буров сейчас заехал на чужое поле, на территорию, которую почти не знает, и затронул вопросы, в которых очень слабо разбирается. - Я вот что хочу вам сказать, Андрей. То, о чем вы говорите, совершенно нереально. Совершенно. Об этом даже речи быть не может. Это утопия. - Ну почему же? Если взять, к примеру, Запад... - А что Запад? - Там ведь давно уже произошел процесс слияния. Кто царит на рынке? "Полиграм", "Би-Эм-Джи", "Сони", "Уорнер". И, собственно говоря, все. Остальные по сравнению с ними ничто. Сотни фирм, которые в конечном итоге выпускают свою продукцию через этих монстров... - А вы, Андрюша, в курсе дела... - Естественно. Это же мой хлеб. Рябой отметил замечание насчет хлеба, которое то ли специально, то ли случайно вырвалось у Бурова. Если разобраться, хлеб следователя Бурова мог лежать только в Московской городской прокуратуре. Ну, может быть, еще в двух-трех адвокатских конторах. Но уж никак не в "Полиграме" или "Сони". - Вот Вавилов и хочет, так сказать, приватизировать наш рынок, - продолжил следователь. - Он в России не особенно большой. По сравнению с Западом, конечно. Господин из "ВВВ" думает, что сдюжит все это дело в одиночку. А мне интересно - в курсе ли ваш шеф, Гольцман? То есть в курсе ли он происходящего? - Вы считаете, это можно рассматривать уже не как планирующееся, а как происходящее? - спросил Шурик. - Для Вавилова это одно и тоже. Он всегда добивается того, что запланировал. По крайней мере, так было до сих пор. - Спасибо за предупреждение. Я сегодня же свяжусь с Гольцманом. Только, честно говоря, я слабо представляю, как Вавилов планирует все это устроить. - Да очень просто. Перекупит артистов. Наймет работников из конкурирующих фирм. А тех, кто к нему не пойдет, просто придушит. Вот и все. Понятно, что не он один будет заниматься всей страной. Просто все продюсерские фирмы перейдут под его крышу. - Да... Интересно. А скажите, какая связь между тем, что мы сейчас обсуждаем, и Лековым? Мы ведь с него начали? - Связь есть, как ни странно. Тут меня даже не сам Леков интересует, а хозяин его дачи, Кудрявцев. Вы с ним тоже знакомы? - Отчасти. Шапочно, можно сказать. - Вот Кудрявцев меня сейчас больше всего интересует. Темный он человек, Александр Михайлович, очень темный. И, насколько я понимаю, каким-то боком задействован в этой вавиловской истории. А каким - понять не могу. Но ощущение такое, что задействован он с нехорошей стороны. Чего греха таить, в делах такого масштаба без криминала не обходится. Черный нал, "крыши"... Да сами знаете, что я вам рассказываю... Рябой на этот раз предпочел отмолчаться. Буров сделал вид, что не заметил реакции собеседника, и как ни в чем не бывало продолжил: - Я ведь в Москву из Питера перешел не случайно. Если честно, были неприятности. И неприятности эти, как я сейчас понимаю, связаны именно с господином Кудрявцевым. - Да? - спросил Шурик, не зная, что сказать. - Да-да. Я в Ленинграде занимался отслеживанием контрабанды, вывоза за рубеж произведений современного искусства. А господин Кудрявцев уже тогда имел к этому делу легкое касательство. В Москве его шерстили, но он так, гад, замаскировался, так обставился со всех сторон, что было не подкопаться. Связей в верхах у него тоже хватало. А когда я подобрался с одной стороны к его деятельности, он и нажал где нужно... Меня сразу от дела отстранили и перевели в столицу, как бы на повышение. Знаете, как это бывает. Дело закрыли. Мне - работку славную... Все довольны. Кроме меня. - Бывает, - вздохнул Шурик. - Так вот, Александр Михайлович... По дружбе. Я в долгу не останусь... Шурик помрачнел. - Да не туманьтесь вы так, я же не прошу вас стучать. Просто информируйте меня, если у вас в Питере, я имею в виду, по вашим делам, по "Норду", каким-то боком всплывет фамилия Кудрявцева. В любой связи. Ладно? Просто мне сообщите, а дальше уж я сам. Договорились? Шурик подумал несколько секунд и кивнул. Дружба со следователем Московской прокуратуры была ему очень нужна. Всякое бывает в шоу-бизнесе. Такими связями бросаться не стоит. 4 Кудрявцев пил уже четвертые сутки подряд. Подобное приключалось с ним довольно редко, он не любил проводить время подобным образом, и потом, когда запой прекращался, ему было стыдно, жаль потраченного впустую времени. Тем не менее "провалы" иногда случались. Последнее время Роман Альфредович совсем, что называется, "зашился". Нигде и ни с кем он не мог отдохнуть, расслабиться, забыть о работе. И в своих собственных клубах, и в чужих - все приставали с деловыми разговорами, и, как ни неприятно было Роману вести эти беседы, отказать во внимании Кудрявцев не мог - люди были не того калибра, чтобы просто отвернуться и уйти. Достаточно влиятельными были эти люди, если не сказать - могущественными. И, что самое паршивое, люди эти были нужны Роману гораздо больше, чем он им. Приходилось слушать, отвечать на вопросы, думать, решать проблемы, строить планы, а порой и выкручиваться из муторных, двусмысленных ситуаций. Двусмысленности возникали часто. Сложные финансовые операции, которые проводил Кудрявцев, порой начинали буксовать в ямах обычной российской необязательности, и вся стройная система его бизнеса принималась шататься, что вызывало законное беспокойство персонажей, участвовавших в передаче, получении и умножении денежных сумм, идущих от Кудрявцева либо к Кудрявцеву, а то и просто через него... Роман продолжал заниматься торговлей антиквариатом, которая положила начало его состоянию. Он считал себя неплохим специалистом в этой области. На Арбате ему принадлежал один из салонов старинной мебели, но это было так, для туристов. Настоящих ценностей там никогда не бывало. Крупные покупки или продажи Роман осуществлял только со своей постоянной клиентурой и делал это вне стен официального магазина, без кассовых аппаратов и без всякой отчетности перед налоговой инспекцией или, упаси боже, полицией. Среди клиентов Романа Альфредовича были видные политики, деятели искусства, просто очень богатые люди, и эту область бизнеса Кудрявцев рассматривал как своего рода хобби. Он отдыхал, выполняя заказ какого-нибудь "депутата из рабочих", которого миллионы телезрителей знали как оголтелого коммуниста, истово пропагандирующего отмену частной собственности, твердую зарплату и фиксированные цены, а на самом деле этот "рабочий депутат" был тонким ценителем изящных искусств и обладателем очень неплохой коллекции изделий Фаберже, икон и живописи "мирискусников". Труднее было с ресторанами. Роман Альфредович владел несколькими действительно дорогими, фешенебельными клубами, которые славились своей кухней и обслуживанием. Они приносили не бог весть какой, но стабильный доход, однако возни с ними было значительно больше, чем предполагал Кудрявцев, когда только начинал ресторанный бизнес. Поскольку репутация Кудрявцева как человека изысканного, обладающего тонким вкусом и при этом настоящего раблезианца была в Москве очень высока, да и на рекламу своих заведений он не скупился, клиентура, состоявшая на первых порах из тех, кто уже был связан с Романом по линии антиквариата, предъявляла вполне определенные требования. Народ этот был искушенный, поездивший по свету, весьма состоятельный и привыкший ни в чем себе не отказывать. Для того чтобы их не разочаровать, нужно было дотягивать уровень ресторанов до европейских, и не просто европейских, а очень хороших европейских, что при качестве отечественных продуктов и отечественном же образе мышления официантов, поваров, посудомоек, уборщиц, гардеробщиков, охранников и всех остальных работников было чрезвычайно сложно. Шеф-поваров Роман Альфредович выписывал из-за границы. Он брал их по контракту и платил очень щедро. Для официантов были устроены специальные курсы, особую подготовку проходил и весь остальной персонал клубов, при которых работали знаменитые в узких кругах богатых гурманов рестораны Кудрявцева. Дело было само по себе хлопотное, однако еще более тяжелой ношей легла на плечи Романа "тема", без которой не обходился ни один из ночных клубов столицы, а именно - наркотики. Кудрявцев был человеком широких взглядов и полагал, что не упадет в обморок при виде обторчавшегося подростка на лестничной площадке. Однако судьба устроила так, что именно такого паренька он обнаружил возле двери своей городской квартиры. Дом, в котором жил Кудрявцев, был добротный, дорогой, на Кутузовском проспекте. Мало того, что подъезд оборудован сейфовой дверью, так еще и милиционер во дворе, в стеклянной будочке, и консьерж в холле возле лифта. Поэтому появление на лестнице, на пятом этаже сталинской девятиэтажки, грязного, словно из помойки вытащенного паренька было для Кудрявцева чуть ли не мистическим откровением. Роман Альфредович вышел из лифта и увидел... Сначала он подумал, что увидел кучу грязного тряпья, неизвестно кем и зачем наваленного среди облицованных мраморными плитками стен. Но потом, уже идя к своей двери и беззлобно кляня неаккуратность жильцов, Кудрявцев понял, что это никакая не куча тряпок, а вполне живой человек, ребенок, и не просто ребенок, а подросток, которому впору находиться в реанимационном отделении больницы, но только не здесь, не на лестничной площадке, пусть даже очень чистой и со стенами, облицованными мрамором. Паренек лежал на боку, подтянув к животу ноги. Рядом с ним валялись одноразовый шприц, спичечный коробок и бумажки - "чеки". Мальчишка тихо стонал, тело его подергивалось, он, казалось, хотел что-то сказать, но не мог или не понимал, к кому обратиться. Кудрявцев наклонился над пареньком, взял его голову двумя руками и повернул к себе. - Холодно, - лязгая зубами, сказал парень. - Холодно... Одеяло дайте, дяденька. - Что? Какое одеяло? - Одеяло. Мамочка... Где я? Холодно... Дайте, пожалуйста, чаю горячего... - Вставай, друг, - сказал Кудрявцев. - Вставай, там разберемся, чаю тебе или еще чего. - Не могу, - ответил парень, продолжая стучать зубами. - Не могу... Ноги... - Что - ноги? - Ноги отнялись... Где я? Пареньку на вид было лет двенадцать. Вавилов вздохнул, открыл дверь своей квартиры и вызвал "скорую". Бригада приехала очень быстро - видимо, указанный адрес находился у диспетчера в каком-нибудь особом списке. Когда санитар вместе с врачом - молоденькой и очень симпатичной девчонкой - потащили паренька к лифту, тот начал орать так громко и страшно, что Кудрявцев вздрогнул. - Что это с ним? - спросил он у девушки-врача. - Героин, что же еще? - Девушка покачала головой. - И часто такое у вас? - Каждый день пачками. - Серьезно? - Какие уж тут шутки, - запихивая парня в лифт, пробурчал санитар. - Да... В мое время народ все больше по алкоголю ударял. Тоже, кстати, страшная вещь, если меры не знать. Сколько у меня дружков померло от водки-то!.. - Да бросьте вы, - скривилась девушка, входя в лифт следом за санитаром. - Мы, если видим пьяную травму... или если там замерзает алкаш на улице... в общем, если нас вызывают по такому поводу, это в порядке вещей, знаете ли. По нынешним временам считается - "здоровый образ жизни". Так-то вот. Лифт уехал, а Кудрявцев стал думать, как же попал сюда этот мальчишка, как ему удалось миновать все кордоны. Он спустился вниз, спросил у консьержа, не отлучался ли тот, но отставной полковник даже рассердился - "как можно!" Роман много повидал за свои сорок семь лет жизни, из которых больше половины можно было считать прожитыми "активно" - то есть в центре столичной светской "тусовки". Смертей, самых разных, он тоже видел немало - от алкоголя, от тех же наркотиков, от травм, полученных в уличных драках, смертей под колесами автомобилей или прямо в салонах авто. Кудрявцева давно уже не коробили кровь или увечья, он не испытывал брезгливой боязни при виде мечущихся в приступах белой горячки или наркотической "ломки" людей. Роман всегда считал, что ни алкоголь, ни наркотики не могут сломить человека, если внутри у него крепкий стержень, если человек имеет твердую жизненную позицию или поставил перед собой цель и стремится к ней. Один спился, а другой - нет, хотя пили вместе и одинаково много. Один сторчался, а другой ходит и поплевывает, при этом вечерком в приятном обществе нюхает кокаин, но утром едет на работу в собственной машине. Таких примеров у Кудрявцева было очень много, и он равнодушно слушал проповеди о социальной опасности наркомании и алкоголизма, однако вид скрюченного двенадцатилетнего пацана несколько пошатнул его уверенность в правильности собственной позиции. Нет-нет да и вспоминал Роман это дрожащее тело, это "одеяло" и "горячего чайку". Вспоминал и досадливо морщился, вздрагивал, когда видел на улице мальчишку, внешне похожего на того, с лестницы. Кудрявцев с удовольствием не торговал бы в своих клубах наркотиками. Точнее, он и так ими не торговал, торговали другие, но делали это с его ведома и отстегивая Роману Альфредовичу немалые деньги. Будь на то его воля, Кудрявцев в один день, в один час выгнал бы торговцев из баров и танцевальных залов, но... Но без этого в современной Москве было не обойтись. Наркотики обладали не мистической, а вполне коммерческой силой, и последнее время они начали диктовать свои собственные законы. Конечно, многие заведения открывались специально под наркобизнес, находились под "крышами" группировок, специализирующихся в этой области, но, с другой стороны, те клубы, которые хотели работать "чисто", почему-то очень быстро прогорали, на них постоянно "наезжали" городские службы, пожарники, санэпидемстанции, налоговая полиция, учащались бандитские разборки, непонятно отчего по ночам там начинала собираться местная гопота - отморозки, которых никакая "крыша" не испугает. Вокруг и внутри таких клубов учащались драки, битье стекол и посуды, посещать эти заведения становилось небезопасно, и если они не закрывались сами собой - из-за нерентабельности, вызванной поборами властей и расходами на ликвидацию последствий бандитских разборок, - то в конце концов просто медленно умирали из-за недостатка клиентуры. Мода на наркотики в Москве конца девяностых годов только нарастала. Клиенты Кудрявцева в большинстве своем были стабильными потребителями дорогих препаратов, и они расстраивались, если, придя отдохнуть и провести ночь в приятной обстановке, рассчитывая потратить деньги со вкусом и в собственное удовольствие, не получали того, чего хотели. А большинство из них привыкло получать желаемое сразу и без проблем. Начиная работать в ночной шоу-индустрии столицы, Роман попал в "вилку" между бандитами, с большинством которых был давно и хорошо знаком, и своими деловыми партнерами, друзьями и потенциальными клиентами. Первые хотели зарабатывать на его территории, которую воспринимали как свою, ибо ночные клубы, равно как отели, казино и оздоровительные центры, традиционно считались вотчиной бандитских группировок. Вторые мягко давили на Кудрявцева, желая получить за свои деньги полный набор как привычных, так и еще не испробованных удовольствий, и Роман быстро понял, что без наркотиков его работа станет бессмысленной. Более того, он растеряет как минимум половину партнеров по бизнесу. Но стоило ему пустить через свои клубы поток наркотиков, который вливался в столицу удивительно свободно и впитывался мегаполисом без остатка, как у Кудрявцева появились новые и очень полезные связи, новые знакомства, новые дела, бизнес пошел в гору пуще прежнего, и вообще все остались довольны - и респектабельные клиенты, и бандиты, и даже менты, которые, конечно, крутились вокруг заведений Романа. С последними Роман не имел серьезных прямых связей. Конечно, у него были так называемые "страховочные варианты" - несколько хорошо знакомых оперов, свой адвокат, дорогой и широко известный в столице, - но Кудрявцев понимал: начнись на него серьезное давление со стороны властей, всего этого будет недостаточно, чтобы прикрыть себя с гарантией. Среди близких знакомых Кудрявцева появились и люди, работающие в корпорации "ВВВ" - гиганте шоу-бизнеса. Продюсерский центр Владимира Владимировича Вавилова проводил крупные гастроли знаменитостей с мировым именем - таких, как Лучано Паваротти, Хулио Иглесиас и других, не менее известных по обе стороны океана. Все крупные западные рок-группы, решив поехать в Россию, неизбежно сталкивались с вавиловским центром - единственной фирмой среди множества российских промоутерских контор, которая могла обеспечить западный уровень гонораров, приема артистов и проведения концертов. Кудрявцев и раньше имел дела с ребятами из "ВВВ", но его отношения и знакомства с ними были, скорее, заочные. По просьбе общих знакомых Роман помогал им достать что-то из антиквариата, консультировал дизайнеров, когда фирма переезжала в новый офис. Напрямую же он не сталкивался ни с кем из руководства могущественной корпорации, и уж тем более с самим Вавиловым. Несмотря на то, что они были ровесниками, выросли в одном городе и оба занимались бизнесом, пути их долгое время не пересекались. Роман с ранней юности принадлежал к кругу столичной "золотой молодежи" и немало времени провел в гусарских безумствах. Вавилов же не был плейбоем, все свое время он посвящал бизнесу, который требовал холодной, трезвой головы и абсолютной сосредоточенности. Владимир Владимирович стал позволять себе некие послабления только тогда, когда его бизнес покатился по сверкающим рельсам очень больших денег, заработанных Вавиловым за много лет черной тяжелой работы, и процесс накопления и умножения капитала перестал требовать его личного участия. В число этих "послаблений" вошли и облетевшая всю деловую Москву история с носорогом, и ряд других событий, принесших Вавилову репутацию бесстрашного и рискового человека, с которым не просто выгодно иметь дела, но еще интересно и просто дружить. Однако заводить новых друзей, когда тебе уже под пятьдесят, как-то не получалось, и Кудрявцев сошелся с Вавиловым на чисто деловой основе. Собственно, виделись они редко, иногда созванивались, когда необходимо было принять решение по какой-то проблеме на самом высоком уровне, но большей частью контакты Кудрявцева с "ВВВ" осуществлялись через Артура Ваганяна, который, в отличие от могущественного шефа, занимавшегося общим руководством, напрямую имел дело с артистами. Сотрудничество с Артуром, быстро переросшее в некое подобие дружбы, приносило плоды обеим сторонам. Кудрявцеву нужны были хорошие программы для ночных шоу, то есть ему требовались классные артисты, а большинство звезд имело контракты именно с "ВВВ". Ваганян же хотел иметь постоянную "бронь" в ресторанах Кудрявцева и, кроме того, безопасный и солидный канал, из которого можно было черпать наркотики по приемлемым ценам. Множество артистов, которых опекал Артур, либо периодически уходили в наркотрипы, либо постоянно сидели на дозе, и бороться с этим злом было совершенно бесполезно. Может быть, правоохранительные органы или специальные медицинские учреждения и могли добиться каких-то успехов в этой борьбе, но "отдавать" им звезд - значило поставить крест на карьере артиста, а следовательно, на прибыли фирмы. Между прочим, основные деньги Артуру приносило сейчас именно это опекаемое множество, а вовсе не большие звезды, проверенные временем, любимые народом уже лет по пятнадцать-двадцать и до сих пор имеющие многодневные аншлаги. Гастроли "монстров" были чрезвычайно дорогими, расходы на рекламу, оборудование, на обеспечение звезде приемлемых - по ее, звезды, мнению - условий отнимали у Артура массу подотчетных денег, не говоря уже о гонорарной части: здесь Ваганяну хотелось просто закрыть глаза и уши, ничего не видеть, не слышать и бежать без оглядки куда-нибудь подальше, прочь из кабинета, в котором происходил разговор с представителем звезды, отвечающим за ее финансы перед новым туром. После того как подбивались итоги и расходы сопоставлялись с доходами, в результате порой получался круглый ноль. Иногда, конечно, случалась прибыль, но чаще, гораздо чаще - чистый минус, и не просто минус, а довольно ощутимый. Хотя, наверное, для такого гиганта, как "ВВВ", эти потери были сопоставимы с комариными укусами, не более того. Как раз сегодня у Романа должна была состояться встреча с Артуром. Они договорились побеседовать в "Гамме", но Ваганян позвонил и попросил перенести свидание на вечер, а Кудрявцев, еще не вышедший из запоя, обрадовался - он чувствовал себя явно не в форме, чтобы вести очередные деловые переговоры. Впрочем, если честно, он и не хотел их вести. Роман вообще не желал говорить о делах. Ни с кем. Работа в его ресторанах шла уже независимо от того, присутствовал он в своем рабочем кабинете или нет, - целые толпы администраторов и менеджеров выполняли свои функции точно и без сбоев. Система работала, как большой и сложный прецизионный механизм. Единственное, что нужно было делать Роману, - это вовремя смазывать трущиеся детали и узлы механизма, а подобное "обслуживание" не требовало ни сил, ни больших затрат времени. Несколько телефонных звонков, две-три коротких встречи, передача денег, предназначенных для смазки, - и все. Однако Артур очень настаивал на встрече. Он заявил, что у него серьезные проблемы, решение которых без непосредственного вмешательства Кудрявцева просто невозможно. - Достали, - говорил Роман Толику Бояну, сидя на заднем сиденье такси. - Ты не представляешь, Толя, как они меня замучили. Вот я и решил... Сваливаю на хрен отсюда. Гори все синим огнем. В деньгах потеряю, конечно, но и хер с ними. Не в деньгах счастье, это я тебе точно могу сказать. Таксист покосился на пассажира в зеркальце. - Смотри, смотри, - крикнул Кудрявцев, заметив этот взгляд. - Вот он я! И еще раз говорю - все вы охуели! Деньги вам мозги свернули! - Роман, успокойся, - бормотал Толик, поглядывая то на водителя, то на Кудрявцева. Боян не любил, когда Роман начинал, по его собственному выражению, "беспредельничать". "Надо же, - думал Толик, - солидный человек, а ведет себя как заправский "совок". Напивается среди бела дня, орет на улице во все горло, материт окружающих..." - Здесь, что ли? - недружелюбно спросил водитель, останавливая машину. - Ага! Здесь! - крикнул Роман, протягивая деньги. Толик подумал, что пятьсот рублей совсем уж непотребная сумма за десять минут езды в такси, но не стал делать Кудрявцеву замечание, опасаясь новых громогласных тирад. Роман, пошатываясь, вылез из машины и взял Толика за рукав. - Сюда, - махнул он рукой в сторону лесенки, которая вела в подвал старого московского дома. - А что там такое? - подозрительно спросил Толик. - О! Классное место! В Москве, пожалуй, единственное осталось... С прежних времен. Место, в которое Кудрявцев привел Толика, вовсе не показалось Бояну классным. Толя опасливо осмотрел темные стены, обшитые пластмассовыми плитами "под дерево", потрогал пальцем липкий стол - круглую мраморную плиту на высокой металлической ножке. Вокруг такого стола положено стоять, облокотившись на края столешницы, пить жидкое кислое пиво из кружки толстого мутного стекла и говорить о футболе, о бабах, о том, что на работе не дали отгул, и других реалиях жизни простого советского человека. Всего этого Боян на дух не переносил. - Слушай, а чего мы здесь делаем? - спросил он своего старшего товарища, который в этом странном, чудом сохранившемся в центре Москвы пивном баре советского образца чувствовал себя как рыба в воде и рылся в кармане, собираясь, видимо, отбыть к стойке с двумя блестящими пивными кранами. У стойки толпилась небольшая очередь из мужчин в темной, бедной одежде. Лица у мужиков были красного цвета, в морщинах, некоторые - с синяками, иные - с глубокими шрамами. - Тебе не нравится? - спросил Кудрявцев. - Ты чего? Это такое место! Памятное... Мы тут с Лековым знаешь как оттягивались? Еще в семидесятые. Как оно сохранилось до сих пор - просто не представляю... Память! Только здесь я чувствую себя молодым. Эх, Толька, сейчас пивка рванем... Ты не бойся, тут хорошо... Расслабься... Я быстро. Кудрявцев пошел к стойке и встал в конец очереди, оставив Толика наедине с его страхами и тошнотой, которую Боян испытывал от одного только вида этой жуткой "пролетарской" пивной. - Слышь, друг, дай три рубля. Чья-то рука ударила Толика по плечу. - А? Боян повернулся и увидел перед собой парня в синем спортивном костюме явно турецкого производства. Длинные сальные волосы, маленькие глазки на потном лице... Эти глазки бегали по сторонам, то ли что-то выискивая, то ли просто не могли зафиксироваться хотя бы на миг. - Три рубля? - Чо, не русский, что ли? Братан, ты слышишь, або как? - Сейчас... Толик сунул руку в карман и понял, что ни копейки мелочи у него нет. Только пачка долларовых купюр. - Нету у меня, - хмуро сказал Боян. - Ладно парить-то, - буркнул парень и наклонился к Толику, обдав его густым пивным духом, смешанным с непереносимой вонью, изливающейся из широкого рта. С желудком у этого аборигена пивной было явно что-то не в порядке. - Я не понял, брат, - произнес парень, дыша Толику прямо в лицо и пытаясь заглянуть в глаза. - Не понял тебя. - Сейчас, - прошептал Боян, - сейчас подойдет... - Кто? - Ну сейчас, - снова сказал Толик, прикидывая, что если он ударит гопника коленом в пах и рванет отсюда, то на людной улице ему уже ничего не будет угрожать. Там народ, милиция. Там этот урод не посмеет на него наехать. Хотя... Толик настолько редко попадал в подобные ситуации, настолько не был приспособлен к решению вопросов самозащиты, что даже не очень испугался. Он испытывал лишь отвратительное чувство полной беспомощности