ула Рената. - Он у меня на шее сидит, сука, кровь из меня пьет. Я сейчас на гастроли ездила больная... Простудилась. Давай, говорю, перенесем. Он отвечает - никак нельзя. Шоу маст гоу он, типа. Тоже мне, большой босс... А заработали - с гулькин этот самый. Вообще, я давно хочу его послать. Если я упрусь - что он мне сделает? Он же меня петь не заставит? Я скажу - не буду петь, и все. Пусть сам поет. Или - принимай мои условия. Тогда выйду на сцену. - Слушай, Рената. Не будем ходить вокруг да около. То, что ты сейчас сказала, - детский лепет. Ты уж извини меня за прямоту. У нас к тебе есть предложение. Мы, то есть "ВВВ", хотели бы с тобой работать. На долгосрочном контракте. Лет на пять, можно больше. Только пусть у тебя будет фора. Надоест с нами - уйдешь. А то впишемся на десять лет, а потом переругаемся через год. И каторгу тянуть до конца контракта. Надо нам это? Нет, не надо. Так как ты? - А что у вас за условия? Хотите работать, а что вы мне даете? - Что даем? Во-первых, расклад концертов на полгода вперед. Ты сможешь планировать свои дела. Даем зарубежные гастроли: Европа, Америка, Израиль. Даем делать по альбому в год. Ты же с Портновым на роялти сидишь? По звукозаписи? - Ну, допустим. - Вот. А мы тебе сразу платим аванс... Потом вычитаем его из твоих роялти, и остаток ты получаешь уже по продаже. - А каков размер аванса, если не секрет? И еще меня интересуют гонорары за концерты. Это как бы те вещи, с которых я хотела бы начать переговоры. Но фиксированное расписание - это класс. А то Портнов мне за неделю сообщает - мол, едем на месяц по Сибири... - Сейчас многие группы так живут. Времена нынче тяжелые. - Эту песню мы слыхали. Так что с деньгами? - С деньгами все просто. Ты работаешь со своей группой, за концерт получаешь пятерку. Делишь с музыкантами сама. - Нет. Это не пойдет. Пусть будет администратор... - Администратор, естественно, будет. А как же? - Вот он пусть и платит музыкантам. Я скажу, сколько и кому. Из этой пятерки, разумеется. - Хорошо. Дальше что? - Дальше меня интересует размер аванса, я же сказала. Толстиков прошелся по комнатке. Размер ее позволял сделать пять шагов от одной стены до другой. - Понимаешь, Рената... - Ага, вот, началось. "Понимаешь, Рената..." "Видишь ли, Юрий..." Ну-ну. - Ты не дослушала, - терпеливо сказал Толстиков. - Дослушай, пожалуйста. - Я вся внимание. - В наших условиях я не могу тебе дать фиксированную сумму аванса. Это зависит от ситуации на рынке и - извини, мы деловые люди, так что будем говорить прямо - от твоей популярности в данный конкретный момент. Короче говоря, дело обстоит так. Если ты даешь альбом в течение ближайших месяца-полутора, аванс семьдесят штук. В две выплаты. Одна - по подписании контракта. Вторая - по сдаче мастер-тейпа. Дальше на каждый конкретный альбом будем обсуждать отдельно. - Так-так-так... - Ну и, соответственно, мы обеспечиваем рекламную кампанию, - добивал Толстиков, увидев, что при словах "семьдесят штук" оборона Ренаты, и так, в общем, иллюзорная, дала вполне видимую трещину. - Настоящую кампанию, широкомасштабную. С клипами, с радио, с телевизионными ток-шоу, с прессой, с плакатами, календарями, футболками, в общем, по-взрослому, как сейчас говорят. - Ага. Ну что же... Значит, когда мы подписываем бумагу и получаем денежки? - Когда ты решишь свои проблемы с Портновым. Если, конечно, тебя устраивают наши условия. - Проблемы с Портновым? - спросила Рената и улыбнулась - Проблемы, говорите, с Портновым? Рената взяла свой мобильник, потыкала пальцем в кнопки. Боян и Толстиков, храня молчание, наблюдали за действиями суперзвезды. - Але, - сказала Рената. - Портнов? Это я. Слушай, Портнов, обстоятельства изменились. Как? Так, что я с тобой больше не работаю. Извини, старый, все было классно, я тебя люблю. Но работать больше не буду. Это последнее слово. Заходи на чаек. Пока, родной. Девушка отключила телефон. - Вот, говорят, провинция, - сказала она, задумчиво покачав головой. - А у вас в Москве может кто-нибудь так проблемы решать? То-то. Учитесь. Все, Илья Ильич, то есть, извини, просто Илья. Поехали за денежкой? - Хоть одна хорошая новость за сегодняшний день, - сказал Вавилов. - Да... Хотя возня с этим Портновым еще предстоит, я чувствую, - покачал головой Илья Ильич Толстиков. - Дура она, конечно, непроходимая. Разве можно вот так - "Я с тобой не работаю... Пока..." Она ведь серьезно думает, что на этом дело закончено. - А разве нет? - спросил Вавилов. - Ну кто же от такого куска откажется? Конечно, Портнов будет пальцы веером строить. - Это его проблемы, - усмехнулся Вавилов. - С кем он там будет пальцы делать? - Он работал с вятскими. - О! Напугал. Я прямо таю, как мороженое. Ясное дело, куда нам до него! Вятка - центр Вселенной... - Вавилов почесал затылок. - Вятские... И как там у него с ними? Беседа проходила в офисе Вавилова. Кроме Толстикова и хозяина кабинета, за длинным столом, предназначенным именно для таких вот не очень масштабных, но важных совещаний, сидели Шурик и Ваганян. - Я в курсе. Отчасти. - сказал Шурик. - Так, может быть, Александр Михайлович нас просветит? - Вавилов сделал в сторону Шурика широкий жест. Пальцы руки, которой он указал на питерского гостя, сжимали стакан с виски, смешанным с минеральной негазированной водой в пропорции 1:1. - Да, я могу оказать вам, так сказать, информационную поддержку, - кивнул Шурик. - Хотя Владимир Владимирович меня сегодня и отгрузил... - Ладно, Михалыч, разберемся. Видишь, какие у нас тут дела закрутились? - Вижу, вижу. Но могу сказать то, что вас, возможно, порадует. Вы с этим Буровым раньше сталкивались? - Нет. Я его вообще не знал, - сказал Вавилов. - Я тоже только сегодня познакомился. Не могу сказать, что знакомство было очень приятным, - в свою очередь заметил Артур Ваганян. - Ага... Ясно... В общем, я могу вам помочь замять это дело. - Шурик откинулся на спинку кресла. - Замять? Это как же? А с ребятами что будет? - Что будет? Сидеть будут. Не в санаторий же их. - Серьезный скандал получается... - А скандал - это что? Это разве не реклама? Шурик взял рюмку водки и мастерски опрокинул ее в рот, влив жидкость прямо в желудок, не делая глотательного движения. - Ты, Михалыч, прямо, что называется, с особым цинизмом... - Да брось, Владимир Владимирович! При чем тут цинизм? Дело есть дело. Или мы их, или они нас. Сам знаешь. - Ты о чем? - спросил Вавилов. - Ладно, это все лирика, - махнул рукой Шурик. - Правильно, Михалыч, - согласился Владимир Владимирович. - Про лирику мы можем после побеседовать. Давайте-ка, друзья мои, возьмем девушек, а? Поедем ко мне на дачу. Отдохнем, что ли? Я имею в виду, после того как решим наши проблемы. Шурик усмехнулся. Как у него все просто! Как у него всегда все было просто, у этого Вовы Вавилова! Рябой помнил, каким был Вавилов двенадцать лет назад, когда он торговал турецким ширпотребом и, кажется, не желал себе судьбы иной. Увлеченно работал, как в народе говорят, с огоньком. Тогда Шурик и предположить не мог, что Вова вырастет в фигуру такого масштаба. "А может быть, в этой простоте есть свой смысл? - размышлял Шурик, наливая в рюмку водку и оттягивая свою реплику. - Вот Гольцман - так серьезен, так для него все важно, просто, можно подумать, вершит судьбы мира. А на самом деле - суета, мелочь. Все, чем мы занимаемся, - это же, так сказать, шелуха... Семечки... Ну, миллион баксов туда, миллион сюда... Игры наши. Не более того. Может быть, и правильно, что Вавилов к этому относится как к игре? Серьезен он был во время выборов. Вот тогда действительно столбил себе участок, бился за место под солнцем. Кажется, застолбил. А теперь все, что творится в "ВВВ" и вокруг, - всего лишь приятная, азартная, увлекательная игра, но ставки в ней не таковы, чтобы в случае проигрыша Вавилов сломался. Он удержится на поверхности, даже случись, не дай бог, какой-нибудь коммунистический реванш, как они это называют. Все ему легко... Девочек, говорит, позовем... Что же? Девочки - это дело... Прав он, собака, прав. Не надо все через собственные нервы пропускать. А то стану, как Гольцман, - лицо уже пять лет без улыбки". Шурик поднял рюмку. - Давайте, господа, выпьем за сотрудничество. Одно дело делаем, в конце концов. И проблемы наши решать лучше вместе. Потому что все мы повязаны. Сегодня вы, завтра мы. Так что за сотрудничество! - Ну, давай, - сказал Вавилов. - Я чувствую, ты мне фигу в кармане приготовил. С такими-то предисловиями. - Да что ты, Володя? Какие фиги? - Ладно, ладно, знаю я тебя. Не первый год, слава богу. Пути Шурика и Вавилова действительно пересеклись еще тогда, когда Владимир Владимирович "держал масть" в торговле товарами народного потребления из дружественной Турции и развил на этом поприще невероятную активность. Он действовал настолько масштабно, что очень скоро перед ним встала дилемма - или растворять свой бизнес в бандитских структурах, или завязывать. Причем, завязать оказалось не так-то просто, корни торговля Вавилова пустила очень глубоко, от нее зависело множество людей, в том числе и довольно крупных чиновников, которые кормились на торговых путях одного из первопроходцев челночного бизнеса Владимира Владимировича Вавилова, или, как его тогда называли хорошие знакомые, Вольдемара. Свернуть дело, выйти из него, унеся свою прибыль, - означало перекрыть каналы, по которым текли денежки не только к бандитам, но и к этим самым чиновникам. А чиновники, как Вавилов понял очень быстро, были гораздо более опасны и могущественны, чем вся бритоголовая братва, кружившая стаями возле магазинов Вольдемара. Вавилов решил идти путем не слишком оригинальным, зато проверенным веками интриг и дипломатических хитростей. Он решил приблизить противника к себе. Не вставая на его сторону, не предавая и не продавая своих интересов, слиться с врагом так, чтобы он не мог нанести удар, не задев себя. Вавилов перевел свои отношения с чиновниками разного рода, сидящими в самых разных ведомствах, в плоскость какого-то подобия дружбы, что потребовало дополнительных затрат, но Вольдемар знал: в случае удачи эти затраты окупятся стократно. Кроме того, он стал заводить связи среди модных журналистов, его можно было увидеть теперь в редакции "Огонька", на пресс-конференциях видных политиков, на презентациях новых изданий. После неудавшегося путча, когда Вавилов проявил себя настоящим стражем демократии, занявшись снабжением защитников Белого дома горячей пищей, одеялами, сигаретами и прочим, он стремительно пошел в гору. Способствовало этому количество друзей, появившихся у Вольдемара в дни путча, да и сам он не был таким уж прожженным циником, искренне переживал за судьбу страны, а искренность понимающим людям видна сразу, и в определенные, критические моменты, она вызывает столь же искреннюю симпатию. Не закрывая дела, Вавилов направил свои денежные потоки в русло фирмы, занимавшейся экспортом аудио-видеоаппаратуры из-за рубежа, и перепрофилировал свой бизнес, не только сохранив все прежние связи, но и обретя новые. Шурик был одним из его клиентов. Отношения Вавилова и Рябого из партнерских быстро переросли в приятельские, однако оба бизнесмена всегда держали дистанцию, хорошо помня старое правило: дружба дружбой, а табачок - врозь. - Дело у вас тухлое, господа, - сказал Шурик, поставив рюмку на стол. - Без тебя знаю, - ответил Вавилов. - Что ты конструктивно можешь предложить? - Могу спустить его на тормозах. - И сколько это будет стоить? - спросил Толстиков. - Ты же, надо понимать, не альтруист, Александр Михайлович? - Нет. Не альтруист. - Постой. - Вавилов посерьезнел. - Что это за разговор - спустить на тормозах? Это несерьезно, Шурик. Говори, что ты конкретно можешь сделать. История - говно, я согласен. И закрывать ее надо. Как считаешь, Артур? - Да нет слов, Володя, - сказал Ваганян. - Дело круто завернулось. Этот Буров... - Крутой мужик? - Скользкий, гад. - Насколько я понял, речь идет о притоносодержательстве? - спросил Шурик. - Ну да. Ваганян плеснул себе виски и, в отличие от шефа, не разбавляя его водой, быстро выпил. - Именно так вопрос и стоит. И кобениться тут сложно. Можно вышустрить только на личных контактах с Буровым. - Так надо ему денег дать, - сказал Вавилов. - Делов-то. - Нет, Володя. Так просто с ним не получится. Ты давно, видно, с ментами не общался. - В таком аспекте давно, - согласился Вавилов. - А что у них, ментов, менталитет, прости за каламбур, изменился? - Изменился. В последнее время изменился очень сильно, - сказал Ваганян. - Теперь с ними так просто не договоришься. Вавилов поморщился. Артур явно намекал на его турецкую торговую эпопею, когда Вавилов действительно просто покупал всех милиционеров в округе, раздавая им по двадцать-тридцать-пятьдесят долларов еженедельно, и они обеспечивали идеальную "крышу". Конечно, "крыша" эта защищала от банд беспредельщиков, а от серьезных бандитов не спасала, ибо перестроечные менты при появлении крупных авторитетов просто исчезали. Как и не было их. - Нынче другой расклад, Володя, - продолжал Артур, не заметив, что лицо шефа слегка затуманилось. Ваганян налил себе еще виски. - Сейчас они умудряются совмещать принципиальность и честность со взяточничеством. Избирательно как-то действуют. Смотришь - он принципиальный. Сморгнул только - бац! - а он уже на лапу просит. На самом деле, мне кажется, так все поворачивается, что им стало выгодно дела до конца доводить. Дикий период в России заканчивается. Законы начинают худо-бедно работать... - Слушай, перестань ты чушь пороть! Нажрался, что ли, уже? - Вавилов грохнул кулаком по столу. - О чем он с тобой говорил, этот Буров? - Об этом самом и говорил. Вот что Шурик сказал, то и маячит. Притоносодержательство. Причем, с очень неприятными результатами. Убийство... Ребята эти, "Летящие"... - Черт бы их подрал, уродов, - вставил Вавилов. - Сам понимаешь, - продолжал Артур - они идут как неработающие. Оперы сняли показания с соседей - те говорят, что парни уже полтора года ширяются каждый день, все время обдолбанные... Не вызывали милицию, потому что ребята вежливые. Тихие. Но весь подъезд их боялся. Там ведь мужиков толковых нет на лестнице, одни бабки да тетки. Когда парней забирали, только и слышно было вокруг - "слава богу" да "наконец-то". А по наркоте сейчас, сами знаете, дела крутят на полную катушку. Модная тема. На ней многие себе уже звездочки заработали, а еще больше тех, кто зарабатывает. - Блядь! - рявкнул Вавилов. - Говорил я вам всем, мудачье вы этакое, говорил, чтобы и близко к фирме наркоты не было! Вот, дождались. Артур, ты-то что? Ты же профессионал. Что ты там устроил? Тут, понимаешь, даже оспаривать нечего. В чистом виде все... Притон? Да, притон! А как еще это назвать? Четверо пацанов полтора года живут, не работают, долбятся каждый день. Что это? Не притон, что ли? Как отмазываться будешь, Артур? И не ты один, а мы все. Что за херня! Журналисты там были? - А как же? - Шурик выпил рюмку, крякнул, звонко стукнул донышком по столу. - Были. Полный комплект. Все были. И "НТВ", и "АИФ", и "МТВ". И еще какие-то, я не знаю откуда. - Пиздец. С этими... - Ну, с этими-то проще договориться, чем с ментами. - Артур поморщился. - Журналисты, Володя, пусть тебя вообще не беспокоят. Это я на себя возьму. Ну, заплачу им там, сколько надо. Будут молчать, шавки подзаборные... - Молчи уж! Шавки! Эти шавки уже не одного волка разорвали, между прочим. Так что тоже не залупайся особо-то. - Ладно вам собачиться, - примирительно заговорил Шурик. - Нет таких проблем, которых умные люди не могли бы решить. - Ну так давай, давай, давай! Чего ты там начал про тормоза? - закричал Вавилов. От выпитого виски - почти половины "Джонни Уокера" - он сильно разгорячился. - Я знаком с этим Буровым, - просто сказал Шурик. - Я с ним поговорю. Все будет путем. - Бред, - констатировал Вавилов. - Он что, дело, что ли, закроет? С таким букетом? С наркотой, с притоном? Ты ведь умный человек, Шурик. Ты же знаешь, что так дела не делают. - Только так и делают. Может быть, у тебя он не возьмет деньги. И у тебя. - Шурик посмотрел на Ваганяна. - У тебя, - Рябой перевел взгляд на Толстикова, - точно не возьмет. - Это почему же? - возмутился продюсер, осуществивший сегодня одну из самых успешных своих операций по перекупке артистов. - Почему же это у меня не возьмет, а у тебя возьмет? Я что, мордой не вышел? Или он "Тойоту" себе купил на зарплату следователя? Или это только ты ему игрушки покупаешь, папочка? - Ты-то когда нажраться успел? - оборвал Вавилов речь Толстикова. Зыркнув на притихшего Илью Ильича, он посмотрел на Шурика. - Во команда, скажи? Серьезное дело, а они уже оба в жопу. - Это кто в жопу? Я нормальный. Совершенно нормальный, - промычал Артур и потянулся к водочной бутылке. - Я вообще, можно сказать, как стекло. - Вот именно. - Шурик отобрал у него водку. - Именно что как стекло. Ты думаешь, я не знаю, как ты ночь провел? Вместе с покойником Кудрявцевым? - А что такое? Артур попытался встать из-за стола, но бессонная и безумная ночь, нервотрепка сегодняшнего дня и выпитая только что водка почти лишили его сил. - Сиди, бандит, - спокойно сказал Шурик. - Ты бы, действительно, помолчал. Все, что мог, ты уже сделал. - Шурик, так какие предложения? - вновь задал свой вопрос Вавилов. - Я же сказал. Я все улажу. Правда, в этом варианте, ребята остаются без вашего прикрытия. Хотя... Можете, конечно, за них биться. Но в этом случае, если следствие упрется, они пойдут дальше копать. Под ваши связи. Под договоры с парнями. Под то, откуда у них деньги. Кто им их давал? Вы давали. За что? Как? Всплывет весь этот ваш "черный нал", все налоговые недоимки. Не говорю, что точно всплывет, но может. Надо вам это? Пацанов посадят ненадолго. Разумеется, за исключением Джеффа. Тот по полной поедет. Убийство в состоянии наркотического опьянения. Это дело серьезное и, ты же понимаешь, совершенно ясное. А дружки, думаю, вообще отделаются принудительным лечением. Так что это им только на пользу. Ну, потеряете группу, а много ли она вам приносила? Кроме нервотрепки, думаю, ничего. - Она у нас, скорее, отнимала, - заметил Вавилов. - Но все равно - нехорошо как-то. Это ведь свои ребята, артисты фирмы. Общественное мнение будет не на нашей стороне. - А если я сделаю так, что будет на вашей? - спросил Шурик. - Слушай, а ты кто такой, вообще? - Вавилов откинулся на спинку кресла и нехорошо прищурился. - Ты что, думаешь, у меня своих каналов нет? Я, значит, не могу, а ты можешь? - В данном случае, Володя, - рассудительно проговорил Шурик, - я бы советовал тебе вообще в это дело не лезть. Я знаю про твои каналы и знаю, насколько они мощные. Да, в этом смысле вы круче. Намного круче, чем я. Только если сейчас вы сами начнете этим делом заниматься - увязнете в нем на годы. И потеряете гораздо больше того, во что вам обойдется моя помощь. - Ага. Вот, до главного добрались. И сколько же ты хочешь? Только учти, оплата по результату. Это именно тот случай, когда вперед я денег не дам. Даже тебе. Хотя я тебе и доверяю, Александр Михалыч, но дело, как ты сам сказал, уж больно гнилое. Не провалиться бы нам всем вместе с тобой. - Не провалитесь, не волнуйся. А гонорар мой я прошу не деньгами. - А чем? - Бартер предлагаю. Я вам сохраняю честное и чистое имя. А вы мне... Помнишь, я утром говорил про фестиваль? Вы мне даете артистов. - Ну, допустим. Что еще? Это ведь не все, Шурик? Или я тебя плохо знаю? - Ты меня неплохо знаешь, Володя. Еще ты даешь мне контракт с Ренатой. - Что? Какой контракт? - Про который вот он недавно тут рассказывал. - Шурик кивнул в сторону Толстикова. - Который вы сегодня подписали. - Да ты совсем охуел, что ли? - спросил Вавилов. - Ты чего, Рябой? Что с тобой? Перепил? - Вы подумайте, - спокойно ответил Шурик, - а я вам завтра утром позвоню. Пока, чтобы времени не терять, поговорю с Буровым. Думаю, мое предложение вам выгодно по-любому. А деньги, ну, аванс, который Толстиков сегодня заплатил, я компенсирую. Это само собой разумеется. Мы же честные бизнесмены, не бандиты какие. Александр Михайлович Рябой встал из-за стола, поклонился Вавилову, кивнул остальным и вышел из кабинета. Портнов целую неделю не выходил из состояния бешенства. Он вытащил эту суку из дерьма, сделал ее звездой, дал ей все, о чем она и мечтать не могла, сидя в своем Симферополе и работая в вонючем привокзальном ресторане. И так кинуть! Квартира в центре. Машина, да не какая-нибудь, а хороший джип-лендкрузер. Всероссийская слава, в которой Рената-Хрената купалась с огромным удовольствием, - он-то видел, знал, что все эти вздохи-охи по поводу того, как ей надоели поклонники, - незатейливая ложь. Нравились ей истерики во время концертов, она с удовольствием прерывала представление, начиная уговаривать чересчур зафанатевших в зале мальчиков-девочек вести себя поспокойнее, а сама, стоило ей снова затянуть свой несчастный, навязший уже в зубах у нее самой и в ушах у Портнова "Самолет", постоянно провоцировала публику. Любила в зал прыгнуть, когда видела, что охрана готова ее принять и мгновенно вынести на руках обратно на сцену. Но впечатление создавалось такое, что Рената летит в зал очертя голову, не ведая, кто ее подхватит, кто прикоснется, сожмет, погладит, примет на себя вес ее тела, желанного и желаемого десятками тысяч мальчиков и - спасибо унисексу - девочек. Любила пособачиться с журналистами, вызывая их на грубость, доводя до белого каления, - это она умела. Ох, как умела! Склочная провинциальная баба с характером базарной торговки, взлетевшая на вершину популярности и ставшая кумиром целой армии подростков, она за несколько месяцев обогатила своими провинциальными словечками и вульгаризмами сленг столичных фанатов, представляющих собой самые разные социальные группы. Умудрилась заочно перессориться с большинством своих товарищей по цеху, публично называя их бездарями и пустышками. Могла с утра напиться коньяка, а вечером, проспавшись и немного протрезвев, честно оторать концерт, после чего закатиться в гостиничный номер или ночной клуб и там нарваться на очередной скандал с какими-нибудь бандитами, или с администрацией, или с чужой охраной, или со своими же поклонниками. После трех-четырехдневного загула она успокаивалась недели на две, и с ней снова можно было хоть как-то общаться, но потом опять наступали, как называл это Портнов, "критические дни" запоев, загулов и скандалов. Однако несмотря на все эти ужасы, на истерики, которые закатывала Рената ему лично, обвиняя во всех смертных грехах, включая, почему-то, гомосексуализм, Портнов иногда испытывал к ней что-то похожее на симпатию и даже на робкую, слегка отдающую мазохизмом нежность. Все-таки она была его детищем. Если бы не Портнов, не было бы и армии фанатов, и портретов на стенах чуть ли не в каждой квартире, где имелись дети, не было бы телепередач, пластинок в обложках с ее лицом, не было бы красочных журналов, с первых страниц которых солнечно улыбалось это чудовище с полудетским, наивным и простодушным лицом. Жена ушла от Портнова через полгода его работы с Ренатой. Они не разводились. Валя просто переехала в свою старую квартиру, к маме. Портнову она не звонила, а ему было некогда позвонить самому и узнать, как живет законная супруга, поставившая душевный покой выше денег, которые стал приносить в дом муж, наконец-то напавший на "золотую жилу". Последнее, что сказала Валя перед уходом, были слова о том, что она не хочет жить с "золотой жилой", а желает иметь нормального мужа, такого, который хоть иногда общался бы с ней, не говоря уже о том, чтобы ходить в гости, в ресторан, или просто погулять. Тогда, на очередных гастролях по Сибири, Портнов и оказался однажды ночью в номере Ренаты, и не просто в номере, а в ее постели. И он, и она были изрядно пьяны, и, как думал Портнов, взбалмошная и раскрепощенная артистка сейчас покажет ему все, на что она способна и на что постоянно намекала при любом общении с журналистами. Но, к удивлению Алексея, Рената оказалась совершенной неумехой, стеснительной и неловкой в постели, как девочка из какого-нибудь советского кинофильма шестидесятых годов. Утром Портнов понял, какую чудовищную, роковую ошибку он совершил. Протрезвевшая Рената ворвалась к нему в номер - Алексей ночью все-таки покинул недвижную в постели девушку, которая предавалась радостям секса, крепко зажмурив глаза, стиснув зубы и сжав пальцы в кулачки, - и закатила очередной скандал, совершенно на пустом месте, кричала что-то по поводу "паленой" водки и отсутствия буфета на этаже. Но то были цветочки, то был просто нервный срыв, следствие похмельного синдрома. Главное заключалось в том, что после роковой ночи - Портнов именно так определил для себя несколько часов, проведенных с Ренатой в постели - певица вообще перестала воспринимать своего менеджера, продюсера и директора как начальника. Он словно перестал для нее существовать. Теперь Рената не здоровалась с ним, не обращала на него ни малейшего внимания, исполняла указания Алексея с таким видом, будто действует исключительно по собственной воле, и несколько раз едва не довела продюсера до сердечного приступа. Она могла исчезнуть из гостиницы перед самым выездом на концерт и появиться в гримерке за десять минут до выхода на сцену, когда Портнов уже прикидывал, какие репрессии последуют в его адрес от местных устроителей и их "крыши" в случае отмены концерта. Она могла не являться на репетиции и переносить студийные записи, не оповещая Портнова. Ее выходкам не было числа. И вот - этот телефонный звонок. "Я с тобой больше не работаю". Портнов не успел ничего сказать - Рената повесила трубку. Он бросился разыскивать ее по всей Москве, но не нашел ни в тот день, ни на следующий, ни через два дня, ни через три. Слава богу, на ближайшие две недели не было запланировано никаких выездов и концертов. Но потом... - потом был довольно плотный график. Нужно было что-то решать. Например, снимать гастроли, что уже сейчас грозило неустойкой - рекламная кампания в провинции была запущена, клеились отпечатанные афиши, крутили по радио песни и объявления о предстоящих концертах. Хорошо, если билеты еще не поступили в продажу. На четвертый день изматывающего ожидания и поисков Портнову позвонил Грек. - Привет, Алеша, - сказал он своим хриплым ласковым голосом. - Здравствуй, - похолодев, ответил Портнов. - Я слышал, у тебя проблемы? - спросил Грек. - Может быть, нам стоит встретиться, обсудить? А? Помочь тебе, может быть? "Нет!!! Все в порядке!!! Все нормально!" - кричал Портнов про себя, прижимая трубку к уху мгновенно вспотевшей ладонью. Но вслух он сказал Максудову, стараясь, чтобы его голос звучал ровно: - Да, Грек. У меня проблемы. Ты можешь приехать? Все-таки не зря старые друзья говорили про Лешу Портнова - "Мужчина!" - В офисе "Гаммы", в двадцать два ровно, - ответил Грек и отключил связь. Сто пятьдесят тысяч долларов, которые Портнов занимал у Грека частями на раскрутку Ренаты, были уже отданы. Оставались проценты. Пятьдесят штук. И проценты с будущих гастролей. И проценты с будущих дисков. Договор с Греком был крепче и подробней любого профессионально составленного контракта. Алексей положил трубку на стол и неожиданно почувствовал себя прекрасно выспавшимся, легким и свежим, словно каким-то мистическим образом скинул сразу лет двадцать. Тело налилось упругой силой, настроение стремительно взлетело к какой-то светлой, простой радости. Радости от того, что за окном светит солнце, что в холодильнике есть отличная еда и водка, что в квартире уютно и тепло и есть любимые книги и пластинки. Портнов пошел в ванную, принял горячий душ, побрился, почистил зубы, еще больше посвежел и повеселел и вернулся в комнату. Надел чистое белье и рубашку, свой любимый костюм - серый в тонкую черную полоску, новые носки, ботинки, взял кейс с документами и, выйдя на лестницу, захлопнул за собой дверь квартиры. Он решил съездить в ресторан, пообедать как следует, а потом, до времени, назначенного Греком, просто погулять по Москве. Может быть, заехать на ВВЦ, куда его тянули ностальгические чувства - в молодости он с друзьями много дней провел в окрестностях выставки. Потом можно махнуть на Воробьевы горы, или на Патриаршие пруды - посидеть на лавочке, глядя на воду и вспоминая любимые фразы Булгакова... Портнов уже забыл, когда он отдыхал последний раз, когда мог позволить себе просто так, бесцельно болтаться по городу. Он чувствовал себя совершенно счастливым. 5 Портнов вошел в кабинет ровно в назначенное Греком время. Алексей знал, что на встречу с этим человеком опаздывать не принято и опоздание может быть расценено как неуважение. А это, учитывая репутацию и статус Грека, не то что чревато осложнениями, это и есть самые что ни на есть сильные осложнения. Несколько лет назад, оказавшись неведомо по какой надобности на одном из концертов "Каданса", Грек после выступления группы пришел в гримерку и сам предложил Портнову помощь. Что это было - приступ сентиментальности, которые с возрастом случаются у бандитов все чаще и чаще и принимают иной раз самые неожиданные формы, или тонкий расчет на перспективу, - Портнов так никогда и не узнал. - Добрый вечер, - сказал тогда Грек. - Меня зовут Георгий Георгиевич. - Очень приятно, - ответил Леша. - Портнов... Алексей. Грек кивнул. - Я занимаюсь в некоторой степени музыкальным бизнесом... Портнову можно было не объяснять, кто такой Грек и чем он занимается. Леша не первый год вращался в столичной музыкальной тусовке и не мог не быть в курсе того, как обеспечивается охрана больших концертов, каким способом и кто контролирует поставки аппаратуры в большинство крупных московских магазинов, на какие деньги строятся и открываются новые музыкальные клубы, где менеджеры популярных артистов берут кредиты для раскрутки новых своих клиентов или подпитки старых. Конечно, Портнов не представлял себе всех тонкостей механизма кредитования артистов и продюсеров, но знал, кто за всем этим стоит. Конечно, один человек не может тащить на себе такую махину - огромный и работающий как часы механизм по выкачиванию денег из всех сфер шоу-бизнеса, от цирковых представлений и заграничных гастролей каких-нибудь молодежных театров до выпуска альбомов поп- и рок-звезд. Механизм этот обслуживало множество самых разных людей, среди которых были и ставленники известных криминальных группировок, и ушлые бухгалтеры, не имеющие к этим группировками никакого отношения, и деятели из частных музыкальных агентств, которые сами называли себя "слегка прибандиченными". Вся эта сложная система, включающая в себя конвейер по изготовлению звезд и производственные мощности, выпускающие сопутствующую звездам продукцию - от дисков до маек и сумок с названиями групп, портретами и именами кумиров, - вся эта машинерия могла работать, только будучи хорошенько смазана "черным налом". Прервись хоть на день поток грязных денег, и механизм тут же даст сбой, более длительная задержка приведет к катастрофам и необратимым последствиям. Портнов не знал истинного положения Грека в этой сложной системе, но в том, что место это далеко не последнее, был уверен. Тогда, при первой встрече, они проговорили всего минут десять. Грек просто сказал, что Портнов может рассчитывать на его, Грека, помощь. В течение нескольких лет Алексей то и дело возвращался в мыслях к этому разговору, но даже в трудных ситуациях, когда действительно припирало, не осмеливался набрать номер могущественного Георгия Георгиевича и попросить о поддержке. А вот когда дошло дело до контракта с Ренатой и Портнов заработал первые деньги, которые уже можно было назвать начальным капиталом, он отбросил сомнения и страхи и обратился к Греку с просьбой о ссуде на развитие предприятия под названием "Рената". Сейчас Алексей миновал секретаршу, которая, несмотря на поздний час, выглядела свежей и бодрой, улыбнулся ей и, получив ответную профессиональную улыбку, вошел в кабинет. - Садись, Леша, - сказал Грек, не вставая с кресла за рабочим столом и не протягивая руки. - Садись. Поговорим. Портов сел напротив хозяина кабинета и уставился поверх его головы на какие-то дипломы, висевшие в рамочках на стене. "Дипломированный бандит", - вертелась в его голове совершенно ненужная сейчас мысль. Ненужная и даже вредная, поскольку она неожиданно развеселила Портнова и он не смог сдержать улыбку, совершенно неуместную в данном случае. - Весело, - констатировал Грек без улыбки. - Тебе весело. Что ж, неплохо. Молодец. Ну, Леша, тебя можно поздравить, как я слышал? - Если слышали, Георгий Георгиевич, то что нам долго рассусоливать? Вы же все знаете. Говорите, что вы хотите? - Ну-ну. Ты не груби. Сам обосрался, теперь хамишь. Грек не испытывал ни малейшей жалости к Портнову. Он не любил людей, которые не только не могут заработать себе на жизнь столько, сколько им нужно или кажется необходимым, но и не способны удержать в руках то, что есть, что попало к ним либо по воле случая, либо по причине внезапной вспышки деловой активности. В этом смысле Георгию Георгиевичу были очень близки размышления Бояна о русских людях, в большинстве своем не способных обеспечить самостоятельно ни себя, ни свою семью, ни потомков. "Русские делают все возможное, чтобы не оставить после себя никакого наследства", - сказал Толик во время их последней встречи, и Грек запомнил эту фразу. Сейчас ему казалось, что она удивительно подходит для сидящего напротив него слабака, не сумевшего удержать в руках золотую рыбку и вот теперь глупо улыбающегося. Ожидающего решения своей участи, для облегчения которой он не может и не хочет даже пальцем пошевелить. - Не груби, Леша, - еще раз повторил Грек. - А лучше слушай, что я тебе скажу. Времени у меня мало, так что разговор наш будет недолгим. Попал ты крепко. И взять с тебя нечего. Что же остается в таком случае? - Не знаю, - честно ответил Портнов. - Ну конечно. "Не знаю"! Другого ответа я не ожидал. - А что вы можете предложить? - Отрабатывать будешь, - спокойно сказал Грек. - Да пожалуйста. Только что это за работа, на которой я такие деньги смогу отбить? - Есть работа. Встанешь в клубе вместо Кудрявцева. - Где? - Портнов поднялся со стула. - В "Перспективе". Будешь выполнять его функции. Все. Понял меня? - Его функции... Так, насколько я понимаю, это... - И это тоже. - Но я ведь... Георгий Георгиевич... Портнов прекрасно понял, о чем идет речь. Знал он и о таинственном убийстве Кудрявцева - об этом шумела вся Москва. Самая распространенная версия сводилась к тому, что Роман Кудрявцев торговал наркотиками в своем клубе, за что и был, скорее всего, убит. - Вместо него... Это значит... - Это значит, будешь там делать то, что тебе скажут. Работа - не бей лежачего. Как раз для тебя. Товар взял, товар сдал. Все. Эта работа стоит денег. Вот на ней и отработаешь. Думаю, за год - вполне. А потом все тебе уже в плюс пойдет. Понял? Портнов молчал. Это было, пожалуй, худшее из всего, что могло с ним произойти. Лучше бы сразу убили... Так ведь все равно этим кончится. Алексей понимал, что Грек просто подставляет его, использует как жертвенную пешку в какой-то своей сложной игре. - Что ты думаешь? У тебя есть другие предложения? - Нет... - Тогда все. Время позднее. А у меня еще дела. Завтра будь вечером в клубе. Тебя введут в курс дела. - А ты сам-то веришь в то, что Кудрявцева убили эти ребята? - Шурик поставил на стол бутылку водки, которую крутил в руках, разглядывая этикетку. - Ребята? Какие ребята? Следователь городской прокуратуры Буров взял бутылку и наполнил свою рюмку. - Как это - какие? Те самые. Наркоты. Музыканты, - уточнил Шурик. - Да ты чего? С ума сошел? За фраера меня держишь? Тут и к бабке не ходи, любому ясно, что подстава в чистом виде. Даже не очень замазанная. Так, на скорую руку все слеплено. Уторчались ребятки, потом явился киллер, которого они все, скорее всего, знали. Пустили его в дом, он ребяток еще больше удолбал - в лаборатории до сих пор колдуют над анализами крови, не могут разобраться, что за гадостью их там накачали. Включая, кстати, и самого Кудрявцева. Потом, когда все вырубились, киллер спокойно шлепнул кого надо, ствол пристроил к пареньку и не спеша ушел прочь. Вот и вся история. - А парни, значит, все равно сидеть будут? - Будут. Или ты считаешь, что они должны на свободе гулять? Наркоты в законе. Все дилеры ими охвачены, все бляди московские, все тусовки наркотские. Последнее время они даже с кокаина слезли, жестко на гере сидели. - А ты сам разве не сидишь? Следователь прищурился. - Тебе-то какое дело, Шурик? Ты что у нас, ангел без крыльев? - Нет, я не ангел. Просто убийство вешать на мальчишек... - Вешать, не вешать... Я считаю, что им на свободе гулять нечего. Заслужили вполне. Не сегодня-завтра сами бы влезли в какую-нибудь гадость. Они социально опасны, Шурик, неужели не понимаешь? Им нельзя давать по Москве гулять. Они уже все на финишной прямой. А зона им только на пользу пойдет. Мы уж постараемся... - Ну конечно. Вы постараетесь. - Мудак ты, Александр Михайлович. Не перебивай меня, бога ради. Ты же не дослушал того, что я хотел сказать. - Пожалуйста, продолжай. Очень интересно. - Ты нас за зверей-то не держи, ладно? Не в наших интересах, чтобы они просто на зоне парились, десять лет впустую там торчали. Они у нас поедут в больничку. Тюремную, разумеется. В себя придут, с дозы слезут. - Конечно, там слезешь... Глаза Бурова сузились. - Не пори чепухи, Михалыч. Надо будет - специальные люди проследят, чтобы и с дозы слезли, и сил набрались. - Ах, ты в этом смысле? Длинные руки... - Точно. Ты даже не представляешь, насколько они у нас длинные. - Да где уж.. - Вот именно. Короче, выйдут годика через два... - Это за убийство-то? - Успокойся. Я говорю - выйдут, значит - выйдут. На суде все решат. Убийство убийству, как ты знаешь, рознь. На тебе ведь тоже убийство по неосторожности висело. А ты так легко отделался... Шурик осторожно кашлянул. - Зря ты это, Буров. Не люблю я вспоминать такие вещи... - Ну уж, брат, извини. Ты спросил, я тебе дал развернутый ответ. Конечно, я ни секунды не верю, что они Кудрявцева завалили. А завалил его... - Кто? - Тебе интересно? - Конечно. Еще бы. - Сказать? Буров был уже изрядно пьян. - Тебе, Шурик, я могу, конечно, сказать. Ты ведь как бы свой человек. Да? Я не ошибаюсь? - Слушай, брось ты чушь молоть. Свой, не свой... Что мы, первый день знакомы? - Не первый. Но и не так чтобы очень уж долго. А ведь я про тебя много чего знаю, Шурик... - Да я в курсе. - Серьезно? Ну вот и отлично. А завалил Кудрявцева, конечно же, Грек. Буров так неожиданно закончил фразу, что Шурик не сразу осознал смысл сказанного. У следователя была такая особенность - важную информацию он выдавал вскользь, как бы между делом, вставляя ее в поток не