в реку. Я находился метрах в тридцати от пожара, но и здесь пламя невыносимо жгло кожу. Первым моим желанием было бежать как можно дальше. Но тут я вспомнил об Андрее. И, прикрывая лицо рукой, я побежал вперед, туда, где в последний раз видел Лейтенанта. Языки огня быстро расползались по поляне, запахло паленой щетиной, неприкрытую кожу лица и рук обжигало нестерпимо. Наконец я увидел Андрея. Шатаясь, он поднялся, неуверенно сделал несколько шагов от огня, споткнулся о чьи-то ноги и упал. Пробираясь по трупам, я с трудом добрался до него, помог подняться и, поддерживая, потащил подальше от огня. Так мы добрались до самого обрыва. Только здесь я заметил что лейтенант несет в правой руке дипломат прокурора. Тут Андрей остановился и оглянулся назад. Пламя уже пожирало трупы Потапова и Мациевича, подбираясь к телам остальных артельщиков. Вертолет горел с ослепительным беловатым свечением... Вот в нем что-то взорвалось, и во все стороны полетели горящие обломки металла. Что-то похожее на кусок лопасти пролетело совсем рядом. Тугая волна взрыва столкнула нас вниз, и мы покатились к реке. Вставать не было ни сил, ни желания, но приподнявшись, Лейтенант потянул меня за рукав. - Пошли, Юра, надо вытащить их оттуда, может, кто еще жив! - прокричал Андрей. Я удивился, что он кричит, но Лейтенант повернулся лицом к горящему вертолету, и я увидел, что из правого уха у него течет кровь. С трудом встав, я начал карабкаться вверх. Поднявшись, мы неожиданно увидели живого человека. Он не был даже ранен. Я знал, что его зовут Павел, работал он на погрузчике и отличался, пожалуй, только своим незлобивым и спокойным характером. Лицо его сейчас было белее мела. - Что случилось?! - спросил он. - Я отошел в сортир, а тут выстрелы, взрывы! Что произошло?! - Потом! - махнув рукой, опять прокричал Андрей. - Надо вытаскивать людей. И уже втроем мы пошли вперед, навстречу пламени. Вертолет горел удивительно быстро, огонь практически уже слизал обшивку, и только каркас еще сохранял его очертания. Внутри временами гремели выстрелы, очевидно, рвался боезапас автоматов. Первым, на кого мы наткнулись, оказался Олег Чигра. Он лежал на спине, черные глаза были открыты, а на лице застыла гримаса удивления. Рядом с ним клубочком свернулся "счетовод" Плаксин. Следующим оказался один из механиков, его все почему-то звали Сватом. Он дышал, глаза были открыты, но вместо груди было кровавое месиво. Мы с Павлом оттащили его в сторону, подальше от огня, а Андрей пошел дальше, выискивая среди трупов раненых. Вскоре он кого-то нашел, махнул нам рукой. Чтобы пройти к нему, нам в буквальном смысле слова пришлось идти по телам, настолько густо лежали трупы. Переплетение рук, ног, лужи крови... просто море крови. Постепенно затихал гул пламени, и сильнее слышались стоны раненых. Мне на секунду даже показалось, что стонут буквально все. Оказалось Андрей увидел Долмачева, главного среди механиков. Он как раз не стонал, был в сознании, смотрел на нас глазами, полными боли, но не говорил ни слова, только зажимал рану чуть ниже сердца. Мы отнесли его на берег, уложили рядом с уже мертвым Сватом и вернулись обратно. Тот кошмар, в котором я жил следующие два часа, слился для меня в какое-то пиршество смерти. Мы как заводные перетаскивали раненых, Андрей притащил из аптечки бинты, пытаясь их перевязывать, но повязки мгновенно пропитывались кровью. Больше всех кричал Сенюхин, мой коллега по проходнушке. Две пули попали ему в живот, он согнулся крючком и истошно орал тонким, визгливым голосом. Почему-то это больше всего действовало на нервы, и когда Сенюхин, наконец, потерял сознание, я вздохнул с некоторым облегчением. Мужественней всех держался Долмачев. Только раз он попросил меня: - Воды. Умер он так же тихо и незаметно. Мы втроем пытались перевязать очнувшегося Сенюхина, когда я случайно подняв глаза и вздрогнул. От реки карабкался вверх абсолютно голый и черный, как сажа, человек. На черепе не было ни волос, ни бровей, ни ресниц, только неестественно белели белки глаз. Андрей, заметив, что я смотрю куда-то за его спину, оглянулся и, увидев эту жуткую картину, выругался: - Ах ты черт, совсем про него забыл! Павел, помоги! Тот побежал навстречу обгоревшему и буквально поймал его на руки - человек потерял сознание. - Как же он жутко обгорел, - заметил Андрей, разглядывая нового пациента. - Непонятно, каким чудом он еще жив, да и сюда сумел забраться... Не пойму, кто это. Вскоре незнакомец открыл глаза. - Пить, - прохрипел он. Я напоил его из той же кружки, из которой поил Долмачева. Андрей склонился над ним и спросил: - Ты кто? - Не узнаешь? - чуть слышно ответил тот, потом какое-то подобие усмешки промелькнуло по его черному лицу. - Начальство надо узнавать... в любой... ситуации. - Иванович!? - первым догадался Андрей. - Андрей, срочно вызови базу, вертолет, - попросил мастер. - Хорошо, - Лейтенант побежал в вагончик. Через минуту он вернулся. - Кто-то раскурочил передатчик, - растерянно сообщил он. - Главное - когда успели-то? - Наверняка это хитрый еврей, - подал голос Чапай. - Мациевич? - удивился Андрей. - Больше некому... Прикрыв глаза, я вспомнил, как все происходило, и подтвердил версию мастера. - Да, он последним выходил из конторы. - Ну, значит, мне хана, - пришел к выводу Иванович и повернулся ко мне. - Юр, там в конторе небольшой такой ящик с замком, у меня под кроватью... Принеси... Я выполнил его просьбу. Ящик оказался небольшим, со стандартную посылку. - Андрей, ключи мои у тебя? Да, вот этот, открой, - чувствовалось, что Ивановичу становилось все хуже, он уже постанывал сквозь зубы. Внутри ящика оказался разный житейский хлам: письма, документы, какие-то фотографии. - Под бумагами пошарь, там должны быть... Под пачкой писем оказалась упаковка ампул. - Омнопон, - прочитал я название лекарства. - От Федьки прятал, - пояснил Иванович, наблюдая, как Андрей набирает в шприц наркотик. - Он любитель до всякого кайфа... Укол подействовал сразу, мастер как-то обмяк, прикрыв жуткие белесые глаза. Тут некстати заорал пришедший в себя Сенюхин, но дойдя до самой высокой ноты, вдруг захлебнулся, несколько секунд бился в мучительных судорогах и наконец затих навсегда. - Кто это? - спросил Иванович, поворачивая к покойнику лицо. - Сенюхин, - ответил я. - Ну, вот видишь, Юрка, когда он только отошел а ты тогда его приговорил... Я сначала не понял его, потом до меня дошло. Ведь это Чапай вспомнил тот случай, когда порвавшийся шланг ударил Сенюхина по голове! И он еще мог шутить! Это поразило и Андрея. Он отвел меня в сторону и сказал: - У него кое где даже кожа запеклась, еле проколол, а он еще шутит. Здоровое у мужика сердце, другой бы давно коньки отбросил. Принеси матрац, переложим его с земли. Да захвати хоть простыню, что ли, прикрыть сверху. Когда мы переложили его на матрац, мастер на секунду пришел в себя, коротко простонал и сказал: - Спасибо, мужики. Из глаз его выкатилась слеза и скатилась вниз, оставив на щеке тонкий мокрый след. - Я попробую починить рацию, - тяжело вздохнув, проговорил Андрей, - а вы перенесите всех... В хозблок, к Рыжему. Мы управились лишь к вечеру, и то лишь с теми, кто лежал на поляне. К почерневшим головешкам, в которых лишь угадывались контуры людей, мы с Павлом даже подойти не решились. Это была самая тяжелая работа в моей жизни. Мы присели отдохнуть на крыльце хозблока, когда из вагончика мастеров донесся знакомый треск атмосферных помех и мы услышали усталый голос авиадиспетчера. - Борт сто тридцать шесть, отвечайте, почему молчите... Андрей сменил волну. - Мациевич, вторая бригада, почему молчите? Ответьте базе, - твердил уже другой голос. Когда Андрей появился на крыльце, Павел с надеждой спросил: - Наладил? - Нет. Только прием. Передатчику хана. Иванович слышал наш разговор. Подойдя к нему, Лейтенант спросил: - Ну, теперь-то ты расскажешь нам, как все было на самом деле? - Да чего уж теперь скрывать... Одной ногой уже там... АФЕРА Иванович попросил, чтобы ему приподняли голову. Говорил мастер с трудом. Обгоревшие губы потрескались, и сквозь черноту кожи чуть сочилась кровь и виднелось розовое мясо. - Все это задумал какой-то башковитый мужик в Москве. Деньги сейчас ничто, а золото есть золото, оно, как известно, не ржавеет. Разрешение мы получили как раз через него, эту, как ее,... лицензию. Все задумывалось просто: золото артель добывает, но государству не сдает. Как раз Селиванов заболел, к руководству подтолкнули Мациевича. А у него действительно вызов в Израиль пришел, там его уже ждали жена и дочь... Но его прижали, сказали: "Если хочешь увидеть землю обетованную, то откупайся золотом". - А с нами как? - перебил его Андрей. - Да что вас... Вас должны были здесь оставить. Прилетел бы вертолет, забрал меня, золото, вроде как на совещание. Ну, а вас бы еще рекультивацией заниматься оставили. - А потом? - А что потом... Продуктов полно, до зимы бы перекантовались, а там по зимнику выбрались к людям. Только не было бы ни золота, ни начальства, от них даже запаха бы не осталось. Специально таких подбирали, чтобы родня раньше времени шум не подняла. Мы с Андреем переглянулись. Стала понятна вся эта история с анкетами. - А как же все остальные? Неужели в артеле все повязаны? А как милиция? Все-таки шестьдесят человек в тайгу завезли, неужели никто бы не хватился? - разгорячился Андрей. Иванович снова скривил губы в подобии улыбки. - Чудак ты, Андрей. Ну завезли в одном месте, вывезли в другом. Мациевич был мастак по таким делам. Недаром за пять лет целое состояние огреб, бумажки перебирая. Ну, а кто слишком глубоко нос совал, тех укорачивали. Селиванова, похоже, убрали, главмеха, еще парочку стариков из конторы. Ну, этим Бурый занимался и его головорезы. - Кто это, Бурый? - снова спросил Андрей. - Бурый это Бурый... Серьезный человек. Вор в законе. Это он "убедил" Мациевича остаться до сентября. - Что ж он, такой страшный? - хмыкнул я. Чапай, несмотря на нестерпимую боль, повернул голову и посмотрел на меня. - Не дай тебе Боже увидеть Бурого... Он так не страшный, мочки уха только нет, пулей отшибло при побеге, да нервный тик лицо иногда дергает. Но у него принцип простой - свидетелей не должно быть. Это он меня сюда пристроил... Сидел я с ним в свое время, про золото ему рассказывал. Вот он и вспомнил, вызвал. А меня тут черт попутал, с Витькой связался. - С каким Витькой? - не понял Андрей. - Да видели вы его, с Куцым приезжал. Он как раз на пятерик оттянулся, с зоны вместе вышли... Ему недаром на зоне кликуху Пушка дали, у него в башке только одно было: пушку в руку, и вперед... Так вот, Витька решил у самого Бурого кусок оторвать. План был простой. Раз в месяц вертолет, облетая участки, забирает золото. Когда это будет происходить в последний раз, мы бы его и захватили... - Кто мы? - Я, Куцый, Федька и Витька. - А почему в последний раз? - не понял я. - Можно было и в июне вертолет угнать? - Зачем? Шуму бы много было. Милицию бы на ноги подняли, все бы перекрыли. Как я понял, уже в начале августа уничтожили все личные дела артельщиков, даже списки бригад. Мациевичу и Бурому не с руки было поднимать шум в сентябре. У них могли отобрать и остальное золото, то, что добыли раньше. Витька все точно просчитал... Оружие тоже он добыл, автоматы, гранаты, весь арсенал. Пропал вертолет, и все тут. Да только Куцый нас подвел. Сволочной он мужик, к тому же жадный. Как про золото услышал, аж затрясся весь. А у него был один бзик - как нажрется, в грехах каяться начинает. Я про это знал, но Витьку не предупредил, не думал, что они там такую свистопляску затеют, оглоблю в задницу этому Рыжему. А тут они с золотом пустышку вытянули. На банкете по этому делу он и завел свою исповедь. Сначала о том, как по пьянке жену свою топором зарубил, а потом и о том, что мы задумали, рассказал, дурак! Те сначала не поверили, а как дошло до мужиков, давай метелить его всей бригадой. Витьку подняли, тот уже в отключке был к этому времени, в вагончике валялся. Ему допрос с пристрастием устроили. Но он отбился, успел добежать до вагончика, да и положил всех. Куцего не грохнул только потому, что подумал что тот уже дуба дал... Иванович замолчал. По лицу мастера я понял, что действие наркотика подходит к концу, силы его были на исходе. Увидев, что я беру шприц, Иванович остановил меня: - Не надо, сейчас дораскажу, а потом вкатишь, а то за разговорами быстрей кайф проходит. Он немного помолчал, прикрыв глаза почерневшими веками, потом продолжил: - Да, никаких кладовщиков в штате бригады не предусматривалось, это уже мы с Витькой придумали. Он потом себя за простого рабочего выдал... Защищал бригадира, и все тут... - А что Мациевич? - снова перебил его Андрей. - А ему что остается? Прикрыл все, спустил на тормозах. Куцего и Витьку под опеку Бурого. Тот чуть было не грохнул их обоих, но Пушка форс держал... Понравился пахану. Тот его даже в охрану взял... - А кто стрелял из вертолета? - спросил я. Чапай, превозмогая жуткую боль, даже рассмеялся. - А ты, Лейтенант, тоже не понял? - спросил он. - Неужели Витька? - немного помедлив, спросил Андрей. - Конечно. Они золото должны были забрать, у нас и у третьей бригады. Оно где-то там, сгорело в вертолете... Второго охранника он убрал перед самой посадкой. Я как только увидел его в салоне, все понял. Вот только убраться подальше не успел... - Зачем ему это было надо? - Вот это не знаю. Может, хотел свой план до конца довести, а может, решил, Бурый хочет братишку ментам сдать. - Какого братишку? - не понял Андрей. - Как какого? Я что, не говорил, что Федька ему брат?.. Я невольно вспомнил мелькнувшую в тот памятный день мысль о поразительном сходстве этих выродков... Оказывается, я был недалек от истины. - Думаю, - продолжал мастер, - у него все-таки нервы не выдержали, психопат, он и есть психопат. Федька...пожиже его был. Он на мелочах всяких подрывался: то шапку снимет, то порежет кого по пьянке. И поспокойней держался. А Пушка тот отморозок... Иванович, замолчав, прикрыл глаза и застонал. Андрей наклонился над ним. - Послушай, как думаешь, завтра кто к нам прилетит первый, милиция или ваши? - Конечно, наши, - с трудом ответил мастер. - Я даже знаю кто... Бурый... со своими варнаками. Ходили слухи, что он купил начальника районной милиции... Тут он застонал сильней и, повернувшись лицом ко мне, проговорил чуть слышно: - Коли, Юрик, нет сил терпеть... НА РАСПУТЬЕ. Незаметно стемнело. Мы перенесли Иваныча на его матрасе в вагончик и положили на стол в бывшей кладовке. Потом втроем перенесли оставшиеся трупы ко всей бригаде. Класть пришлось уже друг на друга, но, думаю, они на нас не обиделись. Ужинать после пережитого не захотелось... Уже в сумерках мы прошлись по догоревшему пепелищу. Огонь еще чуть тлел под вертолетом, да все выгоревшее поле пропиталось особым, неприятным запахом горелого мяса. Андрея прежде всего интересовало оружие. Он долго возился с обгоревшими без прикладов автоматами, потом безнадежно махнул рукой. Уже в темноте мы прошли в конторский домик, ночевать решили здесь. Павел бросил матрас на пол и уже минут через пять мирно захрапел. Я же никак не мог уснуть. Проклятая память неумолимо возвращала меня к событиям прожитого дня. Стоило мне закрыть глаза, как все случившееся снова вставало передо мной с обжигающей достоверностью нервной дрожи, цветом, звуками и даже запахами. Я как раз видел горящего пилота, пытающегося выбраться из пылающей кабины, когда Андрей тронул меня за плечо. Все это время он при свете аккумуляторной лампы-шахтерки разбирал бумаги прокурора. - Юр, ты не спишь? - Нет, - признался я, открывая глаза. - Не могу. - Тогда послушай. Я, кажется, нашел ключ к загадке поведения прокурора. Вот очень интересное письмо... И он начал читать: "Здравствуй, Наташенька! Здравствуй, дочка моя ненаглядная! Очень рад твоему письму, жалко, что ты так редко пишешь. Но я тебя понимаю, учеба в МГУ, это слишком серьезная работа, чтобы оставалось время на такие пустяки, как письмо твоему старому отцу. Я так рад, что учеба у тебя идет хорошо, ты ведь у меня такая талантливая, моя гордость. Жалко, что мать уже не сможет порадоваться за тебя. Говорят, что они все видят с небес, но ты же знаешь, я материалист и не верю во все этих загробные штучки. Учись, не отвлекайся на все соблазны столицы, главное для тебя, как можно лучше закончить университет и любой ценой остаться в Москве. Может, тебе удастся выйти замуж за москвича, я знаю, что ты у меня "тургеневская барышня" и такие рассуждения тебя обычно бесят, но время идет, и я надеюсь, что со временем жизнь тебя научит всему... - Так, ну тут неинтересно, одни наставления. А... вот! "...Деньги я скоро вышлю, не волнуйся. Не хотел тебе писать, но, наверное, прийдется. В последнее время обострилась моя язва, за этот месяц я похудел на десять килограммов, и старые лекарства уже не помогают. В больницу идти боюсь. Все слишком похоже на то, что случилось с твоей матерью, те же симптомы: опоясывающие боли по ночам, неприятный запах изо рта. Смерти я не боюсь, столько ее повидал за свою жизнь... Может, поэтому и не верю в загробную жизнь. Только одно мучит меня , как ты будешь жить без моей поддержки? Ведь учиться еще два года. А время сейчас дурное, нехорошее. Денег мы с матерью не скопили, сама знаешь, но я знаю, где их взять. Ни о чем не волнуйся..." Ну и все, на этом письмо обрывается. Погляди. Андрей протянул мне фотографию: милое девичье лицо, строгий взгляд сквозь стекла очков в красивой оправе. - И вот какой выход он нашел. Смотри, на что его купили... Андрей протянул пачку незнакомых мне банкнот непривычного цвета вроде листа молодой капусты. - По нынешним временам это целое состояние. Положив обратно в "дипломат" письмо и деньги, Андрей вздохнул. - Боюсь, завтра прилетит вертолет, выйдут из него человек пять с автоматами и отправят нас вдогонку за всей бригадой. Погасив лампу, он долго ворочался, потом спросил меня: - Ты не спишь? - Нет, не могу. Только глаза закрою, и - снова вертолет, трупы, кровь... Андрей, решительно поднялся, включил свет и, покопавшись в ящике Ивановича, достал четыре флакончика с темной жидкостью. Вылив их содержимое в кружки, он плеснул туда немного воды и протянул одну из них мне. - Давай помянем бригаду, неплохие были мужики, царствие им небесное. Вот только отдали свои жизни ни за хрен собачий. Что золото по сравнению с жизнью? И что нас еще ждет неизвестно... - Это что? - спросил я, заглядывая в кружку. - Календула, спиртовой настой. Чапай, наверное, тоже от подельника своего прятал. Давай, может, уснем. Я покосился в сторону похрапывающего Павла и решил, что ему, пожалуй, снотворное ни к чему. Жидкость оказалась довольно приятной на вкус и очень приличной по градусам. Огненной волной прокатилась она по пищеводу и вскоре даровала долгожданный сон. Но толком выспаться нам было не суждено. Раза три за ночь нас поднимали стоны Ивановича. Ему становилось все хуже и хуже. Время от времени он просил меня перевернуть его то на живот, то на спину, но не находил покоя. Все его тело представляло один сплошной волдырь. Когда я его переворачивал, кожа лопалась и прямо на руки мне начинала течь белая сукровица. Все эти процедуры приводили меня в содрогание, а мастер каждый раз спрашивал: - Сколько осталось ампул, Юра? И я говорил ему по нисходящей: - Четыре, три, две... - Ну, еще немного поживу. - Да ладно, Иванович. Прилетит вертолет, отвезет тебя в больницу, - пробовал убедить я его. - Нет, поздно. Уходить вам надо, и как можно дальше. Бурый свидетелей не оставляет. Переглянувшись, мы с Андреем вышли на улицу. Розоватая полоска восхода четко очертила угловатую, похожую на кардиограмму линию темного леса на другом берегу Катуги. Назойливо гудел над ухом первый проснувшийся комар, и казалось, в кронах кедрачей в шуме реки и ветра таилась тревога. - Да, он прав. Бурый прилет или менты, какая разница? Купили прокурора, купят и этих. Нас же еще и посадят за их художества, - с досадой сказал Андрей, затягиваясь сигаретой. Эта мысль меня ошеломила. - Как это нас? А Иванович, Павло? Они же свидетели! - Павел в туалете сидел, кроме "толчка" ничего и не видел. Как сидел всю бойню в сортире, так все и расскажет. А Иванович еще неизвестно, доживет или нет. Да и что Иванович. Он как флюгер! У него ведь тоже рыльце в пушку. Ему выгоднее будет Бурого поддержать... - Павло все спит? - Да. - Молодец мужик, стальные нервы. Не то, что мы. Ладно, надо что-нибудь пожрать приготовить, да обмозговать все хорошенько. Пока у меня такая думка: уйти в тайгу, посмотреть, кто прилетит: если Бурый со своими гавриками, то уходить пешком до ближайшего жилища. А сейчас растопика печь, а я посмотрю, что там у нас с провизией... Он ушел в кладовую наводить ревизию провианту, а я занялся печью. После вчерашней стрельбы все бока ее зияли дырами, но больше меня удручил урон, нанесенный кастрюлям Чигры. С трудом я нашел целый котелок. Не пострадал и трехлитровый чайник с заваркой. Растопив печь, я пошел за дровами. В прошлое половодье мы перетащили весь запас топлива повыше, как раз за остатками вертолета. Обойдя обгоревший остов винтокрылой машины по дуге, я у самого дровяника наткнулся на неприятный сюрприз. Из кустов торчали ноги человека. Раздвинув ветки, я обнаружил, что это второй пилот. Судя по всему, он успел выпрыгнуть из кабины, но во время взрыва обломок обшивки снес ему полчерепа, словно вертолет обиделся, что хозяин бросил его в трудную минуту и все-таки заставил пилота разделить с собой печальную участь. Меня стало тошнить. Поспешно сдвинув ветки, я неожиданно увидел большой прямоугольник сложенной в несколько раз бумаги. Он лежал метрах в десяти от вертолета. Я не знал, что это такое, но что-то толкнуло меня подойти и поднять чуть обуглившийся на углах сверток бумаги. Это оказалась карта. Скорее всего ее выкинуло из кабины взрывом, а от полного уничтожения спасла большая лужа, оставшаяся от недавнего дождя. Быстро набрав охапку дров, я поспешил вернуться к печи. Андрей уже ждал меня. - Из каш осталась одна пшенка, тушенки, правда, полно, вот курева и сахара мало, муки нет совсем, - сообщил он с озабоченным видом, записывая что-то на листе бумаги. Бросив дрова, я положил перед ним карту. - У дровяника лежит в кустах мертвый пилот, а вот это я нашел в луже! Лейтенант осторожно развернул мокрую карту, размером она оказалась с простыню, и восхищенно воскликнул: - Вот это да! Половина Сибири, да какая подробная! Меня эта зеленая простыня с голубыми прожилками рек больше озадачила, чем восхитила, а Андрей быстренько сбегал в вагончик за циркулем, карандашом и линейкой. Пока он осторожно вымерял что-то с ее помощью на мокрой бумаге, из вагончика показался Павел. - Чего не разбудили-то? - спросил он, позевывая и усаживаясь рядом с нами. - Да ладно, ты так сладко спал... Нам даже завидно стало! Я с любопытством разглядывал нашего третьего, как говорил прокурор, "свидетеля преступления". Бывают люди, которых, даже живя рядом очень долго, не всегда замечаешь. Таков был и Павел. Мы прожили бок о бок почти три месяца, а я знал о нем лишь то, что он хороший механик, да то, что иногда его звали Бульбашом. Родом Павел действительно был из Белоруссии, хотя всю сознательную жизнь прожил в Сибири. Фамилия у него оказалась самая простецкая: Баранов. Ростом он был чуть пониже Андрея, но гораздо шире в плечах. В бане мы с ним постоянно оказывались в одной шестерке, и я знал, что под одеждой у него таится немалая мускулатура. В силе он не уступал даже гиганту Потапову, в этом я убедился во время аврала в половодье. Как-то случайно я подслушал разговор Цибули с Павлом о делах семейных. Оказывается, до недавнего времени тот жил с матерью, а когда та умерла, сошелся "с одной с двумя детьми", так выразился Павел о своей подруге жизни. Насколько я понял, именно она заставила мужика бросить родной щебеночный карьер и податься за золотом. На вид Павлу можно было дать лет сорок, может, чуть больше. Лицо у него было простецкое, добродушное. Широкий курносый нос, темно-карие глаза под густыми черными бровями да чуть оттопыренная большая нижняя губа придавал его лицу выражение спокойствия и доброжелательности. Из домика конторы снова раздались стоны Ивановича. - Ты же вроде недавно его колол? - спросил Андрей. - Да, час назад. - Значит, уже не помогает. - Не, он не выживет, - вмешался в разговор Павел. - У нас в Сургуте раз вышка горела, трое так же вот поджарились. Что ни делали, все равно умерли. Только мучились долго. Один чуть не неделю криком кричал. - А ты что, жил в Сургуте? - Нет. На месяц ездил, вахтовщиком. Пять лет там оттрубил, потом надоело. Все помолчали, прислушиваясь к стонам мастера, потом Андрей спросил: - Что делать-то будем, мужики? И Андрей рассказал Павлу о сложившейся ситуации. По лицу Павла не было заметно, чтобы он сильно взволновался. Но выслушав Лейтенанта, белорус неожиданно подал хорошую идею: - А что там радио брешет? Мы с Андреем переглянулись и чуть ли не бегом кинулись в вагончик. Лишь только Андрей щелкнул тумблером выключателя, как вместе со свистом помех в эфир ворвался глуховатый, монотонный голос: - Вторая бригада, ответьте... Если вы нас слышите, то сообщаю: в десять часов к вам отправляется борт сто четыре. Мациевич, если меня слышите, то готовьтесь к встрече, буду лично... Договорив эту фразу до конца, голос чуть выждал, потом начал все сначала. Поняв, что ничего нового не будет, я прошел к Ивановичу. Мастер молча смотрел куда-то вверх, а потом неожиданно сказал: - Это Бурый, его голос. Подошел Андрей. Теперь мы втроем вслушивались в монотонный речитатив: - Ты не ошибаешься? - спросил Лейтенант. - Три года одни нары делили... Как не узнать? Юр, вколи мне... Там есть еще? - Последняя ампула, - сообщил я. - Давай последнюю, - со вздохом согласился мастер. Пока я делал укол, Андрей, задумавшись, стоял рядом. Наконец он спросил: - Слушай, Иванович, а вы куда хотели лететь с Витькой после того, как захватили бы вертолет? - А, это... На запад, пока хватит топлива. Потом Витька пилотов бы замочил... Он про это ни разу не говорил, но я-то его знаю. Ну, а дальше сделали бы плот... Мы и веревки заготовили... И вниз по реке. Ну, а там есть такая деревня, Байда. Там у Витьки баба одна жила. Уж очень она его любила. Прошлый раз он бежал, так она его три месяца от ментов скрывала. Он все смеялся, говорил, убить за него может. Дом у ней на самой окраине деревни. Почтальонка Варя... Там мы должны были пересидеть зиму, а потом по одному уйти за границу. Витька все хотел через румынскую границу махнуть, родня у него жила где-то рядом с Измаилом. Вот так... Все понял? - Это-то я понял, - вздохнул Андрей. - Вот чего я не пойму, как это ты с Витькой связался? С ним все понятно, бандюга бандюгой. Ну, а ты-то, работяга... Ты же должен знать цену настоящему, заработанному рублю и такому вот, краденому, да на крови? - Понять хочешь? - вздохнул мастер. - Тогда принеси мой сундучок. Я быстро сбегал за его железным ящиком. - Достань там письма и фотографии. Покажи мне. Вот эта, - кивнул на снимок миловидной женщины лет тридцати с тяжелой русой косой через плечо. Смотрела она серьезно и строго, но это не портило ее чисто русской красоты. Превозмогая дикую боль, Иванович взял фотографию и долго вглядывался в лицо... - Из-за нее на все решился. Сорок лет прожил, к бабам как к семечкам относился - разгрыз и бросил. А тут встретил и заболел. Случайно все было. Подружился с одним, на золоте вместе были... Приехал с ним в деревню, а как жену его увидел - с ума сошел. Соседа тогда ее пришиб... Клеился он к ней, пока ее Федька со мной золото мыл. Но она баба строгая, отшила. Федька ему даже морды не набил, а я нажрался с горя от такой невезухи, пошел по деревне пройтись и этого козла по дороге встретил. Ну, и... переборщил, загремел на пять лет. А за год до конца срока узнал, что муж у ней умер. Я тогда писать ей начал, свататься заранее. Так и так, дескать, сражен с первого взгляда, хочу с самыми серьезными намерениями. Она вроде и не прочь, фотографию вон прислала. Я под амнистию попал, раньше освободился. Чего еще желать? Лети соколом к своей подруге! Да нет, заело меня, что нищим примаком войду в дом жены... Я ведь деньги не привык считать, зарабатывал для того, чтобы тратить. Шикануть любил, по ресторанам, курортам. Бабам такие подарки делал, они ахали. А тут любимую женщину, и удивить нечем! Тут халтурка эта подвернулась. Ну, а как Витька свою идею толкнул, я и представил себе: приезжаю к ней, захожу в дом и с этаким шиком килограммов пять золота к ее ногам высыпаю, прямо на пол. Дурь, конечно, но приклеилось, не вышибить. Так и влез по уши в это дерьмо... Иванович замолчав, нащупав рядом с собой фотографию, и положил ее себе на грудь. Потом с трудом повернулся к Андрею. - Бежать вам надо, Андрюха. И подальше. Рядом останетесь, он найдет вас. Только перед уходом пристрели меня. Марафет кончился, а без него я и часу не выдержу, орать начну. Андрей молча отвел глаза. Мастер понял его. - Если сам не можешь, дай пистолет. Ну, как? - Ладно, я подумаю, - тяжело вздохнул Лейтенант и вышел из вагончика. Я поспешил за ним. Снова устроившись за столом, Андрей опять ткнулся в карту, что-то высчитывая, бормотал под нос какие-то загадочные фразы, и время от времени поглядывал на часы. Наконец он созвал нас на военный совет. - Значит, так. То, что наши дела хреновые, вы уже знаете. Сейчас девять утра, через час Бурый вылетит со своими людьми, и тогда нам ничего уже не светит... Один вариант решения я вам уже говорил: спрятаться в тайге и, если прилетит милиция, то пойти и заявить. Но боюсь только, что милицию они тоже могут перекупить. Есть у меня одна идея, сумасшедшая, конечно, но в то же время и реальная. Вот смотрите. Лейтенант склонился над картой, мы с Павлом, как два барана, тоже уставились на нее. - До ближайшего жилья двести километров, - Андрей ткнул в одну точку на карте. - И это база нашей артели, куда нам соваться нельзя. Можно еще податься на юго-запад, до следующей станции на железке. Это километров на двести дальше, но не это главное. Эта трасса напрашивается сама собой, и я думаю, что именно здесь нас и будут искать. Предлагаю податься на запад, - он провел тонкую линию карандашом. - И пойдем мы сначала на вездеходе, по руслу нашей Катуги. Ну, а дальше по обстоятельствам... Тем более что там нас встретят горы. Перебираемся через хребет, проходим вот это плоскогорье, снова горы, минуем их, а вот здесь уже истоки нескольких рек. Можно плыть куда годно. Можем использовать Витькин план: сделаем плот и поплывем на юг, вот по этой реке. И она прямиком выведет нас опять же к Транссибу. И там мы уже смело можем заявить в милицию на всю эту братию. Вообще-то я даже думаю, что стоит ехать со всем этим сразу в Москву. Там золото на стол и всех этих сук к ногтю. - Ты что, хочешь забрать все золото? - удивился я. - А ты как думаешь! - также удивился Андрей. - Что же его, этим козлам оставлять? Да хрен им! Мы с Павлом переглянулись. - Там тридцать шесть килограммов! - не мог успокоиться Андрей. - Мужики из-за этого желтого говна погибли. И теперь так просто отдать?! А ты как думаешь, Павло? Богатырь забавно, домиком поднял свои густые брови, а потом спокойно заявил: - Можно взять, почему бы и нет. Свое же, заработанное. - Вот именно. Ты точно сказал, заработанное. - Ладно, берем так берем, - теперь уже рассердился я. - Ты лучше скажи, сколько в километрах будет наш поход? Андрей повертел в руках линейку и уже спокойно сказал: - Ну, километров восемьсот будет. Не знаю, как Павел, а я был в шоке. Белорус только спросил: - И это все пехом? - Господи, да почему пехом, - рассердился Лейтенант. - Я же русским языком вам говорю: сначала на вездеходе, в конце по реке и только в середине, по плоскогорью, пешком. Это одна треть пути, километров триста, не больше. - Ну хорошо, а сколько это займет времени? - Ну, максимум месяц, полтора. Нельзя сказать, чтобы эта цифра добавила нам энтузиазма. - Мужики, игра стоит свеч. Останемся здесь - мы трупы. А так у нас есть шанс, и неплохой, - продолжал убеждать нас лейтенант. Обсуждение продолжалось еще минут пятнадцать. Наконец Андрей оборвал дискуссию: - Нет, вы как хотите, можете оставаться, передайте от меня привет Рыжему и всем остальным мужикам: скажите, чтобы меня скоро там не ждали. Времени у вас осталось совсем ничего. Вы едете со мной или нет? - поставил Лейтенант вопрос ребром. - Ну, куда ж мне деваться? - пожал я плечами. - Куда ты, туда и я. Согласился и белорус: - Ну шож, побегли. Андрей сразу повеселел: - Ну, тогда за сборы. Павел, на тебе вездеход. Проверь масло, залей солярку, бочку с собой, запасные "пальцы", траки... Ну, сам знаешь. Отправив Павла, он обернулся ко мне. - За тобой провизия. Там, в кладовой, я нашел совсем новые рюкзаки, выбери три получше и загрузи продуктами вездеход. Бери как можно больше, с запасом. Я вот список тут составил, посмотри. А я займусь одеждой и оружием. Следующий час был заполнен жутчайшей суматохой. Мы старались забрать с собой как можно больше, и в конечном счете набралась такая гора, что впору было не нести на себе, а везти на "КамАЗе". - Да, многовато, - озадаченно произнес Андрей. - Ладно, постарайся запихать все это в наш кабриолет. Сейчас главное - убраться отсюда, а потом уж все рассортируем... Стоны Ивановича становились все громче и все страшней. Я не выдержал, зашел в домик, хоть и знал, что помочь ему уже не могу. Тело мастера била постоянная мучительная дрожь. Там, где кожа обгорела поменьше, висели черные лохмотья лопнувших пузырей, сочилась беловатая сукровица и гной. Обуглившиеся до черноты руки и ноги потрескались. - Плохо, Иванович? - тихо спросил я. Мастер повернул ко мне обезображенную огнем голову. - Плохо, Юрка, плохо! Умереть бы скорей! Он схватил мою руку своей горячей, шершавой ладонью и зашептал: - Юрик, сынок! Пристрели меня, не могу я больше мучится! Пристрели, Богом прошу! Я отчаянно мотнул головой: - Не могу, Иванович, не могу. Прости ради Бога. - Да ты пойми, ты же добро делаешь. Сколько я еще так мучится буду, пока не сдохну? За всю жизнь ни одной таблетки не съел, на больничном ни разу не был, не чихнул даже ни разу. Помоги мне, прошу тебя! Я снова покачал головой, но он не отпускал моей руки. Выручил меня Андрей. Очевидно, он слышал слова мастера и с порога начал разговор совсем про другое. - Слушай, Иванович, этот мешок с веревками вы для плота приготовили? - Да... - признался тот, отпуская мою руку. - А что так много? - Да про запас. Мало ли где еще пригодятся. Воспользовавшись случаем, я выскользнул из вагончика. Минут через пять вышел и Андрей. - Отдал я ему пистолет, - шепнул он мне. - Лежит, на фотографию своей подруги смотрит. Из глаз слезы бегут...Ну, ладно, давай грузиться. Он пошел было к вездеходу, потом, хлопнув себя по голове, чертыхнулся и снова обернулся ко мне. - Совсем забыл, я же к тебе не за этим шел. На, обуй вот это, - и он кивнул на стоящие на пороге высокие армейские ботинки. Я мгновенно понял, что это обувь Олега Чигры. Только у него и у Андрея были такие ботинки. Мысль о том, что мне прийдется носить обувь покойника, неприятно поразила меня, и я энергично замотал головой: - Нет, не надену! Ты что?! - Надевай, говорю! - рявкнул на меня Лейтенант. - Ты что, хочешь в своих резинках по тайге топать? Это самоубийство! Я посмотрел на свои тяжелые, литые резиновые сапоги, которые в бригаде недаром звали "говнодавами". Весили они каждый килограмма по два, не меньше, хлябали на ноге, так как были размера на два больше, и я прекрасно понимал, что не пройду в них по тайге пятьсот километров. Сжав зубы, я переобулся. Ботинки оказались удобными, но какими-то ледяными, словно в них навек поселился холод мертвеца. - Что, жмут, что ли? - удивился Лейтенант, глядя на мою сморщенную физиономию. - Да нет, все нормально, как раз по ноге. Угадал... - Э, милый, - рассмеялся Андрей. - Знаешь, сколько через мои руки новобранцев прошло? А они ведь чаще всего и сами не знают, какой у них размер. Так что глаз у меня наметанный. Хуже было с обувью у Павла. Такой же сорок четвертый размер ноги был только у Потапова, но тот сгорел вместе со своими сапогами. Под кроватью у Петровича Андрей разыскал парадные сапоги мастера новенькие, кирзовые, но на размер меньше. - Не-е, - отмахнулся от него Павел. - Я в своих буцалах пойду, я привычен. Стараясь запастись как можно большим количеством белья и особенно носков, Лейтенант устроил грандиозный шмон по чемоданам артельщиков. Вещи находи лись порой самые разнообразные и забавные. У Цибули нашлась новенькая колода порнографических карт, а у кого-то из механиков - полный парадный костюм, включая галстук и шляпу. Мы переоделись во все чистое, натянули две пары носков, погрузили на вездеход все наше имущество и были готовы к походу. Оглядевшись по сторонам, Андрей еще раз просмотрел свой список и заявил: - Ну, вроде все. Присядем на дорожку. Посидеть нам толком не пришлось. Из вагончика конторы донесся хлопок выстрела. За суетой мы совсем забыли про Чапая, и все трое вздрогнули от неожиданности. Андрей поспешно поднялся, зашел в вагончик, и скоро вернулся с пистолетом в руках. - Ну, что? Какое у нас сегодня число? - спросил он. - Девятнадцатое августа, - припомнил я. - Девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года мы тронулись в путь. Время десять часов тридцать минут, - торжественно провозгласил Лейтенант и махнул рукой в сторону вездехода. Андрей и Павел залезли в кабину, я устроился в кузове, еле высвободив место среди барахла. Взревел дизель, машина, дернувшись, скатилась с обрыва. Вырвавшись на пологую речную галечную косу, вездеход взял курс на Запад. НА РЫЧАГАХ Соглашаясь с планом Андрея, я был уверен, что пешком мы пройдем лишь треть пути. Если бы я знал, что ожидает меня на самом деле! Катуга была в общем-то речкой мелководной, и вначале нам удавалось идти по самому ее руслу, используя отмели и мелководье. Ничего этого я, конечно, не видел, маленькие окошечки в брезентовом тенте позволяли видеть лишь небо и качающиеся в такт езды кроны деревьев. То, что друзья мои были классными водителями, я знал давно, но сейчас убедился в этом еще раз. Машина то вставала на дыбы, то заваливалась набок, порой по шуму воды я догадывался, что мы движемся в воде по самую кабину. Время от времени они менялись местами, в самых ответственных местах останавливались, и один из них шел вперед измерять глубину. Часа через два Андрей придумал более действенный способ. Открыв верхний люк он уселся на кабину и уже оттуда корректировал движение вездехода. Но они-то хоть видели дорогу и знали, что сейчас будет яма или, наоборот, бугор. Я же казался сам себе камушк