о на лице облегчение. Игорь был рад избавиться от меня! Шевельнулась обида. И даже смутная ревность. В последние дни он очень много работал, приходил поздно, уставал, голова его была занята какими-то делами и он едва замечал меня, не слышал, когда я с ним заговаривала... Единственное, что живо интересовало его - это мой отъезд. Он мне помогал во всем, даже в складывании моего чемодана, словно ему не терпелось остаться одному, чтобы я перестала путаться под ногами, заговаривать с ним, когда он сосредоточен, спрашивать, когда придет с работы... Кажется, я проиграла битву. Между мной и Делами Игорь выбирал не меня. Промелькнула мысль: я покидаю свое место - в доме Игоря, в жизни Игоря, - и я больше никогда не займу его снова. Я тогда еще не могла представить, как я была права. Я тогда еще не могла представить, что происходило в душе Игоря... *** Олин отъезд во Францию оказался Игорю очень кстати. Когда Оля ему выдала эту идею, насчет Сорбонны, он даже не мог вообразить, как это будет кстати! Он согласился разлучиться с ней на несколько месяцев, потому что почувствовал: девочка начинает томиться. Ей нужна смена обстановки. Ведь для любви разлука - словно освежающий душ. Правда, если это разлука короткая. Но теперь все сложилось, как нельзя удачно. Вот уж несколько дней, как на него свалилось новое дело, и оно только начинало раскручиваться, по нему предстояло множество хлопот и разъездов, телефонных переговоров и встреч. Дело это не имело никакого отношения к его работе для партии Василия Константиновича, но Игорь взялся за него неспроста: в этом деле он мог показать себя с новой стороны. Свои таланты имиджмейкера и специалиста по связям с общественностью, свою способность убеждать и добиваться он уже давно доказал всем. Теперь у него была возможность показать себя не просто краснобаем и теоретиком, но аналитиком-практиком, детективом, способным размотать с крошечной зацепки всю цепочку. Оле же лучше, на всякий случай, быть подальше на это время. С ее наивной прямолинейностью в сочетании с острой наблюдательностью она могла начать соваться к Игорю с вопросами... Он, конечно, многому ее научил, она стала куда сдержаннее и дипломатичнее, но эти ее новые качества распространялись только на внешнее общение, на посторонних людей. С Игорем она была по-прежнему откровенна и открыта, по-прежнему прямолинейна... Вот и хорошо: пусть пока поживет за границей, развлечется. Франция тоже научит ее сдержанности, поможет Игорю в его воспитательных заботах. Когда Оля увидит, что ее непомерная открытость и непосредственность выглядит в глазах иностранцев как невоспитанность, неумение себя вести с достоинством - она быстро сделает выводы. Оля девочка способная, а жизнь - учитель талантливый, и учит куда быстрее и прочнее, чем любые разговоры на ту же тему... Так что все, действительно, складывается к лучшему. *** В ПОИСКАХ ОТРАЖЕНИЯ. Я приехала в Париж в конце сентября, лил дождь. Довольно противный, мелкий осенний дождь. Меня встречал какой-то человек, с которым Игорь договорился, по имени Владимир Петрович, - то ли из торгпредства, то ли из консульства, какой-то знакомый знакомых. Он отвез меня на квартиру, которую снял мне по просьбе Игоря, объяснил как-чего, и обещал заехать назавтра, чтобы отвезти меня в Сорбонну, где нужно было оформить мое поступление на курс, и в префектуру за студенческой визой. Он ушел. Я осмотрелась. Квартирка была крохотулечная, таких маленьких у нас в России просто не бывает. Кухня была отделена полустенком - не кухня, собственно, а кухонный закуток: плита на две конфорки, маленький холодильник, мойка, и пара шкафчиков. Стола там не было, да он бы и не поместился на этом пятачке, где можно было не сходя с места достать до всего. В комнате же стол был, и еще были раскладной диван, двустворчатый шкаф и этажерка с пятью книжками, какими-то вазочками и камешками, сухими цветочками и дешевой аудиотехникой. Крошечный телевизор стоял на тумбочке у дивана. И еще был совместный санузел и вешалка в ... чуть не сказала - в прихожей. Не было там прихожей. Входная дверь открывалась прямо в комнату и возле нее была вешалка. Вот и все. Это называется "студио". Тут предстояло мне жить несколько месяцев. Одиночество сразу же сомкнулось вокруг меня, как темная вода, лишь только мою квартирку покинул услужливый, хоть и малоразговорчивый Владимир Петрович. Оно словно материализовалось из плохо освещенных углов чужой квартиры и сгустилось, удушливо и плотно, заполнив собой все пространство моего маленького жилища. И я не знала, что с ним делать. Слишком уж оно было мне непривычным. Я человек очень беспечный, отношусь ко всему легко, мне все всегда нормально и все сойдет: погода никогда не омрачает моего настроения, отсутствие денег не портит мне жизнь, неприятности меня не удручают (хотя серьезных неприятностей у меня никогда не было), проявления несовершенства человеческой природы в виде всплесков эгоизма, зависти или жмотничества меня не раздражают - во всяком случае, до определенной поры, пока их не слишком много... Короче - у меня легкий характер. Потому-то мои подружки, чуть что, поспешают ко мне - плакаться в жилетку. У меня ведь все всегда хорошо, и к тому же я, отличаясь умом и сообразительностью, всегда готова дать дельный совет, а мое терпение и участие просто безграничны. Но у меня так и не появилось подруг для себя. То есть, для меня. То есть таких, чтобы я могла рассказать все-все и попросить совета. Впрочем, может это от того, что в советах я не нуждалась и необходимости плакаться в жилетку не испытывала. Я забыла вам сказать, что я еще и очень самоуверенная. То есть - уверенная в себе особа. Из чего следует, что я не слишком в них и нуждалась, в подругах. Но зато я всю жизнь жила с мамой, моей лучшей и любимой собеседницей и советчицей, а потом, сразу из теплого маминого дома - попала к Игорю, который был для меня сразу всем - и мужчиной, и другом. Поэтому я никогда в своей жизни не чувствовала себя одинокой. Я просто не знала, что это такое. И даже не могла предвидеть, что способна испытывать это отвратительно-тоскливое чувство, эту звериную тоску, которая гонит на улицу, подальше от замкнутых чужих стен, куда угодно, в любое пространство, где есть люди. Я подошла к окну. Густой синий вечер уже опустился на Париж, его фонари отражались в мокрой черноте тротуаров, через неровную завесу дождя дрожал золотой силуэт Эйфелевой башни, стаей летучих мышей распростерлись над головами прохожих ребристо-когтистые зонты, втекавшие в зазывно разверстые, светлые утробы ресторанов и магазинов... Я, разумеется, никуда не пошла. Было бы безумием отправиться одной, не зная ни города, ни языка, на вечернюю прогулку. А я отличаюсь не только "умом и сообразительностью", но еще и благоразумием. Поэтому, как благоразумная девочка, я позвонила Игорю, отчиталась об успешном прибытии, разложила в шкафу свои вещи и, приняв ванну, отправилась спать. В Москве я думала, что в первый же свободный день отправлюсь на ту улочку, где исчез мой двойник. Однако, на исходе первой недели, которую я потратила на всякие необходимые бумажки, я поняла, что я пока еще не готова к приключениям. Все в этом городе было чужим, все пугало. Хотя при поступлении в Сорбонну мой уровень французского был оценен как начальный (а не нулевой, спасибо "интенсивному курсу" и моим способностям к языкам!), мне было очень страшно заговаривать на улице, даже просто для того, чтобы спросить дорогу. Когда мы были здесь с Игорем, я чувствовала себя туристкой со всеми причитающимися туристу правами и изначально прощенными слабостями в виде незнания языка или неумения ориентироваться в городе. Теперь же я оказалась жительницей г. Парижа, пусть и временной, но жительницей. Каким-то неведомым мне образом этот факт накладывал на меня ответственность, требовал соответствия городу и стране, - а я им отчаянно не соответствовала! Мне не хотелось выходить на улицу, страшно было войти в метро, стыдно путаться в незнакомых мне деньгах, и даже при слове "бонжур" я почему-то заливалась краской. Прошло больше месяца, прежде чем я отважилась отправиться на поиски моего таинственного двойника. Не сказать, что я расхрабрилась за это время окончательно, но все-таки не зря я училась в Сорбонне. Не только сами уроки языка, но и необходимость говорить по-французски с остальными студентами - там ведь все были, как и я, иностранцами! - сильно помогли мне. Чувство страха и чудовищного зажима прошло, в метро я уже ориентировалась прилично, была в состоянии объясниться в магазине и без особых затруднений отсчитать нужную сумму, когда расплачивалась наличными. Правда, я предпочитала расплачиваться кредитной карточкой, которую мне дал Игорь и на которую регулярно поступали от него деньги - ни считать, ни переговариваться с продавцом не надо... Сначала я хотела было доверить свой секрет Джонатану. Ох, извините, вот я какой писатель - забыла вам о нем рассказать! Джонатан - это англичанин, который, как и я, приехал в Сорбонну изучать французский язык. Только с той разницей, то он уже закончил высшую школу управления у себя в Англии, и теперь ему для счастья понадобился французский язык. Вообще они меня поражают, эти иностранцы: едва ли не половина студентов на моем курсе приехали учить французский за бешеные деньги просто так, на всякий случай. Для собственного удовольствия. Да, так Джонатан - мой приятель. Мы с ним подружились. Вернее, сначала мы с ним никак не общались. Хотя я сразу приметила этого парня: высокий, плечи широкие, узкие бедра - он был заметен издалека. При ближайшем рассмотрении к его классически-безупречному сложению добавилась необычность лица: очень белая кожа с неисчезающим никогда тонким румянцем на скулах, прямые темные волосы, элегантно подстриженные, светлые прозрачные глаза, резко подчеркнутые черными ресницами, будто накрашенными; прямой нос, разлетевшийся книзу энергичным вырезом ноздрей... Акварельная тонкость его черт была неожиданной и удивительной в тяжелом контуре лица, волевого и достаточно непроницаемого, высокий лоб свидетельствовал об эмоциональности и развитом воображении... Впрочем, Джонатан, при своем сдержанном характере, никогда не демонстрировал ни того, ни другого. Невозмутимый и холодный, он прозрачно смотрел сквозь меня, когда я впервые заговорила с ним по какому-то учебному поводу. Я даже, помнится, подумала: "голубой", должно быть. Такие красивые мальчики с породистыми утонченными лицами - часто бывают гомосексуалистами... Но потом я стала чувствовать его беглые, едва касающиеся меня взгляды, которые вроде бы не выражали ничего, - но которые стали сопровождать меня повсюду. Я сделала вид, что не замечаю. Понемножку мы стали общаться и даже подружились, если это слово можно приложить к отношениям такого рода. Я ему нравлюсь, я это чувствую, но он мне об этом ничего не говорит и никаких попыток сблизиться со мной не делает. Ну и ладно, так проще. У нас славные дружеские отношения, и меня это очень устраивает. Несмотря на его сдержанность, мне с ним легко. Он умеет слушать, и наше общение обычно складывается из того, что я щебечу на своем посредственном (как вдруг оказалось) английском, а он кивает головой, подтверждая, что он меня понимает и вроде бы даже разделяет мои мысли, если таковые вдруг проскакивают в моем щебетанье, а также изредка поправляет мои ошибки в английском - по моей же настойчивой просьбе. В общем, кажется у меня, впервые в моей жизни, появился просто приятель мужского полу. Я раздумывала, не сказать ли ему об этой странной встрече с девушкой, похожей на меня, и не взять ли его с собой на поиски. Но по какому-то, не совсем ясному мне самой, поводу я решила, что это дело мое личное и почти интимное. И посторонним тут не место. К этой акции я подготовилась основательно. Все продумав и взвесив, я решила, что самым разумным будет выглядеть как можно нейтральнее. Если я ее найду, то она, возможно, тогда не обратит на меня внимания, что мне позволит немножко последить за ней... Понять, что она делает на этой улице, сосредоточиться и решить, как мне действовать. Найдя одежду попроще и побесцветнее - старенькие джинсы и серый свитерок - я собрала волосы в конский хвост, а затем, по зрелом размышлении, прихватила их в пучок, обвернув черным бархатным "шу-шу"*, и решила обойтись без макияжа (помните? - я, когда не крашусь, то как моль бесцветная). Но я просчиталась. Я не учла тот факт, что француженки все очень мало красятся и одеваются черно-серо, во что-то висящее и бесформенное. Мужчины-французы привыкли вглядываться в лица и их наметанный глаз быстро выхватывает из толпы среди бесцветных "молей" хорошеньких девушек. А с моим-то ростом среди мелких француженок... Но, однако, все обошлось - одетая как рядовая французская девица моих лет, я по крайней мере не бросалась в глаза за три километра. И на протяжении всего пути никто не попытался со мной познакомиться. Французы вообще-то довольно сдержанны, они в наглую никогда не рассматривают женщин на улице и никогда не знакомятся нахрапом, а так, вроде случайно пытаются обменяться с вами репликами. И если вы ответите, то завязывается легкий разговор, потом возникает чашечка кофе - в кафе, мои милые, в кафе, тут никто в первый же день не попытается затащить вас к себе! - ну а дальше, как получится... Так вот, никто не попытался со мной познакомиться в этот "ненакрашенный" день. Я даже слегка озадачилась и некоторое время, плутая по бесконечным переходам метро, размышляла на тему "психологические особенности восприятия женского макияжа мужчинами". У меня подгибались коленки, когда я повернула в заветный переулок, словно за углом ожидала немедленно натолкнуться на мое отражение. Ничего подобного, разумеется, не произошло. Я, как в прошлый раз, прошлась по обеим сторонам переулка, вглядываясь в прохожих, заглядывая в стеклянные витрины, но ничего интересного не заметила. Я растерялась. А на что я, собственно, рассчитывала? Непонятно. Но я знала одно: эта девушка скрылась в одном из зданий, выходящих в переулок. Просто потому, что покинуть его она бы не успела за те несколько коротких минут, в которые я ее догнала. Значит, так или иначе, но у меня есть шанс ее найти. Растерянно простояв какое-то время посреди тротуара, я посторонилась, пропустив двух прохожих, что позволило мне слегка прийти в себя. На улице стало неожиданно многолюдно. Из соседних дверей вышло еще трое человек, из дверей напротив - другие двое, чуть дальше снова открылись двери, выпустив на прохладный воздух группу людей. Я взглянула на часы: все ясно, наступил обеденный перерыв. Народ вываливается наружу и направляется в ближайшие кафе, чтобы перекусить... Может быть, сейчас и моя копия появится из каких-нибудь дверей? Если она работает на этой улице, она тоже пойдет обедать! Конечно, могло быть так, что она, не выходя из конторы, съест свой бутерброд, взяв стаканчик в кофейном автомате... Конечно, могло быть и так, что она на этой улице оказалась случайно... Тогда мне ее здесь не подстеречь. Или она живет здесь... И обедает дома... И все же, у меня в руках был шанс! Следовало его использовать. Я крутилась направо и налево, мешая прохожим, - некоторые взглядывали на меня с любопытством. Мне понадобилось не больше двух минут, чтобы понять, что я действую неправильно. В этой разом образовавшейся толчее я ее наверняка упущу, не говоря уж о том, что она уже могла зайти в какое-нибудь кафе до моего прихода, и было бы куда разумнее заглянуть в имеющиеся на этой улице пункты питания. Проследив глазами направление движения оголодавшего служивого народа, я обозначила для себя три основных пищеточки, находящиеся в том же переулке. Некоторая часть людей сворачивала из переулка куда-то налево и куда-то направо, то ли в другие кафе, то ли в магазины, но я решила за двумя зайцами не гнаться и начать с обследования кафе, выходящих в переулок. Первое кафе было набито битком. "Сожалею, мадемуазель, - расторопный черноглазый официант глянул на меня доброжелательно, - но мест нет". Я кивнула, мол понятное дело, и оббежав глазами маленький зальчик, убедилась в том, что никого, похожего на меня, здесь нет. Следующее кафе было не просто набито битком, но еще и у входа стояла очередь из четырех человек. Пристроившись в хвост, я рассмотрела сидящих в зале - опять мимо. Возле стойки бара был арочный вход в соседний зал, который не просматривался с моей наблюдательной позиции. Помявшись, я набралась наглости и, обойдя очередь, направилась прямиком в соседний зал. Официант в белом фартуке увернулся от меня с подносом грязной посуды и сказал: "Туалет направо и вниз, мадемуазель". - "Мерси", - улыбнулась я ему и повернулась к выходу. Второй зал меня ничем не заинтересовал. Третья кафешка была поскромнее и попроще. В ней было несколько свободных мест, но и в ней не было искомого двойника. Я снова оказалась на улице. В раздумье я пустилась вниз по переулку, вышла на широкое авеню и повернула наугад налево. Кафе и ресторанчики гирляндой разноцветных навесов тянулись вдоль проспекта не только налево, но и направо, и по противоположной стороне улицы. Чтобы обойти их всех, мне обеденного перерыва не хватит! Однако, выбора у меня не было, и утешив себя тем, что я могу вернуться сюда в другой день, я начала обходить кафе по левую сторону авеню. Когда кафе стали пустеть, я поняла, что обеденное время заканчивается. Смысла в моих дальнейших поисках не было. И все же я решила вернуться в переулок в надежде, что может мне повезет, и я застану ее входящей в какой-то подъезд... Я двинулась в обратном направлении. "Salut, - прокричал кому-то за моей спиной веселый голос. - a va? - Меня догоняли шаги, и через секунду какой-то молодой человек показался у моего левого плеча. Qu'est que tu as? - Спросил он ошарашено, заглянув в мое лицо. - Tu as drle de tte... Oh, excusez moi, je me suis tromp...* И он умчался вперед, весьма смущенный. Теперь, по крайней мере, я была уверена, что найду ее на этой улице. Рано или поздно. Две недели настраивала я себя на дальнейшие поиски. Тоска одиночества, которая с первого же вечера отравляла мне жизнь, постоянно подбивая отправиться вечерком погулять по оживленным улицам, - сменилась взбудораженной бессонницей. Я представляла себе, что ей скажу, как скажу... Ничего толком не получалось: слова были идиотскими, бессмысленными. "Привет, ты заметила, как мы с тобой похожи?" Ха-ха, какая непринужденность! "Ой, кажется у нас что-то общее во внешности". Фальшиво и противно. "Слушай, никак не могу понять, это ты мой двойник или я - твой?" Сдохнуть можно от остроумия. По правде говоря, мне было не по себе снова идти на эту улицу, где я могла встретить не только мое отражение, но и людей, которые ее знают. Как себя вести, как реагировать на приветствия, обращенные не ко мне? "Вы обознались, месье". "Вы меня принимаете за кого-то другого, мадемуазель." Или - "привет, а ты как поживаешь?" Наконец, мне осточертело об этом думать, и я решила положиться на судьбу и природную сообразительность. (Не забыли про птицу Говорун?) Едва я свернула в переулок, вертя по сторонам головой в ожидании выхода служащих, охваченных жаждой подкрепиться, как какой-то парень окликнул меня - ошибки не было, он смотрел мне прямо в глаза - "Хай, Шерил!" - Хай, - ответила я растерянно. - How are you? - Fine, thank you... - И только тут до меня дошло, что мы говорим по-английски, а не по-французски! Боясь продолжения разговора, я юркнула в ближайшее кафе. Парень удивленно посмотрел мне вслед. Кафе еще не успело наполниться и свободные столики были. Я заказала кофе. Я уже никуда не хотела идти и вылавливать в голодном потоке моего двойника - у меня тряслись все поджилки на нервной почве. Кроме того, мне надо было переварить услышанное. Итак, мое отражение зовут Шерил, в этом нет никаких сомнений. С кем еще он мог меня перепутать, как не с ней? Значит, Шерил. Далее, она англичанка. Или американка. Иначе почему бы он заговорил со мной по-английски? Хотя тот, первый парень говорил по-французски... Она должна говорить по-французски, раз она здесь работает! Это естественно... Подоспел мой кофе с одним, как у них тут принято, кусочком сахара. Я затребовала еще один - люблю, знаете ли, сладкий кофе. Американка. Я в этом уверена. Англичане не говорят "Hi". Со мной в Сорбонне учатся и англичане, и американцы, так что я слегка поднаторела в языках... Что же у нас получается? Американка по имени Шерил, которая по неизвестным мне причинам живет и работает во Франции. Впрочем, американцев, как и всех прочих национальностей, в Париже навалом. И работает она так-таки на этой улице... Только вот где же она сама? Кафе стало заполняться народом - начался массовый исход служащих окрестных контор. Размешав второй сахар, я выпила кофе залпом и стала немножко успокаиваться. Для полной безмятежности нужно было выкурить сигарету. Достала, прикурила и, оторвав взгляд от пламени зажигалки, увидела через стекло Шерил. Размашистым шагом она направлялась прямо в мое кафе. На пороге она остановилась и окинула взглядом помещение. Увидев меня, кивнула, словно у нас с ней была условленная встреча, и прямым ходом двинулась к моему столику. Подошла. Села напротив. Несколько мгновений смотрела на меня молча, во все глаза - как и я на нее, впрочем. Потом сказала: - Я думала, что Ги сошел с ума. Но он оказался прав. Ты* действительно похожа на меня, как две капли воды. Она говорила по-французски с английским акцентом. Я за себя порадовалась. - Ты говоришь по-французски? - осведомилась вдруг Шерил, видя, что я молчу. - Да... - выдавила я из себя, - и по-английски тоже... Только говори помедленнее. - Помедленнее на каком? На французском или английском? - На обоих, - мне удалось, наконец, слегка улыбнуться. Шерил внимательно глянула на меня и, кажется, поняла, что я пребываю в полном смятении. - Представляешь, я выхожу из своей конторы, - заговорила она через минуту, тщательно выговаривая французские слова, - а Ги мне говорит: "Ты что, раздумала обедать? Ты сегодня странная какая-то..." Я ему отвечаю: "Это ты странный, я только еще иду обедать и вовсе не раздумала! Я умираю с голоду!" Он как-то дико на меня посмотрел и сказал: "Шерил, ты только что, две минуты назад, вошла на моих глазах в кафе "Птичка на ветке" и села за столик". - Да нет, отвечаю я, у тебя что-то с головой, мой друг! Я в данный момент нахожусь у дверей моего офиса, из которого я вышла минуту назад!" - "Тогда пойди и посмотри, что там за птичка сидит на ветке. Или я сошел с ума". Она посмотрела на меня и улыбнулась: - Вот я и пришла. Я помотала головой и выдавила из себя, наконец: - Ги - это такой смуглый брюнет с длинными волосами? - Верно. Ты его заметила? - Он заговорил со мной... Я сюда пришла... Специально. Чтобы тебя найти. - Меня найти? - опешила Шерил. - Ты меня знаешь? - Я тебя видела раньше, на улице, случайно. И я хотела тебя найти, потому что такого сходства не бывает. - Как это - не бывает? Бывает. И мы с тобой тому доказательство. Ты знаешь, у всех известных людей находятся двойники, да еще и по несколько. Ты никогда не видела конкурсов двойников? - Нет, - сказала я, - не видела. Пойдем в туалет. Шерил жутко удивилась, но, посмотрев на меня, спорить не стала. Мы с ней спустились по винтовой лесенке - причем она шла позади меня и, как мне показалось, с некоторой опаской, - и вошли в дамскую комнату. - Смотри, - я ее подтолкнула к зеркалу. Если не считать того, что я была бледна, как полотно, наши лица были похожи. Только с той разницей, что мои волосы были забраны в пучок при помощи бархатной шу-шу, а у нее распущены. У нас даже длина волос была почти одинаковая, что естественно: такие волосы, как у нас с ней - светлые и кудрявые, мечта каждой женщины - не стригут... Я стянула свою шу-шу и льняная воздушная волна опустилась на мои плечи. Наши лица были не просто похожи. Они были идентичны. Наши взгляды перекрестились в зеркале. - Ты хочешь сказать... - начала Шерил и замолчала. - А ты можешь сказать что-нибудь другое? - Но этого не может быть... Ты вообще кто? Ты говоришь с акцентом, ты не француженка? И не англичанка - "помедленнее на обоих языках". Ну что ж, если она - мой близнец, то она тоже отличается умом и сообразительностью. Это нормально. Гены, знаете, ли. - Я русская. Мы все еще разговаривали через зеркало, изучая друг друга. - Русская? - Шерил ахнула и ее брови взметнулись вверх. Одна немного выше другой. Точно так же, как у меня, когда я удивляюсь. - Из России? - Оттуда. Из Москвы. Я здесь на курсах Сивилизасьон Франсез в Сорбонне. А ты - американка? - А что, - растерялась Шерил, - заметно разве? - Нет, легкий акцент есть, но я догадалась потому, что твой Ги заговорил со мной по-английски. И к тому же сказал "Hi". Шерил покачала головой. "Потрясающе", - пробормотала она. Не знаю, что ее потрясло - факт нашей необычайной схожести или моей сообразительности. Дабы окончательно убедить ее в последнем, я добавила: - И тебя зовут Шерил. Она снова вскинула брови, потом рассмеялась: - Снова Ги! А тебя-то как зовут? - Оля. Ольга Самарина. - Ничего общего, - Шерил сделала рожицу, сдвинув рот в одну сторону, что должно было означать, что я попала впросак. - Я Шерил Диксон. В ответ я ей скорчила точно такую же рожицу. Шерил молча уставилась на меня, даже не улыбнувшись. - Ты думаешь, тут какая-то тайна? - спросила она задумчиво. - Я не знаю, что и думать. Но ты же видишь нас обеих в зеркале. Задумаешься поневоле. - У тебя родители - родные? - Да. Роднее некуда. А у тебя? - Меня удочерили. Вот! Ты была права, мамочка! - Погоди-погоди, удочерили? Так вот тут и надо искать разгадку! - Но мои родные родители погибли в авиакатастрофе. И они были американцами, уроженцами Бостона. С тех пор меня удочерила папина сестра, моя тетя... Мы снова уставились друг на друга в зеркале. - Я есть хочу, - сказала Шерил. - Пойдем в зал. Когда мы вернулись, в зале был Ги. Судя по тому, как он крутил головой, он нас искал. Или Шерил он искал. Единую в двух лицах. Увидев нас, он как-то криво улыбнулся и слегка побледнел. Стараясь не потерять непринужденность, он сказал нам: - Девочки, рад убедиться, что я в здравом уме. Как это у вас такое получилось? - Садись, Ги, - Шерил указала ему на третий стул у нашего столика. - Ты ведь еще не обедал? Мы тоже. Ги не то чтобы сел, скорее опустился на стул, пожирая нас глазами. - Вы мне объясните, что тут у вас произошло? Одна из вас раздвоилась? Вас сделали по одному клише? Клонировали? Вы однояйцевые близнецы? - А что ты думаешь об этом, Ги? Что бы сказал ты? - спросила его Шерил. - Не задавайте мне головоломку. Признавайтесь лучше сами, что вы натворили. - Мы сами не знаем. Мы впервые встретились. - Ме-е-ерд* , - протянул Ги, - не может этого быть! - Причем я, как ты знаешь, американка, а она - русская. - Русская? Невероятно! Ги раскачивался на стуле с потрясенным видом. - Бывают, по-твоему, такие стопроцентные двойники? - У тебя есть тушь? - деловито обратился он ко мне. - Накрась глаза. Я вытащила зеркальце и стала быстро чернить ресницы. Ги внимательно следило за мной. - Теперь придвиньте стулья друг к другу, чтобы я мог вас видеть рядом, - скомандовал он. Мы послушно загремели стульями. Многие в кафе уже давно поглядывали на наш столик, а теперь на нас уставились просто все. Ги покачался еще на стуле. - Нет, девочки, - наконец, он оставил свой стул в покое и, поставив локти на стол, придвинулся к нам близко. - Нет, мои дорогие. Вы - близняшки. В этом нет никаких сомнений. Обеденное время кончилось. Мы обменялись телефонами и условились созвониться ближе к концу недели. Шерил вернулась к себе на работу - она работала в конторе американского банка - а я, совершенно обалдев и чувствуя себя неимоверно усталой, поползла домой, где немедленно забралась в постель и, завернувшись по уши в одеяло, уснула. Уже давно стемнело и в мою квартирку вполз мрак и осел в углах. Я открыла глаза. Было одиноко. Было пусто. Не хватало Шерил. Она не звонила. Правильно, мы же условились к концу недели. Моя квартира и моя жизнь сделались пустыми. Шерил - или наше загадочное и невероятное сходство? - влекла меня к себе. В первую же встречу она сделалась основным содержанием моих мыслей, во вторую - основным содержанием моей жизни. Слишком быстро и слишком сильно. Я испугалась. Я тоже не стала звонить. ... Мы с Джонатаном уставили подносы тарелками с разными блюдами и, выбрав столик у стенки, уселись перекусить. Студенческая столовая была полна народу, и в зале стоял многоязычный гул. Мимо прошмыгнули мелкие, как дети, вьетнамцы, сзади нас разливался итальянский, рядом две длинноногие белесые голландки кокетничали на плохом французском с коренастым американцем в кепи задом наперед - в Сорбонне французский был средством международного общения. Мы с Джонатаном говорили по-английски - я решила, что мне надо тренироваться, ведь Шерил американка... - Ты какой-то киносценарий сочинила, - сказал Джонатан, когда я закончила рассказывать свою историю встречи с моим двойником. - Это слишком неправдоподобно! - Ты бы нас видел рядом! - я налила себе пива в стакан. Джонатан всегда пил только воду. - Хорошо. Скажи тогда, как такое может быть? Как твоя сестра-близняшка могла затеряться на другом конце земного шара? - В том-то все и дело... - У тебя мать родная? - Да... Но у нее - приемная! - И что, по-твоему, твоя мать подарила второго ребенка какой-то американке? Или продала за твердую валюту? Я представила свою маму в роли сначала щедрой благотворительницы, дарящей своих детей иностранцам, затем в роли торговца своими детьми, и поняла, что в моей голове поселился бред. - Ты прав, - вынужденно признала я. - А отчего тогда мы так похожи? - Игра природы, - ответил Джонатан. Я задумалась. Джонатан тоже. - Тебе одиноко, - сказал он вдруг задушевно, касаясь моей руки. Такой смелый жест он позволил себе впервые со времени нашего знакомства. - Ты у мамы одна, и отца у тебя нет. Так часто бывает в неполных семьях - чувство одиночества. И тебе очень хочется верить, что ты нашла свою сестру. Это твоя подсознательная мечта. И я тебя понимаю. В его взгляде читалась мужественная готовность дать мне понять, что я ему нравлюсь. - Но только не стоит принимать желаемое за действительное, - добавил он мягко. Я выдернула свою руку из-под его руки. - Тебе же потом будет больно, - заторопился объяснить мне свою логику Джонатан, - когда ты поймешь, что это, хоть и редкое, но всего-навсего сходство. И что каждая из вас живет своей жизнью, в своей стране... Я чуть не плакала. Если он в чем и был прав - так это в том, что мне изо всех сил хотелось верить, что Шерил - моя сестра. - Извини, что я тебе даю советы (конечно, советы тут давать неприлично, вмешательство в частную жизнь, понимаете ли)... Постарайся отнестись к ней как к просто симпатичной девушке, которая могла бы - в лучшем случае - стать твоей подругой... Извини, - добавил он еще разок для верности, на случай, если я еще не приняла к сведению десять предыдущих извинений, - я просто не хочу, чтобы страдала от разочарований. - Спасибо, Джонатан. Ты очень милый. Мне пора. Я повернулась и пошла по гулким мраморным коридорам Сорбонны к тяжелым старинным дверям выхода. По-моему, Джонатан смотрел мне в спину. Может быть, он был и прав, но он опоздал. Шерил уже вошла в мою жизнь. И мне было уже больно ее вычеркнуть. Наступили выходные. Я мучалась и не знала, что делать. Мне страшно хотелось быть рядом с Шерил, ей звонить, с ней говорить. Но меня удерживало несколько трезвых соображений. Во-первых, Джонатан был прав и его слова осели где-то в моем сознании. Во-вторых, я боялась быть навязчивой. С ними, с западными людьми, всегда приходится быть начеку. Они церемонны в форме и сдержаны в содержании. Получается вежливо и обтекаемо. Никогда не скажут: мне это не нравится, а что-то такое в виде "это славно". Считайте, что не понравилось. Потому что, если понравилось, тогда скажут : "это очень славно". Очень - значит ничего, сносно. Дипломатический тренинг, которым я обязана Игорю, мне сильно помог - если бы я сохранила свою ленинскую простоту, то вообще не сумела бы не то что общаться с ними, но даже и догадаться, в чем тут фокус. Мы в России куда более откровенны и открыты, и, в целом, если на обратное нет особых причин, говорим то, что думаем. Западные же люди принципиально говорят именно не то, что думают, и им нужны особые причины, чтобы сказать правду... Занятно, да? Все это надо было сначала постичь, потом как-то научиться их понимать и с ними говорить на том же языке... Впрочем, последнее мне слабо удавалось. У них-то эти китайские церемонии в крови, они интуитивно знают, как надо и как не надо. Мне же приходилось обдумывать каждый свой жест и, лишенный помощи чувств и интуиции, мой интеллект кряхтел от натуги, прежде чем принять решение. Он прокряхтел весь уик-енд. Я так и не позвонила ей. "Созвониться" - это ведь неизвестно, кто должен звонить. Кто-то должен был сделать первым этот шаг. Я оставила это право Шерил. Телефон молчал. Если не считать обычного звонка от Игоря. Я мучалась и ждала. Может быть, Шерил тоже не знала, кто должен звонить первый? И тоже решила предоставить это право мне? Может, все-таки позвонить?... Я позвонила Джонатану. Джонатан явно обрадовался, словно он, точно как я, сидел у телефона и ждал звонка. Но только моего звонка. Я ему нравлюсь, это понятно, но он мне никогда не звонит. Русский парень уже бы оборвал телефон, уже бы мне предложил тысячу вариантов, как встретиться. Но не Джонатан, с его манерами западного человека вообще и аристократа в частности. А если он не проявляет инициативу, то на что он тогда может рассчитывать? Не потому, конечно, что я хочу, чтобы он эту инициативу проявил, а просто интересно, как в его голове это происходит... Хотя, все может быть куда проще: ведь я сказала ему, что я замужем. Я с самого начала не знала, что у них тут принято жить вместе неженатыми и даже для таких пар есть специальный раздел в своде законов для семьи и брака - то есть, сожительство признано обществом и является одним из его институтов. А мне тогда было неловко сказать, что я "сожительствую" с Игорем... Теперь уже поздно объяснять. Впрочем, и незачем: никаких видов на Джонатана у меня нет. Позвонила я ему, потому что начала сходить с ума от острого чувства одиночества и неполноценности моей жизни. - Хочешь, в кино сходим? - предложил Джонатан. - Если ты не занята. - Давай, - обрадовалась я. Не сидеть же мне допоздна одной, поглядывая на телефон! Джонатан тоже обрадовался и стал договариваться со мной о фильме и месте встречи. Мы условились на полвосьмого. Было шесть. Я пошла краситься и одеваться. Шерил позвонила, когда я закончила макияж. - Олья, знаешь что? - и замолчала. Я подождала и, поняв, что молчание затягивается, напомнила ей: - Я тебя слушаю, Шерил... - Мне кажется, что можно было бы предположить, что мы действительно близняшки, - тихо сказала мне она. (Не удивляйтесь этой витиеватой манере изъясняться. Как я вам уже говорила, высказать прямо и открыто свои чувства или мысли считается у этих людей почему-то неприличным) - Почему? - опешила я. Не от предположения Шерил, а от самого факта, что она отважилась мне об этом сообщить. - Потому что мне тебя страшно не хватает. Я обалдела еще больше. - Приезжай, - сказала ей я. - У тебя есть машина? Тогда записывай адрес. Мне было ужасно неудобно перед Джонатаном. Я извиняющимся голосом, со всей посильной нежностью ворковала в телефон, что в другой раз уж непременно... - Не беспокойся, - сказал он. - Желаю вам хорошо провести вечер. Все-таки в умении не показывать свои чувства есть свои положительные стороны. - Я вот подумал... - сказал вдруг Джонатан, когда я уже собиралась положить трубку. - Спроси-ка у нее, где она родилась. На всякий случай. Я кинулась приводить свою квартирку в порядок. Опыт моей семейной жизни в Москве, устроенной Игорем на западный манер, мне очень пригодился. Я быстро придумала небольшой ужин, накрыла красиво на стол, поставила свечи... и поймала себя на мысли о том, что жду Шерил, как на любовное свидание. И даже с еще большим нетерпением. В дрожащем пламени свечи ее лицо, такое знакомое и родное, такое мое собственное лицо, казалось неимоверно тонким и красивым. Нежный овал лица, орумяненный отблеском свечи, синие глаза, таинственно мерцающие из теней, тонкий нос, изящный рот... Не очень большой, не такой, знаете, на который хочется трусы натянуть, - а просто легко очерченный и выразительный рот. Я любовалась ею, почти не слушая и не слыша ее слов. В какой-то момент мне стало казаться, что я схожу с ума, что влюбилась в самое себя и не могу оторвать глаз от собственного изображения. Я никак не могла разделить "я" и "она", у меня голова шла кругом... Я вспомнила рассказ мамы, как однажды, придя на уколы в одну квартиру, она попросила трехлетних мальчишек-близнецов не шуметь, поскольку их старшая сестра заболела. На что один из них, подняв ясные голубые глазенки на мою маму, сказал удивленно: "Как же я могу шуметь? Ведь я же играю один!" Вот примерно то же самое испытывала я. Я спохватилась, когда услышала конец предложения: "... и из-за этого я крайне мало знаю о своих родителях..." Эй, - сказала я себе, - ну-ка возьми себя в руки! Иначе ты все прослушаешь! Все то, что ты так хотела узнать! - Шерил, - сказала я с извиняющимся смешком, - я до такой степени шокирована нашим сходством, что все мои усилия сводятся к тому, чтобы немножко привыкнуть к этому факту... Не могла бы ты повторить последнюю фразу? В ответ Шерил мне улыбнулась и сказала: "Я тебя понимаю, я чувствую то же самое", и глаза ее засияли. Боже мой, боже мой, я и не знала, как я хороша! И это вот так смотрят на меня мужчины и думают: "как же она красива, эта Оля"? Ах, теперь я их понимаю... Стоп. Хватит. Приготовь свои уши и слушай. Шерил, кстати, если и "чувствует то же самое", то владеет собой в совершенстве. А ты тут пребываешь в обмороке от восторга по поводу самой себя. - Моя приемная мать, - внятно сказала Шерил и посмотрела на меня, словно проверяя, слушаю ли я ее на этот раз, - очень ревнива. Она не любит, когда я задаю ей вопросы о своем детстве. Она на них никогда не отвечает, но, напротив, осыпает меня градом упреков, что я ее не люблю и ей не благодарна за то, что она меня воспитала... И из-за этого я крайне мало знаю о своих родителях. - А приемный отец? Шерил легонько усмехнулась и у меня появилось подозрение, что я и на эту тему что-то прослушала. Но она меня не упрекнула, а просто ответила: "Мой приемный отец разошелся с Кати - так зовут мою приемную мать - когда я была еще совсем маленькая. Я вполне представляю себе, что ему было трудно с ней жить - у Кати характер нелегкий... Он уехал в Калифорнию, у него другая семья, и я его с тех пор не виде