о пережитого страха и отвращения. Джонатан погладил меня по волосам. - Не вспоминай, - сказал он. - Забудь, как плохой сон. Я снова поразилась его проницательности. - Как ты догадался, о чем я думаю? Джонатан снова провел рукой по моим стриженным волосам. - Помнишь, я однажды сказал тебе, что нужно уметь слушать сердце? Ты еще удивилась тогда. - Верно, удивилась. И не совсем поняла, что ты имеешь ввиду. Если бы это был не ты, я бы подумала, что эти слова принадлежат человеку наивному... - Ты знаешь, в чем заключается переворот в нашей культуре, который совершили Битлз? - Ну, рок-музыка, новый тип исполнения, новый имидж, философия хиппи, peace&love... Только при чем тут они? - Эти ребята разрушили много предрассудков и традиций. Англия - страна крайне консервативная и с большим трудом воспринимает все новое. Битлз принесли интерес и даже моду на восточные философии, особенно на дзэн... - О, этого и у нас полно! И честно говоря, они мне кажутся не очень симпатичными, эти бритые в балахонах... - Это адепты, это совсем другая история. Я сам далеко не адепт, я протестант по религии и просто философ по натуре, и ищу для себя в любой философии то новое, что могло бы обогатить мои представления о жизни... Благодаря восточным философиям я понял, что ум и логика - любимые инструменты познания западноевропейской цивилизации, - крайне ограничены в своих возможностях. Часто бывает так, что ум не в силах справиться с тем, с чем справляется интуиция, ощущения. И я стал учиться их слушать и им доверять. Это было не так уж просто - разум лез на первый план, размахивая своей логикой, не давал вслушаться в голос интуиции, создавал беспрестанные помехи на линии связи. Но мне все-таки удалось поставить его на свое место. Теперь они у меня добрососедствуют - мое логическое и интуитивное начало... Я ответил на твой вопрос? - Значит, это твоя интуиция позволяет тебе чувствовать, что происходит со мной? - Точнее было бы сказать, что это какой-то комплекс ощущений, какой-то способ познания, которому названия еще не придумали. Этот комплекс есть у всех, но не все люди знают, как им пользоваться. Вот тебе не приходилось ли когда-нибудь чувствовать беспричинную неприязнь к человеку, которую ты подавляла, говоря себе: у меня нет никаких причин, чтобы к нему плохо относиться? - Еще как приходилось! И потом часто оказывалось, что ощущение было не случайным. - Именно. Люди даже не подозревают, как глубока по сути поговорка "первое впечатление самое правильное". - То-то мне Сережа так сразу не понравился! - Потому что это и есть восприятие, еще не замутненное работой разума, - то, что можно назвать "голос сердца". А когда начинаешь общаться с человеком, то ты уже попадаешь в плен его маленьких и больших, преднамеренных и бессознательных уловок - всего того, что мы называем обаянием, всего того, что использует человек, для того, чтобы понравиться другим. Мы все любим нравиться себе подобным, так уж устроено тщеславное человеческое существо... Нам надо выходить, Оля. - Сначала к маме. Джонатан кивнул. Я снова надела на себя длинное черное кашемировое пальто, которое мы купили в Англии - шубу пришлось оставить у Джонатана из конспирации, - и мы вышли на мороз. В такси мы не проронили ни слова. Я нервничала, приближаясь к блочным кварталам Беляева. Вот уже и наш дом стал виден, подъезд... - Остановите здесь. Джонатан, вооруженный моей запиской и указаниями, направился к моему подъезду, а я, замирая от ужаса при мысли, что вдруг я сейчас увижу маму, сжалась в комочек на заднем сиденье такси. Я бы не перенесла этого: я бы бросилась к ней, я бы разревелась, я бы все испортила... К счастью, мама так и не появилась за те пять минут, в которые обернулся Джонатан. - Ну что, теперь тебе легче? - спросил, садясь обратно. Я хлюпнула носом в ответ. Джонатан похлопал меня легонько по коленке, успокаивая. - У вас с мамой, видимо, очень близкие отношения? - Очень, - признала я. - А у тебя с твоей - нет? - Я ее люблю. Но отношения у нас сдержанные. У каждого своя жизнь. И никто не считает себя вправе задавать вопросы и, тем более, в нее вмешиваться... - Куда ехать будем? - обернулся к нам таксист, про которого мы слегка забыли. Я посмотрела на Джонатана. - Может, лучше поедем прямо к этой даме, которую зовут Светлана?... - хоть я и говорила по-английски, я не хотела произносить фамилию Зазориной. - С чем, Оля? - С моим лицом. - Мало. Нужны факты. И ими, судя по записке Игоря, располагает эта акушерка. Едем в роддом. Я продиктовала адрес, выисканный заранее в справочнике, шоферу. Некоторое время мы молчали, я думала о маме. Наверное, такие отношения, как у Джонатана с его матерью, легче. Не так тесно связывают людей, следовательно, не так больно быть вдалеке, в разлуке... Вспомнилась песня из обожаемого мною фильма: "Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед, И с другом не будет драки, если у вас друга нет..." - Скажи мне, - обернулась я к Джонатану, - тебя ваши с матерью отношения устраивают? У тебя нет чувства, что тебе не хватает тепла, поддержки? - Я об этом даже никогда не думал. У нас так принято. Теперь, когда я вижу ваши отношения, я начинаю думать, что может быть, мы потеряли что-то важное в нашей цивилизации. Такая близость и теплота отношений выглядит очень привлекательно... Но в каждой ситуации, как всегда, есть свои плюсы и минусы: подозреваю, что в ваших традиционных связях между членами семьи очень трудно отстаивать свою независимость, свое право на одиночество, на частную неприкосновенность образа мыслей и действий... Я прав? - Пожалуй. В целом. Но у меня лично с мамой никогда не было никаких проблем. Она умеет считаться с моей независимостью. - Тем лучше, - закрыл тему Джонатан. ХОЖДЕНИЕ ПО ТРУПАМ. Проехав несколько километров по Волоколамскому шоссе, мы отпустили такси. Серое каменное здание роддома имени Ленина-Ахматовой находилось в небольшом парке, где мы с Джонатаном погуляли минут десять, обсуждая, как и у кого будем выяснять про акушерку Куркину. Женщина могла быть уже на пенсии, а могла и работать. В последнем случае наша задача упрощается: мы просто поговорим с ней, расскажем правду и спросим, каким образом и что она знает об этом. Но вот если она на пенсии... Надо будет как-то добыть ее адрес. Наконец, я решительным шагом направилась к дверям. Увидев первую попавшуюся женщину в белом халате, я бросилась к ней и горячо заговорила с сильным английско-американским акцентом. - Здrавствуйте, мэм... Э-э-э... Товаrищ... No, госпожа! Здrавствуйте, госпожа! Я ищу Елену Петrовну Куrкину! Скажите мне, где ее можно найти, пожалуйста, please! Женщина смотрела на меня во все глаза с таким изумлением, словно ей явился инопланетянин. Кажется, она ничего не поняла. - Я ищу... - начала было я сначала, но она меня перебила: - Я не знаю никакую Куркину. Вы меня понимаете? Не знаю. - Но не может быть! Она здесь rаботала! - Когда? - Когда я здесь rодилась! - Она, должно быть, уже на пенсию вышла. Вам лучше к главврачу пройти. Вы понимаете меня? - нервничала женщина. - К глав-вра-чу. Вон там, в конце коридора, направо. Понимаете? - Очень даже понимаю! Я говоrю по-русски! Я rодилась здесь! На этом я решила закончить первую часть моего представления и, поблагодарив женщину, я двинулась по коридору в указанном направлении. - Только он тоже недавно здесь работает! - понеслось мне вдогонку. Что ж, тем лучше. Если в истории этого роддома есть какие-то тайны, то новая главврачиха их вряд ли знает и мне будет легче узнать от не про Куркину. У меня в сумке лежала коробочка французских духов, приготовленных для той, кто сумеет мне дать информацию. Я, собственно, и предполагала, что этим человеком будет главврач, но мне как-то не пришло в голову, что это может быть мужчина. Но он был мужчиной. Довольно молодой, очень южный, с нежными похотливыми глазами он, увидев меня, расплылся в белозубой улыбке и радушно встал со своего стула, а уж услышав мой потрясающий акцент, так просто растекся патокой. Слушая мою душераздирающую историю о том, как в недобрые советские времена акушерка Куркина подружилась с моей мамой и помогла ей окрестить ребенка, то есть меня, тайком, став, таким образом, моей крестной, которую я, уже давным-давно гражданка Юнайтед Стэйтс оф Америка, желаю теперь разыскать, он сочувственно кивал головой и, кажется, вовсе меня не слушал. Потому что, едва я закончила свое повествование, как он немедленно поинтересовался, не хочу ли я с ним поужинать в одном изумительном местечке с настоящей русской кухней, по которой у меня, он предполагает, должна быть ностальгия. Ответ мой заключался в том, что пока я не закончу свои дела, у меня не будет аппетита, и, соответственно, у него - шансов со мной поужинать. - Сразу видно: американка, - польстил мне главврач. - Дело - прежде всего! - Именно, - подтвердила я сурово. - Ну, попробуем тогда разыскать вашу крестную... Он нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу принести ему архивы. - Я бы с удовольствием показал вам Москву... Вы давно здесь не были? - Давно. - А приехали вы надолго? Я колебалась. Сказать "нет" - значить, заставить его поторопиться с его ухаживаниями. Сказать "да" - дать повод строить планы на встречи со мной... Ну и пусть строит. - О, да! Я ведь не туrист, котоrый пrиехал на week-end осмотrеть Кrемль. Я - я на rодину пrиехал. И хочу здесь пrобыть достаточно долго, чтобы ощутить свой коrни... Ну как? Он еще не плачет от умиления? - Может, даже останусь тут жить... Если понrавится. - Конечно, понравится! Особенно, если знающий человек покажет вам самое лучшее, что есть в нашем городе! Тогда вы просто не сможете устоять! На мое счастье вошла секретарша с папками в руках. - Посмотрим, посмотрим... - пропел главврач, раскрывая скоросшиватели, пахнущие пылью. - Так-так-так... И пожалуйста, вот она, ваша Куркина! Она работала главной акушеркой. Записывайте адресочек... Это в Бибирево... Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как насчет ужина? - Гляньте в окно, - сказала я ему. - Видите высокого кrасивого мужчину, котоrый пrогуливается у входа? Это мой муж. Спасибо вам за содействие. И раньше, чем он оторвал взгляд от окна, я исчезла за дверью его кабинета. Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся из-под колес грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые сугробы вдоль обочин, облезлые блочные дома типовой застройки... Живешь здесь и всего этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься - и обидно за отечество. Особенно, когда рядом с вами иностранец, мнение которого для вас не безразлично. Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало. Выражение его лица мне показалось странным. - Джонатан, - дотронулась я до его руки, - с тобой все в порядке? Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в свою ладонь, прижал к своему бедру и легонько кивнул. Прошло еще, наверное, минут пять, когда он, наконец, посмотрел на меня, и я снова подивилась необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными ресницами глаз. - Мне хорошо, когда ты рядом, - проговорил он и снова закрыл глаза. Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой. Я снова покосилась на Джонатана. Он либо не обратил внимания - хотя это было бы затруднительно, учитывая запах! - то ли не подал виду. Наверное, это и называется корректность... Искомая дверь обнаружилась сразу же, на первом этаже. Дверь нам открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по тесному коридорчику полз на четвереньках годовалый малыш, глядя любопытными глазенками на нас. - Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет? - Елена Петровна?... А вы кто? - Я... О, это целая история! - Я решила не менять версию, которую уже использовала в роддоме. - Я ее крестница. - Кто?! - Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала, она помогла моей маме меня окрестить. - Никогда не слышала подобных историй! Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане ее взгляд задержался и на несколько мгновений в нем вспыхнул чисто женский интерес. Она непроизвольно поправила волосы и сразу же, как бы спохватившись, отвела глаза. - Простите, а вы ее дочь? - решила я перехватить инициативу. - Невестка... - Может, она вам просто не рассказывала? В те времена все это тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту историю... Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я сразу захотела с ней встретиться... Женщина покачала головой. "Надо же!" - пробормотала она и наклонилась, чтобы удержать малыша, который собрался выползти на лестничную площадку. - Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно! "Игорек". Я тоже звала Игоря так. Так нежно: "Игорек". И мой Игорек помог убийце меня найти... - Так что, - очнулась я, - мы можем с ней поговорить? - Елена Петровна умерла. Я отчего-то так удивилась, будто акушерка Куркина обязана быть бессмертной. Я предполагала, что она могла выйти на пенсию, могла переехать, - но не умереть. На мое растерянное лицо смотрели двое: глаза Джонатана пытались уловить и понять содержание нашего разговора - было условленно, что он не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом; в глазах женщины мелькнуло сочувствие. - Пройдете, может? А то холод в квартиру идет. - Спасибо. Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками. - У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, - извинилась хозяйка. Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала, что с нами делать и жалела о своем опрометчивом жесте. Это был самый подходящий момент для вопросов, на которые женщина должна охотно откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку: - Давно ли Елена Петровна умерла? - 29 сентября. - Что же с ней приключилось? - Попала под машину. Это так ужасно было... Одно хорошо, что она сразу умерла, не мучалась... Я посмотрела на Джонатана, словно он мог мне подсказать следующий вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но он, бедолага, не только не мог мне посоветовать - он и понять ничего не мог, и только серьезно смотрел на меня своими глубокими прозрачными глазами в сумрачных камышах ресниц, чувствуя, что что-то не так. - Ох... Сочувствую вам... - заговорила я, осторожно нащупывая верную интонацию разговора, в котором я надеялась выяснить кое-какие подробности. Конечно, может, у меня просто уже крыша едет от всех этих покушений на нас с Шерил, но наезд машины на акушерку, располагающую важной информацией, мне показался подозрительным. - Нынче так безобразно в Москве ездят - как хотят! - продолжала я. - Ни правил не соблюдают, ни ГАИ не боятся! Сплошное хулиганство! Его хоть судили, водителя? - Какое там! Не нашли. Он сбил маму и сразу скрылся. - И даже свидетелей не было? - В милиции сказали, что показания свидетелей очень приблизительные, дело вечером было, и в темноте никто точно не разглядел... Так что они закрыли дело. - Вы, как я понимаю, жена ее сына? - Ну да, невестка. - Сын-то, должно быть, горевал очень... - Горевал. Да и я тоже. Мы с мамой дружно жили. Все вместе, в этой квартире. Она мне с Игорьком помогала... У нее покраснели глаза. - Сочувствую, - снова повторила я. - Как жаль, что моя мама мне раньше не рассказала про мое крещение... Я бы тогда успела хоть познакомиться поближе с моей крестной... А вашему мужу сколько лет? - Тридцать восемь, - удивилась она. - А что? - Когда я родилась, он был уже взрослым человеком... Может, ему мама рассказывала, как она помогла меня крестить? Нельзя ли нам с ним встретиться? - Я ему скажу, когда он с работы придет. Вы позвоните нам, я вам сейчас запишу телефон... Вы вообще-то как нас нашли? - Мне адрес в роддоме дали. - А-а... А звать вас как? - Оля. - Ну что же, Оля, так вы позвоните вечерком, часиков в восемь... А молодого человека как зовут? Я решила, что ничем не рискую и произнесла: "Джонатан". - Не русский, что ли? - Англичанин. - То-то я смотрю, ни слова не говорит... Он не умеет по-русски? - Нет. Не выучил еще. - Муж, да? - спросила она, понизив голос и придвинувшись ко мне, кося любопытными глазами на Джонатана. - Муж, - усмехнулась я, заметив сходство в выражении любопытства между матерью и годовалым сынишкой. - А вас как зовут? - Людмила. Или Люда, как хотите. - Спасибо вам, Людмила. Я позвоню вечером вашему мужу... - Косте. Константин он. - Вот и отлично. Плюхнувшись на сиденье поджидавшего нас такси, я перевела разговор Джонатану. - Теперь нам надо решить, стоит ли звонить ее сыну, Косте. Он, теоретически, мог слышать от матери мою историю... Но тогда придется ему рассказывать правду. - Вряд ли он что-нибудь знает. - проговорил Джонатан в ответ. - Иначе бы Кости тоже уже не было в живых... Но я не думаю, что мы чем-то рискуем, если расскажем ему правду. Попробуем. У нас было три свободных часа до восьми и мне не хотелось их терять. Но я не имела понятия, что мы можем предпринять за оставшееся время. - Послушай, - заговорила я, - может нам попробовать пробраться в архивы роддома? Должны же где-то быть записи о нашем рождении! - "Где-то". В каком именно роддоме? Мы ведь даже не знаем точно, где рожала Зазорина. - Ну надо же с чего-то начать... Начнем с этого. - Ты думаешь, что провернув подобное дело, Куркина не постаралась фальсифицировать все записи так, чтобы потом никто ни о чем не смог догадаться? Это было бы крайне неосторожно с ее стороны. - Но не могла же она одна устроить так, чтобы все записи, все справки были подделаны... Джонатан! Ты гений! - Ты это только сейчас поняла? - осведомился Джонатан. - Ты еще и сам не понял! Послушай: Шерил "пристроили" американцам. И я тебя уверяю, что никто не рискнул бы документально зафиксировать подобный акт передачи ребенка! Да еще в те брежневские времена! Да еще если вспомнить, что мать Шерил тоже это все делала тайком! Так что мы в архивах, конечно же, ничего не найдем! - И чему же ты тогда так радуешься? - А тому, что Куркина не могла все это сделать одна! Даже если она была главной акушеркой, то фальсифицировать все записи, все бумаги она не могла одна, это было не в ее власти! - Ей должен был помочь директор. - Именно! Главврач у нас это называется. Надо его разыскать! - Как? Действительно, как? Снова идти к тому южному-нежному и смотреть в его похотливые глаза? Я еще так неосторожно брякнула про "мужа" напоследок... Но выбора у меня не было. Главврача я увидела в коридоре. Он разговаривал с двумя женщина в белых халатах и, заметив меня издалека, отвернулся, давая мне понять, что я его больше не интересую. Я сделала вид, что не заметила, и, жизнерадостно прибавив шагу, подлетела к нему с улыбкой до ушей: - О, I am, я вас just looking for! Женщины смешались от моей "американской" наглости и отступили на несколько шагов, но главный смотрел на меня по-прежнему сурово. Я схватила его под руку и потащила по коридору, темпераментно тараторя: - Мой мужь уедет по делам на тrи дня, я хочу посмотrеть Москва с вами, вы мне пrедлагали, вы очень любезный человек, rусские вообще очень любезный люди, я так люблю Russia и Москва и rусских люди! Главврач купился с такой быстротой, что я даже удивилась. Расплывшись в улыбке, он заверил меня, что он всю жизнь мечтал быть к услугам такой леди, как я, вот только... Он глянул на часы. - Я смогу освободиться через полтора часа! - Очень хоrошо! Я за это вrемя смогу to visit бывшего главвrача, только мне нужен его адrес! Моя кrестная, пrедставляете, пеrеехала, я ее не нашла, и I think что бывший главвrач что-нибудь знает! Потоптавшись, не зная, что делать с поджидавшими его женщинами, от которых я его столь нагло увела, он, наконец, кивнул им: - Я буду через десять минут. Через десять минут в моих руках был нужный адрес. Я чмокнула трепетавшего от предвкушения вечера со мной наедине мужчину в щеку, пообещала перезвонить ему в половине седьмого и исчезла из поля его зрения. Надеюсь, что навсегда. К счастью, ехать было недолго, в район Остоженки. Решено было не звонить: разве по телефону объяснишь, кто мы такие и зачем разыскиваем Нину Александровну Демченко, бывшего главного врача роддома имени Ленина, нынче имени Ахматовой? Я попросила Джонатана остаться в такси: присутствие незнакомого мужчины могло испугать пожилую женщину, если она была в квартире одна. Мошенничества, ограбления, убийства - не было дня, чтобы о них не рассказывали в новостях и криминальных рубриках газет, и теперь не то что мужчине - женщине боялись дверь открыть. Однако, на мой настойчивый и продолжительный звонок никто не ответил. Я уже было собралась возвращаться к поджидавшему меня в машине Джонатану, как вдруг соседняя дверь распахнулась и на пороге показалась девочка лет двенадцати. Несмотря на свой юный возраст, она была подкрашена, в ушах сережки, темные распущенные волосы лежали аккуратной гривой на цветастой дутой куртке и только крошечная, несмотря на мороз, вязаная шапочка венчала ее макушку. На худых голенастых ногах были высокие облегающие сапоги на каблуках. Будь я ее матерью, я бы ни за что не разрешила появляться ей в таком вызывающем виде на улице. Оббежав меня взрослым, женским, оценивающим взглядом, который отметил и мою одежду, и мою стрижку, и обувь, и сумочку, девчушка, наконец, мне улыбнулась и сказала: "Их никого нет. На работе". - А разве Нина Александровна не на пенсии? - Нина Алексанна? - девочка заперла свою дверь ключом на длинной веревке и повесила его себе на шею, аккуратно заправив под куртку. - Нина Алексанна умерла уже. Теперь тут другие живут, молодые, Валя и Женя. Оставалось загадкой, какого они пола, эти Валя и Женя, но я не стала спрашивать. Я только поинтересовалась: "Родственники?" - Не. Молодожены. Им их родители купили квартиру Нины Алексанны в подарок на свадьбу. - А что же, у Нины Александровны нет родственников? - У ней муж был, так он тоже с ней и умер, а их дочка с мужем в Израиле живут. Они и продали ее квартиру. Моя мама еще им помогала, потому что они ненадолго сюда приезжали, на похороны, им некогда было заниматься продажей, вот моя мама и помогла. А вы тоже в Израиле живете? Или, может, в Америке? - Почему это? - удивилась я. - А на вас такие вещи классные, как у Маргариты. Она их в Израиле купила. - Это дочка Нины Александровны? - Ну да. А сейчас если кто не в Израиле живет, тот в Америке. - Да нет, я тут живу, в Москве. А вещи, ты права, заграничные. - Красивые. Особенно сапожки. На мне были короткие сапожки из мягкой черной кожи, на высоком каблуке, элегантные и весьма сдержанные. Удивительно, что они понравилась вдруг этой малявке, чьи представления о моде, если судить по ее одежде, были просто плачевны. - А вы не манекенщица? - Нет, - усмехнулась я. - Вы могли бы. Вы такая высокая и красивая... Вы знаете, сейчас есть такие агентства специальные, туда берут высоких и красивых девушек, и платят им - закачаешься! Вам надо туда сходить. Представляете, носить потрясающие платья целый день, сниматься по телевизору и еще за это бешеные бабки получать! Мечта! Я обязательно туда пойду, когда вырасту. А у вас жвачки нет? У меня жвачки не было. Но зато на дне сумки валялись маленькие фруктовые леденцы - еще из Парижа. Я пошарила, вытащила несколько и протянула девочке: - Смотри-ка, это даже лучше, чем жвачка: вот апельсиновая, вот лимонная, малиновая, клубничная... Деловито пересмотрев все фантики, она выбрала апельсиновую и сунула ее в карман. - Бери все. Тебя как зовут? - Оля. А вас? - И меня Оля. - Вот здорово! А вы ей кто будете, Нине Алексанне? - Я... Наши матери были когда-то знакомы... И я... и моя мама попросила меня ее разыскать... - Жалко, что вы пораньше не пришли, когда она еще живая была. - Давно она умерла? - Сегодня что у нас? 4 января? Тогда уже три месяца получается назад. Три месяца назад! Начало октября! Через какую-то неделю после акушерки Куркиной! - А число не помнишь? - Ой, число... Восьмого, кажись. Октября. Две смерти, разделенные девятью днями, двух женщин, работавших в одном роддоме. И знавших, судя по всему, одну и ту же тайну. - Ты говоришь, что и муж с ней вместе умер... - подбиралась я к самому важному, ощущая холодок в спине от предчувствия. - Это что же, несчастный случай? - Ага. У них дача сгорела. Ну и они тоже вместе с ней... Мама говорит, что пока пожарники приехали, там уже от них одни угольки остались... Ужас! - девочка передернула плечами. - Я как узнала, так мне потом несколько дней кошмары снились. Меня мама даже к врачу водила, и потом я таблетки пила снотворные... Мне все время снилось, что я тоже на этой даче, и хочу спастись от огня, и их тоже хочу спасти, но огонь меня не пускает, и я прыгаю в окно, и слышу, как они кричат, помощи просят... А я стою и ничего не могу сделать! Глаза ее быстро наполнились слезами, и она прошептала: "Ужас какой, правда, ужас?" Я погладила ее по голове. Шапочка, едва держащаяся на макушке, соскользнула, и я снова ласково водрузила ее на место. - Я, знаешь, тоже однажды чуть не сгорела заживо... - Правда? - глаза ее распахнулись от страха, смешанного с любопытством. Я прошла несколько шагов, уселась на ступеньку и пригласила жестом мою тезку устроиться рядом со мной. Девчушка присела, своротив коленки набок и заглядывая мне в глаза в ожидании страшной истории. - Я провела несколько месяцев в... за границей. И вот однажды рядом со мной взорвалась бомба. Ее террористы подложили. Знаешь, кто такие террористы? Оля кивнула. - А зачем они бомбу подложили? - Они таким образом заявляют, что европейские страны обязаны с ними считаться, иначе они будут убивать ни в чем не повинных людей... Я чудом выжила. У меня были ожоги на лице. И еще, у меня раньше были длинные волосы, как у тебя, даже еще длиннее. И они сгорели... Я рассказывала версию, которую сочла наиболее приемлемой для моей маленькой собеседницы, надеясь взамен услышать от нее подробности о смерти бывшего главврача. - Но мне больше повезло: мне сделали операции и я не только не умерла, но даже и лицо мое в результате не пострадало. Только волосы вот... - Ну, они вырастут! - горячо воскликнула девочка Оля. - Это не страшно! Хуже, когда умирают, как Нина Алексанна и Петр Сергееич... - Ты права. Как же так вышло, что они не сумели спастись из огня? Ведь дача - не многоэтажка, можно выпрыгнуть из любого окна, в дверь успеть выскочить! - Мама говорит - они спали. - Так крепко, что не проснулись от дыма и огня? - Мама говорит - они задохнулись от дыма и потеряли сознание. И уже больше не могли спастись... - А мама твоя откуда знает? - Ей в милиции рассказали. Они там следствие производили, причину пожара искали. А мы иногда ездили в гости к Нине Алексанне на дачу, и в милиции спрашивали что-то, вроде как там вещи обычно лежали... А вы маму мою дождитесь, она вам расскажет! - А она когда придет? - К семи. Я вовсе не была уверена, что ее мама мне расскажет известные ей подробности просто так. Придется тогда для Олиной мамы снова сочинять очередную версию - уж ей-то правду знать точно ни к чему. Я решила, что это лишнее. - Я постараюсь, - соврала я. - Так милиция доискалась причины пожара? - Мама говорит - они думают, что это из-за машины Петра Сергееича... - И причем же тут машина? - Он, как это, ну, батарейки для машины.. ну ак... акими... - Аккумуляторы? - Точно! - обрадовалась моя маленькая тезка. - Они! Он их поставил на ночь заряжаться. И канистру с бензином в дом принес. Вот и загорелось. Бензин же горючий. - Но, чтобы он загорелся, нужен огонь. Или искра хотя бы. Вот если бы Федор Иванович сигарету бросил непогашенную рядом, тогда могло... - Нет, он не бросил сигарету! Он спал. А его батарейки эти, ак... - ...кумуляторы... - Ну да, они - сделали короткое замыкание... Это, знаете, когда искра в электричестве проскакивает... Страшно, правда? Вот так спишь-спишь, а электричество вдруг как сделает замыкание и - пожар... А ты спишь. Просыпаешься - кругом огонь... В ее глазах снова заметался ужас. Я обняла Олю за плечи. - Постарайся не думать об этом, ладно? С тобой ничего плохого не случится, поверь мне. В таких современных домах электропроводка надежная. Это на старой даче, которую строили какие-нибудь студенты-шабашники, она оказалось некачественная. - Вот и нет! Дача была нестарая, большая, каменная! Ее уже после выхода Нины Алексанны на пенсию построили. Такой дом красивый, двухэтажный, и гараж, и даже маленький бассейнчик, в нем летом росли кувшинки и черепашка жила... Раньше у них там был деревянный домик, он-то и был старый, но Нина Алексанна говорила, что раньше нельзя было построить такую дачу, какую хочется. А теперь разрешили. Она говорила, что она участвует в перестройке: перестраивает дачу! Понятно. Деньги, накопленные за время ее работы главврачом роддома - на месте хлебном и прибыльном - лежали, ожидая дней, когда их можно будет вытащить из кубышки и вложить в милые сердцу приобретения. Возможно, немалую часть этих денег в кубышке составляла плата, наверняка щедрая, за нас с Шерил. Ну что ж, я узнала достаточно от забавной разговорчивой девочки Оли. Пора было прощаться. - Все это теперь не имеет значения, Олечка. Ты жива и здорова, и не надо думать о всяких ужасах. Ты наверное шла гулять? Тебя во дворе ждут твои подружки? - Ой, точно! Надо же, я заговорилась с вами и забыла... Я пойду! - Пошли вместе, я тоже ухожу. - А вы еще придете? Похоже, я ей понравилась, моей тезке. - Постараюсь, - снова туманно ответила я и покинула Олю, весело направившуюся к трем девочкам во дворе, одетым в том же неуклюжем, вульгарно-взрослом стиле, что и Оля. Удаляясь, я чувствовала, что девчоночьи глаза провожают меня, обсуждая все детали моего туалета. Джонатан слушал мой отчет сосредоточенно, не перебивая. И только, когда я закончила, он спросил: - Ты можешь мне объяснить, зачем человек мог подключать аккумулятор к электросети? У вас дефицит аккумуляторов? - Не знаю, - пришлось признаться мне. - У нас с мамой никогда не было машины. - Ведь электричество стоит очень дорого, - добавил Джонатан. - У нас - дешево. К тому же, у нас всегда был дефицит на запчасти и прочие штуковины для машин, а сейчас, если они и появились в свободной продаже, то не на каждом шагу. И уж вряд ли в районе дачного поселка. - Значит, в этом ничего подозрительного нет? - Кажется, нет. - Тогда объясни мне про канистру с бензином. Зачем хозяин мог ее принести в дом? - Ума не приложу. Если бы он еще поставил машину на улице - тогда я сказала бы: чтобы не украли. Машины за одну ночь буквально "раздевают"... Но у них на участке есть гараж. - Так что мы имеем еще одно убийство? - Боюсь, что да. К тому же, странно, что они не проснулись. - Кто-то помог уснуть покрепче?... Эта девочка не упоминала каких-нибудь гостей, которые приезжали на дачу главврача? - Нет. Мы можем поехать в этот дачный поселок и порасспрашивать соседей. Если мы, конечно, найдем там кого-то в такой мороз. - Нет смысла, Оля. Соседи в лучшем случае добавят еще какую-нибудь деталь, которая нам снова позволит сомневаться и строить догадки. Но никто, кроме полиции, нам не сможет точно обрисовать картину. Только в полицию мы с тобой не можем пойти, а догадки мы уже и так строим - целую гору понастроили... - К тому же, пора Константину звонить, - сказала я, глянув на часы. Жалея изо всех сил, что Джонатан не говорит по-русски, - предстоящий разговор лучше было бы вести между мужчинами - я произносила в ледяную трубку телефона-автомата: - Не хочу обижать вашу жену, но это то, что называется "мужской разговор", который, как и наша с вами встреча, должен остаться между нами. Когда вы узнаете его суть, вы поймете меня. Я сама женщина и хорошо знаю, что женщины болтливы... - Верю вам на слово, - перебил меня низкий мужской голос, - и не возражаю встретиться с вами. Но за Люду я ручаюсь, как за самого себя: если ее предупредить - она ни за что не сболтнет. - Хорошо... - мне было неловко диктовать свои условия. - Как вам удобно встретиться? Может, поужинаем вместе в ресторане? Мы приглашаем. - Я и сам могу вас пригласить, - с достоинством сказал Костин голос. - Только нам малыша оставить не с кем. Приходите лучше к нам на ужин. Я ломаться не стала и быстро согласилась. Мы с Джонатаном зашли в магазин, накупили кучу вкусных вещей, и вскоре наше такси снова притормозило у пятиэтажной колбасы. Я немного побаивалась предстоящего разговора, вернее, не его самого, а напряженности, непонимания, недоверия - рассказал бы мне кто подобную историю, я бы сама вряд ли поверила! Но наши хозяева встретили нас радушно и непринужденно. Костя оказался симпатичным усатым мужиком, веселым и простым. Он был компьютерщиком, и одна из комнат их трехкомнатной квартиры была завалена разобранными компьютерами, которые он чинил в свободное время, чем и - похвастался он - весомо подрабатывал в дополнение к своей зарплате. Он говорил немного по-английски и сразу же затеял с Джонатаном разговор о компьютерах, программах и прочих хитроумных вещах. Я помогла Людмиле, несмотря на ее возражения, накрыть на стол и вскоре мы уже сидели за ним, чокаясь холодной водкой. - Ну, рассказывайте, - заговорил Костя, утирая усы. - Что там у вас за секреты такие? - Вы извините меня, Людмила, - посмотрела я ей в глаза, - я сегодня днем сказала неправду. - Ваша свекровь мне не крестная. Дело в том, что... Я рассказала им все, или почти все - разумеется, я обошла молчанием нашу поездку в Англию, фальшивый паспорт и некоторые другие детали и, самое главное, я не упомянула имя Зазориной. Они не проронили ни слова, слушая мое повествование, даже есть перестали. И только когда я закончила, Костя шумно выдохнул: - Выпьем! Мы снова чокнулись и принялись за еду. - Это невероятно!.. - произнесла Людмила потрясенно. Ее круглые карие глаза блестели от возбуждения. - Я вам, конечно, верю, но история ваша... Как в кино! Или в романе... Правда, Костя? - В жизни всяко бывает, - рассудил важно Костя. - Истории для романов откуда берутся, по-твоему? Из жизни! Они хоть и редко такие приключаются, да их выбирают для искусства специально - самые необычные. А простые истории, в которых ничего не случается, а так: утром встали, пошли на работу, забрали сыночка из садика, поужинали, посмотрели телевизор, легли спать - кому же это интересно? Кто же это читать будет или кино смотреть? - Верно, - ответила Людмила мужу уважительным взглядом, и я порадовалась, что эти милые люди мне поверили сразу. - Значит, кому-то мешает секрет вашего рождения, так я понимаю? - заговорил Костя. - Чтой-то у меня такое ощущение, что я видел кого-то, на вас похожего, Оля. Уж не родня ли ваша... Только вот никак не соображу... Скажу, когда вспомню. И, значит, вы считаете, что моя мать была в курсе? - Это более, чем вероятно, Костя. Вы никогда не слышали от нее историй в этом роде? Или, может, ваш отец знает? - Батя умер семь лет тому назад. Если и знал - теперь не спросишь. А мне мать ничего такого не рассказывала. Не пойму даже, как да чем вам и помочь... Наступила пауза. Я не знала, что спросить, Костя не знал, что сказать. Оставался только один возможный ход, который мог расшевелить память Кости и заставить его вытащить из нее максимум информации. И я решилась поделиться с ним своими подозрениями. - Не только мне помочь... Вам тоже: понять правду. Люди, пославшие без малейших колебаний киллера, чтобы убить нас с Шерил... Я сделала значительную паузу и договорила: - ... могли дополнить этот список приговоренных к смерти и вашей матерью. Если Елена Петровна действительно знала этот секрет, то не исключено, что наезд на нее был преднамеренным... Заказчик явно в выборе средств не стесняется. Вы не были знакомы с коллегой вашей матери, главврачом роддома Ниной Александровной Демченко? Костя не ответил, кусая кончик уса. Он был явно ошарашен, но первая растерянность быстро исчезла с его лица, уступив место сосредоточенности. Мысль его работала, глаза блестели. - Она дружила с мамой, дома у нас бывала! И на похоронах была... - видя молчание мужа, откликнулась Людмила. - А что... А она?... - Она погибла девять дней спустя после вашей матери. Тоже несчастный случай. Пожар на даче... Вы не знали? Костя вдруг сделался багрового цвета. Я даже испугалась. - Я сразу им, ментам поганым, - прорычал Костя, - сказал: "Вас подкупили, сволочи! - Вы дело закрываете, потому что кто-то вам за это заплатил!" Он шумно перевел дыхание и хлопнул ладонью по столу. - Я теперь понимаю, это точно так и есть! Уж больно все нечисто в этой истории! Ни свидетелей, ни показаний, х...ня какая-то! Это убийство, ясное дело! Мать убили, суки! Он всхлипнул, если можно назвать таким словом тот сдавленный хрип, который вырвался из его груди, и положил кудрявую голову с начинающей редеть макушкой на сложенные на столе руки. Люда хлопотливо потянулась к мужу и обняла его голову, прижав к груди. Наступила тишина, если не считать тихого полушепота - это я, воспользовавшись паузой, тихонько переводила Джонатану. - Только Константин, к сожалению, ничего об этом не знает... - шептала я, - нам остается только гадать... - Возможно, есть какие-то косвенные признаки, - так же тихо ответил мне Джонатан. - Весьма вероятно, что за это дело его мать получила вознаграждение. Костя поднял голову. - Наливай! - махнул он жене. - Чего он говорит, Джонатан? - Он думает, что ваша мама могла получить подарок в обмен на молчание... Ни с кем не чокнувшись, Костя опрокинул рюмку залпом и звонко хлопнул ею о стол, ставя. - Подарки мать постоянно получала. У нас всегда, пока она работала, дом был завален духами и коробками конфет... Она ведь главной акушеркой была! - Подумайте, Костя! Одну из нас, Шерил, отдали американцам. Не исключено, что вознаграждение было особенным, необычным... Или сумма большая, или вещь какая-то дорогая, заметная, может, импортная... Не припомните? - В каком году, говоришь? - В семьдесят четвертом. - Мне семнадцать лет было, стало быть... Смотри-ка, интересная вещь получается: как раз тогда батя машину купил. Точно, тогда! - Может, накопил? - Поди узнай теперь. Он давно мечтал, да вроде денег все не хватало. У него дважды очередь проходила из-за этого. А тут