бумаге оказались и поздравительные стишки домашнего приготовления, написанные размашистым почерком Артиста: Машинка для проверки слуха -- Играй на ней, наш толстый Ухов, Играй и классику, и джаз, И рэп, и блюз, и па-де-грас, И рок-н-ролл, и буги-вуги И для друзей, и для подруги... И внизу пять подписей в столбик: Пастух, Док, Боцман, Муха, Артист. Тут же лежала и сурдина. И три изумительных мундштука -- готовились друзья загодя, продумали все. Видно, нервишки еще пошаливали. Николай понял, что сейчас не выдержит. И тогда он бережно взял в руки это сверкающее чудо, поднес к губам, пробежался толстыми пальцами по легчайшим сверкающим клапанам. И осторожно выдул протяжную, сипловато-гортанную ноту, полную такой боли и радости, какую никто никогда не сумел бы передать словами. -- Ну как, не горячо? -- улыбнулся Пастух. Вопреки обыкновению, по случаю юбилея друга выпили немало, но почти не захмелели и, раскинувшись на лесной траве под березами, свободно, никуда не спеша, говорили, глядя в огонь костра, о самом важном и памятном для них. -- Эх, ребята! -- с грустью вздохнул Док и закурил "Мальборо". -- Если бы не Колькин юбилей, когда б еще собрались все вместе? -- Живем не поймешь как, -- подтвердил Муха, -- не видимся месяцами. Не по-людски как-то... -- Олег прав, -- продолжил Док. -- Вроде и денег теперь навалом, и работа приличная, а тоска какая-то... Так что причину твоей болезни, Николай, я очень даже понимаю. И не только как врач. Да и не болезнь это, строго говоря. -- А что? -- спросил Трубач. -- Обычная реакция здорового организма на сумасшедшее время. И вот сижу я, смотрю на вас и спрашиваю себя: кто все-таки мы такие? -- Чего тут гадать? Наемники!.. -- сказал Мухин. -- Кто ж еще? Дикие гуси... Нам платят -- мы делаем. -- То есть бригада спецов по вызову? -- спросил Док. -- Каждый сегодня продает, что может и имеет, -- сказал Боцман. -- Вот и мы продаем. Чему научили -- тем и торгуем. Чего тут голову ломать... -- Блеск! -- сверкнул темными глазами Артист. -- Классический русский разговор! Дернули по маленькой и с ходу -- о смысле жизни... Философы, блин! Что до меня, то ваш Артист в казаки-разбойники больше не игрец. -- Значит, сваливаешь? -- спросил Пастух. -- Пойми, Серега, не потому что устал. Не потому что боюсь. И форму не утратил. Да и баксы на дороге не валяются... -- Это уж что правда, то правда, -- вздохнул Боцман. -- Но за кого драться-то? За кого воевать? -- продолжил Семен. -- Мне лично пока что не все равно, за что получать свои башли. -- Слушай, -- сказал Муха, -- кончай политзанятие! Боцман прав -- есть спрос и есть предложение. Все! -- Подыхать за этих откормленных боровов в галстуках? -- разозлился Семен. -- Чтоб играли нами, как оловянными солдатиками? Да пошли они! Я свои бабки уж как-нибудь сделаю! Хоть в телохранители пойду... Или спасателем в МЧС. Сергей всмотрелся в лица товарищей и понял: то, что сумел сформулировать Артист, волновало и остальных. -- Так, -- подвел он итог. -- Стало быть, конец отряду? -- Неужто сам-то не умотался? -- повернулся к нему Трубач. -- Есть маленько... -- кивнул Сергей. -- Мне двадцать семь, а душе -- за полета. Мы ведь не блатные быки, не мясники. -- Раньше отыграться хотелось, доказать всем штабным сукам, кто мы такие, -- вступил Боцман. -- А теперь и я больше не хочу. Да и зачем? -- все расписано, все поделено. По мне, так лучше на этих гонках бодаться, чем снова шмалять в кого попало. То ли сегодня сам пулю поймаешь, то ли завтра... Не так, что ли? -- Короче -- отвоевались... -- заключил Пастухов. -- Что ж, видно, такой расклад. Только все равно жалко чего-то. Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами. -- Что тут говорить, -- пробасил Боцман. -- Было бы дело -- ты, Серега, один бы не остался... -- Короче -- амба! -- Пастух швырнул в огонь толстую сухую ветку. -- Симпозиум закрывается. Давай, Ухов, бери дудку и дуй! А мы послушаем. Уже смеркалось и вечерняя синяя мгла окружила их. Все больше звезд проступало в небе. И все ярче и ярче пылал весело пляшущий огонь костра. Трубач бережно достал из чехла свой "Salmer". Пламя отражалось в сверкающем металле сакса, и казалось, будто Николай поднес к губам изогнутый всполох огня. И странно, необычно прозвучал в вечернем лесу протяжный металлический голос саксофона. У него и правда был необыкновенный по силе и мягкости звук. И быть может, поэтому только теперь, в этот вечер, все они впервые поняли, каким талантом одарен их друг. Это была всем знакомая, но словно блуждающая в лабиринте импровизации мелодия -- "Песня Сольвейг" Грига в сложнейшей джазовой обработке. И вот кончилась мелодия, оборвалась. Они сидели и, ошеломленные, смотрели на него. -- Нет, ну ты... дьявол! -- пробормотал Артист. -- Куда тебе воевать! Тебя беречь надо, как национальное достояние. -- Идите вы! -- махнул рукой Николай. -- Это просто для вас... Слышь, Муха, плесни-ка мне сто капель! Он играл им еще и еще. Потом, бережно отложив саксофон, присел на корточки у костра, разворошил, раздул пламя и неподвижно застыл, глядя в огонь. Несмотря на прохладу и злющих комаров, друзья решили заночевать в лесу, и весь воскресный завтрашний день провести на природе, а беглеца-именинника сдать обратно на лечение следующим вечером. Когда погасли последние угли в костре и Трубач в наступившем вечернем сумраке сыграл великий блюз "Джорджия в моем сердце", сыграл так, что всех мороз продрал по спине, когда, сморенные лесным кислородом, спиртом и разговорами, одни устроились на ночевку в "джипе", а другие -- в легких походных спальных мешках, Артист приблизил лицо к Пастухову и знаком поманил в сторону. Ночь выдалась лунная, светлая, и березовый лес в зеленовато-голубых лунных лучах казался декорацией какого-то фантастического спектакля. -- Слушай, Серега, -- вдруг шепотом заговорил Семен. -- Только не думай, что я перебрал... -- Да ты и не пил почти, -- удивился его словам Пастухов. -- Слушай, командир, -- все так же тихо продолжал Артист. -- Не могу понять, что со мной. Такое чувство, будто все время на нас кто-то смотрит. Сначала там, когда ехали, на шоссе. Потом вроде прошло. Решил -- почудилось. А как стало темнеть -- опять накатило. Я ж не псих. И потом, из головы не идет -- кто все-таки эти афишки нам прислал? -- Мне тоже это здорово не понравилось, -- сказал Пастух. -- Главное -- непонятно, откуда ветер дует. Знаешь, может, я маху дал, что всех вас сюда в лес затащил... А откуда смотрят, как тебе кажется? -- А вон оттуда, с той стороны. Вон из того примерно леска. -- Артист указал на массив, темневший у горизонта за широким полем. -- Да брось ты! -- с облегчением засмеялся Пастух. -- До него ж километра три! --Ладно, -- сказал Артист. -- Ступай на боковую. А я все же встану в охранение. -- Какое охранение? Ты, Семка, бди, да не перебди. -- Не знаю... -- откликнулся Артист. -- Не знаю, не знаю... В общем, ты ложись. Мы тут с этим саксофоном такой шухер на пять километров навели... Под нашу музыку кто угодно мог подобраться. -- Ладно, -- сказал Пастух. -- Заступай в караул, докладывай каждый час. Сергей ушел, а Артист присел в темноте на склоне высокого бугра и внимательно всмотрелся в ту сторону, откуда, как он сказал другу, чувствовал направленный на них взгляд. Было тихо, звенели комары, и он прихлопывал их то на руке, то на шее, то на щеке. Может, и правда мерещится? Семен сидел и смотрел, вслушиваясь в легкие ночные звуки леса, любуясь красотой серебристых лунных стволов берез, когда ощутил вдруг позади себя движение и осторожные, легкие шаги. Он мгновенно припал к земле в тени густого куста. Шаги приближались... Отлично натренированный, Злотников бесшумно откатился в сторону. Но из кустов в голубоватый лунный луч вошел Боцман в своем белом спортивном костюме. -- Ты чего это, Сенька? -- удивился он. -- Не спится, няня? --Да так, -- поднимаясь, ответил Артист. -- Контрольная самопроверка. А сам чего не ложишься? По "форду" своему тоскуешь? Тачка на стоянке, хозяина поджидает. -- Да пес с ним, с "фордом" этим, -- отмахнулся Боцман. -- В голове гудеж. И все тело болит. Синяк на синяке после этих гонок долбаных. И... знаешь, -- он смущенно понизил голос, -- не пойму, что за напасть... Тревожно как-то... Словно предчувствие. -- Предчувствие, говоришь? -- насторожился Семен. -- А ну погоди... Он поднялся и пошел к машине. Вскоре вернулся с большим биноклем и прибором ночного видения. -- На гонки твои взял... Вот и пригодится, ~ Семен включил прибор, дождался, когда загорится красная точка светодиода, и поднес к глазам окуляры. -- Двадцатикратный? -- спросил Боцман. -- Угу... -- буркнул Артист, лег на живот, прочно упер локти в землю и медленно-медленно повел ночным биноклем по тому далекому леску у горизонта. В поле зрения проплывали причудливые зеленоватые пятна и разводы -- силуэты прогретых задень лесных массивов, древесных стволов, кустарников на косогорах. Никого... Артист насколько мог увеличил чувствительность и разрешение прибора. Никого. Но этот словно залитый тусклым зеленым прожектором ирреальный мир лишь усиливал в нем все нараставшее ощущение надвигающейся беды. -- Ну что? -- шепотом спросил Боцман. -- То-то и оно, что никого... А напряг... как в глубоком рейде. Даже в Чечне такого не помню. Слушай, Мить, у нас... какое-нибудь оружие есть? -- Откуда?! -- удивился Боцман. -- Мы же теперь мирные люди. И с законом на "вы". Только руки да ноги. -- Кисло, -- покачал головой Семен, -- боюсь, не прижмурили бы тут нас всех. Боцман нахмурился и огляделся. Артист говорил то, что безотчетно ощущал и он сам. -- Ладно, -- сказал Хохлов, -- держи на обзоре тот сектор, а я пойду... прошвырнусь в зеленку. -- Смотри, -- предупредил Семен, -- как бы леших не встретить. -- По мне, так лучше лешие, -- усмехнулся Хохлов. -- С ними, знаешь, спокойнее... Оба, не сговариваясь, словно вернулись на три года назад на недавнюю кавказскую войну, включили в себе особую биомеханику отборных бойцов спецназа. Движения Боцмана вмиг стали бесшумными, отточенными, неправдоподобно легкими. Чтоб не светиться во тьме, он скинул белые одежды и, невзирая на комарье, в одной тельняшке и черных трусах растворился в ночном лесу. Первым делом он проверил машину и спящих друзей. Подложив большую ладонь под щеку, крепко спал именинник Трубач. Рядом с ним, по-детски раскинувшись, посапывал Муха. Пастух с Перегудовым устроились в "джипе" на раскинутых сиденьях. Привычно пригнувшись, готовый мгновенно отразить нападение, бывалый разведчик Боцман обследовал всю территорию вокруг их лагеря. Все было спокойно. Назад он возвращался уже без опаски, не присматриваясь больше к каждому пеньку, к каждому стволу, к каждой елке и осине. -- Зараза! -- погрозил он кулаком луне. -- Это все ты, мордастая, башки нам морочишь! Он потихоньку подобрался к Артисту и замер в кустах, метров с десяти наблюдая, как тот все так же неотрывно смотрит в окуляры бинокля. Боцман поразмышлял какое-то время -- не пугнуть ли Артиста, разыграв внезапное нападение. Но слишком болели все кости и мускулы. К тому же он знал молниеносную резкость приемов, которые мог применить Артист. Это не шибко вдохновляло. -- Ладно, Митька, не дури, -- не оборачиваясь, тихо проговорил Семен. -- Я тебя слышу уже минуты две. -- Топай сюда. Боцман подошел и опустился рядом, вольготно откинулся спиной на березовый ствол. -- Чепуха все, -- сказал он. -- Нет никого. Просто луна, тишина... Лес как лес. Пустой, как в сказке. Никого, кроме нас. Мужики дрыхнут, Колька во сне губами шевелит -- видно, все еще в дудку свою дует... Артист молчал. -- Ты чего? -- спросил Боцман. -- А ведь, похоже, я их засек... -- Кого? -- Если б я знал... Правда, не совсем там, где мне казалось. На удалении две тысячи восемьсот. По силуэтам -- два "джипа". Один вроде нашего. Что бы им тут делать, как считаешь? -- Ну а мы тут что делаем? -- засмеялся Боцман. -- Приехала братва, жуют шашлык, спиртяшку тянут, а может, и с бабами тешатся... -- Странные люди, -- как бы размышляя вслух, произнес Артист. -- Мирные туристы... Скажи, Боцман, видел ты где-нибудь теплую компанию, которая, приехавши в лес, не развела бы костерка? А ведь мы никакого огня не видели, верно? -- Хм. Логично, -- согласился Боцман. -- Действительно -- почему? Спички забыли? Так что -- поднимать наших? -- К чему переполох? -- помотал головой Артист. -- Надо понаблюдать. Но тут послышался хруст ветки и к ним из кустов вышел Пастух. -- Ну что? -- обратился он к Семену. -- Как твои глюки? -- Никаких глюков, командир. В указанной зоне замечены подозрительные объекты. Да вот сам погляди. Пастух приложился к биноклю. Поводил им из стороны в сторону, оторвал от глаз, обернулся. -- Ничего такого не вижу. -- А ну дай, -- сказал Артист, и взглянув в окуляры, воскликнул: -- Мило! -- Чего еще такое? -- тревожно спросил Боцман. -- 0-очень мило! -- повторил Семен. -- Минуту назад два "джипа" как на ладони торчали, а теперь, представляешь, Серега, в одну минуту взяли и растаяли. Как и не было. -- Причем, обратите внимание, -- сказал Боцман, -- мы тут сейчас говорили и все время смотрели в ту сторону, а огоньков фар и стоп-сигналов не видели. -- Значит, почему-то вдруг снялись и уехали без света. Чтоб не быть замеченными? -- спросил Пастух. -- Занятно, да? -- откликнулся Артист. -- Причем полное ощущение, будто они сейчас зафиксировали этот наш разговор... -- Окстись, Семка! -- замахал руками Боцман. -- За три километра? Ты что?! -- Да что мы знаем? -- чуть слышно сказал Пастух. -- А вдруг у них такая техника, что нам и не снилась? И потом, мы же не знаем -- откуда и кто они? -- Тут вопрос надо иначе ставить, брат. Если все так и они пожаловали сюда по наши души... -- начал Боцман. -- То откуда им известно -- кто мы? -- оборвал его высказывание Сергей. -- То-то и оно! -- По-моему, надо сваливать, мужики, -- сказал Боцман. -- Не иначе кто-то нас взял на прицел. -- Свалить-то можно, -- согласился Пастух. -- Только, может, им того и надо, чтобы нас на дороге перехватить? -- Значит, ждать тут? -- спросил Боцман. -- Без оружия, без ничего? Пастух приумолк, потом сказал: -- Хотели бы грохнуть -- времени было навалом. До утра дергаться не будем. Ты, Артист, продолжай наблюдение. Хохлов -- отдыхать, В половине четвертого Семен растолкал Хохлова. Тот нехотя выбрался из мешка и, зябко поеживаясь на предрассветном холодке, обошел лагерь и занял тот же пост на склоне, где до него сторожил сон товарищей Артист. Рядом, нахохлившись, сидел Пастух и, пожевывая травинку, смотрел из стороны в сторону. -- Ну что, -- спросил Боцман, -- какая диспозиция? -- Все тихо, -- ответил Сергей. -- Сижу, думаю... А Злотников, юркнув в нагретый Боцманом мешок и затянув шнуровку до подбородка, лежал в тишине, прислушиваясь к каждому звуку. Заснуть не удавалось. Не отпускали тревожные мысли... Но пришло сверкающее солнцем лесное утро, ясное, теплое, с радостным пересвистом птиц. Друзья поднялись, пробежались, основательно размялись, покатались по траве, побросали друг друга через плечо да через бедро, побултыхались в холодной речке, растерлись полотенцами и принялись завтракать. После завтрака Сергей устроил оперативку-пятиминутку. Почему-то серьезней всех отнесся к услышанному Док. -- Всегда разумнее исходить из худшего, -- сказал он. -- Так что вариант случайных совпадений лучше сразу отбросить. -- Подождите, -- вдруг поднял руку Артист. -- Подождите, подождите... Все с недоумением уставились на него. А Семен, быстро оглядев всех, вдруг поднес палец к губам. Отбежал к "джипу", достал из бардачка измятую вчерашнюю программку гонок на выживание и капиллярную ручку. Вернувшись к товарищам, которые все так же молча непонимающе смотрели на него, он быстро написал своим мелким четким почерком на обороте программки: "Как ты вообще оказался на гонках?" И, показав написанное остальным, протянул программку и ручку Боцману. Тот пожал плечами и написал рядом: "Позвонил один малый вроде нас, тоже спецназовец. Пригласил покататься. Обещали штуку за выступление. Почему нет?" Артист прочитал и кивнул. А после задал очередной письменный вопрос: "Кто знал, что все мы будем на гонках?" "Только я да Муха", -- коряво вывел Боцман. Подумал и приписал рядом: "Больше никто". "А костюм этот белый -- твой?" -- быстро написал Артист. "Призовой, -- ответил Боцман. -- Тоже там дали. Все победители такие получают". Артист усмехнулся и тихо сказал вслух: -- А коли так, извини, Митя, не взыщи... А ну-ка встань да повернись... Так-так-так... Боцман растерянно поднялся. -- Небольшая интимная сцена, -- чуть слышным шепотом пояснил Артист. -- Зайдем-ка, брат Митя, в кустики... И ты, Док, не в службу, а в дружбу -- помоги мне. Они зашли втроем в чащу, где их наверняка не могли увидеть издали, и Артист с Перегудовым методично и кропотливо принялись обследовать великолепный белоснежный адидасовский костюм, в котором Боцман явственно смахивал на матерого северного медведя. Процедура происходила в полной тишине. Легкая куртка костюма была на "молниях", на "молниях" были и карманы. Неожиданно внимание Артиста привлекли замочки этих "молний". На их поводках болтались удлиненные металлические висюльки. Артист присмотрелся к одной из них, сравнил с другими. -- Отличный у тебя костюмчик, -- вдруг заметил Артист, -- удобный. Думаю, ба-альших денег стоит. -- И он показал висюльку Доку. Боцман ошалело раскрыл рот. -- А ты думал! -- серьезно заметил Перегудов. Он приблизил серебристую висюльку к глазам, сильными пальцами хирурга чуть повернул блестящую головку против часовой стрелки. Она вдруг подалась и легко свинтилась, обнажив крохотное электронное устройство. -- Вуаля! Как говорили древние -- бойтесь данайцев, приносящих яйцев. -- Вот-вот, -- шепнул Артист, -- замечательный прикид. Да только ради него одного стоило шишки набивать. А, Боцман? Док аккуратно вновь собрал хитрую висюльку и вернул в прежнее состояние. Так же обследовал остальные. Все они оказались подлыми "жучками". А один обнаружился даже на короткой "молнии" заднего брючного кармана. -- Ну это я уж и не знаю, какие звуки транслировать... -- заметил Артист. Все трое усмехнулись и вернулись на прежнее место. "Все четко, -- написал Артист на программке и кинул на траву, чтобы каждый мог прочесть. -- Прослушка. Высший класс. Американская или итальянская". -- Ладно, парни, -- сказал Боцман. -- Коли так, вы тут сидите, толкуйте, а я пойду маленько пошляюсь, обследую окрестности. Пастухов одобрительно кивнул. Боцман вытащил из "джипа" маленький кассетный магнитофончик с приемником и, выкрутив на полную громкость забойную музыку и разухабистые голоса бойких ведущих радиостанции "Максимум", неспешно побрел к берегу речки, унося на себе "дары" неведомых данайцев. Когда Хохлов удалился на приличное расстояние и его ослепительный силуэт замаячил в лучах солнца лишь ярким белым пятнышком среди зеленой травы, Док сказал: -- То-то я все гадал: с чего бы это у меня на прошлой неделе дома телефончик растренькался? Стало быть, "ушки" вешали. -- И у меня... -- кивнул Артист. -- И у нас с матерью тоже, -- добавил Муха. -- Ясно! Какие будут соображения у честной компании? -- обвел их глазами Перегудов. -- Чего тут соображать? -- сказал Пастух. -- И козе понятно -- нас снова взяли в оборот. -- Как думаешь, откуда ноги растут? -- спросил Артист. -- Откуда всегда... -- мрачно прищурился Пастух. -- Кому-то позарез потребовалось собрать нас всех в одном месте. Что им, как видите, удалось. За вычетом Кольки-симулянта. Видно, не достали тебя, Трубач, в твоей палате номер шесть. Не сыскали. -- Или... списали за ненадобностью по болезни как отработанный материал, -- заметил Перегудов. -- Да, Коля, как ты, кстати, загремел туда? А ну-ка расскажи. -- Чего рассказывать? Жизнь обрыдла -- вот и загремел, -- отвернулся Трубач. -- Лежал кверху пузом -- римских философов читал. А еще Ницше и Эдгара По. -- Понятно, -- кивнул Перегудов. -- Лучшее чтение для потенциального самоубийцы. -- А в больнице как оказался? -- спросил Пастух. -- Да я Доку докладывал... Лежал как-то ночью, обдумывал способ... Тут звонок в дверь -- сестра из Саратова. Она ж невропатолог. Только увидела меня, с ходу просекла, в какой я депрюге. Наутро села на телефон, коллег в Москве навалом, ну и сосватала... -- Значит, кроме сестры, никто не знал, где ты залег? -- уточнил Пастухов. -- Хорошо подумай! Вспомни. -- Никто. Железно. -- Так, -- сказал Артист. -- Стало быть, скорей всего, эти типы просто не вычислили твою дислокацию. В любом случае ясно -- против нас явно не дураки. Все учли, даже твой, Трубач, юбилей. Сели на подслушку, прицепили хвост. -- Почему бы им прямо на нас не выйти? -- почесал за ухом Пастух. -- Уж больно капитально все вопросы решают... На хрена такие подходы? -- И работают без дураков, -- продолжил Перегудов. -- Ведь сколько времени -- мы ни сном ни духом... Единственное, чего они сегодня не учли, так этого пикника. Пришлось тащиться за нами -- ну и засветились. -- Может, просто грохнуть хотят? -- предположил Муха. -- Не спеши, парень, -- жестко усмехнулся Док. -- Хотели бы прижмурить -- не ломали бы голову. Гонки, приз... Да на фига? Один залп из гранатомета -- и пишите письма! Нет, здесь что-то друго-о-е... -- Главное -- кому все это нужно? -- упрямо повторил Артист. -- Или кому мы мешаем? -- Ну, тут выбор большой, -- развел руками Док. -- Даже слишком. -- Стало быть, будем ждать... -- сказал Пастух. Боцман вернулся минут через сорок в одной тельняшке и белых штанах. -- А хламида? -- повернулся к нему Артист. -- По-моему, уходя ты был одет побогаче. -- А ну ее, хламиду. -- Боцман сверкнул белыми зубами. -- Где-то на сучке осталась. Пускай теперь этим воронам дятлов транслирует. -- Принято и подписано, -- согласился Док. -- Ну а дальше-то что? -- А дальше -- ничего, -- сказал Трубач. -- Есть, пить, веселиться, лабать на саксе. Если мы им нужны -- прорежутся. -- Занятно, -- встрепенулся Артист. -- Почему-то принято считать, что художники и музыканты, как правило, дураки. Слушай, Ухов, может, ты не музыкант? -- Не-а, -- покачал головой Николай. -- Куда там! Я просто наемник. Солдат неудачи. День прошел в точном согласии с программой, объявленной Трубачом. Ели, пили, вспоминали прошлое и по загадочному устройству человеческой психики к вечеру волнения минувшей ночи уже казались им далекими и нереальными. Сами не заметили, как начало смеркаться, но уезжать не хотелось, да и Трубач обратно к людям в белых халатах не торопился. Вновь развели костер и просидели в разговорах до темноты... В Москву засобирались, когда уже совсем стемнело. Залили костер, сели в машину и медленно тронулись в молчании, понимая, что праздник кончился и они снова вступают в зону неизбежных боевых действий. Неслись по лесной дороге как бы в узком коридоре между двумя стенами леса. Лучи фар выхватывали из мрака самые храбрые деревца, выбежавшие из строя прямо к бетонке. Вопреки обыкновению, Артист упорно молчал, неотрывно глядя вперед в ветровое стекло из-за черных спин сидящих впереди рулевого Боцмана и Пастухова. Изредка посматривал и назад. Его тревога передалась остальным, и все не чаяли поскорей проскочить этот участок, эти семь или восемь километров лесного массива, откуда их безнаказанно могли "загасить" одним выстрелом из РПГ-7. Все чувства, мысли и ощущения вновь сделались... фронтовыми, до боли напряженными. И потому Боцман все прибавлял скорость -- благо, дорога была прямая, ровная, старая "стратегическая" бетонка, рассчитанная на прохождение танковых колонн. Но вот лес кончился. Они выскочили на открытую местность, через два-три километра должны были выехать на магистральную трассу. -- Странно... -- сказал Трубач. -- Такой кусок отмахали -- и ни одной машины. Ни навстречу, ни по пути. Вечером, в воскресенье... Тут никогда так не бывает. Всегда поток. А сейчас -- никого... Очень странно. -- Да мы по той ли дороге пилим? -- обернулся Артист. -- Может, не там свернули? И тут впервые ожил за двое суток сотовый телефон, который Артист на время перенес в "патрол" Пастуха из своей "БМВ": кто-то вызывал их. Пастух взял трубку. -- Слушаю. Но никто не отозвался. Сергей свирепо посмотрел на трубку и швырнул на подставку между сиденьями. -- Кто там еще? -- подавшись вперед, спросил Артист. -- Если б я знал, -- ответил Пастух. -- Товарищ не обозначился. -- Может, ошибка? -- предположил Муха. -- Не думаю... -- нахмурился Пастух. -- Скорее, это... они. Давят на психику. Еще около минуты ехали в молчании. Как вдруг, увидев что-то на дороге. Боцман подался вперед и сбросил газ. -- Ах ты, яп-понский бог!.. Тут все увидели: впереди поперек узкой бетонной полосы лежала женщина в коротком зеленом платье, видно сбитая недавно проехавшей машиной. Объехать ее было почти невозможно. Все ближе, ближе... Мрак, ночь, распластанное женское тело в ярком свете фар... -- Не останавливай! -- вдруг крикнул сзади Артист. -- Боцман, гони! Проезжай! -- Да ты что?! -- мотнул головой рулевой. Его нога уже автоматически надавила на тормоз. Всех мотнуло вперед, и "джип" встал как вкопанный, припав на передние колеса. Боцман и Пастухов одновременно выскочили из машины и бросились к женщине, не зная, ранена она или погибла. За ними кинулся Док с дорожной аптечкой в руках. Но вдруг, разглядев на бегу, как лежала жертва дорожного происшествия, повидавший сотни раненых и убитых, Док понял... -- Назад! -- закричал он. -- Мужики, назад! Но было поздно. Снопы нестерпимо яркого света одновременно ударили из черноты. Мелькнули отсветы на темных кузовах спрятанных в кустах двух или трех больших машин, от них метнулись навстречу массивные тени с ослепляющими галогенными фонарями. Пастух пересчитал точки фонарей -- пять. Но в кромешной темноте нападающих наверняка было больше. -- Занять круговую! Припав спинами к темным полированным бокам своего "джипа". Пастух и его люди встали в боевую стойку. -- Огни! -- коротко, так, чтобы услышали только свои, скомандовал Пастух. Фонари врагов прожигали насквозь. Но они же были и мишенями. Муха бесшумно взлетел и молниеносным ударом ноги выбил фонарь у ближнего нападавшего. Фонарь еще не долетел до земли, а тот, что держал его, уже был выведен из строя локтевым ударом в ухо. Перевернувшись через голову, как кошка. Муха оказался под "джипом". Схватил закатившийся туда фонарь, тряханул -- стекло вылетело, но лампа светила вовсю. Он направил луч в сторону -- и они увидели противников. В призрачном свете из черноты выступали темные силуэты здоровенных бойцов в пятнистой полевой форме и черных масках. При оружии -- но не стреляли. Шли врукопашную. А в рукопашной каждый из людей Пастуха не уступил бы ни альфовцу, ни "вымпелу". Темнота... Мелькание огней.. Хриплые вскрики, удары, стоны! Утробные вопли сраженных ударами в пах и в печень, дикий мат... Пастух "вывел в партер" первого, второго... Бок о бок с ним методично молотили и сваливали противников Трубач, Боцман и остальные. Но и враги бились жестоко, умело, ловко. Женщины в зеленом платье, что прикинулась, будто ее сбила машина, уже и след простыл. Не иначе с ними, из их банды. Подлюка! Вдруг неподалеку, за поворотом дороги, бахнул выстрел и над лесом, осветив все адским багровым заревом, шипя, взлетела яркая, как алая сварка, сигнальная ракета. Разом погасли все фары и фонари, кроме двух трофейных, что достались в бою Мухе и Трубачу. Натиск противников как обрезало. Они метнулись в тень, таща на себе раненых, поймавших особо меткие увесистые удары. Взревели моторы их "джипов", и они унеслись в сторону трассы. -- Ну, -- тяжело дыша, оглядел свою команду Пастух. -- Все целы? -- Что за финты? -- сплюнув, хрипло спросил Артист. -- Чего им надо было? Почему не стреляли? -- Слишком много вопросов, -- перебил Пастух. -- У меня всего один -- почему они свалили? Ведь точно готовили захват. -- Ладно, -- потирая руку, сказал Док. -- Может, когда и узнаем. Поехали! Избитые, грязные, в кровоточащих ссадинах, с рассеченными руками, они торопливо забрались в свою машину. Мчались в темноту, навстречу неизвестности. Все чувствовали: история не закончилась и, хотя у противника сейчас явно что-то сорвалось, ждать теперь можно чего угодно. Артист машинально взглянул на часы -- случившееся заняло всего три минуты. Проехали чуть больше километра, как вдруг опять заметили впереди на дороге какой-то странный предмет. Снова что-то зеленое... темное... И только приблизившись, поняли -- та женщина в зеленом. Вернее, все, что от нее осталось: она была только что раздавлена тяжелыми колесами одного из вражеских "джипов". Даже они, навидавшиеся всякого на войне, невольно отвели глаза. -- Выходит, не с ними она была, -- прошептал Артист. -- Эх, бедняга... -- Слушайте, а ведь теперь она на нас будет! -- воскликнул Боцман. -- Точно навесят! Останавливаться больше не рискнули. И так было ясно -- ей уже не помочь. Хохлов осторожно объехал тело, впритык подавшись к обочине, и снова нажал на газ. Ехали молча. -- Через километр -- трасса. Вон за тем поворотом, -- показал Трубач, который хорошо знал эту местность. -- Слышь, Боцман, гони потише. Надо осмотреться. -- Подфарники выруби, -- подсказал Трубач. -- Блеск! -- усмехнулся Артист. -- Ни в чем не виноваты, а уже менжуемся, как побитые собаки. -- Нормальная психология, -- мрачно кивнул Док. -- Российская... Боцман выключил габаритки и резко сбавил скорость. Двигаясь не быстрее десяти километров в час, вползли на горку, откуда открывалась трасса. До нее оставалось метров восемьсот. В вечерней темноте по шоссе, как по столичному проспекту, сплошной вереницей мчались огни. Сотни людей возвращались с дач после выходных. Там, где бетонная отвилка примыкала к широкой трассе, перегородив ее, стояло несколько машин. -- Тормозни-ка, -- вытянув шею, произнес Артист и достал бинокль. Навел, вгляделся и молча передал Пастуху, тот -- Доку. -- Поворачивай оглобли, -- сказал Перегудов Боцману. -- Гаишники, ментура, народ с автоматами... Полный ансамбль. Не иначе по нашу душу. -- А ведь тех -- пропустили, -- заметил Сергей. -- Делайте выводы. Боцман включил задний ход, потихоньку осаживая, сполз назад под уклон. Стараясь не взреветь мотором, на малых оборотах с трудом развернулся на темной узкой дороге и, понемногу набирая скорость, покатил обратно -- туда, где осталась лежать убитая. Но когда выскочили из-за очередного поворота на прямую в полукилометре от того места, где лежала погибшая, впереди уже мелькали огни, двигались фигурки людей, часто сверкали синими и красными мигалками патрульные машины ГАИ. Боцман остановил "джип" и повернулся к Пастуху, ожидая дальнейших распоряжений. -- Все, -- сказал Сергей. -- Ловушка. Они нас переиграли. -- Потому и машин никаких не было, -- кивнул Док. -- Перекрыли и заперли дорогу с обоих концов, чтобы остались только мы -- и те. -- Ладно, -- нахмурившись, кивнул Пастух. -- Деваться некуда. Готовьте документы. Сидите тихо. Базарить с ментами будем мы с Иваном. Давай, Боцман, двигай! "Джип" тронулся вперед. Мигающие красно-синие маячки становились все ближе. Завидев их машину, несколько гаишников и спецназовцев в камуфляже угрожающе двинулись навстречу с "Калашниковыми" наперевес. Рассредоточились, перегородили дорогу, навели стволы на сидящих в машине и колеса "джипа". -- Знакомая картина, -- заметил Артист. -- Блокпост Харджали или Ведено. Боцман, Пастух и Иван выпрыгнули из машины и медленно двинулись навстречу гашникам с автоматами. -- Всем выйти! -- рявкнул один из гаишников, подскочив к машине и сунув ствол "Калашникова" в окно "джипа". -- Лицом к машине, руки за голову! Не дергаться! Стреляю без предупреждения! Муха замешкался и тотчас получил прикладом автомата между лопаток. -- Охренел? -- обернулся он, но вместо ответа тут же получил повторно дубинкой по ребрам, что вполне отвечало новому стилю общения защитников правопорядка с мирным населением. -- Что?! -- приблизился майор ГАИ в бронежилете. -- Думали смыться?! Поглядите, что вы наделали! -- ткнул он большим пальцем назад, за спину, где лежала погибшая. -- Или, скажете, не ваша работа? -- А что случилось-то? -- спросил Пастух вполне миролюбиво. -- Ну и сволота! -- изумился майор, -- Он еще спрашивает! А чего тогда от пикета на трассе назад повернули? Всех обыскать! -- рыкнул он и с удовольствием въехал Доку тяжелым ботинком под коленную чашечку. Тот крякнул от боли, но устоял. -- Вы что, очумели, майор? -- резко обернулся Пастух. -- Мы-то не очумели, -- оскалился тот, -- а вот с вами разговор короткий. "Джип"? -- постучал он по капоту их машины. -- "Джип"! "Ниссан-патрол"? "Ниссан-патрол"! След протектора колес на трупе совпадает! Скрыться пытались? Все, ребятки, приехали! -- Ты смотри, а?! -- взвился Муха. -- Да так что угодно припаять можно! Где на нашей машине след удара? Где доказательства? -- Не волнуйся, парень! Будут и следы, будут и доказательства, -- заверил майор. -- Кроме вас, тут никто не проезжал. Так что спрячь зубы, пока торчат. -- Не рыпайся, Муха, -- бросил Пастух. Через считанные минуты все шестеро были в наручниках. Их уже собирались рассаживать по машинам ГАИ, но тут подкатили три небольших темных фургона. Из них выскочили какие-то люди в армейской форме и после короткого разговора с майором ГАИ они затолкали задержанных в эти глухие фургоны, повалили их на пол и повезли куда-то в полной темноте. Ехали долго, не менее полутора часов. Говорить запретили. Каждое слово стоило жестокого удара, который следовал из темноты. Фургоны кружили, тормозили и разгонялись... Определить направление было невозможно. Наконец прикатили куда-то. С лязгом отворили задние двери. Пинками вытряхнули из фургонов. Они еле успели оглядеться. Фургоны стояли в обширном темном дворе, окруженном высоким забором, за которым высились, освещенные луной, шумящие сосны. С диким рыком и лаем, вставая на дыбы и вздымая шерсть на загривках, на длинных цепях бесновались несколько кавказских овчарок. Озираться и разглядывать местность не пришлось. Подталкивая автоматами, их погнали к огромному загородному дому, похожему на дорогой дачный особняк, в котором светилось всего одно узкое окно. Ввели в дом, провели коридорами и оставили одних в роскошно обставленной гостиной с камином. Здесь было довольно светло, в камине потрескивал огонь. Всюду -- на стенах и на полу -- дорогие ковры. Добротная старомодная мебель красного дерева, в высоких книжных шкафах -- многотомные энциклопедии, иностранные словари, собрания сочинений. В нише темнел экран большого японского телевизора, на нем на подставке из прозрачного оргстекла красовалась модель-копия голубой подводной лодки с золотым штырьком перископа над рубкой. Помещение, судя по всему, было жилое, и в то же время по каким-то неуловимым признакам в нем угадывалось нечто казенное. Почему-то все шестеро почувствовали это сразу. -- Госдача, -- шепнул Док Пастуху. -- Или вроде того. Сергей глазами показал, чтобы тот помалкивал. Вошел плотный человек в дорогом темно-сером штатском костюме. Однако походка и выправка легко выдавали в нем военного, скорее всего из спецподразделения: не то "медведя"-телохранителя, не то опера-"волкодава". Лицо его скрывала черная вязаная шапка-маска с прорезями для глаз, и такая экипировка выглядела непривычно, как-то не вязалась с цивильной одеждой. Вошедший достал ключ, молча, переходя от одного к другому, снял с каждого по очереди наручники. Вручил единственному курящему из них, Ивану, пачку сигарет, зажигалку и отступил на шаг. -- Значит, так, господа, -- сказал он. -- Люди вы опытные, военные, лишних объяснений не требуется. Сопротивление, бегство и прочую дурь из головы можно выбросить сразу. Есть вопросы, пожелания? Все шестеро молчали. Но вдруг поднял голову Трубач. -- У меня в нашей машине остался саксофон, друзья подарили. Так чтобы был в целости и сохранности. Человек в маске усмехнулся. -- Если господин Ухов считает, что это для него сейчас самое актуальное, то может не волноваться. -- Кто вы и что вам надо? -- резко спросил Пастух. -- В течение часа вам ответят на кое-какие вопросы, -- спокойно сообщил тот и вышел. Все понимали: обсуждать что-либо в этих стенах глупо и бессмысленно. Растирая запястья, молча переглядываясь и рассматривая обстановку, расселись по креслам. Перегудов закурил и, закинув голову, закрыл глаза. -- Боюсь, Коля, -- сказал Артист, -- тут тебе не твоя Матросская Тишина. Тут дурдом посерьезнее. -- Тюряга тут, а не дурдом, -- сквозь зубы процедил Трубач. -- Натуральная гэбэшная хаза. -- Ошибаетесь, Николай Михайлович, -- вдруг раздался чей-то внушительный мужской голос из невидимого динамика. -- Вы попали совсем в другое место. Нам предстоит очень серьезный разговор. Но прежде мне бы хотелось, чтобы вы ясно осознали свое положение. От вас потребуется тридцать минут внимания. Потом продолжим беседу. Огромный экран телевизора вспыхнул и засветился. Возникло превосходное цветное изображение: вот они все шестеро сидят на полянке у костра, дружно сдвигая солдатские кружки, вот Трубач отправляется к "патролу" и, остолбенев, молча смотрит на коробку с саксофоном... На всех кадрах в углу четко фиксировались электронные цифры тайм-кода: число, месяц, год, часы, бегущие минуты и секунды записи. Снято было издалека, сверхсильной цифровой оптикой, и, хотя камера слегка подрагивала, качество записи поражало. Но главное -- каждое слово их запечатлелось на фонограмме. Все самые сокровенные, самые доверительные вчерашние разговоры, все смешки, все признания, все воспоминания о прошлых делах. Расслабившись и малость подвыпив у костра, они рассказали о себе слишком много. Проклятые "жучки"-висюльки на белой хламиде Боцмана оправдали себя с лихвой. Пастухов сокрушенно покачал головой. А в это время он сам с горечью говорил с экрана: "...Если бы нашлось действительно стоящее дело, я бы еще покувыркался. Но только вместе с вами..." -- Н-да, -- сказал в пространство Трубач. -- Техника! Потом, но уже с другой точки было запечатлено, как этим утром они разминались, боролись, бегали и бултыхались в речке. А вот Артист и Иван скрываются с Боцманом в лесу, чтобы исследовать его чемпионский костюм. Вот когда уже наткнулись на хитрые висюльки и смекнули, что к чему, разговоры смолкают -- и с пленки звучат лишь потрескивания, щелчки, птичий свист, незначительные отрывочные фразы и междометия... -- Продолжим наш сериал, -- вновь раздался голос из динамиков. -- Дальше все значительно интереснее... На черном экране загорелись сдвоенные точки огней, из тьмы возник их "джип", вдруг он резко вильнул, остановился -- и взгляд камеры перенесся на изувеченное женское тело, распластанно