все его дела и разговоры были связаны с предстоящей скорбной церемонией. Но в то же время Роберт Николаевич думал и о другом... * * * Прошло много часов, пока, наконец, в подземный гараж, где держали Боцмана и Пастуха, привели Трубача и Дока. Со стороны их встреча вряд ли кому-нибудь показалась бы теплой. -- Ну вы даете! -- вместо приветствия воскликнул Док. -- Был же приказ -- где встречаемся и когда. Где вас носило? Нам тут из-за вас чуть башки не открутили! -- Отвали, Док, -- мрачно огрызнулся Боцман. -- Нам тоже досталось. -- А те что? -- спросил Трубач. -- Так и сгинули у ментов? Ну, бригадка! Связался я с вами... Дудел бы себе да дудел... Куда их черти унесли? -- А мы почем знаем? -- Боцман потер распухшую щеку. -- Тут хоть жрать дают чего-нибудь? -- Кормят... -- сказал Иван. -- И похоже, на убой. -- И он очень выразительно взглянул на новоприбывших. Поговорить хотелось ужасно, но они сидели, злые и отчужденные, перекидываясь незначащими короткими фразами. Время шло... И, судя по всему, уже наступил вечер. Наконец что-то скрипнуло в углу и отворилась потайная дверь. Вошли двое мужчин в масках. -- Все! -- сказал тот, чей голос они уже знали. -- Двадцать два двадцать. Срок прошел. Пусть теперь ваши друзья пеняют на себя. -- Ну а мы? -- спросил Док. -- Что с нами будет, если тех нет? -- Этот вопрос в настоящее время обсуждается нашим руководством. Могу сказать лишь одно -- мнения на ваш счет разделились... Есть предложение заменить вас другими людьми. Которые не попадают в милицию, не разбредаются невесть куда и вообще выполняют приказы точно и в срок. Так что пока ничего нового. Ждите. * * * Белый "лендровер" швыряло из стороны в сторону, подбрасывало на ухабах и кочках... Из под широких скатов летели песок и камни, бурые облака горячей пыли вздымались позади машины и растягивались за ней сплошным непроницаемым шлейфом на сотни метров. Мухин уверенно вел внедорожник по свежей рыхлой колее, проложенной колесами идущих впереди экипажей. Семен сидел рядом справа, крепко держась за толстый резиновый поручень над передней дверью и неотрывно смотрел вперед. Раскрытая карта лежала на его коленях, но как штурману ему делать пока было нечего -- маршрут подсказывала и диктовала сама колея. На заднем сиденье, ухватившись за наваренные трубчатые фермы дополнительных стоек жесткости, полулежал Михаил. За окнами быстро менялся пейзаж -- поросшие кустиками чахлого саксаула участки выжженной пустыни, будто залитые грязно-белым льдом солончаки, серо-зеленые полынные степи, суровые плоскогорья, каменистые холмы... Наезженные дороги кончились давно -- они неслись там, где до них прошли только вырвавшиеся далеко вперед лидеры гонок. Теперь на трассе осталось лишь семьдесят семь экипажей официальных участников, шестнадцать "техничек" разных команд и еще несколько машин представителей Оргкомитета, судейского персонала и журналистов. Одни участники отставали, другие вырывались вперед, третьи догоняли, борясь за места на трассе, за командные и личные очки. От головной машины лидеров до последней "технички" железный караван растянулся почти на сотню километров -- дороги становились трудней. Их белый "лендровер" двигался где-то в середине, ближе к основной компактной группе, проходя за час то восемьдесят, а то и сто двадцать километров. Пока все шло отлично -- один из лучших в мире вездеходов вполне оправдывал свою прославленную репутацию. Улетающая под колеса колея извивалась, обходя неодолимые препятствия и скрываясь за горизонтом. А перед глазами Артиста, Мухи и Михаила еще мелькали, как кинокадры, картины минувших сумасшедших суток, проведенных в Красноводске. * * * Уже с раннего утра в пятницу на улицы города высыпало множество людей в ярких праздничных нарядах и национальных туркменских костюмах. Всюду развевались флаги Туркменистана и стран, команды которых были участниками грандиозных соревнований. Каких только флажков не было в руках улыбающихся жителей! Флажки французские, финские, японские, южнокорейские, немецкие, российские, голландские, испанские, американские... Кроме того, многие жители держали еще и большие цветные фотопортреты великого туркмен-баши, отца нации и государства -- президента Сапармурада Ниязова. Сотни и сотни одинаковых его лиц с мудрой строгой улыбкой всеведущего вождя взирали на подданных. Улицы были вымыты, деревья аккуратно подстрижены, всюду чувствовался железный и четкий казенный порядок. Но люди улыбались, оживленно переговаривались, ожидая, когда появится наконец лидер гонки. Всюду было полно нарядно одетых смуглых детей. -- И на хрена им столько его портретов? -- пожимал плечами Олег. -- Совершенно не понимаю... Одного, что ль, мало? Ну двух... -- О! -- усмехнулся Михаил, -- Что значит человек вырос в другую эпоху! Он не знает бессмертную формулу социализма: числом портретов вождя измеряется любовь и преданность ему. -- Да уж! -- оскалился Артист. -- Социализм с человеческим лицом... Но -- одним! Репродукторы на столбах оглашали улицы и проспекты национальной музыкой, дикторы на гортанно-мелодичном языке радостно воспевали что-то, причем, кажется, чаще других слов повторялось имя президента. -- Хорошо! -- ностальгически воскликнул Артист. -- Все ясно, все понятно -- где верх, где низ. Как сказал гений, "сыры не засижены, лампы сияют, цены снижены...". На них уже некоторое время весьма внимательно поглядывал подтянутый молодой человек в расшитой тюбетейке. Услышав о сырах и ценах, он тут же мягкой, вкрадчивой походкой приблизился к ним. -- Что вы сказали, уважаемый? -- поинтересовался он. -- Сыры, да? Цены, да? Сыр вон там продается. Цены очень хорошие. Артист собрался было завязать дискуссию, но тут заметил, что повсюду вокруг полным-полно таких же молодцов в одинаковых рубашках и тюбетейках и что у многих из них в руках хорошо знакомые черные рации, -- и передумал. В эту минуту с разных сторон грянули духовые и национальные оркестры, и в утренней дали проспекта появился летящий во весь опор красный измятый, исцарапанный "ситроен-ксантия", сверху донизу разрисованный и оклеенный рекламными надписями, товарными знаками и эмблемами знаменитых фирм автопокрышек, машинных масел, спортивной обуви и туристского инвентаря. Как алый вихрь, пронеслась машина под аплодисменты толпы к линии финиша. Судьи с электронными датчиками и секундомерами зафиксировали время, а один из них махнул клетчатым флажком: лидеры марафона, гонщики-французы, вновь пришли первыми к концу очередного этапа. Машину окружили сотни людей в шелковых халатах и европейских костюмах, на пыльный, дышащий жаром "ситроен" сыпались свежие цветы, вовсю работали фото- и видеооператоры, гремела музыка... Через полминуты примчалась вторая машина -- зеленый "джип-мерседес", за ним -- ярко-желтый, замызганный до крыши "форд-бронко". Гонщиков обнимали, фотографировали, наперебой пожимали руки. -- Ну вы как знаете, -- сказал Артист, -- а мне недосуг. Пора приниматься за дело, за свои прямые обязанности. И, нацепив на голову здоровенные профессиональные наушники, повесив на шею фотокамеру "Поляроид" и диктофон, рассовав по карманам несколько кассет, Семен с азартным видом кинулся с микрофоном наперевес в самую гущу толпы, туда, где под палящим солнцем теребили усталых гонщиков настырные журналисты. Нахально расталкивая коллег, он начал остервенело пробиваться к победителям. -- Ну... артист! -- невольно восхитился Михаил. -- Недаром у него и прозвище такое, -- засмеялся Муха. --Да уж... знаю, -- кивнул подполковник. -- Как не знать... А машины раллистов все прибывали и прибывали. Отмечались, заполняли квитанции, получали штрафные очки, минуты и часы, рассчитывались по номерам выезда на трассу на завтрашнем утреннем старте -- лидеры, аутсайдеры, середнячки. На ночевку для отдыха, ремонта и подготовки техники и экипажей к началу завтрашнего этапа городские власти выделили большую площадку под толстыми тенистыми деревьями. Здесь и был разбит до утра шумный пестрый лагерь автобродяг и путешественников. Ко второй половине дня съехались уже все участники, и сбившийся в огромную кучу табун пестрых машин являл собой весьма экзотическое зрелище. -- Ну, как, как? -- воздевая руки к бледным от зноя небесам, простонал Артист, глядя на разноцветную мешанину кузовов, капотов, фургонов и всякой прочей вспомогательной техники. -- Как тут можно что-нибудь раскопать? Олег и Михаил молчали, лица выражали озабоченность. -- Было бы у нас хоть времени побольше, -- продолжал Артист. -- Тут же надо облазить, общупать, обнюхать каждую тачку. -- Не морочь себе голову, -- сказал Михаил, -- если топливо здесь, думаю, оно еще пока у наших. Давайте решать, как будем действовать. -- Где оно в принципе может находиться? -- задумчиво спросил Артист. -- Ведь в карман эти растворчики, надо понимать, не зальешь -- так? -- Ну как где? В топливных канистрах, наверное. В разных емкостях, -- предположил Муха. -- Может, даже в покрышках. -- По нашим сведениям, -- сказал Михаил, -- с завода, где производят компоненты, исчезло по пять литров каждого вещества. Будем искать. -- Как в сказке, -- воскликнул Муха, -- пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что... -- Как раз наоборот! -- с наигранным оптимизмом заявил Артист. -- Перед Иванушкой-дурачком у нас масса преимуществ. Мы знаем: один из компонентов -- тяжелая черная жидкость. Следовательно, и емкость с ней будет гораздо тяжелее, чем если бы в ней было налито масло или, скажем, тот же бензин. Все очень просто! -- Выходит, -- сказал Муха, -- мы должны перепробовать на вес все банки и канистры? Наверное, их неплохо охраняют, не спускают глаз. -- Согласен, но предложи тогда что-нибудь более конструктивное, -- вспылил Артист. -- Как говорит Пастух, -- сказал Муха, -- думать надо, мужики, думать. Если топливо здесь, его ведь кто-то везет! И этот кто-то свою посылку должен кому-то передать. То ли встречному каравану, то ли каким-нибудь кочевникам... Так что надо просто установить жесткое посменное наблюдение. Может, что и заметим. -- Ясно! -- рубанул Артист. -- Идей навалом, а пользы чуть. Через трое суток мы выйдем к границе Рашиджистана. На его территории пробудем не более пяти -- семи часов. За это время все и должно решиться. На трассе сейчас осталось шесть наших машин. Три внедорожника, две вспомогательные и техничка... -- Прошу прощения, -- поднял руку Муха. -- А как же машины наших мажоров? Сопредседателя оргкомитета, потом этого парня из Российского фонда спорта? Получается уже восемь! -- Верно, -- кивнул Артист, -- забыл. Значит, восемь. Что касается наблюдения, полностью согласен. Начнем сегодня же. Нынешней ночью. * * * ...И вторая ночь после свидания с Клоковым прошла для Роберта Николаевича мучительно и беспокойно. Все основные решения по всем печальным вопросам были приняты еще накануне, и он отключил домашний телефон. Он уже не знал, что здесь принадлежит ему, сумели ли проникнуть в его квартиру "соратники" тех, что убили Черемисина, оставили ли свои невидимые устройства или нет. Им овладело холодное ожесточение, как когда-то в молодые годы, когда он студентом выступал на ринге на первенстве Москвы за свой МВТУ и, проигрывая по очкам, имея в предыдущих раундах два нокдауна, все-таки сумел вырвать победу за двадцать секунд до последнего гонга. Правда, теперь расплата за проигрыш была бы иной... фактически он подчинился Клокову, согласился стать пособником. В конце концов, это не значило ничего. Чтобы выжить в смертельном бою, порой идут и не на такое. Решение было принято к утру пятницы, и, проспав всего три часа, он встал бодрый, хладнокровный, заряженный энергией. Приехав на работу, он ждал с нетерпением наступления вечера и в шестом часу вновь посетил в сборочный цех. Все было выполнено в точном соответствии с его распоряжениями. Он обошел со всех сторон стоящие друг за другом блоки с двигателем и макетом. Теперь, укутанные двойным чехлом, окруженные ребрами монтажных ферм, они стали и вовсе не отличимы. Все люди, работавшие в цехе, собрались возле него. -- Вот и все, Роберт Николаевич, дело сделано, -- сказал начальник монтажно-сборочного цеха. -- Как вы велели. -- Так где какой? -- тихо спросил Стенин. -- А попробуйте угадать. -- Уже пытался, но не смог, -- развел он руками. -- А как по весовым данным? -- Примерно одно и то же. Кстати, Роберт Николаевич, сегодня здесь опять работала следственная бригада. В связи с несчастным случаем... -- Ну так что? -- Все люди были другие. Ни одного из тех, что были вчера. И как нам показалось, этих новых причины гибели Мефодьева интересовали меньше всего. Уж больно зорко они приглядывали за нашей работой. -- Та-а-ак... -- протянул Стенин. -- Из них кто-нибудь тут вертелся? -- Само собой... Вопросы разные, вроде как не по делу... Но мы их старались близко не подпускать. -- Но все-таки кто-нибудь близко подходил? Ведь вы работали, могли и не заметить. Инженеры-сборщики переглянулись. -- Конечно, -- сказал один из них, -- могли и недосмотреть... Их было одиннадцать -- все блестящие специалисты, виртуозы своего дела, по гроб жизни преданные этому огненному железу. Он знал их много лет и верил им всем. -- Вы сделали все, что могли, -- сказал Стенин. -- Благодарю вас. Как только немного оправимся и найдем какие-нибудь деньги, все будут премированы. А сейчас я хотел бы, -- он опять понизил голос, -- чтобы в цехе осталось не более трех человек. Он указал на троих. И когда все ушли и они остались вчетвером -- четыре маленькие фигурки в белом в огромном пустом цехе, где вокруг все напоминало декорации фантастического фильма, Роберт Николаевич сказал: -- Сейчас мы с вами проделаем чрезвычайно важную манипуляцию. Эти следователи, или кто они там, наверняка оставили пометки, чтобы эти блоки можно было различить. Мы должны эти пометки найти. Непременно. Возможно, это какая-то сущая мелочь, но мы обязаны ее обнаружить. Будем искать хоть до утра. -- Но зачем, Роберт Николаевич? -- Объяснять не стану. Но мы должны это сделать. Хотя бы в память о тех, кого убили позавчера. -- Убили?! -- его подчиненные ошеломленно смотрели на него. -- Да, убили, -- сказал он. -- А теперь приступим к делу. Двое осматривают этот блок, двое -- второй. А после меняемся местами. Долго им искать не пришлось. На нижней внутренней поверхности металлической фермы, в которой был намертво закреплен один из гигантских зачехленных цилиндров, была прилажена на магните едва приметная черная коробочка. Нашедший, подозвав остальных, не без труда отделил ее от массивной металлоконструкции. -- Ого! Сильный магнитик... -- Понятно, -- осмотрев коробочку, сказал Стенин. -- Наверняка микропередатчик. Легко установить, почти невозможно оторвать. Обнаружить, если не искать специально, тоже почти невозможно. Какой здесь блок -- движок или макет? -- Здесь настоящий, -- сказал один из инженеров. Стенин усмехнулся. Сколько раз в детстве, еще в мальчишескую пору, начиная с чаплинских картин, он хохотал, когда герои фильмов, запутывая недругов и путаясь сами, менялись неотличимыми чемоданчиками или шляпными коробками. Теперь это была не комедия. Подменить требовалось не чемоданчик, и не затем, чтобы повеселить зрителей. Тут все было всерьез, и оттого -- удастся подмена или сорвется -- зависело, видимо, слишком многое, в том числе и его собственная жизнь. -- А теперь, -- сказал Стенин, -- мы произведем маленькую рокировку... По его приказу один из инженеров подъехал на мощном тягаче-мотокаре и откатил в сторону платформу с первым блоком. Минут через десять они поменяли их местами, и Стенин вновь вернул на соответствующее место, теперь уже макета, микропередатчик на магните. -- Ну вот и все, -- сказал он. -- Спасибо вам. Спасибо, что не задаете лишних вопросов. И вот еще что... Запомните -- если об этой рокировке хоть кто-нибудь узнает, все мы неизбежно отправимся вслед за Мефодьевым и Андреем Терентьевичем. И прежде всего я сам. Они молча вышли из цеха, обменялись рукопожатиями и разошлись. * * * Как всегда летом на юге, ночь наступала внезапно, горсти сверкающих звезд рассыпались по черному небу, от Каспия повеяло прохладным ветром. Разноязыкий шумный лагерь устраивался на ночлег у подножия горы, образуя на обширной площадке под густыми деревьями отдельные островки-становища: французы с французами, немцы с немцами, голландцы с голландцами... Российский лагерь -- два оставшихся экипажа из Москвы, один из Питера, автоприцепы поддержки и "джипы" руководителей команды -- оказался почти в центре площадки, так что вести за ним скрытое наблюдение было весьма затруднительно. На исходе дня Артист уже успел свести знакомство со многими, в том числе и с членами российской команды и даже заполнил первую кассету путевыми заметками. Настроение у раллистов-россиян было кисловатое: о призовом месте уже давно никто не помышлял, лишь бы вконец не осрамиться, дотянуть кое-как до последнего этапа. Все устали, издергались, успели, как водится, переругаться, так что назойливые расспросы нахрапистого парня восторгов ни у кого не вызывали. Отвечали неохотно, глядя в сторону, и на всех лицах легко угадывалось желание послать его куда подальше. А он все не уходил, все крутился со своими проводами и микрофонами, как бы между делом поправлял на груди карточку аккредитации, бесцеремонно залезал и усаживался в машины, короче говоря, как и все его ушлые собратья по ремеслу, давал понять, что он всюду и везде у себя дома. Кончилось тем, что из одной из техничек, куда этот бойкий репортерчик тоже попытался было сунуть свой длинный нос, неспешно вышел голый по пояс двухметровый соотечественник и вплотную приблизился к нему. Толстенные мускулистые руки великана чуть ли не до плеч были в черных разводах машинного масла. -- Не чувствуешь ничего? -- с некоторой угрозой поинтересовался он у Семена. -- То есть в каком смысле? -- не без заносчивости вскинулся Артист. -- А в таком, что достал ты уже всех, понял? Не до тебя тут. Устали люди, а ты жужжишь и жужжишь... Канай отсюда! Чтоб не видел я тебя больше! -- Обидно, -- сказал Семен. -- До чего же обидно. Мы с коллегами только ради вас вышли на эту чертову трассу. Можно сказать, единственные ваши болельщики. А вы, так сказать, меня мордой об стол? Спасибо! -- Да ладно, ты нас тоже пойми, -- сменив тон, пробасил парень. -- Если бы только один ты доставал, а то все лезут и лезут к нам. Были бы мы впереди -- еще понятно, а то... -- Да кто хоть лезет-то? -- Да всякие тут вроде вас. Позавчера вот канистру с тосолом сперли, представляешь? А кому он, спрашивается, нужен, тосол? -- Ну вот! -- сказал Семен. -- А говорите, никаких приключений... -- Да ведь что смешно-то, -- уже вполне миролюбиво продолжил механик, -- вчера сперли, а сегодня приехали -- глядь! -- стоит на месте как миленькая. И тосол на месте. -- Ну вот и хорошо, -- сказал Семен. -- Чего ж хорошего-то? -- снова рассердился парень. -- Тосол, блин, вернули, глядим -- е-мое! Канистры с маслом нет! Как тебе это нравится? -- Во дела! -- изумился Артист. -- А что за масло-то? Будто своего нету. Может, особенное какое? -- Масло, конечно, что надо! -- сказал парень. -- Специальное, со спецприсадками, для танков. Насилу добыл. -- Это что, черное, что ль, такое? Парень хотел уж было ответить, но не успел. Из-за фургона технички неожиданно появился высокий широкоплечий господин лет сорока в роскошной спортивной куртке, тонких золотых очках и с черным приемопередатчиком "уоки-токи" в руках. -- Вас, собственно, что интересует? -- не слишком доброжелательно поинтересовался он, вплотную подойдя к Семену. -- Кто вы такой? Семен не без гордости ткнул себя в грудь, где висела целлофанированная карточка участника с впрессованной цветной фотографией и личными данными: "Пресс-служба оргкомитета". "Авторадио" -- Москва. Аркадий Белецкий. Специальный корреспондент" -- и, широко улыбаясь, протянул руку для пожатия. -- Рад приветствовать вас, Леонид Павлович! Забыли? Вы же сегодня оформляли нас -- журналистов вне конкурса. Добрый вечер! Днем, как только притащились измотанные россияне, Муха представил свой экипаж для прохождения процедуры регистрации. Тогда же "Аркадий Белецкий" прочитал надпись на такой же карточке, приколотой к широкой груди руководителя российской команды, и узнал, что это сам сопредседатель оргкомитета ралли от Российской Федерации Леонид Павлович Добрынин. Появление журналистов он встретил без всякого энтузиазма, осмотрел подозрительно и, не удержавшись, выговорил за опоздание: -- Вы были заявлены черт знает когда, почему только теперь явились? Я вас в Москве что-то не помню... Без меня уже, что ли, там аккредитовали? Вас только не хватало на мою голову... Ну ладно, документы в порядке. Можете присоединяться и ехать. Вглядевшись, он тоже сразу узнал Семена, но руки не подал. -- А... пресса! Ну так что вам надо? -- Вы же понимаете, Леонид Павлович, работа у нас специфическая, хочется найти что-нибудь остренькое, занятное, чтобы, знаете ли, разогреть радиослушателя... И он привычно поднял включенный на запись диктофон на черном ремешке. -- Несколько слов для всех поклонников и любителей российского автоспорта... Друзья, мы находимся на бивуаке после очередного этапа... -- А ну-ка спрячьте свою шарманку! -- грубо оттолкнул от себя диктофон Добрынин. -- Ничего говорить я вам не собираюсь. Люди заняты, не до вас. Так что... -- Да понимаете, нам просто нужны какие-нибудь живые эпизоды... -- заулыбался Семен. -- Что-нибудь смешное... Вот ваш товарищ сейчас рассказал: кто-то повадился всякую ерунду воровать. То тосол, то масло... Можно шикарный материал забабахать -- "Барабашка на ралли". Представляете? Семен не успел еще договорить, а лицо Добрынина уже резко изменилось. Нагловатый начальственный гонор сменился еле скрываемым смятением. -- Что? Что такое? 0-очень интересно! -- часто дыша, почти задыхаясь, он быстро повернулся к механику. -- Ты чего это тут разные байки плетешь? Почему я ничего не знаю? Какой тосол? Какое масло? Мне первым делом обязан был доложить! Мне, понимаешь, а не всяким тут... Было же сказано -- близко никого не подпускать! -- Да ерунда, Леонид Павлович, -- упавшим, испуганным голосом заговорил парень, -- говорить-то не о чем. -- А коли не о чем -- так и молчи в тряпочку! Я же предупреждал -- не разевать хлебальник. Украли, не украли -- никого это не касается. Тебя для чего в команду брали? И повернул к Семену побагровевшее лицо с жесткими голубыми глазами. -- В общем, топайте отсюда. Никаких интервью! Вон французы лидируют -- их и трясите. Еще увижу здесь -- аннулирую аккредитацию, ясно? Семен трагически воздел руки, но спорить не стал и отправился восвояси. Но он явно повеселел и приободрился. Кажется, это было самое ценное интервью, которое он взял за этот день. Обо всем, что удалось узнать, через десять минут он во всех деталях поведал своим спутникам и дал прослушать запись. -- Молоток! -- похвалил Михаил. -- Ай да господин Добрынин! Кажется, наш командор что-то знает. И о-очень боится... -- Я тоже так думаю, -- сказал Семен. -- Иначе с чего бы, спрашивается, ему так раскочегариться? Считаю, топливо -- тут. Нынче ночью выходим на зверя. Танковое масло этому "барабашке" тоже ни к чему. А нам позарез надо узнать, у кого тут острый приступ клептомании... Лагерь раллистов жил своей удивительной, ни на что не похожей ночной жизнью. Всюду -- в спальных мешках, в палатках, прямо в машинах, а то и на крышах своих "джипов" спали гонщики. Измотанные дорогой, ежесекундным бешеным напряжением, спали скитальцы, великие мастера, знаменитые чемпионы и вечные аутсайдеры, герои и честолюбцы, фанатики скорости, рабы и мученики азарта, мужчины и женщины, для которых запах бензина, рев мотора, безумная тряска и близость опасности заменили все, что влечет и ценится в этой жизни. Вокруг спящих возились механики. Почти все машины стояли с задранными капотами, многие были наклонены на опрокидывателях. Над открытыми моторами, как светлячки, витали в темноте огни ярко горящих ламп-переносок, постукивали гаечные ключи, шипели насосы, то там, то здесь взревывали моторы и клацали железом отвертки, монтировки, домкраты... На каждом островке действовали свои законы, свои правила, царили свои отношения. Но всюду, при каждой команде, имелись дежурные часовые, которые зорко следили за тем, чтобы ни один чужак не нарушил означенные веревками и канатами границы их островка и не прикоснулся к машинам -- слишком много сил, денег и надежд было вложено в эти состязания, слишком значительны были ставки. Там, где сгрудились машины россиян, тоже шла работа по отладке, ремонту и регулировке техники. А присматривал за работой один из гонщиков, поставленный на дежурство... -- Нет, -- оценив положение с верхней точки, пробормотал себе под нос Муха. -- При таком раскладе сезон охоты можно сразу закрывать. Тут никто не сунется -- ни черный, ни белый, ни красный, ни оранжевый. Народ на стреме, бдят в оба. Без шума не подберешься. -- Согласен, -- сказал Артист и чуть подстроил фокусировку бинокля. -- Но только если наш кулик -- с чужого болота. А если... со своего? Если друг-приятель? Кунак и кореш, так сказать... А если взглянуть повыше? Кто ж его шуганет? Лично я остаюсь тут и охоту продолжаю. С сильными биноклями у глаз они сидели вдвоем в полной темноте неподалеку от лагеря. Город спускался с горы амфитеатром и, забравшись на невысокую кровлю улицей выше, они видели всю панораму живописного автостойбища. Михаил остался внизу, он был на связи и напряженно ждал сигнала от наблюдателей. Довольно долго просидели они так... без всякого результата. -- Может, зря сидим? -- прошептал Олег. -- Скорей всего, на тосол никто больше не польстится. -- Скорей всего, -- так же тихо ответил Семен, -- но лучше все-таки перебдеть, чем недобдеть... -- А как твое... шестое чувство? -- Знаешь... что-то там маленько... шевелится... Прошло еще часа полтора. Становилось зябко и скучно. Внимание рассеивалось. Очевидно, на сей раз шестое чувство Артиста и дало сбой. И тут его внимание привлекла маленькая мужская фигурка, осторожно пробирающаяся между рядами машин. Легко двигаясь по опустевшему, безлюдному лабиринту, то попадая в тень, то снова на миг оказываясь в пятне света, то приближаясь, то удаляясь, человек в темной майке и длинных темных шортах тем не менее мало-помалу продвигался по спирали к стоянке российской команды. -- Внимание, -- сказал Семен и, толкнув в бок Олега, поймал в поле зрения бинокля эту фигурку. -- Видишь? -- Вижу... Крадущийся человек явно старался быть незамеченным -- и если бы они не заняли "командную высотку", то там, внизу, за кузовами машин, пестрыми палатками, разноцветными навесами и колесами, скорее всего, так и не засекли бы его странных блужданий. -- Смотри, Семка... -- прошептал Муха. -- За ним тащится другой... Первый его не видит. Поймал? -- Ага... вот он... Ну дела, блин. Лица никак не рассмотрю... И у первого фейса не разглядеть... -- Все-таки недаром мы тут торчали... Передай вниз, дай корректировку "третьему". Еще днем, при свете солнца, беззаботно шатаясь по лагерю, они составили план-схему расположения на площадке всех команд, а вернувшись к Михаилу в "лендровер", тщательно воспроизвели этот план, разбив на зоны и квадраты. Артист щелкнул "зажигалкой" и поднес ее ко рту. -- Внимание! Зона четыре, между квадратами семь и девять, в направлении квадрата двенадцать. Вижу двоих. Оба в темном. Второй явно следит за первым. Продолжаю наблюдение. -- Понял, -- отозвалась "зажигалка". Логика движения первого человека казалась необъяснимой. Можно было подумать, что бедняга заплутал в переходах между стоянками разных команд и никак не найдет нужного направления к какой-то цели. Но вот он остановился, и Олег увидел, как человек поднес что-то ко рту, проговорил несколько слов и, скользнув в черную расщелину между двумя высокими фургонами, растворился во тьме. В это время Семен заметил, что из-за угла серого фургона российской технички выглянул еще какой-то человек с длинными волосами, тоже в темной одежде. Он крадучись подобрался к лесенке, ведущей к двери заднего борта, поднялся на две ступеньки, воровато огляделся, но вдруг, вероятно, заметив что-то, испуганно скатился вниз, опрометью бросился в сторону и оказался за пределами территории российской стоянки. Секундой позже Семен понял, кто вспугнул его. Из тени стоящей метрах в пятнадцати "Нивы" осторожно вышел еще кто-то -- высокий, в спортивной кепке с длинным козырьком и в очках. Он, прячась за машины, двинулся за длинноволосым. В руке его был пистолет. -- Вижу еще одного, -- быстро проговорил Муха. -- У него ствол. По-моему, наши клиенты размножаются простым делением. --Да уж, -- отозвался Артист. -- Круто заваривается... И он немедленно передал вниз, Михаилу, как складывается ситуация. Длинноволосый человек, выбравшись из российского лагеря, очень быстро уходил по узким коридорам. Тот, что с пистолетом, следовал за ним, понемногу отставая. Но вот убегавший, очевидно получив сигнал, резко свернул, приблизился к той щели, где прятался человек в шортах, и тоже исчез в черноте. Человек в кепке и при оружии опасливо вошел в тот же проулок, остановился, всматриваясь в темноту, потом двинулся вперед и прошел мимо них буквально на расстоянии вытянутой руки. Он отошел уже достаточно далеко, не меньше чем на сорок -- пятьдесят метров, когда из тени выскользнул человек в шортах и, явно стараясь привлечь к себе внимание, побежал в сторону. Он достиг своей цели -- услышав его шаги, человек с пистолетом повернул назад и бросился вдогонку за убегавшим, но сбился в направлении и оказался "в другом проходе лабиринта. Все это, несомненно, произошло на глазах неизвестного, который поначалу следил за человеком в шортах. Но когда длинноволосый, оставшись один, выждал с полминуты и стремглав кинулся обратно к российской стоянке, он поспешил за ним. -- За кем следить-то? -- растерялся Муха. -- Расползаются, как тараканы. -- Держи в поле зрения парня в шортах и амбала с пистолетом, а я понаблюдаю, куда бегут двое других... Артист увидел, что длинноволосый человек, петляя и лавируя, кратчайшим путем вернулся к российской стоянке, свободно шагнул за канатное ограждение, спрятался среди машин, потом снова показался и, быстро поднявшись по лесенке, отпер дверь заднего борта российской технички и скрылся внутри. Сомнений не оставалось -- он намеревался довести до конца то, что ему помешали сделать. Через минуту он выскочил -- в руке его был, судя по всему, тяжелый пакет. Опасливо оглядевшись и ничего не заметив, он быстро заполз под днище технички. -- Атас! -- сквозь зубы, захваченный охотничьим азартом, выговорил Артист и торопливо включил передатчик "зажигалки". -- "Третий", "третий"! Проникновение в нашу техничку! Человек в темном, длинные волосы... Что-то вытащил, но не ушел, забился под нее. За ним следят -- но он этого не видит. Стоп! Мелькнул огонек -- видно, зажег фонарик. Что он там делает, рассмотреть не могу. -- Видите его? -- скрипнула "зажигалка", и даже по этому искаженному голосу они легко ощутили волнение Михаила. -- Сейчас нет, но он там. -- Я потерял тех двоих! -- воскликнул Муха. -- Кто-нибудь -- быстро ко мне! -- прозвучал приказ Михаила. -- Второй остается. Корректирует передвижения первого. Я сам сейчас не могу... Как поняли? -- Понял, сейчас буду, -- ответил Семен, и, выключив "зажигалку", быстро сказал Мухе: -- Плевать на тех. Следи за фургоном. Поможешь мне отсюда сориентироваться... Вернусь вниз -- выведешь на техничку. -- Давай скорей! -- крикнул Муха. Артист на прощанье крепко стиснул плечо товарища и, поправив бинокль на ремне, ловко и бесшумно спрыгнул с кровли и помчался бегом вниз по проулку в сторону лагеря... Бежать было недалеко -- минуты две, не больше... Фонарей на узкой улице было мало. В темноте то там, то здесь принимались лаять собаки. Семен уже видел внизу под деревьями на отдельной стоянке внеконкурсных машин чуть белеющий силуэт их "лендровера", как вдруг кто-то метнулся из темноты, подставил ему подножку, и он с размаху упал на каменистую мостовую... Оставшись один, Олег неотрывно следил за происходящим на территории российского лагеря. Через пару минут в черной тени под днищем технички снова ненадолго вспыхнуло пятнышко света от фонарика и погасло. И тут же человек, лежавший под фургоном, выбрался с другой стороны, поднялся, отряхнулся и спокойно пошел в сторону японской команды. -- А-а, черт! -- Муха чуть не взвыл от досады и бессилия: никакого пакета в руках уходящего уже не было. То ли оставил там, под широким днищем технички, то ли просто выбросил за ненадобностью, то ли все-таки успел уже передать кому-то, не замеченному ими. Не отрываясь от бинокля, Олег щелкнул "зажигалкой". На связь вышел Михаил. Семен не отзывался. Муха коротко сообщил в лагерь о происходящем. -- Зараза! -- возбужденно пискнула "зажигалка". -- Где Семен? Куда он делся? -- Рванул к тебе... Я и сам не пойму, где он... Слушай! Возможно, пакет пока еще там, под нашей техничкой. Могли бы взять. -- Я далеко. Наведи Семена. -- Рад бы, только где он? А в поле зрения бинокля происходило что-то непонятное. Тот, что вылез из-под фургона, миновал стоянку японцев, чуть задержался около американцев. Теперь он уже не таился, вел себя совершенно непринужденно -- просто прогуливался, дышал кислородом. Двигался этот человек удивительно легко, спортивной поступью -- вот вышел за пределы лагеря, вот удалился в темноту, вот показался с другой стороны и вновь вернулся в его границы... Похоже, он шел по кругу. Увеличение было достаточно сильным, но лица по-прежнему нельзя было рассмотреть из-за прядей темных волос, падавших на глаза. Он вновь возвращался к российскому лагерю, но уже с другой стороны, так что Олег мог видеть его только со спины. Следивший за ним неизвестный, пригнувшись, двигался по его следу. И тут где-то в лагере хлопнул выстрел, за ним -- второй... Длинноволосый сначала кинулся вперед, потом метнулся назад. Прильнул к борту какой-то темной машины, и на миг слился с ней. В лагере поднялся переполох. Олег видел, что многие технари оторвались от работы и с недоумением смотрят в ту сторону, откуда раздались выстрелы, люди из разных команд повыскакивали из палаток. На звук выстрелов из-за деревьев в направлении лагеря раллистов выбежала чуть ли не рота одинаковых молодых людей в тюбетейках -- не иначе все те же утренние местные гебисты, -- и они взволнованно забегали по периметру площадки, видимо не понимая, что произошло. Тут у Олега в кармане курточки задрожала "зажигалка". -- Слышал? -- встревоженно спросил Михаил. -- Ясное дело! Что стряслось? Где Семка? -- Сгинул куда-то. Видно, что-то случилось. Оставайся пока там и продолжай наблюдение... -- Есть! Муха по-прежнему следил за тем, что происходило в лагере. Артист не появлялся. Человек в шортах исчез. А тот, что держал в поле зрения длинноволосого, продолжал скрытое наблюдение за своим объектом, прячась за крылья, бамперы и капоты высоких "джипов". И тут Олег понял, что заставило длинноволосого отступить во тьму. Из-за поворота, озираясь, торопливо вышел тот высокий в спортивной кепочке, но пистолета в его руке уже не было. Встревоженно оглядываясь, но уже не таясь, он быстро проследовал к стоянке россиян, и его тотчас обступили, возбужденно размахивая руками, несколько человек. Длинноволосый, по-прежнему не замечая наблюдателя, быстро зашагал в том же направлении к стойбищу россиян. Это шел он, несомненно, но приметных длинных волос на его голове уже не было... -- А... ч-черт! -- тряхнул головой Олег. -- Скинули паричок... А бывший длинноволосый беспрепятственно оказался внутри ограждения у российских автомобилей, подошел к человеку в кепке и о чем-то торопливо заговорил с ним. Тот кивнул и вместе с двумя или тремя механиками тут же шагнул куда-то в сторону и скрылся в темноте. Оставшись один, пришедший обошел техничку, сунулся под нее, быстро вытащил пакет из-под заднего моста, стремительно вернулся с ним обратно в фургон, пробыл там не больше десяти секунд и снова оказался снаружи, но уже с пустыми руками. Потом устремился туда, куда ушли остальные. Но двигался уже неспешно, расслабленной, ленивой походкой. А тот, что все это время следил за ним, пошел в сторону от российского лагеря и пропал за машинами. Артиста крепко держали двое. В лицо ударил, ослепив, луч яркого фонаря. Он уже понял -- угодил в руки туркменской службы безопасности. -- Ай-яй-яй, как нехорошо! -- прозвучал рядом укоризненный голос с сильным акцентом. -- Совсем нехорошо. Такой молодой, такой красивый... -- Вы не имеете права! -- возмутился Артист. -- Я российский журналист! Вот мои документы. Пожалуйста, убедитесь! -- Какой российский журналист, почему российский журналист? Все журналисты вон там, в лагере. А это зачем? -- Рука говорившего постучала по биноклю. Ослепленный лучом фонаря, Артист слышал только голос. Его трясло от досады и нетерпения. В любую секунду там, внизу, все могло измениться. "Вот вляпался, -- думал он. -- Хотя по-своему они, конечно, правы. Не придерешься". Выкручиваться надо было как можно скорей и без международных инцидентов. Тем более что "зажигалка" в кармане рубашки раз за разом оживала и начинала трепетать. -- Сейчас все объясню, -- лихорадочно импровизировал Семен. -- Мы тут жили, когда я был мальчишкой, в Красноводске. Двадцать лет не был здесь, понимаете? А на рассвете выезжать. Когда еще окажусь? Решил пройтись немного, найти свой дом... -- На улице какой жил? -- спросил из-за спины один из тех, что заломили ему руки. -- На улице Ленина, -- без запинки отрапортовал Семен. -- Улица Ленина, дом три... -- Вот интересно! -- воскликнул человек. -- Дом три. А я жил -- дом пять. Только не помню тебя. -- Какое там помнить, -- махнул рукой Семен. -- Мы же мальчишками были. Да и жили мы тут недолго. -- В школу какую ходил? -- Какая школа, мне пять лет было, -- удивился Семен. -- Ну и пошел посмотреть... -- продолжил он. -- А зачем ночью? -- Так днем некогда было, работал. Никто же не сказал, что ночью нельзя... -- Семен улыбнулся, постаравшись вложить в улыбку все свое обаяние. -- Туркмены добрый народ, -- сказал он с легким укором, -- так у меня с детства в памяти отложилось. Столько лет мечтал сюда попасть, вот и попал... Ладно, ведите меня куда хотите! Будет скандал, кончится плохо для вас, не для меня. Ваш мудрый президент, великий и славный туркмен-баши, ведет свободный Туркменистан дорогой мира и сотрудничества. Так неужели вы хотите помешать своему президенту? -- Хи-итрый... -- засмеялся человек. -- Нет, я не хитрый, -- с пафосом воскликнул Семен. -- Меня незаслуженно оскорбили и обидели. Я шел по улице, и на меня напали! Ну что же, что же вы не ведете меня? Ведите! Но они почему-то не двигались, заговорили по-туркменски. "Хороший знак... -- подумал Семен. -- Советский человек остается советским. И ничего с этим не поделаешь