о за ними. Все трое понимали: то, чего они опасались больше всего, могло произойти в любую минуту. И может быть, заветного груза уже давно не было в сером фургоне с надписью "Россия -- спорт". Вполне вероятно, что его успели уже передать и перепрятать, а тогда... Что "тогда" -- они старались даже не думать. -- Не люблю трафаретов, -- сказал Михаил. -- Но я летчик. У нас есть понятие "стандартное решение". Обычно оно оптимальное, потому что всегда оплачено кровью. Считаю, схема, опробованная в Красноводске, себя оправдала. Только были бы условия, чтобы занять высоту и вести наблюдение. Но в лагере надо оставить двоих на связи с наблюдателем. Его задача -- корректировать и направлять. Другие предложения будут? -- Загнемся, -- сказал Муха. -- Мы и так уже без задних ног. Порули, блин, на таких дорогах. Честно сказать, я раза два чуть не свалился в пропасть. -- И я тоже, -- сказал Артист. -- Вроде все ясно, а голова на руль падает. А впереди еще вон сколько! И все труднее и труднее. -- Ясно, -- сказал Михаил. -- Тогда распорядок такой -- по прибытии на ночевку, двое дежурят, третий спит. В три смены. В случае чего -- будим спящего и работаем втроем. Но эта ночь в отличие от прошлой пролетела без всяких событий. Никакой возни, никаких сомнительных передвижений. Видимо, тяжелейший участок вымотал всех, А на следующий день в пять утра ревущий караван, заметно поредевший, вновь отправился в путь. Только теперь они осознали мудрость принятого накануне решения -- хотя бы немного отоспаться. Все трое чувствовали себя значительно бодрее и были готовы к новым испытаниям. -- Впереди Шуштер-Эль-Ахмад, -- сказал Артист. -- Последняя ночевка перед Рашиджистаном. Этой ночью, думаю, будет не до сна. Крысы зашебуршатся. Или мы просто круглые дураки. * * * Двое суток весь мир полнился догадками об исчезновении российского самолета-гиганта, следовавшего специальным рейсом в Сингапур, имея на борту изюминку предстоящего международного авиакосмического салона. Какие только гипотезы не высказывались журналистами относительно того, что могло случиться с воздушным судном и его экипажем после того, как целым рядом контрольных станций слежения и управления воздушным движением в девятнадцать сорок по московскому времени был получен сигнал бедствия. Как обычно, согласно международным правилам проведения полетов российская сторона обратилась ко всем странам региона, где мог находиться в тот момент Ан-124 "Руслан", бортовой номер 48-227 с просьбой дать разъяснения и предоставить российским и международным поисково-спасательным службам возможность осуществить необходимые мероприятия. А в случае, если какие-либо следы самолета будут обнаружены, поставить об этом в известность российские учреждения согласно принадлежности лайнера. На соответствующие запросы в экстренном порядке были получены данные радиолокационных станций по всему маршруту следования самолета вплоть до момента, когда с ним была потеряна связь. Они подтвердили, что до указанного времени полет проходил нормально, без отклонений по курсу и высоте, но тотчас после тревожного сигнала самолет изменил направление движения из-за технической неисправности и перешел в резкое снижение. Других данных ни у кого не было. Однако те же службы радиолокационного слежения в то же время отметили в соседней воздушной зоне маневры группы из нескольких неустановленных летящих объектов, которые некоторое время четко фиксировались радарами, но затем внезапно исчезли. На запросы в связи с этим все близлежащие страны заявили, что никакие их самолеты в тот момент в данном районе в воздухе не находились. Оставалось предположить только самое худшее... И во многих сообщениях газет, появившихся в те дни в обоих полушариях, с печалью говорилось о том, что близящийся грандиозный праздник авиации и космонавтики открыл счет своих жертв, еще не начавшись. Команды спасателей разных стран пытались обследовать с воздуха вероятные районы падения и гибели "Руслана", однако усилия их были безуспешны. Самолет летел над пустынной местностью -- горными массивами и безлюдными степями, все это происходило в вечернее время суток, так что момент трагедии мог остаться незамеченным. Истекали вторые сутки бесплодных поисков и неизвестности, когда было получено сообщение, распространенное ведомством военно-космической разведки Соединенных Штатов и через несколько часов подтвержденное аналогичным ведомством России. На фотографиях, переданных с разведывательного спутника, был отчетливо запечатлен крупный самолет на стоянке самой большой военно-воздушной базы в эмирате Рашиджистан. Посольство России и Международная организация безопасности воздушных полетов обратились к правительству эмира Рашид-Шаха с просьбой дать объяснения этому факту, так как подобные воздушные суда на данной авиабазе никогда ранее не наблюдались. Рашиджистан не спешил с ответом. Повторное прицельное фотографирование с орбиты того же самолета более сильной оптикой позволило рассмотреть на крыльях и фюзеляже опознавательные знаки и надписи. Так было неопровержимо установлено: на снимках -- исчезнувший самолет. Только после этого ситуация начала понемногу проясняться. Представитель Рашиджистана в Международном Красном Кресте устроил брифинг, на котором сотрудники авиационных и гуманитарных организаций и корреспонденты ведущих телеграфных агентств узнали следующее: на авиабазе действительно находится указанный самолет. Он был захвачен в воздухе группой террористов, с которыми в настоящее время ведутся безуспешные переговоры. Террористы не предъявляют никаких ни политических, ни экономических требований, однако угрожают уничтожить самолет вместе с грузом и экипажем в случае, если будет обнародовано место его пребывания. Именно этим, и только этим, вызвано то, что правительство Рашиджистана, исходя из соображений гуманности, было вынуждено уступить требованиям воздушных пиратов и в течение почти пятидесяти часов воздерживаться от каких-либо публичных заявлений. Выступавший на брифинге представитель эмирата особо подчеркнул, что переговоры с террористами проходят трудно и напряженно, опасность того, что они пойдут до конца в намерении выполнить свою угрозу, еще не снята, а потому просил всех заинтересованных лиц, международные организации и прессу воздержаться от распространения данной информации. Но уже через три часа тот же представитель распространил новое сообщение. Из него явствовало, что спецподразделениями страны был предпринят штурм самолета. В ходе операции захвата все террористы, общим числом четыре человека, уже покинув самолет, покончили с собой, подорвав мощное взрывное устройство. От их тел мало что сохранилось, опознание невозможно, но фрагменты останков могут быть предъявлены мировому сообществу. Ни самолет, ни его экипаж не пострадали и не понесли никакого ущерба. После завершения необходимых формальностей экипаж сможет беспрепятственно вылететь либо обратно в Россию, либо в пункт назначения -- Сингапур, либо в любое другое место по указанию своего правительства. Вслед за этим информационные агентства передали сообщение Москвы. В нем говорилось, что обстоятельства исчезновения и обнаружения самолета являются не до конца проясненными, так как сотрудникам российского посольства в столице эмирата Эль-Рашиде не было разрешено прибыть на авиабазу для встречи с экипажем самолета. Однако с летчиками установлена надежная радио- и телефонная связь. Они действительно живы и здоровы, комментировать случившееся отказались, однако дали косвенно понять, что не могут ручаться за сохранность груза, так как отдельные его части были увезены, а затем возвращены в транспортный отсек самолета. По согласованию с экипажем его командиру, пилоту 1-го класса Буянову, было предложено сразу же, как только появится возможность, покинуть эмират Рашиджистан и продолжить прерванный полет в первоначальный пункт назначения -- столицу Республики Малайзия. * * * Горы, горы, горы... Спуски и подъемы... Поворот за поворотом, поворот за поворотом... Неожиданно за крутым изгибом узкой каменистой дороги, переходившей в крутой спуск, они увидели, что внизу, где трасса опять круто уходила влево, что-то случилось. Там сгрудились несколько машин, дорога была перекрыта. Минут пять назад на разъезде они пропустили вперед серый фургон российской технички. Его не было видно внизу, и сердца всех троих невольно сжались. -- Давай! -- негромко выкрикнул Михаил, и Артист, сидевший за рулем, чуть ослабил ногу на тормозе, разгоняя машину под уклон. Они подлетели туда, где в конце спуска стояли друг за другом разноцветные "джипы". Людей около них не было -- все были у следующего поворота и, оцепенев, смотрели на что-то, закрытое скалой. Они вошли в толпу гонщиков, механиков, спортивных комиссаров и судей. Тут же были и тележурналисты Си-Эн-Эн и Би-Би-Си с видеокамерами, наведенными на ежесекундно готовый скатиться с обрыва в пропасть тяжелый серый фургон российской технички. Он накренился, перегородив дорогу, задней частью нависая над пропастью. Видимо, что-то случилось с передним колесом. Вот-вот должно было случиться непоправимое. Мокрый от страха водитель, тот самый здоровенный парень, выжав до конца педаль, удерживал тяжелый грузовик только тормозами. Ему надо было резко рвануть машину с места и стремительно вывернуть руль, но он оказался как раз на переломе дороги между крутым спуском и подъемом, а правое заднее колесо уже было на самом краю. Все понимали, что может произойти сейчас. Ближе всех к кабине с распахнутой дверью стоял Добрынин, лицо его было страшным. Но смотрел он не на водителя, а на серый борт фургона, словно просвечивая его насквозь остекленевшими глазами. Ни слова не говоря, Артист, Муха и Михаил, рыча от натуги, выворотили тяжеленный красно-бурый камень и, растолкав застывших людей, подсунули его под левое заднее колесо. В тот же самый момент, взревев дизелем, к переду грузовика подкатил серебристый "рейнджровер" английской команды. Тот англичанин, которого Муха и Артист приняли за водителя микроавтобуса, с удивительной ловкостью и быстротой зацепил трос за мощный бампер и заорал что-то по-английски водителю, отчаянно крутя в воздухе руками. Но смертный ужас, видно, парализовал парня за баранкой. Окаменев, он неотрывно смотрел в зеркало заднего вида, боясь и на долю секунды отпустить тормоз. Муха, маленький, стройный и верткий, как все классные каратисты, кошкой взлетел на подножку грузовика и, убедившись, что англичанин уже сидит за рулем своего "рейнджровера", резким ударом локтя отбросил тяжеловеса на правое сиденье и, успев сделать знак рукой англичанину, быстро до предела выкрутил руль вправо. Тот не промедлил, и дернул грузовик ни секундой раньше, ни секундой позже. Муха сбросил тормоз и, едва буксируемая машина сдвинулась в сторону от обрыва, так же быстро выкрутил руль влево. Техничка встала вдоль дороги, и Олег, врубив первую переднюю передачу, поставил ее на сильный ручной тормоз. -- Все! -- выдохнул он. Техничка стояла на краю, но ей теперь уже ничто не угрожало, надо было только сменить спустившее переднее колесо. Вокруг раздались аплодисменты. Муха выскочил из кабины и в знак приветствия помахал англичанину поднятым кулаком. И тот, высунувшись из машины и глядя назад, тоже поднял сжатый кулак. -- Нет, -- сказал в эту минуту Артист Михаилу, -- плюньте мне в рожу, если он англичанин! И сграбастал, крепко прижал к себе Олега, кажется еще не понимающего того, что он сделал. К ним подошел Добрынин. Он был в полном смысле слова зеленым от пережитого волнения. -- Спасибо вам! -- сказал он. -- Вы даже не представляете, как я вам благодарен! Откуда-то из толпы возник Штукин, подлетел невесомо, своей спортивной походкой. -- Ну а я вам что говорил, Леонид Павлович! Золотые парни! -- Да какие там золотые! -- с трудом выговорил Добрынин. -- Они не золотые... Но неужели вы журналисты? -- Вот он журналист, -- сказал Муха и ткнул пальцем в грудь Артиста. -- А я так... гонщик на выживание. -- Ба! -- воскликнул Добрынин. -- По-моему, я вас видел в Москве и как раз на гонках в Крылатском, в ту субботу. Я там был председателем жюри. -- Да нет, что вы, это я так... -- со смехом отмахнулся Олег, -- просто к слову пришлось. Но Штукин как-то особенно посмотрел на него, и Муха понял, что случайно сболтнул лишнее. -- Вернемся в Москву, -- сказал Добрынин, -- приходите ко мне, устрою вас на хорошее место. -- Спасибо, -- сказал Мухин и поспешил поскорей скрыться за спинами гонщиков. Он тоже узнал их. Там, в Крылатском, господин Добрынин под звуки фанфар надевал на Боцмана почетный знак победителя, а этот шустрый Штукин обряжал в тот белый костюм с хитрыми радиовисюльками, с которого все и началось. * * * И в этот вечер, как уже несколько дней подряд, Борис Лапичев, первый помощник вице-премьера Клокова, уже привычно включил телевизор в ноль двадцать пять, когда по Российскому каналу передавали очередной репортаж о ходе авторалли "Европа -- Азия". Компания Си-Эн-Эн, как всегда, вела прямые передачи через спутник прямо с места событий, а потом эти видеосюжеты расходились по всему миру, многократно повторяясь в информационных программах на всех континентах. Интерес Лапичева к гонкам был вовсе не праздный: каждый репортаж он записывал на видеомагнитофон, а затем внимательно просматривал каждый кадр. Согласно договоренности где-то на картинке непременно должен был мелькнуть Ричард Слейтон в красной спортивной кепке козырьком назад -- это был сигнал ему, мистеру Лапичеву, подтверждающий, что все проходит по плану, все о'кей. И в этот вечер он сидел у большого экрана своего "Панасоника", когда был показан ошеломляющий момент спасения российской технички, едва не сорвавшейся в пропасть. Сюжет был жуткий и сам по себе. Лапичев сидел, впившись в экран. На кадрах он узнал всех, с кем был связан в этой операции. Но было что-то еще, что не на шутку встревожило его. И только потом, при просмотре записи, когда он поминутно включал "стоп-кадр", скрупулезно просматривая каждую фигуру и каждое лицо, он понял, что заставило его так насторожиться. В толпе людей, оцепенело смотревших на обреченную машину, он заметил знакомый силуэт стройного горбоносого парня. Знакомым показался и тот юркий ладный водитель, что вскочил в кабину и в последний момент спас машину от неминуемой гибели. -- Не может быть! -- невольно вырвалось у него вслух, и холодный пот выступил на спине. Он отмотал пленку назад и вновь нажал клавишу "play". Ну вот, так-так -- горбоносый и этот нежданный спаситель еще с каким-то парнем, надрываясь, волокут огромный камень и заталкивают его под задние колеса фургона... Вот этот маленький отчаянно-ловко взлетает на подножку, резким профессиональным ударом отбрасывает водителя-тяжеловеса и усаживается на его место за руль. Лапичев включил "стоп-кадр", отпер сейф и достал кассету, снятую той ночью в загородном особняке, когда они сидели рядом с Клоковым, спокойно рассматривая парней внизу, в каминном холле. Сомнений не было -- это были они, Злотников и Мухин! И если они были там, то, стало быть... Он снова вернулся к просмотру записи репортажа с гонок. Было еще что-то, и это "что-то" он нашел. И снова включил "стоп-кадр". Хотя снято было издали и не очень четко, он узнал еще одного человека. Выглянув из окна серебристого "рейнджровера" и приветственно подняв кулак, на него с улыбкой смотрел тот, кого они пытались найти уже не один день. Это был Чернецов, их Чернецов, который столько знал и на котором было завязано столько нитей и узелков. Лапичев был слишком умен, чтобы хоть на секунду допустить совпадение или случайность. Таких случайностей быть не могло. Он выключил аппаратуру и вышел на балкон. Послезавтра ему вылетать в Париж. Ну а дальше... Дальше -- понятно. Пусть дорогой Герман Григорьевич сам расхлебывает кашу, которую заварил. Без него, Бори Лапичева, вряд ли ему это удастся. Впрочем, при таком раскладе уже и Лапичев бы не помог. Главное теперь -- несмотря ни на что -- довести до конца свое. Он взглянул на часы. Через двадцать минут -- сеанс связи. На его балконе висела большая тарелка спутникового телевидения. Никто не знал, что эта антенна могла работать не только на прием, но и на передачу. Дооборудование стоило безумных денег, но оно окупило себя уже тысячу раз, когда ему самому или по поручению Клокова необходимо было связаться с нужными людьми в дальних точках планеты -- в Америке, Японии, Франции, Рашиджистане или Чечне. Лапичев записал шифровку специальным клоковским кодом и точно в оговоренный момент отправил в эфир, на антенны висящего над Землей спутника, экстренное распоряжение с точным указанием примет всех, кто подлежал уничтожению немедленно по получении этого сигнала. Его должны были принять и выполнить независимо друг от друга спецагент ЦРУ, действующий на ралли по легенде спортивного комиссара Ричарда Слейтона, и представитель Российского фонда спорта Александр Штукин. * * * Последние машины прибыли в Шуштер-Эль-Ахмад, отстав от лидеров почти на три с половиной часа. Но и теперь в лагере собралось около восьмидесяти автомобилей. Все уже знали, что русская техничка только чудом не потерпела катастрофу, и многие приходили поздравить водителя и руководителей команды с чудесным спасением. Героем дня, сам того не ожидая, стал внеконкурсный участник -- водитель корреспондентской машины "Авторадио" Николай Рыжков. Его по-братски обнимали, трепали по волосам и хлопали по спине экспансивные французы и испанцы, горластые янки и даже флегматичные финны. Все отлично понимали, что совершил этот хрупкий с виду молодой парень. -- Надеюсь, не попадешь в газеты, -- шипел и скалился Артист. -- По-моему, ты сыграл сегодня своего Гамлета. Артист как в воду смотрел: вокруг белого "лендровера" началось подозрительное брожение людей с фото- и видеокамерами. Всем хотелось запечатлеть на пленку и отправить через спутник острый материал об отважном русском. Но на защиту друга грудью встал Артист. -- Коллеги! -- воскликнул он на очень недурном английском. -- Как руководитель нашей группы рад выразить благодарность за ваше внимание к моему водителю. Он отличный парень, фанат рок-музыки и к тому же тайно влюблен в Беназир Бхутто. Коллеги вежливо засмеялись. -- Но мы, русские... -- продолжил Семен. -- А вы русский? -- с невинным ехидством спросила корреспондентка Си-Эн-Эн Моника Харрис. -- А разве вы не видите? -- столь же невинно парировал Артист. -- Так вот, мы, русские, не любим шумихи, не любим рекламы, но главное -- мы суеверны. Даю вам слово, что после финиша ралли мы будем сниматься, пока у всех у вас не кончится пленка, но сейчас взываю к вашему человеколюбию. Наш герой устал, он спит, и будить его я не стану. Даже ради того, чтобы его увидел весь мир по каналу Си-Эн-Эн. Коллеги Аркадия Белецкого еще некоторое время потоптались и послонялись вокруг их машины и разошлись несолоно хлебавши. -- Ну что, -- сказал Михаил, -- устали мы как собаки, но деваться некуда. Сегодня спать не придется никому. Я прогулялся и снял план местности. -- Он протянул им листок. -- Напоминаю, мы в стране аятоллы Хомейни. Здесь европейцев не жалуют, хотя ведут себя достаточно корректно. Но в любом случае гуляние неверных по крышам не поощряется. Так что делайте выводы. -- А лазание по деревьям? -- спросил Муха. -- Я не мулла, и не аятолла, -- сказал Михаил. -- Но вполне могу представить, что пророк Мухаммед, будучи отроком, взбирался на чинары. -- Вас поняли, -- сказал Артист. Измотанные непосильной дорогой, многочасовым напряжением и смертельным риском, гонщики отправились спать тотчас после последних, печальных и протяжных криков муэдзинов. На лагерь опустилась тишина, нарушаемая все теми же взревами двигателей, негромким говором механиков и позвякиванием инструментов. Измочаленные люди спали каменным сном, когда Артист и Муха, все в черном, забрались на высокий платан и устроились в густой кроне на мощных соседних ветвях. -- Ну, как сидим? -- спросил Артист. -- Еще как сидим! -- кивнул сверху Муха. В руке у негр задрожала "зажигалка". -- Как вы там? -- спросил снизу Михаил. -- Медитируем, -- ответил Артист. -- Коля! -- шепнул Семен. -- Что, Аркаша? -- отозвался Муха. -- Как ты думаешь, в этом городе есть улица Ленина? -- Боюсь, Аллах не допустил бы такого, -- сказал Муха. -- А почему же наш Христос допустил? -- Вернемся -- спроси у отца Андрея, -- хмыкнул Муха. И вдруг быстро проговорил:-- Внимание! Гляди! В дальнем левом углу, где японцы и американцы. Поймал? Семен поводил биноклем из стороны в сторону, навел резкость и увидел... Это был как будто второй дубль красноводской ночи. Снова пригнувшаяся человеческая фигурка приближалась к стоянке российской команды. Вот на нее упал луч света, и Артист тотчас узнал, кто это. -- Занятно, -- чуть присвистнул он. -- Не иначе Моника Харрис. Интересно, куда это она крадется? Слушай, а может, она к тебе на ложе? Юная дева спешит вознаградить героя? А что? Романтично... Маленький секс на большой дороге. -- Ошибаешься, -- сказал Муха, -- я, кажется, вижу ее Ромео... В самом деле, другим изломанным коридором лабиринта пробирался мужчина в темной рубашке и темных шортах. -- Смотри -- тот, в шортах! -- воскликнул Муха. -- Видно, опять вышел на тропу. Тут Моника Харрис почему-то свернула в другой проулок, побежала между рядами машин, остановилась на миг, и до них долетел пронзительный женский визг. Крик ее был полон такого ужаса, такого страха беззащитности, что, если бы они не видели, что она одна, оба не усомнились бы, что на женщину совершено гнусное нападение. Тем временем Моника крадучись обежала с другой стороны зону российской команды и истошно завопила опять. В лагере началась суматоха. На крик сбегались люди, выскакивали из палаток, из машин, несколько человек бросились туда, откуда послышался последний зов о помощи. -- Так-так-так... -- быстро повторял Семен. -- Сейчас что-то будет, Муха, только бы не пропустить. Оба они, не дыша, держали в поле зрения все подступы к русскому лагерю. Гонщик, поставленный стоять на часах, взволнованный происшествием, отошел в сторону по проулку и смотрел туда, куда побежали люди. В это время из задней двери серого фургона российской технички быстро выскочил человек с тяжелым пакетом в руке. -- Ты видишь?! -- вскрикнул Муха. -- Все повторяется! -- Но на другом витке, -- процедил Артист. -- А, черт, куда он делся? -- Гляди-ка, зато появился этот, в шортах! -- воскликнул Муха. Тот, кого они сочли за Ромео, на помощь своей Джульетте отнюдь не спешил. Невзирая на общее замешательство и тревогу, пригнувшись, он быстро двигался, лавируя между машинами. Вот он остановился и поднес к губам какой-то предмет. -- Видишь? -- тихо произнес Мухин и присвистнул. -- Ни фига себе -- и опять за ними третий! Ты видишь? -- Вижу... -- ответил Артист. -- Где же этот, с пакетом? -- оба лихорадочно водили биноклями из стороны в сторону. Артист щелкнул "зажигалкой" и сообщил Михаилу о происходящем. -- Штукин снова забрался в техничку и куда-то потащил пакет. Второй, видимо, идет на встречу с ним, за ними следует третий. -- Понял, -- пискнула "зажигалка". -- Ну, блин, собачьи бега! -- проскрипел зубами Муха. -- Нет, ты погляди -- еще один! Действительно, вынырнув из-за угла французской технички, по неширокому коридору вслед за Штукиным, уже не скрываясь, устремился Добрынин. -- Ага! -- воскликнул Артист. -- Квартет в полном составе. -- Да нет уж, -- сказал Муха, -- с Моникой -- квинтет. Как и в прошлый раз, Добрынин потерял Штукина из виду. Зато Муха и Артист отлично видели, что Шурик как подкошенный рухнул между красной "хондой" и желтой "субару", прополз под несколькими машинами и вылез без пакета. -- Ты запомнил, где он его оставил? -- быстро спросил Муха. -- Так точно! Все это время оттуда, где была Моника Харрис, слышался шум голосов, возгласы, возмущенные восклицания. А виновница поднявшегося переполоха уверенно показывала рукой в сторону, противоположную той, где развивались основные события. Артист щелкнул "зажигалкой". -- Пакет под одной из машин в квадрате десять. То ли под красной "хондой", то ли под желтой "субару". Надо срочно перехватить! --Дуй сюда, -- приказал Михаил. -- И уж теперь не упусти! -- Командуй сверху, я пошел, -- быстро сказал Артист и скользнул вниз. С платана Артист хорошо видел, где стояли эти машины, и сразу нашел их. Рядом слышалась возбужденная французская речь и смех -- двое охранников французской команды, вероятно, обсуждали случившееся. Эх, была не была! Семен быстро залез под исцарапанное, грязное днище "субару", протянул руку и сразу нащупал пакет. В нем было килограммов десять, а то и больше. В это время с другой стороны послышался шорох шагов, чьи-то ноги показались между колесами, потом человек осторожно опустился на колени и заглянул под машину. В лицо Семена ударил узкий пучок света. На размышление времени не оставалось. Не зная, успел ли заметить его тот человек, Артист лежа нанес короткий разящий удар носком кроссовки. Человек всхлипнул и упал. Семен быстро вылез, сунул руку ему за пазуху, нащупал два тонких стержня и переложил их себе в карман. Получивший удар мотал головой и тихо мычал. Артист сорвал приколотую карточку участника ралли с его куртки, ухватил пакет и, пригнувшись, бросился прочь от этого места. Попетлял между машинами и, не обнаружив ни слежки, ни погони, готовый мгновенно отразить нападение, но стараясь сохранить внешнюю невозмутимость, он быстро направился к "лендроверу". Позади послышались удивленные французские возгласы -- не иначе, наткнулись на того, кого он достал кроссовкой. Но Артист уже знал, кто был этот человек в шортах. Семен ждал Михаила недолго. Тот появился минут через пять, бросил взгляд на добычу. -- Успел? -- Как видишь. -- Кому предназначалась посылка? Вместо ответа Артист показал ему карточку участника в пластиковой оболочке. -- "Ричард Слейтон, спортивный комиссар от США". -- А чего ты такой встрепанный? -- Пришлось поползать ящерицей да и физически обидеть господина Слейтона. -- Крепко ты его? -- спросил Михаил. -- Завтра узнаем, -- ответил Семен. -- Если окажется на ходу, значит, как говорят бильярдисты, маленько скиксовал. -- Ну и как считаешь, что здесь? -- Михаил кивнул на пакет. -- В первый раз у наших ротозеев свистнули тосол, во второй -- специальное танковое масло. Могу допустить, что здесь -- доброе старое вино. А может, и что-нибудь другое, поинтереснее. -- Хорошо бы, -- сказал Михаил. -- Но не забудь и про документы. Теперь вот что... За Штукиным опять шел Добрынин. А за ним -- наш славный парень из Лондона. Моника -- чистая подстава, отвлекающий маневр. -- Это мы поняли. -- А вот я пока ничего не понимаю, -- сказал Михаил. -- Все-таки в небе куда проще, чем тут, на земле. Ну что, вызываем Олега? Думаю, сегодняшнее представление закончено. Михаил связался с Олегом и приказал ему возвращаться... -- Ну а теперь надо выяснить, что в этих канистрах, -- сказал Михаил, когда они собрались вместе. -- А как мы узнаем, что это действительно оно? -- спросил Муха. -- И как бы это мог установить тот, кому хотели передать эти канистры? --Для каждого компонента созданы специальные тесты-анализаторы, -- сказал Михаил. -- Вроде лакмусовых бумажек. Они у меня есть. Золотые штыри с особым белым покрытием, вроде лака. При соединении с тяжелым черным компонентом через две минуты он краснеет. Для бесцветного -- то же самое, только белый состав зеленеет. Со всеми другими веществами -- кислотами, газами, соединениями -- в реакцию не вступает. -- И остается белым? -- спросил Муха. -- У тебя что было по химии? -- поинтересовался Артист. -- Как -- что? Пятерка. И в училище тоже. Везде... -- Заметно, -- сказал Артист. -- Не растерял знаний. Ну что, приступим к дегустации? Как оказалось, у Михаила была с собой тщательно упакованная маленькая походная химическая лаборатория -- несколько реторт, мензурок, тонких стеклянных трубок. Здесь же, в цилиндрическом футляре, были и стержни -- золотые спицы сантиметров пятнадцать длиной, наполовину покрытые матовым белым составом. Артист взял в руки один штырь. -- К белому слою не прикасайся! -- предупредил Михаил. -- Занятно, -- задумчиво сказал Артист. -- А может, попробуем моими? -- И он вытащил из кармана точно такие же тонкие золотые штыри, взятые из кармана Слейтона, и протянул Михаилу. -- Откуда дровишки? -- спросил Михаил. -- От Слейтона, вестимо, -- улыбнулся Семен. -- Видно, хотел проверить товар. -- А ведь их уже использовали один раз, -- показал Михаил. -- Видите, белый состав как будто облез на концах. Он растворяется после теста. Ну да ладно, сейчас покажу на своих. Семен, бери камеру и снимай все от начала до конца. -- Господи, благослови, -- сказал Муха. Они отвинтили крышки сначала с одной, а потом с другой черной пятилитровой металлической канистры. Одна из них весила примерно столько, сколько весила бы и с водой, другая была куда тяжелее. Михаил осторожно опустил в канистру с тяжелой жидкостью стеклянную трубочку с маленькой грушей на конце -- пневмозаборник -- и втянул в канал какое-то количество неизвестного вещества. Затем извлек его и поднес к свету. Со странным чувством смотрели они на черный столбик, поднявшийся по стеклянной трубке. Михаил выпустил каплю черного вещества в плоскую чашку Петри. Артист наклонился и понюхал. -- Вроде не пахнет ничем. -- Ну, займемся алхимией, -- сказал Михаил и опустил в черную каплю белый кончик золотого стержня, посмотрел на часы. Все окна в машине были тщательно закрыты спальными мешками -- Муха специально выбирался наружу, чтобы проверить светомаскировку. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать... Наклонившись, они, не мигая, смотрели на белый кончик пробного штыря, и сердца их колотились. Белое оставалось белым. И вдруг почти сразу сделалось ярко-красным, с минуту оставалось таким, а потом самый кончик стержня стал золотым -- покрытие растворилось. Они молчали. Да и что можно было сказать? -- Ну что? -- нарушил тишину Михаил. -- Исследуем содержимое второй? Через пару минут такая же капля, только прозрачная и бесцветная, как вода, упала во вторую чашку, а увлажненный этой жидкостью стержень через положенное время позеленел. -- Я думаю, -- сказал Михаил, -- что Слейтон вряд ли посредник между нашими гадами и бесценным эмиром. Вероятно, наш шустрый Шурик решил сыграть со штатниками свой маленький гейм... Теперь мы поменялись ролями. Эти канистры уже ищут и будут искать всюду, не считаясь ни с чем. Нам останется только ждать, когда за ними придут. И тогда мы узнаем все. А документы наверняка у того, кто вез и канистры. Две капли были рядом на дне плоских стеклянных чашек. Михаил понял взгляды своих товарищей. -- Ладно, -- сказал он, -- черт с вами! Мне самому любопытно. Рискнем. Он втянул прозрачную каплю в стеклянную трубку и осторожно выпустил ее над чашкой с черным веществом. Два вещества соединились, капля сделалась темно-зеленой и как будто закипела. -- Пойдем до конца, -- сказал Михаил. -- А ну-ка подальше! И, прижмурив глаза, поднес к кипящей капле самую малость азотной кислоты. Коротко грохнуло, сверкнула вспышка лимонного цвета. Михаил тотчас отворил дверь "лендровера", чтобы всем им не отравиться продуктами горения. -- За это бы выпить, -- сказал Артист. -- Рано, Семен, -- покачал головой Михаил. -- Слишком рано. В этот момент у всех троих завибрировали их черные "зажигалки". Ничего не понимая, они уставились друг на друга, и Михаил, щелкнув крышкой, выпустил антенну. Будьте предельно осторожны, -- послышалось из "зажигалки". -- Повторяю: предельно осторожны. Отдан приказ вас ликвидировать. Исполнители: Штукин, Слейтон, Харрис. Связь закончилась. -- Что за черт! -- сказал Артист. -- Слушайте! -- вдруг дошло до Мухи. -- Значит, тут еще у кого-то есть такая цацка! И... Все смотрели на него и ждали, что он скажет. -- Вы что, не сечете, что ли? -- взорвался Муха. -- Если так, он прослушивает все наши переговоры! Артист яростно потер лоб. -- Прослушивает, точно! Но, судя по всему, он играет на нашей стороне. -- Ну и спасибо ему, -- сказал Муха. -- Не тот ли это добрый дух, что отвел от нас смерть еще там, в Москве? -- Он, не он, -- сказал Артист, -- а сигнал надо принять к сведению. А там посмотрим... * * * -- И сколько мы тут еще проторчим, в этой каменоломне? -- поинтересовался Трубач на исходе вторых суток вынужденного привала в горах. -- По-моему, Аллах не помог, и они утратили веру, что мы попадемся им на вертела. В самом деле, если в первый день небо над равниной то и дело оглашалось грохотом "вертушек", то к вечеру следующего дня оно сделалось пустынным и беззвучным, как миллионы и миллионы лет назад. -- Похоже, отсиделись, -- заключил Пастух. -- Наверное, сочли, что мы все-таки сумели улизнуть за границу. Логично. Времени было достаточно. Готовьтесь. Как стемнеет -- в путь. За ночь надо промахнуть больше сотни километров. -- По бездорожью... Без фар... Особо не разгонишься, -- заметил Боцман. -- Вот и будут тебе гонки на выживание, -- не без ехидства кивнул Пастух. -- И приз тут ку-уда ценней твоего дохлого "форда". Съехать в вечерней мгле вниз оказалось не менее сложно, чем забраться на высоту, но с грехом пополам поднатужились и стащили трофейную повозку. "Джип" катил в темноте почти по прямой. Они отмахали уже много километров -- скоро должен был наступить рассвет, но пока над ними еще нависало низкое ночное небо с бесчисленными чужими звездами. Было холодно и тревожно, как всегда в этот час. На коленях Пастуха под автоматом теперь лежала не только карта, полученная от Буянова, но и армейская топографическая, вроде нашей трехверстки. Боцман обнаружил ее за солнцезащитным щитком мощной быстроходной машины, и хотя названия и пометки на ней были набраны мелкой арабской вязью, карта есть карта. Сопоставляя контуры полетной штурманской и этой, они уже безошибочно знали, где едут, какие высоты и низины откроются впереди. Разжились и биноклем, а также отличным японским компасом со светящейся стрелкой и разметкой циферблата. Время от времени Боцман притормаживал, Сергей осторожно освещал участок карты вражеским фонариком, и вновь они двигались дальше по ночному плоскогорью. -- Нет, -- покручивая жесткий руль, объявил Боцман, -- что там ни говори, а все-таки разбой и грабеж неплохая штука! Одним махом -- сразу столько полезных вещей! Если выскочим из этой передряги, пойду в разбойники. -- В соловьи ты пойдешь, а не в разбойники, -- сказал Пастух и, обернувшись на миг, окликнул: -- Трубач! Дрыхнешь, что ли? -- Да нет, не сплю. Думаю просто... -- Думает он! Чего без дела сидишь? А ну давай ДУДИ! -- То есть как? -- не понял Ухов. -- В каком, так сказать, виде? -- А я почем знаю? -- улыбнулся Сергей. -- Как-нибудь эдак... на губах, что ли... -- А что? Попробую... -- улыбнулся в ответ Николай. -- И что же вам продудеть, дорогие радиослушатели? -- "Караван", -- сказал Док. -- Что ж тут еще сейчас можно дудеть? Конечно, "Караван"... Или слабо? -- Темп немного не тот, -- сказал Трубач. -- А ты ускорь, -- сказал Боцман, -- мы не против. И Трубач вдруг действительно задудел, подражая своему любимому инструменту, загудел, чуть пофыркивая, знаменитую мелодию великого Эллингтона, и это было так здорово -- в ночи, посреди чужой пустыни, -- так похоже на настоящий живой саксофон, что они, как тогда в лесу у костра, захлопали в ладоши. Даже Боцман на пяток секунд сбросил руки с руля. -- А ну еще! -- крикнул Пастух. -- Еще давай! А мы-то ему на сакс складывались! -- Тряхнем стариной! -- пристукнул кулаком по коленке Док. -- "Мы идем по Парагваю..." Помнишь?.. -- А то! Он задудел, и все подхватили мелодию, кто получше, кто похуже, кто привирая малость, а кто поточней. Машина мчалась по ночному плоскогорью чужой страны, подскакивая на ухабах, а Ухов солировал, подражая саксофону, выдувал губами замечательную мелодию пятидесятых. Ночь отошла сразу и бесповоротно, разгоралась заря, короткие сумерки сменялись новым утром. Вот-вот должно было выглянуть солнце нового дня. Неожиданно из-за холма перед ними расстелилась впереди такая же сожженная, выветренная равнинная даль, но на ней, в скользящих лучах едва родившегося бледного солнца виднелись беспорядочно разбросанные неподвижные силуэты мертвых танков с сожженными черными башнями, с бессильно опущенными хоботами пушечных стволов, такие же навеки обездвиженные, почерневшие артиллерийские орудия, черные остовы перевернутых армейских грузовиков... Казалось, что они тут столетия и столетия -- давно вымершие доисторические звери, свирепые мертвые ящеры войны... Это странное и страшное кладбище уходило к горизонту, и конца ему не было. -- Мать честная! Что же это? -- воскликнул Боцман и остановил машину. Некоторое время все четверо молчали. -- Один из знаков великой мудрости эмира Рашид-Шаха, -- сказал наконец Трубач. -- Когда-то я видел это поле. По телевизору, кажется. Или в каком-то журнале. -- Говорят, примерно так выглядят тут все приграничные районы, -- продолжил Док. -- За четверть века этот субъект затеял то ли восемь, то ли десять войн, практически со всеми соседями. О стычках, конфликтах -- и говорить нечего. Ну любит человек погарцевать... -- Ну что? -- сказал Сергей. -- Вперед? Они ехали, как по музею войны, мимо искалеченной, окаменевшей бронетехники, по бывшему полю боя, на котором, вероятно, нашли свой конец сотни и сотни неведомых солдат. Ехали молча. Все думали об одном -- как похож этот пейзаж, эти уродливые ископаемые стальные звери с переломанными хребтами и оплавленной броней на фоне отдаленных гор на то, что еще так недавно они видели в Чечне. -- Дурной мир! -- убежденно сказал Трубач. -- Уж какой есть, -- вздохнул Иван. Остальные не возразили ни тому, ни другому. Пастух посмотрел на часы. В пути были уже шесть часов и теперь приближались к подножию гор приграничной окраины Рашиджистана. Вершины уже полыхали и золотились под солнцем. Он оглянулся. За их армейским "джипом", слегка извиваясь, теперь убегала к горизонту отчетливая колея. Ветер нес легкую пыль, но он должен был еще не скоро засыпать их след. Сергей сверился с картой. Окинул взглядом плоскогорье и горы впереди. И тут же тон его стал другим -- четким, командным. -- Стой, Боцман. Приехали. Станция Вылезайка. -- Ты чего, Серега? -- не понял Боцман. -- Просто вспомнил закон жизни. Хорошо долго не бывает. Проехались, прокатились, ну и спасибо. Тут ведь была война, так? Значит, остались и последствия. Противотанковые, противопехотные. Дальше выступаем пешим порядком. Спасибо "джипу", и айда. Взвалив на спины парашютные ранцы с водой, пайком и боеприпасами, с автоматами на плечах, они вновь двинулись под солнцем, поднимаясь в горы. Трубач шел последним, он уже почти не хромал. * * * Караван внеконкурсных машин двигался параллельно колее, проложен