после того, как в аэропорту Шереметьево -- по дороге не куда-нибудь, а именно в Тбилиси! -- на руках Олега неожиданно для него самого обнаружились следы взрывчатки. Теперь и то, что Муха не счел нужным созвониться с друзьями, а лишь отделывался маловразумительными сообщениями на пейджер, настораживало. Уточнив все детали и подробности, генерал попросил незамедлительно сообщать ему о любых новостях и отбыл. Когда его служебное авто отъехало от дома Пастуха, Артист проводил взглядом особенно противный на фоне белейшего снега сизый выхлоп и спросил: -- Кто-нибудь верит, что Муха так влип, что не мог дать сигнал тревоги? Я не верю. Боцман, а ты не замечал, что Муха в последнее время какой-то странный? -- Ну замечал. А кто сейчас не странный? -- Боцман спросил об этом у Дока, но ответил себе сам: -- Я и на вас смотрю, удивляясь: под пулями вы вроде бы нормальнее были. -- А что именно у Мухи? -- спросил Пастух, привычно пропустив реплику Боцмана мимо ушей. -- Что с Олегом странного? У повоевавшего человека многое смещается в восприятии жизни. Строго говоря, чтобы выжить на войне, надо быть очень ненормальным с точки зрения обычного штатского, никогда не нюхавшего пороха. А уж тот, кто умудрился выжить в войне без линии фронта, когда и бандит, и идейный террорист, и партизан, ставший таковым от безденежья или скуки, и мирный обыватель, лезущий в карман за документами, вместо того чтобы задрать руки вверх, выглядят одинаково, -- так вот, тот, кто выжил в таких условиях, просто неописуемо странен. Мягко говоря. Ибо не шарахнуться в укрытие, на лету выхватывая пистолет, когда неподалеку хрястнула упавшая с крыши сосулька, -- это убийственный стресс. Такой, весь в поту, дрожащий от невыплеснутого напряжения, человек боится самого себя. Пастух прекрасно знал это и считал, что проще об этом не говорить. Пережили, мол, и забудем. Другое дело -- Артист, не чуждый самокопания, как и всякий, профессионально изучающий порывы души. -- Интересно, -- удивился Артист реплике Боцмана, жестом попросив Пастуха дать ему разобраться. -- Ну командир понятно: надо с глузду съехать, чтобы на свои деньги сначала закодировать от пьянства полдеревни, а потом еще и содержать вылеченных за свой счет. Ну а я-то чем тебя удивляю? -- А тем, -- пожал плечами Боцман и, подумав, объяснил: -- А всем. Вот. -- Ребя-ата, -- урезонивающе вмешался Док. -- Старайтесь избегать негативных оценок. Полезная обратная связь не должна выражаться прямой критикой и выставлением оценок поведению товарища. Иначе ничего, кроме обид, не получится. К тому же обратная связь более репрезентативна и полезна, если исходит от большинства участников обсуждения. Артист не меньше минуты, шевеля губами, переваривал услышанное. Потом вздохнул, сел на широкую желто-белую лавку рядом с Перегудовым и попросил, искательно заглянув в ему глаза: -- Повтори еще раз. Только помедленнее и по-русски. Что там насчет репрезентативности? Боцман с Пастухом переглянулись, но промолчали. Боцман -- потому что переживал стыд за то, что сам не сообразил поднять тревогу из-за пропажи Мухи. Пастух -- потому что хотел еще разок мысленно пройтись по новой для него фактуре. -- Понимаешь, -- сказал Док, -- многие, когда хотят изменить чужое поведение, делают это, осуждая или выставляя оценки. Например: "Только круглый болван. Артист, будет, как ты, тратить все свои силы и деньги на погоню за театральными химерами и эффектами вроде спонсирования постановки "Гамлета" или покупки дорогущего "мазератти". Лучше бы ты семью завел..." Понимаешь? Такая постановка вопроса обижает и вызывает желание спорить. Да и неправда это наверняка. Любая оценка грешит категоричностью. А вот если я скажу о своих чувствах, то это и не обидит, и будет бесспорно. Свои-то чувства я уж как-нибудь получше других знаю, так? Например: "Знаешь, Артист, меня беспокоит, что у тебя до сих пор ни дома своего, ни семьи, ни детей. Я боюсь, что у тебя обострился ПТС. Многие в твоем положении стремятся поскорее спустить деньги, подсознательно боясь думать о завтрашнем дне. Им и спустя годы после войны кажется, что их вот-вот убьют"... -- Инте-ересно, -- протянул Артист. -- Значит, ты думаешь, что если я не хочу складывать деньги в чулок, то это во мне говорит посттравматический синдром? -- Нет, я не так думаю, -- поправил его Док, -- я думаю, что так может быть. Точно так же, как для меня самого, это проявляется в бегстве в чужие проблемы. У меня ведь тоже вместо дома и семьи -- реабилитационный центр. Получается, что мне легче думать о чужих болячках, чем разбираться в собственных. Но это только предположение. Причем только мое. И если ты один это подтвердишь, я могу отмахнуться. А вот если вы все или почти все мне об этом скажете, это вызовет у меня больше желания как-то изменить ситуацию. -- Ну и как, мужики? Вы тоже думаете, что я хочу сыграть Гамлета, потому что боюсь смерти? -- стараясь выглядеть веселым, спросил Злотников у Пастуха и у Боцмана. -- Я не знаю, -- признался Пастух. -- В том, что человек хочет что-то оставить после себя, я ничего болезненного не вижу. А Гамлет это или непьющая деревня -- какая разница? Но то, что у моего друга, Семена Злотникова, в тридцать лет нет детей, меня тоже беспокоит. -- Почему? -- спросил Артист. -- Потому что ты хороший мужик, и жалко, если не дождешься внуков. -- Ясно, -- кивнул Артист. -- А ты, Боцман? -- А что я? Я скажу, что на детей работать лучше, чем на "мазератти". А ты отмахнешься. Скажешь, что детей тебе мешает завести предчувствие опасности из-за врожденного опыта вечно гонимого еврейского народа... -- Спасибо, я понял, -- покивал Семен, прищуриваясь. -- Умеешь ты, Боцман, быть доходчивым. -- Ребята, ладно, а? Давайте про Муху, -- тут же предложил хитрый Боцман, но номер не прошел. -- А ты сам-то, Митя, -- ласково сказал ему мстительный Артист. -- Ты сам-то? Меня просто изумляет и беспокоит, как можно быть таким безнадежно нормальным. Одна семья, один дом, одна жена. Тебе не скучно? Все до копеечки в семью, жене в передник... Тоска-а-а! -- Нет, не скучно, -- пожал плечами Хохлов. -- Я вот читал, что когда генерал де Голль дал независимость Алжиру, его пол-Франции ненавидело. Тоже о целостности страны говорили. Зато сейчас рады до смерти, что от этой обузы избавились. Не говоря уж о том, сколько жизней сберегли. -- Сравнил! Где Франция и Алжир, а где твоя семья... -- возмутился Артист. -- А я про другое: где Москва и где -- Чечня? Хорошенькая аллегория! -- Сегодня мы Чечню отпустим, а завтра другие захотят! -- И пусть идут, -- глядя в пол, буркнул Хохлов. -- Из хорошего дома люди не бегут. И никакой Гамлет за тебя этого не решит. -- Так ты стараешься, чтобы от тебя дети не убежали? -- догадался Артист. -- Да ведь они все равно вырастут и захотят жить отдельно. -- Отдельно -- это другое. Ну воевали мы там. Было. Что ж мы, теперь навечно кровью повязаны и думать иначе не можем? Лучше бы на зарплату учителям деньги потратили, чем на гробы. -- Так вы вот это с Мухой обсуждаете, пока клиентов ждете? -- спросил Сергей Пастухов, озабоченно глядя в окно. Там по глянцево блестевшему снегу его одноклассник Мишка Чванов трудолюбиво погонял лошадь, волокущую в сторону его двора здоровенную лесину. Эту лесину Пастух припас, чтобы заменить стропилину в столярке. -- А что? И это тоже. -- Боцман тоже обернулся к окну, заметил Чванова, но говорить ничего не стал. Он знал, что у недавних алкашей ПТС еще посильнее, чем у солдат. Чванов, беспробудно пивший большую часть жизни, теперь, оказавшись принудительно зашитым, помешался на обустройстве семейного гнезда, -- А вообще-то, по-моему, все эти ПТСы выдумали, чтобы распущенность оправдать. Просто есть такие... очень нежные, кто себя слишком жалеет. Больше, чем других. А вот Муха, уверен, ничего нам не сообщает, потому что не хочет под огонь нас загнать. -- А сам он как, ты подумал? -- спокойно спросил Пастухов. -- Как он сам, один, будет выкручиваться? -- Знаешь, он уже почти год что-то такое... предчувствовал... -- объяснил Боцман. -- Квартиры себе запасные снимал, тайники мастерил. Костюмы особые шил, обувь специальную заказывал. Гранаты газовые и светошумовые запасал. Точно к осаде готовился. -- Не понял: он готовился, что его будут осаждать, или сам хотел кого-то? -- спросил Док. -- По-моему, этого он и сам не знал. -- Так ты думаешь, что это у него ПТС так выражался? -- уточнил Артист. -- В виде паранойи? -- Не-а, -- покачал головой Боцман. -- Это не он, не ПТС ваш сраный. Это -- нормальное предчувствие. Он будто чуял, что ему это потребуется... Но ведь мы, ребята, знаем, кто здесь главная сволота. Артемов из "Изумруда"! Он ведь, паскуда, меня заверил, что Муха привез его цацку в Тбилиси. Он, гад, клялся, что у Олега там все нормально. -- Это -- кое-что, это -- уже след, -- согласился Пастух. -- И отличный след. Но предчувствия бывают не только у наших. У "ихних" тоже. Когда встревоженные друзья, отбросив все прочие дела, начали искать Муху, обнаружилось, что Артемов, замдиректора "Изумруда", бесследно исчез. А кроме него, в "Изумруде" никто ничего о доставке драгоценностей в Тбилиси не знал. Тем временем Голубков по своим каналам выяснил, что все сообщения на пейджер, якобы пришедшие от Олега из Тбилиси, липовые. Глава тринадцатая. Хуже лжи только правда -- А зачем это грузинское ожерелье вдруг потребовалось твоей конторе, САИПе этой самой? -- спросил я у Принцессы простодушно. Спугнуть не боялся: слишком я был ей нужен зачем-то. Любые мои вопросы были в рамках ее сценария. -- Ты догадался, дорогой? Умница ты моя! -- И опять поцелуи с нежными объятиями. Хорошая выучка плюс опыт. И так она была прелестна и беззащитна в своей откровенной игривости и нежности, что я почувствовал себя в долгу у авторов ее легенды. Могли ведь подсунуть и кособокую горбунью. Благо что химия Полянкина была на их стороне. Хотя уродок спецслужбы для подобных целей просто не имеют. А вот то, что на месте При могла появиться сущая стервоза, так это запросто. Любовь, мать ее. Кого любят, тот и веревки вьет, и стервеет. Но мне повезло. Мне досталась дама вдумчивая и нежная. Как непринужденно она, переняв эстафету у Полянкина, заводила меня с этим драгоценным ожерельем. Не тем заводила, что навязывала разговор, а, наоборот, разжигала любопытство, делая вид, что всемерно уклоняется от этой темы. Высший класс. Лапонька-кисонька. В эти мгновения я любил ее до таинственных, обращающих в блаженный столбняк мурашек по затылку. Забыл сказать: помимо крупных, меня приводят в восторг еще и умные женщины. То есть те, чей ум я способен понять и оценить. -- Кстати, а почему у тебя кличка -- Принцесса? -- Тебе не нравится, дорогой? -- Слишком точно. Зная кличку, тебя легко высчитать. -- Льстец! Но все равно -- приятно. Она мечтательно взгрустнула и, свернувшись у моего бедра, поцеловала мне руку: -- Ты такой ласковый. Ты знаешь об этом, дорогой? -- Угу, -- буркнул я. Поглаживая ее тело, я думал о том, что повези мне быть художником, умей я рисовать и задайся целью нарисовать идеальную -- для себя -- женщину, то не смог бы нарисовать красивее и желаннее, чем она. Каждый выступ, каждая впадинка и выпуклость, каждая складочка на ее теле были божественно прелестны и заставляли меня торчать со свирепо-нежным нетерпением. Если еще учесть, что она была не нарисованной, а находилась здесь же, в пределах досягаемости в натуральную и -- немалую! -- величину, то никакие художества сейчас не могли бы с ней, живой, сравниться. -- Кстати о планах. Твоих -- на меня, -- напомнил я ей. -- Что с ними? У тебя, дорогой, уже кто-то есть? -- Почему "уже"? Она пребывала в замешательстве не более секунды, а потом решилась на правду: -- Потому что, дорогой, в справке месячной давности сказано, что постоянной пассии ты не имеешь. Молодец. Поймали на слове -- не стала врать. Быстро адаптируется. Это подкупает. Внимательно вглядываясь в нее, я старался прочно зафиксировать, прочувствовать то выражение ее глаз, мимику и позу, которые соответствовали вынужденно сказанной правде. Люди в таких деталях не меняются. Буду их знать, -- значит, буду иметь еще один маленький ключик, чтобы ее понимать. Но впервые, наверное, мне так сильно хотелось понять другого человека не для того, чтобы использовать это для себя. А чтобы суметь угодить ему, то бишь Ей. -- ...Я читала ее за час до встречи с тобой на мосту. САИП -- дурацкая аббревиатура, мы говорим: Контора -- еще месяц назад затребовала твое досье из архивов Генштаба, а потом обновила своими силами. -- Интересно. Чем это я уже тогда заинтересовал твою Контору? -- Не ты один, дорогой. Вы все. -- И чем же? -- Тем, что твоим Пастухом заинтересовалось общество "Резо-гарантия". И точку поставила. Это называется: хочешь подробностей -- спрашивай прямо, выкладывая при этом то, что тебе известно самому. -- Да? Ну это -- понятно. Страховые компании любят знать подробности о тех, кому доверяются застрахованные у них жизни и ценности. Но я, собственно, о твоих планах. Если ты хочешь быть со мной только женщиной, то ты на правильном пути. -- И как... И кем же, дорогой, я еще могу быть? -- Кем? Можешь, я думаю, и, так сказать, коллегой. -- А-а. Это -- обязательно? -- Вот тут она немножко переиграла. Если уж вербуешь -- чего притворяться. -- Девочка, для меня у тебя нет никаких обязательств. Ты мне желанна и такой, какая ты есть. -- Но? -- спросила она. -- Что -- но? -- По интонации, дорогой, должно последовать некое "но". -- Умница, красавица, да ты еще и слушать умеешь! Ты -- прелесть. -- Ее тело так отзывалось на мои прикосновения, словно она вот-вот замурлычет. И выпустит коготки. -- Да-да, вот там почеши, под лопаткой... И все-таки какое "но"? Хотело сорваться у тебя с языка. -- Тебе не нравится, когда недоговаривают? -- Очень. -- Не любишь, если манят, как кошельком на веревочке? -- Не-на-ви-жу! -- Смотри-ка! А ведь и я -- тоже. -- А чего я недоговариваю? И этим -- кошельком -- маню? -- Ничего. Это я просто так, о совпадениях в наших характерах. Она надула губки. Приведите в дом щенка, кошку, женщину или любое другое живущее по законам природы существо, и они тут же начнут выяснять, кто в доме хозяин. Кто тут кормежку делит. Кто вожак стаи. Если никого не обнаружится, если никто им не будет перечить, если никто не будет их наказывать, то хозяином-вожаком станет оно, это существо. Если уже имеющийся вожак слабее, новенький его развенчивает. Таков Его закон. И для жизни, и для любви. Но если вожак уже есть и он сильнее новичка, тот смиряется. Когда соотношение сил неопределенно, то начинается выяснение отношений. Всякое выяснение отношений начинается с оценки внешности. Мои преимущества -- в росте и комплекции. Со мной, невысоким, тихим, женщина сразу инстинктивно берет на себя роль старшей, главной, опекунши. Тем более если она настолько крупнее меня. И я имею возможность сразу увидеть, как она себя поведет, если ей уступать. Женщина, любимая и желанная, -- наркотик. Так или Он, или Природа сама сделала. Порой я думаю, что Природа -- это Его компьютер, который в автоматическом режиме исполняет всякую черновую тягомотину. А порой мне даже кажется, что и Он на самом деле не Он, а Она. Уж слишком много порой вокруг такого, что только женской логикой и объяснишь. Поэтому ничего не имею против женского руководства. Уверен, женщины намного мудрее мужчин. Если мудры. А уж что мудреней -- так это в любом случае. Ну, и когда у них опыта достаточно. Но когда опыта маловато, то женщина и врет не по существу. Хочет убедить, будто за годы службы не привыкла замечать номер квартиры на явке. Или бежит звонить, не подумав о слежке. Или от широты души ввязывается в драку с милиционерами. Или... И так далее... Так что прости, милая, но командовать собой я тебе позволить не могу. Мне моя жизнь, уж какая она ни есть, дороже и доступа к твоему телу, и тем более твоего самолюбия. Да и самой тебе, если я строптивость проявлю, уцелеть будет проще. Тоже мне, майор. Легко у них там звания дают. На этом месте раздался стук в дверь. Мария Павловна: -- Ребятки, я поеду к дочке, может, и не вернусь до завтра. Если что, Лешенька, помнишь, где ключ? -- Помню! Спасибо, Мария Павловна! -- Ничего. Милуйтесь, голубки. Минут через пятнадцать При не выдержала: -- Пожалуйста, Олежек, не молчи так... Карающе. Я с тобой действительно какая-то ошалелая. Пойми, я не умею соображать так быстро, как ты. И не знаю, что сказать. Не знаю! Вранья, которое полагается по инструкциям, не хочу. А правду так долго и сложно объяснять. -- Не хочешь, не объясняй. Ты мне ничем не обязана. Ты есть, и слава богу. Ты со мной -- я счастлив. Хочется или нужно соврать -- соври. Только... Слушай внимательно, повторить мне, возможно, и не удастся. Первое. Будешь врать -- я привыкну тебе не верить. Логично? -- Логично, дорогой! -- Она слушала, жмурясь, как кошка, лижущая сметану. Ласковая, абсолютно голая восьмидесятикилограммовая киска с упруго подрагивающими сметанистыми грудками. -- Привыкну не верить -- привыкну и врать, -- продолжал я занудничать. -- Второе. Наверное, я забегаю вперед. Но что-то мне подсказывает: надо так. Нельзя работать с человеком, от которого ждешь вранья и которому сам врешь. Не "разрабатывать" -- работать. Зачем-то я нужен твоей Конторе и тебе. Ну так не отталкивай меня. Говори на моем языке -- без глупого вранья. Нельзя сказать правду -- не знаешь или не можешь -- так и скажи. В нашей с тобой службе если есть вранье, то и работа врозь. Значит, и жизнь врозь... Слушай, я о тебе мечтал большую часть жизни. И мне, чем тебя потерять, лучше бы вообще не иметь. -- Ну ты и зануда! Я только вздохнул в ответ. Она права. То, что я ей говорил, полагалось бы сказать после долгой и разнообразной близости. Или вообще не говорить, если процесс окажется разочаровывающим. Но я чувствовал, что При сейчас решает нечто важное для нас обоих. Надеялся, что она видит, как трудно ей обмануть меня. Не из-за каких-то моих исключительных качеств, а в силу случайности. Просто я оказался для нее именно тем, кому ей трудно врать. И тем к тому же, кто отнюдь не уверен в своей неотразимости, а посему скептически относится к женской привязанности. А может, и Полянкин не соврал. Может, он и в самом деле не удержался и дал ей нюхнуть какое-то из своих снадобий. Он мне говорил об этом мельком, при прощании в сарае, и я ему сначала не поверил на всякий случай. Но теперь вижу: что-то она и в самом деле странновато держится. -- Ну? Третье будет? -- Уже есть. При, ты -- гениальная актриса. Но когда нет пьесы и режиссера, когда ситуация тебе внове -- неважная оперативница. Извини. Где-то ты, может, и майор, но со мной будешь сержантом. Ладно, не дуйся -- прапорщиком. Извини, но я хочу, чтобы ты жила подольше. Со мной. -- Красиво мотивируешь, дорогой. У Пастуха научился? -- Ты с ним знакома? -- Не довелось. Только по справке. А с чего ты решил, что я -- плохая оперативница? -- Она готова была всерьез обидеться. Даже опустила свое "дорогой". -- Понимаешь, ты горишь на системе Станиславского... -- Иди ты! Олег... Я, конечно, много от тебя ожидала. Но чтобы мне диверсант-разведчик Муха, которого даже Девка ненавидит, потому что побаивается... в постели -- и про Станиславского? -- Тюлька ты, что ли? Не про Станиславского, а про его систему! -- Быть с ней рядом, и не дурачиться, когда ей этого хотелось, я оказался не способен. Она легла на спину и, выгибаясь, подкатилась под меня: -- А эта система в постели еще действует? -- Эта? -- Эта! -- Именно эта? -- Боже, ни с одной женщиной не ощущал я столь опьяняющей нежности. Ни одна из них до сих пор не дарила такой мощной надежды на долгий путь вместе. Сука Полянкин. Как мне теперь понять: где мы с ней сами, а где за нас его химия говорит? -- Да! Да! -- Это не система Станиславского, -- невольно подыгрывая ей, я тоже жеманничал, чуть ли не присюсюкивая. Есть удовольствие вести себя как болван и быть болваном ради удовольствия любимой. -- А чья? -- Это моя личная система. -- А она действует? -- А ты не видишь? -- Мало ли что я вижу. Я спрашиваю: она действует? Вот и поговори с этим майором серьезно. Но одно ей удалось: я на целый день забыл обо всем, кроме нее, Ирины -- Принцессы -- При. Потом мы спали в обнимку. Так нежно и уютно мне не спалось доселе никогда. Однако жизнь вторглась со всей присущей ей бесцеремонностью. Запикал датчик моего пейджера: в квартиру, номер которой якобы не запомнила При, вошли. Я метнулся к своему чемодану, который хранился здесь, у Марии Павловны, под тахтой. Достал приемник с коммутатором и набрал панельный номер микрофона, притыренного в той самой квартире. "-- ...аю, что происходит, -- громко раздалось в динамике. -- Почти сутки никакого движения. Посылали почтальона -- не открывают. А что мне было делать, товарищ подполковник?.. -- Надо полагать, говоривший беседовал с кем-то по телефону. -- Да не мог я до вас дозвониться! Последние шесть часов ни телефон, ни пейджер... Есть, не отвлекаться, товарищ подполковник. Поскольку капитан Го... агент Принцесса не вышла на связь и пропустила контрольный срок, появилось мнение, что нужна помощь. Принял решение войти в квартиру. Да, никого... Нет, ошибка невозможна: Федеративный проспект, дом 19, корпус 3, квартира 29. Принцесса несколько раз повторила. Но здесь уже минимум полгода никто не был!.. Нет, никаких признаков ее пребывания тут. И его -- тоже. Тут, в прихожей, пыли на полу полсантиметра -- нетронутой... Есть, не оставить следов... Есть, выяснить у мужа Принцессы... Так точно... Есть, послать Гвоздя к Девке... Так точно... -- И через паузу: Мудило! Ему хорошо там, в кабинете, командовать. Лучше бы на звонки отвечал. -- Чего ты кипятишься? Тебе говорили: не знаешь, что делать, -- не делай ничего? И надо было тебе сюда лезть. Вот как теперь пыль восстановить? Мы тут натопали, как стадо слонов. -- Не знаешь? Правда не знаешь? Подмести надо, лапоть! Подмести всю квартиру, тогда новая пыль ляжет ровненько. -- А-а. Ну и что теперь? Только переполошил всех без толку. Подумаешь, сутки. Бывает, что агент и неделю не отзывается. -- Эй, Давыдов! Слушай, очень важно: подметешь тут аккуратненько, как у себя дома. Главное -- везде. Понял? -- Так точно, товарищ майор, понял! -- Приступайте, строевой вы мой. -- Есть, приступить. Шум, топот, бряканье. -- Раньше... Бывало, конечно. Но раньше она не к Мухе шла. Ты справку об их шайке читал? Почитай! У Пастуха самое отборное зверье. На каждом крови, как на мяснике. -- Ну и что? Служба... Знала, на что шла. Да и умеет она из мужиков веревки вить. -- Понимаешь... У нас с тобой, Гриша, на этой бляди вся операция держится. -- Серьезно? -- Ты проверял здесь? Сам? -- Сразу, как только вскрыли. -- Чистенько?.. Если получится, Гриш, даже на одну сотую получится, считай, на всю оставшуюся жизнь никаких проблем. Ни с деньгами, ни с карьерой, понял? Это мне сам Каток гарантировал. Но если облажаемся -- кранты. А без Принцессы облажаемся точно. Она же супер. В прошлую пятницу затрахала меня чуть ли не до смерти. Иду с явки, думаю: все, наелся, смотреть на нее больше не могу. А пришел домой, глянул на Верку -- волосы колтуном, жопа под коленями висит... И так мне захотелось назад, услышать это ее коронное: "Что мое, то -- мое, дорогой!" Я как чувствовал, не хотел, чтобы она сама с этим маньяком контачила. Ты посмотри: один, после Девкиной эстафеты -- и что он им устроил? Три трупа, два инвалида. Девка остатки разума потеряла. Если он нашу блядь расколет -- ты знаешь, что он с ней сделает? -- Да как же он ее расколет, если его напичкали этим, как его, ну психотропом новым? Он же должен быть от нее без ума? -- Ой, слушай, не верю я этим мудилам-химикам. У них как эксперименты -- так все зашибись. А как на деле -- перекос. И кто его, Муху этого долбаного, знает, на что он под наркотой способен? Собеседник майора, переживавшего за участь Принцессы, откашлялся и нерешительно снизил голос до полушепота: -- Ты, Василий Николаич, вот что... Я, мгм, тоже. В общем, я тебе по-дружески: Принцесса -- профи, понимаешь? Ее так и готовили, чтобы мужиков с ума сводила. Ты не о ней, ты о себе думай. Она не пропадет. Я -- знаю, сам из-за нее чуть не того... Чуть от жены не ушел. Ты учти, она самому... стучит. Напрямую". При лежала к нам с приемником спиной, накрывшись одеялом с головой. Но я знал, что ей и сквозь одеяло все было отлично слышно. Наверное, проклинает коллег за болтливость. Но они не виноваты: проверяли они ту квартиру на наличие прослушивающих устройств тщательно. Только техника не стоит на месте. Там я спрятал не простой радиомикрофон, а с компьютерной приставкой. Если в зоне ее действия включено что-либо, напоминающее детекторное устройство, микрофон не заработает. Обнаружить его можно, только содрав во всей квартире обои и вскрыв все половицы. А вот этого они, конечно, сделать не могли. Потому и погорели. "Пауза. -- Ну... Стучит. Все стучат, -- отозвался наконец Василий Николаевич. -- Сам же говоришь: служба. -- Ох, Николаич, извини. Послушай меня: без нее нам бы лучше. Сколько раз ты другим баб подкладывал? Ее же ведь и подкладывал! И потом колол на этом? Не бери ее всерьез -- погоришь. И еще учти. То, что она тебе дала, -- знак. Тебя на повышение готовят. Друг Ваня на ней самых перспективных проверяет. Мол, прошел Принцессу -- черт ему не страшен. Не глупи, Николаич! Тебе, возможно, резидентура светит. В Риге, а? Там этого добра -- по производственной, естес-сно, необходимости. А то загремишь в Бишкек... -- Товарищ майор, ваше приказание выполнено. -- А?.. Угу. Ты, Давыдов, присядь и посмотри. Ну? Видишь, какие полосы. Ты что, своим членом тут подметал? Переделать немедленно! Пошли, Гриша... -- Есть... немедленно... -- Пауза. -- Му-удак этот майор. Чтобы пыль потом ровно легла, ее не подметать, а мыть надо. -- Будем мыть? -- Приказано подмести, слышал? Вот и мети. -- Ты понял, кто влип? Принцесса! -- Ух ты! Которая Дубняка замочила? -- Это фигня... Она в прошлом году кроме Дубняка еще и Витька уделала, после того как он ей Дубняка сдал. Главное, что она с другом Ваней спит. Он нас за нее наизнанку вывернет. -- Ну?! Брось, он не может. У него после Чернобыля не стоит. Думаешь, чего он такой? Взбесишься, когда сплошной опал. -- Ну ты это брось. Она, говорят, такие штучки знает, что и у мертвого встанет. За что, может, ее друг Ваня и ценит. -- Все равно: мы с тобой -- мелочь. Да и принцесс таких у друга Вани, как грязи. Вот, слышал, она сейчас по Грузии работает. Вот где фокус-то. За Грузию действительно вывернут. Если упустим... -- Ну, вы кончили? Живо теперь: маяк Принцессы в Бутове активизировался". Я выключил микрофон. Все-таки меня грызло. Так это у нее ласково и призывно звучало: "до-ро-гой". Но, как я теперь знал, у нее это для всех призывно звучит. Обидно. И понимаешь, что дело житейское, работа у нее такая, а -- обидно. Зато понятно, почему такая молодая, а уже -- капитан. Не майор, И в этом наврала. Можно прекрасно обо всем догадываться. Но если резко, как фейсом об тейбл, вдруг узнаешь, что твои подозрения более чем оправданы, бывает жутковато. Но к этому можно привыкнуть. Надо только учесть, что в таких ситуациях сильно курить хочется. Зато еще один плюс нелегального, но всемерного использования электроники: вести о хреновом узнаешь до того, как оно случилось. Я взял плавки и пошел в ванную. Собственно, деловой информации в подслушанном разговоре крохи, зато дерьма нахлебался до отрыжки. Кто ж знал?.. Ладно, чего крутить перед собой. Знал прекрасно, поверить не хотел. По надежде соскучился... Эх, эх, а счастье было так возможно. Пока принимал душ, думал о том, что и так уж паршиво, а если При сейчас уйдет -- станет еще хуже. И не уйдет если -- полный абзац. Сколько все же от баб и из-за них сложностей и путаницы лишней... Не вытираясь, натянул плавки -- у Марии Павловны всегда жарко в квартире -- и, захватив из прихожей пакет с едой, который мы принесли с собой, пошел на кухню. Поставил чайник, достал кофе. -- Ты очень зол на меня? -- При, как статуя командора в белом саване, стояла на пороге кухни, завернувшись в одеяло. -- Нет. -- "Нет" или "не очень"? -- Не очень. -- Но я действительно присохла к тебе и действительно не хочу тебя терять. -- А уж как я не хочу... Но окончание: "себя терять" -- я проглотил. -- Но я правда майор! Этим говнюкам просто пока об этом знать не положено. Я дернул плечами -- какая разница? Профессионал не будет врать в ерунде и ради ерунды. Я и в самом деле не знал, кого из нас мне сейчас жальче. Подойти бы к ней, утешить, что нет ее вины в том, что ее так глупо подставили. Но -- не мог. Росточком не вышел, чтобы стоящих стовосьмидесятисантиметровых баб утешать. А сесть она все не догадывалась. -- Ну сплю, вернее, спала я с этим дерьмом! -- начала она злиться. -- И не только по работе -- нравится мне это. А что? Это раньше, до тебя было. И убивать приходилось. Кому-то ведь нужно? Что ты, сам, что ли, не спал с кем попало и не убивал, что ли? Да таких, как эти сволочи-болтуны, и убить-то -- мало... Так вот послушаешь -- ужас. Блядь-блядью. Но разве ты не знал всего этого? Знал! Или догадывался. Слушай, но как ты это с квартирой провернул? Классно надул. Я так и не поняла -- как? И про то, что стучу, -- вранье. Докладываю рапортом, как положено. Внутреннее расследование -- нормальное дело. Профилактика. Чего молчишь? -- Кофе будешь? -- Буду! Курить есть? -- В сумке. -- Мне без сахара. Тебе жалко, что засветил ту квартиру? -- Немного. Окончание: "но ты того стоила!" -- тоже проглотил. Пусть выговорится. В таком, как у нее сейчас, настроении бабы могут много лишнего, но полезного сказать. -- Хочешь, чтобы я ушла? -- Нет. -- Думаешь, что сейчас, взбаламученная, больше расскажу? Ты тоже профи! И тебе с бабой по работе переспать или просто так -- раз плюнуть. Еще будешь рассказывать потом, как эти засранцы... Ну не была я в той группе, что ты отбил. В Чечне -- да, была, а там -- нет. Там сестра моя была. Ленка. Это она в тебя с лету втрескалась и потом столько лет искала, пока не свихнулась. У Полянкина, кстати, лечится. Я ее туда для знакомства с Девкой устроила и, видишь, сама с тобой вместо нее сошлась. Поэтому я... Это Ленка мне все уши про тебя прожужжала. Мне обидно было, что вот он ты, нашелся, а ее уже как бы нет. И что ты никогда про нее не узнаешь... не знакомить же тебя с сумасшедшей? Ну соврала. Так, немного. Запросто и я могла там оказаться. И ты б меня спас. Подумаешь, делов-то! Наврала!.. Прости, а? Жизнь у меня проституточья и вру, как проститутка! Чтоб покрасивее и пожалостливее. Боялась ведь, тянула. Чуяла, что расколешь. Есть в тебе это: не дай бог такого, как ты, врага. Прости ты меня, дуру?! Сейчас хотела уйти, пока ты мылся. Но, думаю, погано, если ничего у нас с тобой не получится. Не по работе, а для себя. Ты и в самом деле -- чудо. Не как мужик, как человек. Не только мужик. Чувствую я, веришь? Чувствую: ты -- мой! Прости, что я все напортила, а? Дура, дура! Баба... Не хочу, чтобы с тобой не получилось -- веришь? -- А ты? Она не поняла меня. -- Я? На твоем месте? Не-ет, я бы не поверила. Сделала бы вид, что верю. Но сама -- нет. -- Нет, как ты-то на своем месте? Ты сама-то себе -- веришь? -- Чего мне верить? Я -- знаю! И головой, и телом: ты -- мой. А-а, ты думаешь -- истерика? Думаешь, что сама себя накручиваю? Бывало. Ты правду сказал -- актриса погорелого театра. Порой и сама не знаю, где я -- это я, а где -- по легенде. Но не сейчас. Сейчас мне страшно тебя потерять. Веришь? Чего она пристала с этой верой? Верю. Я и сам так же чувствовал... Дурацкая ситуация. Она мне нужна. И так, и эдак. И для дела, и для души. И для тела. Но получится ли у нас -- не знаю. Если уже сейчас к ней спиной повернуться -- глупость, то потом -- как? -- Ты мне нужна. -- Спасибо, Олежек. Что бы ты сейчас там своим компьютером ни калькулировал, спасибо. Я надымила тут, да? -- Ничего. Можно. -- Хочешь, про Грузию расскажу? -- Расскажи. -- Информация -- прежде всего, да? А когда расскажу, стану не нужна, да? Ради этого терпишь!.. А если б ты меня с другим мужиком застукал, что бы ты сделал? -- Постарался бы, чтобы вы меня не заметили. -- Почему? -- Мгм... Зачем тебе удовольствие портить? -- А потом? -- Ит депенс -- "это зависит..." В смысле: поживем -- увидим. Меня английским нашпиговывали под гипнозом, поэтому он порой прет из меня самовольно. -- А если б я -- для работы? -- Это -- святое. -- Какие вы, мужики, сволочи... Тот, кого он мужем назвал, -- давно не муж. И не расписывались мы с ним. Только жили рядом. Плохо одной. Знаешь? -- Откуда?.. Давно за мной твоя Контора присматривает? -- Нет. Думаю, что с месяц. Узнаю, если хочешь... Я схожу в душ? Ты не уйдешь? -- Нет. А была такая мысль. Уйти. Ух какая это, оказывается, мука любить профессионалку. Но у меня врагов уже -- выше крыши. И о половине из них я ничего не знаю. Мало мне грузин, так еще и Контора эта, САИП. Принцесса хоть временный, хоть ненадежный, но все-таки союзник. Других в этом клубке не предвидится. Ребят мне втравливать в эту кашу никак нельзя. Наверняка их пасут. Но пока я на них не выхожу, трогать их резона нет никому. Единственный способ выиграть войну -- не воевать. Превратить противника в друга. Это не Христос сказал, это Сунь-Цзы, китайский полководец. Пятый век до нашей эры. Мне про него одна китаеведка рассказывала. А еще она из Сунь-Цзы цитировала, что, если ты натравишь своего противника на своего же врага, он тебе уже почти что друг. Если я При перевербую против ее Конторы, то... Но если совсем честно, на самом деле я понадеялся, что мне удастся ее еще трахнуть. Хотя бы разок. Мылась она долго, и я, отнеся в комнату оставленное ею на кухне одеяло, успел обшарить ее одежду. И нашел два билета в театр Гоголя на 26 декабря. А сегодня? 1б-е. Лег на свое место, постарался расслабиться до дремоты. Не вышло, но тут главное -- тренироваться. Во всяких ситуациях. Когда При вернулась -- волосы на голове влажным шлемом из тонких сосулек, -- у меня совсем нестерпимо защемило в груди. Чтобы узнать, могу ли я верить тому, что она сейчас тут плела, достаточно посмотреть сначала на нее: восемьдесят кило неги, грации и прелести, а потом на меня -- блеклого недомерка. Какой я ей "дорогой"? Рядом с ней и сам Киркоров -- дешевка. Она взялась за одеяло, но вдруг приостановилась и спросила: -- Можно, я тоже лягу? -- Конечно. -- Спасибо. Ты больше не сердишься на меня? -- Не знаю. Когда ты мне расскажешь наконец про эту Грузию? -- Э-э... А не дурил ли ты Гнома? Уж не надеешься ли сам урвать кусманчик? -- От ее нежного теплого бока шло влажное возбуждающее тепло. -- Гном -- это Полянкин? Михаил Федорович? -- Он. -- А это возможно -- урвать кусманчик? -- Бред... -- Она еще поколебалась, но, решив что-то для себя, начала говорить. Все еще с купюрами, но уже по существу. ...Итак, ее Контора -- Служба анализа и предупреждения Федеральной службы охраны (САИП ФСО РФ) -- создалась при развале КГБ и СССР. Вроде бы как, первоначально, для контроля за бывшими советскими республиками, отпочковавшимися в независимость. На самом деле получилось -- для отслеживания того, как США и НАТО умело науськивают бывших братьев навек на Россию и сами подбирают к ним ключики. Поскольку наш тогдашний президент делал почти все, чтобы не только СССР, но и сама Россия раскололась на удельные княжества, то, кроме как следить, ничего САИП и не оставалось. Финансирование было хилое, конкретного делового интереса в том, чтобы собрать размежевавшихся братьев до кучи, никакого. Достаточно примера с Белоруссией. Лукашенко и сам не мед, но бился о наших чинодралов, как рыба об лед. И тут произошла очередная перетряска в правительстве. Не для дела, а так, чтобы напомнить, кто в доме хозяин. На САИП посадили генерала Ноплейко, и дела в Конторе оживились. Сам друг Ваня, как звали генерала подчиненные, мало что понимал в работе спецслужб, но зато был прекрасным политиком. То есть точно знал, чего хочет. А хотел он угодить Самому. Для таких, как Ноплейко, Родина и Начальник -- близнецы-братья. С Самим, правда, были сложности. Он все реже и реже мог связно изложить, чего, собственно, ему хочется. Приходилось угадывать, в чем угодить. Принцесса всю эту кухню неплохо представляла. Она была на особом счету и не входила в службу внутренней безопасности САИП. Но нередко работала и на нее, всегда подчиняясь непосредственно генералу Ноплейко. Хотя те, подслушанные нами, болтуны и врали -- с ним она не спала. Зато спала со многими другими коллегами, потому как ни с кем так не откровенен мужик, как с той, от кого стонет и рычит. Такой ведь не скажешь: "Отстань, не твое дело!" -- обидится и больше не даст. А ее-то и хочется. В общем, в оперработе Принцесса и в самом деле была не очень искушена. Не ее это был профиль. Карьеру она делала через постель, что в спецслужбах деятельность не менее почетная, но куда более результативная, чем многие другие. Принцесса как раз просвечивала подполковника Каткова, начальника Кавказского направления, тем, что спала с его замом, майором Лапиковым. Майор -- тот самый Василий Николаевич, разговорчивый поклонник Принцессиных прелестей, кандидат на резидентуру в Риге, -- засек интересную непонятку. Хозяин страхового общества "Резо-гарантия" Валентин Резоевич Викланидзе, замеченный в горячей нелюбви к нынешнему президенту Грузии Шеварднадзе, проявлял странный интерес к малозаметной новой охранной фирме "MX плюс". Он не сам, конечно, проявлял, а через свою СБ, в которой у Лапикова был информатор. На всякий случай об "MX плюс" навели справки. Когда выяснилось, что костяк нашего агенства -- мы, включая Пастухова, и есть, САИП насторожилась. Тем более что за Грузией Ноплейко следил особо. Он знал, что Сам недолюбливает тамошнего главу. С тех самых пор, когда Сам был неудачливым первым секретарем МГК КПСС. Тогда Шеварднадзе, человек весьма опытный в борьбе с коммунистической коррупцией, осмелился ему кое-что посоветовать и даже покритиковал на правах старшего. Но наш Сам был не из тех, кто уважает старших, он был из тех, кто долго помнит критику в свой адрес. Ноплейко взял разработку линии "Резо-гарантия" -- "MX плюс" под личный контроль. И напрасно. Уже и президент страны сменился, а ничего интересного по этой линии так и не происходило. Пока меня не дернуло заявиться к Полянкину с тем самым кейсом и ожерельем. А Михуил-то, свет Федорович, оказывается, давным-давно работал на САИП. Он ставил для них всякие опыты и помогал своей химией развязывать языки тем, кто откровенничать не желал. После моего появления с явным свидетельством того, что на президента Грузии готовится покушение, и родилась у подполковника Каткова могучая мысль через меня шантажнуть Валентина Резоевича Виклан