ложили. А теперь... Вот подойду иной раз к этому дому, номер пятнадцать по Чертановской... Поверишь, высчитать бы того пацана -- я бы ему голыми пальцами глаз выдрал. С этими слизняками иначе нельзя. Нашли, понимаешь, себе игры. Ну тут он, допустим, вряд ли прав. И что шляется там, рискуя второй глаз потерять. И в том, что на пацана грешит. Запросто мог и взрослый стрельбой по людям развлекаться. Знаю я таких. Да и вообще, я бы на его месте с той наводчицей побеседовал. Не удивлюсь, если случайным тот выстрел только выглядел. Судьба-то судьбой, а только у любого ее орудия, исполнителя то есть, фамилия есть. -- Мы даже в милицию не обращались, -- словно подтвердила мои размышления Вера. -- Конечно! -- криво ухмыльнулся Евгений. -- Да я ментов теперь боюсь больше, чем бандитов. Ну что бандиты могут мне сделать? Искалечить, ограбить, убить. Все. А милиция -- особенно из-за моего беспрописочного положения в Москве -- не только искалечить, ограбить или убить, а еще и разорить, засунуть на годы в камеру к тем же бандитам, в полную их власть, заразить там туберкулезом или чем похуже, скомпрометировать на всю жизнь... Короче, деньги нужно быстро заколачивать, чтобы хоть какая-то уверенность появилась. И в этом, Олег, прямо скажу, вся надежда моя на тебя! На мгновение мне подумалось, что он хочет привлечь меня к поискам того стрелка. Даже прикинул машинально, как бы я за это взялся. Но тут же отмахнулся: бред. -- ...восстановить торговлю. Для этого на круг нам нужно для раскрутки и чтобы первое время перебиться тысяч семь. Три у нас есть. А, деньги... Что ж, одолжить им четыре куска я могу надолго. Это не вопрос сейчас. Но ума не приложу: на кой черт кому-то понадобилось все это подслушивать? -- ...И я знаю, как заработать остальное. Нужен только надежный напарник, -- продолжал между тем Евгений. -- Сам понимаешь, после всего этого я к людям стал внимательнее присматриваться. А тебя -- знаю. Ты-то как? -- Я? Женя, тебе я, чем могу, помогу. Деньги такие сейчас не проблема. Только объясни все толком. Я ж тут тоже кручусь, и ехать куда-то у меня сейчас никак не получится. -- Ехать и не надо. В общем, надыбал я тут сделку. Ты, помнится, оружием интересовался как-то? Значит, суть поймешь. Есть один снаряд... Чего ты? Куда? Я резко встал, потом показал Шмелеву и увидевшей его смятение Вере прижатый к губам палец. -- Сейчас... Удобствами вашими воспользуюсь. -- И пошел в туалет, оставив озадаченных хозяев переглядываться. К счастью, у них хватило сообразительности не обмениваться мнениями, пока я хожу. Поклясться готов, что микрофоны сюда всунули без их ведома. Я, безусловно, сглупил, когда так резко встрепенулся. По записи любой болван сообразит, что я догадался о прослушивании. Но позволять Евгению говорить дальше, -- значит, подставлять его. Что бы он сейчас ни сказал -- это уже статья, срок и конфискация. Там, где оружие, там и махровый криминал, и подставки по-крупному. Риск такой, что наши с ним приключения в Турции в сравнении с этим -- леденцы на палочке. Мне очень нужно было хорошенько, но быстро поразмыслить. Вот так: пару часов назад я запихнул в сортир Каткова, чтобы он посоображал, что к чему, а теперь и самому пришлось залезть в аналогичный "кабинет". И все в моей жизни так -- баш на баш. Что я другим, то и Судьба -- мне. -- Слушай, Жень, -- предложил я, вернувшись на кухню из ванной. -- Понимаешь, вооружением для рыболовецких флотилий: сетями там всякими, гарпунами-снарядами, тралами... -- я уже давно не занимаюсь. Но могу поискать, кого это интересует. Это спешно? -- Че? -- вылупился Шмелев. -- Какие сети? Я изо всей силы врезал ему по ноге, зажал рот и показал на уши: "Подслушивают тебя, болван!" Вслух же сказал вполне миролюбиво: -- Какие скажешь -- мелкозернистые или крупные... -- Мелкоячеистые, -- машинально поправил меня Шмелев и обвел недоумевающим взглядом свою шестиметровую кухоньку: -- Так ты думаешь, что-о?.. -- Кто его знает?! Давай, на всякий случай, ты на меня по этой части не очень рассчитывай. Это ты у нас морская душа, а я этим тогда так, между делом... -- Я потряс в воздухе кистью, показывая, что хочу что-то написать. -- Ну-у... -- мужик искательно посмотрел на супругу. Вот так всегда. Вначале влезут по уши, а потом к бабе: выручай. И Вера не оплошала: -- Да, конечно, сети! Тралы всякие, Олег! -- Она торопливо достала с полки телефонный справочник и карандаш. -- Но ты уж постарайся помочь... -- О чем речь... -- Я отыскал среди вложенных в книжку листиков сравнительно чистый. -- Дело вы начинаете отличное. Денег я вам для начала одолжу. "У вас дома полно микрофонов, -- написал я между тем, -- напросись меня проводить. На улице поговорим". А вслух спросил: -- Машина-то у тебя на ходу? -- Какой там! Пришлось продать. За копейки. У меня ж в глазу какое-то воспаление-осложнение началось. -- Ему черепно-мозговую операцию делали, -- как-то испуганно вставила Вера. -- Но вы не думайте, с головой у него все в порядке. -- Да что вы, я знаю! У Жени голова -- дай бог каждому, -- соврал я из вежливости. Со мной-то все ясно, я меченый. Как в училище попал, так мне, видать, из этой кутерьмы до гроба не выбраться. Но что, кроме умопомешательства, может втянуть в оружейные махинации взрослых людей, доживших до седин вдали от криминала, -- не знаю. Поели мы со Шмелевыми, хоть и вкусен был незатейливый ужин, без аппетита. Я, рискуя обидеть хозяйку, но предполагая, что вскоре придется побегать, еле клевал. Пить отказался вообще. Вяло повспоминали общих знакомых. В основном они сейчас либо приткнулись служить куда-то, либо -- самое удачливое меньшинство -- сами уже не мотались и не мерзли за прилавками, а крутили большими деньгами, нанимая других. Торговля сейчас шла вроде неплохо. Разумеется, самое правильное для меня сейчас было бы вежливо откланяться, пообещать, что позвоню, и исчезнуть надолго из поля зрения Шмелевых. Пусть сами выплывают. Тем более что их ситуация -- не по моей части. Но и не хотелось бросать их одних в очень уж гнилой обстановке, которую, кстати, Евгений, было видно, несмотря ни на что, считал очень удачной. Но уж если я в этих делах дилетант, то он -- тем более. И вообще не очень-то это по-доброму: тянуть за собой в трясину друзей. А они меня как раз таки тянули. И все же я мялся, не спешил откланяться. Зачем-то ведь состоялась у меня с ними эта встреча и именно теперь? Тенденция, однако. Я ведь уже говорил о своих чувствах? Так вот, по всем моим приметам, выходило, что я был просто обязан им помочь. Вообще-то это закон: за помощью к тебе обращаются именно тогда, когда ты по самые уши занят своими проблемами. Но если ты откажешь, то по другому закону, закону компенсации и симметрии, когда и тебе кто-то нужен будет позарез (пусть и совсем не тот, кому ты отказал), он окажется слишком занят своими заморочками. Вы скажете, и это суеверие? Не спорю. Но -- в окопах атеистов нет. А уж так, как я сейчас сидел в окопе, я и врагу не пожелал бы. Когда я засобирался уходить, скомкав и забрав в карман листочек с предостережением о микрофонах, Евгений довольно натурально захотел меня проводить. Вера, решив, что его без пригляда теперь оставлять нельзя, тоже намерилась подышать на ночь свежим воздухом. Вся моя надежда была на то, что, пока мы микрофоны не трогали, они не станут нас брать. Если Шмелевых пасла милиция, то мне при собственном нелегальном ПМ и катковской "беретте" с двумя запасными обоймами в сумке корячились очень крупные проблемы. Я подумал-подумал и решил, что сейчас для "опекунов", кем бы они ни были, самое разумное -- отпустить Шмелевых, которым деваться некуда, а за мной проследить. И брать, когда выведу еще на кого-нибудь. Или когда укажу свое лежбище, чтобы суметь при обыске что-то найти или подложить. А если это не милиция и не другие органы, то каким-нибудь крутым тем более не было смысла нас всех цапать. Этим, если я только не переоценивал Девку и компанию, нужен был один лишь я. В прихожей, дав Шмелевым одеться, я обшарил их детектором. Супруга была чиста, а при нем отыскалось аж два жучка на булавках: один под мехом пыжиковой ушанки, второй -- в рукаве пиджака. Классное место: рукава вместе с руками обычно смотрят в сторону собеседника. Надо запомнить. Жестами показав супругам, чтобы они ни в коем случае ничего не трогали, я в лифте и на улице отделывался междометиями. Только в метро, подождав минут пять, чтобы через турникеты прошла вперед большая часть топтунов -- если таковые имелись, -- я, произнося всякую чушь о своих приключениях в торговле, написал им в своем блокнотике: "Встретимся завтра или послезавтра. Жди звонка неотлучно. Постарайся надеть то, в чем ходишь очень редко!" Потом зашел с ними за пустой газетный стенд и за их спинами обследовал самого себя. Серьезно же за них взялись: кто-то в толчее успел прилепить мне на полу куртки жучка или маячок. Я показал находку Шмелевым и тут же, выбрав невысокого мужичка, сунул подарок в его карман. -- Ну ладно, ребята. Я поехал, -- сказал я и ринулся мимо них прямо к выходу. Ставил на то, что сколько бы ни было соглядатаев, но не миллион же. Глава семнадцатая. Время и мочегонное -- лучшие лекари Я рассчитывал, что большая часть тех, кто следовал за нами от дома Шмелевых до "Южной", ждет меня внизу, на перроне метро. В сутолоке перехода они прицепили мне радиомаячок, который я успел "передарить" какому-то дядечке. Он уже спускался по эскалатору вниз. Но под землей от радиопеленга мало толку. Сигнал экранируется. Стоит оторваться, удрать на другую станцию, и хрен тебя кто засечет. Поэтому они просто обязаны были послать лучших заранее вниз. В метро не так-то просто следить незаметно, нужны классные спецы. Значит, наверху они оставили максимум парочку в переходе. Ну и машина должна иметься где-то по соседству. На тот случай, если объект уйдет на транспорте. Это если Шмелевых обложили по всем правилам. Самое простое и надежное в такой ситуации -- уходить дворами, в которых негде развернуться на авто. Если меня запустили в метро, вряд ли наверху осталась группа захвата. Значит, имелся шанс без особых проблем взять языка наверху и спросить у него, кому обязан Шмелев таким вниманием. Вот я и метнулся мимо турникета к выходу, а там по переходу -- вверх. Двигался полубегом, поэтому поспешавшую за мной парочку обнаружил быстро. Молодая женщина в спортивном прикиде и бичеватый мужик за сорок. Торопились они врозь, охватывая меня в клещи. Остудить преследователей труда не составляло. Но я боялся, что машина с группой захвата неподалеку. Не хотел открывать боевых действий первым. Да еще и не зная с кем. Микрорайона шмелевского я совсем не знал, несся наобум, мысленно вспоминая автомобильную карту. Где-то там, за домами, должна быть "Чертановская", торговый центр и масса ларьков. Чувствовал, что зверею. От усталости и перенапряжения, наверное. Мало мне своих заморочек, так еще и Женька подсиропил. Но с друзьями всегда так. Радости уравновешиваются заботами. И все-таки достали меня ролью загнанного зайца! Хорош я сейчас: взмыленный, неуклюже придерживающий на бегу норовящую улететь широченную шляпу, с выскочившим из воротника, развевающимся за спиной шарфом. Очень, должно быть, похож со стороны на испуганную, впавшую в панику беспомощную дичь. Я споткнулся, захромал, резко сбавив скорость, и начал сворачивать наперерез мужичку, когда прямо передо мной мягко засветился плафон в салоне какой-то иномарки. БМВ. Молодой изящный мужик раскладывал на заднем сиденье какие-то свертки. Погоня, увидев мою слабость и подворачивающийся мне шанс, прибавила ходу. Но -- все еще молча, все еще без оружия в руках. Не милиция. Те бы уже давно разорались или даже стрельбу открыли. Им, коль они передо мной обнаружились, скрывать от населения нечего, да и не умеют теперешние менты в массе своей тихушничать. Те, кто умел, ушли туда, где поденежнее или почище. А эти, мужик с бабой, тихо стараются взять, не привлекая внимания к себе. Либо урки, либо федералы из органов. К милиции у меня отношение осторожное. Но не такое, как у Шмелева. Мне с ней дело иметь не страшно, а хлопотно. Она для меня -- та же армия, в которой я хоть и бывший, а все ж таки офицер. Слишком много моих однополчан стало мильтонами, слишком тяжела и паскудна нужная их работа, чтобы я всерьез мог воевать со своими. Меня коробит, когда солдат зовут "мусорами" или "ментами". Не на облаке живу, никого не идеализирую. Но -- коробит. Предпочитаю знакомое с детства "мильтон". Все-таки не "мент". Приложить, если кто-то из них обнаглеет, -- это одно, а вот калечить или поносить не могу. "Свои" они мне, так иху мать, власть советскую. Органы -- другое дело. Я сам себе орган. Тут мы на равных: они -- те же урки, только при погонах и должностях. Однако если урки на закон плюют, но озираются, то эти -- нет. Наоборот, он сам перед ними юлит. Да, хорошо бы с какой-нибудь такой "конторой" подружиться (кроме, конечно, родного УПСМ). Лучшая крыша из возможных. В свете вышесказанного я демонстративно притормозил возле "бээмвухи" и вроде бы полез в салон. Ключи торчали в замке зажигания, что означало дополнительные возможности. -- Стой! -- наконец выкрикнул бичеватый, но не в полный голос. А так, для понимающих, в чем смысл ситуации. -- Лежать! Руки за голову! Стрелять буду! Молодой хозяин машины решил, будто эти крики касаются лично его, и очень привычно повалился на пол салона. Подивившись его прыти, я испуганно бросил сумку рядом с машиной, задрал руки и повернулся к преследователю, наставившему на меня ствол. -- Не стреляйте! Что вам надо?! Я тут ни при чем. Я юрист, член коллегии адвокатов! -- Я старался и держаться и думать соответственно: "Я маленький, взъерошенный. В панике. Руки трясутся. Чего тебе меня бояться? Ты такой большой и сильный! Опытный очень. Я же от тебя убегал? Убегал. Значит, боюсь без памяти!" Он поверил. Пистолет держал уже стволом вниз, приближался хотя и настороженно, но вполне распахнуто. Женщина, увидев, что опасного сопротивления нет, резко сбавила шаг и оружия не достала. Далее все происходило, как в тренировочном зале. Когда его левая рука стала обхлопывать мою левую подмышку, я зажал ее предплечьем, одновременно врезая ему щепотью правой под ухо. Есть там точка, от удара по которой мышцы шеи сжимаются спазматически, забрасывая голову назад. Затем, повернув его к себе спиной, не обращая внимания на вывалившийся из его ослабевшей руки белесый ТТ, достал свой ПМ. Прихватив горло бичеватого в замок, я наставил "макарку" на опомнившуюся даму. Она уже и молнию куртки расстегнула, и левую руку за пазуху сунула. Света от лампы над подъездом и от окон мне хватало, чтобы видеть все четко. Я крикнул ей: -- Стоять! Руки вверх!.. Тебе, дура, что, стрельбы не хватает?.. Иди ближе. Да шевелись ты, пока ментовки не понаехали!.. Пошла живее. Выходит, я прав: шуметь и привлекать внимание им не хочется. Выправка у нее заметно строевая. Пока идет, бросаю быстрый взгляд назад. Так и есть: наш молодой человек зашебуршился, пытаясь что-то достать из-под водительского сиденья. Возвращая взгляд к женщине, бросаю ему через плечо: -- Ты бы лежал, а? Не по тебе базар!.. -- И дамочке: Ну, шевелись, ты, кривоногая! -- Пусть обидится и думает не обо мне, а о том, почему я ее кривоногой назвал. Судя по тому, как и какими микрофонами они нафаршировали шмелевскую квартиру, по изрядно истершемуся ТТ -- не высокого класса исполнители. Или фирма бедная. Или руководитель странный. Или специально подставляются. -- Руки на капот, сука! Левой рукой документы, живо! -- И в тот момент, когда она машинально опускает глаза на свою грудь, сую левую руку в нагрудный карман ее еще бесчувственного напарника, потом во второй. Сгребаю все обнаруженное вместе с бумажником и без всякой нежности роняю тело на тротуар. Швырнув добычу на заднее сиденье машины, подхожу к женщине вплотную: -- Не глупи: стреляю в живот! Она выкладывает перед собой на капот нечто, напоминающее служебное удостоверение. -- Теперь оружие, -- командую я. -- Правой рукой! Медленно!.. Отходи от машины. Повернись спиной. Выкладывает пушку. Тоже ТТ. Прижав ствол к ее затылку, обшариваю грудь, бока. Так и есть, еще один пистолет на пояснице. Сначала выдернул и сунул себе в карман этот ПМ, потом вытащил из кармашка на ее ремне электрошокер, а из нагрудных карманов остальные документы и какой-то приборчик. Из джинсов, ощущая ее тугое тело, достал связку ключей и пакетик с жучками. Рассовывая трофеи по своим карманам, попятился к капоту. Швыряю ее ТТ в кусты, потом -- в другую сторону -- ТТ мужика. Он уже хрипит и шевелится, приходя в себя. Обшариваю его карманы, прибавляю к своей добыче газовый баллончик, рацию и аналогичный пакетик с жучками. Потом возвращаюсь к тетке и прошу ее по-хорошему: -- Теперь успокойся. Скажешь, что преследуемых оказалось слишком много. Ксивы твои тебе нужны? Говори -- некогда! -- Нужны. -- И она напрягла плечи, чтобы, вывернув мою руку с пистолем вверх, добраться до моей челюсти. -- Будешь дергаться -- пристрелю. Говори адрес или телефон, чтобы мог вернуть по-тихому. А начальству скажешь, что была пустой. Быстрее, пока напарник не очухался! Повторяя про себя названный ею номер, я вернулся к машине и стволом пригласил молодого человека на водительское место. -- Я могу и без тебя обойтись, но тогда ты свою тачку хрен уже увидишь. Повезешь? -- Без проблем, шеф! -- Видимо, он наблюдал за происходящим, и это его впечатлило. Как только он освобождает пол, укладываю туда свою сумку: -- Тогда без фокусов. Он уселся, а я, стоя рядом, переложил ПМ в левую руку, а правой стиснул ему шею. Загривок у него накачанный, но при моей хватке только пальцы свести -- и одеревенеет. Прижав чуть-чуть, чтобы дать ему это ощутить, скомандовал: -- Рук с баранки не снимай. Медленно объезжай ее -- справа. Так... Еще немного. -- Когда мы отъехали метров десять от женщины, я юркнул на заднее сиденье и, захлопывая дверцу, разрешил: -- Давай вперед. Быстро до улицы, но там -- очень постепенно. Очень! Выруливай на Варшавку и -- к "Тульской". Все понял? -- Абсолютно! Больно, до ссадины, стукаю его стволом: -- Не трогай зеркало! Чем хуже ты меня запомнишь, тем целее будешь. -- Извини, шеф. Развалившись у него за спиной, зажигаю плафон и просматриваю документы. Женщина везде, в том числе и в паспорте, зовется одинаково: Лариса Павловна Курбанова. А вот что касается должности... Она одновременно оказалась и лейтенантом угрозыска, и капитаном внутренних войск, и капитаном из службы охраны президента, и капитаном отдела внешней разведки ФСБ. Все липа. А значит, я имел полное право им сопротивляться. Уже легче. С мужиком маленько по-другому: он то Свиридов, то Дмитриев. Но набор тот же. Вот еще совместители на мою голову! В реквизированной мной у парочки рации вначале кто-то кого-то материл и посылал писать рапорта, потом приказывал не спускать глаз, а потом потонул в шипении. Забросив трофеи в сумку, я ощупал хозяйские свертки, сваленные на заднем сиденье. Что-то твердое, прямоугольное. Спросил у водителя, чтобы разговор завязать: -- Слушай, а ты кого возишь? -- Я-то?.. Вице-президента банка "Молодая Россия", а че? -- Там, в Чертанове, кто живет: он или ты? -- Не, никто. Это я к дружку заезжал, кассеты брал. А че? -- Не дергайся. -- Я через плечо обшарил его карманы. Слава богу, хоть у этого все было на одно имя и на одну должность. Визитку его я на всякий случай прихватил с собой. Мы немного попетляли по окрестностям Варшавского шоссе, и ничего подозрительного я не заметил. Но когда включил детектор для обнаружения электроники, его зашкалило. Неужели это активизирована изъятая мной у оперативников техника? Нет, детектор показывал, что маяк где-то в машине. -- Скажи-ка мне, приятель, -- свирепея, попросил я водителя, -- какую гадость ты здесь включил? -- Че? Ни фига я не включал! -- А то я не вижу? Не зли меня. -- Ну не знаю, не знаю я... А! Так это ж спутниковая охрана! Она всегда работает. У нас тут передатчик где-то, даже я сам не знаю, он на спутник передает. Это чтобы можно было найти машину, если угонят. Тьфу, дьявол. Я тут кручусь-проверяюсь, а меня спокойненько на экране компьютера отслеживают. -- Рули к метро. В первом же удобном переходе, в нише, осмотрел себя детектором -- чисто. Некоторое время посидел на мраморной скамеечке, поглядывая на поезда и прохожих. Счастливые они люди. Как это здорово: брести, не глядя по сторонам и не озираясь, думая о чем-то приятном и делая только то, что хочется. По крайней мере, по вечерам и в выходные. После разговора с Женькой Шмелевым меня потянуло проинвентаризировать все имеющееся у меня барахло, что можно -- реализовать без неприятностей и вернуться с имеющимся капиталом в нормальный бизнес. В торговлишку. Или в рекламу. Знаю одного головастого журналиста, который имеет хорошие идеи, но не умеет найти для них спонсора. Если обеспечить его капиталом, то через годик-два можно будет неплохо жить на проценты. Если б еще и При была рядом, ничего больше и не надо. Ладно. Как поет Алла Борисовна, это -- завтра, а сегодня... А сегодня нужно и самому выпутаться, и как-то со Шмелевым разобраться. Не оставлять же супругов в положении живца. "Живец живца любит до конца". Я зевнул и помотал головой. Какая только чушь с недосыпа в голову не взбредет. Решено: на сегодня закруглюсь, завтра переговорю с При и ее шефом, сдамся им с добровольной и чистосердечной явкой, заложу Каткова, благо все его признания на бумаге и даже отксерены на всякий случай. А потом пару дней буду отсыпаться. Хотя нет, нужно еще с Евгением определиться. Может, мне генерал Ноплейко и в этом поможет? Но уж после этого -- обязательно в спячку. Я съездил на Курский вокзал, оставил там, в ячейке, лишнее, позвонил в адресный стол УВД и с помощью подаренного одним благодарным клиентом пароля выяснил адрес того телефона, который мне дала спортивная Лариса. Он совпал с адресом ее прописки. Значит, деваться некуда, надо ехать. Такие дела нужно распутывать сразу, пока все совсем не перепуталось. Жила Лариса Павловна Курбанова на улице Стрелецкой, за Сущевским Валом. Купив на вокзале фонарик и батарейки, я доехал на такси до Полковой и пешочком, не спеша, вернулся на Стрелецкую. Окна были черны, но и времени почти полночь. Ее домашние могли уже спать. Преодолев кодовый замок и поднявшись на третий этаж, активизировал и сунул в замочную скважину трофейный микрофон. Выбрал, судя по величине, какой помощнее. Послушал, как фырчит холодильник и барабанит по раковине вода из протекающего или плохо завернутого крана. Людских голосов, скрипов и дыханий не ощущалось. Выбрав из ее связки подходящие ключи, вошел тихонько. Постоял в прихожей. Пахнет табаком, пудрой. Людей не чувствуется. В чем я и убедился, пройдясь по однокомнатной квартире лучом фонарика. Бедновато она живет. И одна. Пока дожидался Ларису Павловну, успел слегка вздремнуть. Вероятно, уж очень подробный рапорт заставили ее писать. Странно еще, что не сопроводили до дома, дабы убедиться, что документы ее в целости. А может, она и не стала врать, раскололась, не доверяя моему обещанию. Кто этих женщин-службисток поймет? Дверь она открывала какой-то отмычкой, очень раздраженно. Надеясь преподнести сюрприз, я не стал сразу объявлять о своем присутствии. Дал ей возможность расслабиться, сходить в туалет. После этой процедуры люди становятся гораздо миролюбивее. Потом хозяйка закурила на кухне и пошла в ванную. Я тихо, как мышка, сидел между боковиной развернутого двуспального раскладного дивана и стенкой. Думал о том, как деформировалось после знакомства с При мое восприятие окружающего. За чахлой дверцей раздевается и моется баба, которая, возможно, в приступе благодарности за возвращенные документы не откажется от удовольствия. А мне хоть бы хны. То есть ну вот почти и не возбуждает перспектива. То есть возбуждает, но только на уровне физиологии. А душа молчит. В смысле -- она не против, но только если уж очень будет нужно по делу. Лариса Павловна босиком дошлепала до комнаты, зажгла свет и остолбенела, увидев на столике напротив двери кучку своих и соратника корочек и ключей. Отмычку, которая была у нее на кольце с ключами, я отцепил. Хороший инструмент, лучше моего. Приватизировал в качестве гонорара за свое великодушие. Я встал, хотел похвалить расцветку полотенца, в которое она была обернута от подмышек до колен, -- люблю сочетание зеленого с красным -- но, вместо того чтобы пролить слезы радости и восторга, она метнулась в прихожую. Вот и делай после этого добро людям. Появилась через несколько секунд, наставив на меня давешний истертый ТТ. Держала двумя руками, не обращая внимания на то, что полотенце ослабилось и вот-вот соскользнет. Симпатичная женщина. Метр семьдесят пять, поджара, на вид моложе своих двадцати девяти по паспорту. -- Кончай пялиться! Клади на пол -- левой рукой -- оружие! Ага, нашла дурака. Пока она плескалась, можно было у целого полка оружие обеспатронить. Впрочем, в спешке и злобе она могла и не заметить разницы в весе. -- А поцеловать? -- попытался я напомнить ей знаменитый анекдот про осеменителя. -- Я ж все вернул. Почти. Лариса Павловна, давайте дружить! -- Заткнись! Оружие! -- А вот и не отдам! -- сварливо отказался я и уселся на край дивана, нога на ногу. Помотал ступней в носках -- обувь я воспитанно снял, хоть и не оставил в прихожей. И добавил миролюбиво: -- На кой тебе мое оружие? Ты чего за мной бежала -- поговорить? Вот я и пришел -- поговорить. В неформальной обстановке. Она спокойно приблизилась и, прицелившись в мое колено, нажала курок. Боек радостно клацнул. Тогда она боком подошла к столу и взяла трубку телефона. Полотенце наконец-то соскользнуло на пол, и я восторженно прицокнул языком. Женщинам нужно иной раз напоминать, что они -- женщины. Восхитившись, я красноречиво показал ей ее шокер. Эта хренотень размером с электробритву способна ударом тока в десять тысяч вольт весьма болезненно обездвижить человека. Не удержался и добавил: -- Если мне придется это применить, то боюсь, что потом не удержусь от фамильярности. Только тут до нее дошло, что к чему. И все же она вытащила обойму, чтобы убедиться в ее пустоте. И снова вместо благодарности -- грубость: -- Сволочь! -- Она отложила бесполезную железку ТТ и нагнулась за полотенцем. Попа у нее была жилистей, чем у При, но тоже хороша. И вот что интересно: все меня обзывают именно сволочью. Не может же такое количество совершенно незнакомых между собой людей ошибаться или брякать такое слово просто так. Значит, есть, есть во мне нечто именно сволочное. Может, биография? -- Господи! -- взмолился я. -- Да в чем же я виноват, в конце концов?! Я, что ли, за вами гонялся?! Я, что ли, первым начал оружием махать? Я, наконец, что ли, вдвоем на одного напал? Имей же совесть! А будешь грубить -- уйду. И трофеи свои заберу. -- Где мой "Макаров"? -- Ото-о ж! Я слышал, что у оперативников есть такая манера: иметь с собой левый ствол, как бы ничей. Чтобы им можно было в случае чего безнаказанно воспользоваться. То ли для поражения противника, то ли чтобы, подсунув его трупу, обосновать необходимость самообороны. Вероятно, ТТ у них и были такими, левыми, а вот "макарка" являлся ее табельным, подотчетным оружием. Но, видя растерянность обескураженной голой женщины, которой от меня и у себя дома нет покоя, я и в самом деле почувствовал себя сволочью. -- Верну, верну. Вы извините, Лариса, может, я того, неделикатен... Но тоже, знаете ли, мы ведь не на танцах познакомились. -- Что вам нужно? -- устало спросила она и отправилась на кухню. -- Идите сюда, я там не курю. По дороге она зашла в ванную и накинула халат, длинный, но с разрезами. И на том спасибо. Впрочем, из-за халата она как-то особенно явственно вспоминалась голой. Наверное, я об этом думаю из-за того, что долго не видел При. -- Просто хотел бы знать, почему и зачем вы за мной гнались. -- Приказали, вот и погнались. Однако. -- Кто приказал? Она молчала, сосредоточенно куря, словно ожидая, когда отвяжется надоевший муж. Нам обоим было ясно, что, если дойдет до силовых методов, я с ней справлюсь. Во всяком случае, именно сейчас. Говорить об этом смысла не было. Я подошел к ней, вытащил из-под стола табуретку, сел напротив -- близко, но не касаясь ее коленями. -- Лариса Павловна. Так получилось, что я совершенно ни в чем не виноват. Просто пришел в гости к приятелю. Тоже очень порядочному человеку. Законопослушному. Налогоплательщику, если это вам что-то говорит. И вдруг я нахожу на себе маячок. Вдруг за мной кидаются двое вооруженных людей, у которых потом обнаруживается куча поддельных документов. Они мне угрожают! Но я сдерживаюсь. Я допускаю, что они люди подневольные. Выполняют чей-то приказ. Я стараюсь нанести им минимальный вред. В том числе и служебный. Полагаю, что теперь я вправе в виде ответной любезности получить хоть какие-то объяснения. Вы согласны? Она задавила в пепельнице окурок, но тут же прикурила другую сигарету. Мы поиграли в молчанку. Долго. Наконец я дал себе слово, что, если сосчитаю до трехсот, а она не заговорит, буду давить. Потом решил сосчитать еще до двухсот. На ста восьмидесяти шести она вздохнула и улыбнулась, искоса, с усталым лукавством осмотрев меня: -- Почему выбрали меня? Я не сразу понял, что она имеет в виду. -- Да я не выбирал. Так получилось, что он оказался ближе. Его нейтрализовал, остались вы. Ее обидело, что я, решив допросить ее, как бы счел ее менее сильной. Вот только всякой этой феминистки мне сейчас и не хватает. -- Допустим, я согласна. Но сказать-то мне нечего. Вы правы. Чин у меня небольшой, человек я подневольный, знаю мало... Послали на наружное наблюдение в помощь МВД. Потом дали ваше описание. Приказали проводить до метро и там постеречь. Потом вдруг приказали задержать и выяснить личность. Старшим был Дмитриев. Вот и все. -- Вам что-то говорит фамилия Катков? -- Нет. Не говорит. -- А Ноплейко? -- Тоже нет. Хотя... Вроде бы есть такой генерал. Заведует какой-то конторой. -- А Девку знаете? -- Такую знаю. То есть слышала. -- Что слышали? -- Что она имеет небольшую бандочку из своих любовников. Рекетирствует. -- Лариса, давайте поговорим как коллеги. Я -- из фирмы Ноплейко. Ведь и раньше бывало так, что начальство выясняет, кто умнее, а мы, пешки, отдуваемся... Почему бы нам не поделиться -- кулуарно -- информацией? Вы, собственно, какими вопросами занимаетесь -- ваше подразделение? Она прикурила еще одну сигарету и уселась, тщательно прикрыв колени, на дальнюю от меня табуретку. -- Контрразведка... Внутренние, знаете ли, расследования. -- Она еще была настороже, но уже не столь мрачно. Все-таки попасть в межведомственную разборку -- совсем не то, что нарваться на вербовку оппонентов. О вербовке, даже если чистосердечно во всем признаешься, никогда тебе не забудут. Одними объяснительными со свету сживут. Попробуй, например, доказать, что партнер, Дмитриев, сам нарвался, а не ты его подставила. На карьере после этого можно ставить крест. Тем более женщине. А если вот так, тет-а-тет, установить контакт со смежниками -- за это могут еще и похвалить. -- Так за кем же вы возле "Южной" наблюдаете? -- Ну... Точно я не знаю. Наружка ведь. Куда пошлют. Нам же ничего толком не объясняют. Наше дело следить... Вроде бы есть сигнал, что идет утечка оружия в Чечню. Еще несерийного. Из какого-то НИИ... Все, больше не знаю. А вы тут как? -- Еще сам не знаю. Нет, правда! Просто зашел, как уже говорил, просто в гости к старому приятелю. А тут оружие, значит. Чечня... А Девка может иметь к этому отношение? Она пожала плечами, встала и начала что-то доставать из холодильника и с полок: -- Кто его знает... Есть хотите? -- Ох, извините, но как-то не сообразил что-нибудь прихватить с собой. -- Ничего. Ну так будете есть? -- Извините, но не откажусь. -- Разносолов не обещаю. Так, что-нибудь на скорую руку... Вообще-то у Девки есть дела с Кавказом. Ее регион. Думаете, что это ее канал мы выследили? -- Не могу сказать точно, но... А вы не слышали, что Девка кого-то напряженно ищет? -- Нет. -- А милиция? -- Обычные перехваты. Грабиловка, бытовые убийства. А что? Вот это мне Принцесса впарила на прощание залепуху, так впарила! Если бы на меня действительно устроили облаву со всех сторон, то уж сотруднице наружки ФСБ Ларисе это наверняка было бы известно. Конечно, и она могла врать. Но я видел, насколько она вымотана. В таком состоянии искусно врать крайне трудно. А самое главное, что подтверждало ее слова и обнаруживало ложь При: у тех, кто шел за нами со Шмелевыми от их дома, было время рассмотреть меня во всех подробностях. Зная о моем розыске, зная обо мне хоть что-то, они бы никогда не послали на мое задержание всего двоих, да еще обычных, наружников. Мы ели, беседовали. Лариса даже достала бутылку "Котнари". Настоящего. Оказалось, что в спецуху она попала вслед за мужем. Когда завод, где она после университета работала в юротделе, завял, он ее туда устроил. А потом он сгинул. Подробностей ей не сообщили, но судя по реакции начальства, погиб при исполнении. А если судить по слухам, донесенным ей доброжелателями, его сдали по чьей-то ошибке. Была у нее мать, жившая с братом в другом районе. Был друг -- из женатых сослуживцев. Случалось чувствовать себя счастливой, хотя от работы особого удовольствия не получала. Слава о Девке, по ее мнению, идет нехорошая. Начинала она в КГБ, вроде бы в Грузии. Из тех кабинетных кадровичек, которых брали ради статистики, -- мол, женщин в СССР не зажимают. После всяких сотрясений и реорганизаций попала Девка в оперативницы. Подсунули ее какому-то авторитету, который занимался контрабандой стратегических материалов. Она там прижилась. А когда авторитета завалили коллеги по криминалу -- заняла его место. До Ларисы доходили слухи, что Девка вроде бы легализовала свои дела и от спецслужб отошла. Насколько это возможно. О генерале Ноплейко она слышала еще меньше. Когда-то он служил в системе гражданской обороны. Но после того как в Чернобыле посылал солдат почти голыми руками разгребать радиоактивные завалы, его заметили. Повысили. Как о человеке, о Ноплейко говорили, что он из тех редких начальников, которые могут подчиненному в морду дать, но перед верхними не предадут. Хорошо мы с ней поговорили, хотя тайн служебных она мне не выкладывала. Да они мне и не нужны были. Хотя, с другой стороны, если бы я разболтал кому о нашем разговоре -- неприятностей ей бы хватило. Я ей тоже кое-что о себе рассказал. О спецназе и Чечне. Но без имен. Около трех ночи мы оба раззевались, и возникла некоторая неловкость. Мне было бы проще поехать к себе, то есть к Катерине. К тому же хотя "естество" было не против, но сердце не лежало к попыткам на большее сближение. Но после вина и душевного разговора меня разморило. На то, чтобы встать, одеться и уйти, сил не было. В книжках и в кино в таких ситуациях женщина оставляет мужика ночевать, а потом сама к нему в постель приходит. Но у меня такого еще никогда не было. Вот не идут бабы в первый раз сами ко мне в постель. Самому по первости приходится лезть, рискуя нарваться на оплеуху. -- Вам пора? -- выразила Лариса свое отношение к этим перспективам, и я охотно согласился. Откланялся, вернув ее ствол и пообещав положить патроны в ее почтовый ящик внизу. ...Вернулся я в Катину квартиру выжатым лимоном. Кое-как разделся, из последних сил сложив брюки по стрелкам, поставив будильник на десять, и вырубился. Внутренний будильник, как ни старался, мне в себе воспитать не удалось. Но зато воспиталось другое. Если я успевал сформулировать вопрос на той секундной грани, которая отделяет явь от сонного небытия, то наутро получал от подсознания хороший совет. На этот раз мне спросонок думалось о При. Проснулся я с бодрой радостью и решением довериться ей. Но это, увы, не подсознание брало слово. Это кобелиное во мне проснулось, после того как отдохнул. Не было у меня еще в жизни женщины, о которой бы я мечтал с таким нетерпением. Все ж таки профи есть профи. Или учат их этому, или это талант от Природы. И вот, даже зная всю лживость При, я продолжал надеяться на чудо и на хотя бы минимальную взаимность. Каких мне усилий стоило не позвонить Принцессе -- немыслимо объяснить. Как у наркоши по дозе, так все мое тело корежилось и выло, лишь бы ее голос услышать. И все-таки я удержался. Решил, что слишком все непонятно и запутано с Принцессой, ее САИП, Гномом и Девкой. Тут мне без совета с Пастухом и ребятами никак не обойтись. А поскольку несколько моих осторожных призывов, посланных им на пейджер, отклика так и не поимели, я снарядил из львиной доли захваченного у Девки и Гнома посылочку и с краткой запиской отправил ее в реабилитационный центр. В тот самый, в котором Док возвращает сознание искалеченным жизнью и смертями солдатам. Отправителем указал урюпинский филиал общества дружбы "Россия -- Лихтенштейн". Юмор. Док поймет. А пока, еще не придумав, как бы мне так с ребятами пересечься, чтобы их не подставить, решил заняться Шмелевым. Хороший такой есть принцип у прагматиков: одно дело за раз. Вот я одним этим делом и решил пока заниматься. Любовь подождет. Говорят, именно временем ее лучше всего и проверять, проклятую. Временем и мочегонным, как посоветовал мне Гном-Полянкин. Я изрядно попетлял на всякий случай по городу, прежде чем подобраться поближе к дому Шмелевых и позвонить ему. На свидание со мной они опять отправились вдвоем. И хвост, естественно, за ними. Одной из следивших была Лариса. Вот этого я уже не понимал. Я мало знаю об организации слежки, но элементарный здравый смысл подсказывал, что, если человек засветился, его к тому же объекту нет смысла приставлять. Это же как афишу вывесить. Или у них с людьми острейшая нехватка, или я не знаю что. Оделись Шмелевы по моему совету так, будто на дачу собрались. Все такое потрепанненькое, только лопат да граблей не хватает. Оно и к лучшему. Когда я их в переходе на станцию "Библиотека имени Ленина" детектором осмотрел, нашел только по одному маячку на каждом. Маячки те я переадресовал другим, а мы с Верочкой и Женей, используя толчею, смылись и уединились в тихом и пустом служебном местечке под лестницей. Я его еще в те блаженные советские времена нашел, когда не знал, где зимой с девушкой уединиться. Там, под лестницей, мне Евгений свою сделку века и обрисовал. Обратился к ним дальний родич Веры Ильиничны -- он тоже, как и она, из Воронежа, но только в столицу попал раньше. Сразу после института блеснул какой-то секретной разработкой электронной, вот его и пригрели на номерном заводе. Обратился он к Шмелевой потому, что, мол, обнищал совсем в своем военно-промышленном комплексе, а ничего, кроме как оружие изобретать, и делать не умеет. Вот и захотел для укрепления материального благополучия загнать какой-то интересный снаряд. Не чертежи секретные, а само изделие, заныканное им при испытаниях. Все равно кому, лишь бы заплатили не меньше десяти кусков. Сам покупателя найти не мог: слишком-де на виду он, под колпаком у первого отдела. Вера стала от родича