? -- спросила Ольга. -- Я не имею права говорить вам об этом... -- Сухотин сочувственно посмотрел на нее: она еще не знает, бедная, что стала вдовой... Через десять минут "Волга" вновь затормозила у ворот дома Пастуховых. Сухотин вышел из машины и проводил Ольгу до ворот. -- Еще раз простите за беспокойство, -- извинился полковник. x x x Затем Сухотин приказал водителю собрать оставленных в деревне людей, все быстро, не разговаривая, погрузились в машину и уехали. Ольга смотрела на шлейф пыли, поднимающийся за автомобилем, и думала: "Что бы все это могло значить? О боже, скорей бы Сережка возвращался! Я сойду с ума, если он задержится..." x x x Генерал-лейтенант Савченко оказался в весьма щекотливом положении: он попал между двумя жерновами, каждый из которых был способен легко его уничтожить. Несмотря на то что Леонид Иванович пытался подстраховаться и поэтому выложил первому заму министра историю с полигоном "Гамма", его непосредственный начальник, генерал армии Степанов, каким-то непостижимым для Савченко образом сумел отбить атаку старшего по должности начальника и удержаться в своем кресле. Из этого следовало, что теперь Савченко должен был опасаться прежде всего своего начальника, а не первого зама. Ведь Степанов был не просто его непосредственный начальник, он был идеолог авантюры с полигоном, в которой Леонид Иванович выполнял роль главного организатора. У Савченко оставался только один выход из сложившейся ситуации: сделать так, чтобы об этой истории знало как можно меньше людей. Поэтому, когда ему доложили, что группа Пастухова захвачена на подступах к Москве, он без колебаний подтвердил приказ о ее немедленном уничтожении. Но в кругу главных свидетелей еще оставались следователи Гержа и Сухотин. Савченко приказал им сворачивать следствие: еще не зная о судьбе генерала Иконникова, он всерьез опасался, что следователи смогут расколоть коменданта поволжского полигона и тогда все узнают о его, Савченко, активном участии в афере с "Гаммой". Леонид Иванович находился уже на полигоне, когда с ним связался его помощник и сообщил, что полковник Гержа только что сдал ему на руки пакет со следственными материалами по делу о похищении контейнера. Пакет был опечатан сургучом; с обеих сторон пакета стояли штампы: "Совершенно секретно. Категория А. Единственный экземпляр. Вскрывать только в личном присутствии генерал-лейтенанта Савченко". -- Немедленно уничтожь пакет! -- приказал Савченко помощнику. -- Свяжись с майором Николаевым из службы внутренней безопасности и попроси у него надежных людей. Надо установить наблюдение за обоими следователями из прокуратуры -- мне показалось, что они вели двойную игру, пусть люди Николаева выяснят круг общения этих полковников... -- Слушаюсь! -- Скорее всего, я на "Гамме" не задержусь: пробуду тут день, от силы два. Я хочу, чтобы к моему возвращению у вас с Николаевым уже были какие-нибудь материалы на следователей. -- Постараемся, товарищ генерал... Савченко положил трубку. Он уже решил для себя, что и от следователей надо будет избавляться. Как -- он еще не знал, но то, что это надо сделать как можно быстрее, он понимал. А сейчас Леониду Ивановичу предстояло решить главную на сегодня задачу: полностью скрыть следы существования контейнеров с бактериологическим оружием на полигоне "Гамма". На военно-транспортном Антее, приземлившемся этим утром, вместе с Савченко прилетел взвод спецназа и четыре прапорщика из военно-строительного батальона, расположенного неподалеку от Москвы: Савченко справедливо считал, что местным службам в таком секретном деле, какое ему предстояло, доверять было нельзя. Генерал понимал всю тяжесть своего должностного преступления; но он зашел в своих действиях настолько далеко, что по-другому поступить уже не мог. Так всегда получается, когда человек, облеченной высокой властью, начинает воспринимать свою должность не как место, на котором он должен служить государству и людям, а как синекуру, при которой он устраивает свои личные дела. К сожалению, в России на высоких постах почему-то часто оказываются люди подобного толка... А самое худшее, что только может быть, случается тогда, когда политикой начинают заниматься генералы: ведь в их руках не просто огромная власть, подкрепленная армейской дисциплиной, но и мощное оружие... На "Гамме" объявили учебную тревогу, усадили весь местный персонал и даже комендантский взвод, охраняющий полигон, на машины и вывезли в степь, километров за двести от места дислокации. Дальше события развивались так. Охрану полигона взяли на себя прибывшие из Москвы спецназовцы. Один из прапорщиков-москвичей сел в кабину трактора "Беларусь" и начал копать несколько глубоких ям на периферии полигона. Тем временем еще один прапорщик-строитель на электрокаре перемещал бочки с ядом из склада к грузовику; третий отвозил бочки к яме, а четвертый на лебедке спускал их в выкопанные ямы. Бочек было много, а поскольку при обращении с ними следовало выполнять все меры предосторожности, работа шла очень медленно. Савченко, постоянно находившийся у восьмого склада, ничего не мог поделать с этим; он понимал, что быстрее хоронить страшные бочки просто невозможно, но все время подгонял и без того взмыленных прапорщиков. -- Быстрее, мужики, быстрее! -- твердил он. -- Закончите сегодня -- получите по тысяче долларов премии... И мужики старались изо всех сил: в их строительном гарнизоне такие деньги они могли получить только за год работы. Бочки с отравой одна за одной исчезали в выкопанных ямах, но, казалось, им никогда не будет конца... x x x После разговора с генералом Савченко Степанов не стал возвращаться домой, а отправился к себе на дачу в поселок Жуковка: он решил, что самый разгар событий благоразумнее будет пересидеть вдали от Москвы. И если бы все стало развиваться неблагоприятным для генерала армии образом, тогда Семен Андреевич стал бы демонстрировать удивление: дескать, ничего не знаю, это все личная инициатива моих подчиненных, за что я с ними строго разберусь... Степанов, в сопровождении двух внушительного вида охранников, помощника и шофера, оказался в собственном, недавно отстроенном двухэтажном особняке уже где-то в четвертом часу ночи. Выпив для крепости сна коньяку, Семен Андреевич приказал своим людям не беспокоить его, пока сам не проснется, и отправился на второй этаж в спальню. Помощник с одним из охранников расположились в соседней к спальне комнате, шофер примостился на диванчике в холле первого этажа, а второй охранник, по договоренности с напарником, остался бодрствовать до утра. Он запер входную дверь, включил охранную сигнализацию, не позволяющую проникнуть на территорию дачи чужим, и по привычке прошелся по особняку, проверяя надежность запоров у окон и дверей. Все, как всегда, было в идеальном порядке. Охранник сел в кресло, расположенное на втором этаже у лестницы, ведущей вниз, взял недавно начатый детектив и углубился в чтение. Когда дорогие напольные часы пробили на первом этаже десять утра, он разбудил напарника. Тот сменил его на посту, и вплоть до трех часов дня дачный особняк Степанова был погружен в тишину и покой -- до тех пор, пока помощник не решил поинтересоваться, насколько крепко спит его шеф. Помощник приоткрыл незапертую дверь спальни и прислушался к тому, что происходит в комнате. Он не услышал даже дыхания, и это его насторожило: обычно Степанов спал, шумно сопя носом и ворочаясь с бока на бок. Помощник открыл дверь пошире и увидел то, что заставило его содрогнуться... Генерал армии Степанов висел в петле, сделанной из шнура от портьер. Веревка была привязана к крюку люстры; на генерале были надеты спортивные штаны и майка, под ногами на полу валялся опрокинутый стул. Посиневшее от удушья лицо Семена Андреевича было искажено гримасой то ли боли, то ли злобы; из открытого рта свисал распухший язык, глаза закатились вверх, а пальцы рук были растопырены так, как будто генерал в свои последние минуты пытался махать ими, словно крыльями... Помощник выскочил в коридор и побежал за охранниками. Когда они втроем снова очутились в спальне, помощник обратил внимание, что на тумбочке рядом с генеральской постелью лежит исписанный лист бумаги. -- Леша, посмотри, что там, -- попросил он охранника. Тот, стараясь не оставлять следов, взял листок и протянул его помощнику. Это была предсмертная записка. -- "Ухожу из жизни, -- прочел вслух помощник, -- потому, что совершил ошибку, не совместимую с честью русского генерала. Прошу командование не порочить мое имя, так как моя смерть искупает эту ошибку. Люся! Прости за все! И скажи Наташке, что я ее очень люблю. Генерал Степанов". Помощник хорошо знал почерк своего шефа, и у него не было ни капли сомнения в том, что эту записку написал именно генерал. Прочтя ее, он сложил листок вдвое и положил к себе в карман: он знал, что ему придется ознакомить с этой бумагой родственников Степанова -- жену Людмилу и дочь Наталью. В спальне повисла тяжелая, мрачная тишина. Нелепая смерть генерала была настолько неожиданна, что ни у кого из здесь присутствующих не находилось слов, чтобы нарушить молчание. -- Да, дела... -- наконец сказал один из охранников. -- Вася, вызывай милицию, -- сказал он помощнику, -- ничего в комнате не трогать, пока они ее не осмотрят! -- А ты что, допускаешь, что... -- второй охранник не стал договаривать фразы. -- Этот вариант я не исключаю, -- откликнулся первый, -- уж слишком все неожиданно... Василий, у генерала были в последнее время какие-нибудь крупные проблемы? -- А когда их не было? -- огрызнулся помощник. -- Слушай, кончай тут... -- он не нашел слов, чтобы выплеснуть поселившуюся в нем злость, и от бессилья просто выругался, -- говно мутить! Человека больше нет, какая разница, как его не стало? Лучше о себе подумай! -- А ты чего на меня баллоны катишь? -- взвился первый охранник. -- Да то! Если бы ты сработал как положено, то Семен Андреевич сейчас бы тут не висел! Смотреть надо было в оба, а не рассиживать в кресле с детективом!.. -- Хорош вам! -- одернул их второй охранник. -- Ты, Вася, иди лучше позвони в милицию. А я сообщу в министерство. Вот, бляха-муха, сейчас там такой шум поднимется!.. -- Постойте... Сначала надо его снять... -- возразил помощник. -- Не надо ничего здесь трогать, -- сказал второй охранник, -- пусть милиция его снимет, -- может, Саня прав: если генералу помогли влезть в петлю, лучше будет оставить все, как было... -- Ну и сволочи же вы! -- сказал в сердцах помощник и вышел из спальни, сильно хлопнув дверью. Охранники потянулись следом за ним. Вскоре во дворе дачи нельзя было протолкнуться от примчавшихся сюда людей и машин. Но ни один из присутствующих здесь людей так и не узнал, почему зам министра обороны генерал армии Степанов решился закончить свою жизнь самоубийством... Об этом знали только трое человек: один из них -- полковник контрразведки Кузнецов -- отдал приказ, а двое его подчиненных -- киллеров-ликвидаторов -- "помогли" генералу уйти из жизни; проникнув ночью на дачу Степанова, ликвидаторы брызнули генералу в лицо струей специального аэрозоля, от которого человек даже с сильной волей полностью терял контроль над собой, затем заставили написать под диктовку записку, а потом помогли ему залезть в петлю. Первый зам министра обороны, узнав от помощника о неожиданном уходе из жизни своего заместителя, только вздохнул. "Видит Бог, -- подумал министр, -- я этого не хотел... Это ты, Семен, сам меня вынудил..." x x x Полковник Гержа, несмотря на приказ Савченко прекратить все следственно-розыскные мероприятия, не стал возвращаться в Москву из Рязани, где его застал приказ, а снова отправился в Поволжье: его тревожило, что они с Сухотиным, откинув чеченский след, сделали роковую ошибку... Полковник оказался в городе вовремя: в местном УВД получили наводку на один особняк, расположенный неподалеку от города, и сейчас готовились провести в нем так называемую зачистку -- задержание и доскональный обыск всех, кто будет находиться на этот момент в доме. Полковник упросил знакомого майора из областного УБОПа взять его с собой на операцию. -- Оружие имеешь? -- спросил майор. Гержа молча отвернул полу куртки, показывая кобуру со "стечкиным". -- Давай в автобус к ОМОНу, место есть... Только, полковник, не лезь на рожон: наш информатор сообщил, что там может до десятка человек с автоматами сидеть. Так что сам понимаешь... Спустя несколько минут два милицейских "газика", "Жигули" с оперативниками УБОПа и автобус со взводом омоновцев выдвинулись к югу от города. Ехали недолго, километров тридцать. Остановились на обочине дороги, не доезжая до высокого забора, из-за которого торчала островерхая черепичная крыша роскошного особняка. Гержа увидел в автобусное окно, как вылезшие из "газика" милиционеры направились к воротам дома, и заспешил к выходу из автобуса. Но тут ему перегородили дорогу спешно покидающие автобус бравые молодцы из ОМОНа. В своей внушительной черной экипировке, с масками на лицах, в касках и бронежилетах они выглядели очень устрашающе. Полковнику пришлось пропустить их впереди себя и наблюдать, как омоновцы, рассыпавшись веером перед усадьбой, начали постепенно окружать дом по периметру. Гержа пристроился за спиной их командира, молодого и крепкого старлея, и вскоре оказался у самого забора. Едва омоновцы начали, подставляя друг другу руки, перелезать через трехметровое ограждение, тут же с той стороны застучали автоматные очереди. Откуда-то сбоку раздался негромкий хлопок -- это кто-то из нападавших подорвал заряд на воротах. Сделано это было вовремя: сопротивление засевших в доме нарастало, и ОМОНу, чтобы не полечь под стенами особняка, пришлось отступить через взорванные ворота, укрыться за ограждением участка. Это был тот самый особняк, куда три дня назад чеченцы притащили захваченного Пастуха и его ребят. Под командованием хозяйничающего здесь Султана Аджуева оставалось не десять человек, как думали милиционеры, а все двадцать: он, взбешенный неудачами последних дней -- потерей уже находившегося в его руках контейнера со штаммом бубонной чумы и крупной суммы денег, исчезнувших вместе с генералом Иконниковым, уничтожением учебного лагеря и пропажей своего ближайшего помощника Аслана Бораева и еще двадцати боевиков, -- приказал собрать здесь всех оставшихся в его подчинении людей, чтобы в случае чего оказать достойное сопротивление, а будет возможность -- и отомстить русским за все эти потери. Султан не хотел выглядеть униженным и разбитым наголову в глазах тех, кто послал его в Поволжье, поэтому месть он задумал страшную и эффектную: у Султана в подвале особняка находился целый склад различных взрывчатых веществ -- от обычного промышленного динамита и аммонала до излюбленного спецслужбами пластита и нескольких десятков мин различного типа. Все это Султан решил немедленно использовать; он хотел открыть "минную войну", посеять страх и ужас по всему Поволжью, взрывая в городах и поселках дома, магазины, автобусы, чтобы затем со спокойным сердцем отправиться в Чечню за новыми людьми и деньгами. Ни милиционеры, ни омоновцы, ни тем более полковник Гержа ничего об этих планах не знали. Принимая решение о зачистке дома, они руководствовались только скудной информацией, что якобы в окрестностях этого дома местные жители часто видели подозрительных людей кавказской наружности; некоторые из них были даже вооружены и почти не скрывали этого. Особняк по регистрационным документам принадлежал одной из мелких коммерческих фирм, номинальным хозяином которой являлся некий пенсионер, который за триста рублей дал свой паспорт на несколько дней незнакомым людям. Мысль о том, что здесь могут скрываться остатки чеченского отряда, большая часть которого была уничтожена на днях в заброшенном поселке нефтяников, никому не приходила в голову. Если бы руководящий зачисткой майор знал все это, он конечно же не полез бы со взводом ОМОНа на рожон, а подготовился основательнее и уж во всяком случае прихватил бы с собой бронетехнику... Сейчас, встретившись с ожесточенным сопротивлением -- по милиционерам, не жалея патронов, лупили из автоматического оружия буквально изо всех окон особняка, -- нападавшие решали, как им дальше быть: вызывать подкрепление или попытаться проникнуть в дом своими силами. И тут свое слово сказал старший лейтенант ОМОНа Пасько, командовавший теми самыми орлами во внушительного вида экипировке. -- Дайте мне свободу действий, -- сказал он, -- и через полчаса мои ребята этих, которые в том доме борзеют, уложат или носами в землю, или навсегда. -- У тебя не так много людей, старлей, чтобы ими рисковать... -- засомневался майор Мальцев из местного УБОПа. Именно на майора было возложено руководство зачисткой, и он не хотел терять, пусть даже ранеными, ни одного человека. -- Там слишком плотный огонь, положишь половину людей, пока окажешься в доме. -- Ты что, майор, думай, что говоришь! -- вскинулся в обиде старлей. -- Мне каждый мой боец -- боевой товарищ и друг, я ни одного под дурную пулю не поведу. Мы пойдем другим путем... -- Поделишься каким? -- усмехнулся Мальцев. -- Андрей! -- Вместо ответа старлей махнул рукой одному из своих бойцов. -- Тащи сюда пару трубок! Через минуту старлей и его сержант стояли, прикрываясь покореженной взрывом створкой ворот; у обоих на правом плече лежало по "мухе" -- одноразовому гранатомету. -- Ну что, майор, даешь добро? -- спросил старлей. -- Давай делай как знаешь... -- разрешил Мальцев. Омоновцы почти одновременно нажали на пусковые устройства гранатометов. Одна из гранат, оставляя за собой шипящий дымный след, вонзилась прямо в центр роскошной парадной двери; раздался взрыв, в воздух полетели щепки, осколки кирпича и цветного витража, бывшего над дверью. Вторая граната разорвалась в окне второго этажа. Сразу же после взрыва оттуда повалил густой темный дым, -- видимо, в комнате было чему гореть... Все остальные омоновцы немедленно открыли плотный огонь по дому, не позволяя засевшим там чеченцам даже попытаться оказать сопротивление. Старлей отбросил на землю отслужившую свое "муху" и, перехватив в руках поудобнее штурмовой АКМС, закричал: "Первое и второе отделение, вперед!" -- и первым под прикрытием огня своих бойцов устремился ко входу в дом. Омоновцы были буквально в трех шагах от особняка, когда из него на волю вырвался бьющий по барабанным перепонкам гул; наблюдающие за домом со стороны видели, как особняк на мгновение как будто раздулся, затем переполнивший его огненный смерч вырвался наружу, разметав на многие десятки метров в сторону стены и крышу. Бежавших к дому омоновцев откинуло взрывной волной назад и покатило, словно пушинки, по земле, и через несколько секунд, когда начали оседать поднявшиеся в воздух дым и пыль, можно было увидеть, что на месте недавно красовавшегося роскошного особняка находится глубокая воронка, обрамленная битым кирпичом и остатками взорванного фундамента... Самоубийственное решение принял сам Султан. Он находился на первом этаже, когда взрывом омоновской гранаты ему оторвало правую руку; еще несколько осколков впились ему в живот, Султан понял, что конец его близок. Не желая, чтобы остальные бойцы, увидев его мертвым, сдались русским и тем самым опозорили и себя и его, Султан, превозмогая жуткую боль, побежал к лестнице, ведущей к подвалу. Распахнув дверь в комнату, где был складирован динамит, он снял с пояса гранату, сдернул с нее чеку и положил "лимонку" на ящик со взрывчаткой, затем закрыл глаза и за несколько оставшихся ему секунд успел прошептать про себя несколько молитвенных слов, обращенных к Аллаху... Таков был конец чеченского отряда. Ни один из находившихся в доме не остался в живых: взрывчатки, хранившейся в особняке, было столько, что ее хватило бы на десяток таких домов. Омоновцам, оказавшимся рядом с домом в момент взрыва, повезло больше: кроме пары переломов рук и ушибов от разлетевшихся от взрыва кирпичей, других потерь они не понесли. Правда, все нападавшие были основательно контужены ударной и звуковой волнами, но эта контузия вскоре прошла, и к потерпевшим снова вернулась способность слышать и говорить не напрягаясь... Полковник Гержа, поняв, что теперь ему в Поволжье делать нечего, вечером того же дня вылетел обратно в Москву. Если бы он знал, что в эти часы будет происходить на полигоне "Гамма", он бы ни за что этого не сделал. 9 Когда нам приказали встать и идти в глубь леса, я понял, что пора принимать меры, а то наши спецназовские "братья по оружию" через пару минут навсегда уложат нас в здешних болотах... Я прикинул: я мог бы спокойно уложить тех двоих, что были ближе всего ко мне, хотя они и осторожничали. Я встретился глазами с Боцманом, он показал мне глазами на своего: этого, мол, беру. Я нахмурился, показывая ему: не надо, подожди. Он недовольно повел плечами: все-таки нас вели убивать... А я решил, что сейчас самое время предъявить нашу охранную грамоту, привезенную Голубковым, и подал голос: -- Постойте, мужики! Вы нас приняли не за тех. Тот, кого вы оставили лежать на поляне, -- генерал из УПСМ. Слышали про такую контору? Ну вот! А наш отряд подчиняется генералу Бойко из Совета безопасности... В моем внутреннем кармане документ, подтверждающий мои полномочия. Наверное, у вашего командования с крышей не все в порядке, раз вы на своих наезжаете. Мы же одну с вами работу делаем, а вы нас в расход собрались пустить. Но мы не в обиде... Как, ребята?.. Я посмотрел на своих. Док ответно ухмыльнулся, остальные ожидали развития ситуации, вернее, моей команды. Думаю, мы бы их сделали, но уж больно обидно было: свои же! К счастью, по всей видимости, моя речь возымела какое-то действие: не то что в жестах сопровождавших нас ребят поубавилось решимости, нет. Они по-прежнему молча вели нас по лесу, лишь изредка бросая вопросительные взгляды на замыкавшего нашу цепочку коренастого мужика лет под сорок -- наверно, он и был командиром их группы. Так вот, изменилось вдруг что-то в этом самом мужике. -- Стоять! -- неожиданно приказал командир. -- Руки за голову! Да, опыт, пожалуй, у него был -- не зря он нас опасался. Однако мы даже с удовольствием подчинились его приказу: лучше стоять на месте с задранными руками, пусть и под дулами компактных пистолет-пулеметов "кедр", чем идти навстречу своей смерти... Командир подошел ко мне, стараясь не касаться моего тела, залез мне во внутренний карман куртки, извлек оттуда листок Голубкова Он внимательно прочел документ и задумался. По всей видимости, в подлинности документа сомнений у него не было. -- Возвращаемся! -- приказал он и таким же макаром -- гуськом, руки за головой -- повел нас назад, к той поляне, на которой остался лежать лицом в траву Голубков Когда мы оказались на поляне, коренастый снова положил нас ничком на землю, и наступил черед Константина Дмитриевича. Командир дал знак поднять его и отвести в сторону. Я лежал с краю, земля холодила, я еще подумал: не подхватить бы какую-нибудь простуду, но были у меня в том и свои преимущества -- я слышал весь их разговор. -- Предъявите ваши документы! -- сказал Голубкову командир спецназовцев. "Суки, -- подумал я, -- про документы надо было с самого начала спрашивать, а не тащить всех сразу в лес. Хотя, быть может, это и есть высокий профессионализм, когда приказ выполняется без всяких рассуждений, четко и точно. Ну как бы ты сам поступил, окажись на месте этого командира? То-то и оно... Уж наверняка не стал бы документы спрашивать...". Приказано -- сделал, а потом уж разбирайся. Голубков спокойно достал свою генеральскую корочку, развернул ее и продемонстрировал командиру группы захвата. На снимке в удостоверении Константин Дмитриевич был сфотографирован при полном параде: в генеральском мундире, с несколькими орденскими планками. Удостоверение начальника оперативного отдела УПСМ, подписанное самим президентом, произвело нужное впечатление; командир уже не смотрел так презрительно-строго, и тон его значительно смягчился. -- Вы понимаете, товарищ генерал, что я не могу не выполнить отданный мне приказ?.. -- сказал спецназовец Голубкову. -- Да, я отлично понимаю положение, в котором вы оказались, -- мягко ответил Константин Дмитриевич. Мы все напряженно прислушивались к их разговору: от того, чем он закончится, можно сказать, зависела наша судьба... -- Но это положение можно исправить. Если вы дадите мне полчаса, я буду в силах оказать вам помощь. -- Помощь? -- удивился командир. -- Нам? -- Да, помощь. И именно вам. Ведь это вам необходимо сейчас принять правильное решение, чтобы не сделать непоправимую ошибку... Вы документы мои видели? Как старший начальник, я могу просто отменить предыдущий приказ, и вы обязаны будете мне подчиниться. Но я пойду другим путем. Я хочу вас убедить. Для этого давайте воспроизведем логику всех предыдущих действий в этой операции. Не возражаете? -- Никак нет! -- гаркнул спецназовец, и это мне уже понравилось. -- Вот уже вторые сутки всем спецслужбам поручен поиск и уничтожение особо опасной террористической группы, в руках которой может находиться оружие массового уничтожения. Моя группа первая обезвреживает террористов, еще в Поволжье. Но высокопоставленные люди в Министерстве обороны, от которых много чего зависит и которые, возможно, напрямую связаны с похищением этого оружия, желают как можно скорее замять скандал, связанный с пропажей, и делают все, чтобы на мою группу началась повсеместная охота... Вследствие чего вашей группе дается наводка на моих ребят, которые возвращаются в Москву, -- кстати, после успешно выполненного ими задания... Кого будут винить в случае ошибки? Конечно же вас -- непосредственного исполнителя. Я знаком кое с кем из вашего руководства. Вы знаете полковника Кузнецова? Свяжитесь с ним, и он подтвердит мои полномочия... -- А полномочия этих людей он тоже подтвердит? -- по-прежнему недоверчиво спросил командир. -- Нет конечно же, -- улыбнулся Голубков, -- вы же прекрасно знаете специфику спецслужб: лишней информации никому! О том, что поручено именно этой группе, знают только генерал-полковник Бойко и я. Если желаете, я могу связать вас с Советом безопасности, и Бойко подтвердит, что эти люди не являются террористами, а выполняют задание Совета безопасности... -- Ну ладно... -- сказал контрразведчик после недолгого раздумья, -- полчаса у нас есть. Сначала позвоним полковнику Кузнецову... Это была моральная победа! Голубков сумел-таки внести сомнения в служивую душу командира спецназовцев, убедить его не подчиняться слепо приказам сверху, не уяснив для себя всех обстоятельств дела. В конце концов, не палачи же они! Для расстрела своих без суда и следствия должны быть, согласитесь, достаточно веские основания... Командир спецназовцев достал телефон и нажал кнопку вызова, затем, убедившись в том, что нужный абонент на связи, сказал: -- Сокол, я Синица. Возник один вопрос... -- Какой, к чертям собачьим, может быть вопрос, Синица?! -- удивился Кузнецов. -- Ты выполнил приказ по уничтожению террористов? -- Никак нет. В момент захвата с этой группой находился генерал Голубков. Он утверждает, что те, кого мы принимаем за террористов, -- это его люди... Я счел, что в данной ситуации я обязан получить подтверждение приказа о ликвидации. Командир спецназовцев надолго притих -- видимо, ждал, когда его собеседник выйдет из состояния задумчивости. -- Голубков у тебя далеко, майор? -- наконец спросил Кузнецов. -- Рядом. -- Дай ему трубку... Командир передал мобильник генералу. -- Привет, Василий! Извини за утро... -- сказал Голубков как можно более дружелюбным тоном. -- Ну ты и жук, Костя! -- обиженно отозвался Кузнецов. -- Что же ты мне голову морочил? Не мог сразу поставить в известность? Знал же, что людьми рискуешь... -- Если бы мог, то поставил бы, -- сказал Голубков. -- Мне тоже ребят своих под твоих орлов подставлять резона не было. Поверь, по-другому не получалось. Еще раз извини. Теперь, надеюсь, все стало на свои места и можно считать инцидент исчерпанным? -- Ох, Костя, не все так просто... -- вздохнул Кузнецов. -- Если бы это только от меня зависело! Тут генерал-лейтенант Савченко командует. У тебя хоть какие-то полномочия есть, чтобы мне в случае чего твоих ребят от Савченко прикрыть? -- У них есть официальное подтверждение от генерала Бойко, чего тебе еще надо? Пусть Савченко сам звонит в Совет безопасности, если ему так неймется. А я ему своих ребят в обиду не дам! И ты мне в этом должен помочь! Мы ж с тобой разведка, а не солдафоны... -- Ладно, Костя, не кипятись, разберемся... Погоди только минутку, надо подумать. Дай-ка мне моего Жукова... Голубков передал трубку командиру. -- Вот что, майор... -- сказал Кузнецов, -- приказ о ликвидации я отменяю; кажется, здесь мы и вправду чуть в дерьмо не залезли по самые уши. Я попробую тут все прояснить, а ты свяжись со мною через десять минут, тогда скажу, что дальше делать будешь. -- Есть связаться через десять минут! -- с видимым облегчением произнес Жуков и отключил мобильник. Затем майор повернулся к нам и сказал фразу, которую я так надеялся услышать: -- Вольно! Всем встать и оправиться! -- и заржал вместе с нами, довольный своей достойной прапорщика из анекдота шуткой. Мы бодро повскакали на ноги. -- Да, давно я так весело не жил! -- сказал Артист. -- А ты еще вон орлам спасибо скажи... -- буркнул Муха. -- За то, что они нас чуть не шлепнули. -- Да чего там, и не такое бывает, -- заступился за контрразведчиков Док. -- И мы когда-то ошибались. -- Ладно, забудем! -- поставил точку в разговоре Пастух и протянул руку майору. Тот крепко пожал ее. Глаза Жукова глядели без какого-либо сожаления: он честно выполнял свой воинский долг. Сейчас и ребята Пастуха это отлично понимали... x x x Полковник Кузнецов не стал звонить генерал-лейтенанту Савченко -- авторитета Константина Дмитриевича ему было вполне достаточно. Но полковник хотел понять: как же так вышло, что он и его люди оказались столь круто подставлены. После некоторого размышления он сделал вывод: причина ошибки исходит от Савченко. Это именно ему было выгодно выставить группу Голубкова в черном свете. Почему? Вот это-то и следовало понять... Кузнецов вызвал порученца и попросил его быстренько выяснить, где сейчас находится Савченко. Когда через пару минут порученец доложил, что генерал-лейтенант срочно отбыл на полигон "Гамма", полковник окончательно убедился в своих подозрениях. По всем раскладам генерал должен был бы сейчас находиться в Москве и руководить операцией по возвращению контейнера на прежнее место, а вместо этого Савченко бросает все свои дела и мчится туда, где ему быть вовсе не обязательно. Странно, очень странно... И что еще очень сильно напрягло полковника, так это то, что Савченко, скинув на контрразведку все заботы о поиске опасного контейнера и поимке "террористов", ловко умудрился отойти в сторону от любой ответственности; ведь если бы не Голубков, то впоследствии именно контрразведчикам пришлось бы отдуваться за такую грубую ошибку... Кузнецов снял трубку внутреннего телефона управления и нажал кнопку вызова под первым номером. -- Слушаю! -- откликнулась трубка голосом начальника управления генерал-лейтенанта Тимофеева. -- Товарищ генерал, это полковник Кузнецов, у меня есть срочное сообщение... После того, как полковник кратко обрисовал сложившуюся ситуацию, Тимофеев спросил: -- У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу? -- Выводы пока делать преждевременно, товарищ генерал-лейтенант, -- ответил Кузнецов, -- но мне кажется, что генерал-лейтенант Савченко по неизвестным мне пока причинам вводит нас всех в заблуждение... Хорошо бы выяснить, для чего ему нужна эта игра... -- Вы упомянули, что давно знакомы с генералом Голубковым... То, что он служит в УПСМ, говорит о многом, но эта служба, вы сами это прекрасно знаете, часто переходила нам дорогу. Не кажется ли вам, что и сейчас происходит нечто подобное? -- Никак нет, товарищ генерал, это исключено! -- Ладно, согласен, сейчас не время для выяснения межведомственных отношений... Скажите, вы доверили бы Голубкову своих людей? -- Да, -- не задумываясь, ответил Кузнецов. -- Ну что ж... Скорей всего, сейчас генерал Голубков лучше нас с вами разбирается в сложившейся ситуации. Тем более ему на месте легче принять принципиально верное решение. Что ж, раз так все вышло, передайте группу Жукова в подчинение генералу Голубкову. Только поставьте одно условие: Жуков обо всех своих дальнейших действиях будет сообщать и вам, полковник. -- Понятно, товарищ генерал-лейтенант, будет сделано! -- Тогда все. Держи меня в курсе. -- Есть! -- Кузнецов положил трубку на рычаг коммутатора. Вызвал порученца, и приказал: -- Живо связь с Жуковым!.. И уже через несколько секунд он слышал голос майора. -- Слушаю! -- сказал тот, и Кузнецову словно передался азарт этого всегда заряженного на дело служаки. -- Вот что, Жуков... Вы поступаете в распоряжение генерала Голубкова. Обо всех дальнейших действиях докладывать немедленно мне лично. По возвращении -- сразу ко мне с подробным рапортом. Все понятно? -- Так точно, товарищ полковник, есть, поступить в распоряжение генерала Голубкова! -- Как настоящий военный человек, майор не проявил никаких эмоций по поводу такого приказа; просто, окончив разговор с начальством, он отключил связь, повернулся к Голубкову и произнес: -- Жду ваших дальнейших указаний, товарищ генерал-майор. -- Отлично! -- Голубков, честно говоря, не ожидал, что все так удачно повернется. -- У тебя сколько человек, майор? -- Двенадцать здесь, двое с вертолетом в трехстах метрах за поворотом дороги. Я пятнадцатый. -- Сергей! -- Голубков повернулся к Пастухову, который вместе со своими ребятами и недавними конвоирами спокойно сидел на травке, поджидая дальнейшего развития событий. -- Покажи на карте, где вы закопали контейнер. Мы сейчас с майором за ним полетим, а вы берите мою "Волгу" -- и в Москву, по домам. Пастух и его ребята недоуменно переглянулись. -- Не понял, Константин Дмитриевич... -- Пастух встал и подошел к Голубкову. -- По каким таким домам? Раз мы это дело начали, нам и заканчивать! -- Ну ты сам посуди, Сергей... -- Голубков говорил мягко, стараясь никого не обидеть. -- Все, что вы могли сделать, вы уже сделали. И за это вам огромное спасибо! Мне переподчинили спецназ, так что за дело можешь не волноваться. Осталось решить лишь технические вопросы; мы с майором как раз ими и займемся. -- Это какими же? -- поинтересовался Пастух. -- Заберем контейнер и отвезем туда, где ему надлежит быть. -- А те, кто отдал приказ о нашей ликвидации? Они же могут вам помешать точно так же, как пытались помешать нам, -- возразил Пастухов. -- Нет, Константин Дмитриевич, так дело не пойдет! Или мы летим с вами, или мы за этим контейнером отправимся сами, без вас... -- Да ты у ребят своих сначала спроси, хотят ли они продолжать, а потом будешь мне условия ставить... -- слегка осерчал Голубков. -- Ты же, черт побери, в отпуску! Ты совсем не обязан... -- Ребята, вы как? -- повернулся Пастух к своим, довольно невежливо перебив генерала. -- Я в деле однозначно! -- немедленно откликнулся Артист. -- И я! -- вскочил на ноги Муха. -- Странный вопрос, командир! -- усмехнулся Док. -- Куда ты, туда и мы. -- Точно! -- заключил Боцман. -- Ну вот видите?! -- улыбнулся Пастух, поворачиваясь к Голубкову. -- Стало быть, без нас никак нельзя обойтись... -- Ну что мне с вами делать?! -- Генерал не смог удержаться от ответной улыбки. -- Но учтите, командую здесь я и в дальнейшем требую выполнять все мои приказы! -- Есть, товарищ генерал! -- весело согласился Пастух. -- Майор, где там твой вертолет? -- спросил Голубков у Жукова. -- Давай вызывай... x x x ...Всей командой мы загрузились в десантный Ми-24 и взяли курс на то место, где неподалеку от Пензенского шоссе мы припрятали бочку со смертоносным штаммом. Лететь получилось совсем немного, во всяком случае, по земле мы добирались куда дольше. Генерал Голубков был отчасти прав, когда говорил, что в истории с контейнером осталась лишь одна, достаточно банальная техническая задача: доставить контейнер на прежнее место. Но, памятуя о том, что в этой истории с самого начала было так много непонятных вещей, вполне могло статься, что эта техническая задача превратилась бы в боевую... Что-то все время говорило мне об этом, но я никак не мог ощутить, откуда на этот раз может исходить опасность. Мы легко отыскали припрятанный контейнер и, воспользовавшись теми же лопатками, которыми его закопали -- они были спрятаны тут же, неподалеку, -- быстро извлекли его на свет божий. Один из бойцов Жукова принес из вертолета заранее припасенный большой эластичный мешок из какой-то то ли резины, то ли стеклоткани; потом, помогая друг другу, натянули мешок на бочку. Затем тот же боец -- наверное, у него была спецподготовка по такого рода делам -- вынул из кармашка своей боевой жилетки тюбик с каким-то клеем, тщательно промазал им края мешка, крепко сжал их и, убедившись, что герметичность упаковки обеспечена, сказал, что теперь контейнер можно транспортировать. -- А если мешок порвется или его, не дай бог, пулей заденет? -- полюбопытствовал Артист. -- У этой ткани есть одна интересная особенность... -- как на лекции, пояснил спецназовец, -- дырки от, скажем, пули затянутся в доли секунды. Ты ее хоть топором руби, ей все будет нипочем. Российское ноу-хау, гордись! По секрету, такую ткань сейчас наши диверсанты используют для надувных лодок. -- Класс! -- цокнул в восхищении Артист. -- Вот бы штаны сшить! Ну теперь я спокоен! Понесли, что ли?.. Мы положили бочку на лаги и потащили ее к вертолету. Через минуту наша "вертушка" с сорокакилограммовым грузом бактериологической смерти на борту уже летела по направлению к полигону "Гамма". Все, кто находился сейчас в вертолете, были конечно же опытными людьми. Я ни в коей мере не сомневался в уровне подготовки тех, кто еще недавно участвовал в нашем захвате, отличные ребята подросли. Но все-таки считал, что нашей пятерке по слаженности и умению действовать в самых запутанных ситуациях не было равных. И это мое убеждение было еще одним доводом в пользу того, чтобы мы тоже сопровождали чертову бочку, доставившую нам за последние дни так много хлопот. А вообще-то был и еще один довод в пользу того, чтобы оказаться в этом вертолете. Я не стал выкладывать его Константину Дмитриевичу, но он оставался где-то в глубине моей подкорки. Константин Дмитриевич мог бы его и не понять, а я вспоминал об этом самом доводе уже не один раз: конечно, контейнер с опасным штаммом отодвинул на задний план все наши личные дела и проблемы, но и забыть о том, что у нас всех пятерых на берегу Волги остались вещи, документы, наши с Мухой машины, я просто не мог. Поэтому и сидела в голове мысль о возвращении к тому месту, где все для нас началось, -- мы как раз этим сейчас, пускай и косвенно, но занимались... Но Голубков, казалось, читал мои мысли -- он нак