Никто. - Никто? Неужели мне придется начинать на голом месте? - Совершенно верно, именно на голом месте. Поживешь, осмотришься, сама подберешь себе помощников. Как в каждой стране, так и там много антифашистов и людей, сочувствующих нам. Вот таких и поищешь. Здесь вы тоже начинали на голом месте... - Но здесь был Василий! - А там - товарищ Лиза! Мы ведь не разведчики в обычном смысле этого слова, - мы антифашисты. И не только защищаем интересы своей родины, но и помогаем тем народам, которым грозит фашизм. Поэтому нам легче работать, у нас везде найдутся помощники! - "Отец" зевнул, потянулся. - Ну что ж, дети мои, пора и спать! Кажется, старость подходит, - быстро устаю, рано тянет ко сну... - Прежде чем пожелать вам спокойной ночи, хотелось бы узнать, долго ли вы пробудете у нас? - спросил Василий. - Завтра побуду - и в дорогу... Почему ты спросил? - Когда приедет во Францию фрау Шульц и скоро ли явится новый курьер? - Фрау Шульц будет буквально на днях. О курьере пока ничего определенного сказать не могу. Думаю, что скоро... - Лизе придется дождаться фрау Шульц, свести ее с Браун - только после этого она сможет поехать в Чехословакию, - сказал Василий, - а я начну подготавливать компаньона к мысли, что поеду домой... К вам просьба: я дам Лизе письма на имя Жубера, Маринье и де ла Граммона. Лиза их возьмет с собой туда, а вы дайте команду, чтобы их отправили по адресам через чехословацкую почту. - Молодец, хорошо придумал!.. Постой, а как насчет бумаги, конвертов? - Ничего страшного, если письма будут написаны на французской бумаге и вложены во французские конверты. Уезжая отсюда, каждый захочет взять с собой красивую бумагу и конверты, а во Франции они действительно хороши!.. В левых газетах стали время от времени появляться антифашистские карикатуры, подписанные "К.Г.". Сначала они вызывали только смех. Но от рисунка к рисунку они становились злее, целеустремленней. Василий догадывался, что характер карикатур менялся не без влияния Борро, - тот, после поездки в Германию, подкидывал своему другу, Клоду Гомье, идеи, подсказывал темы, а может быть, и сам принимал участие в его работе. Однажды в газетном киоске на первой странице "Юманите" Василий увидел большую карикатуру на Гитлера и купил газету, хотя раньше он никогда не позволял себе этого. Впрочем, Василий попросил у продавца все утренние парижские газеты, - не должно возникнуть даже тени подозрения, что мсье Кочек, коммерсант, читает коммунистическую прессу. У себя в кабинете Василий долго рассматривал карикатуру. В это время к нему зашел Борро. - Вы видели это, Анри? - спросил Василий. - Да, видел. - Нравится? - Как вам сказать?.. Ничего. - Автор - Гомье? - Мсье Кочек, я давно решил не скрывать этого от вас, да как-то не удавалось поговорить с вами... Все карикатуры, появившиеся за последнее время на страницах левой печати, принадлежат Клоду. И если... - Борро запнулся, - если это может причинить вам неприятности и принести вред коммерческим делам, Клод тотчас уйдет из фирмы. Но рисовать карикатуры он не перестанет! - Что ж, откровенность за откровенность... Я давно знаю, что Клод Гомье рисует политические плакаты и карикатуры. Заметил я и то, что за последнее время они стали более зрелыми... Полагаю, что тут не обошлось без вашего влияния. - Да, патрон, вы не ошиблись! Если это не устраивает вас, то я тоже подам заявление об уходе... - Не о том речь! - остановил Василий художника. - Я не собираюсь упрекать вас, но и вы должны правильно понять меня. Я иностранец, в любой день префект полиции может потребовать, чтобы я покинул Францию в течение двадцати четырех часов. Мне не хотелось бы лишний раз привлекать к себе внимание полиции... - Мы уйдем оба! - перебил Василия художник. - Вы сделали для нас так много, что было бы неблагородно с нашей стороны... - Анри, будет лучше, если вы выслушаете меня не перебивая. В интересах дела и ваших лично не нужно, чтобы вы говорили о своем участии в этой работе. Под карикатурами нет вашей подписи... Что касается Гомье, то он не должен числиться в списке сотрудников нашей фирмы, но продолжать работу может! - Не понимаю. - Чего же тут не понимать? Он будет выполнять работу дома и представлять счета на оплату от подставного лица!.. - Мсье Кочек, было время, когда нам было очень худо - мы перебивались кое-как и часто ложились спать с пустым желудком. Однако никто из нас не позволял себе сделок с совестью... Клод не только талантливый художник, но и порядочный человек, - он вряд ли примет ваше предложение! - В голосе Борро слышалась плохо скрытая обида. - Вы всерьез хотите бороться против фашизма? - хмуря брови, спросил Василий. - Средства борьбы должны соответствовать нашим идеалам... - Дорогой Анри, я хотел бы, чтобы вы мне верили и доверяли. Тогда мы с вами поговорим кое о чем более важном... Сейчас могу только еще раз сказать вам: для успешной борьбы с нацизмом нужно уметь изворачиваться, иногда хитрить. Нельзя быть донкихотами, если хочешь реально взглянуть на вещи: нам придется иметь дело с коварным врагом! - Я вам и верю и доверяю! - По-видимому, не в той все же мере, в какой хотелось бы... Ничего, это пройдет, и тогда мы поговорим с вами более откровенно. Я уволю Гомье, а вы объясните ему, ради чего это делается, - чтобы он не обижался и продолжал работать по вашим заданиям. При этом заработок его ни в коем случае не должен снижаться!.. Вы только не думайте, что я поступаю так из желания убить одним выстрелом двух зайцев - оградить себя от возможных неприятностей и сохранить для фирмы талантливого художника! - Я вас понял. - Лицо у Борро было хмурое, губы сжаты. Он встал и молча вышел. Дела фирмы шли успешно, но производить более внушительное впечатление на клиентуру никогда не было лишним, поэтому Василий арендовал и второй этаж дома, в котором помещалась контора. На первом этаже находились теперь экспедиция, бухгалтерия, кабинет директора-распорядителя. На втором - кабинеты обоих совладельцев фирмы и главного художника. В коридорах - ковровые дорожки, заглушающие звуки шагов. Между кабинетами Я.Кочека и Ж.Жубера - секретариат, а рядом небольшая гостиная для переговоров, приема и угощения крупных клиентов. По всему фасаду дома шла огромная вывеска: "Рекламная фирма Жубер и компания" - золотом на голубом фоне. По ночам горел световой призыв: "Реклама - могучий двигатель торговли! Пользуйтесь услугами нашей фирмы!" Все это потребовало дополнительных расходов, но они составляли ничтожный процент в оборотах фирмы. То, что у него был теперь отдельный кабинет, у дверей которого сидела секретарша, охранявшая его покой, особенно устраивало Василия. Жубер, все еще переживавший измену Мадлен, был безучастен ко всему. Он уже не насвистывал арий из опер, не ходил жизнерадостным донжуаном, но по-прежнему следил за своей внешностью. И все же даже он пришел в восторг, войдя впервые в свой новый кабинет. Он, как ребенок, обрадовался, увидев большой ворсистый ковер на полу, книжные шкафы из красного дерева, изящный буфетик с баром, массивный письменный стол, маленький столик для телефонов, в углу - огромные часы с басовитым звоном, тяжелые занавеси на окнах, - словом, кабинет не хуже, чем у директоров крупных акционерных компаний, банков и страховых обществ. В начале апреля пришло из Америки еще одно письмо. Нью-йоркская контора кинопроката интересовалась, почему до сих пор не прибыл представитель рекламной фирмы "Жубер и компания" для переговоров. Контора кинопроката брала на себя все расходы, связанные с приездом представителя фирмы в Америку. "А почему бы не поехать в Америку мне самому? - подумал Василий, прочитав письмо. - Изучить, кстати, постановку рекламного дела, а оттуда махнуть прямо в Швейцарию? Там встретиться с Лизой - и вместе домой..." Не откладывая дело в долгий ящик, он отправился в американское консульство. В просторной приемной консульства было много народу. Василий вручил дежурному чиновнику свою визитную карточку и попросил доложить о себе. - Кому? - спросил тот. - Если можно, вице-консулу! - сказал Василий первое, что пришло ему в голову. Вскоре его пригласили. В роскошном кабинете, в окружении множества телефонных аппаратов, сидел за громадным письменным столом широкоплечий, коротко подстриженный человек. На его простоватом лице светились серые проницательные глаза. Поднявшись навстречу пошедшему, вице-консул оказался коренастым человеком невысокого роста. Пригласив Василия сесть и сам усевшись в кресло, он спросил: - Чем могу быть вам полезен, господин Кочек? - Вице-консул довольно чисто говорил по-французски. - Не так давно, - сказал Василий, - мы получили приглашение от кинопрокатной конторы приехать в Нью-Йорк для деловых переговоров. В то время по некоторым причинам наша фирма лишена была возможности принять это приглашение. Сейчас кинопрокатная контора повторила свое приглашение. Я решил побеспокоить вас просьбой дать мне визу для поездки в Америку и, если можно, ускорить это, потому что оттуда я собираюсь ехать на родину. - Василий протянул вице-консулу полученное им письмо из Америки. Вице-консул, прочитав письмо, вернул его Василию. - Для получения визы вам придется выполнить некоторые формальности: заполнить анкету в трех экземплярах, приложить к ней восемь фотокарточек, представить врачебную справку о том, что не болеете трахомой и, извините, венерическими заболеваниями, - сказал он. - Что поделаешь, придется выполнить все это! - Василий улыбнулся и хотел было встать и уйти, но вице-консул удержал его: - Простите, господин Кочек, кто вы по национальности? - Словак из Чехословакии. Разве это имеет значение для получения визы? - Нет, конечно! Просто я сам - американец югославского происхождения, вернее, хорват, то есть такой же славянин, как вы. - Очень приятно! - ответил Василий, стараясь понять, к чему клонит американец. - Мой отец, правда, давно эмигрировал из Югославии и в Штатах устроился довольно прилично. Я родился и вырос в Штатах, там же получил образование. И вот - стал дипломатом, хотя и небольшим, но все же дипломатом!.. Фамилия у меня хорватская - Ковачич. Джо Ковачич, - повторил он. - Странно, мне иногда снятся югославские горы, хотя я никогда не видел их... Говорят, это зов родины... - Скорее всего, результат рассказов вашего отца о родине! - Может быть... А вы? Давно живете во Франции? - Нет, всего три года. - Как же вам удалось так скоро получить французское подданство? - Вы ошибаетесь, я подданный Чехословацкой республики. - Как же?.. - Ковачич взглянул на визитную карточку Василия. - Тут написано, что вы владелец фирмы. - Законы Французской республики позволяют иностранцам заниматься предпринимательством. - Я этого не знал!.. И как у вас идут дела? - Жаловаться не приходится! У нас работают талантливые художники, отличные мастера. Оформление витрин многих больших магазинов Парижа, да и не только Парижа, изготовляется в наших мастерских. Также многие кинотеатры пользуются нашей тематической рекламой. Мы поддерживаем деловые связи с Италией, Англией, Германией. Особенно успешно работаем для Лейпцигской ярмарки. Надеемся установить такие же связи с американскими кинопрокатными фирмами... - Интересно! Очень интересно... Рекламное дело всегда интересовало меня... - Вы могли бы заехать к нам, посмотреть наши мастерские. Я познакомлю вас с образцами наших изделий, - предложил Василий, видя искреннее дружелюбие американца. - С удовольствием, не знаю только, когда вам удобно? - В любой день, в любое время, когда вам захочется. На карточке указаны номера телефонов и адрес. Позвоните, и я буду весь к вашим услугам! Ковачич не заставил себя долго ждать. Дня через три он позвонил по телефону и приехал к Василию. Контора, или, как он называл, офис, ему очень понравилась, а от мастерских он пришел в восторг и уверял Василия, что фирма будет иметь несомненный успех в Штатах. После осмотра мастерских они пообедали в русском ресторане. Василий пригласил Сарьяна и Борро, угостил всех смирновской водкой "Слезинка", черной икрой, лососиной и русскими блинами. Ковачич пил и ел много, похваливая русскую кухню: - Я окончательно убедился, что французы и русские понимают толк в еде! У нас в Штатах готовят однообразно и невкусно! В отличие от немцев, работники американского дипломатического корпуса оказались весьма общительными, запросто завязывали знакомства с местными жителями. Ковачич по-приятельски относился к Василию - приезжал к нему в контору, приглашал его на обед или ужин. В первое время это вызывало у Василия подозрение - уж не старается ли американец узнать, что за человек этот Кочек? Ведь каждый американский дипломат в то же время и разведчик... Однако вскоре он убедился, что вице-консулу просто приятно бывать в обществе словака, почти соотечественника. Прошло около месяца, и однажды Ковачич позвонил и с огорчением сообщил Василию, что в визе ему отказано. - Надеюсь, вы верите, что мы здесь ни при чем, - добавил он. - На наш запрос эмиграционные власти ответили отказом. Не огорчайтесь, мистер Кочек, мы сегодня же пошлем более мотивированный запрос. Было бы неплохо, если бы вы тоже написали приглашавшим вас конторам, чтобы они на месте приняли меры. К сожалению, получить американскую визу не так-то легко!.. - Написать напишу. Но, должен вам признаться, дорогой мистер Ковачич, что я не очень-то спешу в Америку. Дадут мне визу - хорошо, не дадут - плакать не стану. Жили до сих пор без Америки, проживем и дальше! - В ваших словах я чувствую обиду... Еще раз уверяю вас, генеральное консульство ни при чем! - Поеду я в Америку или нет, это не может помещать нашей взаимной симпатии! - заверил Ковачича Василий. Часом позже к нему явился представитель ярмарочного комитета в Лейпциге - молодой человек, по виду типичный немец. Посетитель плотно прикрыл за собой дверь и, подойдя близко к письменному столу, назвал пароль. Получив ответ и убедившись, что перед ним сидит именно тот, кто ему нужен, молодой человек сказал, что приехал от "отца". - Теперь связь с вами буду поддерживать я, под видом представителя Лейпцигского ярмарочного комитета. "Отец" просил передать, что все бумаги готовы и чтобы вы ускорили отъезд в Чехословакию Елизаветы Владимировны. Она должна так рассчитать время, чтобы попасть в назначенную страну во время студенческих каникул, а до этого побывать еще в Италии. - Ясно, - коротко ответил Василий и спросил молодого человека, где тот остановился. - Все в порядке, не беспокойтесь. Я пробуду в Париже дня два-три. Перед отъездом заеду к вам за письмом. - Хорошо, я приготовлю письмо для "отца". Дома они долго обсуждали, какой маршрут избрать Лизе для поездки в Чехословакию. Самый краткий путь лежал через Германию. Получить транзитную визу было несложно, но все в Василии восставало против поездки Лизы через территорию третьего рейха. Разложили на столе карты и убедились, что обходный путь через Италию - Австрию отнимет много времени. Пришлось подать заявление в немецкое консульство с просьбой выдать подданной Чехословацкой республики Марианне Кочековой транзитную визу для поездки на родину через Германию. Провожая жену на Северном вокзале, Василий еще и еще раз просил ее: - Будь осторожна! Пока поезд следует по территории Германии, не выходи из вагона. Случайным спутникам не доверяй, в длинные беседы не вступай. Нацисты способны подсадить к чешке специального агента и устроить любую провокацию! - Дорогой, ты разговариваешь со мной так, словно я маленькая девочка!.. Не беспокойся, все будет в порядке. Не успеешь соскучиться, как я вернусь обратно, - старалась успокоить его Лиза. - И все же будь осторожна! Стоя на платформе, Василий долго смотрел поезду вслед, борясь с тревожным чувством, охватившим его... Франко-германскую границу пересекли без всяких приключений. Немецкие пограничники и таможенники были даже вежливы. Козырнув и спросив разрешения, они проверили документы и вещи пассажиров тут же, в вагоне, и, еще раз извинившись, ушли. Словом, на границе все обстояло по-прежнему, как до прихода к власти в Германии нацистов. Единственно, что бросалось в глаза, так это широкая повязка со свастикой на рукавах у пограничников. Зато на германо-чехословацкой границе пограничники были подчеркнуто грубы, подолгу вертели в руках чехословацкие паспорта, задавали пассажирам неуместные вопросы, каждого спрашивали о его национальности. Таможенники расшвыривали вещи, достав их из чемоданов, ощупывали каждый шов, выливали чай из термосов и некоторым пассажирам предлагали пройти в помещение таможни, чтобы там продолжить проверку. К счастью, Лизу миновали такие испытания. Пассажиры трех вагонов, следовавших прямо в Прагу, облегченно вздохнули, когда очутились на территории Чехословакии. Здесь, на пограничном пункте, Лиза узнала, что немецкие пограничники сияли с поезда пятерых пассажиров еврейской национальности. В Праге Лиза, не теряя времени, пересела на другой поезд и поехала на "родину" - в словацкую деревню. Староста, предупрежденный заранее о ее приезде, встретил землячку радушно. Но когда они пришли к нему домой и остались одни, посоветовал ей долго здесь не задерживаться. - У нас тоже завелись предатели, - сказал он, вручив ей объемистый пакет. В пакете Лиза обнаружила советские паспорта - свой и Василия, письмо чешского профессора Свободы к руководителю раскопок профессору Николаи, заключавшее в себе просьбу допустить госпожу Марианну Кочекову, специалистку по истории искусств и архитектуры, в настоящее время совершенствующуюся в Сорбонне, к участию в археологических раскопках. Ехать обратно во Францию без задержки в Чехословакии было не совсем удобно, - ведь она приехала сюда навестить тяжело больную тетку. Не послушать старосту, верного товарища, тоже было нельзя. Поэтому Лиза в тот же день вернулась в Прагу, сняла номер в гостинице, оставила там вещи, привела себя в порядок и вышла на улицу. Был теплый солнечный день, и Прага даже после Парижа казалась сказочно красивой. По тротуарам сновали толпы хорошо одетых людей. Слышались громкий говор, смех, и невольно создавалось впечатление, что в мире все хорошо и спокойно, что над Чехословакией не нависла опасность. "Что это, - думала Лиза, - беспечность или желание отогнать от себя мрачные мысли и жить сегодняшним днем?" Ночью, в холодном номере гостиницы, Лизе не спалось. Ворочаясь с боку на бок, она все думала о своей судьбе, превратившей ее, любящую тихий семейный уют, в скиталицу. Почему, почему на их долю с Василием выпала такая беспокойная жизнь?.. Через минуту Лиза уже говорила сама себе: "Но ведь кто-то должен заниматься тем, чем занимаемся мы!" Она своими глазами видела фашизм, видела, правда, очень мало, не и этого оказалось достаточно, чтобы понять многое и всем сердцем возненавидеть его... Нет, она не будет сидеть без дела в этом чудесном городе. Могло ведь случиться, что больная тетка умерла и ее похоронили, не дождавшись приезда племянницы из Франции. К тому же она учится, скоро экзамены, - вот она и спешит обратно. Документы ее в полном порядке, и никто придраться к ней не может!.. После почти бессонной ночи Лиза поспешила на городскую железнодорожную станцию, купила билет в вагон, идущий в Париж через Германию, и вечером уехала. На пограничном пункте опять хамили молодые парни со свастикой на рукаве, но в общем для Лизы все обошлось благополучно, и она без всяких осложнений доехала до германо-французской границы, где и случилось непредвиденное. Пограничники, проверив ее паспорт, вернули его обратно и даже пожелали счастливого пути. Таможенники слегка покопались в вещах и, закрыв чемодан, ушли... Не прошло и трех минут, как офицер вернулся и предложил Лизе следовать за ним. - Куда? - спросила она. - Нам вопросов не задают, - ответил ей офицер. - Поторапливайтесь! В сумочке у Лизы лежали два советских паспорта, рекомендательное письмо. На советском паспорте наклеена ее, Лизина, фотокарточка, а на руках у нее - паспорт Чехословацкой республики... Разве этого мало, чтобы заподозрить ее в шпионаже в пользу Советского Союза или Чехословакии? Отправят в концентрационный лагерь - и поминай как звали! Такие мысли молнией пронеслись у нее в голове, и она лихорадочно думала, что же ей предпринять и можно ли что-либо предпринять в таком положении? Оставить сумочку в купе - все равно найдут. Уронить ее по дороге - вряд ли это пройдет незамеченным... Офицер торопил ее, а Лиза медленно застегивала кофточку, чтобы выиграть хотя бы еще секунду. - Проверяли же таможенники мои вещи! У меня нет ничего, ровным счетом ничего. Вот посмотрите! - с этими словами она вывалила содержимое чемодана на сиденье. - Здесь только мои платья, белье... Офицер, громко чертыхаясь, стал помогать Лизе укладывать вещи обратно в чемодан. - Скорее, скорее! - повторял он. - Но ведь я могу отстать от поезда. - Поедете следующим, если вообще поедете! Вещи были собраны, офицер, не доверяя ей больше, сам взялся за ручку чемодана. В это время дверь приоткрылась, в купе заглянул плотный человек с помятым лицом. - Не здесь! В первом купе с того конца, - сказал он шепотом и тут же исчез. Офицер швырнул чемодан на сиденье и, прошипев проклятие, кинулся в другой конец вагона. Лиза видела, как он вел к выходу молодую женщину. Та держала в руке револьвер и говорила по-английски: "Не понимаю, что тут особенного? Ну револьвер! Я же купила его, купила за доллары..." У Лизы ослабли ноги, она присела на диван и долго но могла прийти в себя. Поезд наконец тронулся... В это самое время около трех часов ночи, в Париже, Василий проснулся, словно кто-то толкнул его в бок и позвал на помощь. Он сел в постели, вслушиваясь в ночную тишину, и вдруг как-то особенно отчетливо представил себе, что он один в квартире, что Лизы нет, она уехала. Он попытался представить себе, где сейчас она может быть - в деревне у старосты или уже в Праге, снова лег, но заснуть не мог. Полежав с открытыми глазами, он встал, выпил несколько глотков минеральной воды, подошел к окну и открыл его настежь. Большой город спал. В окнах домов давно погасли огни, и только световые рекламы на крышах больших магазинов то вспыхивали, то снова гасли. По тротуару простучали женские каблучки - тук-тук... Ночная прохлада окончательно прогнала сон, и мысли его снова вернулись к Лизе. Родная, любимая Лиза! Где ты?.. В памяти вставали картины давно минувших дней, - они были такими яркими, такими живыми, будто все, о чем он вспоминал, произошло вчера... Вот группу чекистов собрали в зал заседаний, и секретарь партийной ячейки, немолодой уже человек, сказал, что им всем нужно изучать иностранные языки. Он предложил присутствующим выбрать один из трех языков - немецкий, французский или английский. Потом их разбили на группы. Василий, знавший немного по-французски, попал во вторую группу. Разошлись по кабинетам, приспособленным под классы. Ждать пришлось недолго. В сопровождении секретаря ячейки вошла молоденькая девушка в черном закрытом платье с белым воротничком. - Вот ваша преподавательница, Елизавета Владимировна Горская! - отрекомендовал девушку секретарь. - Прошу любить и жаловать! - и вышел из кабинета. Девушка подошла к столу перед классной доской и робко поздоровалась. Голубые глава, золотистые волосы и нежный голосок делали ее похожей скорее на гимназистку, чем на преподавательницу для взрослых, видавших виды людей. - Я буду обучать вас французскому языку, главным образом разговорному. Но все равно сперва нужно научиться читать и писать. Сегодня мы познакомимся с латинским алфавитом, которым пользуются французы. Откройте, пожалуйста, тетради и запишите! - Она подошла к доске и стала мелом тщательно выводить буквы, протяжно произнося вслух: "А-а... Бэ-э..." Она повернулась к классу, чтобы посмотреть, как пишут эти давно не сидевшие за партой ученики. Один из них не писал, и она спросила его, краснея: - А вы почему не пишете? - Латинский алфавит я знаю. Французским тоже немного владею... - Очень хорошо! А как ваша фамилия? - Меня зовут товарищ Василий, - ответил тот под общий хохот класса. - Это хорошо, товарищ Василий, что вы знаете французский язык, - будете моим помощником, - сказала она по-французски. Василий, старательно подбирая слова, попытался ответить ей на французском языке. Так состоялось их знакомство. Молодая учительница всем понравилась, она была внимательная, мягкая, понимала шутки, не стеснялась быть и строгой, требовательной. При ошибках своих великовозрастных учеников говорила: - Я понимаю, вам, взрослым людям, трудно учить язык. Но раз вы добровольно взялись за трудное дело - должны стараться! А однажды сказала одному пожилому человеку, что вынуждена будет исключить его из группы, потому что тот не выполняет домашние задания. - Мне некогда, я очень занят, - буркнул в ответ ученик. - В таком случае подайте рапорт... Занятость не может служить оправданием. Все присутствующие здесь товарищи очень заняты и все же стараются... - Она сделала небольшую паузу и продолжала: - Не мне говорить вам о том, как важно знать иностранные языки. Пройдет некоторое время, и наша страна установит дипломатические и экономические отношения со многими капиталистическими государствами, - может быть, даже со всем миром! Как тогда нужны будут работники, знающие иностранные языки! После этих слов девушка понравилась всем еще больше. Как-то весенним солнечным днем Василий вышел на улицу вместе с учительницей и попросил разрешения проводить ее. - Пожалуйста, - просто ответила она. - Тем более что я живу недалеко. Они разговорились. - Елизавета Владимировна, вы такая молодая и так хорошо знаете французский... - Меня языкам учили с детства. Впрочем, это длинная история... Как-нибудь расскажу, если вам интересно. - А почему не сейчас? - Устала очень!.. Вы не обижайтесь на меня, ладно? - Обижаться не буду, но о вашем обещании когда-нибудь напомню!.. Василий помнит, как в другой раз, выйдя из управления, они не свернули к Ильинским воротам, а спустились вниз, к Театральной площади, миновали шумный Охотный ряд и незаметно очутились у храма Христа Спасителя. Сели на ступеньки, огляделись вокруг. Был теплый вечер, небо чистое-чистое, ни облачка. Отсюда, с высоты, хорошо был виден противоположный берег. Маленькие домишки, трамваи, редкие извозчики. На реке покачивались лодки, изредка проплывали, пыхтя и дымя, самоходные баржи. - Вы не забыли свое обещание, Елизавета Владимировна? - нарушил молчание Василий. - Какое? - Рассказать о себе. - Не забыла... Вы спрашивали, где я научилась французскому языку... Родилась я в семье довольно известного московского адвоката. Он имел большую практику и, говорят, хорошо зарабатывал, но богатым он стал, получив приданое жены, дочери замоскворецкого купца. Родители пригласили для моего воспитания двух гувернанток - француженку и немку. В доме был заведен такой порядок: до обеда говорили по-французски, после обеда - по-немецки... В гимназии я подружилась с Катей, девушкой из бедной семьи. Иногда бывала тайком от родителей у нее дома, узнала, что отец Кати сослан в Сибирь за революционную деятельность. Брат моей подруги, Григорий, был старше нас. Он учился в Московском университете. От него я услышала о вещах, о которых раньше не имела ни малейшего представления: о революции, классовой борьбе... Брат и сестра стали давать мне запрещенные книги. Я читала их по ночам, испытывая необыкновенную гордость, что мне доверяют... Мой отец принял Февральскую революцию с восторгом - он даже занял какой-то важный пост в военном комитете. Катя и Григорий доказывали мне, что произошла только перемена декораций, что народ ничего не получит. Вскоре вернулся из Сибири отец Кати, Евгений Иванович. Он оказался очень умным и образованным человеком. В отличие от моих родителей, он разговаривал со мной как со взрослой. И это поднимало меня в моих собственных глазах. Позже я узнала, что Евгений Иванович - большевик... В дни Февральской революции я из патриотических чувств поступила на курсы сестер милосердия, готовилась ехать на фронт. Как ни странно, отец не препятствовал моим стремлениям. Накануне Октябрьской революции я окончила курсы, работала в военном госпитале. Я понимала: мир раскололся, и каждый мыслящий человек должен был в те дни определить свое место. Быть на стороне белогвардейцев, участвовать в их борьбе против красных я но могла... Я решила, что мое место с большевиками, и заявила об этом отцу. Разразился скандал, кончившийся разрывом с семьей. При помощи того же Евгения Ивановича я стала сестрой милосердия Красной Армии. Когда вернулась домой, узнала, что отец с матерью уехали на юг. Потом стало известно, что в дороге они заболели тифом и умерли. Меня приютила моя старая няня. Я и сейчас живу с ней, учусь в Московском университете - хочу стать лингвистом. Вот и вся моя биография! - И в партию вступили? - спросил Василий. - Да, на Южном фронте, в двадцатом году... У них мало было свободного времени, встречались они урывками, но каждый вскоре понял, что их связывает нечто большее, чем дружба. И когда однажды Василий, набравшись храбрости, сказал: "Лиза, я люблю вас и прошу выйти за меня замуж", это не было чем-то совершенно неожиданным для нее. Она молча приникла к нему и тихо расплакалась. Он долго смотрел ей в глаза и впервые поцеловал ее. Свадьбу сыграли в комнате Василия, в которой стояла железная кровать, покрытая солдатским одеялом, письменный стол и две табуретки. Зато на столе красовался, невесть откуда попавший сюда, чернильный прибор с бронзовыми египетскими сфинксами. Из деревни приехала сестра Василия, Ефросинья, привезла домашних лепешек, полмешка картошки, квашеной капусты, кусок сала, две бутылки самогона. Убрав чернильный прибор, она постелила на стол чистую простыню, разложила лепешки, перелила самогон в графин, наварила картошки. В общем, получилось не хуже, чем у людей. Пришла Катя с букетиком цветов, ее отец, Евгений Иванович, старая Лизина няня. Пили за здоровье молодых мутную самогонку, ели картошку с капустой. Василий без устали хвалил Ефросинью: - Молодчага сестра, выручила, а то я и не знал, чем угостить. Вчера получил паек - три селедки и полфунта растительного масла, да и те забыл на работе!.. Вот так и вошла Лиза навсегда в его беспокойную жизнь. Вошла - и приняла, наравне с ним, все тяготы и тревоги. Кроме семьи Кати и Григория, у Лизы не было никого на целом свете, и когда она говорила о "своих", то имела в виду именно их... Наступил рассвет. Улицы постепенно заполнялись шумом. Спешил на работу рабочий люд, появились дворники и мусорщики, разносчики молока, овощей и свежих булок. Деловая жизнь Парижа началась... В конторе Василия ждало извещение, приглашающее господина Кочека посетить американское генконсульство в Париже "в любое удобное время с девяти часов утра до пяти часов вечера, кроме воскресенья". Это озадачило Василия, и он позвонил Джо Ковачичу. - Алло, Кочек, могу поздравить вас! - весело закричал тот. - Получено указание выдать вам визу. Я еще вчера звонил вам, чтобы сообщить эту приятную новость и потребовать угощения, но, к сожалению, не застал вас! - Спасибо. Угощение за мной! Когда я могу получить визу? - Хоть сегодня. За визой Василий поехал вечером с тем, чтобы пригласить Ковачича поужинать. Формальности не отняли много времени, и через какой-нибудь час они сидели вдвоем в кавказском ресторане, ели шашлык, пили терпкое красное вино. Джо уверял, что лучшего места для жизни, чем Париж, на всем свете не отыскать. - Народ здесь легкий, веселый, жизнь приятная, не то что у нас в Штатах. - Чем же не нравятся вам Штаты? - Люди у нас скучные, все заняты только одним - делать доллары, до остального нет никакого дела. Впрочем, скоро вы сами все увидите... - Скажите, Джо, а как американцы и вы лично относитесь к фашизму? - спросил Василий. - По-моему, никак! - Разве вы не знаете, какие зверства творят в Германии наци? - Ну и черт с ними! Если им нравится пожирать друг друга, пусть едят на здоровье. От этого ничего в мире не убавится и не прибавится. - А не ошибаетесь ли вы, Джо? - спросил Василий. - Фашисты претендуют на мировое господство. И если им не помешать, они поработят все народы... Кстати, не исключена возможность, что начнут они с моей и вашего отца родины... - Неужели? - американец удивленно уставился на Василия. - Возможно, вы правы... Плохо быть маленьким народом и иметь рядом сильных соседей. Сильные всегда пожирают слабых. У нас в Штатах идет непрекращающаяся конкуренция, и в этой борьбе всегда побеждают сильные, - таков закон природы! - К сожалению, речь идет о другом! На карту поставлены судьбы пародов. Неужели такая могущественная страна, как Америка, не придет на помощь слабым? Не исключена возможность, что Франция примет на себя первый удар. Немецкие генералы злопамятны, они не забыли поражение в прошлой войне! - Заранее скажу: что касается наших, то они пальцем не пошевельнут ради чужих интересов! Другое дело, если запахнет наживой, - тогда Америка выступит в защиту кого угодно, хоть черта! - смеясь сказал Джо Ковачич. Василию показалось, что в разговоре с американцем он зашел слишком далеко. - Ладно, - сказал он, - чего ради нам ломать голову над вопросами, которые нас не касаются?.. Поживем - увидим, не так ли? - Поживем - увидим! - согласился Джо и тут же добавил: - А все-таки моему старику будет обидно, если немцы тронут Югославию!.. Наконец пришла долгожданная телеграмма от Лизы из Страсбурга. Встретив ее на вокзале, Василий с тревогой смотрел на жену, - за короткое время она сильно изменилась: похудела, лицо бледное. - Что с тобой, Лиза? - Ничего... Просто устала, переволновалась... Дома, за завтраком, она рассказала о своих приключениях. - Понимаешь, я страшно испугалась, глядя в холодные глаза фашистского офицера... Впервые поняла отчетливо, что мы с тобой играем со смертью... - Не следует так говорить, - остановил ее Василий. - Умереть можно по-всякому: пойдешь по улице, упадет с крыши на голову кирпич - и готово! Или угодишь под колеса автомобиля... Если уж суждено умереть, то на посту!.. Не успела Лиза отдохнуть после поездки, как пришло сообщение от "отца", что отпуска их отменяются: Лизе необходимо срочно ехать в одну из Балканских стран через Италию, как было условлено. Откладывалась и поездка Василия в Америку. 10 Лиза разъезжала по городам Италии - побывала в Пизе, Ферраре, Сиене, Флоренции. С неослабевающим душевным волнением посещала прославленные музеи и картинные галереи, дивясь человеческому гению, создавшему бессмертные произведения искусства. Люди возвели величественные соборы, построили дворцы из мрамора и гранита, заполнили их картинами и скульптурой. Но человеку мало всего этого, - вместо того чтобы самому создавать прекрасное, он захотел присвоить богатства соседа. По улицам старинных городов Италии шагают чернорубашечники, горланят песни, полные ненависти к другим народам. С балкона римского дворца раскормленный, как боров, дуче призывает молодежь - наследников римских легионеров, как он ее называет, - быть готовой к завоеваниям чужих территорий. В соборе святого Петра папа публично благословляет Муссолини и Гитлера на подвиги во славу церкви, хотя всему миру известно, что фашисты в Германии преследуют католиков и воскрешают языческий культ древних германцев. В Италии светит солнце, к покою призывает голубая гладь Неаполитанского залива. По вечерам звучат песни - не те, которые горланят фашистские молодчики, а которые всегда пели и поют здесь рыбаки, уличные торговцы, гондольеры... И тогда Лизе хорошо, спокойно, она наслаждается своим путешествием. Останавливается в хороших гостиницах, ни в чем себе не отказывает, - Василий щедро снабдил ее деньгами. "Постарайся хорошенько отдохнуть, - сказал он ей на прощанье, - учти, что нам не часто выпадает такое счастье - побывать беззаботным туристом в самой прекрасной стране". И все же что-то постоянно гложет сердце, а по ночам мучает бессонница. Впереди у нее трудное дело. Разве исключена возможность провала? Конечно, она постарается быть всегда начеку, но не все зависит от нее, могут быть любые случайности. Достаточно вспомнить случившееся на германо-французской границе... Под окнами гостиницы опять горланят чернорубашечники - кричат о своем желании восстановить великую Римскую империю, наследниками которой являются... В жилах у них течет кровь непобедимых легионеров! Жалкие маньяки, - не понимают, что к прошлому возврата нет. Что сохранилось от этого прошлого? Воспоминания и развалины... До конца студенческих каникул оставалось немногим больше месяца. За этот короткий срок ей нужно многое успеть в чужой стране, в которой она не знала ни одной живой души, не имела ни одного надежного адреса. Знала по имени только профессора Николаи, производящего археологические раскопки... Последним пунктом своего путешествия по Италии Лиза избрала Венецию. Прожив пять дней в одной из гостиниц на Лидо, совершенно очарованная этим сказочным городом - "каменным лотосом", она купила билет второго класса и села на небольшой пароход, похожий на тот, на котором они плыли с Василием в Марсель. Было очень жарко, даже море не приносило прохлады. Пассажиры, изнемогая от скуки и жары, не знали, куда себя девать. Слонялись по палубе, часами дремали под тентами в шезлонгах. На второй день плавания Лиза заметила двух детей - семилетнего мальчика и девочку лет пяти, бегающих по палубе. Когда дети, устав от беготни, присели возле нее, Лиза заговорила с ними. Они пришли в восторг от того, что она говорит с ними на их родном языке. - В Италии никто нас не понимал! Итальянцы такие невежественные, не знают немецкого языка, - сказал мальчик. Подошла молодая женщина. - Вот вы где! Мои дети не наскучили вам? - спросила она улыбаясь. - Мы только что познакомились, - ответила Лиза, - и потом, они такие милые! Женщина, продолжая улыбаться, протянула ей маленькую руку: - Гертруда Дитрих!.. Лиза назвала себя. Они разговорились. Выяснилось, что Гертруда - жена директора немецкого банка в том самом городе, куда должна была поехать из Италии Лиза. Они всем семейством проводят отпуск в Италии. Подошел рослый мужчина с рыжими усами, в белом костюме. - Познакомьтесь, мой муж Иоганн Дитрих, - представила его Гертруда, а сын ее сказал: - Папа, знаешь, фрейлейн Марианна разговаривает по-немецки, как мы! - Очень приятно, - Дитрих поклонился. - По-видимому, фрейлейн немка? - Не совсем, - ответила Лиза. - Отец мой словак, а мать немка из Восточной Пруссии. Хотя и ношу фамилию отца, но его помню плохо, - он умер, когда мне было три года, и мы с мамой остались одни. - Насколько мне известно, национальность по закону определяется по отцу! - сказал Дитрих. - Ну, какая же я славянка! Не знаю ни одного словацкого или чешского слова... - Приведенные вами доводы кажутся убедительными, - в самом деле, вы не только рождены немкой, но и воспитаны ею. Следовательно, вас можно считать немкой. Немкой от смешанного брака, - подчеркнул все же Дитрих. И спросил: - Вы тоже проводили отпуск в Италии? - Нет, я учусь в Сорбонне. И мне нужно было собрать материал для дипломной работы... Сейчас направляюсь туда же, куда и вы... Ведь там, в окрестностях города, проводятся археологические раскопки не то древнеримского городища, не то военного укрепления под руководством профессора Николаи. Вот только не знаю, до