пустит ли он меня к раскопкам... - Профессор Николаи большой оригинал. От него всего можно ожидать! - Вы знакомы с профессором? - Немного, - усмехнулся Дитрих. - По приезде мы попросим его оказать вам содействие. Думаю, что профессор не откажет. Как ты полагаешь, Гертруда? - Разумеется, он не откажет тебе, Иоганн! - поспешила с ответом жена. - Я буду вам так благодарна, герр Дитрих!.. Лиза была сегодня, что называется, в ударе: легенда об умершем отце и матери-немке пришла в голову мгновенно. Этот Дитрих, без сомнения, наци или сочувствующий им. Она сразу поняла, что случайное знакомство с немецкой семьей на пароходе может послужить ей мостиком для проникновения в немецкое общество города. И тут же, на ходу, приняла решение, что нужно использовать для знакомства с профессором Николаи не письмо из Чехословакии, а влияние директора немецкого банка в том городе, где ей предстояло некоторое время жить и работать. Конечно, она затеяла рискованную игру, но, как любит повторять Василий: "В нашем деле без риска нельзя. Только риск должен быть разумным..." Настало время обеда. Девочка так и вцепилась в ее платье: "Фрейлейн Марианна, пойдемте с нами, пожалуйста!" - Действительно, почему бы вам не пообедать с нами в первом классе? - обратился к ней Дитрих. - С удовольствием, я только должна переодеться! За табльдотом кроме Лизы и семьи Дитрих сидел еще мужчина средних лет, круглолицый, чисто выбритый, с солидным брюшком. Когда Дитрих представил ему Лизу, он церемонно поклонился и сказал: - Альберт Орковский, к вашим услугам! Гертруда шепнула Лизе на ухо: - Очень влиятельное лицо в нашем городе... За обедом больше и громче всех говорил Дитрих. Соковский, сказав две-три незначительные фразы, пил свое пиво. - Наш город очень красив, фрейлейн Марианна, - говорил Дитрих, обращаясь к Лизе. - Много зелени, большая река, внушительных размеров парки и площади. Поживете у нас - и вам не захочется возвращаться обратно, к своим изнеженным французикам! - Но они вовсе не мои! - ответила Лиза, мысленно попросив прощения у французских друзей. - Однако вы, немка, предпочли учиться не в Германии, а избрали Сорбонну. - Это зависело не от меня. Мой дядя, мамин брат, переехал в Париж и взял меня с собой, - у него нет своих детей... - Чем он занимается, ваш дядя, в Париже? - Дитрих без малейшего стеснения задавал вопрос за вопросом, словно вел допрос подсудимого, а не беседовал за столом с девушкой. Это заметил даже Соковский. - Ну знаешь, Иоганн! - пробурчал он. - Но ведь нужно знать своих попутчиц!.. Надеюсь, фрейлейн ничего не имеет против моих вопросов? - О, разумеется! - ответила Лиза, улыбаясь. - Мой дядя коммерсант и довольно богатый человек. - А ваша мать живет в Чехословакии? - Да, у нее там небольшой стекольный завод - наследство отца. - И много дохода приносит этот завод? - Думаю, что да. Иначе мама не стала бы жить среди словаков, а переехала бы к себе на родину, в Восточную Пруссию, или к дяде в Париж, - он ее все время зовет. - Ничего! Скоро немцы будут чувствовать себя в Чехословакии совсем по-другому, - вашей маме недолго терпеть! - сказал Дитрих, переглянувшись с Соковским. Обед пришел к концу, и мужчины, извинившись перед дамами, поднялись на палубу покурить. Лиза занялась детьми. Пока убирали со стола, она мастерила им из бумаги разных птиц, потом села за пианино, и под ее аккомпанемент дети пели и танцевали, а фрау Гертруда, сидя в сторонке, с улыбкой смотрела, как ее дети веселятся в обществе этой малознакомой девушки... Вечером, сославшись на головную боль, Лиза рано ушла к себе в каюту. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами и думала, что пролог к спектаклю сыгран как будто неплохо. Сыграть бы взятую на себя роль удачно до конца - до занавеса! Если бы Василий был здесь, он нахвалил бы ее... Напряжение дня давало себя знать, - голова и вправду разламывалась. Лиза только сейчас поняла, как она устала за эти несколько часов... "А что, если у тебя не хватит сил сыграть роль до конца? - спросила она себя и тут же ответила: - Зачем задавать такие глупые вопросы? Ты же видела холодные глаза Дитриха, - такие люди пощады не знают. Значит, нужно быть сильнее его!.." Утром Лиза, свежая, отдохнувшая, поднялась на палубу. В Италии она успела загореть - лицо и руки приобрели бронзовый оттенок. Загар очень шел к ней, а белое платье из тонкого полотна подчеркивало цвет ее золотистых волос. Утро было тихое - ни малейшего дуновения ветра. Вовсю светило солнце, дышалось легко. Тишину нарушал только шум двигателя. Пароход медленно плыл, оставляя за собой на искрящейся глади моря широкую полосу белой пены. К Лизе подошел толстяк Соковский, в спортивном костюме, с толстой сигарой в зубах. - Доброе утро, фрейлейн! Как ваша голова? - Благодарю вас, все хорошо! - Я всегда утверждал, что покойный сон лучший целитель, чем десять ученых врачей, вместе взятых! В этом платье вы выглядите просто очаровательно. Боюсь, молодежь нашего города, увидев вас, потеряет покой... Подбежали дети Дитрихов. Соковский покосился на них и замолчал. Обедали снова вместе. Дитрих расщедрился - заказал вина. Он был в превосходном настроении и после обеда попросил фрейлейн Марианну сыграть что-нибудь. Лиза не заставила долго уговаривать себя, села за пианино и сыграла вальс Шуберта. - Ба! Оказывается, помимо всех прочих ваших качеств, вы еще и отличная музыкантша! - воскликнул Дитрих и попросил ее сыграть еще что-нибудь. За несколько дней пути дети привязались к Лизе, а у взрослых появились явные признаки расположения к ней. Они всегда вместе обедали и ужинали, вместе гуляли по палубе, Лиза часто играла им немецкую классику. Накануне приезда, когда все собрались вечером на палубе и любовались лунной дорожкой на море, Дитрих спросил Лизу: - Скажите, фрейлейн Марианна, есть у вас в нашем городе знакомые? - К сожалению, нет. - Где же в таком случае вы думаете остановиться? - Еще не знаю. Сниму номер в недорогой гостинице, постараюсь найти себе приличный пансион... - Не думаю, что гостиница подходящее место для одинокой девушки... Не так ли, Альберт? - обратился Дитрих к толстяку. - Разумеется. - Вот что, фрейлейн Марианна, вы можете жить некоторое время с нами, пока мы не подыщем для вас подходящее место в пансионате или в порядочной немецкий семье. - К нам, фрейлейн Марианна, поедемте к нам! - радостно закричали дети. - Право, не знаю... мне совестно беспокоить вас!.. - Никакого беспокойства, - вмешалась Гертруда. - Дом у нас большой, свободных комнат много. Паулю и Эльзе тоже будет весело с вами. Не успели Дитрихи войти в дом и распаковать вещи, как к ним началось паломничество. Создавалось такое впечатление, что все немцы, живущие в этом городе, считали себя обязанными засвидетельствовать свое почтение герру Иоганну Дитриху. Все шумно выражали свою радость по поводу его возвращения, говорили, что без него чувствовали себя сиротами, что за время его отсутствия образовался полнейший застой в делах, для завершения которых требуется и его совет, и личное его вмешательство... Невольная свидетельница этих разговоров, Лиза поняла, что ее хозяин - глава местных фашистов и кроме своих официальных обязанностей директора немецкого банка выполняет особые функции. Что ж, все это было ей на руку!.. Лизу представляли гостям как друга семьи, и все местные немцы стали считать ее "своей", относились к ней доверительно и говорили при ней о таких делах, о которых не стали бы говорить при посторонних. Лиза же старалась как можно реже попадаться на глаза и, когда начинались особо откровенные разговоры, незаметно исчезала. На это обратил внимание Дитрих и как-то сказал жене: - Знаешь, эта Марианна очень тактичная и скромная девушка, недаром в ее жилах течет немецкая кровь! Будь она чистокровная немка, я предложил бы ей работу воспитательницы наших детей. - Это было бы чудно! Пауль и Эльза в ней души не чают. - Нельзя! Детей Иоганна Дитриха не может воспитывать девушка, родившаяся от смешанного брака, - оборвал жену Дитрих. Толстяк Соковский редко появлялся в доме директора банка, но каждый раз говорил Лизе неуклюжие комплименты. - Мы вас непременно выдадим здесь замуж и устроим пышную свадьбу! Фрау Гертруда под большим секретом сообщила Лизе, что Альберт Соковский - доверенное лицо фон Нейрата, его неофициальный представитель, и выполняет здесь особо важное задание. - Вы должны знать, милая Марианна, что в этой стране живут неполноценные люди, и потому некоторые их политики, стоящие в настоящее время у власти, надеются получить у Франции помощь против нас - немцев. Но их надежды напрасны! У Соковского есть при дворе короля надежные друзья, с их помощью он уберет негодных министров и на их место посадит преданных Германии людей! - выбалтывала она Лизе слышанные от мужа секреты. - Не думайте, что герр Соковский просто флегматичный толстяк. Он - стопроцентный пруссак и все может... Говорят, он лично знаком с фюрером еще по Мюнхену и ссужал его деньгами, когда зарождалась партия национал-социалистов. Соковский чудовищно богат, он владелец большого завода сельскохозяйственных машин и еще кое-чего, о чем не принято говорить громко. Надеюсь, вы понимаете меня, милая?.. Лиза не раз предлагала Гертруде деньги за комнату и питание, но та каждый раз решительно отказывалась. Чтобы хоть как-нибудь отблагодарить своих хозяев, Лиза играла с Эльзой и Паулем, водила их гулять. После обеда, когда детей укладывали спать, она, взяв путеводитель, бродила по городу, знакомилась с его достопримечательностями, посещала музей. Иногда к ней присоединялся кто-нибудь из местных немцев, - молодые люди старались развлекать красивую девушку, друга семьи Дитрихов, завоевать ее расположение. Лиза охотно прогуливалась с ними по людным улицам - демонстрировала местным властям свои обширные знакомства с влиятельными немцами. Спустя несколько дней после приезда Дитрих сказал Лизе, что ему удалось связаться с чудаком профессором и, если у фрейлейн Марианны не пропала охота копаться в земле, она может съездить к этому Николаи. - Профессор живет в палатке около своих сокровищ и почти не бывает в городе, - добавил он. - Вы дадите к нему записку или мне просто сказать, что я от вас? - Просто скажите, что от меня. Этого будет достаточно!.. Рано утром Лиза, с саквояжем в руках, стояла на обочине-шоссе и усердно "голосовала" проезжавшим мимо машинам. Наконец шофер грузовика затормозил, и она села в кабину рядом с ним. К несчастью, оказалось, что шофер не понимает ни слова из языков, на которых пыталась разговаривать с ним Лиза. Потеряв всякую надежду растолковать ему цель своей поездки, она начала показывать, как копают землю, и повторяла слова: "Профессор, раскопки, понимаете, профессор Николаи". Имя профессора оказалось известным шоферу. Около столба с отметкой "двадцать семь" он затормозил и показал на людей, копошившихся в земле. Расплатившись с шофером, Лиза побежала к ним и без труда догадалась, кто из них профессор Николаи. - Я от господина Дитриха, он говорил вам обо мне, - представившись, сказала Лиза. - Вы француженка? - профессор внимательно разглядывал просительницу. - Нет, не француженка... - Где же в таком случае вы научились так хорошо говорить по-французски? - Давно живу в Париже, учусь в Сорбонне. - Скажите честно, вы хотите получить диплом, чтобы принести его своему жениху в приданое, или действительно собираетесь заниматься наукой? - По мере моих скромных сил хочу заниматься наукой. И буду вам весьма благодарна, если вы разрешите мне участвовать в руководимых вами раскопках, - сказала Лиза. - Раскопки - не женское дело! Видите, какая у нас грязь, пыль... Впрочем, если вас действительно интересует наша работа, можете приезжать к нам и знакомиться со всем, что мы извлекаем из земли, - предметы эти двухтысячелетней давности. Вы умеете рисовать? - спросил профессор. - Умею немножко. - Отлично, кое-что срисуете. Видите ту мраморную статую женщины? Она хорошо сохранилась, только чуть-чуть пострадал нос. Она уникальна! Такой вы не найдете ни в одном музее мира. Если есть с собой бумага и карандаш, можете начать рисовать. - Благодарю вас, вы очень добры!.. Как вы полагаете, здесь было поселение римлян или крепость? У нас много толков по этому поводу. - Скорее всего, здесь было поселение. Но так как римляне жили в чужой стране, окруженные народом, враждебно настроенным по отношению к ним, они вынуждены были обнести поселение крепостной стеной, широким валом и воздвигнуть сторожевые башни. Однако это не полегло им, - по всей видимости, жители этой страны напали на римлян, уничтожили их и разрушили поселение... В течение целого часа, под палящим солнцем, старик водил Лизу по развалинам, показывал остатки крепостной стены и башен, давал объяснения. - Учтите, мадемуазель, - столь же печально завершается участь завоевателей во все века! Если канула в Лету могущественная Римская империя, то что же ждет современных завоевателей?.. Лиза срисовала мраморную статую и, когда солнце склонилось к закату, попрощалась с профессором и поехала в город. Теперь у Лизы было полное основание пожить в этом городе еще некоторое время. Она мысленно благодарила чудака ученого за то, что он не разрешил ей участвовать в раскопках, - иначе Лизе пришлось бы каждый день ездить в эту пустынную местность и часами копаться в земле под палящим солнцем. Фрау Гертруда, сообщив Лизе, что в пансионате, где обычно останавливаются немцы, освободилась комната, сказала: - Не понимаю, почему бы вам не жить у нас до самого отъезда? Вы же видите, мы хорошо относимся к вам, а дети мои привязались к вам... - Я не могу больше стеснять вас, тем более что теперь часто буду чуть свет ездить на раскопки и возвращаться обратно в пыли и грязи... - Ну, вам виднее! - Гертруда даже немного обиделась. - Надеюсь, вы не покинете нас совсем и хотя бы субботы и воскресенья будете проводить у нас!.. - С удовольствием и благодарностью! В пансионате, куда Лиза перебралась в тот же день, жили одни немцы - преимущественно молодые мужчины. Женщин было трое, не считая хозяйки, чем-то напоминавшей Лизе фрау Браун. Многие жильцы пансионата были знакомы с Марианной, как с другом дома Дитриха, и ее появление вызвало всеобщее удовольствие. Они относились к Лизе с полнейшим довернем. Прожив в пансионате всего несколько дней, Лиза уже знала, что все эти господа, обосновавшиеся в стране под личиной коммерсантов, коммивояжеров и представителей разных немецких торговых фирм, не что иное, как агенты разведки и уполномоченные партии национал-социалистов. Они не скрывали, что собираются изменить в чужой стране государственный строй и посадить на министерские кресла угодных им людей. Если этого не удастся достичь "мирным" путем - путем устройства различного рода провокаций и подкупов, то у них в запасе имеются другие, более действенные средства. В частности, они намекали на хорошо вооруженные фашистские отряды из местной молодежи, готовые по первому сигналу двинуться в бой за завоевание власти. Один, похожий на молодого ученого, немец часто говорил о том, что прибегать к насильственным действиям рановато, - можно взбудоражить всю Европу раньше времени. Другое дело - мирные средства. Кто может помешать королю дать теперешним министрам отставку и поручить формирование нового правительства надежному человеку, который в интересах государства порвет связь с Францией, заключит тесный союз с Германией и приспособит экономику страны к интересам старшего партнера? Законно, мирно и, главное, без шума! Но среди молодых немцев, проживающих в пансионате, были и горячие головы - сторонники немедленных действий. - Нам наплевать на мнение Европы! - кричал рыжий молодой немец с веснушчатым лицом. - Кого нам бояться? Изнеженных французиков или чопорных англичан, сидящих на своем острове? Остальная мелочь - вроде Бельгии и Голландии - вообще не в счет!.. Эти немцы говорили так, будто если не сегодня, то завтра они станут хозяевами всей Европы и будут диктовать народам свою волю. По вечерам они пили пиво, горячо спорили, горланили свой гимн - "Германия, Германия превыше всего". С Лизой они вели себя корректно, даже подчеркнуто почтительно. К этому их обязывала железная дисциплина: не могли же они позволить себе вольность по отношению к другу семьи герра Дитриха - вождя местных фашистов!.. Каждую субботу, купив маленькие подарки детям, Лиза отправлялась к Дитрихам. Вечером там собирались более или менее именитые немцы. Здесь тоже не обходилось без пива и сосисок, по пили умеренно, обменивались новостями, и если спорили, то без шума и криков. Однажды в доме Дитриха появилась новая личность - сухощавый немец лет сорока с брезгливым выражением лица, по фамилии фон Болен. Он только что приехал из Германии и привез массу новостей. По тому, с какой почтительностью приняли гостя, с каким вниманием слушали его, Лиза догадалась, что вновь прибывший - крупная птица среди нацистов. Сначала он рассказывал столичные сплетни, кого на какую должность назначили, что говорил фюрер в своих многочисленных речах. Завладев вниманием слушателей, он перешел к более важному, придав этому своему сообщению шутливый оттенок. - На съезде партии в Нюрнберге фюрер вручает знамена штурмовикам города Кельна. Возвращаясь к себе домой, они несут впереди отряда штандарт, на котором написано крупными буквами: "Страсбург"... Это, видите ли, не нравится послу Франции, господину Франсуа Понсэ. Он является к фюреру в имперскую канцелярию и говорит: "Господин канцлер, мое правительство не может допустить, чтобы штурмовые отряды писали на своих штандартах "Страсбург", - это звучит как призыв к захвату чужих территорий". Здесь фон Болен, как опытный рассказчик, сделал паузу, и не ошибся, - сразу раздались голоса: "Что ответил этому нахалу фюрер?" - Терпеливо выслушав посла, фюрер весьма вежливо отвечает ему: "Я сожалею, что этот факт ускользнул от моего внимания. Смею утверждать, что я никоим образом не помышляю о том, чтобы требовать возвращения Эльзас-Лотарингии! Я знаю хорошо этих каналий эльзасцев, - они не захотят присоединиться ни к Германии, ни к Франции. Следовательно, бесполезно драться из-за них. Я мечтаю лишь о том, господин посол, чтобы в один прекрасный день мне воздвигли памятник как человеку, который установил вечный мир между Францией и Германией. Французскому послу не остается ничего другого, как откланяться и уйти. Вы подумайте, какая мудрая хитрость! Всем ведь известны высказывания фюрера, что мы рано или поздно рассчитаемся с Францией за все - за поражение, за версальский позор и унижения, которые вытерпел немецкий народ. А официальному послу он говорит совсем другое. Попробуй придерись! - Хайль Гитлер! - сказал один из гостей, все вскочили и, стуча пивными кружками по столу, закричали: "Хайль, хайль!" Слушая все эти разговоры, наблюдая за поведением людей, восторгавшихся цинизмом своего фюрера, Лиза внутренне содрогалась. У нее накопилось немало интересных наблюдений, а связи все не было. В свое время на вопрос Лизы, как ей связаться с "отцом", тот ответил: "Ты езжай, приспосабливайся к местным условиям, наблюдай и запоминай, - придет время, мы найдем тебя. Прошло много времени, а никто ее не нашел. Скоро студенческие каникулы кончатся, и оставаться ей здесь будет нельзя. Собственно, и смысла в этом нет никакого. Она успела увидеть здесь фашистов в натуральном виде, узнала их мысли, познакомилась с методами их работы. Теперь она твердо знает: у фашистов нет никаких моральных устоев, ничто не может их смутить. Так думала Лиза, не зная, что главное - впереди... В ту субботу гости разошлись довольно поздно и в столовой остались только трое: хозяин дома, толстяк Соковский и фон Болен. Они о чем-то беседовали. Спальня Лизы находилась на втором этаже, как раз над столовой, и, когда немцы разговаривали громко, ей все было слышно. Но сегодня эти трое говорили почти шепотом, и ничего нельзя было разобрать. Но вот беседующие внизу забыли об осторожности и постепенно повысили голоса. Фон Болен внушал толстяку: - Постарайтесь создать впечатление у министра двора, что вручаете ему документ исключительной важности. Скажите ему, что нашей разведке удалось перехватить совершенно секретное письмо министерства иностранных дел Франции к своему послу здесь. Документ этот сфабрикован специалистами по всем правилам искусства. Тут и подлинный бланк министерства, подпись статс-секретаря, шрифт, которым печатают особо важные документы, и даже специальная бумага, которой пользуются французы. Вот этот документ. - Лиза поняла, что фон Болен достал из кармана какую-то бумагу и показал собеседникам. - Здесь говорится, что перед лицом немецкой опасности французское правительство вынуждено пойти на дальнейшее сближение с Советским Союзом. В настоящее время с русскими ведутся предварительные переговоры на предмет заключения военного союза, в результате чего им будет разрешено разместить на территории Франции, по возможности близ франко-германской границы, воинские соединения, численностью до трех армейских корпусов полного состава. Одновременно Франция обязуется оказать русским необходимую военную и иную помощь в случае нападения Германии на СССР. В конце письма говорится, что министерство иностранных дел Франции поручает своему послу подготовить почву для сообщения здешнему правительству об этом соглашении, когда оно будет подписано. Постарайтесь убедить министра, что перед лицом немецкой агрессии у западного мира нет иного выхода, как сближение с Советским Союзом. Как в Париже, так и в Лондоне убеждены, мол, что союз с русскими подействует отрезвляюще на национал-социалистское правительство Германии. Пусть ваш друг, министр двора, внушает здешнему королю мысль, что большевики, разместив части Красной Армии на территории Франции, никогда оттуда не уйдут. Больше того, не исключена возможность, что они потребуют от союзников территориальные уступки за счет Польши, Румынии и Венгрии. Пусть министр двора примет необходимые меры, чтобы не обнародовать содержание письма раньше времени. Но если все же сведения о нем просочатся в печать, тогда нашему другу Дитриху придется организовать мощные массовые демонстрации молодежи, студентов, служащих государственных учреждений с требованием отставки правительства. Целесообразно спровоцировать, по возможности, беспорядки и столкновения с полицией - лучше с человеческими жертвами. - Может быть, стоило бы вручить копию этого письма местным журналистам, работающим на нас, чтобы они хотя бы намекнули на первых порах о существовании подобного соглашения между французами и русскими? - спросил Дитрих. - Сейчас это покажется более правдоподобным: ведь во французской прессе раздаются голоса в пользу переговоров с Кремлем. В Париже всерьез поговаривают о поездке в Москву известных русофилов Эррио и Пьера Кота. Учтите, наши люди уже сейчас могут вывести на улицу несколько тысяч человек! - К этому вопросу мы еще вернемся, когда Соковский сообщит нам, какое впечатление произведет письмо в дворцовых кругах. - Об этом нетрудно догадаться: в любом конце мира монархи смертельно боятся большевиков, - сказал Соковский. - У меня есть другое предложение. Не лучше ли выбрать более короткий путь - убрать премьера и одним махом разрешить все проблемы? - Нет, в Берлине считают, что к этому нужно прибегать в самом крайнем случае, когда исчерпаны все другие меры!.. Лично я вполне согласен с такой установкой, для спешки у нас нет особой надобности, - сказал фон Болен. Наступила короткая пауза, - видимо, он размышлял о чем-то. - Впрочем, вы, кажется, правы, дорогой Иоганн: стоит сказать журналистам о существовании такого письма, не раскрывая, разумеется, его содержания. Пусть строят всякие догадки и пишут об этом... Скажите, Соковский, вы успели прибрать к рукам нужных людей в здешней полиции? Я интересуюсь этим на тот случай, если возникнет необходимость в организации демонстрации со всеми последствиями. - Что за вопрос! Не только в полиции, но и в генеральном штабе армии у нас свои люди, готовые действовать по нашему первому сигналу... Я в жизни не встречал более алчных и продажных людей, чем в этой стране. Здесь за деньги можно купить не только чинов полиции, но и самого короля вместе с королевой, - вопрос в цене! - позволил себе пошутить толстяк Соковский. - Итак, мы обо всем договорились, - снова заговорил фон Болен. - У меня к вам обоим одна-единственная просьба: постарайтесь, чтобы наши люди не вели себя здесь все-таки слишком вызывающе. Нам ни к чему раздражать местное население. Скрипнуло кресло, - видимо, приезжий гость встал, встали и остальные. - Не беспокойтесь! Все будет сделано, и мы уверены, что в Берлине нами будут довольны! - поспешил заверить фон Болена Дитрих. - Вот и отлично... Кстати, Дитрих, кто эта девушка, которая гостит у вас по субботам и воскресеньям? - спросил фон Болен. - Немка от смешанного брака. Родилась в Чехословакии, учится в Сорбонне. - Думаете, у нее все в порядке? - Абсолютно уверен. - Не интересовались, как она очутилась здесь? - Приехала для участия в археологических раскопках, которые ведет профессор Николаи. - Это не тот ли профессор, который разглагольствовал не так давно о демократии и праве каждой нации выбирать себе способ управления по своему усмотрению? - Он самый! - ответил за Дитриха Соковский. - Значит, жив еще! Жаль, очень жаль... Лучше было бы прочитать сообщение о его скоропостижной кончине! - Фон Болен расхохотался. Рассмеялись и те двое. Соковский сказал: - Мы об этом подумаем. От этих слов у Лизы даже дыхание перехватило. Внизу опять перешли на шепот, потом все стихло, гости и хозяин ушли. Но она была слишком возбуждена услышанным, чтобы заснуть. Сообщить бы обо всем "отцу", чтобы наши вовремя разоблачили фальшивку... Но как? Единственная возможность - ехать в Париж как можно быстрее. Нет, и это не годится: отъезд раньше времени может вызвать подозрения, и так фон Болен интересовался ею. Она ведь ни разу не заикнулась, что собирается скоро уезжать. Если бы срочная телеграмма, вызов... К сожалению, некому послать такую телеграмму. Утром в воскресенье, когда в доме все спали, Лиза сама приготовила для детей завтрак и позвала их в столовую. На столе лежал лист бумаги. Лиза бросила на него быстрый взгляд и успела прочитать заголовок: это была та фальшивка, о которой шла речь вчера ночью. Как, почему такая сверхсекретная бумага очутилась на столе? Забыли случайно или оставили с определенным умыслом? Неужели ее заподозрили в чем-то? Она, кажется, не давала никакого повода для этого, так в чем же дело? Все это молнией пронеслось в голове Лизы... Конечно, было бы очень эффектно - приехать в Париж и положить на стол бумагу, сфабрикованную в Берлине. Не только рассказать словами о готовящемся заговоре, но и доказать это документом. Соблазн велик, что и говорить. Однако не надо забывать, с кем имеешь дело. О забывчивости таких прожженных людей, как эти, и речи быть не может, - тут явная ловушка. Малейшая оплошность, один неосторожный шаг, и все пропало - погибнешь сама и дело погубишь. Лизе, как сквозь сон, послышался голос мальчика: - Фрейлейн Марианна, на столе какая-то бумага! - Он потянулся, чтобы посмотреть. - Подожди, Пауль, - остановила его Лиза, - разве ты не знаешь, что чужие бумаги читать не полагается? - Она накрыла листок салфеткой. Накормив детей, Лиза повела их гулять... Время бежало быстро, до начала занятий в университете оставались считанные дни, - пора было собираться домой. Лиза поехала за город, на раскопки, чтобы попрощаться с профессором Николаи. Всю дорогу она думала о том, что следует предупредить ученого о грозящей ему опасности - посоветовать уехать отсюда куда глаза глядят. Нет, делать это ей, Лизе, нельзя ни в коем случае. Профессор первым долгом спросит ее, откуда она знает о том, что ему, чело-веку абсолютно мирной профессии, грозит опасность. Ясно, что Лиза не сможет дать удовлетворительного ответа. Тогда он посчитает ее за сплетницу, интриганку, может подняться шум, история эта дойдет до ушей фашистов, и они поймут все... Помочь профессору необходимо: приехав в Париж, она попросит Василия или самого "отца" найти способ и спасти его. Они такой способ найдут!.. Накануне отъезда Лиза купила детям игрушки и отправилась к Дитрихам прощаться. Она горячо поблагодарила их за все хорошее, что они сделали для нее, обещала писать из Парижа. Пожелав Лизе доброго пути, Дитрих спросил, не желает ли она проститься также с Соковским. - Я бы с удовольствием, но мне неудобно одной идти к нему! - В таком случае я пойду с вами. - Что вы! Зачем вам беспокоиться? - Лиза насторожилась: с чего бы такая настойчивая любезность? Но тут вмешалась Гертруда: - Иоганн проводит вас, тем более что Соковский живет в нескольких кварталах от нас. Лизе поневоле пришлось согласиться. Соковский жил в небольшой вилле, недалеко от Дитрихов. Дверь открыл дюжий молодчик двухметрового роста. Узнав директора банка, он поклонился и пропустил гостей в дом. Проводил их в кабинет хозяина другой молодой человек, с военной выправкой, ростом чуть ниже первого. При виде их Лизе стало не по себе, по она сразу взяла себя в руки и спокойно поднялась по лестнице на второй этаж. Кабинет Соковского был роскошно обставлен. На полу ковер, заглушающий шаги, мягкая мебель, обтянутая светлой парчой, шкафы, набитые книгами, огромных размеров письменный стол, на стенах картины. Увидев вошедших, Соковский отложил иллюстрированный журнал, который читал, и вскочил с кресла. - О, кого я вижу! Какой приятный сюрприз для меня! - Я пришла попрощаться, а герр Дитрих любезно согласился проводить меня, - сказала Лиза. - Уже покидаете нас? - Да, скоро начнутся занятия в университете... Соковский сделал два шага и очутился возле Лизы. Правой рукой он схватил ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза. - Скажите, студентка, вы действительно та, за кого себя выдаете? - Я вас не понимаю, - тихо проговорила Лиза. - Так и не понимаете? - Он опустил руку. - Нет! - Лиза достала из сумочки кружевной платок и, делая вид, что вытирает слезы, закрыла им лицо, чтобы не заметили ее волнения. - Почему вы плачете? - На этот раз вопрос был задан мягко, почти ласково. - Мне... обидно... - Обидно? Почему обидно? - Я вас так уважала... так была благодарна всем - и фрау Гертруде, и герру Дитриху, и лично вам... за ваше внимание ко мне... И вдруг - такие слова! - Лиза лихорадочно вспоминала, есть ли у нее с собой или в вещах хоть что-нибудь компрометирующее. Как будто бы ничего. Паспорт, студенческий билет, тетрадь, заполненная записями о раскопках. Привезенное с собой письмо на имя профессора Николаи давно уничтожено. Она помнила, что тщательно проверила записи в паспорте и не нашла там никаких указаний на то, что она замужем. Значит, это просто психологическая атака! Правда, они могли проверить, есть ли в действительности у нее мать, владелица стекольного завода в Словакии, но пока об этом никакого разговора не было. Она заметила, как Дитрих и Соковский переглянулись, последний даже покрутил кончики усов. - Успокойтесь, я пошутил!.. Желаю вам счастливого пути... Но учтите, фрейлейн Марианна, если вы нас обманули и будете болтать лишнее о виденном и слышанном здесь, - берегитесь. Мы вас найдем всюду. Поняли? - с такими грозными словами Соковский отпустил Лизу. Только на улице она почувствовала, как неприятно прилипла к телу сорочка. Вздохнув полной грудью, Лиза подумала: "Кажется, пронесло и на этот раз!.." 11 Солнце пригревало все сильней, парижская весна была на исходе. На улицах и бульварах - много гуляющей публики. Появились и туристы, среди них много немцев. "С чего бы это?" - недоумевал Василий. Без Лизы Париж казался ему Скучным, пустынным. Она все еще не возвращалась, но давала о себе знать, и он сильно тревожился. Он ведь даже адреса ее не знал. Впрочем, даже если бы знал, все равно писать было нельзя. По вечерам Василию не хотелось ехать в пустую квартиру, где все напоминало о Лизе, и он большую часть свободного времени проводил в спортивном клубе - иногда играл, а чаще просто беседовал с друзьями. Туда же приезжал и Сарьян, они вместе обедали, потом отправлялись к журналисту и работали в саду до наступления темноты. Все попытки Василия связаться с "отцом" и узнать о Лизе ни к чему не привели. "Отец" словно в воду канул: письма, отправленные ему, оставались без ответа. Василий терялся в догадках. Не находя иного выхода, он решил разыскать фрау Шульц. При нормальных обстоятельствах он не стал бы встречаться с нею, - делать это не полагалось по целому ряду причин, по неясность положения служила ему некоторым оправданием. Василий разыскал фрау Шульц в модном ателье. Обращаясь к ней, спросил: - Моя жена заказывала у вас вечернее платье. Она в отъезде и поручила мне узнать, готово ли оно? - Готово, пройдите сюда, я вам покажу. - Фрау Шульц сразу поняла, о чем речь, и провела Василия в маленькую комнатку за приемным залом. Выяснилось, что и она обеспокоена отсутствием вестей от "отца". - Ни писем, ни курьера - ничего! Сама не пойму, в чем дело! - Она сообщила, что с Браун встречается редко, - стенографистка уклоняется от регулярных встреч и вообще ведет себя странно, нервозно, никаких заслуживающих внимания сведений не приносит, хотя от получения денег не отказывается. - Чем вы объясняете все это? - спросил Василий. - Признаться, особенно голову над этим не ломала, потому что, если бы она и сообщила что-то достойное внимания, я все равно ничего не могла бы предпринять, - связи у меня нет никакой. - Если все же Браун сообщит вам интересные новости, дайте, пожалуйста, знать. Звоните по моему прямому телефону в контору, - сказал Василий, простился и ушел. Ганс Вебер реже стал появляться в клубе, а играть в теннис вовсе перестал. Придет на короткое время, полистает журналы, выпьет в баре бокал вина и исчезнет надолго. Василию хотелось поговорить с ним, но сделать это наедине с Вебером ему не удавалось, демонстрировать же при сложившихся обстоятельствах свою особую близость с секретарем генерального консульства Германии не хотелось. После встречи с фрау Шульц Василий все же решил выяснить у Вебера кое-что касательно стенографистки: ее нервозность, о которой говорила фрау Шульц, вызывала в нем некоторую тревогу. Однажды, увидев Вебера в читальном зале перелистывающим иллюстрированный журнал, Василий подсел к нему и шепотом, как и полагалось в этом месте, пригласил поужинать. - Нужно поговорить с вами... Вебер понимающе кивнул головой. Спустя короткое время он появился в ресторане и подсел к столику Василия. От ужина он отказался - заказал себе кофе. Вид у него был озабоченный. - Почему вы стали редко появляться здесь? - по-дружески спросил его Василий. - Обстоятельства! - неопределенно ответил Вебер и, понизив голос, добавил: - Спортивный клуб считается у нас рассадником демократических идей и антигерманских настроений. Посещение его не особенно поощряется нашим начальством... - Скажите, вы знаете что-нибудь о фрау Браун? - Что именно? - Говорят, в последнее время она что-то очень уж нервничает... - Предполагается, что скоро сменят весь состав немецких дипломатических работников, долго живших в Париже. Не исключено, что это коснется и Браун. - Разве так уж плохо поехать на родину? Вебер посмотрел на Василия с улыбкой. Его взгляд как бы говорил: "Вы действительно наивный или хотите показаться таким?" - Неужели вы всерьез полагаете, что очень приятно возвратиться в наш третий рейх? Браун была здесь сносно обеспечена материально, пользовалась относительной свободой, заводила себе любых кавалеров... Там она будет не только под надзором, но и не сможет встречаться с мужчинами не арийской расы. Вот и волнуется дамочка в предвидении всяких неприятностей... - Спасибо, я все понял. А как обстоит дело с вами? - Думаю, что меня тоже скоро отзовут, по когда именно - затрудняюсь сказать. - В Германии будьте предельно осторожны! Я видел своими глазами, что там творится... - Вы думаете, я не знаю? - Еще одно: я вас попрошу - предупредите меня или Сарьяна в случае отъезда. И не забудьте оставить мне ваш берлинский адрес. - Оставлю обязательно. Я больше чем убежден, что мы с вами еще встретимся... Встретимся в свободной Германии! Не может быть, чтобы восторжествовало варварство. Не вся же Германия состоит из фашистов. - Разумеется, нет, но преградить путь варварству можно только борьбой! - Василий посмотрел на своего собеседника, - тот сидел мрачный, с полузакрытыми глазами. - Мы и будем бороться! Будем во что бы то ни стало. - Вебер поднял голову, его худощавое лицо стало жестким. - В случае надобности вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку, - сказал Василий. - Я это хорошо знаю. - Вебер поднялся. - Мне пора. - Он крепко пожал руку Василию и пошел к выходу. Василий смотрел ему вслед и думал о том, что Веберу будет не легко. Ставя перед собой задачу бороться с фашизмом в Германии, он рисковал годовой. Но Василий верил, что такие, как Вебер, не отступают, не дезертируют с поля боя... В конторе, беседуя с Борро, Василий предложил отправить Клода Гомье в Америку. - Клод ведь мечтал об этой поездке. Пусть выполнит в Америке поручение нашей фирмы и одновременно позондирует почву, - может быть, ему удастся и на самом деле найти что-либо интересное для нас. - Может быть... Но об этом лучше всего спросить у самого Клода! - Борро помолчал, потом спросил: - Скажите, мсье Кочек, вы действительно хотите дать Клоду поручение в Америке или считаете целесообразным сплавить его отсюда? - Анри, давайте поговорим в открытую и раз и навсегда поймем друг друга!.. Я знаю, что Клод, Доминик и вы - подлинные патриоты. Вы ненавидите фашизм, не хотите отдать свою родину на поругание фашистам. Это хорошо - так и должно быть: ни один честный человек, если он к тому же талантлив, не может мириться с тем варварством, которое приносит с собой фашизм. Но согласитесь - одними карикатурами и плакатами, как бы они ни были остры, одолеть такого коварного и злобного врага невозможно. Необходимо сочетать разнообразные формы борьбы. Ваш же друг Клод, человек увлекающийся, чрезмерно горячий, может навлечь на себя, и не только на себя, уйму неприятностей, ничего не достигнув при этом... - Может быть, - снова сказал Борро. - Не может быть, а именно так. Здесь, во Франции, имеются в среде имущих классов многочисленные сторонники Гитлера. Не потому, что они обожают главаря немецких фашистов, - нет, а потому, что смертельно боятся коммунистов. Сторонники Гитлера создают организации, их финансируют, причем финансируют весьма солидно. Они тайно вооружаются, выступают в печати, говорят речи с трибуны Национального собрания и готовят общественное мнение к тому, что приход фашистов к власти якобы неизбежен. А вы ограничиваетесь печатанием плакатов и рисованием карикатур. Этого мало, слишком мало. Если вы хотите всерьез бороться, беритесь за дело как следует, создавайте свою организацию, сплотите вокруг себя лучшую часть молодежи Франции, научитесь конспирации, сумейте жертвовать малым ради большого. Вы поняли меня? - Понял, - ответил художник, глядя Василию в глаза. - Итак, пусть Клод съездит в Америку. Посоветуйте ему не слишком торопиться с во