ия. Денатуриро- ванная субстанция. Тогда начинаешь видеть масштаб проблемы, как если бы нужно было выкорчевать вообще все. Как если бы заранее существовала не- кая гниль. И кажущаяся столь неразрывно связанной с телом, что остается только гадать, можно ли устранить ее, не выбросив из тела саму жизнь. Это "физический разум". Некое первичное мышление в материи. Но это даже не "мышление", а дыхание или, скорее, отпечаток. Веро- ятно, отпечаток или память всех катастроф, через которые должна была пройти материя, чтобы пробудиться к жизни -- катастрофическое пробужде- ние. Пробуждение от великого, покойного Сна. Материальное сознание, то есть, разум в Материи, был сформирован под давлением трудностей -- труд- ностей, препятствий, страдания, борьбы. Он был "увешан" всем этим, они наложили на него отпечаток пессимизма и пораженчества, что составляет самое большое препятствие.  Это громадное желание избежать катастрофы. Великий базис, грандиозный базис Жизни. Жизнь заложена на этом, на этом НЕТ. "Нет", которое предполагает тысячи и миллионы форм и маленьких за- болеваний или маленьких слабостей, которые все жаждут окончательного "нет": смерти. Наконец, покоя смерти. Это совсем неуловимо, в совершенс- тве покрыто нашим ментальным шумом, нашими евангелиями, нашим социализ- мом, этим и тем, что является ни чем иным, как маленьким лихорадочным возбуждением на платформе смерти. Мы просто притворяемся на время. Затем мы больше не притворяемся (или оно больше не притворяется), и мы призы- ваем во спасение пеницилин, доктора или пастора или небеса. Но смерть приходит не внезапно, она всегда была там. На самом деле вещи не измени- лись: они только стали тем, чем уже и были. И мы называем это жизнью. Мы постоянно ходим со смертью, спускаясь или поднимаясь по ступенькам, раз- говаривая или смеясь... смерть шепчет и шепчет и шепчет... И это может зажать абсолютно все: если вы прислушаетесь к этому шепоту, чтобы под- корректировать или отчитать его, он становится очень изворотливым, он принимает видимость десятка добрых мыслей, каждая из которых представля- ет особенную ловушку. Это совершенная и бесспорная ловушка, независимо от того, с какой стороны вы посмотрите на нее: с хорошей или плохой. Она обманывает вас во плоти, предвидя заранее ваши мысли и поджидает вас впереди, растянув непредвиденные сети. Правильно думать -- неправильно, неправильно думать -- тоже неправильно. Все запятнано. Но конечно же! Это же РАЗУМ, так что никто ментальнее не сильнее разума. Разум не может подправлять Разум. Поистине полная гниль, укоренившаяся в теле, в каждом рефлексе, каждой реакции, в каждой ложке еды, в каждом шаге, который вы предпринимаете. Вы можете освободить себя от интеллектуальный рассужде- ний, остановить мыслительный процесс, вступит в освобожденные небеса. Все прекрасно наверху, а внизу бурлит. В самом деле, это борьба с ма- ленькой, поистине микроскопической вещью: привычками существа, способами мышления, чувствования и реагирования... Гран-ди-оз-ная битва с тысяче- летними привычками. Она интересна лишь для того, кого интересует ВСЕ, для кого ВСЕ интересно, то есть, для того, кто имеет тот тип воли к со- вершенству, который не пропускает ничего, ни единой детали, иначе... Ты понимаешь, в тот момент, когда ты находишься в Разуме, разум говорит: "О! нет, нет. Ты попусту тратишь время!" Это не так, но он считает все это пустяками.  Но именно эти пустяки составляют саму субстанцию смерти. Наша жизнь сделана из миллиона фатальных пустяков. Может даже показать- ся, что наши глубины сделаны из непроницаемого осадка глины, составляю- щего микроскопическую пудру -- суглинистую, плотную и абсолютно черную. И это в сердце клеток, или, скорее, вокруг них. Вуаль рассыпчатой глины. Чуть задень ее -- и она взмоет вверх, как осадок на дне аквариума, и это ночь -- именно эту ночь "живые" называют днем. Они купаются в нем, в том пустяке. Тогда как если вы дадите всему успокоиться, вы наверняка увиди- те все яснее, аквариум станет прозрачным, но глина все же там, притаи- лась в глубинах. Так что же делать? Может показаться, что этот пустяк составляет саму суть проблемы. Но, несомненно, когда есть чрезвычайная трудность, тогда же сеть чрезвычайный ключ и чрезвычайная мощь. Именно препятствие  открывает дверь. Препятствие существует для того, чтобы вести нас к открытию. Смерть -- это окончательное препятствие, которое скрывает от нас вели- чайшее открытие. Поначалу Мать была очень горда собой (извините за то, что я подд- труниваю над ней, но временами мы можем меняться ролями). Она говорила мне: Когда эта мельница начинает работать, я подхватываю ее как пинцетом и... [она сделала жест, тянущий вверх, выше головы], затем я придерживаю ее там, в той недвижимой белизне -- мне не требуется держать ее там дол- го!  Да, а когда она отпускала пинцет, все возобновлялось. Или же вы та- щите вниз Силу: в одну секунду вы практически взорваны вспышкой света, которая рассасывает бульканье... на пять минут, пока присутствует сила. Мать ясно видела, что это тоже не работает: Я хорошо понимаю, почему Ис- тина, Истина-Сознание не выражается более постоянным образом, потому что разница между ее Силой и силой Материи столь велика, сила Материи пере- черкивается ею, так сказать -- но тогда это означает не трансформацию, а сокрушение. Это то, что они обычно делали в древности: все материальное сознание сокрушалось под весом Силы, которой ничто не могло противосто- ять или сопротивляться. Так что тогда ты чувствуешь: вот оно! Я ухватил это!... Но ты вовсе ничего не ухватил! Потому что остальное, внизу, ос- талось прежним, неизмененным. А если вы не хотите или не можете исполь- зовать ту Силу, которая сокрушает это бурление, если вы не хотите или не можете подниматься вверх в недвижимую Белизну, тогда что же остается?... И если, в довершении всего, вы не можете использовать Разум, чтобы сра- жаться с разумом Материи, тогда что же делать?... Вы нигде. Или же, ско- рее, вы полностью в этом, на единственно возможном уровне, в сердце мен- тальной грязи Материи, и изнутри, изнутри самого препятствия, вы пытае- тесь найти силу, которая пройдет через препятствие и трансформирует его. Сама сила препятствия содержит саму силу победы. Все время сражаешься с Победой, и, возможно, секрет состоит в том, чтобы знать, как взглянуть в правильном направлении. Короткие секунды смерти Но близко наблюдая это бурление, сталкиваешься не с одним сюрпризом. Мать наблюдала это, "была в нем", в длинном коридоре второго этажа, в гуще тысячи маленьких историй учеников, которые все были "ее" истори- ей, ее трудностью, ее глупостью; она следовала этому бурлению, прослежи- вала его во всех жестах и движениях, и казалось, что не было решения -- оно было вытеснено отсюда лишь для того, чтобы объявиться там, изменчиво и нескончаемо -- как если бы единственное решение заключалось в том, чтобы прожить трудность. И вот где проходит тонкая линия, отделяющая две разные грани одной и той же вещи, одной и той же трудности, одной и той же невозможности: грань смерти и грань жизни, закрытое, отрицательное лицо и положительное -- в зависимости от позиции. Переживаешь одну и ту же глупость и невосприимчивость, но на одной стороне она проживается по- зитивно, с вопросом, зовом, неким глубоким стремлением или охватом исти- ны, которая ощущается позади, которую стремишься отыскать за черным кле- ем: уподобляешься крику посреди всего этого. А на другой стороне отказы- ваешься, говоришь "нет", не хочешь видеть или допустить существование этого бурления, но оно все равно прилипает. Это означает, что ты не за- мечаешь врага, а пока ты отказываешься сражаться с ним, то и не имеешь силы над ним -- враг просто поджидает тебя на другой стороне. Мать шаг за шагом продвигалась в этом болоте, и решение состояло в том, чтобы просто ходить в нем, даже если на это потребуется триста лет. Этот материальный разум любит катастрофы и притягивает их, и даже созда- ет их, потому что ему нужны эмоциональные стимулы, чтобы стряхивать свое несознание. Всему, что несознательно, всему тому, что инертно, требуются неистовые эмоции, чтобы пробудиться. И вся эта нужда порождает некое бо- лезненное притяжение или воображение всех тех вещей -- материальный ра- зум постоянно воображает любую возможную катастрофу и открывает дверь злым внушениям подлых маленьких существ, которые получают удовольствие как раз в том, чтобы создавать возможность катастроф... Дымка его вооб- ражения (если это можно назвать воображением) всегда катастрофична. Если материальный разум предвидит нечто, он всегда предвидит наихудшее. А на- ихудшее всегда очень маленькое, очень подлое и грязное -- поистине, это наиболее отвратительное условие человеческого сознания и материи... Ты чувствуешь маленькую боль -- О, может быть, это рак? И затем, после предвидения наихудшего (в долю секунды), этот чудесный персонаж предос- тавляет все это Господу и говорит Ему: "Вот, Господь, вот Твоя работа, и делай с этим, что хочешь!" Глупый дурак, зачем же сразу подготавливать катастрофу?! Катастрофа, всегда катастрофа, все катастрофа -- и затем он предоставляет эту катастрофу Господу! И, конечно же, мы ни на секунду не думаем, что это катастрофа или что это может быть катастрофичным: "Это пустяк", это только проходная "глупая идея" -- но мы ошибаемся. Это под- линно катастрофично. Это ходячая смерть. Требуется как раз маленький на- бор пустяков, чтобы вызвать рак или настоящую аварию. Через эти микрос- копические глупости Мать медленно отслеживала Смерть до ее истока. Она шла туда "без решения", она просто шла через все это, шла "через", со- вершая ошибки всякий раз, "неправильно реагируя" всякий раз, повторяя некий прошлый промах или, в другой раз... как если бы она была ни чем иным, как сплетеньем ошибки, лжи и просчетов. "Я" -- это ни что иное, как постоянная ошибка. Первый шаг к "прояснению" кажется квинтэссенцеий грязевой ванны. И она была как раз там, она была в этом. Она была не вы- соко вверху, она не была "непогрешима"; она была там для того, чтобы вырвать ключ к победе из самого препятствия. Это было грязное поле боя. И история, или болото, начало углубляться. Как много раз я замечал, как посреди беседы или разговаривая с кем-то в коридоре, она внезапно останавливалась и накладывала ладони рук на свои глаза, зажав голову ру- ками -- пять секунд, десять -- и становилась белой, но белой не как мертвец: как если бы компактный столбик света спускался и обволакивал ее... затем все кончалось, она снова улыбалась, продолжала, переходя от одного человека к другому, давая цветок или что-то еще, поглощая этот яд или что-то еще. Или же она продолжала сидеть передо мною, глаза закрыты, внезапно окутанная тем белым светом, как бы арестованная, недвижимая -- не было больше признаков жизни в том теле. Затем она тихо говорила мне: Все происходит совсем не так, как в обычной жизни... в течение трех-че- тырех, иногда пяти или десяти минут, я у-жас-но больна, налицо все приз- наки, что все кончено. Но это лишь для того, чтобы заставить меня най- ти... заставить меня пережить нечто и найти силу. А также чтобы дать те- лу абсолютную веру в его Божественную Реальность -- чтобы показать, что Божественное здесь, и Он хочет, чтобы оно было здесь, и Он будет здесь... И лишь в такие "моменты", как эти -- когда логически, в соот- ветствии с обычной физической логикой, все кончено -- лишь тогда можешь ты ухватить ключ... Тебе только нужно пройти через все без содрогания. Затем она посмотрела перед собой на большое огненное дерево с желтыми листьями (она всегда была обращена к Шри Ауробиндо, ее кресло или кро- вать всегда были повернуты в том направлении, как если бы это был ее жи- вой вопрос, как если бы все было ее путем к нему, как если бы нужно было пройти через болото, чтобы присоединиться к нему, преодолеть некую неп- розрачность, растворить нечто, чтобы он был здесь: она истирала болото, как он истирал Стену), и добавила: Сколько таких моментов еще потребует- ся? Не знаю, ты понимаешь, я прокладываю путь. Должно было быть много "таких моментов", нужно было пройти через сотни и тысячи секунд, чтобы "ухватить ключ". И они приходили отовсюду, все больше и больше, как если бы чем дальше она продвигалась по болоту, тем больше трудностей вырастало повсюду, не только от ее тела, но и от других тел, как если бы ее тело простиралось все дальше и дальше. Поис- тине, чем более микроскопическим это было, тем более универсальным оно становилось. Она была в теле мира. Я буквально завалена внешними вещами! То одно, то другое, то третье. И какая смесь! Со всех сторон, ото всех людей, отовсюду. И не только отсюда! Из дальних, самых дальних уголков земли, и иногда из прошлого, далекого прошлого: вещи приходят из прошло- го, чтобы их привести в порядок, представить новому свету и расставить по своим местам: это всегда так, каждая вещь хочет занять свое место. Так что это нескончаемая работа, как если бы на меня постоянно обрушива- лась новая болезнь, а я должна была найти лекарство для нее. Мир стано- вился чем-то очень "конкретным". Она подхватывала все заболевания мира. И эта проблема, или вопрос, все приближался, становился более ост- рым, как если бы все разыгрывалось в эти короткие секунды: Некая уско- ренная дисциплина, галопом: значит каждая секунда. Затем, внезапно, бо- лее серьезное заболевание: филяризис. Пакостное заболевание, от которого распухают ноги, как раскаленное жало, изнутри-снаружи, от стоп и все ва- ше и выше, везде... Четыре часа маленьких пыток.  В тот день три часа; продолжалось это в течение трех лет. Это поворот нижних центров, -- ска- зала она просто, как Шри Ауробиндо, когда он сломал свою ногу. Она дос- тигла той же точки, что и он, в конце 1938 года, как раз после Мюнхена. Подсознательное, универсальное болото. Но она продолжала ходить, стоя на ногах часами, слушая того или другого, давая цветок -- та же самая рабо- та. Но в этот раз она начала детально наблюдать работу заболевания в те- лесной субстанции. Самое интересное, что она подхватила филяризис где-то двадцать лет назад, от комариного укуса на Плэйграунде. Она немедленно приложила свою Силу, а Шри Ауробиндо свою -- болезнь ушла... в подполье. То есть, была применена высшая йогическая сила, чтобы вылечить тело. Та же самая известная сила, которая творит всевозможные чудеса, если вы знаете, как управлять ею. Именно с этой силой некий Теон или супер-Теон мог бы сотворить чудесный и поразительный мир. Это высшие силы Разума, которые мы едва или знаем или не знаем вовсе (и так оно лучше). Но это силы, наложенные на материю свыше, они работают, лишь пока остаешься в надлежащем состоянии, именно, на ментальных высотах. На самом деле Мате- рия не затрагивается: она "затыкается". Вы можете заткнуть ее на всю жизнь и так "вылечиться" -- но вы умираете в конце, как всякий другой. Сама смерть не вылечена; Материя не вылечена. Вот как мы могли бы нас- лаждаться чудесным миром, не меняя ничего, и приятно подслащивать пилю- лю, пока она не кончится. Конечно, доктора окажутся не у дел, вместе с изрядной дозой наших нескладных механических приспособлений, но корень зла не был бы затронут, и этот мир оставался бы миром смерти. Нам пред- лагается найти настоящий ключ, нечто гораздо лучшее для нас, чем потря- сающие чудеса, найти настоящую жизнь. Но для этого, естественно, все си- лы, подразумевая в конечном итоге ложные силы, должны быть убраны. Ключ должен быть найден в Материи -- в природном, что, в конечном итоге, яв- ляется единственным великим Чудом мира. И так Мать утратила все свои си- лы, одну за другой, так чтобы само тело могло найти решение. И ее старый загнанный филяризис, похороненный на двадцать лет, тихо вернулся из под- сознания тела. Сама земля должна найти собственное чудо. Клеточный разум Эта длительная школа боли была нацелена на то, чтобы ускорить дви- жение и подвести Мать к главному двойному открытию, которое кажется пус- тяком -- но это всегда так, открытия в теле кажутся пустяком, их даже не совсем осознаешь как "открытия", они кажутся такими неважными... И поэ- тому вещи тянутся в течение тысячелетий. Открытие радия серьезно; откры- тие относительности очень серьезно -- мы так наполнены серьезными откры- тиями, что полностью упускаем суть проблемы. В действительности, мы со- вершенно упускаем жизнь -- но, конечно же, мы в смерти! Однажды, когда я пожаловался Матери на то, что не вижу "результатов", она ответила мне в своем особом "тоне", который сокрушает стены: Мне показали совершенно объективным и детальным образом, как эффекты, кажущиеся незначительными по их размерам, могут быть гигантскими, понимаешь, гигантскими по ка- честву. И с улыбкой, как бы забавляясь со мной, мне добавили: "О, ты хо- чешь результатов, не так ли? Ну, хорошо. Хочешь эффектов? Что же, вот они!" И затем было сказано (ты знаешь, я называю "неважным" все малень- кие обстоятельства повседневной жизни): "Ты хочешь ЗЕМНЫХ результатов? Хорошо, вот эти гораздо большие по качеству, чем ты представляешь." И, действительно, я увидела маленькие, очень маленькие вещи, движения соз- нания в материи, в самом деле, очень маленькие вещи, которые поистине были поразительными по своему качеству, но всегда проходили незамеченны- ми, потому что казались неважными (внешне казались неважными): только при скрупулезном наблюдении можешь ты начать осознавать их -- я имею в виду эти явления сознания клеток. Ты сознаешь свои клетки?... Нет -- что же, сначала научись осознавать свои клетки, а потом увидишь результаты. В течение этих последних дней у меня были доказательства, доказательст- ва, которые развеют любое сомнение: доказательства всемогущества Всевыш- него в наиболее несознательной материи... кажущейся несознательной -- нечто столь колоссальное, что рассуждающий разум с трудом может поверить этому. Он вынужден поверить. Но ты замечаешь это лишь тогда, когда дос- тигаешь той абсолютно детальной степени внимательности, ты понимаешь, когда вместо того, чтобы искать большие вещи, которые порождают массу ощущений, создают шумиху и имеют ослепительный блеск, ты просто наблюдаешь очень, очень маленькие, микроскопические вещи, которые кажут- ся абсолютно неважными нашему претенциозному рассудку. Внезапно вы схва- тываете физический разум посреди раскручивания им своей катастрофической бобины, и "без причины", спонтанно, нечто в теле говорит "нет", и бобина мгновенно останавливается, как бы под действием магии: головная боль ис- чезает, зубная боль останавливается -- все растворяется просто под дейс- твием этого малого "нечто" в теле, которое говорит "нет". Это кажется пустяком, но это абсолютно непреодолимо. Нечто говорит смерти "нет" и имеет силу остановить движение смерти. (Ведь головная боль или ушиб -- это тоже смерть.) Нам остается найти, что такое это "нечто". Так Мать была "в" боли, как она была и в остальном неразрешимом бо- лоте; но боль порождает более интенсивную нужду найти решение. Мать зна- ла, как восходить высоко вверх, обрубать поток и улыбаться в блаженстве -- это элементарно, когда сознание развито, это аналог морфия, только лучшего и более радикального. Но духовный морфий был раз и навсегда от- вергнут, как и другие подобные "штучки". Прямо до конца она будет отка- зываться обрубить поток. Теперь ее путь пробираться через боль имел ту особенность, что боль была полностью и физически приемлема как и все ос- тальное: без реакций типа "нет-нет-я-не-хочу-этого, я-отказываюсь, это-больно" -- все было приемлемо, все болото. И уже, просто через это принятие боли (не ментальное принятие, напоминаю, а физическое принятие) само качестве страдания неуловимо менялось... как если бы было менее плотным. Как если бы поток боли тек легче, можно было бы сказать. Еще несколько шагов, и это просто поток, текущий через вас. И, прежде всего, вы осознаете, что именно физический разум неистово усиливает реакцию, суетится, паникует, воображает вещи, корчится и сжимается любым способом и пытается, насколько это возможно, заблокировать поток, который натыка- ется на препятствие и расчищает свой проход... болезненно, через воющее отрицание физического разума. Потому что для физического разума все яв- ляется катастрофой -- может даже показаться, что он сам ищет катастроф, чтобы покончить со всем раз и навсегда. Когда этот "приятель" спокоен, замечаешь некую тонкую аэрацию тела, как если бы все легче могло прохо- дить через тело -- "боль" проходит легче. И по мере того, как вещам доз- воляется идти своим ходом, без какой-либо реакции, без какой-либо воли (или с единственной внутренней уверенностью, что все это игра "Господа", как сказала Мать, определенное завуалированное чудо, которое нам предла- гается раскрыть), тогда тело, субстанция тела, сознание тела начинает становиться широким, текучим, ритмичным, почти "волнообразным", наделен- ным совсем иным видом движения, в котором боль всего лишь... тот же са- мый поток, который магически изменил свое лицо. Это неуловимо, длится несколько секунд, "невероятно" -- и естественно, и как только это "неве- роятно", так боль сразу же возвращается. Эта операция повторяется тысячи раз, она подобна тому, как переходишь из одного мира в другой на нес- колько секунд, от одного мира к другому, туда-назад, из мира боли в дру- гой... необъяснимый мир -- тот же самый, но совершенно другой. Тогда достигаешь сознания тела: самого тела, как оно есть, его настоящего соз- нания, свободного от "персонажа", который покрывает его своей магмой во- ющей катастрофы. Почти как если бы было два тела: тело боли и другое те- ла; "волнообразное" тело, если можно так выразиться, и другое, съеживше- еся, скрюченное, болезненное и забившееся на край, как пациент в кресле дантиста. И как раз после одного из этих почти магических переживаний, в которых "болезнь" испарилась, как если бы растворилась под действием настоящего тела внутри, Мать с удивлением наблюдала: Сами клетки это вовсе не заботит! Это им кажется как несчастный случай или заболевание или нечто, что НЕ БЫЛО НОРМАЛЬНОЙ ЧАСТЬЮ их развития и было наложено на них. Начало необычайного переживания. В первый раз, когда произошло это, Мать заметила: Есть некое восп- риятие почти полной потери уместности внешнего, материального выражения, отмечающего состояние тела: сознание тела было абсолютно безразлично ко внешним физическим знакам... Например, сломанная нога или больная пе- чень, что же, все это совершенно не имело значения: ЭТО НИ В МАЛЕЙШЕЙ СТЕПЕНИ НЕ ЗАТРАГИВАЕТ ИСТИННОГО СОЗНАНИЯ ТЕЛА. Тогда как мы привыкли думать, что тело очень обеспокоено, когда оно больно, когда что-то идет неправильно -- это не так, его это не волнует, как мы понимаем это. "Но тогда", - спросил я Мать, - "что же обеспокоено, если не тело?" О, это физический разум, этот глупый разум, вот что порождает все, все труднос- ти, всегда.  "Это не тело?", - настаивал я. Вовсе нет! Но тогда "Тогда что же страдает?" Это также происходит через физический разум, потому что, если вы успокоите этот "персонаж", то больше не будете страдать! Вот что в точности произошло со мной. Ты понимаешь, этот физический ра- зум использует нервную субстанцию, так что если его отвести от нервной субстанции, то больше ничего не почувствуешь. ВОТ ЧТО ВЫЗЫВАЕТ ВОСПРИЯ- ТИЕ ИЛИ ОЩУЩЕНИЕ. И вот где начинает опрокидываться изрядная часть стены. На самом деле это не стена, а завеса грязи, именно этот черный осадок, как клей- кая, мельчайшая пудра обволакивает все -- покрывает клетки тела. Черный клей физического разума... И начинаешь выбираться из клетки. Начинаешь совсем незаметно и неуловимо поднимать вуаль смерти. Начинаешь прика- саться к настоящему телу, к истинной Материи. Потому что это открытие гораздо изумительней, чем мы думаем, давайте повторим еще раз: именно "физический разум порождает восприятие или ощущение" -- следовательно, все ощущения ложны, абсолютно и крайне ложны. Мы живем в клетке лжи. Мы живем за вуалью лжи; боль ложна, и все ложно: тяжелое, светлое, большое, маленькое, закрытое, открытое, темное, ясное... все восприятия сфабрико- ваны в клетке того "приятеля" и тем "приятелем" -- в точности с намере- нием выбрать или заключить данного индивида в персональную клетку, что дает ему ощущение отделенности от других: я, личность. Такой была первая эволюционная цель. Как индивиды мы вылеплены руками лжи. И теперь Ложь осыпается -- все по-другому, мы совершенно другие! Физический мир, как мы его воспринимаем, является громадной ложью, введенной в уравнение посредством физического разума, который обусловил все. Физическое тело, которое мы воспринимаем и переживаем, является телом лжи. А смерть -- это другая ложь: это смерть лжи. Так что мы должны стать истинным телом через старое. Мы должны стать настоящей жизнью через смерть. Мы должны пересечь вуаль смерти, будучи полностью живыми, прежде чем она разложит нас. И затем наблюдение становится совсем завораживающим, микроскопичес- ки детальным, как всегда (на шкале или в подобии мельчайшей пудры черно- го клея, размазанного надо всем). Потому что замечаешь существование звена между физическим разумом и чистой субстанцией тела: физический ра- зум действует на тело через посредника. Две различные субстанции могут соприкасаться или сообщаться друг с другом, только если между ними есть хотя бы минимальное соответствие, то есть, вибрация из одной области должна суметь пробудить или поднять нечто, соответствующее в другой субстанции. Только тогда может произойти контакт и осуществиться взаим- ное влияние -- установиться некая связь. Когда Мать вступала в контакт с мумией в музее и входила в контакт с питоном, геранью или аметистом, она касалась там вибрации, некой формы сознания, которая находила в ней мен- тальную транскрипцию. Таким образом, там был некий "разум", хотя он с трудом был похож на наш, была некая вибрация, воспринимаемая на опреде- ленном уровне, который, очевидно, не был мозговым уровнем нашего интел- лектуального разума: вибрация, которую она чувствовала иди переживала в своем теле и которая затем переводилась в слова, ощущения и образы. Те- лесный разум. Клеточный разум, скажет она, или даже атомный. Шри Ауро- биндо сделал то же самое открытие: И существует также темный разум тела, самих клеток, молекул, корпускулов. Геккель, немецкий материалист, где-то говорил о воле в атоме, и современная наука, имеющая дело с невы- числимыми индивидуальными вариациями движения электронов, все ближе под- ходит к тому представлению, что это не просто образ, а тень, отбрасывае- мая тайной реальностью.  Этот клеточный разум -- упущенное звено между чисто материальной субстанцией и первичной формой развитого разума, ко- торый мы называем физическим разумом. Именно через тело осуществляется связь с остальным миром, через этот клеточный разум. Именно это застав- ляет все (кроме нас) связываться друг с другом. Если бы у нас остался только церебральный разум да пара человеческих глаз, мы бы увидели мерт- вый, двумерный, фотографический мир, корку мира (что действительно и происходит в большинстве случаев). И этот клеточный разум покрыт, задав- лен физическим разумом и подчинен ему: он слепо подчиняется физическому разуму, как бы загипнотизирован им. И здесь мы начинаем вплотную подхо- дить к тайне... Однажды приподнялся уголок вуали, почти случайно, когда она держала руку одного человека, страдавшего болезнью Паркинсона. Неп- реодолимая, бесконтрольная дрожь была полностью остановлена на некоторое время, как бы заморожена давлением ее сознания: на мгновение она прикос- нулась к телу напрямую, прикоснулась к телесному, клеточному сознанию того человека, и все остановилось. Как если бы она прошла через вуаль. И в ту секунду, когда вуаль была приподнята, все остановилось, ни единой дрожи -- это просто не существовало. Это длилось лишь несколько секунд, потому что физический разум того человека мгновенно заметил: "о, я больше не дрожу" -- и дрожь сразу же возобновилась. Вуаль вернулась на прежнее место. Так мы начинаем грандиознее осознавать масштабы этого мельчайшего, микроскопического черного клея; мы подошли к корню всех болезней, воз- можно, к самому корню смерти: Когда ментальность клеток, материальная ментальность, охватывается идеей, она поистине овладевается ею, - заме- тила Мать, - и ей почти невозможно (не невозможно, а чрезвычайно трудно) освободить себя от этого. Вот что вызывает заболевания. То же самое с болезнью Паркинсона: дрожь -- это одержимость идеей, что зовется одержи- мостью идеей в сознательном интеллекте, это гипноз вкупе со страхом в материи.  Великий страх физического разума, который в своей основе явля- ется страхом жизни, отрицанием жизни, что можно назвать "катастрофичес- кой волей": пусть все упокоится в смертном мире. Это некая СКЛАДКА, ко- торую ты пытаешься выправить, но она снова возвращается, автоматически, глупо -- ты разглаживаешь ее, а она снова возникает, и приходится начи- нать все сначала. Это чрезвычайно интересно, но совершенно убого. Это ничтожно жалко. И ВСЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ наступают таким образом, не зависимо от внешнего выражения. Внешнее выражение -- это просто одна частная фор- ма бытия ТОЙ ЖЕ САМОЙ вещи -- потому что вещи могут комбинироваться ка- ким угодно образом (нет двух одинаковых вещей, и все комбинируется по-разному), и некоторые из них идут АНАЛОГИЧНЫМ ХОДОМ, вот почему док- тора окрестили их "таким-то и таким заболеванием." Это ход или складка смерти. Вся человеческая материя находится под заклинанием грандиозного гипноза смерти, болезни, темной и тяжелой и закостеневшей материи... другими словами, мы все воспринимаем в тюрьме физического разума, под вуалью черного клея физического разума. Мастера гипноза знают, что такой гипноз можно снять -- они снимают его... моментально. Они снимают его силовым методом, произвольно. А вуаль нашего собственного гипноза должна быть поднята сознательно. Тело должно сделать собственное чудо. И тогда мы вылечим не просто маленькую болезнь или маленькую боль, а устраним болезнь всего мира, боль мира и, возможно, саму смерть мира. Это будет другая Материя... и все же та же самая. Это будет настоящее тело, как оно есть. Это будет конец магии разума. Требуется не создать новый мир, а снять магическое заклинание. Шри Ауробиндо трижды сказал об этом в "Савитри": A spell is laid upon [our] glorious strengths The body's tissues thrill apotheosised, Its cells sustain bright metamorphosis... As if reversing a deformation's spell A grand reversal of the Night and Day All the world's values changed... И внезапно Мать дошла до тайны: Разум клеток найдет ключ. XII. ПРОСАЧИВАНИЕ И иногда, по непонятной причине, появлялась из-под вуали грязи ис- тинная Вибрация, супраментальная Вибрация или Мощь. Все, что мы знаем, это то, что это переживание приходило все чаще и чаще. Дважды было нас- тоящее поглощение супраментальным миром, и оба раза казалось, что тело -- действительно физическое тело -- готово было полностью дезинтегриро- ваться под действием... того, что можно было бы назвать противостоящие условия.  Конечно, мы можем представить себе одно из тех "высоких су- ществ" на супраментальном берегу, чье тело было некой конденсацией силы и света, пытаясь войти в этот жесткий коробок, напичканный нервами, виз- жащими при малейшей царапине... И внезапно, как только мы представили это, у нас тут же появляется впечатление, что наши тела сделаны из неко- его превосходного картона, в котором почти столько же жизни, как и в чу- челе, если сравнивать с той жизнью и тем светом. Мы начинаем соприка- саться с грандиозной разницей -- мы просто не знаем, что такое жизнь. И когда та жизнь входит в это притворство или карикатуру... разница между нашим обычным функционированием и тем функционированием иногда столь крайне ошеломительна, что, очевидно, требуется некая адаптация. Способен ли на адаптацию картон?... Конечно, мы удивляемся, будет ли эта ложная, грязная и жесткая субстанция когда-либо "приспосабливаться" и постепенно становиться настоящей субстанцией, или же вмешается некий иной механизм. Наверняка сначала должно быть достигнуто, до некоторой степени, проясне- ние и расширение, должно начаться просачивание через завесу грязи -- впоследствии, мы поймем или, скорее, тело поймет. Супраментальная вибрация Это просачивание происходило медленно, контролируемым и все более и более "питательным" образом, в течение ряда лет, с происходившими время от времени стремительными натисками супраментальной Силы. И всякий раз описание Матери было очень похожим, единственная разница состояла в ко- личестве, которое становилось все более невероятным, так что часто у ме- ня было ощущение, что я покидал купание в молниях, когда выходил из ком- наты Матери; затем мне требовалось несколько часов, чтобы переварить те новые капли, что просочились в меня. Но Мать не называла это купанием в молниях. Она называло это "душем Господа"! Погоди, я устрою им душ Гос- пода. И она смеялась, и иногда совершенно цивилизованные люди как пробки вылетали из ее комнаты, позабыв о всех хороших манерах, не в силах пере- нести заряд. Это особая вибрация. Ты чувствуешь ее?... нечто подобное чистому сверхэлектричеству?  И Мать сделала замечание, которое открывало новые горизонты: Когда ты прикасаешься к Тому, то осознаешь, что оно повсюду, только мы не осознаем это.  Оно везде. В действительности, это не нечто, что должно быть привнесено в мир или даже в тело; оно здесь, это сама вибрация атома и камней и растений и животных, всего сущего. Кажется, что только наше жалкое подобие тела, наше ложное тело, не осоз- нает это или сокрыто от этого: это просто невыносимо для него. И харак- терно то, что наше человеческое тело -- это не просто ментальная тюрьма, которую мы выстроили: это вовсе не "субъективная" тюрьма, как можно было подумать, а настоящая тюрьма, которая обрубает все потоки -- другая ма- терия, настоящая материя, материя животных или растений или камней, вов- се не такая: она открытая. Она не блокирована. Эта вибрация (которую я чувствую и вижу) дает ощущение огня. Вероятно, именно это Риши Вед назы- вали "Огнем" или Агни в человеческом сознании, в человеке, в материи; они всегда говорили о "пламени". Это действительно вибрация с интенсив- ностью высшего огня. Несколько раз, когда работа была особенно сконцент- рированной или сжатой, в теле ощущалось даже что-то наподобие лихорадки. Но, возможно, это ощущается как "лихорадка" или "огонь" лишь потому, что тело зажато в клетке. У птиц нет лихорадки! По крайней мере, супрамен- тальной лихорадки. Но они также не знают, что они "птицы". Мать описывала мне эту супраментальную Вибрацию дюжину раз в тече- ние ряда лет, всякий раз, однако, с неким изумлением. Очень примечатель- но то, что кажется, что эта Вибрация вызывает тройную трансформацию или перестройку наших материальных данных: изменение материальных границ или кажущихся делений материи, изменение ощущения Времени -- видоизменены пространство и время -- и полностью радикальное изменение в восприятии жизни (того, что мы называем "жизнью"). Эти описание будет становиться все более точными и нарастать по масштабу, если можно так сказать, но суть выражена уже в первых ее замечаниях. Линия A1, A2, A3 начинает вет- виться и делиться в каждом направлении (бедные мы!). Сначала исчезает ощущение непроницаемой материи, поделенной на маленькие твердые куски: Это как порошок, ты понимаешь, более мелкий, чем мельчайшие точки, поро- шок атомов, наделенный чрезвычайной интенсивностью вибрации -- но это не движется. И все же есть постоянное движение. Это движется внутри нечто, что вибрирует на месте, не перемещаясь. Ты понимаешь, есть нечто более тонкое по природе, что движется, оно подобно грандиозному потоку силы, текущему через тот порошок. Но сама среда не движется: она вибрирует на месте с чрезвычайной интенсивностью.  Некий универсальный поток, струя- щийся по всем этим порошкообразным концентрациям, без каких-либо границ. Разум хочет заключить этот грандиозный поток в кроличью клетку -- и, очевидно, не может это сделать, он даже не может воспринять его, потому что воспринять уже означало бы внезапно расшириться в нечто, отличное от себя. А это восприятие действительно стирает границы: У меня такое чувс- тво, что я несу в своем теле гораздо большее существо (под "большим" я понимаю объемность) и гораздо более мощное. Кажется, что оно с трудом умещается внутри: оно превосходит тело. И оно столь начинено силой, что ощущается какое-то стеснение.... Всегда та "плотность", та "плотная Ма- терия". Можно удивляться, не является ли та "плотность" сверхконцентра- цией сознания-силы, по сравнению с которой материя, как она проживается в разуме и через разум, кажется соломинкой -- она выдерживает лишь каплю этой концентрации, копию этой концентрации в ментальном картоне, что, конечно же, выглядит жалким подобием по сравнению с оригиналом. Как если бы была вибрация в каждой клетке, и все в целом составляло бы единый БЛОК вибраций... Что дает то ощущение, что материя больше не непрозрачна или жестка. Это компактная плотность или "уплотненная масса", так ска- зать, вибрации сознания. И оно доходит до сих пор [Мать делает жест, по- казывающий, что ее вибрационное тело значительно выходит за пределы ее видимого тела.] Иногда даже кажется, что все видимое тело растворяется [когда случается обморок]: Ты понимаешь, это было как расплавленное зо- лото -- литое -- и светящееся. Оно было очень плотным. И оно имело силу -- ВЕС, ты понимаешь, потрясающий. И больше не было тела, вовсе не было, не было больше ничего -- ничего, кроме этого.  Что действительно ставит много проблем, если мы хотим продолжать жить в теле, подобном нашему, не падая постоянно в обморок! Как удержать в теле то, к чему оно не готово? Ложное восприятие разума в его тюрьме служило, очевидно, защитой. Так что есть проблема "адаптации". И время также меняется. Если вы позволите себе предаться "движе- нию", тому универсальному движению, которое течет через маленькие порош- кообразные концентрации, тогда ощущение времени больше не такое, как прежде, и пространство тоже другое: Движение столь тотальное -- тоталь- ное и неизменное, неизменное -- что оно производит впечатление совершен- ной недвижимости. Движение, являющееся некоторой вечной Вибрацией, кото- рая никогда не начинается и не кончается... Нечто из всей вечности, на всю вечность, и без какого-либо деления времени: лишь когда это проеци- руется на экран, начинает предполагаться деление времени. Очень хорошо, но видимое тело, которое мы сейчас можем назвать ментальным телом, ведь оно кажется нашим ментальным творением, продолжает жить от минуты к ми- нуте, отсчитывая дни, месяцы и годы, или, по меньшей мере, с восприятием дней и лет... что, возможно, и есть причина старения. Наш экран "предпо- лагает деление времени". Но что если больше нет экрана? Если можно хо- дить по желанию в прошлом, настоящем и будущем, то как может продолжать- ся "нормальная" жизнь такого тела среди людей, живущих "по часам"? Здесь тоже возникает проблема адаптации: помнить настоящее, чтобы не унестись бог знает куда... и, возможно, не позабыть в ходе этого видимое тело, ложно приклеенное к креслу 25 мая 1961 года. Может показаться, что еще должны быть созданы средства перехода, позволяющие вести двойную жизнь в старом и новом теле, не теряя то или другое. Это физиологические пробле- мы, вы понимаете, а не метафизические. Что вы будете делать, когда мета- физика становится физикой! Но, возможно, это полностью ментальная проблема, потому что для птиц нет трудности. Трудность заключается в структуре разума и в том факте, что приходится жить вместе с другими существами, которые приклее- ны к своему разуму. Поистине, должен быть сделан переход от одного вида к другому. И жизнь тоже меняется -- когда я говорю "жизнь", то имею в виду не только отношение с людьми и с остальными вещами, а само качество возду- ха, которым дышишь, тот сорт дыхания, который движет тобой: Золотой свет, абсолютно неподвижный... и затем видится, как вещи наполняются -- наполняются бесконечным содержимым. Действительно было ощущение нечто полного вместо пустого. Жизнь, которой живут люди, как я вижу, как они живут, -- пуста, ложна, суха: она пуста -- тяжела и пуста однов