твенности становится возможным гармоничное духовное развитие широких слоев общества.
        Все с уважением посмотрели на Малиновского. "Этот юноша далеко пойдет", -- подумал про себя Ульянов, и не ошибся.
        -- Совершенно верно, Роман! -- сказал он вслух. -- У вас великолепная реакция... Однако к делу, господа! Простите, я хотел сказать -- товарищи.
        -- Господа-товарищи! -- усмехнулся Кржижановский.
        -- Можно и так! -- Ульянов весело улыбнулся. -- Глеб Максимилианович, как у нас печатники? Не подведут?
        -- Все в порядке, Владимир Ильич! -- отвечал Кржижановский. -- Начиная с 9 декабря, мы сможем по ночам печатать газету. Мне это четко обещано.
        -- Отлично сработано, Глеб! -- похвалил Ульянов. -- По этому поводу можно и выпить!
        Все, кроме Крупской, выпили опять.
        -- Как мы и договаривались, -- вновь заговорил Ульянов, -- на первых порах наша газета будет еженедельной. Сейчас мы распределим роли в подготовке первого номера, а утверждать номер мы соберемся вечером 8 декабря. Возражения есть?
        Никто не возражал.
        -- Можно будет собраться у меня, -- предложила Надя. -- Мы с мамой испечем пирог и будем очень рады вас всех принять!
        Малиновский подавил улыбку. Этот юноша, всегда великолепно схватывавший ситуацию, уже понимал своих новых знакомых гораздо лучше, чем они понимали друг друга.
        -- Прекрасно! -- одобрил Ульянов. -- Итак, 8 декабря в 7 часов у Надежды Константиновны.
        Все согласились и тут же приступили к распределению обязанностей в новой газете. "Обращение к читателю" и передовицу Ульянов взял на себя. Большую активность в обсуждении проявил Малиновский. Он вызвался курировать профсоюзную и юридическую колонки. Светочка выразила желание подготовить большой материал об американском рабочем движении, но при условии, что Гарри ей поможет. Гарри не возражал.
        -- Товарищи! -- сказал в заключение Ульянов. -- Если кто из вас в силу какой-либо причины не сможет быть 8-го у Надежды Константиновны, вы найдете меня 6-го на Большой Итальянской в здании Дворянского собрания на студенческом балу. Там вы сможете передать мне подготовленный вами материал.
        Все, кроме Крупской, еще раз выпили, и на этом закончились дебаты, и, увы, закончилась водка.
        -- Черт! -- воскликнул Кржижановский. -- И конечно уже все кругом закрыто!
        -- Это смотря для кого! -- возразил Князь и подмигнул Шелгунову.
        Тут Надя спохватилась, что уже поздно, и ее, наверное, заждалась мама. Князь вызвался проводить ее до извозчика и, заодно, взять водки.
        -- Только вот денег у меня нету! -- посетовал он.
        Ульянов достал толстый бумажник из красного сафьяна и выдал Князю на водку, а заодно и на извозчика для Надежды Константиновны.
 
* * *
 
        Раньше всех проснулся Князь. Шелгунов спал рядом с ним на полу, а Зиновьев в уголке в кресле. Князь сразу принялся трясти своих товарищей -- они уже опаздывали на работу. Кржижановского, Старкова и Ванеева, спавших прямо за столом, будить не было нужды -- профессиональным революционерам спешить некуда. Светочка с Гарри еще с вечера куда-то ушли. Когда и куда ушел Малиновский никто не помнил, что, впрочем, было не удивительно. За ширмой сладко сопел Ульянов, спавший там с Зоей.
        Рабочие похмелились и закусили остатками вчерашней роскоши, тихо, чтобы никого не разбудить, поматерились и ушли на работу. Два часа спустя проснулись и ушли пить пиво революционеры. Еще через час встали Ульянов с Зоей.
        Они сели за стол. Зоя наколола грибок на вилочку и выпила рюмку водки. Этим пока и ограничилась. У Ульянова кусок в горло не лез, а на водку он не мог смотреть без содрогания.
        Тут вернулась Светочка -- довольная, сытая и свежая.
        -- Гаррик в порядке? -- очень серьезно спросил Ульянов.
        -- В полнейшем! -- ответила Светочка.
        -- Ну, хорошо.
        Ульянов хотел расспросить поподробнее, но постеснялся. Он поморщился, пощупал ладонью затылок, затем посмотрел на часы, вскочил и воскликнул:
        -- О, боже, я же в окружной суд опаздываю! -- вслед за этими словами Ульянов надел шубу и поспешил в "Петрополь".
 
* * *
 
        В тот же день на имя начальника Петербургского охранного отделения поступила агентурная записка следующего содержания:

        "Настоящим ставлю Вас в известность, что 8 декабря с. г. в 7 часов вечера по адресу: Гродненский пер., 7/36, кв. 20, состоится собрание членов "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" по вопросу утверждения первого номера нелегальной газеты "Рабочее дело". Не далее как вчера Ваш покорный слуга лично присутствовал на собрании этой организации, которой руководит адвокат Владимир Ульянов.

Студент".
 
 
Глава 9
СОН ГОСПОДИНА УЛЬЯНОВА
 
        Ульянов недолго пробыл в Петрополе. После первой же кружки к нему вернулся аппетит, и он не без удовольствия съел порцию сосисок. Он выпил еще две кружки. Похмелье ушло, но навалилась усталость, -- естественная после двух дней пьянки.
        Приехав домой, он сразу лег в постель и проспал почти сутки.
        И приснился ему удивительный сон...
 
* * *
 
        ... Стоит Ульянов посреди Дворцовой площади -- спиной к Александровской колонне, а лицом к некой трибуне. На трибуне судьи, а кругом толпа. Толпа мрачная и враждебная, и все смотрят на него. Его, стало быть, и судят. И судей много -- полная трибуна. И главный из них говорит:
        -- Владимир Ульянов! Вы обвиняетесь в том, что преследовали святую нашу православную церковь, на которой стояла и всегда стоять будет Русь наша, матушка! Вы обвиняетесь в том, что утопили Россию в крови страшной междуусобной бойни! Вы также обвиняетесь в том, что навязали социализм и коммунизм народу русскому!.. Обвиняемый! Что вы имеете сказать по существу обвинений?
        Судьи ждут от него ответа, а люди вокруг смотрят на него с ненавистью. Их вовсе даже не интересует, что он будет говорить. Им и так все ясно. Им уже все заранее объяснили. Им нужен виновный, и он у них есть. Сегодня это Владимир Ульянов. Отвечать, вроде бы, бессмысленно -- спасения все равно нет, и все же отвечать необходимо, и вот он слышит свой резкий картавый голос:
        -- Самые чудовищные преступления были совершены во имя церкви! Все массовые убийства свершались с именем бога на устах! Религия -- это обман, выгодный тем, кто обманывает, и удобоваримый для тех невежд, которых обманывают! Не я вверг Россию в кровавую междуусобицу. Схватка между богатыми и бедными, между власть имущими и обездоленными была исторически предопределена. Рожденный богатым и всесильным, я принял участие в этой схватке на стороне нищих и беззащитных, поступив тем самым куда более по-христиански, чем сейчас поступаете вы! Что же касается социализма, то я право не знаю, чем он плох! Может быть вы мне объясните?
        -- Вы ругаете православную церковь, потому что вы еврей! -- сказал один из судей.
        -- Я критикую любую религию, а не только православную! А с чего вы взяли, что я еврей?
        -- Еврей! Еврей!.. Жид! -- закричали в толпе.
        -- Нам точно известно, что вы еврей! -- сказал крупный лысый судья со строгим лицом. -- Ваш дед по матери был крещеный еврей.
        -- В этом нет ничего постыдного, -- ответил Ульянов. -- Я и сам не уверен, что это правда, но ничего компрометирующего меня в этом нет.
        -- Сегодня мы располагаем достаточными доказательствами на сей счет! -- сказал лысый судья.
        -- А располагаете ли вы достаточными доказательствами того, что ваш дед по матери не был крещеным евреем? -- саркастически спросил Ульянов.
        Толпа возмущенно зароптала. Ульянов вдруг увидел Аркадия Симоновича. Старик стоял в толпе и сочувственно смотрел на Ульянова своими добрыми печальными глазами. "Я ведь всегда советовал вам, Володенька, держаться подальше от политики", -- словно говорил его взгляд.
        -- Обвиняемый лицемерно заявляет, что ему неизвестно, чем плох социализм! -- громовым голосом произнес один из судей. -- Социализм обвиняется в насильственной коллективизации на селе.
        -- Никто не подвергает сомнению целесообразность коллективизации в промышленности. Заводы и фабрики в силу ряда естественных причин гораздо эффективнее, нежели мастерские кустарей-одиночек. Логично предположить, что коллективизация имеет многое за себя и в сельском хозяйстве. Другое дело, как проводилась коллективизация! Как любил говорить мой дед: и самогонка бывает кислой, если ее выгнать неправильно!
        -- Социализм обвиняется в сталинских репрессиях! -- громко изрек тот же самый судья.
        -- В сталинских репрессиях виноват Сталин! -- ответил Ульянов. -- Причем тут социализм!?
        -- Социализм, как система, сделал репрессии возможными!
        -- Сталинизм, а не социализм! -- упорно возражал Ульянов.
        -- Социализм обвиняется в захватнических войнах против малых народов. Эти нации теперь ненавидят русских!
        -- Вы вели эти войны! -- Ульянов указал пальцем на трибуну, а затем обратился к толпе. -- А вы им аплодировали! Причем тут социализм? Подобные разбойничьи войны всегда велись большими народами против малых.
        -- В борьбе с религией, вы уничтожали выдающиеся произведения живописи и зодчества. Вы превратили Россию в скотный двор, а ее население в стадо!
        -- При социализме вы были культурнейшей нацией -- образованной и начитанной. Это теперь вы превратились в скотов! Вы стремились к свободному рынку? Вы добились своего! Сегодня вы похожи на бывшего интеллектуала, который продал все свои книги, а взамен купил телогрейку и лавку на рынке.
        Народ больше не роптал. Толпа была серой и безмолвной. Тишина воцарилась на площади. Тревожная тишина! Так порой бывает пасмурным осенним днем, когда небо -- темносерое, низкое и тяжелое. Затем оно вдруг станет очень темным и совсем близким, подует сильный ветер. А потом ветер прекратится, и наступит какая-то особая торжественная тишина -- затишье перед бурей!..
        И снова Ульянов услышал свой голос. Теперь он говорил негромко, но слова далеко разносились в тишине.
        -- Ваша критика социализма неконструктивна. Это все равно, что критиковать капитализм, приводя в качестве аргументов вековое рабство чернокожих и захватнические войны против краснокожих в Соединенных Штатах Америки.
        Толпа по-прежнему молчала.
        -- Сегодня, -- продолжал Ульянов, -- вы видите свое прошлое исключительно в черных красках, вы восхищаетесь Америкой и хотите использовать ее опыт. Напрасно! Ежегодно 4 июля американцы отмечают день рождения своей "самой свободной в мире страны". Между тем, этой стране немногим более двухсот лет, добрая половина которых омрачена официально узаконенным рабством. Лишь совсем недавно в Америке формально провозглашено равноправие всех ее граждан, хотя до подлинного равноправия видимо еще далеко. Но американцы привыкли развивать свои сильные стороны, а не устранять недостатки. В отличие от вас, они не склонны к самобичеванию.
        Какой-то молчавший до сих пор интеллигент на трибуне очень тихо сказал:
        -- Но ведь вы не были социалистом, вы были коммунистом.
        -- Социалистом очень легко быть при демократии, -- уверенно ответил Ульянов. -- Мое мировозрение формировалось при абсолютной монархии. После...
        Он не успел договорить. Раздался шум в толпе. Какой-то похожий на гориллу верзила продирался к трибуне, яростно работая локтями. Обращаясь к судьям, он громко кричал:
        -- Этот человек не похож на еврея! Опять вы нам врали!..
        Поднялся невообразимый шум. Кто-то пытался остановить "гориллу". Возникла свалка. Какие-то люди пытались взобраться на трибуну -- там судьи уже дрались между собой. Каким-то фантастическим зрением Ульянов видел теперь вокруг себя милионы дерущихся. Эти люди, только что обвинявшие Ульянова в разрушении памятников старины, теперь с поросячьим восторгом уничтожали памятники советского времени, созданные не менее великими скульпторами!
        Ульянову стало страшно. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этими людьми. Ему захотелось остановить их хотя бы на этот раз, и он сделал шаг по направлению к дерущимся. Через мгновенье он уже бежал, размахивая руками и крича, призывая к благоразумию этих озверевших людей, но никто не обращал на него внимания. Никто не замечал его. Он бежал сквозь толпу, как сквозь дымовую завесу, не ощущая ее физически. Он не мог вмешаться в ход событий. Он существовал в другом времени, и все происходившее здесь было для него лишь миражом...
 
 
Глава 10
2017 год          -- Привет! Я -- Колин Кэмпбелл. В эфире WMBC. На востоке Америки полдень. После выпуска последних известий вы услышите еженедельную программу для любителей популярной музыки рок, затем обзор "О чем сегодня пишут американские газеты". Но сначала -- краткая сводка новостей.
        -- Президент Дойл направил российскому правительству телеграмму соболезнования по поводу трагических событий в Осьмино.
        -- Лидер американских коммунистов Ричард Рауш призвал всех своих сторонников принять участие в демонстрации по случаю Дня Труда.
        -- Сенатор-демократ Брюс Истлунд выступил вчера в Вашингтоне с заявлением, в котором призвал демократов и нерадикальных коммунистов сесть вместе за стол переговоров с целью образования Единой Социалистической партии Америки.
        -- Федеральное бюро статистики объявило вчера окончательные итоги переписи населения. Первого января 2017 года в Соединенных Штатах проживало 291,639 млн. человек.
        Переходим к новостям в подробном изложении...
        Я выключил радио, сел на кровати и закурил сигарету.
        Уже который год, подумал я, каждый мой день начинается одинаково: я прослушиваю краткую (именно краткую!) сводку последних известий, выкуриваю сигарету и лишь затем встаю. Новости в подробном изложении я слушаю очень редко: лишь в тех случаях, когда в краткой сводке прозвучало нечто, особо меня заинтересовавшее. А вот не покурил в постели, натощак, я за последние десять лет кажется всего два раза. Первый раз это случилось года четыре тому назад, когда я переспал с какой-то мымрой с Соломоновых островов, не выносившей табачного дыма. Другой раз это произошло 1 января прошлого года, когда я решил с нового года бросить курить...
        Сегодня у меня выходной день. При моей сумасшедшей профессии выходные выпадают по какому-то рулеточному принципу. Совершенно невозможно ничего планировать. Но мне это почему-то даже нравится. Я и не люблю ничего планировать заранее. А люблю я проснуться когда получится, закурить сигарету, и думать: пойти мне сегодня пить пиво к Тимми или отправиться в "Прерию", чтобы съесть жареное "седло бизона" с острым, пахнущим дымом соусом и выпить "огненной воды". Подумав об этом, я сразу же вскочил с постели и побежал в душ.
        Все благие намерения, которые я вынашивал целую неделю, полетели к чертям собачьим, как только я вспомнил про бизонье мясо и "огненную воду". А ведь я ждал выходного, чтобы поработать над своим романом...
        Я начал писать роман шесть лет тому назад, и за все эти годы написал какую-то жалкую сотню килобайт. Всегда что-то отвлекало -- девочки, сабантуйчики, футбол... Долгое время я никому не показывал написанного. Лишь недавно я решил почитать это вслух Линде. После первых же двух фраз она ядовито воскликнула: "Ишь, размечтался!" и недобро рассмеялась, а у меня сразу пропало желание читать дальше. Роман начинался так: "Меня зовут Л.Л. Мне 30 лет." Вероятно, я действительно пишу так медленно, что мой роман уже устарел. Но не в этом дело...
        Мой отец, сколько я его помню, всегда тянул инженерную лямку на большом и грязном электротехническом заводе на севере Нью-Джерси. В юности я больше всего боялся, что и мне судьба уготовила такую же унылую долю. Поэтому, несмотря на протесты отца, я выбрал стезю свободного (как мне тогда казалось) художника -- журналистику.
        Довольно быстро я понял, что моя "свободная" профессия отнюдь не свободна от мелкой политичности, грязной лжи, вынужденного раболепия -- одним словом, от всего того, что мне казалось противным в профессии моего отца. И тогда мне вдруг захотелось стать писателем. Причем непрофессиональным! Профессиональный писатель обычно вынужден писать плохие книги ради заработка. Мне же просто хотелось все свое свободное время проводить в стране своих грез, в обществе созданных мною образов...
        Хотелось, но не получалось. Свободное время я проводил где угодно -- у Тимми и в "Салониках", в "Ритмах Марса" и в ночном клубе на 42-ой, в "Прерии" и в "Сиракузах" -- но только не за письменным столом перед компьютером...
        Я вышел на улицу. Здесь все было по-прежнему -- серпы, молоты, лозунги на стенах, листовки на асфальте. "Париж покрылся баррикадами!" -- вспомнилась мне фраза из школьного учебника истории. Но пока было тихо.
        До "Прерии" мне надо было пройти всего три квартала. На ближайшем углу толстый, чернявый спагетти уже разложил на длинном столе "шанелевские" сумочки, шляпки с эмблемой "Мадам Бовари" и прочие объекты вожделения восточноевропейских особей женского рода. Последние не заставили себя долго ждать, и, расталкивая друг дружку, уже рылись во всей этой куче ворованного хлама.
        На следующем углу двое нищих трясли стаканами. Я высыпал всю свою мелочь -- около трех долларов -- слепому черному парню и отдал бумажный доллар старому спившемуся caucasian'у.
        Стоял самый разгар ланча, и надеяться на отдельный столик в "Прерии" было столь же бессмысленно, как ждать второго пришествия. Мне еще повезло, что удалось заполучить мое любимое местечко -- за вишневым столиком на две персоны в самом темном углу зала.
        За этим же столиком уже томился в ожидании официанта седовласый, румяный caucasian лет пятидесяти. При моем появлении он сразу оживился и протянул мне свою визитную карточку. Я взглянул: "Д-р Дюран, профессор кафедры философии, Нью-Йоркский университет".
        -- А вы -- мистер Левистер, не так ли? Не удивляйтесь! -- попросил профессор, но я уже успел удивиться. -- Просто у меня отличная память на лица, а ваше маленькое фото я вижу почти ежедневно на страницах "Hudson News".
        Действительно, подумал я, удивляться тут нечему. Разве лишь тому, что меня раньше никто никогда так вот не узнавал.
        -- Вы бывали здесь ранее, м-р Левистер?.. О, в таком случае вы знаете, что следует заказывать... Седло бизона?.. М-м... А это не будет слишком сухо?.. Нет? Отлично, обожаю сочное мясо... А что на гарнир?.. Фасоль? Неужели?.. Мм... Ну ладно попробуем. И зеленый салат, конечно?!. А чем вы обычно запиваете?.. Огненная вода??? Это сколько же процентов алкоголя?.. Семьдесят пять!? А с чем вы это смешиваете?.. Пьете так?! Честное слово, м-р Левистер, будь вы белый, я бы решил, что у вас русские предки! В этом вопросе я, с вашего позволения,  пойду своим путем и закажу себе красного вина.
        Д-р Дюран трещал без умолку. Инструктаж по поводу заказа давал вроде бы я, но говорил все время он. Наверняка он был отличным лектором в своем университете!
        Коротконогая, страшненькая официантка быстро принесла нам салаты и выпивку. Бросив оценивающий взгляд на ее удаляющуюся задницу, профессор бодро провозгласил:
        -- Жизнь прекрасна! Я знаю, что это звучит ужасно банально, но давайте выпьем за это, м-р Левистер.
        Мы выпили. Профессор пил итальянское вино удивительно красивого рубинового цвета, я же врезал себе по мозгам рюмочкой "огненной воды" -- оглушающего и дерущего горло фирменного напитка ресторана "Прерия".
        Как только мы выпили, профессор вновь заговорил. Он говорил, не замолкая ни на секунду. Он одинаково успешно говорил с набитым ртом и с пустым. Ему не нужен был собеседник, он нуждался только в слушателе. Причем в любом. Все, что он говорил мне, он без сомнения с удовольствием рассказал бы и коротконогой официантке, и шефу иностранной контрразведки, и папе Римскому, и Христу, и даже Риччи Раушу.
        -- Да-да, м-р Левистер, жизнь прекрасна! Сегодня это уже не банальная фраза. Сегодня это реальность. Отныне и навсегда. Бог благословил Америку. Теперь мы имеем абсолютно все... Взгляните на эту картину. Разумеется она напоминает нам, что мы находимся в "Прерии". В этом смысле ресторан, кстати, очень удачно декорирован. Что мы видим на картине? Этот несчастный дакота развел руки в мольбе. О чем он просит Великого Духа? О самой малости -- о мире, о пище... Но и эту малость он едва ли получит. Мы же сегодня имеем все -- превосходное жилье, полное изобилие продуктов питания, технические удобства, лекарства, избавляющие нас от недугов и неудобств. Да-да, лекарства! Мы еще не достигли бессмертия, но мы уже имеем пилюли, защищающие нас от двух главных врагов человечества -- импотенции и плохого пищеварения... Сегодня никто уже не вспоминает Ницше, Шопенгауэра, Мальтуса. Сейчас опасен только нигилизм... Большое спасибо, дорогая (это -- коротконогой официантке, подавшей нам бизонину)... Мясо выглядит превосходно! Давайте за это выпьем, м-р Левистер... Вы пьете "огненную воду" даже не морщась, как заправский профи... Прекрасное вино!.. О чем я говорил?.. Да-да, м-р Левистер, один только нигилизм создает ныне угрозу нашему обществу. Именно он породил сегодняшний коммунизм, а точнее -- "раушизм"... Какое сочное мясо... И эта фасоль с чесноком просто божественна... О чем это я? Да! Эти мрачные философы прошлого сегодня выглядят попросту дураками. Так устроен мир! Все гениальное выглядит смешным по прошествии всего лишь сотни лет. Особенно это касается общественных наук... Попробуйте соус!.. Итак, вопреки прогнозам мрачных философов мы без видимых потрясений построили общество равных возможностей и всеобщего благоденствия!.. Я помню вашу статью о расовой проблеме, м-р Левистер. Я с вами абсолютно не согласен. Извините, но расизм -- это просто мнительность черного населения. Подобная же мнительность свойственна евреям. Я имею ввиду, в первую очередь, европейских евреев... Ваше здоровье!.. Кстати, как вам нравится наша официантка?.. Не пора ли нам заказать кофе?.. Милая!.. Принесите нам кофе, пожалуйста... Десерт?.. М-м, как вы смотрите, м-р Левистер?..  Нет... На чем мы остановились?.. А, да-да-да... Мы живем в обществе абсолютно равных возможностей, хотя конечно от каждого требуется известное упорство в достижении цели. Сегодня я испытываю чувство глубокого удовлетворения, оглядываясь на пройденный мною путь, хотя гораздо легче было бы ничего не делать и жаловаться на жизнь.
        До сих пор я практически не участвовал в разговоре. Я не видел смысла спорить с этим самодовольным идиотом, которого вполне устраивало положение общества, поскольку он был удовлетворен своим положением в этом обществе. Где-то, кажется у Ремарка, я читал, что спорить с коммунистом столь же бессмысленно, как и спорить с нацистом. А какой смысл спорить с профессором Дюраном? Но в эту минуту -- то ли под уже ощутимым влиянием "огненной воды", то ли вспомнив спившегося caucasian'а и несчастного слепого на улице -- я осторожно спросил:
        -- А вы уверены, профессор, что если бы вы родились в бедной семье, в неблагополучном районе, ваша жизнь сложилась бы столь же безоблачно?
        Доктор Дюран снисходительно улыбнулся.
        -- Вы еще очень молодой человек, м-р Левистер. В вас говорит юношеский максимализм. На самом же деле социальных программ, существующих в нашем обществе, вполне достаточно, чтобы признать его обществом равных возможностей, где каждый имеет одинаковый шанс. Мне трудно вас переубедить сейчас, но думаю, что когда-нибудь вы с моим мнением согласитесь.
        Не думаю, что профессор считал меня "красным негром". Скорее всего, я был в его глазах юным болваном, наслушавшимся коммунистической пропаганды. Как говорится: "повзрослеет -- поумнеет". Его интерес к разговору явно упал.
        Выпив кофе, мы расплатились и вышли из ресторана.
        -- Рад был с вами познакомиться, -- сказал на прощание профессор и вручил мне еще одну свою "визитку". -- Может быть, вы посетите мою завтрашнюю лекцию? Я начинаю в полдень.
        -- Благодарю вас, -- сказал я. -- А какая тема?
        -- Проблема образования в обществе равных возможностей.  Очень актуальная тема.
        -- Благодарю вас, -- сказал я еще раз. -- Постараюсь.
 
 
Глава 11
НОВОСТИ АРКАДИЯ СИМОНОВИЧА
 
        -- Володенька, вам повезло! -- радостно приветствовал Ульянова старик Прадер. -- Вам повезло дважды! Вы даже не можете себе представить, как вам повезло!
        -- Могу! -- ответил г-н Ульянов, потирая замерзшие руки.
        -- Как, вы уже знаете? Но каким образом? -- Аркадий Симонович выглядел разочарованным. -- А-а, понимаю: вероятно вы уже видели Хардина.
        -- А разве Андрей Николаевич в Петербурге? -- в свою очередь удивился Ульянов.
        -- Так вы его еще не видели? Откуда же вам тогда все известно?
        -- Да помилуйте, Аркадий Симонович! Мне ровным счетом ничего не известно. Я просто пошутил. Мне всю ночь снилась какая-то чертовщина, и с утра я решил прогуляться по свежему воздуху. Я пришел сюда пешком, а морозец нынче знатный. Поэтому, едва открыв вашу дверь, я почувствовал себя счастливым, а в предвкушении вашего знаменитого борща я решил, что мне повезло дважды. Но вы действительно удивили меня -- удивили и обрадовали. Значит, Андрей Николаевич в Петербурге? Где он остановился?
        -- Этого я не знаю, но вы с ним еще увидитесь. Я его встретил вчера в Шахматном обществе. Он приехал в Петербург по случаю матч-турнира.
        -- Как, вы вчера там были? -- удивился Ульянов.
        -- Да, Володенька. А как же иначе? Такое событие!
        -- А как же ресторан?
        -- Поработали без меня несколько часов. Что тут удивительного?
        В этом действительно не было ничего удивительного, но все завсегдатаи ресторана привыкли ежедневно видеть старика за стойкой.
        -- Я понимаю, что вам будет приятно встретиться с г-ном Хардиным, но говоря, что вам повезло, я имел в виду совсем не это! -- с таинственным видом сказал Прадер.
        -- Как, есть еще новости!? -- воскликнул Ульянов. -- Аркадий Симонович, не томите!
        -- Разрешите прежде подать вам борщ! -- сказал Прадер и с торжествующим видом убежал на кухню.
        Когда-то нанятый и выученный Прадером поваренок давным-давно превратился в не очень молодого человека и очень опытного повара, но свой знаменитый борщ Аркадий Симонович до сих пор готовил собственноручно. Каждое утро старик варил в огромном чане классический украинский борщ (Прадер был родом из Жмеринки). Как только кто-нибудь из посетителей заказывал "борщ Прадера", старик брал небольшой глиняный горшочек, мелко шинковал в него изрядное количество чеснока, сладкого перца, колбасы и сала, добавлял три или четыре столовые ложки предварительно отваренной в пиве кислой капусты, заливал все это борщом и ставил горшочек в печь на несколько минут. Каждому, заказавшему борщ, бесплатно полагалась рюмочка водочки -- "для аппетита". Водка и сметана подавались отдельно на специальном подносике с надписью "БОРЩ ПРАДЕРА". Подносик был красного цвета в форме сердца, что видимо символизировало любовь Прадера к посетителям, а быть может любовь посетителей к "борщу Прадера". "Еврейским борщом" шутливо называли завсегдатаи этот вкуснейший и оригинальнейший суп. Поговаривали, что это было излюбленное кушанье государя императора, правда ел он его всегда инкогнито, скрываясь под именем полковника Бздилевича.
        Итак, Ульянов выпил рюмочку и, положив две ложки сметаны в ярко-красный суп, с удовольствием приступил к еде. Утром, напуганный страшным и непонятным сном, он спланировал трезво провести день, но теперь, после хорошей прогулки и "стартовой" рюмочки, забыл все благие намерения.
        -- А теперь, Аркадий Симонович, пива и новостей! -- потребовал Ульянов, расправившись с борщом. -- Рассказывайте, какое еще счастье мне привалило, помимо удовольствия отведать вашего божественного борща и перспективы увидеть Андрея Николаевича Хардина.
        -- Вам повезло, Володенька! -- снова сказал Аркадий Симонович, наливая Ульянову пиво. -- Сегодня у меня раки!
        Ульянов придал своему лицу восторженное выражение, что было совсем нетрудно, поскольку он действительно любил раков. Вместе с тем, он, конечно, понимал, что это не главная новость старого Прадера. Аркадий Симонович, выдержав непродолжительную паузу, важно произнес:
        -- Разрешите предложить вам, Володенька, салат "Столичный".
        -- Да, конечно, -- ответил Ульянов. -- С удовольствием!
        Прадер снова исчез, но на этот раз сразу же вернулся с вазочкой салата.
        -- Раки для вас уже варятся! -- радостно сообщил он.
        Салат был заправлен первоклассным майонезом "Провансаль" и испускал тонкий аромат прекрасно приготовленных речных даров. Сегодня мало кто помнит, почему салат "Столичный" -- столь популярный в Петербурге и не слишком популярный в Москве -- имеет такое название. Объяснение, между тем, довольно простое: салат этот был изобретен Аркадием Симоновичем Прадером еще в те времена, когда столица располагалась на невских берегах. В наше время в российских ресторанах "Столичным" называют любой салат, приготовленный по типу французского "Оливье". В оригинальной идее Аркадия Симоновича салат "Столичный" приготовлялся с раками.
        Согревшийся и уже утоливший первый голод Ульянов не спеша смаковал деликатесный салат, запивая его пивом.
        Несколько минут спустя Аркадий Симонович принес большое блюдо с вареными раками. Ярко-красные, с длинными белыми клешнями, раки были украшены сельдереем и выглядели весьма аппетитно.
        Ульянов доел салат, придвинул к себе блюдо с раками и сказал:
        -- А теперь, милейший Аркадий Симонович, налейте мне еще пивка и выкладывайте ваши новости. Сдается мне, что вы еще кое-что припасли.
        -- Вы правы, Володенька! -- ответил Аркадий Симонович, наливая Ульянову новую кружку. -- Я не случайно сказал, что вы очень удачно зашли сегодня ко мне. Вам, действительно, повезло! Я уже о вас вспоминал, но, к сожалению, у меня не оказалось вашего адреса. Кстати, где вы сейчас живете?
        -- На Гороховой.
        -- Так близко!?
        -- Да, Гороховая 61/1.
        -- Отлично! А вспоминал я вас нынче утром в связи с тем, что во вторник 5 декабря в моем ресторане состоится шахматный турнир, посвященный дню рождения маэстро Пильсбери.
        -- Во вторник!? Вы же закрыты по вторникам.
&nbs