! Я оторвал лоскут от рубахи, написал в темноте своей кровью: "БИСК. ТОРПЕДА" и навязал ей лоскут на лапу. С того дня и началась моя поправка, Мик! Потом как-то, когда качка прекратилась и я понял, что мы остановились, с воронкой стало что-то приключаться: она задвигалась, завертелась, собака кинулась к ней и исчезла в дыре. Да, Мик, я прозакладываю голову, что это была мертвая собака капитана, завывавшая весь наш рейс внизу под палубой! - Это была Бьюти, дружище! - весело воскликнул Мик. - Она-то и доставила нам твой лоскут. А теперь мы с тобой поохотимся на Чиче! - Какой там Чиче... - тихо произнес Биск, и голос его дрогнул. - Помяни мое слово, Мик, главный преступник - не кто иной, как рыжий капитан Грегуар! - Ну, извините! - спокойно процедил Лепсиус с торчащим изо рта сухарем. - Я слышал все ваши речи, друзья мои. Я скомбинировал факты. Пари на сто против одного, что главный преступник - профессор Хизертон! Не успели еще прозвучать эти слова, как собака судорожно взвизгнула. Под ними начались ритмические содрогания; весь их тайник пришел в мерное движение. - "Торпеда" тронулась! Мы опять поплыли! - горестно воскликнул Биск. И в то время как эти трое вместе с собакой пустились в далекое путешествие, не подозревая куда, - наверху, в одной из кают "Торпеды", ехал в Кронштадт молчаливый и важный генеральный прокурор штата Иллинойс - мистер Туск, оставив спасенного им Друка на попечение счастливой матери. Он прошел в свою каюту не замеченный никем. За все время плавания он ни разу не показался на палубе. И, что всего удивительнее, его ни разу не видел даже сам капитан Грегуар. 54. ЧАСЫ-ПОДАРОК - Ну, а теперь можно и доложить, - сказал себе Сорроу, тщетно прождав Лори, Нэда и Виллингса. Лихорадка совершенно покинула его, высыпав наружу, как это всегда с ним бывало, болячками и язвами. Заклеенный пластырями, но веселый и довольный, Сорроу вышел из своего жилища и заковылял к Петросовету. Вечером должно было состояться торжественное заседание, на котором оглашено будет соглашение с Америкой о торговле. И тогда же будет поднесена штучка... Сорроу знал, что карты в руках Кресслинга перепутались и прямая опасность русским друзьям не угрожает, но куда девалась эта штучка? И кто будет ее подносить? И где молодой Морлендер и Вивиан Ортон? На все эти вопросы он не имел ответа. И нужно было похлопотать, чтоб выпустили на свободу ребят. Однако у дверей Петросовета его ждала неожиданность. Высокий милиционер, стоявший у входа, коротко объявил ему, что заседание уже состоялось. К десятку вопросов, мучивших Сорроу, прибавились новые. Когда и почему перенесли заседание? Что произошло на нем? Поднесена ли штучка? Побродив без толку по улицам вокруг Петросовета, Сорроу решился наконец заглянуть в дом на Мойка-стрит, где жил мнимый Василов. Но и тут было безлюдно и безмолвно. У дверей уже не сидел веселый чистильщик сапог, на лестнице ему никто не встретился, на дверях комнаты Василова висел замок. Сорроу нахмурился и медленно вышел на улицу. Неизвестно, куда бы он делся, если б вдруг веселое "менд-месс" не раздалось возле его уха и улыбающаяся рожица Лори, порядком раздобревшего на тюремных хлебах и от тюремного бездействия, не вынырнула из-за его плеча. - Месс-менд! - быстро ответил Сорроу, не сдерживая своей радости. - Откуда ты? Где прочие? - Я за тобой, старина, бегаю по всему Петрограду. Нюхом догадался, куда ты пойдешь. Шагай побыстрее, нас ждут у товарища Реброва, а дорогой я тебе буду рассказывать все как есть, по-газетному, вроде романа с продолжением... И пока они шагали по улицам, Лори Лен - почти бегом, а Сорроу - вприпрыжку, едва поспевая за ним, - Лори со вкусом и толком рассказал ему о происшествии на Аэро-электростанции, о загадочном четвертом Василове. - Мы малость применили к нему ручной способ, Сорроу. Конечно, если смотреть с точки зрения арифметики, нас трое, а он один. Может, это и неправильно в сумме. Но мы, Сорроу, старичина, посмотрели с другой стороны. Кусался он изрядно. А все-таки я выудил у него, какому богу он молится, да и нетрудно было понять... Ну-с, на допросе мы все втроем повинились в маскараде и так далее. Русские товарищи, Сорроу, вдоволь нахохотались с нами. А потом все было как по писаному. Приехали мы в одно место, а там уже стоит наша штучка в ящике, и оба налицо - мисс Ортон и Морлендер... Но тут они дошли до места, и Сорроу, сделав Лори красноречивый знак убрать язык за зубы, быстро, как молодой, взбежал вверх по лестнице. Лори был прав. Молодой Морлендер и Вивиан, как только затекшие члены их стали способны к движению, вдвоем выбрались тихонько из окна своей тюрьмы, спустились по крышам на улицу и в полном изнеможении добрались до квартиры Реброва. Выслушав, их накормили, напоили, растерли спиртом, уложили отдохнуть, а через полчаса рослые красноармейцы, обыскавшие пустую квартиру мнимой нищенки, доставили оттуда и ящик с часами. Крупный специалист, руководимый советами Нэда и Виллингса, распаковывал его, когда Сорроу в сопровождении Лори ворвался в комнату. Ребров, уже знавший его понаслышке, крепко пожал руку знаменитому рабочему-изобретателю. - Осторожней, друзья! - крикнул Сорроу, приблизившись к ящику. - Мы, правда, сделали что могли, но все-таки... - А что вы сделали? - спросил специалист, медленно отвинчивая резной футляр часов. - Намудрили малость, - сконфуженно ответил Сорроу. - Есть такое древнее выражение насчет бдительности. Так вот, мы его фонографически присоединили к бою, а бомбу, разумеется, вынули. - Вы думаете, что вынули? - сказал специалист, рукою в резиновой перчатке быстро оборвав какой-то шнурок в часах. - Ну, если вынули, кто-то вложил ее обратно. Скорей ведро с песком! Он вытащил из-под циферблата часов совсем маленький, компактный механизм с металлическим колпачком, под которым болтался оборванный шнур, и с величайшей осторожностью опустил его в песок. - Отправьте это к нам в лабораторию! Те же красноармейцы, что принесли ящик, взяли ведро с зарытым в песке механизмом и быстро вынесли его из комнаты. - Ну, а теперь, - сказал Ребров, - действуйте вы, товарищ Сорроу. Покажите нам, какую штуку вы вставили в этот милый подарочек капиталистов. Сорроу торжественно подошел к часам. Они стояли сейчас, ничем не прикрытые, во всей удивительной красоте своей резьбы, сияя глубоким лаком своих стенок драгоценного бразильского дерева. Старый мастер нащупал завод, поставил стрелку на двенадцать, сделал несколько поворотов - и ясный, отчетливый, громкий голос произнес в полнейшей тишине по-латыни: "Тимео данаос эт дона ферентес!" - "Опасайся данайцев и дары приносящих!" - перевел Ребров расхохотавшись. - Дорогие друзья мои, ваше предупреждение очень кстати! И часы - великолепные часы, удивительная работа! - выдав свой секрет, будут служить нам и работать на нас так же верно, как работает на нас с вами само Время! 55. СЪЕЗД ПСИХИАТРОВ Спокойно и без всяких приключений прибыв на "Торпеде", мистер Туск спустился по трапу на русскую землю. По-видимому, он был знаком с этой страной, потому что без особого труда нашел себе удобную комнату в гостинице. Далеко не так комфортабелен был выход на берег Мика, Лепсиуса и Биска. Шотландец, превесело ковыляя на своих заживших ногах, упражнялся в ходьбе между пустыми бочками пароходного трюма, когда "Торпеда" начала замедлять ход. - В цилиндр! - воскликнул Биск. И друзья едва успели один за другим ринуться в цилиндр, как он завертелся наподобие воронки, и воздух с невероятной силой выбросил их в открывшееся отверстие вместе с мусором, жестянками и бумажками, сухарями и окурками, скопившимися на его дне. Залепленные ими с головы до ног, наши путешественники очутились на дне деревянного колодца, снабженного почти отвесными ступенями. Держась за кольца, они поползли наверх, предводительствуемые умной Бьюти. Спустя десять минут она выпрыгнула на землю. Они находились в топкой, малозастроенной местности, неподалеку от гавани. Здесь доктор Лепсиус выразил твердое намерение обчиститься, а Биск - определить при помощи компаса широту и долготу. - Вздор! - ответил Мик. - Мы в Петрограде. Времени терять нечего. Взгляните-ка на собаку, как она пляшет и волнуется! Я дам ей хорошую понюшку, и пусть она приведет нас к Чиче. С этими словами он вынул из кармана платок, натертый о половицы в номере "Патрицианы", и приложил его к самому носу Бьюти. Собака фыркнула, ощетинилась и стрелой понеслась по улице. - Эй! - заорали наши путешественники, кидаясь вслед за нею и оставляя за собой прихрамывающего Биска. Но догнать Бьюти было трудновато. Они мчались по улицам Петрограда с быстротой молнии, не обращая внимания на свистки милиционеров, и, наверно, задохнулись бы, если б Бьюти не остановилась у дверей красивого дворца, украшенного саженными афишами: СЪЕЗД ПСИХИАТРОВ ОТКРЫТИЕ 1. Приветственные речи 2. Доклад профессора Бехтерева 3. Доклад профессора Хизертона - Черт побери! - проворчал Лепсиус, приближаясь к афишам. - Уж не цирк ли это и не завела ли нас Бьюти к своим четвероногим приятелям? - Собака не из таковских, - ответил Мик. - Нам нужно обдумать, что предпринять. - Нечего и обдумывать! - возразил Лепсиус, лингвистические способности которого на этот раз оказались на высоте. Он успел разобрать афиши и торжественно обернулся к Тингсмастеру: - Друзья мои, здесь стоят надписи на всех языках, даже на итальянском. В этом дворце - съезд психиатров! Здесь выступает профессор Хизертон! Дождемся где-нибудь в гостинице, пока конгресс откроется, и ручаюсь вам, что туда пройдем! Через два часа, приняв приличный вид и держа Бьюти на цепочке, они уже стояли вместе с успевшим догнать их Виском перед входом во дворец. - Профессор Лепсиус! - произнес толстяк, подходя к привратнику и тыча ему свои документы. - Меа мекум. Ассистенты! - С этими словами он указал на Биска, Тингсмастера и Бьюти. - Собаку пропустить нельзя, - твердо отрезал привратник. - Иди сюда, пес! Иди, голубчик, посиди у меня в чулане. - Это подопытная собака, питомец вашего ученого Павлова, - не менее твердо заявил Лепсиус. - Ее необходимо иметь на докладах. Привратник, почесав затылок, пропустил, всю компанию, а Бьюти дружески помахала ему хвостом. - Вы оказались нелишним человеком, доктор, - не без уважения шепнул ему Тингсмастер, - только помните: пока вы там будете охотиться на вашего Хизертона, я должен словить моего Чиче. - А я - моего Грегуара! - вмешался Биск. Съезд психиатров был уже в полном разгаре, когда наши трое путешественников смешались с толпой и быстро протолкнулись к эстраде. Несмотря на дневной свет, зал был залит сотнями электрических ламп. С обеих сторон партера шли нарядные ложи дипломатических представителей. В партере собрался весь цвет русской науки. В коридорах и проходах толпилась учащаяся молодежь. А на эстраде, богато декорированной зеленью и портретами, стоял длинный стол, за которым профессор Бехтерев только что приступил к докладу. Тингсмастер внимательно оглядел зал. Его голубые глаза переходили от лица к лицу, как вдруг кто-то шепнул ему: - Менд-месс! - Месс-менд! - ответил он вздрогнув. Техник Сорроу, весь покрытый плохо зажившими болячками от своей болотной лихорадки, тощий и бледный, положил ему руку на плечо. - Вот уж не знал, что встречу тебя, старина! - шепнул он взволнованно. - Сегодня разрядили нашу бомбочку, известную тебе, дружище. Ну, и не солоно же хлебали господа фашисты! Мы с ребятами тоже малость поштурмовали их... - Где Чиче, Сорроу? - Увидишь, Мик, - спокойно ответил Сорроу. Тингсмастер внимательно обвел глазами публику. В третьем ряду партера, рядком и рука об руку, сидела бледная пара: Артур Морлендер с седой прядью в волосах и исхудавшая Вивиан. Голубые глаза Мика скользнули и по этим двум лицам. Он хотел что-то шепнуть Сорроу, но в ту же минуту зал задрожал от бурных аплодисментов: Бехтерев кончил свой доклад. Он встал, склонил перед собранием львиную голову и удалился с эстрады. Распорядитель съезда вынес для следующего оратора новый стакан чая, сдвинул стулья, потом произнес на нескольких языках: - Сейчас предстоит доклад профессора Хизертона о перерождении нервных центров под влиянием гипноза. Прошло несколько томительных минут. Мик Тингсмастер невольно покосился на Лепсиуса. Толстяк стоял, вперив глаза в эстраду, и не замечал ничего и никого. Ноздри его трепетали, зрачки сузились, как у ищейки. Еще несколько секунд, и раздались тихие старческие шаги. Перед ними выросла небольшая фигурка профессора Хизертона, седого как лунь, заросшего снежно-белой пушистой бородой, розового, как младенец, веселого, милого, кроткого старичка, устремившего в зал немного рассеянный, из-под нависших бровей, добродушный взгляд ученого. Неистовые аплодисменты раздались в зале. Биск фыркнул и дернул Лепсиуса за фалду. Толстяк продолжал, однакоже, глядеть на бедного профессора в сердитом отчаянии. Он был разочарован, разбит, уничтожен. Профессор обвел зал глазами и начал тихим, шамкающим голосом свой доклад. Напротив него, в пустовавшей до сих пор ложе для иностранных гостей, медленно раскрылась дверь. Один за другим вошли туда сенатор Нотэбит с дочерью, банкир Вестингауз и несколько американских заводчиков, на мгновенье притянув к себе взгляды всего зала. Было ясно, что иностранные гости чем-то обеспокоены и выведены из строя. Вестингауз был бледен и едва успевал подхватывать свой монокль, то и дело падавший вниз. Ему явно не хватало воздуха, и он часто дышал. На лицах американских заводчиков было недоумение; они молчаливо переглядывались. - Видно, дошли слухи о бомбочке! - шепнул Сорроу Тингсмастеру, указывая на них бровями. Но в эту минуту кудрявая дочь сенатора, с любопытством глядевшая в зал, вдруг отчаянно вскрикнула: - Маска! Маска! Вслед за нею раздался писк банкира Вестингауза: - Виви! Виви! Эти крики, скандализовавшие ученую публику, странно потрясли розового, благодушного старичка на эстраде. Он прекратил шамкать. Зрачки его вперились туда, куда, свесившись из ложи, глядели Вестингауз и Грэс, странно расширились и неподвижно уставились на бледную пару. И в то же мгновенье, судорожно дернув руками, профессор Хизертон упал в обморок. Распорядитель кинулся к нему со стаканом воды. Профессора подняли и посадили в кресло. Но все попытки привести его в себя были тщетны: он дрожал, бессмысленно блуждая глазами, не отвечал на вопросы и не проявлял ни малейшего намерения продолжить доклад. Лицо Тингсмастера, следившего за этой сценой, стало серьезным. Он поглядел на доктора Лепсиуса. Но тот уже выработал план действий. Застегнувшись до самого подбородка и достав из кармана пачку каких-то бумаг, он твердыми шагами направился к распорядителю и сказал ему шепотом несколько слов. Распорядитель помог ему взобраться на эстраду, записал себе в книжку его фамилию и обратился к публике: - Профессору Хизертону дурно, он, к сожалению, не в силах закончить свою речь. Вместо него известный клиницист Америки доктор Лепсиус сделает доклад об открытой им Vertebra media sine bestialia [средняя точка позвонка, названная Лепсиусом "звериной"]. В ту же минуту толстяк выкатился на край эстрады. Он стал возле кресла профессора Хизертона, обвел публику горящим взглядом и потряс в воздухе кипой бумажек. - Леди и джентльмены, - вскричал он звонким голосом, - я ждал этого часа всю мою жизнь! Я ждал часа, когда я смогу изложить мое открытие перед собранием мировых ученых и продемонстрировать его на живом объекте. Все подобралось наилучшим образом: и собрание, и ученые, и даже объект! Позвольте мне не торопиться, леди и джентльмены! А вам позвольте посоветовать быть очень внимательными, сугубо внимательными, ибо то, что я вам скажу, должно потрясти все человечество! Речь эта ничуть не походила на ученый доклад. Но в голосе Лепсиуса была такая сила, толстое лицо его так внушительно преобразилось, что спокойная и нарядная публика сдвинулась плотнее с непонятным для нее возбуждением. Даже Сорроу, Биск и Тингсмастер устремили на него глаза. Даже Артур Морлендер, сжав тихонько руку Вивиан, шепнул ей: - Добрый старый Лепсиус тоже очутился здесь! Даже стальные глаза генерального прокурора Иллинойса остановились на Лепсиусе с чем-то вроде дружелюбия. Один только профессор Хизертон лежал в своем кресле, тяжело дыша и ни к чему те проявляя никаких признаков интереса. - Я начну издалека... - продолжал Лепсиус. - Много лет назад, еще молодым врачом, я попал на аристократический европейский курорт на практику. Здесь я познакомился с моим первым пациентом, бежавшим от революции министром. Его изгнал народ несколько лет назад. С тех пор он скитался по чужим землям, ел и пил непривычную для него пищу и не видел вокруг себя той обстановки, которая держит человека, как вспаханная и удобренная земля держит растение, и называется родиной. Он жаловался с некоторых пор на легкую хромоту и небольшую боль в позвоночнике. Я лечил его массажами, ваннами, водами. Это не помогло. Тогда я тщательно исследовал его позвоночник. Меня поразило, господа, ничтожное пятнышко, припухлость, едва прощупывавшаяся внизу позвонка, и странный бугорок между третьим и четвертым ребрами, заставлявшие моего пациента как-то низко держать плечи. Потеряв его из виду, я забыл этот случай. Практика моя росла. Мне пришлось почти сплошь работать среди высших классов. Меня вызывали на диагноз в Европу к коронованным особам. Приезжавшие в Америку аристократы лечились исключительно у меня. Среди моих пациентов было множество так называемых "претендентов" - людей, нашедших поддержку у капиталистов Америки и желающих с ее помощью вернуть себе потерянное ими положение на родине. Все эти люди стремились к власти вопреки воле большинства своего народа. И, как это ни странно, среди них я набрел еще на несколько случаев вышеупомянутой припухлости и бугорка, Симптомы были все одинаковы. Больные жаловались на одно и то же. Лечение не помогало. Почти всегда я наблюдал неуловимые изменения в структуре позвоночника. Мне пришлось наконец сделать два вывода: что означенные симптомы встречаются исключительно среди того класса людей, кто длительно пребывает вдали от привычного питания и в страхе перед народом. Они, эти симптомы, являются редчайшей формой дегенерации. Какой? Отныне вся моя жизнь была посвящена искомому ответу. Но я лишен был возможности клинически изучить моих высокопоставленных пациентов. Тогда, леди и джентльмены, мне посчастливилось получить стационарного больного. Он не был сам из числа изгнанных властителей. Это был капиталист, человек, являющийся главной опорой беглых претендентов, делающий на их реставрации крупные ставки. И, как это ни странно, я нашел у него те же симптомы! Плечи его с каждым годом опускаются все ниже. Голова его с величайшей неохотой занимает вертикальное положение, и я не могу никакими соблазнами заставить его глядеть вверх. В то же время, леди и джентльмены, руки моего пациента стали резко видоизменяться. Сперва они были только сильно подагрическими в суставах, потом я заметил, что утолщения начинают превышать обычную человеческую норму. Здесь, господа, я хотел бы сделать остановку и иллюстрировать дело примером. Но сначала коротко об одном общем психологическом состоянии, которое предшествовало у моего пациента началу болезни. Оно совпадает с общими симптомами начального заболевания и у претендентов. Это - сильный, видимо, непереносно сильный для нервной системы ужас - ужас перед неизбежностью коммунизма! Перехожу к примеру... Доктор Лепсиус сильно вздохнул, горящим взглядом обвел безмолвную залу, слушавшую его затаив дыхание, и, как бы случайно, взял безжизненную руку профессора Хизертона. Рука была в черной перчатке. Он дружески похлопал по ней, подняв ее кверху, и стал стягивать с нее перчатку. Один, другой, третий палец... Над публикой с эстрады вознесено нечто странное, долженствующее означать человеческую руку. 56. ТАЙНА ДОКТОРА ЛЕПСИУСА В зале пронесся шепот ужаса. Все как один не отрываясь глядели на перепончатую конечность, сильно распухшую в суставах, омерзительно цепкую и деформированную. - Эта рука, - продолжал доктор Лепсиус сильно дрогнувшим голосом и побледнев, как смерть, - эта рука превзошла все мои ожидания. Она показывает такую степень дегенерации, которой мне еще не приходилось наблюдать в натуре! Я прошу поэтому у почтенного собрания разрешения демонстрировать этого старца целиком! Распорядитель, окаменев от ужаса, не произнес ни слова. Кое-кто в зале встал с места. Женщины были близки к истерике. И как раз в эту минуту на лице профессора Хизертона появились признаки оживления. Блуждающие глаза стали сознательней. Взгляд его упал на собственную руку, и в нем сверкнул страх. Зубы его щелкнули, скулы обтянулись. Вырвав руку у Лепсиуса, Хизертон вдруг подпрыгнул и вцепился ему в грудь. Толстяк вскрикнул, в зале раздался стон. Два рослых милиционера, вынырнув из-под эстрады, оттащили профессора Хизертона от Лепсиуса. Несмотря на их рост и мускулы, они с трудом удерживали этого небольшого человечка. - Продолжайте! - крикнул кто-то из зала. - Теперь уже нельзя остановиться на середине! - Я продолжаю... - с трудом ответил Лепсиус, вытерев холодный пот с лица. - Я продолжаю и докончу. Этот профессор - не профессор! Он не может быть работником умственного труда. Он - из тех, кого не хочет держать земля его родины, из тех, кто служили мне объектом для наблюдений! С этими словами Лепсиус решительно подошел к Хизертону, схватил его за белоснежную шевелюру - и сдернул ее. Зал вскрикнул. На месте старца в руках милиционеров бился ярко-рыжий человек средних лет. Борода его упала на пол. - Капитан Грегуар! - завизжал Биск, ринувшись к эстраде. - Убийца! Держите его! Но Биска не допустили наверх. Железные пальцы Тингсмастера сжали ему руку. - Смотри и слушай! - шепнул он ему повелительно. - Дойдет очередь и до тебя. Между тем Лепсиус, бросив белый парик наземь, бесстрашно схватился и за рыжий. Секунда - и вместо рыжего человека перед залом бился бледный брюнет с перекошенным лицом, с бескровными губами и сверкающими глазами. - Грегорио Чиче! - вскрикнул на этот раз сам Микаэль Тингсмастер. Наступила жуткая тишина. - Дамы, удалитесь! - потребовал Лепсиус. - Милиционеры, разденьте его. Переводчик быстро перевел приказание Лепсиуса. Но никто не хотел удалиться, а милиционеры в одну минуту стащили с Чиче одежду, оставив его в одном белье. Теперь им на помощь подошли еще двое. На голову Чиче накинули мешок. - Поверните его спиной к публике! Вот так. Обнажите спину до пояса! Милиционеры что-то замешкались. - Леди и джентльмены, - продолжал Лепсиус свою речь, - я должен открыть вам теперь, в чем сущность отмеченной мною дегенерации. Кое-кто из вас читал, вероятно, старого немецкого философа времен Гете - некоего Гердера. В своих возвышенных писаньях о человечестве он, между прочим, проводит мысль о вертикальном строении человеческого позвоночника в противоположность горизонтальному звериному. И вот, открытый мною бугорок оказался деформированной точкой хребта. Это - Vertebra media sine bestialia. Это начало роста позвоночника не по вертикали, а по горизонтали, как у зверей. Взгляните вот сюда... - Он быстро повернулся к Чиче и вдруг вскрикнул: - Черт побери, да что это такое? - Не знаю, сэр... - пробормотал переводчик, стоявший возле милиционеров, трясущихся от страха. - На нем что-то железное, сэр. Это не сдернешь с тела. Спина оголенного человека была в железном футляре. Лепсиус кинулся к нему, заглянул во все стороны, нашел металлические пряжки, какие бывали на старых книжных фолиантах, и лихорадочно начал их отстегивать. Одна, другая, третья... - Снимайте футляр! Милиционеры рванули, на минуту выпустив Чиче. В ту же секунду потрясающий вопль вырвался из тысячи уст. На стол прыгнул зверь с изогнутым, как у кошки, хребтом. Он соскочил со стола в зал и на четвереньках понесся, едва касаясь пола, к выходу. - Держите его! - истерически крикнул Лепсиус. - Это бесподобный, законченный объект! Но ни одна душа не могла бы задержать Чиче. Толпа с воплем шарахнулась от него, и он мчался к свободному проходу до тех пор, пока громовый голос Тингсмастера не крикнул: - Бьюти! Тогда наперерез бегущему Чиче выросла белая фигура собаки. Бьюти, рыча, пересекла ему путь, но тут произошло нечто непостижимое. Шерсть на собаке стала дыбом, пасть ее жалобно оскалилась, она затряслась и отступила. Проход был свободен. Чиче прыгнул к дверям мимо шарахнувшейся от него в смятении толпы. Еще секунда - и ночной петербургский сумрак поглотил бы его. Но тут в воздухе просвистела пуля. Красноармеец, неподвижно стоявший у запасного выхода, спокойно опустил к ногам дуло своего ружья. Полузверь-получеловек с пробитым пулей черепом рухнул на пол, не добравшись до двери. Никто в течение нескольких секунд не был в состоянии ни говорить, ни сдвинуться с места. Наконец раздался спокойный голос Тингсмастера: - Тот, до кого побрезгал дотронуться зверь, перестал существовать, товарищи! Но еще не вымерли те, кто не брезгают пользоваться такими, как он! - Вот именно! - ответил чей-то стальной голос. К эстраде приблизился новый оратор. Он взошел на нее. Он оглядел публику серыми глазами, на мгновение задержавшись на мнимой чете Василовых. Но Артур и Вивиан не выдержали перенесенных страданий и пережитого ужаса, они оба лишились сознания. - Я генеральный прокурор штата Иллинойс, - отчеканил незнакомец, отстраняя рукой кинувшегося к нему Лепсиуса. - Я послан сюда, чтобы задержать опасного преступника. Но я был сейчас в публике, и я шарахнулся вместе с нею, дав ему бежать. Если б не точная пуля этого спокойного молодого человека, вряд ли мы хорошо спали бы сегодня. В зале уже поспешно, под присмотром взволнованного Лепсиуса, убирали труп Чиче. Незнакомец продолжал: - Вы видели перед собой одного из величайших преступников эпохи. Он неизвестного происхождения. Его зовут Грегорио Чиче. Родная страна с отвращением свергла его власть и выгнала из своих пределов. Но нашлись люди, поднявшие на щит этого человека. Они дали ему власть и деньги, помогали изменять обличья, убивали его руками. У этого человека было множество адресов. Он и польский аптекарь Вессон из города Пултуска, составитель и продавец страшнейших ядов. Он и рыжий капитан Грегуар, хозяин парохода "Торпеда". Он и преступный профессор Хизертон, гноящий в своем сумасшедшем доме под Нью-Йорком десятки здоровых, но неугодных кое-кому людей. В конторах, банках, армии, церкви, в лучших кварталах и последних кабачках он имел своих помощников. Его магнетическая сила велика. Его хитрости неисчислимы. Он сам пускал слух о себе, как о потомке Калиостро. И все-таки он не хозяин, а только наемник, такой же, каким был Калиостро при королевских дворах. И можно сказать одно: те, кто пользуются им, - хуже и страшнее, чем он. Сказав это, незнакомец очень медленно сошел с эстрады, догоняемый дрожащим Лепсиусом. Внизу, в толпе, толстяк схватил его наконец за фалды и с жаром упал ему на шею. - Тсс! - произнес генеральный прокурор, приложив палец к губам. - Молчите! Позаботимся прежде всего об этих двух. - И он показал на Артура Морлендера и Вивиан, лежавших в глубоком обмороке. Вдвоем они вынесли их обоих из зала, подозвали автомобиль, уложили молодых людей на сиденье, вскочили сами, и прокурор назвал шоферу одну из петроградских гостиниц. Молчаливо расходился народ со съезда. Ложа с иностранцами опустела уже давно. Тингсмастер, Сорроу, Биск побрели в гавань, к скромному жилищу Сорроу. Бьюти медленно следовала за ними. Шерсть ее все еще стояла дыбом, а хвост был судорожно поджат между задними лапами. - Дело-то кончилось благополучно, Мик, - тихо сказал Сорроу, - а все-таки жутко на душе, когда подумаешь, что те, кто стоят за Чиче, - еще целы и невредимы. - Да, - ответил Тингсмастер. - Но удар, полученный ими, посильнее пули. 57. ОБРАЩЕННЫЙ ЖЕНОНЕНАВИСТНИК Генеральный прокурор и Лепсиус внесли безжизненную молодую чету в номер гостиницы. Доктор пустил в ход свои профессиональные приемы, и спустя несколько минут Вивиан, а за ней и Артур проявили признаки жизни. Молодая девушка глубоко вздохнула, шевельнула губами и подняла веки. Прямо против нее сидел генеральный прокурор штата Иллинойс, озабоченно на нее глядя. В ту же секунду у Вивиан вырвался слабый крик: - Иеремия Морлендер! - и она снова упала на подушку. - Отец! - пробормотал Артур, приходя в себя. - Вы живы! - Я жив, друзья мои, - спокойно ответил генеральный прокурор, протягивая руку сыну. - Но прежде чем рассказать вам мою историю, я должен заверить Вивиан, что смерть ее матери была для меня не меньшим горем, чем для нее. Я был в те дни жертвой ее убийц. Я был пленен, обезоружен, искалечен, удален из Америки. Я был лишен памяти и рассудка. Если б не железные нервы, которых вы, Артур, к сожалению, от меня не унаследовали, я был бы уже мертвецом или жалким идиотом. Но мне удалось спасти себя, и это было первой неудачей Чиче. - А миссис Элизабет?.. - с ужасом пробормотал Артур, начиная подозревать истину. - Она никогда не была моей женой! Эта преступная женщина, Артур, - служанка того, кто убил мать Вивиан, кто убил бы и меня и вас обоих, - она секретарь Джека Кресслинга!.. Но на сегодня довольно. Вы оба должны хорошенько оправиться, прежде чем вернуться в Нью-Йорк. Артур на минуту закрыл глаза. - Отец, - прошептал он, - я предпочел бы остаться здесь. Старший Морлендер удивленно поднял брови. Глаза его загорелись веселым огоньком. - Остаться здесь? - переспросил он отрывисто. - Да, - ответил Артур и на мгновение стал похож на своего отца. - Здесь я нашел самого себя. Здесь у меня есть дело! - Вы распропагандированы, - медленно промолвил Иеремия, - вы, сын крупнейшего изобретателя Америки, стали на сторону чужой державы. Лепсиус, он распропагандирован! - С этими словами Иеремия Морлендер сдвинул седые брови, скрестил руки на груди и грозно взглянул на сына. - Хорошо, сэр, оставайтесь! Но помните, что о моем изобретении вы не узнаете никогда ни единого слова. Я обязан передать его родине, и только родине. Я враг мелодрамы и не намерен проклинать вас. Но я скажу вам: "Прощайте, сэр!" И это будет раз и навсегда. Артур вскочил с места и подошел к отцу. Оба они были одного роста, и молодой человек с седой прядью на лбу походил сейчас, как две капли воды, на старшего Морлендера. - Как бы не так, сэр! - воскликнул он твердо. - Вы отлично знаете, что я сам доберусь до вашего секрета. Вы отлично знаете, что попади он в руки Кресслинга, он не достанется американскому народу! Вы, старый хитрец, должны будете признать это, и черт меня побери, если вы не намерены обнять своего сына, сэр! С этими словами Артур бросился на шею к суровому старику, который немедленно осуществил его прозорливую догадку. Вслед за этим объятием Иеремия Морлендер без дальнейших разговоров схватил в охапку Вивиан, в то время как Лепсиус машинально целовал Артура. Но когда наконец Вивиан попала к доктору Лепсиусу и, совершив круговорот объятий, молодые люди очутились друг перед другом, старый Морлендер отрывисто кашлянул, подмигнул толстяку, и оба они скрылись из комнаты. - Вивиан... - произнес Артур Морлендер, подходя к бледной девушке и протягивая ей руки. В эту минуту кто-то резко дернул меня за волосы, и я увидел у себя над плечом разъяренное лицо Иеремии Морлендера. - Сударь, - сказал он мне отрывисто, - как отец и генеральный прокурор я приказываю вам оставить этих молодых людей в покое! - Но я автор! - возмутился я. - Нельзя же кончать роман без единого поцелуя! Что скажет читающая публика? - Она скажет, Джим Доллар, что любовные сцены вам не удаются! - иронически ответил Иеремия Морлендер. Он отбил у меня всякую охоту, братцы, и потому рас простимся со всей этой публикой прежде, чем доведем свое дело до точки. 58. СЕТТО ПОЛУЧАЕТ ПРОЦЕНТЫ Миссис Тиндик, собрав всю прислугу "Патрицианы" перед собой, только что закончила речь об игре природы, исправленную и дополненную ею для нового состава подчиненных, как вдруг окно с треском разбилось и в комнату влетело тухлое яйцо. Миссис Тиндик подняла брови. Но гнилой картофель в ту же минуту ловко расплющился о ее нос, а два-три новых яйца размалевали щеки. - Пожар! - вскрикнула миссис Тиндик и как подкошенная свалилась наземь. Между тем Сетто из Диарбекира торопливо сбежал с лестницы. - Что бы это значило? - спросил он прислугу нахмурившись. - Перед гостиницей толпа. Уставились в наши окна и швыряются провизией третьего сорта! - Политика, хозяин, - мрачно ответил повар. - При политике первое дело - поднять цену на продукт. - Сходи-ка за газетой! Повар недовольно нахлобучил шапку и вышел выполнять приказание своего патрона. Спустя пять минут Сетто развернул свежий лист "Нью-йоркской иллюстрированной газеты" и пробежал глазами столбцы. - Эге! Это что такое? Глаза диарбекирца сузились, как у кошки, когда ее щекочут за ухом, щеки диарбекирца порозовели, губы диарбекирца распустились тесемочкой. Перед ним жирным черным шрифтом стояло: АМЕРИКАНЦЫ, читайте об открытии знаменитого доктора Лепсиуса!!! ДАМЫ, читайте нашу газету!!! МИЛЛИАРДЕРЫ, имеющие текущий счет!!! ПОКРОВИТЕЛИ ЭКС-ПРЕЗИДЕНТОВ, покупайте сегодняшний номер!!! ЗАГЛЯНИТЕ в газету!!! "Мы очень хорошо знаем, - так начиналась статья, - что многие американские семейства в погоне за предками совершенно забывают о потомках. Одни из них покупают себе пергамента в твердой уверенности, что если у них есть пергамент, так есть и древний предок знаменитого рода. Другие уверяют, что родичи их приплыли в Америку на первом корабле. Третьи мчатся в Европу в поисках лордов и виконтов. Четвертые, наконец - и это самое опасное, - питают слабость к свергнутым политическим деятелям, изгнанникам своих народов. Особенно повинны в этом наши отечественные миллиардеры, предпочитающие тратить американские доллары не на благоденствие американцев, а на поддержку шатающихся тронов, сползающих эполет и падающих портфелей. Изгнанники своих родин обещают нам все что угодно, лишь бы наполнить карман всемогущим долларом, а в действительности только подводят нас и выставляют Америку в смешном виде. Не лишнее будет, джентльмены, узнать, как обстоит дело с этими изгнанниками в медицине. Наш знаменитый авторитет - почетный член Бостонского университета доктор Лепсиус, только что вернувшийся с научного конгресса, дал нам разъяснения о своем открытии, сделанном во время лечения экс-президентов и экс-генералов. Будучи строго медицинским, оно затруднительно для понимания, но маститый ученый не отказал нам в его популяризации. "Дело идет, - так выразился он в разговоре с нашим сотрудником, - о констатировании вертебра бестиалиа в процессум спинозум у креатура хумана". Иначе говоря, леди и джентльмены, ставленники наших миллиардеров обречены в самом ближайшем будущем прыгать на четвереньках и кушать не сидя за столом, а, можно сказать, лакая из блюдец. Мало этого: упомянутая болезнь заразительна и для самих миллиардеров! Но молчание об этом!! Спрашиваю вас: допустимо ли на подобного рода людей тратить американские доллары? Нет и нет, джентльмены! Долой экс-побирушек! Прочь экс-троны и экс-титулы! Туда же епископов и кардиналов! Пергамент изъять из частного обращения и распределить между гастрономическими магазинами Соединенных Штатов для строго торговых целей! Такова воля миллионной толпы избирателей!" Сетто прочитал газету и встал с места. - Жена! - крикнул он прерывающимся голосом. - Жена! Жена! Жена! Хозяйка "Патрицианы" прибежала на его зов как была, в кухонном переднике и с помидором в руке. - Жена! - произнес Сетто торжественным тоном. - Зови зурначей, бей в ладоши, ходи вокруг меня с музыкой. Сетто из Диарбекира - большой человек! Он получил свой полный процент: сто на пятьдесят! ЭПИЛОГ А в Миддльтоуне, на деревообделочном, работа кипит как ни в чем не бывало. Белокурый гигант ловко орудует рубанком, отряхивая с лица капли пота. Фартук его раздувается, стружки взлетают тучей, а голос гиганта весело выводит знакомую песенку: Клеим, строгаем, точим, Вам женихов пророчим, Дочери рук рабочих, Вещи-красотки! Сядьте в кварталы вражьи, Станьте в дома на страже, Банки и бельэтажи - Ваши высоты! - Слушай-ка, Джим Доллар, - сказал Микаэль Тингсмастер, остановив рубанок и глядя на меня широкими голубыми глазами, - ты малость приукрасил всю эту историю. Ребята сильно ворчат на тебя, что ты выдал наши секреты раньше времени. - А разве это худо, Мик? - пробормотал я в ответ. - Мое дело - описывать, а ваше дело - орудовать. Веселые знакомые лица обступили нас гурьбой. Тут были сероглазый Лори, солидный Виллингс, длинноносый Нэд с веселой, вилявшей хвостом Бьюти. Тут был старичина Сорроу с трубкой в зубах. Биск, Том и Ван-Гоп заглянули в мастерскую ради сегодняшнего дня. И даже Карло-ямаец и кой-кто из ребят с обойной фабрики в Биндорфе, наконец-то присоединившейся к союзу Месс-Менд, сунули нос в двери. - Ладно, помалкивай! - заорали они, надавав мне дружеских тумаков. - Прикуси свой бабий язык насчет всего дальнейшего! И мастерская, как один человек, затянула песенку Мика: На кулачьих кадушках, Генераловых пушках, Драгоценных игрушках - Всюду наше клеймо. За мозоли отцовы, За нужду да оковы Мстит без лишнего слова Созданье само! Джим Доллар Написано в ноябре - январе 1923-1924 года в Петрограде. Переработано в июле - августе 1954 года в Кратове. КАК Я ПИСАЛА "МЕСС-МЕНД" 1. Открываю секрет производства Когда "Месс-Менд" начал выходить еженедельными выпусками в 1924 году, никто не знал его автора. Многие думали, что под Джимом Долларом скрывается тот или иной советский писатель или группа писателей. Называли Алексея Толстого, Эренбурга, тогдашних молодых ленинградцев Слонимского, Никитина. Когда кто-то назвал и мое имя, раздались голоса. "Да разве Шагинян напишет такую вздорную штуку, как "Месс-Менд"!" или: "Ну разве сможет Шагинян сделать такую веселую вещь, как "Месс-Менд"!" Я писала в то время в газеты серьезные статьи и редактировала Бальзака и Коллинза... И меня считали писательницей скучной и солидной. Как ни жаль было открывать псевдоним, но пришлось это сделать. В специальной книжке, выпущенной Кинопечатью и приуроченной к появлению "Месс-Менд" на экране, я тогда писала: "Вздорный или веселый, может быть, то и другое, а может, еще и третье впридачу, но "Месс-Менд" изобретен, выдуман и написан только мной, и ни одна живая душа, кроме меня, не вписала в него ни единого слова и не принимала в его создании ни малейшего участия, за вычетом трех лиц: 1. Моей дочки Мирэли. 2. Моей сестры Лины. 3. Моего мужа Джима. Участие их выразилось в следующем: Дочь Мирэль (тогда пяти лет) потребовала, чтобы в книге непременно была ученая собака. Отсюда - Бьюти. Сестра Лина, встревоженная судьбой шотландца Биска, умоляла оставить его в живых. Отсюда - спасение Биска. Муж Джим, большой патриот и крестный отец Джима Доллара, возмутился: неужели в книге не будет армянина? Я ответила: "Выставь кандидатуру". Он выставил: "Сетто из Диарбекира"; Отсюда - Сетто из Диарбекира. Тремя этими уступками и ограничилось допущение чужого творчества