Роджера Мэннерса, красный нарком просвещения писал: "Нам было бы приятнее, может быть, чтобы этот величайший в мире писатель был не из аристократии, а из низов... Но приходится признать, что Шекспир и Рэтленд, по-видимому, одно и то же лицо"33. Анализируя "Юлия Цезаря" и "Кориолана", Луначарский отмечал в них следы сочувствия автора взглядам проэссексовской феодально-аристократической фронды. С этими замечаниями Луначарского можно согласиться и сегодня, ибо, независимо от очередности создания "римских" драм, в них определенно нашли свое отражение проблематика эссексовского бунта, оценки (или позднейшие переоценки) его вождя и окружения, атмосфера споров и чаяний участников плохо продуманного выступления. Впоследствии Луначарский, подвергавшийся идеологическим нападкам и вытесняемый из кремлевского ареопага (хотя он и успел умереть своей смертью), от публичной поддержки рэтлендианской гипотезы отказался, но свою статью "Шекспир и его век" в позднейших переизданиях оставил почти без изменений. Идеологическое табу В 30-х годах в советском шекспироведении произошел пересмотр отношения к нестратфордианским гипотезам. Здесь сыграло роль как ослабление позиций Луначарского в Кремле, так и появление на Западе новых нестратфордианских гипотез (дербианской и оксфордианской) и новых направлений в английском академическом шекспироведении (школа Флея - Робертсона), отрицавших - на основании анализа текстов - единоличное авторство Шекспира и отводивших ему главным образом роль литературного правщика чужих текстов. Не могло не оказать влияние и резко отрицательное отношение ведущего английского ученого Э.Чемберса ко всем этим (и нестратфордианским и стратфордианским) новациям. Оказалось, что до окончательного, признаваемого всеми решения проблемы шекспировской личности и шекспировского авторства на Западе еще далеко, а значит, и для "официального" пересмотра (а какой другой мог быть тогда в сфере, относящейся к идеологической) у нас традиционных, пусть даже сомнительных, но все же освященных временем верований необходимости - тем более срочности - не было. Сегодня можно заметить, что "официальные" взгляды по подобным специальным проблемам вообще вряд ли желательны. Это дело науки... Известный тогда литературовед И.А. Аксенов в биографическом очерке о Шекспире в Большой Советской Энциклопедии писал в 1932 году о нестратфордианских гипотезах: "Все эти гипотезы представляют собой занимательное и остроумное чтение, входя в состав литературы "исторических загадок". Решения вопроса об авторе текстов они не дают и дать не могут". Сам Аксенов в основном придерживался популярных в то время на Западе взглядов школы Флея - Робертсона и в книге "Шекспир" (1937 - издана посмертно) так сформулировал свои (и их) взгляды на роль Шекспира в создании носящих его имя пьес: "Его работа была театральной прежде всего. Сам от себя он писал немного... Шекспировский театр не является делом одного лица. Он составной. В основе... лежит старый текст... Степень обработки его Шекспиром и его сотрудниками повышается до 1608 года, после чего участие Шекспира в работе над самим текстом ослабевает"34. Как видим, ученые этой школы констатировали, что шекспировские тексты написаны не одной рукой, хотя многие из них и носят следы вторичной доработки; однако эти ученые не затрагивали вопрос о личности Шекспира и тем более не посягали на стратфордский культ. Некоторые отголоски споров о "шекспировском вопросе" еще слышались в начале 1930-х годов, но уже довольно приглушенно. В книге тогдашнего плодовитого литературного критика П. Когана говорится о "таинственном авторе, имени которого до сих пор с полной точностью не может установить наука, несмотря на все колоссальные усилия ученых". Коган называет "основательными" доводы сторонников рэтлендианской гипотезы, но определенно уже не высказывается в ее пользу. Однако он все-таки пишет (не забывая о марксистской терминологии): "...кто бы ни был автором шекспировских произведений, они вышли из английской аристократической среды и при том из той группы аристократов, которая своеобразно переживала всю сложность исторического процесса, приведшего к возвышению буржуазии и к упадку феодального дворянства"35. Воспользовавшись ослаблением позиций Луначарского, консервативно (то есть традиционно) настроенные советские шекспироведы вскоре заставили своих оппонентов (включая самого Луначарского) замолчать, пустив в ход не только доводы фактического порядка, но и обычные приемы идеологического отлучения. Основные положения о неприемлемости для советского шекспироведения всех вообще нетрадиционных - нестратфордианских - гипотез были сформулированы А.А. Смирновым в его предисловии к изданию пьесы М. Жижмора "Шекспир. (Маска Рэтленда)" (1932). Название пьесы, не отличавшейся особыми художественными достоинствами, раскрывало ее содержание, но предисловие профессора Смирнова содержало полное отвержение любой критики традиционных представлений о личности Шекспира (сама пьеса, очевидно, писалась за несколько лет до издания). Смирнов обвинял нестратфордианцев (он называл их антишекспиристами) в том, что они исходят из "упрощенных позиций старого биографического метода истории литературы" - то есть немарксистского, внеклассового - и потому их версии методологически порочны и антинаучны. Далее Смирнов утверждал, что "сама фактическая база антишекспировских версий слаба, так как обличает недостаточное знакомство их авторов с литературными условиями эпохи... В отношении рукописей и скудной биографии судьба Шекспира ничем не отличается от судьбы подавляющего большинства драматургов той эпохи, когда драмы, написанные для сцены, считались жанром весьма низкопробным". Утверждения Смирнова неверны, ибо от каждого драматурга и поэта той эпохи дошли или рукописи, или письма, дневниковые записи о них их современников, свидетельствующие, что они действительно были писателями. Биография Уильяма Шакспера - отнюдь не скудная: по количеству фактов она превосходит большинство биографий его современников. Вот только о том, что этот человек, от которого не осталось ни клочка бумаги, написанного его рукой, никакого подтверждения, что он владел хотя бы элементарной грамотой, - что этот человек (не Шекспир, а Шакспер!) был или даже мог быть писателем, поэтом, драматургом - таких фактов нет. Зато фактов, противоречащих такому допущению, - множество. Смирнов утверждал (оставляя позади даже самых консервативных британских шекспироведов), что малограмотность актера (Шакспера) ничем не доказывается, а универсальность знаний автора (Шекспира) якобы чрезвычайно преувеличивается. "Вся его ученость... покрывается десятком популярных "энциклопедических" книжек полуобразовательного, полуразвлекательного характера, весьма распространенных в ту эпоху". И такое писалось, когда уже давно были опубликованы - и общеизвестны - результаты многочисленных исследований, показавших высочайшую эрудицию Шекспира, использование им множества самых серьезных, авторитетных источников на различных языках... Но кроме аргументов фактического порядка, которые все-таки могли быть предметом дискуссии, Смирнов жестко формулирует в этой статье тезис об "идеологической враждебности" всех нестратфордианских гипотез: "Подводя итоги всем этим "теориям", мы должны решительно подчеркнуть то, что делает их не только неприемлемыми для нас, но и идеологически враждебными". Здесь указываются два пункта. Первое - "построение на базе антинаучного психолого-биографического метода в манере Брандеса, стремившегося объяснять все содержание творчества писателя (вплоть до отдельных его образов) узколичными обстоятельствами его жизни, интимными его переживаниями и впечатлениями... Вторая черта - господствующая в антишекспировской литературе аристократическая тенденция (не случайно все серьезные кандидаты в Шекспиры - титулованные лица)". И Смирнов заключает: "Думаем, что этих двух моментов достаточно, чтобы признать проникновение "Рэтлендской гипотезы" в нашу учебную литературу досадным недоразумением. Вообще же, весь этот долгий и запутанный спор по поводу шекспировского авторства представляет лишь анекдотический интерес и не имеет ничего общего с научным изучением творчества Шекспира. Нам важно не имя автора и не бытовая личность его, а классовый субъект тех 34 пьес, которые, - надо полагать, с достаточным основанием, - современники и потомство приписывали Вильяму Шекспиру"36. В дальнейшем аргументы, приведенные Смирновым в 1932 году, стали рассматриваться как "руководящие", переходили с незначительными изменениями в статьи и диссертации шекспироведов следующих поколений. Сегодня, однако, мы можем отметить, что "фактическая база" этой аргументации весьма и весьма слабая, а существо проблемы, причины ее возникновения подменяются обвинениями в адрес некоего одиозного "психолого-биографического метода в манере Брандеса"; кстати, сам Георг Брандес никогда никаких сомнений в истинности стратфордианской традиции не высказывал. Впрочем, поскольку Смирнова не интересовало ни имя автора, ни его "бытовая личность", а только "классовый субъект", вся напряженная многолетняя дискуссия вокруг "шекспировского вопроса" имела в его глазах лишь анекдотический характер. Что же касается вердикта об идеологической неприемлемости "для нас" всех нестратфордианских сомнений и гипотез, то в специфических условиях 30-х годов такое предупреждение звучало достаточно зловеще, и его поняли. Конечно, проблемы шекспироведения не сводятся лишь к вопросу о личности Шекспира, но и пренебрежение этим вопросом, слепое следование традиции несовместимо с подлинно научным изучением творчества Великого Барда. Если вопрос этот не запутывать безмерным теоретизированием, то задача, стоящая перед исследователями ясна: создание научно-полноценной биографии Шекспира, дающей удовлетворительное объяснение многочисленным несоответствиям и устраняющей поразительное противоречие, лежащее в основе традиционных представлений. И если в конце концов будет установлено что Великий Бард был аристократом по происхождению и воспитанию (а многое говорит именно за это), то такой факт окажется не более реакционным, чем аристократическое происхождение Байрона, Пушкина, Лермонтова, многих других гениальных писателей. Ведь именно их дворянство, их независимое положение и дали им возможность с детства приобщиться к сокровищнице мировой культуры, развить до высочайшей степени свои природные способности. Дискуссия должна сосредоточиваться не на каких-то теоретических, тем более - идеологических - постулатах, а на конкретных биографических и литературных фактах, требующих объективного, то есть беспристрастного, научно-исторического подхода и исследований. Некритическая же вера в предания и традиции характерна для донаучной истории, в том числе и истории литературы. Научно-исторические исследования и дискуссии не только не мешают, но, наоборот, - стимулируют и углубляют процессы изучения шекспировского наследия. Это полезно повторить и сегодня, спустя шестьдесят лет после смирновского "отлучения" нестратфордианцев, ибо сторонники подобного обращения с оппонентами - пусть и под соусом других "идеологий" - отнюдь не перевелись как у нас, так и на Западе. Шекспиру - кто бы он ни был - изучение (в том числе и критическое) биографических проблем не опасно - его великие творения навсегда останутся достоянием человечества; не опасны и неизбежные в таком сложном процессе издержки - мыльные пузыри рано или поздно лопаются, а серьезные исследования и гипотезы обогащают научную сокровищницу, приближают нас к истине. ...Однако идеологическое табу сработало: в 30-е годы из нашей научной литературы исчезли дискуссионные выступления по "шекспировскому вопросу", проблема не изучалась даже в гуманитарных вузах, вопрос считался "закрытым". В дальнейшем это отразилось в преобладании театроведческого и литературно-критического, теоретического подхода к Шекспиру. И хотя в этой области появились интересные и ценные работы, а в театре и кино осуществлен ряд талантливых новаторских постановок, была заметна утрата вкуса к конкретным исследованиям историко-биографического характера - это как бы считалось прерогативой западных ученых-шекспироведов. Наши шекспироведы научились - подобно некоторым своим западным коллегам, хотя и под более жестким давлением, - писать о Шекспире и его произведениях, не выходя при этом за пределы стратфордианских представлений о его личности. Но подрастали новые поколения, читали Шекспира, и у них тоже появлялись недоумения и сомнения. Кое-что доходило и с Запада, где дискуссия продолжалась. Поэтому время от времени, в порядке профилактики, для широкой публики давались разъяснения в духе аргументов А.А. Смирнова. Так, в начале 1960-х годов, накануне юбилейных торжеств - четырехсотлетия Шекспира - появились статьи, в которых повторялся тезис о идеологической неприемлемости "для нас" всех нестратфордианских гипотез, об их аристократически-снобистском происхождении, о том, что "антишекспиристов", мол, совершенно не интересует эстетический аспект шекспировского наследия. "Антишекспиристы" также обвиняются в том, что они видят в Шекспире только писателя, тогда как он был прежде всего деятелем театра. Последний аргумент встречается довольно часто, поэтому на нем можно немного задержаться. Безусловно, не следует игнорировать ни драматургическое наследие Шекспира, ни поэтическое (а о том, что он был не только драматург, но и утонченный поэт, Бард, забывают гораздо чаще). Довод, что Шекспир был прежде всего деятелем театра, сопровождается и заявлением, что шекспировские пьесы мог написать только актер, хорошо знавший театр; утверждение явно натянутое и даже наивное. Конечно, человек (если это везде один человек), написавший эти пьесы, знал и глубоко любил театр. Но делать отсюда вывод, что так знать театр мог только актер-профессионал, особенно учитывая несложность сцены в тогдашних публичных (и домашних) театрах, - никак нельзя. И вообще, многие ли из великих драматургов, прекрасно знавших театр - и гораздо более сложный технически, - были при этом профессиональными актерами? Довод этот, вероятно, не случайно повторяется довольно часто, несмотря на его натянутость и наивность. Ведь сегодня, как и завтра, Шекспир живет и будет жить прежде всего на подмостках и экранах, и люди, размышляющие и работающие над его пьесами и образами его героев, - это прежде всего люди театра - режиссеры, актеры, театральные и кино-критики; к ним, надо полагать, и направлен этот - могущий кому-то показаться лестным - довод. Но кроме несостоятельности этого довода как такового можно еще раз подчеркнуть, что никому не известно, какие роли играл на сцене Уильям Шакспер и играл ли вообще. Он был в составе актерской труппы, был одним из главных ее пайщиков - и это все, что можно сказать определенно и доказательно о его роли в театре, о его "профессиональном актерстве". Вполне вероятно, конечно, что он вместе с другими членами труппы участвовал в массовых сценах или даже исполнял какие-то эпизодические роли, но основные его функции в театре, как и его друзей Хеминга и Кондела, были не артистические, а хозяйственные - выживать тогда актерским труппам было непросто. Стратфордианцы утверждают, что основной обязанностью Шакспера в труппе было создание новых и переделка старых пьес - это, мол, и был его вклад в общее дело. Нестратфордианцы такое утверждение отвергают по уже известным нам основаниям, считая, что малограмотный человек никаких пьес или поэм не писал и писать не мог; но некоторые предполагают, что в ряде случаев пьесы действительно попадали в труппу через него, и он таким образом выполнял какую-то посредническую функцию между подлинным автором (или кем-то из его окружения) и труппой, что и послужило основой для его быстрого обогащения. За это говорят факты о какой-то его близости к Пембрукам и Рэтлендам. Но в любом случае нельзя вычитывать из шекспировских пьес сообщение о том, что их автором мог быть только профессиональный актер, ибо для этого придется игнорировать и характер елизаветинского театра, и роль Шакспера в его труппе, и весь опыт мировой драматургии в лице ее наиболее выдающихся представителей - от Софокла до Бернарда Шоу - и подавляющей части сегодняшних драматургов. Идеологическое табу довлело над нашим шекспироведением почти шесть десятилетий и, конечно, не могло не принести вреда развитию этой науки - в вопросах, связанных с личностью Великого Барда произошло определенное упрощение и окостенение взглядов и аргументов. Нарушителей табу, правда, к следователям не вызывали, но и печатать их опусы не было принято; для воспитательной работы с наиболее упорными "еретиками" еще сравнительно недавно ревнители чистоты советского шекспироведения пытались все-таки привлечь партийные органы... Прекращение цензуры, свобода слова привели к появлению у нас информации о Великом споре, над которым больше не довлеет идеологическое отлучение. Стали появляться пересказы некоторых гипотез и догадок прошлого, не всегда обремененные научной аргументацией, телевидение показало фильм о "шекспировском вопросе", поставленный американскими оксфордианцами, пропагандирующими свою гипотезу. Все это создает условия для нормальной научной дискуссии, хотя сомнения в том, что в стратфордской церкви св. Троицы действительно покоятся останки автора "Гамлета", продолжают рассматриваться многими как рецидив исторической неблагодарности потомков по отношению к Великому Барду, а не как этап на пути научного постижения истины о нем. Но идеологическое табу, слава Богу, осталось позади в непростой истории русского шекспироведения. Дискуссия усложняется. Новые кандидаты, новые эволюции неуловимого образа На Западе все это время дискуссия продолжалась. Серьезная научная полемика вокруг рэтлендианской гипотезы не успела еще развернуться в Англии, когда началась первая мировая война, а в 1918 году французский ученый А. Лефран опубликовал книгу, в которой доказывал что под маской-псевдонимом "Уильям Шекспир" скрывался Уильям Стэнли, 6-й граф Дерби (1561-1642); предположения об этом высказывались и раньше. Старший брат Уильяма Стэнли, Фердинандо (лорд Стрендж), содержал актерскую труппу, в которой, как считают некоторые, и начал свою карьеру Уильям Шакспер. Известно, что Фердинандо писал стихи и был воспет Эдмундом Спенсером под именем Аминта. Неожиданная смерть в 1594 году старшего брата сделала Уильяма Стэнли графом Дерби. Он был женат на дочери графа Оксфорда, входил в число приближенных Эссекса, но участия в его мятеже не принял и избежал кары. Имеется свидетельство (письмо испанского агента от 1599 года) о том, что Дерби "занят писанием комедий для публичных театров". Инициалы "W.S." (Уильям Стэнли) совпадают с инициалами, которыми были подписаны некоторые шекспировские издания. Известный разговор королевы Елизаветы с хранителем архива Ломбардом, когда королева, имея в виду автора "Ричарда II", сказала: "Кто готов забыть Бога, забудет и своих благодетелей", также, по мнению дербианцев, относится к Уильяму Стэнли и подтверждает, что трагедия "Ричард II" написана им. Театр, устроенный ремесленниками в "Сне в летнюю ночь", напоминает народные представления, устраивавшиеся в городе Честере, покровителем которого были графы Дерби. Дербианской гипотезе, содержащей ряд интересных догадок и исследующей некоторые - в любом случае важные - факты и обстоятельства, до этого обойденные вниманием, недостает более определенных доказательств. Как и в случае с Бэконом, дербианцам трудно объяснить выход в свет шекспировского Великого фолио - явно посмертного - в 1623 году, когда Дерби был еще жив и здоров. Какая-то связь Дерби с "шекспировской тайной" вполне вероятна, но здесь необходимы дополнительные конкретные исследования. Имеет, вероятно, Дерби отношение и к появлению честеровского сборника. Урсула, жена Джона Солсбэри, памяти которого (якобы) посвящен сборник, была сводной сестрой Уильяма Стэнли, графа Дерби (она появилась от внебрачной связи его отца); Дерби нередко посещал эту семью и был в курсе их дел и занятий. О честеровском сборнике он мог знать. В 1920 году английский профессор Томас Луни опубликовал, приняв предварительно особые меры предосторожности, результаты своих длительных исследований проблемы шекспировского авторства37. Изучая "Венецианского купца", Луни пришел к твердому убеждению, что автором пьесы мог быть только человек, который знал Италию не по чужим рассказам и книгам, а по личным впечатлениям, то есть Уильям Шекспир был в Италии. Изучение других произведений Шекспира укрепило его сомнения в истинности стратфордского евангелия. В поисках действительного автора Луни тщательно изучал литературу елизаветинской Англии. Поэзия Эдуарда де Вера, графа Оксфорда чьи стихи несколько раз публиковались под его собственным именем), привлекла внимание Луни сходством с "Венерой и Адонисом". Статья о графе Оксфорде, написанная Сидни Ли для Национального биографического словаря, рисовала образ человека, соответствующего представлению об авторе шекспировских произведений, которое к тому времени сложилось у Луни. Так Томас Луни подошел к идентификации Уильяма Шекспира с Эдуардом де Вером, 17-м графом Оксфордом (1550-1604). К первоначальным доводам добавились и другие. Оксфорд был близок к королевскому двору, он был зятем всесильного лорда Берли, черты которого исследователи-шекспироведы видят в образе Полония; это объясняло хорошее знание Шекспиром мира дворцовых тайн и интриг, мира власти. Гербовый щит Оксфорда венчало изображение льва, потрясающего сломанным копьем. В 1578 году Гэбриэл Харви в своем выступлении в Кембриджском университете превозносит литературные успехи графа, но просит его отложить на время перо и обратить свои таланты и мужество на защиту Англии от ее врагов. При этом Харви употребляет латинское выражение: "Vultus tela vibrat" - "Облик потрясающего копьем", что по-английски звучит как "Shake-speare" - Шекспир. Луни приводит также свидетельство Ф. Мереза (1598) о том, что граф Оксфорд относится к лучшим английским авторам комедий; многие писатели посвящали ему свои книги, Джон Лили и Энтони Манди были его секретарями; он покровительствовал нескольким актерским труппам. Егo активное участие в литературной и театральной жизни елизаветинской Англии, таким образом, не вызывает сомнений. В начале своей книги Луни, как и основатели других нестратфордианских гипотез, подвергает резкой критике традиционные биографии Шекспира, подчеркивая их несоответствия и противоречия. Тщательно изучив все шекспировское творческое наследие, Луни обрисовал главные черты, присущие подлинному автору, подлинному Шекспиру, нашедшие явное отражение в его произведениях: - гениальность, творческая зрелость, - эксцентричность, склонность к таинственности, - необыкновенная чувствительность, - высоко развитый литературный вкус, превосходное знание драмы, - глубокая образованность (классическое образование того времени - ни в коем случае не самоучка!). Кроме этих главных черт Луни сформулировал и "специальные характеристики" Шекспира, также проявившиеся в его произведениях: - принадлежность к кругу высшей аристократии, - сочувствие сторонникам Ланкастеров в войне Алой и Белой розы, - любовь к Италии и знание ее, - хорошее знание многих видов спорта и развлечений, доступных только самым знатным и богатым лендлордам, в том числе редкой и дорогой соколиной охоты, - знание музыки и любовь к ней, - неуверенность, сомнения там, где дело касается женщин, - человек, далекий от меркантилизма, щедрый и великодушный, - вероятно, доброжелательно относившийся к католицизму, но в общем державшийся в стороне от религиозных конфликтов и споров своего времени. Всем этим главным чертам и специальным характеристикам Шекспира, по мнению Луни, граф Оксфорд полностью соответствовал. Сегодня я могу с этими тестами - отпечатками личности Шекспира в его произведениях - согласиться (хотя и не считаю их полными и исчерпывающими), но хотелось бы заметить, что им соответствует не только Оксфорд, но и некоторые другие современники Шекспира, в первую очередь - и в большей степени - Рэтленд. Особенно это относится к таким "чертам и характеристикам", как склонность к таинственности и неуверенность в отношениях с женщинами. Оксфорд, как мы видим, иногда печатался под собственным именем, не скрывал своего покровительства писателям и актерским труппам. Рэтленд такую деятельность тщательно скрывал, в последнее десятилетие вообще не разрешал писателям и поэтам называть его имя (демонстративный обрыв Джонсоном стихотворения XII в "Лесе" подтверждает это). Необходимо отметить и такой потрясающей факт, как тайные похороны Рэтленда и его жены. Что касается женщин... Оксфорд имел семью, законных детей, любовниц и детей от них - непохоже, чтобы он чувствовал себя неуверенно с женщинами. А вот Рэтленд состоял в странном браке, который до конца его жизни оставался платоническим, - это прямо подтверждено Беном Джонсоном и Фрэнсисом Бомонтом, а также - как мы теперь знаем - честеровским сборником. Странный брак Рэтленда и прямой намек Бомонта на его неспособность - или нежелание - выполнять супружеские обязанности (каковы бы ни были тому причины), несравненно более соответствуют шекспировской "неуверенности там, где дело касается женщин", чем семейная жизнь, дети, внуки и любовные связи Оксфорда. Но эти замечания я делаю здесь между прочим, ибо не уверен, что Луни изучал биографию Рэтленда и его спутницы жизни. Наверное, правильно было бы выделить отдельной "главной чертой" не имеющий равных словарь Шекспира, говорящий в пользу участия в его творениях и "других перьев"; такой тест был бы весьма полезен в исследованиях тайны шекспировского псевдонима. Луни опубликовал также томик поэм и стихотворений Оксфорда, в котором оказались, однако, произведения, принадлежащие перу и неизвестных авторов, и таких известных, как У. Рэли, Ф. Гревил, Р. Барнфилд. В 1922 году Б.Р. Уорд основал в Англии специальное шекспировское общество, чьей задачей было "бороться со стратфордской ортодоксией путем применения к проблеме шекспировского авторства принципов научно-исторического критицизма". Его сын, Б.М. Уорд в 1928 году опубликовал подробную биографию Оксфорда; он допускал, что в ряде случаев имело место сотрудничество Оксфорда и Дерби. Оксфордианская гипотеза получила в Англии и США довольно широкое распространение; в настоящее время к ней примыкает там большинство нестратфордианцев, так что в Англии и США всякий, кто не разделяет традиционных представлений о личности Великого Барда, чуть ли не автоматически именуется оксфордианцем. Многое сделал для пропаганды этой гипотезы американский писатель Чарлтон Огбурн; в 1984 году он выпустил свой главный труд - "Таинственный Уильям Шекспир"38 - настоящую энциклопедию оксфордианцев. Сравнительно недавно (1987- 1988) оксфордианцам удалось организовать на самом высоком уровне судебные (игровые, но с соблюдением всех внешних атрибутов юридических процедур) разбирательства "претензий" графа Оксфорда на авторство шекспировских пьес. Эти процессы в Вашингтоне и Лондоне снова привлекли внимание широкой публики к "шекспировскому вопросу", хотя высокие судьи (среди которых были члены Верховных Судов обеих стран) и не признали доводы адвокатов Оксфорда о его авторстве достаточно убедительными. Слабым местом оксфордианской гипотезы является как отсутствие прямых доказательств авторства Оксфорда (например, рукописей, но, как мы знаем, ими не располагают и сторонники стратфордского Шакспера), так и - особенно - очень ранняя дата смерти Оксфорда - 1604 год, тогда как значительная часть шекспировских пьес была явно создана позднее. Оксфордианцам приходится предполагать, что пьесы, появившиеся после этого времени, созданы до 1604 года, но публиковались позже, хотя содержащиеся в них аллюзии на события 1605-1610 годов определенно говорят против такого допущения. Предпринимались попытки отождествлять ставившиеся различными актерскими труппами в 1576-1590 годах пьесы с шекспировскими ("Тимон Афинский", "Тит Андроник", "Цимбелин"), чтобы сблизить их датировку с годами жизни Оксфорда. Не находят убедительного объяснения в оксфордианской гипотезе такие важные факты, как посвящение Великого фолио 1623 года Пембруку и Монтгомери и активное участие в издании Бена Джонсона. Последние годы много споров среди оксфордианцев вызвало поддержанное некоторыми из них предположение, что Оксфорд одно время был не только фаворитом, но и любовником королевы Елизаветы и что тайным плодом их связи был Саутгемптон. Доказать реальность всех этих построений их авторам - за отсутствием документальных подтверждений - не удалось, решения "шекспировского вопроса" они не продвинули, но работу защитникам стратфордианского культа, несомненно, облегчили. В оксфордианской гипотезе ее вводная часть - критический разбор стратфордианского биографического канона с использованием всех ставших теперь известными фактов об Уильяме Шакспере из Стратфорда - гораздо убедительнее, чем доводы в пользу авторства Оксфорда. Однако изучение биографии Оксфорда, как и других "претендентов", их связей с литературой и театром, безусловно способствует накоплению знаний о шекспировской эпохе. Кроме Бэкона, Рэтленда, Дерби, Оксфорда в нашем веке в качестве "претендентов" на авторство были названы граф Эссекс, Уолтер Рэли, Роберт Сесил, ряд других известных деятелей и литераторов елизаветинско-якобианской Англии, включая самих монархов - королеву Елизавету I и короля Иакова I. В 50-е годы получила распространение и известность гипотеза о том, что за псевдонимом "Потрясающий Копьем" скрывался выдающийся драматург Кристофер Марло, в последних произведениях которого много общего в творческой манере и языке с шекспировскими хрониками. Прекращение творчества Марло, его убийство в 1593 году совпадает с началом творческой деятельности Шекспира. В обстоятельствах убийства Марло, ставших известными не так давно, много странного и двусмысленного. Сам молодой поэт и драматург, бунтарский характер и вольнодумство которого были известны, в то же время, оказывается, выполнял какие-то тайные поручения руководителя елизаветинской разведки Уолсингема. Американец Калвин Гоффман высказал сомнение в том, что Марло действительно был убит 30 мая 1593 года. В своей книге "Человек, который был Шекспиром" (1955)39 Гоффман утверждал, что в Дептфорде убили не Марло, а неизвестного человека, сам же драматург после мнимого убийства якобы скрывался в имении Уолсингема и через него (или через его кузена) передавал актерским труппам и издателям свои произведения, печатавшиеся под псевдонимом "Уильям Шекспир". В 1956 году Гоффман предпринял раскопки склепа Уолсингемов, где надеялся (по неясным для меня соображениям) найти рукописи Марло. Как и следовало ожидать, в склепе никаких рукописей не обнаружили. Другие сторонники этой гипотезы высказывали предположение, что живший после 1593 года под чужим именем Кристофер Марло был связан с кругом графини Мэри Сидни - Пембрук и с самим королем Иаковом. Очевидно, что из действительно странных обстоятельств убийства Марло и близости даты убийства ко времени появления в литературе имени Уильяма Шекспира, а также из того общего, что есть в первых шекспировских хрониках и последних пьесах Марло, Гоффманом были созданы слишком далеко идущие версии, не подкрепленные фактами. Очень многие ученые в разное время высказывали мнение (и я согласен с ними), что первые исторические хроники Шекспира, особенно три части "Генриха VI", являются разной степени переделками материала, оставшегося после Марло, Грина, Пиля или кого-то еще из "университетских умов". Что касается всего остального - фиктивного убийства Кристофера Марло, его "посмертной" жизни, творчества под именем Уильяма Шекспира и т.п., - то эти интересные версии не могут рассматриваться как научные гипотезы: это - домыслы. Кроме нестратфордианских гипотез, отстаивающих того или иного - отдельного - кандидата, были высказаны предположения о групповом авторстве. Еще Делия Бэкон в прошлом веке приводила кроме Фрэнсиса Бэкона имена Рэли и Спенсера. В 1925 году Мускат называл в качестве возможных соавторов Бэкона, Оксфорда, графа и графиню Рэтленд. Г. Слэтер (1931) доказывал40, что имеются свидетельства в пользу частичного авторства Марло ("Генрих VI"), Бэкона ("Ричард II" и "Ричард III"), Дерби ("Бесплодные усилия любви", "Сон в летнюю ночь"), Оксфорда ("Гамлет"), Мэри Сидни - Пембрук ("Как вам это понравится"), Рэли и Рэтленда. Основной фигурой в таком созвездии Слэтер, следуя в этом вопросе за Томасом Луни, считал графа Оксфорда. Конкретных исследований по этим предположениям проведено, однако, недостаточно. Сторонники нестратфордианских гипотез о групповом авторстве опираются на поражающий своим объемом активный лексикон Шекспира - таким лексиконом не мог обладать один человек, как бы гениален и образован он ни был. Кроме того, в некоторых пьесах явно чувствуется другая рука - с этим согласны и большинство стратфордианцев, разногласия между ними касаются лишь количества таких произведений и характера сотрудничества Шекспира с другими авторами в каждом отдельном случае. Д.М. Робертсон и его школа (а у нас - И.А. Аксенов) заходили в признании такого сотрудничества достаточно далеко. Коллективное творчество в различных формах в ту эпоху отнюдь не было редкостью; наиболее известный пример тому - пьеса "Томас Мор", к которой "приложила руку" целая группа опытных драматургов! Ряд нестратфордианцев, не выдвигая собственного кандидата, ограничиваются критикой стратфордских биографий, опираясь на документальные свидетельства об Уильяме Шакспере. Эти исследования, следуя за писавшим в начале нашего века Дж. Гринвудом, доказывая непричастность Шакспера к какому-либо литературному творчеству и явную преднамеренную сотворенность мифа о том, что этот человек якобы был Великим Бардом, в то же время не высказывают предположений относительно того, кто в действительности прятался за такой странной маской. Они считают, что для определенных утверждений в этом смысле необходимо дальнейшее накопление и исследование конкретных фактов, на что может потребоваться немало времени. Объем и характер данной работы, посвященной нескольким таким важнейшим фактам, которые являются ключами к "шекспировской тайне", не позволяют мне подробнее остановиться даже на главных трудах исследователей-нестратфордианцев и их оппонентов - ведь только простое библиографическое перечисление всех относящихся к проблеме личности Шекспира книг и статей занимает целый том41. История Великого спора, вероятно, будет написана уже после его окончательного завершения... Множественность нестратфордианских гипотез и предлагаемых ими кандидатов своеобразно изменила в 20-х годах нашего столетия картину дискуссии вокруг "шекспировского вопроса". Отныне единой - несмотря на несовпадение взглядов по некоторым частным проблемам - и опирающейся на почти четырехвековую традицию, школьные учебники, процветающий культ стратфордских реликвий "официальной" биографической версии стали противостоять разрозненные, спорящие между собой школы и группы нестратфордианцев, отстаивающие каждая "своего" кандидата в Шекспиры. Это, безусловно, облегчает положение их оппонентов, хотя, как уже ясно читателю, в критике традиционных представлений аргументация всех нестратфордианцев в основном совпадает. Совпадает и главный вывод: Шакс-пер не был и не мог быть Великим Бардом. Конечно, за это время наряду с серьезными, научно анализирующими исторические и литературные факты работами появилось немало и легковесных, разоблачительных, рассчитанных на сенсацию, а то и просто пародийных сочинений, полных домыслов и фантазий, еще более запутывающих в глазах широких читательских кругов сложнейшую проблему. Авторы таких сочинений, похоже, мало считаются с тем значением, которое приобрела эта проблема для мирового литературоведения, для всей человеческой культуры. Впрочем, и среди тех, кто, придерживаясь с детства усвоенной традиции, не сомневается в авторстве стратфордского Шакспера, было высказано немало "догадок" подобного сорта. Так, Д. Форбис, отмечая, что сам Шекспир всегда почему-то оказывается вне поля зрения (очевидно, имеется в виду отсутствие фигуры Шакспера среди литераторов его времени, отсутствие какой-либо видимой его связи с шекспировскими творениями), приходит к выводу, что причина такого явления может заключаться в застенчивости, вызванной... алкоголизмом. Сравнительно недавно некоторые английские авторы пытались объяснить "шекспировскую тайну" тем, что Шекспир (то есть Шакспер из Стратфорда) был шпионом, тайным агентом и т.п. Все это уже скорее относится к области литературных развлечений*. ______________ *Вот свежий пример. В газете "Совершенно секретно" (1994, э 9) и "Литературной газете" (1995, э 29) были опубликованы статьи, подписанные Н.Каcтрикиным, в которых утверждается, что Шекспир - это лорд-камергер Хэнсдон (1520- 1596). Никаких убедительных фактов в подтверждение такой идеи (произвольное толкование сонетов не в счет) автор публикации привести, конечно, не может, тем более, что Хэнсдон отличался от других своих современников разве что особым солдафонством, жестокостью и некультурностью. Зато нам рассказывается, как этот лорд нанял "бедного, но трудолюбивого и непьющего (что немаловажно)" актера Шекспира, чтобы тот переписал хэнсдоновские рукописи и выдавал их за свои произведения. А как объяснить, что шекспировское творчество прекратилось только в 1612 году, то есть через шестнадцать лет после смерти престарелого Хэнсдона? Оказывается, очень просто: именно в 1612 году у Шекспира закончились хэнсдоновские черновики, и дело заглохло... И нашлись люди, которые приняли все это всерьез! Публично высказывалось мнение, что в вопросе о личности Шекспира можно сочинять какие угодно версии, "ибо через четыре столетия ни доказать, ни опровергнуть их все равно невозможно". Суждение глубоко ошибочное, свидетельствующее о слабом знакомстве как с историей "шекспировского вопроса", так и с немалыми возможностями современной исторической науки. К тому же четыре столетия - не такой уж большой срок, и Англия XVII века - не первобытная пустыня. Впрочем, пародировать и смеяться можно надо всем, и непростые поиски решения загадки Шекспира не защищены в этом отношении никаким табу. Тем более, что раблезианский смех - один из важных компонентов шекспировской легенды. Сегодня даже профессиональным шекспироведам нелегко ориентироваться во всех деталях многолетнего и многоголосого спора вокруг Шекспира, в огромном клубке фактов и предположений, доводов и контрдоводов, высказанных сотнями участников дискуссии на ее различных этапах. Сегодня проблема шекспировской личности, шекспировского авторства и история дискуссии вокруг него является, без преувеличения, особой дисциплиной, требующей специального изучения; тем более удивительными выглядят попытки попросту отмахнуться от нее, объявив надуманной и нес