, когда их ждет отрада; В него влюблялись с первого же взгляда, И рая весь восторг и волшебство Сулил плененным томный взор его. Прекрасен был и дух его, как тело. Девичья речь, но сколько силы в ней! Мужчинам в спорах он перечил смело И, ласковый, как ветер майских дней, Являлся вихря зимнего страшней. Считали правом юности строптивость, А лжи служила маскою правдивость. Каким красавцем на коне он был! Казалось, конь гордится господином И от него заимствует свой пыл. Они скакали существом единым, Загадку задавая всем мужчинам: Седок ли счастлив на коне таком, Иль счастлив конь под этим седоком. Но каждый спор кончался на решенье, Что меркнет все пред красотой его; Он украшал любое украшенье И сам был совершеннее всего. Могло ль украсить что-нибудь его, Когда сама прекраснее казалась Та красота, что с ним соприкасалась! Во всех вопросах рано искушен, Владея даром слова превосходно, Изведал все глубины знанья он, Мог убедить кого и в чем угодно, Веселье в грусть преображал свободно, А горе в смех и, сам еще дитя, Всех силой слова подчинял шутя. Так властелином стал он над сердцами, Мужчин и женщин обольстив равно, И все служить ему тянулись сами, Во всем, везде с ним были заодно. И не казалось стыдно иль смешно Ловить, предупреждать его желанья, Не дожидаясь просьб иль приказанья. Все жаждали иметь его портрет И каждый день и час им любоваться. Так празднолюбец, видевший весь свет, Запомнить хочет виллу, парк, палаццо, Чтобы чужим богатством наслаждаться Хоть мысленно, хотя б на миг забыв, Что сам богач, подагрик старый, жив. И слова с ним не молвила иная, А думала, что он в нее влюблен. Так я сама пошла в силки, не зная, Как был искусен, хоть и молод он, Какой волшебной силой наделен. Отдав ему цветок, едва созревший, Осталась я как стебель пожелтевший. Но я не уподобилась другим, Его не домогалась я нимало. Нет, защищая честь свою пред ним, Я долго расстоянье соблюдала. Твердил мне опыт: ты не раз видала, Что у него для женщин два лица, Что скуки ради губит он сердца. Ах, но кого чужое учит горе, Кому подскажет боль чужих обид, Что сам он должен испытать их вскоре, И кто грядущий день предотвратит? Чью кровь совет хороший охладит? Ему на миг желанье покорится, Но тем сильнее снова разгорится. Легко ли той, кто страстью сожжена, Учиться в школе опыта чужого, Любить не так, как хочет, - как должна. Пускай рассудка дружеское слово На пропасть указует ей сурово, Пускай грозит бесчестьем горьким ей - Что проку! Сердце разума сильней. Я знала, что жесток он от природы, Что слезы женщин радуют его, Что любит он извилистые ходы, Я видела довольный смех его, Тщеславия мужского торжество, И в письмах, в клятвах с самого начала Я ложь и лицемерье различала. И твердость я хранила много дней, Но все молил он: "Сжалься, дорогая! Внемли страданьям юности моей И не готовь мне гибель, отвергая. Верь, клятв моих не слышала другая, На пир любви я зван был не одной, Но хоть одна приглашена ли мной? Я изменял, но не суди меня. Тому лишь плоть, но не душа виною. Где нет в сердцах взаимного огня, Там быть не может верности. Не скрою, Иных вела к позору связь со мною, Но только тех, которым льстил позор, И не меня, пусть их язвит укор. Я многих знал, но не обрел подруги, Искал - и не нашел у них тепла, Я отдал не одной свои досуги, Но ни одна мне сердце не зажгла. Оно отвергло всех - им нет числа, И над собою, чуждо мукам страстным, Осталось господином полновластным. Взгляни сюда: вот огненный рубин, Вот бледный перл, и оба - дар любовный. В них сходства нет, но их язык один - Отвергнутых причуд язык условный. Цвет, полный крови, или цвет бескровный. Они молчат, но как безмолвный взгляд О всем, что скрыто в сердце, говорят. Верь, все сердца, чей стон слился в моем, Сочувствуя моей глубокой муке, О дорогая, молят об одном: Как друг, навстречу протяни мне руки И без презренья, без холодной скуки К мольбам и клятвам слух свой приклони: Одну лишь правду говорят они". Так он сказал, и взор его поник, К моим глазам прикованный дотоле, А по щекам катился слез родник, Свидетельство терзавшей сердце боли, И рдели розы щек в его рассоле, И, как роса, слезы живой кристалл Их преломленным пламенем блистал. О мой отец! Какая сила скрыта В прозрачной капле, льющейся из глаз! Пред ней смягчится сердце из гранита И лед в груди растает тот же час. Она двоякий отклик будит в нас: Палящий гнев остынет и утихнет, А холод сердца жаркой страстью вспыхнет. Он знал, когда моих коснуться рук: От слез мое сознанье помутилось, Упал покров невинности, и вдруг - Стыд, робость, твердость - все куда-то скрылось. Я вместе с ним слезами разразилась, Но яд к своим он приметал слезам, А сам в моих пил жизненный бальзам. Да, он коварством отточил искусство, Он мог в лице меняться как хотел, Умел изображать любое чувство, То вдруг краснел, то, побледнев как мел. Молил и плакал и я слезах немел, То дерзкий был, то робкий и покорный, И даже падал в обморок притворный. И сердца нет, которое могло бы Сопротивляться красоте того, Чья доброта была лишь маской злобы, В чьих пораженьях крылось торжество, Кто первый отрекался от всего, Что восхвалял, и, похотью пылая, На вид безгрешен был, как житель рая. Так дьявола одел он наготу Покровом красоты необоримым. Неопытность он вовлекал в беду, Невинности являлся херувимом, Чтоб назвала она его любимым. Увы, я пала! Но свидетель бог: Меня бы вновь он одурачить мог! О лицемерных слез его потоки! О лживых слов неотвратимый яд! О сладострастье, красившее щеки! О гибельный для простодушья взгляд! О скрытый целомудрием разврат! У вас ни честь, ни скромность не в почете, Вы в грех само раскаянье влечете!" А.Аникст. Примечание к тексту "Жалоб влюбленной" Поэма впервые напечатана в конце издания "Сонетов" (1609). Э.-К.Чемберс считает авторство Шекспира сомнительным и допускает вероятность предположения Дж. Робертсона о принадлежности поэмы Дж. Чепмену. Исследователь поэзии Шекспира Джордж Райлендс пишет: "Стиль этого мало оцененного елизаветинского шедевра "Жалобы влюбленной" свидетельствует о шаге вперед по сравнению с лирической "Венерой и Адонисом" и риторической "Лукрецией". СТРАСТНЫЙ ПИЛИГРИМ Перевод В. ЛЕВИКА 1 Когда клянешься мне, что вся ты сплошь Служить достойна правды образцом, Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь, Вообразив меня слепым юнцом. Польщенный тем, что я еще могу Казаться юным правде вопреки, Я сам себе в своем тщеславье лгу, И оба мы от правды далеки. Не скажешь ты, что солгала мне вновь, И мне признать свой возраст смысла нет. Доверьем мнимым держится любовь, А старость, полюбив, стыдится лет. Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне, И, кажется, довольны мы вполне! <Сонет 138 - перевод С. Маршака.> 2 На радость и печаль, по воле рока, Два друга, две любви владеют мной: Мужчина светлокудрый, светлоокий И женщина, в чьих взорах мрак ночной. Чтобы меня низвергнуть в ад кромешный, Стремится демон ангела прельстить, Увлечь его своей красою грешной И в дьявола соблазном превратить. Не знаю я, следя за их борьбою, Кто победит, но доброго не жду. Мои друзья - друзья между собою, И я боюсь, что ангел мой в аду. Но там ли он, - об этом знать я буду, Когда извергнут будет он оттуда. <Сонет 144 - перевод С. Маршака.> 3 Хоть ты смогла риторикой очей, - Кто с ней, небесной, спорить в состоянье? Меня от клятвы отвратить моей, Я не страшусь за это наказанья. Нет, не презрел я клятву. Ты - богиня, А я от женщин отрекался лишь И получу помилованье ныне, Коль милостью меня ты подаришь. Обет - дыханье, а дыханье - пар. Впивай его, как солнце в вышине, Не отвергая мой смиренный дар. Хоть я виновен, нет вины на мне: Какой глупец откажется от рая, Земной обет нарушить не желая? <Стихи Лонгвиля из комедии "Бесплодные усилия любви" (IV, 3) - перевод Ю.Корнеева.> 4 Адониса Киприда обольщала: Тревожа мир невинной чистоты, Глазами все блаженства обещала, Доступные богине красоты. Подсев к нему, то слуху нежно льстила, То взор пыталась наготой привлечь, То, зная, и чем прикосновенья сила, Рукой касалась - и теряла речь. Но для игры лукавой слишком молод, Не понимал ни взглядов он, ни слов И в сеть любви, храня сердечный холод, Не дался желторотый птицелов. Тут на спину упала Цитерея. Глупец бежал, поднять глаза не смея. 5 Как клясться мне в любви? Я клятву преступил. Ах, лишь одной красе мы верность соблюдаем. Но, изменив себе, тебе я верен был. Мой дух, сей дуб, тобой, как ветвь лозы, сгибаем. В тебе наука вся. Твои глаза - родник, Где можно почерпнуть все радости ученья. Тот, кто познал тебя, познания достиг; Тот мудр, чей ум сумел тебе воздать хваленья. Лишь неуч не придет в восторг перед тобой. Коль горд я смею быть, горжусь, что обожаю И пламя глаз твоих, и голос гневный твой, Который музыкой небесной почитаю. О неземная, я простить меня молю За то, что языком земным тебя хвалю. <Песня Натаниэля из комедии "Бесплодные усилия любви" (IV. 2) - перевод Ю. Корнеева.> 6 Как только влага высохла ночная, И стало жечь, и в тень ушли стада, Киприда, в жажде томной изнывая, Пришла искать Адониса туда, Где у ручья, под темными ветвями Любил он охлаждать печаль свою. Был жарок день, но жарче было пламя Любви, что привела ее к ручью. Вот он! Пришел, склонился над потоком И, сбросив плащ, нагой шагнул вперед. Глядит на землю солнце жгучим оком, Но взор богини жарче солнца жжет. Он вздрогнул... прыгнул в воду... "Ах, обида! Зачем я не ручей!" - грустит Киприда. 7 Она хитрей змеи, хотя скромней голубки, Чиста как херувим, как сатана лукава, Податлива как воск, но как железо ржава, Прозрачна как стекло, но чувства так же хрупки. Бела как лилия, как лилия нежна, Во всем пленительна и фальши вся полна. Казалось, что в любви она была правдива: За поцелуем вслед клялась до поцелуя И вновь клялась, мой слух игрою слов чаруя, Но все же и любви боялась и разрыва. Я клятвам и слезам так верил, видит бог, Но злой насмешкой был и каждый взгляд и вздох. Ее сжигала страсть, как жжет огонь солому, И, как солому, страсть она в себе сжигала. Дарила только миг, хоть вечность предлагала, В любви сулила все - и все свела к пустому. Она была со мной ни шлюха, ни святая, Средь лучших - худшая, средь худших - никакая. 8 Коль музыка поэзии близка И как с сестрою с ней соединима, Любовь меж нами будет велика: Одна тобой, другая мной любима. Тебя пленяет Дауленд, чья струна Чарует слух мелодиями рая, Мне Спенсер мил, чьей мысли глубина Все превосходит, разум покоряя. Ты любишь слушать, как звенит с высот Кифара Феба, музыки царица, А я люблю, когда он сам поет, И голос Феба в сердце мне струится. Двух муз он бог, любимы обе мной, Обеих славлю, но в тебе одной. 9 От горя став бледней голубки белой, В прекрасный день царица красоты Надменного Адониса хотела Остановить у гибельной черты. Вот скачет он, разгорячен охотой, Сдержал коня, молящий видя взор. Она с великой нежностью, с заботой Велит ему не углубляться в бор. "Я здесь однажды юношу спасала, В бедро был ранен лютым вепрем он, Как раз сюда - смотри", - она сказала И подняла над ляжками хитон. Он, вместо ран узрев совсем иное, Смутясь, бежал в безмолвие лесное. 10 О роза нежная, мой сладостный цветок, Еще не распустясь, как рано ты увяла! Жемчужина, какой не видел и Восток, Твои пресекло дни холодной смерти жало. Так дерево не в срок прощается с листвой, Под ветром северным убор теряя свой. Я плачу о тебе, я все тебе простил, Хоть ты не вспомнила меня и пред могилой. Но ты оставила мне больше, чем просил, Затем что ничего я не просил у милой. Увы, мой нежный друг, у гробовой черты Одну лишь неприязнь мне подарила ты. 11 Адониса учила Цитерея: Чтобы, как Марс, пленять он женщин мог, Она с мальчишкой, страстью пламенея, Все делала, что с ней проделал бог. "Так - молвила - он влек меня в объятья" - И привлекла Адониса на грудь. "Так - молвила - он снял застежку с платья". А тот не смел и руку протянуть. "Так - молвила - он целовал мне губы" - И в рот ему впилась губами вдруг. Он вырвался, еще по-детски грубый, Когда она переводила дух. Целуй меня, ласкай, я все позволю! Продли мой плен, пока не рвусь на волю! 12 Юноша и старец противоположны, Старость - час печалей, юность - миг услад. Юноши отважны, старцы осторожны. Юность - май цветущий, старость - листопад. Юный полон сил, старый хмур и хил, Юный черен, старый сед, Юный бодр и волен, старый вял и болен, Старость - мрак, а юность - свет. Юность, ты мила мне, старость, ты страшна мне, Юноша пленил мои мечты! Старый, убирайся! Мой пастух, решайся, Слишком долго медлишь ты. 13 Богатство ль красота? Богатство, но на миг. Словили бабочку - и сразу меркнет чудо. Дохнуло холодом - и розмарин поник. Один толчок - и нет хрустального сосуда. Богатство, бабочка, стекло ли, розмарин, - Растратил, застудил, разбил - конец один. Богатство потеряв, едва ль вернешь его. Померкшей бабочке не возвратятся краски. Морозом схвачено, растение мертво. Хрусталь разбит - забудь, не подберешь замазки. Так мертвой красоты вовеки не вернут Ни грим обманчивый, ни золото, ни труд. 14 "Спокойной ночи, спи!" - шепнула мне она И унесла покой, мне пожелав покоя. Один в пустом дому я мучаюсь без сна, В сомненьях тягостных лежу, догадки строя. Сказала: "Будь здоров и завтра приходи!" Но как здоровым быть с отчаяньем в груди? Когда я уходил - кто женщину поймет? - Она кивнула мне и улыбнулась мило. Обрадовал ее печальный мой уход, Иль то, что завтра я вернусь, ее смешило? "Иди" - и я иду, иду, как в тяжком сне. Но где ж конец пути, и где награда мне? 15 Мой жадный взор к Востоку устремлен! Кляну часы. Светает. Утро встало. Все чувства темный стряхивают сон. Глазам светлей, но сердцу света мало. Волнуюсь, жду - и в пенье соловьев Услышать силюсь жаворонка зов. Ведь это он приветствует восход И гонит мрак в его глухую нору. Свиданье близко! Новый день идет Утешить сердце, дать отраду взору. Я радуюсь, но радость чуть грустна: Вздохнув, "до завтра!" вновь шепнет она. Как с нею ночь была бы коротка, Как без нее часы ползут уныло! Да что часы - минуты как века! Не светишь мне - цветам сияй, светило! Пусть ночь уйдет, что нынче толку в ней, Но завтра, день, дай ночи стать длинней! Примечания к тексту "Страстного пилигрима" Впервые напечатано в 1599 году издателем У. Джаггардом, который включил в сборник стихи разных авторов. Следуя авторитетным научным изданиям, мы выделили из сборника особый цикл, печатаемый ниже как "Песни для музыки". Что касается отдельных стихотворений этого сборника, то авторство их распределяется следующим образом: 1. Шекспир. Сонет 138. 2. Шекспир. Сонет 144. 3. Шекспир. Сонет Лонгвиля из "Бесплодных усилий любви" (IV, 3). 4. Автор не установлен. 5. Шекспир. Сонет Бирона Розалинде из "Бесплодных усилий любви" (IV, 2). 6. Автор не установлен. 7. Автор не установлен. 8. Ричард Барнфилд (1574-1627). 9. Автор не установлен. 10. Автор не установлен. 11. Бартоломью Гриффин, автор цикла сонетов "Фидесса" (1596). Данное стихотворение - третье в этом цикле. 12. По-видимому, принадлежит перу Томаса Делони (1540-1600?), автора романов о жизни ремесленников ("Томас из Ридинга", "Джек из Ньюбери", "Благородное ремесло") и книги стихов "Венок доброй воли", часть III. Но так как установлено, что в этой книге не все стихи принадлежат Делони, то нет уверенности в принадлежности ему и данных строк. 13. Автор не установлен. 14. Автор не установлен. Адониса Киприда обольщала... - Киприда - одно из имен богини любви Афродиты, которая родилась близ Кипра, где вышла из пены морской. Вариант темы "Венеры и Адониса" Шекспира. Дауленд Джон (1563-1626) - композитор и музыкант, славившийся игрой на лютне. Спенсер Эдмунд (1552-1599) - английский поэт эпохи Возрождения, автор "Пастушеского календаря", "Королевы фей" и многих других поэм. Его произведения отличались глубокой морально-философской тематикой. Кифара - струнный щипковый музыкальный инструмент у древних греков. ПЕСНИ ДЛЯ МУЗЫКИ Перевод В.ЛЕВИКА 1 Три дочери у лорда были, всех девушек милей, И был любим учитель старый одной из дочерей, Пока красавец англичанин не повстречался ей И не смутил ей душу. Любовь с любовью в спор жестокий вступила тот же час; Учитель строгий или рыцарь с горячим блеском глаз? Обоих оттолкнуть сурово, двоим послать отказ Ей, глупой, не хотелось. Но что ни говори, а лишним тут был один из них, Нельзя в мужья одновременно заполучить двоих, И оскорблен ее отказом был молодой жених. А чем ему поможешь! Искусство нанесло оружью неслыханный удар: Учитель всю свою науку принес ей в брачный дар И взял - бай, бай! - красотку в жены, хоть был, признаться, стар. На том я кончил песню. 2 Раз весной - увы, весь год Для любви весна цветет - Розу я увидел вдруг. Ветер тихо дул на луг И. резвясь, лобзал слегка Венчик бархатный цветка. Я, ревнуя к ветерку И томясь, сказал цветку: - Если б этих нежных щеп Я, как он, коснуться мог! Но тебя мне рвать не след: Руки мне связал обет. Ах, он тяжек молодым: Розы рвать в охоту им. Не сочти за грех, молю, Что его я преступлю. Если б Зевс тебя нашел, Он жену б арапкой счел, О бессмертье позабыл И тебя одну любил! <Песня Дюпена из комедии "Бесплодные усилия любви" (IV, 3) - перевод Ю. Корнеева.> 3 Пропал мой хлеб, мой труд, Бараны, овцы мрут, Приплода не дают И не тучнеют летом, И, сердцу нет тепла, И жизнь мне не мила, Моя любовь ушла, И горе только в этом. Мне скучно петь, плясать еще скучней, Ты видишь, боже, я не нужен ей Конец ее любви и завереньям, Она встречает пастуха презреньем. Отвергла напрямик, Судьбу сломала вмиг, - Куда мне деться от лихой кручины! Я стал умней: Я верил ей, Но женщина изменчивей мужчины. Печален, нелюдим, Живу, дышу одним. Я больше не любим, Но разлюбить - нет силы. Надел я черный цвет, В душе надежды нет, Постыл мне белый свет, И жду могилы. Молчит моя свирель. Печально, сердцу в лад, На овцах колокольчики звенят, Мой пес не носится, не лает, как когда-то, Но хвост поджал и смотрит виновато, Лишь визгнет раз, другой, Когда мой вздох глухой Из сердца рвется, полон тяжкой боли, И, отдаваясь от земли, Теряется вдали, Как стоны павших на кровавом поле. Деревья не цветут И тени не дают, И птицы не поют, И вянут всходы. Ягнят веселых нет, А нимф пропал и след, И лес полураздет, И стынут воды. Все, что послал творец в утеху пастухам: Вечерних игр веселый шум и гам, Борьба, разгорячающая кровь, - Все так мертво, когда мертва Любовь! Прости ж, голубка, навсегда! Верь, вся моя беда В том, что на чувство нет в твоей груди ответа, И бедный Коридон Навеки обречен Жить в одиночестве, без ласки, без привета. 4 Когда красотку выбрал ты И овладеть задумал ею, Рассудку дай взнуздать мечты И вверь ему свою затею. Откройся другу, если он Не юн, не холост и умен. Что хочешь, ей ты можешь петь, Но избегай цветистой речи, Не то она почует сеть - Волк видит волка издалече. Скажи впрямую, что, любя, Готов отдать всего себя. Пусть разозлится - не беда! Мирись до ночи с миной строгой: Она раскается тогда, Что притворялась недотрогой, И дважды сдастся, и к утру Попросит повторить игру. Пусть в ней бушует лютый гнев, Пусть оскорбились разум, чувства, Бедняжка молвит, ослабев Пред силой твоего искусства: "Будь женщина, как вы, сильна, Вовек бы не сдалась она". Не бойся и кривых путей, Будь щедр, особенно сначала, Чтобы о щедрости твоей Молва ей уши прожужжала. Любую башню, крепость, вал Дождь золотых кружочков брал. Чтоб одолеть наверняка, Служи, как рыцарь без упрека. Не уходи к другой, пока Не отыскал в своей порока, И в подходящий миг на риск Иди, какой бы ни был визг. А.Аникст. Примечания к тексту "Песен для музыки" Этот раздел обязан своим появлением тому, что, печатая "Страстного пилигрима", Джаггард перед этой группой стихотворений поместил титульный лист с заглавием "Песни для музыки", что мы и воспроизводим, как это принято в современных научных изданиях. Об авторстве стихотворений цикла данные таковы: 1. Автор не установлен. Может быть, Роберт Грип (1560?-1592). 2. Шекспир. Песня Дюмена из "Бесплодных усилий любви" (IV, 3). 3. Автор неизвестен. До появления в данном сборнике стихотворение было напечатано в собрании "мадригалов" Томаса Уилкса (1597), однако Уилкс был не поэтом, а композитором, имя же поэта в том издании не было названо. 4. Автор не установлен. 5. Кристофер Марло (1564-1593), поэт, драматург, автор трагедии "Тамерлан", "Трагическая история доктора Фауста", "Мальтийский еврей", "Эдуард II". "Ответ", заключающий стихотворение, написан другим автором, вероятно Уолтером Рэли (1552?-1618), государственным деятелем, полководцем, мореплавателем, историком и поэтом. "Ответ" существует в более полных вариантах. 6. Ричард Барифилд. Это стихотворение напечатано в его книге "Стихотворения в разных настроениях" (1598).