косить Детей и нищих? На, возьми царицу! Прокулей Спокойней, дорогая госпожа. Клеопатра Не стану я ни есть, ни пить, ни спать И тело смертное мое разрушу. О чем бы там ни хлопотал твой Цезарь, Но связанной пред ним я не предстану, И постная Октавия не будет Глядеть, надменно щурясь, на меня. Не выставить меня вам на потеху Беснующейся римской голытьбе! Нет, лучше уж пускай мой труп зароют В грязнейшей из египетских канав! Пускай уж лучше, догола раздев, Меня положат в вязкий нильский ил, Чтоб оводы и мухи превратили Меня в страшилище! Пускай уж лучше Одна из пирамид родной страны Мне виселицей станет - пусть в оковах Меня на ней повесят! Прокулей Что за страхи Тебя гнетут? Ведь поводов отнюдь Не подавал к ним Цезарь. Входит Долабелла. Долабелла Прокулей, О происшедшем Цезарю известно, Тебя он отзывает, а царицу Ты должен передать под мой надзор. Прокулей Отлично, Долабелла. Будь с ней мягок. (Клеопатре.) Что Цезарю мне сообщить? Чего Желаешь ты? Клеопатра Желаю умереть. Прокулей и солдаты уходят. Долабелла Славнейшая царица! Обо мне Слыхала ты когда-нибудь? Клеопатра Не помню. Долабелла Меня бы знать должна ты. Клеопатра Важно разве, О чем слыхала я и что я знаю? Когда свои рассказывают сны Вам дети или женщины, смеетесь Над ними вы. Долабелла О чем ты, госпожа? Клеопатра Мне снилось - жил когда-то император По имени Антоний... Если б мне Опять уснуть, чтоб мне опять приснился Такой же человек!.. Долабелла Позволь, царила... Клеопатра Его лицо так лучезарно было, Как небосвод, где солнце и луна Свершают путь свой, освещая жалкий Кружок земли... Долабелла О царственнейшая!.. Клеопатра Он мог бы океан перешагнуть. Его рука увенчивала землю, Как гребень шлема. В голосе его Гармония небесных сфер звучала, Когда он дружескую вел беседу; Когда же устрашить хотел он мир, Был этот голос как раскаты грома. Скупой зимы не зная, одарял он, Как осень щедрая. В своих забавах Не опускался никогда на дно, Но, как дельфин, резвясь, всплывал наверх. Цари ему, как конюхи, служили. Разбрасывал, как мелкую монету, Он острова и царства... Долабелла Клеопатра!.. Клеопатра Как ты считаешь, - мог быть наяву Приснившийся мне человек? Долабелла Не мог. Клеопатра Ты лжешь, беру в свидетели богов! И явь была прекрасней сновиденья. Материи природе не хватает, Чтобы соперничать с воображеньем В изобретательности. Но Антоний Таким созданием природы был, Которое превыше всех мечтаний. Долабелла Послушай, несравненная царица! Твоя утрата велика, как ты. И скорбь твоя с утратой соразмерна. И если даже это будет стоить Мне гибели надежд честолюбивых, Я сердцем не могу не откликаться На каждое биенье твоего Израненного сердца. Клеопатра О, спасибо, За доброту твою. Не знаешь ты, Как поступить решил со мною Цезарь? Долабелла Мне горько, но предупредить я должен... Клеопатра Ну, ну?.. Долабелла Великодушен он, но все ж... Клеопатра Меня за триумфальной колесницей Он поведет? Долабелла Да, госпожа моя. Крики за сценой: "Дорогу императору! Дорогу!" Входят Цезарь, Галл, Прокулей, Меценат, Селевк и другие. Цезарь Так кто же здесь царица Клеопатра? Долабелла (Клеопатре) Вот Цезарь. Клеопатра падает на колени, Цезарь Встань. Зачем ты на коленях? Встань. Встань, прошу, царица египтян. Клеопатра Так пожелали боги. Я склоняюсь Перед властителем и господином. Цезарь К чему такие тягостные мысли? Обиды, нанесенные тобой, Нам в память врезались, но мы готовы Случайности простой их приписать. Клеопатра О нераздельный господин вселенной! Мне не представить так свои поступки, Чтоб безупречными они казались. Я, признаюсь, подвержена была Всем слабостям, что женский пол пятнают. Цезарь Знай, Клеопатра, не усугублять, Преуменьшать твою вину мы склонны. И если ты намереньям моим (А для тебя они благоприятны) Не воспротивишься, то перемена Тебе на пользу будет. Если ж ты Набросишь тень жестокости на нас, Избрав судьбу Антония, - тогда Ты вызовешь негодованье наше И обречешь детей своих на гибель. В противном случае ее бы мог Я отвратить. Прощай. Я ухожу. Клеопатра Куда бы ты ни шел, властитель мира, Ступать ты будешь по своей земле. А мы - твои победные трофеи; Где хочешь нас расставь. Вот, господин мой... Цезарь Во всем, касающемся Клеопатры, Советницей моею будешь ты. Клеопатра ...Вот полный перечень моих сокровищ: Все деньги, драгоценности и утварь Указаны подробно. - Где Селевк? Селевк Я здесь, царица. Клеопатра Вот мой казначей. Пусть он под страхом смерчи поклянется, Что я не утаила ничего. Ну, поклянись, Селевк. Селевк Нет, госпожа. Не стану лгать, рискуя головой, Пусть лучше мой язык прилипнет к нєбу. Клеопатра Но что ж я скрыла? Селевк Скрытого тобой Достанет, чтоб купить все то, что в списке. Цезарь Ну полно, Клеопатра, не красней. Твоя предусмотрительность похвальна. Клеопатра Вот, Цезарь, полюбуйся! Погляди, Как власть к себе притягивает души. Кто мне был верен, верен стал тебе. Переменись мы судьбами, - все было б Наоборот... Нет, но каков Селевк! Бесстыдный раб, продажный, точно шлюха! Ты пятишься? Ну что же, пяться! Пяться! Но от моих ногтей твоим глазам Не улететь на крыльях... О предатель! Бездушный негодяй! Мерзавец! Пес!.. Цезарь Прошу тебя, царица... Клеопатра Стыд и срам! О Цезарь! В то мгновение, когда Меня ты удостоил посещеньем, Склонясь к униженной с высот величья, Мой собственный слуга своею злобой Умножил горестей моих итог! Допустим даже, благородный Цезарь, Что я оставила себе кой-что Из мелочей, из женских побрякушек, Чтоб их друзьям на память подарить. Допустим, что кой-что и поценнее Я сохранила, чтобы в дар принесть Октавии и Ливии, прося Заступничества их. И вот за это Меня позорит мой же лизоблюд! О боги! Я не вижу дна той бездны, Куда я падаю! (Селевку.) Прочь! Или ты Увидишь, как под пеплом униженья Пылают угли царственного гнева!.. Не может евнух женщину жалеть. Цезарь Ступай, Селевк. Селевк уходит. Клеопатра Ответственны владыки За все, что совершалось в их правленье. А потому, когда свергают нас, Вменяют нам в вину чужие вины, И тяжело нам падать. Цезарь Клеопатра, Что в список ты внесла, что не внесла, Мы не включим в число своих трофеев. Твоей казной сама распоряжайся. Не беспокойся. Цезарь не торгаш, Не станет он с тобою торговаться. Не строй себе тюрьму из черных мыслей. Дражайшая царица, мы с тобой Поступим так, как ты сама укажешь. И ешь и спи. Тебе я сострадаю, Забочусь о судьбе твоей как друг. Прощай. Клеопатра Мой господин! Мой повелитель! Цезарь Нет, нет. Не господин, но друг. Прощай. Трубы. Цезарь со свитой уходит. Клеопатра Он хочет оплести меня словами, Чтоб от себя самой я отреклась. - (Хармиане.) Но слушай-ка... (Шепчет ей на ухо.) Ирада Пора кончать, царица. Угас наш день, и сумрак нас зовет, Клеопатра ...И тотчас возвращайся. Обо всем Уже условлено. Поторопи. Хармнана Да, госпожа, понятно! Входит Долабелла. Долабелла Где царица? Хармиана Она перед тобою. (Уходит.) Клеопатра Долабелла? Долабелла Твою, царица, выполняя волю, Которую любовь моя к тебе Равняет с повелением богов, Пришел я известить тебя, что Цезарь Намерен через Сирию идти; Тебя с детьми на днях вперед он вышлет. Воспользуйся как хочешь этой вестью. Свое сдержал я слово. Клеопатра Долабелла, Я пред тобой в долгу. Долабелла Я твой слуга. Мне к Цезарю пора. Прощай, царица. Клеопатра Прощай. Благодарю. Долабелла уходит. Ну вот, Ирада! Мы, видишь ли, египетские куклы, Заманчивое зрелище для римлян. Толпа засаленных мастеровых, Орудуя своими молотками, Собьет помост; дышать мы будем смрадом Орущих жирных ртов и потных тел. Ирада Да не попустят боги! Клеопатра Нет, Ирада, Все так и будет: ликторы-скоты Нам свяжут руки, словно потаскушкам; Ватага шелудивых рифмоплетов Ославит нас в куплетах площадных; Импровизаторы-комедианты Изобразят разгул александрийский. Антония там пьяницей представят, И, нарядясь царицей Клеопатрой, Юнец пискливый в непристойных позах Порочить будет царственность мою. Ирада О боги! Клеопатра Вот что ожидает нас. Ирада Мне этого не увидать вовеки: Ведь ногти у меня сильнее глаз. Клеопатра Вот, вот. И вздорные расчеты их Мы, стало быть, сумеем опрокинуть. - Входит Хармиана. Ну, Хармиана? - Девушки мои, Несите царские мои одежды, Ценнейшие уборы. Вновь плыву По Кидну я, Антонию навстречу. - Ты слышала, Ирада? - Хармиана, В последний раз мне послужи, а там Гуляй хоть до скончания веков. - Венец и все регалии сюда. Ирада уходит. Шум за сценой. Что там за шум? Входит солдат из стражи. Солдат Простолюдин какой-то Царицу требует. Тебе принес он Корзину винных ягод. Клеопатра Пусть войдет. Солдат уходит. Каким ничтожным иногда орудьем Свершаются великие дела! Он мне принес свободу. Я решилась, И ничего нет женского во мне, Я - мрамор. Зыблющаяся луна Уж не моя планета больше. Возвращается солдат с простолюдином, несущим корзину. Солдат Вот он. Клеопатра Пускай останется, а ты ступай. Солдат уходит. Ну что ж, принес ты ласковую змейку, Которая без боли дарит смерть? Простолюдин Как не принести, принес. Да только я не из таких, чтобы стал подзадоривать тебя дотронуться до нее. Кусается - ого-го! Тот, кто помирал от ее укуса, живым оставался редко, чтоб не сказать - никогда. Клеопатра А от ее укуса умирали? Простолюдин Э, покойников не оберешься. И мужского и женского даже пола. Да вот намедни слыхал я об одной. Честнейшая бабенка, только любит малость приврать для пущей правдивости, как и положено всякой женщине. Так вот она рассказывала, чего ей чувствовалось, померши от змеиного укуса. Уж так она эту змею расписывала! Но, как говорится, кто всякой басне верит - дурнем прослывет. Одно скажу, - что она всем змеям змея. Клеопатра Ты можешь уходить. Простолюдин Желаю тебе от змейки всяческой радости. Клеопатра Прощай. Простолюдин (ставя корзину на под) Вишь ты, понимать надо, что змея она и ведет себя по змеиному. Клеопатра Да, да, прощай. Простолюдин На змею, вишь ты, полагаться трудно, разве что она в руках человека с понятием. Потому как ежели прикинуть, то что в ней хорошего, в змее? Клеопатра Не беспокойся. Мы побережемся. Простолюдин Вот и ладно. А еды ей не давай; не стоит она корма. Клеопатра А не захочется ей съесть меня? Простолюдин Я, брат, не такой простак. Бабой-то и сам черт подавится, не то что змея. Баба, как говорится, была бы угощением для богов, не состряпай ее сатана. Ну и гадит же богам это поганое отродье, черти. Не успеют боги сотворить десяток женщин, ан глядь - черти уже и совратили пяток. Клеопатра Ну хорошо. Теперь иди. Прощай. Простолюдин Да уж это по правде. Ну, пожелаю тебе радости от змеи. (Уходит.) Возвращается Ирада с царской мантией, короной и пр. Клеопатра Порфиру мне подай. Надень корону. Бессмертие зовет меня к себе. Итак, вовеки виноградный сок Не смочит этих губ. Поторопись! Я слышу, как зовет меня Антоний, - Я вижу, он встает навстречу мне, Поступок мой отважный одобряя. Смеется он над Цезаревым счастьем; Ведь счастье боги нам дают затем, Чтобы низвергнуть после за гордыню. Иду, супруг мой. Так назвать тебя Я мужеством завоевала право. Я - воздух и огонь; освобождаюсь От власти прочих, низменных стихий. Готово все? Тогда прошу, примите От губ моих последнее тепло. Прощайте. - Дорогая Хармиана! Моя Ирада! (Целует их.) Ирада падает и умирает. Что это? Мертва! Иль на моих губах змеиный яд? И так легко ты распростилась с жизнью, Что, верно, смерть - та сладостная боль, Когда целует до крови любимый. Безмолвно ты ушла, нам показав, Что этот мир прощальных слов не стоит. Хармиана О туча, ливнем разразись, чтоб я Могла сказать, что сами боги плачут. Клеопатра О стыд! Ее Антоний встретит первой, Расспросит обо всем и ей отдаст Тот поцелуй, что мне дороже неба. (Прикладывает змею к своей груди ) Что ж, маленький убийца, перережь Своими острыми зубами узел, Который так запутала судьба. Ну, разозлись, глупышка, и кусай. Ах, если б ты владела даром слова, Ты назвала бы Цезаря ослом: Ведь мы с тобой его перехитрили. Хармиана Звезда Востока! Клеопатра Тише, не шуми - Не видишь, грудь мою сосет младенец, Он усыпит кормилицу свою. Хармиана О сердце, разорвись! Клеопатра Яд сладок-сладок. Он как успокоительный бальзам, Как нежный ветерок! - О мой Антоний! - Иди и ты ко мне, вторая змейка. (Прикладывает вторую змею к руке.) Зачем мне жить... (Падает на ложе и умирает.) Хармиана ...В ничтожном этом мире? Прощай, царица. - Что же, смерть, гордись - Ты овладела женщиной, которой Подобных нет. - Закройтесь, ставни век. Нет, к солнцу золотому никогда Взор столь же царственный не устремится. Корона сбилась на бок. Я поправлю, И служба кончена. Вбегает стража. Первый солдат Царица где? Хармиана Тсс... Тише. Не буди ее. Первый солдат Но Цезарь Прислал к ней... Хармиана ...запоздавшего гонца. (Прикладывает к своей груди змею.) Ну-ну, скорей. Как слабо ты кусаешь. Первый солдат Сюда! Неладно тут. Обманут Цезарь. Второй солдат Здесь Долабелла, Цезаря посол. Позвать его? Первый солдат (Хармиане) Что приключилось тут? Годится ли так поступать? Хармиана О да. Так надлежало поступить царице, Наследнице славнейших государей. Ах, воин!.. (Умирает.) Входит Долабелла, Долабелла Что случилось? Второй солдат Все мертвы. Долабелла Ты справедливо опасался. Цезарь. Сейчас, войдя сюда, увидишь ты: Случилось то ужаснейшее дело, Которому хотел ты помешать. Крики за сценой: "Дорогу Цезарю! Дорогу!" Входит Цезарь со свитой. Долабелла Цезарь, Какой ты прозорливый прорицатель: Свершилось то, чего боялся ты. Цезарь Вот мужественный шаг. Она, проникнув В мои намеренья, нашла по-царски Достойный выход. В чем причина смерти? Не видно крови. Долабелла Кто сюда входил? Первый солдат Простолюдин принес им винных ягод. Да вот его корзина. Цезарь Отравились! Первый солдат Войдя, еще застали мы в живых Царицыну служанку, Хармиану. Она на госпоже своей покойной Поправила венец и, задрожав, Упала вдруг. Цезарь О, доблестная слабость! Но если б яд был принят ими внутрь, Распухли б их тела. А Клеопатра Как будто спит, и красотой ее Второй Антоний мог бы опьяниться. Долабелла Смотрите - ранка на ее груди, Припухшая. А на руке - вторая. Первый солдат Укус змеи. (Заглядывает в корзину.) Смотрите - слизь на листьях. Такую слизь на почве оставляют В пещерах нильских аспиды. Цезарь Итак, Причина смерти, вероятно, в этом. Мне врач ее признался, что она Все у него выпытывала средства Без боли умереть. - Несите ложе. Прислужниц вслед за госпожой несите. Бог о бок мы царицу погребем С ее Антонием. Земля не знала Могил с такой великою четой. События трагические эти Волнуют даже тех, кто в них виновен, И будет состраданье к побежденным Жить столь же долго в памяти потомков, Как слава победителя. - Войскам Повелеваем, чтоб они к могиле Усопших с почестями проводили. - (Долабелле ) Все это мы тебе препоручим. - И после похорон - обратно в Рим. Уходят. "АНТОНИЙ И КЛЕОПАТРА" Хотя пьеса была зарегистрирована в книгоиздательских списках в 1608 г., издание это не было осуществлено и пьеса была впервые напечатана лишь в фолио 1623 г., дающем очень хороший ее текст. Свою пьесу об Антонии и Клеопатре, написанную в 1594 г., английский драматург Деньел переиздал в 1607 г., внеся в текст некоторые подробности, по-видимому, заимствованные из трагедии Шекспира. Равным образом намек на последнюю содержится в пьесе Барнеса "Грамота дьяволах, поставленной в том же 1607 г. С другой стороны, метрика "Антония и Клеопатры" указывает на то, что пьеса эта возникла позднее "Короля Лира" и "Макбета". Скорее всего шекспировская трагедия была написана в 1607 г. О ранних постановках ее сведений до нас не дошло. История роковой любви великого римского полководца Антония и сказочной восточной красавицы Клеопатры и трагического самоубийства обоих была почти столь же популярна в западноевропейской литературе XVI и XVII вв., как и история величия и падения Юлия Цезаря. Кроме уже упомянутой "Клеопатры" Девьела существовали еще по меньшей мере две английские пьесы того же времени на тот же сюжет: "Антоний" леди Пембрук (1592) - перевод французской пьесы Гарньеи "Добродетельная Октавия" Брендона (1598). Однако, если Шекспир и знал эти пьесы, он, по-видимому, не почерпнул из них никакого материала для своей пьесы, для которой главным (если не единственным) источником послужили те же "Жизнеописания" Плутарха, что и для "Юлия Цезаря" и "Кориолана", да еще - для некоторых мелких подробностей - "Гражданская война" Аппиана. Как и в "Юлии Цезаре", Шекспир и здесь весьма точно воспроизводит рассказ Плутарха. Но. почти ничего не меняя в сюжете, он внес много нового в характеристики главных персонажей и в осмысление основного действия и судьбы своих героев. Его Антоний является дальнейшим развитием образа, намеченного в "Юлии Цезаре". Черты авантюризма и беспечного эпикурейства, а вместе с тем - смелости и великодушия, взаимно уравновешены в этом образе. Характер Клеопатры с ее капризностью, непостоянством, страстностью и обаятельностью считается многими критиками одним из лучших созданий Шекспира. Сопоставляя шекспировское творение ("драматическую поэму", как хотелось бы его назвать) с плутарховским рассказом, удивляешься тому, как близко английский поэт следовал за своим древнегреческим образцом, которым он пользовался, правда, не в греческом подлиннике, а в английском переводе Норта, сделанном с достаточно точного и весьма выразительного французского перевода XVI в. Амио (1-е англ. изд., 1578; 2-е изд., 1595). Число эпизодов, их порядок и взаимозависимость, подробности древнеримской и восточной жизни, черты характера главных, а иногда даже второстепенных персонажей, детали придворной обстановки, мелкие анекдоты ее, до нас сохранившиеся, - все это воспроизведено Шекспиром с удивительной точностью по Плутарху, согласно версии Амио-Норта. Пожалуй, здесь Шекспир еще ближе к своему античному источнику, чем в других аналогичных случаях ("Юлий Цезарь", "Кориолан", "Тимон Афинский"), - по крайней мере более старателен в следовании ему. И тем не менее у многих новейших критиков - и критиков, тонко чувствующих, - встает вопрос: были ли Шекспир и его современники достаточно вооружены, чтобы ощутить всю сложность и изощренность событий и отношений, изображаемых Плутархом; весь сладостный аромат египетской неги, потянувшей Антония ко дну и в конце концов его утопившей. И на вопрос этот некоторые критики - и критики весьма тонкие (Вальцель, Адлер) - отвечают отрицательно. Шекспир, по их мнению, был способен воспроизвести канву событий, обрисованных Плутархом. но не их "архитектонику" - не скрытые силы, определившие глубокий смысл событий и их роковой исход. Чтобы быть способным на это. Шекспир был слишком здоровой, непосредственно чувствующей натурой, был слишком "варваром". Чтобы возразить должным образом этим критикам, мы располагаем одним ценным свидетельством, подводящим пас вплотную к шекспировской концепции этой трагедии - к пониманию особенного характера чувства, овладевшего Антонием и определившего его роковую судьбу, так же как и особое место, занимаемое Клеопатрой в сердце Антония, в их окружении, во всем мироздании. Энобарб, свидетель первой встречи Антония с Клеопатрой на реке Кидне (в Малой Азии), рассказывает о ней у Плутарха (приводим дословный перевод, выделяя курсивом слова, добавленные Шекспиром (II, 2) и, следовательно, имеющиеся также в переводе, публикуемом нами здесь, равно как они содержатся и в наиболее точных из прежних русских переводов): "Корабль, на котором она находилась, подобно л_у_ч_е_з_а_р_н_о_м_у престолу, пылал на воде: корма его была из к_о_в_а_н_о_г_о золота, а паруса - из пурпура и н_а_п_о_е_н_ы т_а_к_и_м б_л_а_г_о_у_х_а_н_ь_е_м, что ветры, м_л_е_я о_т л_ю_б_в_и, приникали к ним. Весла были серебряные, и они ударяли по воде под звуки флейт, заставляя этим ее, с_л_о_в_н_о в_л_ю_б_л_е_н_н_у_ю в э_т_и п_р_и_к_о_с_н_о_в_е_н_и_я, струиться быстрее". Это удивительное описание, составляющее одно из центральных мест всей трагедии, имеет не только декоративное, но и глубоко смысловое значение. Уберите образы, самовольно внесенные Шекспиром в картину, нарисованную Плутархом, - что тогда останется? Красивое, пожалуй, волнующее описание, но целиком укладывающееся в рамки обыденного мышления и правдоподобия, тогда как полный шекспировский текст переносит нас в атмосферу чудесной сказки, волшебства, трансформирующего природу. Шекспир ставит здесь вопрос, к которому он еще вернется в поздней своей пьесе "Зимняя сказка", - вопрос об отношении искусства к природе, о взаимодействии между ними. В сцене IV, 3, на сельском празднике, между Утратой и королем Богемии Поликсеном, который, переодевшись, пришел тоже туда, происходит следующий разговор. Король спрашивает ее, отчего среди цветов, которые она разводит, нет левкоев. Она отвечает: "Я слышала, что их наряд махровый Дала им не природа, по искусство. Поликсен И что же? Ведь природу улучшают Тем, что самой природою дано. Искусство также детище природы. Когда мы к ветви дикой прививаем Початок нежный, чтобы род улучшить, Над естеством наш разум торжествует, Но с помощью того же естества". И Утрата вынуждена сознаться: "Да, спору нет". Но когда вслед за этим Поликсен делает логический вывод: "Так посади левкои, и незаконным цвет их не зови", - она тотчас же берет свои слова назад, упрямо заявляя: "Хотя румянец правится мужчинам, Я на лице румян не выношу И точно так же не люблю левкоев..." Итак, спор здесь остался незаконченным, и Утрата в своей простодушной наивности говорит "нет!" притязаниям искусства на право "изменять" и "улучшать" природу. Но в рассказе Энобарба искусство победоносно утверждает свои права, вовлекая самое природу в орбиту своего суверенитета. Это триумф египетской царицы, заражающей и ветры и воды источаемой ею негой и сладострастием. "Счастливец же Антоний!" - восклицает Агриппа, еще не дослушав до конца рассказ Энобарба. И это далеко не единственный пример воздействия Клеопатры на окружающую ее обстановку, на всех близких к ней людей, в первую очередь на ее прислужниц. Нега, сладкая истома пропитывает все речи и жесты Хармианы и Ирады. Возьмите их разговор с Алексасом: "Сиятельнейший Алексас, сладчайший Алексас, наипревосходнейший Алексас!.." (1, 2). Но еще очевиднее завораживающее действие, оказываемое ею на своего избранника и жертву - на самого Антония, - расслабляющее и обессиливающее действие, против которого он пытается восстать, бороться, протягивая руки к Октавию, к его сестре, к колыбели древней римской доблести - к героическому Риму, но безуспешно, бессильно. Образы юношеской поэзии Шекспира, образы "Венеры и Адониса" обступают пас в этой трагедии заката, полной неистовой страсти и безысходной печали. Но это как раз нельзя считать знаком отклонения от Плутарха, еще менее - плохого понимания его. Весь рассказ Плутарха полон ощущения упадка, увядания раннего императорского Рима, отцветающего, распадающегося при первых цезарях. И в этом отношении Шекспир не только не упрощает или огрубляет трактовку плутарховской темы, но еще заостряет и утончает ее путем внесения дополнительных оттенков, идущих по той же линии, но с использованием иных, специфических художественных средств. Одно из таких средств-то, что некоторые черты рисуемой Шекспиром картины имеют не только декоративно-выразительное, но и прямое смысловое значение. Вернемся еще раз к образу "воды, влюбленной в удары серебряных весел". Не так же ли и Антоний влюблен в удары, наносимые ему Клеопатрой? И насмешки, шутки, поддразнивания - не усиливают ли еще более его любовь, действуя совершенно так же, как действуют наряды, притирания и ароматы, то есть присоединяя к природным средствам еще средства искусства, чтобы окончательно заворожить, опьянить, довести до экстаза уже влюбленного или начавшего влюбляться? <По свидетельству заслуживающих доверия современников, Клеопатра отнюдь не отличалась той ослепительной, ошеломляющей красотой, какою ее наделила легенда позднейших веков, но она обладала той пленительностью обхождения, которая давала ей особую власть над окружающими, в первую очередь над мужчинами, чьи сердца ей удалось затронуть. По-видимому, здесь играла большую роль живость характера, капризность и остроумие всяких выдумок, как это видно из многочисленных анекдотов, нашедших отражение в повести Плутарха, а через него - и в пьесе Шекспира.> И не так же ли действуют на Антония любовные прикрасы и ухищрения Клеопатры, как, в описании Энобарба, на ветер действуют пурпур и благоухание парусов? Свою переработку шекспировской трагедии, выдержанную в духе классицизма, Драйден озаглавил "Все за любовь" (1678), что могло бы послужить названием и шекспировской пьесы - настолько любовь в ней господствует над всем остальным. Однако слово "любовь", чтобы быть верно понятым, требует некоторого уточнения. У Шекспира "любовь" редко выступает как сила гибельная, фатальная. Трагическую трактовку любви, если не считать "Отелло", где следует видеть скорее Драму оскорбленной любви, чем драму ревности, надо искать только в "Ромео и Джульетте". Но это - уникальная трагедия Шекспира и по своему замыслу и по композиции. Вообще же любовь относится у Шекспира скорее к сфере комедии, чем трагедии. Другое дело - "страсть", часто выступающая в обличье похоти. Обычно это начало темное и уродливое, оскорбляющее истинную человечность и тянущее человека ко дну в моральном смысле или в смысле его физической гибели (две старшие дочери Лира с их мерзкими любовными похождениями, Клотен в "Цимбелине", эротика "Меры за меру" или "Троила и Крессиды"). Но в "Антонии и Клеопатре" мы имеем совсем особый случай. Здесь "страсть" есть нечто дополнительное к "любви", отнюдь не отвергающее или профанирующее ее, а, наоборот, как бы усиливающее и оживляющее ее силой своего вдохновенного экстаза. Итак, любовь плюс страсть! И этот "плюс" играет роль не острой приправы, воспламеняющей усталые чувства, но экстатического ухода в запредельное, из-под контроля логики и здоровых чувств. Довольно правильно поэтому говорит один из самых тонких и остроумных крит