Вильям Шекспир. Трагедия о Гамлете, принце датском (Пер.М.М.Морозова) ---------------------------------------------------------------------------- Перевод М.М.Морозова М.М.Морозов. Избранные статьи и переводы М., ГИХЛ, 1954 OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- ОТ ПЕРЕВОДЧИКА Настоящий перевод "Гамлета", сделанный прозой, отнюдь не претендует на художественность. Его единственной целью является отразить с наибольшей возможной точностью семантическую сторону подлинника. Известно, какое огромное значение имеют для режиссера и актеров, работающих над пьесой, смысловые оттенки исполняемого текста. Из этих, казалось бы, "второстепенных" деталей вырастают иногда целые образы. Для режиссеров и актеров прежде всего и предназначен настоящий перевод. Сделанная нами работа окажется, возможно, полезной и нужной для переводчиков "Гамлета", в частности для переводчиков на национальные языки, поскольку подстрочник смыслового содержания поможет им разобраться в трудном английском тексте. Театроведческая молодежь, изучающая Шекспира, но не обязательно обладающая той значительной лингвистической эрудицией, которая требуется для чтения Шекспира в подлиннике, получит, мы надеемся, в этом подстрочнике нужный материал, на котором легче будет строить работы исследовательского характера. Примечания служат необходимым дополнением к переводу. Точность всякого перевода, даже прозаического, относительна. Кроме того, в тексте "Гамлета", как известно, много темных мест, допускающих разные толкования. Автор перевода приносит свою глубокую благодарность проф. А. А. Смирнову за ряд ценных замечаний. М. М. Трагедия о Гамлете, принце датском {1} Входят с разных сторон Бернардо и Франциско - двое часовых {2}. Бернардо. Кто там? Франциско. Нет, сами мне ответьте; остановитесь и откройте себя {3}. Бернардо. Да здравствует король! {4} Франциско. Бернардо? Бернардо. Он. Франциско. Вы пришли точно в свой час. Бернардо. Только что пробило двенадцать. Ступайте спать, Франциско. Франциско. Большое спасибо за смену: очень холодно, и мне не по себе {5}. Бернардо. Все было тихо, пока вы были на посту? Франциско. Мышь не шевельнулась {6}. Бернардо. Ладно, доброй ночи. Если вы встретите Горацио и Марцелла, моих товарищей по страже, попросите их поторопиться {7}. Входят Горацио и Марцелл. Франциско. Кажется, я слышу их шаги. Стойте, эй! Кто там? Горацио. Друзья страны. Марцелл. И вассалы короля Дании. Франциско. Доброй вам ночи. Марцелл. Прощайте, честный воин. Кто сменил вас? Франциско. Бернардо встал на мое место. Доброй вам ночи. Марцелл. Привет {8}, Бернардо! Бернардо. Скажите, пожалуйста, и Горацио здесь? Горацио. Я за него {9}. Бернардо. Добро пожаловать, Горацио, добро пожаловать, добрый Марцелл. Горацио. Ну что, это существо снова являлось сегодня ночью? {10} Бернардо. Я ничего не видел. Марцелл. Горацио говорит, что это лишь игра нашего воображения, и не хочет допустить, чтобы им овладела вера в ужасное явление, которое мы дважды видели. Я поэтому и уговорил его присоединиться к нам и провести на страже вместе с нами эту ночь, чтобы, если вновь явится видение, он смог убедиться в истине того, что видели наши глаза, и заговорить с ним. Горацио. Вздор, вздор, оно не явится {11}. Бернардо. Давайте сядем, и мы еще раз атакуем ваши уши, столь укрепленные против нашего рассказа о том, что мы видели в течение двух ночей. Горацио. Хорошо, сядем и послушаем, что скажет об этом Бернардо. Бернардо. Прошедшей ночью, когда вон та самая звезда, которая к западу от Полярной, продвинулась по своему пути и освещала часть небес, где она сейчас горит, Марцелл и я, когда колокол бил час... Входит Призрак {12}. Марцелл. Тише, замолчи! Смотри, вот оно снова идет! Бернардо. По облику - точь-в-точь покойный король. Марцелл. Ты - ученый, заговори с ним, Горацио {13}. Бернардо. Разве оно не похоже на короля? Вглядись в него, Горацио. Горацио. Необыкновенно похоже. Я поражен страхом и изумлением. Бернардо. Оно хочет, чтобы с ним заговорили {14}. Марцелл. Спроси его, Горацио. Горацио. Кто ты, незаконно овладевший этим временем ночи, а также прекрасным и воинственным обликом, в котором некогда выступал похороненный король Дании? Заклинаю тебя небом, говори! Марцелл. Оно оскорбилось. Бернардо. Смотрите, оно удаляется величественным шагом. Горацио. Стой! Говори, говори! Я заклинаю тебя, говори! Призрак уходит. Марцелл. Оно ушло и не хочет отвечать. Бернардо. Ну что, Горацио? Вы дрожите и побледнели. Разве это не побольше, чем игра воображения? Что вы думаете об этом? Горацио. Как перед богом, я не поверил бы этому без чувственного и истинного свидетельства моих собственных глаз. Марцелл. Разве оно не похоже на короля? Горацио. Как ты на самого себя. Точно в таких же доспехах был он, когда сражался с честолюбивым королем Норвегии; так же точно нахмурился он однажды, когда, охваченный гневом, во время переговоров он вышвырнул на лед сидевших в санях поляков {15}. Это странно. Марцелл. Вот так уже дважды и точно в этот же глухой час воинственным и величественным шагом прошел он мимо нашего караула {16}. Горацио. Я не знаю, что собственно думать об этом. Но в общем мнение мое таково, что это предвещает какое-то необыкновенное потрясение нашему государству. Марцелл. Ну, старина, садись, и пусть скажет тот, кто знает, зачем это строгое и бдительное стояние на страже еженощно изнуряет подданных страны? Зачем ежедневно льют медные пушки и закупают за границей военное снаряжение? Зачем сгоняют кораблестроителей, чей тяжкий труд не отличает воскресения от будней? Что готовится такого, что потная спешка превращает ночь в сотрудницу дня? Кто может объяснить мне это? Горацио. Это могу сделать я. По крайней мере так передают шепотом. Наш прежний король, чей образ только что явился нам, был, как вы знаете, вызван на поединок Фортинбрасом Норвежским, подзадоренным завистливой гордыней. В этом поединке наш доблестный Гамлет, - ибо таким почитала его эта сторона нашего исследованного мира {17}, - убил этого Фортинбраса. Последний, в силу скрепленного печатью соглашения, вполне соответствующего закону о поединках {18}, потерял вместе с жизнью все захваченные им земли, которые перешли к победителю. Со своей стороны, нашим королем была поставлена в заклад соответствующая доля владений, которая перешла бы в наследственную собственность Фортинбраса, если бы он вышел победителем, - точно так же, как по этому же соглашению и содержанию указанной статьи его доля перешла к Гамлету. И вот, сэр, молодой Фортинбрас, человек горячего и еще не обработанного опытом нрава {19}, по окраинам Норвегии, в разных местах, набрал за пищу и пропитание {20} некоторое число беззаконных головорезов {21}, готовых на любое предприятие, требующее смелости {22}. А это предприятие заключается, как вполне ясно нашему правительству, в том, чтобы вернуть сильной рукой аз и навязанными условиями договора вышеуказанные земли {24}, потерянные его отцом. И в этом, насколько я понимаю, заключается главная причина наших приготовлений, причина нашего стояния на страже, а также спешки и суеты, охвативших всю страну. Бернардо. Я думаю, что это именно так. Вполне возможно, что поэтому в час нашей стражи и появляется вооруженный вещий образ, столь схожий с королем, который был и есть причина этих войн. Горацио. Это песчинка, которая тревожит око души {25}. В высоком и славном римском государстве, незадолго перед тем, как пал могущественный Юлий {26}, могилы остались без жильцов и одетые в саван мертвецы визжали и бормотали на улицах Рима. (И были также другие предзнаменования {27}), - как, например, звезды с огненными хвостами, кровавые росы, бледность солнца {28}; и влажная звезда, под влиянием которой находится царство Нептуна {29}, была больна затмением как будто в день Страшного суда. И совершенно такие же предзнаменования ужасных событий, подобные скороходам, которые всегда предшествуют грядущим судьбам {30}, и подобно прологу приближающегося зловещего события, небо и земля совместно показали нашей стране и нашим соотечественникам. Возвращается Призрак. Но тише, смотрите, вот оно снова идет! Я заступлю ему дорогу, хотя бы оно погубило меня. Стой, обманчивое видение! (Раскинув руки, он преграждает дорогу Призраку {31}.)Если ты можешь произнести звук и подать голос, заговори со мной. Если нужно совершить доброе дело, которое принесет тебе облегчение, а мне - милость неба, заговори со мной. Если ты посвящен в тайну судеб твоей родины, которые, возможно, могут быть предотвращены, если заранее знать о них, - о, заговори! Или если ты при жизни скрыл во чреве земли насильственно добытые сокровища, в поисках которых, как говорят, вы, духи, часто блуждаете после смерти, - Поет петух {32}. скажи об этом. Стой и говори! Останови его, Марцелл! Марцелл. Ударить его бердышем? Горацио. Ударь, если оно не остановится. Бернардо. Оно здесь! Горацио. Оно здесь. Призрак уходит. Марцелл. Оно ушло! Мы не правы в отношении к нему, столь величественному, когда грозим ему насилием. Ибо оно неуязвимо, как воздух, и наши бесполезные удары превращаются в злостную насмешку над нами самими. Бернардо. Оно собиралось заговорить, когда запел петух. Горацио. И тогда оно вздрогнуло, как виноватое существо, услыхавшее ужасный призыв. Я слышал, что петух, утренний трубач {33}, своим высоким и звонким голосом пробуждает бога дня {34}, и когда раздается его предупреждение, вышедший из назначенных ему границ блуждающий дух, находится ли он в море или в огне, на земле или в воздухе, спешит к своим пределам. Истину этого подтвердило данное явление. Марцелл. Оно померкло при крике петуха. Некоторые говорят, что всегда, незадолго перед тем, когда празднуется рождество нашего спасителя, птица зари {35} поет всю ночь напролет. И тогда, как говорят, духи не смеют бродить на воле, благотворны ночи, планеты перестают оказывать дурное влияние, феи не насылают порчи, ведьмы теряют силу своих чар, - так свято и благостно это время. Горацио. Я это слышал и отчасти этому верю. Но, посмотрите, утро, одетое в багряный плащ {56}, шагает по росе той высокой горы на востоке. Окончим стражу. Мой совет - сообщим, что мы видели сегодня ночью, молодому Гамлету. Ибо, клянусь жизнью, этот дух, который нем для нас, заговорит с ним. Согласны ли вы, чтобы мы ознакомили его с тем, что видели, как требует наша любовь к нему и велит наш долг? Марцелл. Прошу, давайте так и сделаем. Я знаю, где нам всего удобнее повидаться с ним сегодня утром. (Уходит.) Трубы. Входят: Клавдий, король Дании; королева Гертруда, члены Королевского совета, Полоний и его сын Лаэрт, Гамлет и другие {37}. Король. Хотя еще свежа память о смерти Гамлета, нашего дорогого брата, и нам пристало содержать сердца свои в скорби, а всему нашему королевству, нахмурившись, превратиться в единое горестное чело, однако здравый смысл вступил в борьбу с природой, и мы думаем о покойном с мудрой печалью, вместе с тем не забывая и о себе. Поэтому ту, которая некогда была нашей сестрой, ныне нашу королеву, царственную наследницу {38} этой воинственной страны, мы, так сказать, с поверженной радостью, смеясь одним глазом и роняя слезы другим {39}, с весельем на похоронах и похоронной песней на свадьбе, на равных чашах взвесив радость и скорбь, взяли себе в жены. Мы здесь не ставили препятствий вашей более совершенной мудрости, свободно сопутствовавшей {40} решению этого дела. Всем наша благодарность. Теперь вот о чем: как вы знаете, молодой Фортинбрас, либо низко оценивая наше достоинство, либо полагая, что благодаря смерти нашего дорогого брата наше государство разъединено и находится в распаде, поощряемый мечтой о своем превосходстве, стал докучать нам посланиями, требуя возвращения земель, потерянных его отцом и перешедших законным образом к нашему доблестному брату. Довольно о нем. Теперь перейдем к нашим делам и к цели нашего собрания. Дело вот в чем: в этом письме мы пишем королю Норвегии, дяде молодого Фортинбраса, бессильному и прикованному к постели, который едва ли знает о намерениях своего племянника, прося его, - поскольку новобранцы, личный войсковой состав и все части войска молодого Фортинбраса состоят из его подданных, - остановить дальнейшие шаги своего племянника в этом деле. И вот мы посылаем вас, добрый Корнелий, и вас, Вольтиманд, передать привет старому королю Норвегии, ограничивая ваши полномочия в переговорах с королем тем, что изложено в этих подробных статьях. Прощайте, и пусть ваша поспешность докажет, что вы готовы исполнить свой долг. Корнелий и Вольтиманд. В этом, как и во всем, мы покажем, что умеем исполнять свой долг. Король. Мы в этом нисколько не сомневаемся. От всего сердца - прощайте. Вольтиманд и Корнелий уходят. Ну, а теперь скажите вы, Лаэрт, что нового у вас? Вы говорили нам о какой-то просьбе. В чем она, Лаэрт? Если ваша просьба к королю Дании будет разумной, вы не потеряете слов напрасно. О чем хочешь ты попросить, Лаэрт {41}, что было бы не моим подарком тебе, а твоей просьбой? Голова не более родственна сердцу, рука не более услужлива рту, чем престол Дании твоему отцу. Чего ты хочешь, Лаэрт? Лаэрт. Грозный повелитель мой {42}, прошу вашего милостивого позволения вернуться во Францию, откуда я охотно приехал в Данию, чтобы исполнить свой долг, присутствуя на вашей коронации. Теперь, когда этот долг исполнен, признаюсь, мои мысли и желания снова обращаются к Франции и склоняются перед вашим высокомилостивейшим позволением и разрешением. Король. Вы получили позволение вашего отца? Что говорит Полоний? Полоний. Он, мой повелитель, упорной просьбой не сразу вынудил у меня позволение, и я, наконец, приложил к его желанию печать своего с трудом данного согласия. Я прошу вас, разрешите ему ехать. Король. В добрый час, Лаэрт! Располагай временем и используй его по своему желанию и для проявления лучших твоих достоинств! Ну, а теперь, мой родственник Гамлет и мой сын... Гамлет. Чуть побольше, чем родственник, и поменьше, чем сын {43}. Король. Как, над вами все еще висят тучи? Гамлет. Это не так, милорд: я под слишком ярким солнцем {44}. Королева. Добрый Гамлет, сбрось свой ночной цвет и пусть твои глаза дружески взглянут на короля Дании. Не опускай постоянно век и не ищи во прахе твоего благородного отца. Ты ведь знаешь, что это обычно: все, что живет, должно умереть, пройдя через природу в вечность. Гамлет. Да, госпожа, это обычно. Королева. Если так, то почему же это кажется тебе столь особенным? Гамлет. Кажется, госпожа? Нет, есть. Мне незнакомо слово "кажется". Ни мой чернильный плащ, добрая мать, ни надетые согласно обычаю торжественные черные одежды, ни подобные ветру глубокие вздохи, нет, ни обильная река, текущая из глаз, ни унылое выражение лица, вместе со всеми другими формами, выявлениями и образами печали, не могут истинно выразить меня. Они в самом деле только кажутся, ибо это - действия, которые человек может сыграть. Но во мне есть то, что превосходит показную видимость; они же только украшения и одеяния скорби. Король. Приятной и похвальной чертой вашей натуры, Гамлет, является то, что вы отдаете этот траурный долг вашему отцу. Но ведь вы знаете, что ваш отец потерял отца, а тот отец, которого потерял ваш, потерял своего отца. Оставшийся в живых обязан, по долгу сына, в течение некоторого срока предаваться траурной печали. Но упорствовать в сожалении - такое поведение является нечестивой строптивостью. Это недостойная мужчины печаль; она обнаруживает непокорную небесам волю, неукрепленное сердце, нетерпеливый дух, простой и необразованный ум. Зачем из упрямого противоречия принимать близко к сердцу то, что должно быть и что является столь же обычным, как обычна для наших чувств любая обыденная вещь? Фу! Это грех перед небом; грех перед усопшим; нелепый с точки зрения разума грех перед природой, обычной темой которой является смерть отцов и которая всегда, начиная от первого покойника и кончая тем, кто умер сегодня, восклицала: "Это должно быть так!" Мы просим вас, сбросьте с себя эту бесполезную печаль и думайте о нас как об отце. Ибо да ведает мир, что вы ближе всех к нашему трону и что я питаю к вам не меньшее чувство благородной любви, чем та любовь, которую питает нежнейший отец к своему сыну. Что же касается вашего намерения вернуться обратно в школу в Виттенберг, это противно нашему желанию. И мы просим, упрашиваем вас {45} остаться здесь, на радость и утешение глазам нашим, как первый придворный, наш племянник и наш сын. Королева. Пусть твоя мать не потеряет понапрасну своих просьб, Гамлет: прошу тебя, останься с нами, не езди в Виттенберг. Гамлет. Я от души готов повиноваться вам, госпожа. Король. Ну вот, это полный любви и прекрасный ответ, Будьте же в Дании, как мы сами. Госпожа, пойдемте. Ласковое и невынужденное согласие Гамлета улыбается моему сердцу. В честь этого всякий раз, когда датский король будет сегодня осушать веселый заздравный кубок, большая пушка заговорит с облаками и на королевскую здравицу откликнутся небеса, повторяя земной гром. Трубы. Все, кроме Гамлета, уходят {48}. Гамлет. О, если бы это слишком, слишком плотное тело {47} растаяло, растворилось и распустилось в росу! Если бы вечносущий не установил закона против самоубийства! О боже! боже! Каким утомленным, избитым, плоским и бесплодным кажется мне все, что делается в этом мире! Фу! Фу! Это неполотый сад {48}, который растет в семя. Лишь то, что по природе своей отвратительно и грубо, владеет им. До этого дойти! Всего лишь два месяца, как умер. Нет, не так давно, и двух нет. Такой превосходный король, который был рядом с этим, как Аполлон рядом с сатиром; настолько любивший мою мать, что он не позволял небесным ветрам грубо касаться ее лица. Небо и земля! неужто должен я вспоминать? Ведь она вешалась на него, как будто ее жадность увеличивалась от пищи, которой она питалась. И, однако, через какой-нибудь месяц... Я не хочу думать об этом... Непостоянство - имя тебе, женщина!.. Через краткий месяц, прежде чем износились башмаки, в которых она шла за телом моего бедного отца, - вся в слезах, как Ниобея... Она, она... О боже!.. Зверь, который лишен способности мыслить, печалился бы больше... Вышла замуж за моего дядю, брата моего отца, который не более похож на моего отца, чем я на Геркулеса. Через месяц... Еще оставалась соль лживых слез в ее распухших глазах, а она уже вышла замуж. О злая торопливость - спешить с таким проворством в кровосмесительные простыни! Это не приведет, не может привести к добру. Но разбейся, сердце, ибо я должен молчать! Входят Горацио, Марцелл и Бернардо. Горацио. Привет, милорд! Гамлет. Я рад видеть вас здоровым... {49} Горацио - если глаза меня не обманывают! Горацио. Он самый, милорд, и навек ваш добрый слуга! Гамлет. Мой добрый друг, сэр. Я готов обменяться с вами этим именем. Но что привело вас из Виттенберга, Горацио? Марцелл! {50} Марцелл. Добрый милорд. Гамлет. Я очень рад вас видеть. (К Бернардо {51}.) Добрый день, сэр {52}. Но что, скажите по правде, привело вас из Виттенберга? Горацио. Праздное настроение, добрый милорд. Гамлет. Я не хотел бы это слышать и из уст вашего врага. Вы не должны оскорблять мой слух, уверяя меня в том, что направлено против вас. Я знаю, вы не склонны к праздности. Но какие у вас дела в Эльсиноре? Мы научим вас лихо пить до вашего отъезда. Горацио. Милорд, я приехал на похороны вашего отца. Гамлет. Прошу тебя, не издевайся надо мной, собрат-студент {53}. Думаю, ты приехал на свадьбу моей матери. Горацио. Действительно, милорд, она последовала очень быстро. Гамлет. Расчет, расчет, Горацио! {54} Жаркое, оставшееся от поминального обеда, пошло в холодном виде на свадебные столы. Я бы предпочел встретить в раю своего злейшего врага, чем пережить тот день, Горацио! Мой отец! Мне кажется, я вижу моего отца! Горацио. Где, милорд? Гамлет. Оком души, Горацио. Горацио. Я видел его однажды. Он был красавец-король, г Гамлет. Он человеком был во всех отношениях. Подобного ему я больше не увижу. Горацио. Милорд, мне кажется, я видел его вчера. Гамлет. Видел? Кого? Горацио. Милорд, короля, вашего отца. Гамлет. Короля, моего отца? Горацио. Умерьте на время ваше удивление, слушайте внимательно, пока я вам расскажу о чуде, которое могут засвидетельствовать эти два джентльмена. Гамлет. Ради бога рассказывайте. Горацио. Две ночи сряду эти два джентльмена, Марцелл и Бернардо, стоя на часах, в глухой пустыне полуночи имели следующую встречу. Фигура, похожая на вашего отца, в полном вооружении с ног до головы, появляется перед ними и торжественным шагом, медленно и величественно проходит мимо них. Трижды он прошел перед их смущенными и испуганно-изумленными глазами на расстоянии длины его жезла. А между тем они, почти превратившись от страха в студень, стоят, онемев, и не заговаривают с ним. Об этом они сообщили мне под страшной тайной. И в третью ночь я стал с ними на стражу, где, как они рассказывали, подтверждая каждое их слово и в отношении времени и внешнего образа, появилось видение. Я помню вашего отца. Эти руки не более похожи одна на другую. Гамлет. Но где это было? Марцелл. Милорд, на площадке, где мы несли караул. Гамлет. Вы не заговорили с ним? Горацио. Милорд, я заговорил, но оно не ответило. Все же один раз, как мне показалось, оно подняло голову и сделало движение, как будто собиралось заговорить. Но как раз в это мгновение громко запел утренний петух, и при этом звуке оно поспешно убежало прочь и скрылось с глаз. Гамлет. Это очень странно. Горацио. Это так же истинно, высокочтимый милорд, как то, что я живу. И мы сочли своим долгом сообщить вам об этом. Гамлет. Так, так, господа, но это смущает меня. Вы сегодня ночью несете караул? Все трое. Да, милорд. Гамлет. Вы говорите, он был вооружен? Все трое. Вооружен, милорд. Гамлет. С головы до ног? Все трое. С головы до ног, милорд. Гамлет. Значит, вы не видели лица? Горацио. О нет, видели, милорд. Его забрало было поднято. Гамлет. Он хмурился? Горацио. Лицо скорее печальное, чем сердитое. Гамлет. Бледное или румяное? Горацио. Нет, очень бледное. Гамлет. И он пристально смотрел на вас? Горацио. Все время. Гамлет. Жаль, что меня не было там. Горацио. Вы бы очень изумились. Гамлет. Весьма возможно, весьма возможно. Оно долго оставалось? Горацио. Можно было, не торопясь, досчитать до ста. Марцелл и Бернардо. Дольше, дольше. Горацио. Не в тот раз, когда я видел его. Гамлет. Борода у него была с проседью? Не так ли? Горацио. Такая же, как я видел у него при жизни: как серебристый соболь. Гамлет. Я пойду на стражу сегодня ночью. Может быть, оно снова придет. Горацио. Ручаюсь, что придет. Гамлет. Если оно примет облик моего благородного отца, я поговорю с ним, хотя бы сам ад разверзся и приказал мне молчать. Прошу вас всех, если вы до сих пор скрывали то, что видели, молчите об этом и впредь и, что бы ни случилось сегодня ночью, храните все в уме, а не на языке. Я вознагражу вашу любовь. Итак, прощайте. Я навещу вас на площадке между одиннадцатью и двенадцатью. Все. Примите наш долг, ваша милость. Гамлет. Не долг, а любовь, как и вы мою. Прощайте. Уходят все, кроме Гамлета. Дух моего отца в оружии! Тут не все чисто. Я подозреваю подлую интригу. Скорее бы пришла ночь! А до тех пор - успокойся, моя душа. Гнусные деяния, хотя бы их засыпала вся земля, восстанут перед глазами человеческими. (Уходит.) Входят Лаэрт и Офелия, его сестра. Лаэрт. Мои пожитки на корабле. Прощайте. И вот что, сестра: когда подует попутный ветер и представится удобный случай послать письмо, не спите и дайте мне знать о себе. Офелия. Вы сомневаетесь в этом? Лаэрт. Что же касается Гамлета и его легкомысленной благосклонности, считайте это модной галантностью и игрою крови, фиалкой, расцветшей в молодую пору ранней весенней природы, скороспелой, но недолговечной, сладостной, но непостоянной, минутным ароматом и развлечением - не более того. Офелия. Не более того? Лаэрт. Считайте, что не более. Ибо природа, развиваясь, растет не только в отношении крепости мышц и размеров тела. Но, когда ширится этот храм {55}, вместе с ним растет внутреннее священнодействие ума и души. Может быть, он и любит вас сейчас и его доброе желание не запятнано ни грязью, ни обманом. Но, помня об его высоком сане, вам следует остерегаться: он не хозяин своего желания, ибо он подчинен своему рождению. Он не властен, как простые смертные, сам отрезать для себя лакомый кусок, так как от его выбора зависит безопасность и здоровье всего нашего государства, и поэтому свобода его выбора ограничена мнением и согласием тела, которому он голова {56}. Итак, если он говорит, что любит вас, с вашей стороны разумно лишь настолько верить ему, насколько он может, согласно своему сану и званию, исполнить то, что говорит. А исполнить он сможет только то, за что подадут свой голос наиболее влиятельные круги Дании; подумайте о том, какой ущерб может быть нанесен вашему честному имени, если вы будете слишком доверчиво внимать его песням, или если потеряете сердце, или если вы откроете свое целомудренное сокровище его несдержанным домогательствам. Бойтесь этого, Офелия, бойтесь этого, моя дорогая сестра, и держитесь в тылу вашего увлечения, вне опасных выстрелов желания. Самая осмотрительная девушка уже достаточно неосторожна, когда открывает свою красоту луне. Даже добродетель не избежит ударов клеветы. Червь точит детей весны {57} часто до того, как раскроются их бутоны; и на утренней и текущей юности заразная порча особенно опасна. Итак, будьте осторожны. Вернейший залог безопасности заключается в страхе. Юность бунтует себе на гибель и без постороннего подстрекательства. Офелия. Я сохраню это прекрасное наставленье стражем моего сердца. Но, добрый брат мой, не поступайте так, как поступают некоторые нечестивые пастыри, которые, указывая крутой и тернистый путь к небу, сами, подобно легкомысленным, беззаботным повесам, идут по усеянной весенними цветами тропе наслаждений и не считаются с собственной проповедью. Лаэрт. За меня не бойтесь. Однако я замешкался. Но вот идет мой отец. Входит Полоний {58}. Двойное благословение - двойная благодать. Случай улыбнулся второму прощанию. Полоний. Все еще здесь, Лаэрт! Стыдно! Скорее, скорее на корабль. Ветер сидит на плече вашего паруса {59}, вас ждут. Вот, прими мое благословение. И, смотри, запиши в памяти следующие правила. Не выбалтывай своих мыслей, а беспорядочные мысли не приводи в исполнение. Будь общителен, но не фамильярен. Друзей своих, дружбу которых ты испытал, прикрепи к душе стальными обручами. Но не мозоль ладони общением с каждым только что вылупившимся, неоперившимся приятелем. Остерегайся вмешиваться в ссору. Но если ты принял в ней участие, доведи дело до конца, чтобы противник остерегался тебя. Открой ухо для всех, но говори с немногими. Слушай каждого, но храни про себя свое суждение. Покупай дорогую одежду, насколько позволит твой кошелек, но без излишних модных причуд: богато, но не пышно. Ибо одежда часто выражает человека. Во Франции люди высшего ранга и положения особенно разборчивы и благородны в этом отношении. Не занимай денег и не давай взаймы. Ибо, давая взаймы, часто теряешь и деньги и друга, а беря взаймы, притупляешь в себе чувство бережливости. Но вот что главное: будь верен самому себе, и отсюда необходимо последует, как ночь следует за днем, что ты никому не изменишь. Прощай. Да поможет благословение этим словам созреть в тебе! Лаэрт. Милорд! Со всем смирением прощаюсь с вами. Полоний. Время не терпит. Ступайте, ваши слуги ждут вас. Лаэрт. Прощайте, Офелия, и помните хорошенько, то, что я сказал вам. Офелия. Это останется запертым в памяти моей, и вы сами будете хранителем ключа. Лаэрт. Прощайте. (Уходит.) Полоний. О чем это, Офелия, он говорил с вами? {60} Офелия. С вашего позволения - о принце Гамлете. Полоний. Ага, это он хорошо придумал. Мне говорили, что за последнее время Гамлет часто виделся с вами наедине и что вы, со своей стороны, были очень милостивы и щедры на свидания. Если это так, как мне об этом говорили, - а говорили мне это в виде предостережения, - тогда я должен сказать вам, что вы не понимаете ясно, как подобает вести себя моей дочери и чего требует от вас честь. Что такое между вами? Выкладывайте правду! Офелия. Он за последнее время, милорд, много раз давал мне свидетельства своего чувства. Полоний. Чувства? Вздор! Вы рассуждаете, как неопытная девочка, не испытавшая еще таких опасных обстоятельств. И вы верите его "свидетельствам", как вы их называете? Офелия. Я не знаю, милорд, что мне следует думать. Полоний. Ладно, я вас научу. Думайте о себе, что вы - ребенок, потому что приняли эти свидетельства за чистую монету, между тем как они не полноценны. Цените себя подороже. Иначе, - выражу мысль так, чтобы не нарушить дешевого каламбура, - это окажется свидетельством того, что вы остались в дурах {61}. Офелия. Милорд, он настойчиво уверял меня в любви в самой честной манере. Полоний. Да, это действительно можно назвать манерой {62}. Продолжайте, продолжайте. Офелия. И подтвердил свои речи, милорд, почти всеми святыми небесными клятвами. Полоний. Да, силки для вальдшнепов {63}. Я знаю сам: когда горит кровь, как щедро душа снабжает язык клятвами! Вы не должны, дочь моя, принимать за огонь эти вспышки, которые дают больше света, чем тепла, и которые гаснут как в душе, так и на языке, являясь лишь обещаниями в самый миг своего возникновения. Отныне, как и подобает девушке, будьте несколько скупее на свидания. Соглашайтесь на его мольбы не так легко, как будто он отдает приказ вступить в переговоры. Что же касается принца Гамлета, верьте ему лишь в том, что он молод и что ему дана большая свобода, чем может быть предоставлена вам. Одним словом, Офелия, не верьте его клятвам: ибо это посредники другого цвета, чем их одежды, это ходатаи по нечестивым делам, говорящие на языке священных и благочестивых брачных обетов {64}, чтобы тем легче обмануть. И вот заключение: попросту говоря, я не хочу, чтобы отныне и впредь вы давали повод клевете, проведя хотя бы минутный досуг в беседе с принцем Гамлетом. Смотрите же, я вам приказываю. Ступайте к себе! Офелия. Я повинуюсь, милорд. (Уходит.) Входят Гамлет, Горацио и Марцелл. Гамлет. Ветер кусает, пронизывая насквозь. Очень холодно. Горацио. Резкий, холодный ветер. Гамлет. Который теперь час? Горацио. Думаю, что без малого двенадцать. Марцелл. Нет, уже пробило. Горацио. Разве? Я не слыхал. Значит; приближается время, когда бродит Призрак. Трубы и пушечные выстрелы {65}. Что это значит, милорд? Гамлет. Король не спит сегодня ночью и пьет из кубка. Он бражничает, и буйно кружится шумная пляска {66}. И когда король осушает кубки с рейнским вином, литавры и труба возвещают о том, что он торжественно произносит заздравный тост. Горацио. Это обычай? Гамлет. Да, обычай. Но, по моему мнению, хотя я и родился здесь и с рождения к этому привык, более почетно нарушать этот обычай, чем соблюдать его. За этот разгул, от которого тяжелеет голова, нас порицают и хулят другие народы и на востоке и на западе: они называют нас пьяницами и свинскими прозвищами грязнят молву о нас. И ведь в самом деле, это лишает наши деяния, даже самые совершенные, того, что составляет сущность доброго мнения о нас. Ведь так часто случается и с отдельными людьми: благодаря какому-нибудь природному порочному пятну, - например, в отношении незнатности рождения, в чем они не виноваты, поскольку природа не может выбирать происхождение, - или благодаря чрезмерно развитой черте характера, часто заставляющей действовать наперекор разуму {67}, или благодаря какой-нибудь привычке, которая слишком подчеркивает и этим портит приятное обхождение, - часто случается, что этих людей, несущих на себе, как я сказал, печать одного лишь недостатка, будь этот недостаток одеждой природы или звездою судьбы, даже если остальные их добродетели чисты, как небесная благодать, и настолько бесконечны, насколько может вместить человек, бывает, что этих людей порочит в общем мнении один частный изъян. Мельчайшая частица зла уничтожает благородную сущность сомнения к позору человека {68}. Входит Призрак. Горацио. Смотрите, милорд, оно идет! Гамлет. Ангелы, носители небесной благодати, защитите нас! Благостный ли ты дух, или проклятый демон, несешь ли ты с собой веяния неба, или вихри ада, злостны или милосердны твои намерения, твой образ возбуждает во мне столько вопросов {69}, что я заговорю с тобой. Я буду называть тебя Гамлетом, королем, отцом, царственным датчанином. О, отвечай мне! Не дай мне погибнуть в неведении! Скажи мне, почему твои погребенные и отпетые в церкви останки разорвали саван? Почему склеп, в котором мы видели тебя спокойно лежащим, раскрыл свои тяжелые мраморные челюсти, чтобы извергнуть тебя? Что может значить, что ты, безжизненный труп, закованный в сталь с ног до головы, бродишь среди бликов лунного света, наполняя ночь ужасом? И мы, куклы, в руках природы {70}, так страшно потрясены мыслями, которые наши души не могут охватить? Скажи, зачем это? Для чего? Что делать нам? Призрак манит Гамлета {71}. Горацио. Оно манит вас, чтобы вы пошли с ним, как будто желая сообщить что-то вам одному. Марцелл. Посмотрите, каким любезным движением оно зовет вас в более уединенное место. Но не ходите с ним. Горацио. Ни за что! Гамлет. Раз оно не хочет говорить здесь, я последую за ним. Горацио. Не делайте этого, милорд. Гамлет. Чего же мне бояться? Я жизнь свою ценю не дороже булавки. А что касается моей души, что может оно причинить ей, столь же бессмертной, как и оно? Оно снова манит меня. Я последую за ним. Горацио. Что, если оно заманит вас в пучину, милорд, или на страшную вершину скалы, которая нависает над морем, перегнувшись над своим основанием, и примет там какой-нибудь другой ужасный облик, который лишит вас силы разума и приведет вас к безумию? Подумайте - ведь само это место, без всякой другой причины, способно вызвать отчаянную игру воображения в мозгу у каждого, кто устремит взгляд глубоко вниз к морю и услышит, как оно ревет внизу. Гамлет. Оно продолжает манить меня. Иди! Я следую за тобой! Марцелл. Вы не пойдете, милорд. Гамлет. Прочь руки! Горацио. Одумайтесь. Вы не пойдете. Гамлет. Моя судьба зовет и сообщает каждой мелкой жилке в этом деле крепость мышц немейского льва. Оно все еще зовет меня. Пустите меня, господа! Клянусь небом, я превращу в призрак того, что будет удерживать меня. Говорю вам, прочь! Иди! Я следую за тобой! Призрак и Гамлет уходят. Горацио. Воображение делает его исступленным. Марцелл. Последуем за ним. Неправильно повиноваться ему в этом. Горацио. Пойдем. К чему все это приведет? Марцелл. Что-то подгнило в датском государстве. Горацио. Небо его направит. Марцелл. Нет, последуем за Гамлетом {72}. Уходят. Входят Призрак и Гамлет {73}. Гамлет. Куда хочешь ты вести меня? Говори. Я дальше не пойду. Призрак. Внимай мне. Гамлет. Я готов. Призрак. Час почти настал, когда я должен буду отдать себя во власть серного и мучительного пламени. Гамлет. Увы, бедный дух! Призрак. Не жалей меня, но серьезно выслушай то, что я тебе открою. Гамлет. Говори, я готов слушать {74}. Призрак. Точно так же будешь ты готов отомстить, когда узнаешь. Гамлет. Что? Призрак. Я дух твоего отца, обреченный на определенный срок бродить по ночам, а в течение дня вынужденный поститься в пламени {75}, пока не будут сожжены и очищены все гнусные преступления, совершенные мной в земной жизни. Если бы не было мне запрещено рассказывать о тайнах моей темницы, я мог бы поведать повесть, легчайшее слово которой перевернуло бы твою душу {76}, заморозило бы твою юную кровь, заставило бы твои глаза, подобно, звездам, выскочить из орбит; разделило бы твои причесанные волосы и подняло бы каждый отдельный волос дыбом, подобно иглам сердитого дикообраза {77}. Но разглашение того, что принадлежит вечности, не должно касаться ушей из плоти и крови. Слушай, слушай, о, слушай! Если ты когда-нибудь любил своего отца и он был тебе дорог... Гамлет. О боже! Призрак. Отомсти за его гнусное и противное природе убийство. Гамлет. Убийство? Призрак. Убийство гнуснейшее, каким является и в лучшем случае всякое убийство, но это убийство - гнуснейшее, необычное, противное природе. Гамлет. Дай мне скорей узнать, чтобы я на крыльях, столь же быстрых, как размышление или любовные мечты, мог понестись к мести. Призрак. Я вижу твою готовность. И ты был бы более вялым, чем жирный плевел, который в праздности гниет {78} на берегах Леты, если бы ты остался неподвижным в этом деле. Слушай, Гамлет. Пустили слух, что я, когда спал в саду, был ужален змеей. Так вся Дания гнусно обманута измышлением о причине моей смерти, Но знай ты, благородный юноша, что змея, которая смертельно ужалила твоего отца, теперь носит его корону. Гамлет. О моя пророческая душа! Мой дядя? Призрак. Да, это кровосмесительное, это прелюбодейное животное колдовством своего ума, своими предательскими подарками - о нечестивый ум и нечестивые дары, имеющие силу соблазнять! - склонил к своей постыдной похоти согласие моей кажущейся столь добродетельной королевы. О Гамлет, какое это было падение! Отвернуться от меня, чья любовь была достойна тех обетов, которые я дал ей при вступлении в брак, и опуститься до ничтожества, природные качества которого были бедными по сравнению с моими! Но как добродетель никогда не ступит на путь греха, хотя бы сладострастие ухаживало за ней даже в небесном обличье, так похоть, хотя бы связанная узами с лучезарным ангелом, пресытится на небесном ложе и начнет пожирать отбросы. Но тише! Мне кажется, что я чую утренний ветерок. Я буду краток. Когда я спал в моем саду, как я это обычно делал среди дня, твой дядя, пользуясь этим безмятежным часом, прокрался в сад с соком проклятого тисового дерева в сосуде и в портики моих ушей влил вызывающий проказу состав, действие которого столь враждебно человеческой крови, что быстро, как ртуть, несется через созданные природой ворота и пути в человеческом теле и с внезапной силой свертывает и створаживает, подобно кислым каплям в молоке, жидкую и здоровую кровь. Так подействовал он и на мою кровь. И почти мгновенно струпья, словно древесной корой, - как у прокаженного, - покрыли гнусной и отвратительной коркой мое гладкое тело. Так спящим был я рукой брата сразу лишен и жизни, и короны, и королевы; был подрезан в самом расцвете греха, без исповеди, без причащения, без соборова