млет. Нет, клянусь распятием, не забыл. Вы - королева, жена брата вашего мужа, а также - хотел бы я, чтобы этого не было! - вы - моя мать. Королева. Нет, если так, я пошлю к вам тех, кто умеет говорить. Гамлет. Ну-ну, садитесь. Вы не тронетесь с места. Вы не уйдете, пока я не поставлю перед вами зеркало, в котором вы увидите самую сокровенную часть вашей души. Королева. Что ты хочешь сделать? Ты не убьешь меня? На помощь, на помощь, хо! Полоний (за ковром). Эй, хо! На помощь, на помощь, на помощь! Гамлет (обнажая меч). Что такое? Крыса? (Пронзает мечом аррасский ковер.) Мертва, ставлю дукат, что мертва! Полоний (за ковром). О, я убит! Королева. О, горе, что ты сделал! Гамлет. Нет, я сам не знаю. Это король? Королева. О, какой опрометчивый и кровавый поступок! Гамлет. Кровавый поступок? Почти столь же дурной, добрая матушка, как убить короля и выйти замуж за его брата. Королева. Убить короля? Гамлет. Да, госпожа, я так сказал. (Приподымает ковер и видит Полония.) Ты, несчастный, безрассудный, сующийся в чужие дела глупец, прощай! Я принял тебя за более важное лицо. Прими свою судьбу. Ты видишь: опасно вмешиваться в чужие дела. Перестаньте ломать руки, успокойтесь, садитесь и дайте мне выжать все из вашего сердца. Ибо так поступлю я, если ваше сердце сделано из проницаемого вещества; если оно не затвердело, как медь, от проклятой привычки и не стало недоступным для чувств. Королева. Что совершила я такого, что ты смеешь обвинять меня, громко и грубо болтая языком? Гамлет. Такой поступок, который грязнит изящество и румянец скромности; дает добродетели имя лицемерия; снимает розу с прекрасного чела невинной любви и сажает на нем язву {197}; делает брачные обеты столь же лживыми, как клятвы игроков в кости. О, такой поступок, благодаря которому брачный союз лишается души и который превращает сладчайшую веру в бога в набор слов. Лицо небес пылает от стыда. Да, эта прочная и состоящая из разных составов масса {198} с лицом печальным {199}, как в день Страшного суда, больна при одной мысли об этом поступке. Королева. О, горе мне, какой же поступок, который так громко ревет и гремит при первом же о нем упоминании? Гамлет. Взгляните сюда, на этот портрет и на этот, на изображение двух братьев. Посмотрите, каким изяществом отмечено это чело. Кудри Аполлона, чело самого Юпитера, взор Марса, созданный, чтобы угрожать и приказывать. Осанка, подобная вестнику Меркурию, только что опустившемуся на вершину горы, целующей небо. Кажется, что на это сочетание качеств и на этот облик каждый из богов поставил свою печать, чтобы удостоверить, что это действительно был человек. Он был вашим мужем. Ну, а теперь посмотрите, что за этим последовало. Вот ваш муж, подобный пораженному спорыньей колосу, погубившему своего здорового брата. Где у вас глаза? Как могли вы перестать питаться на этой прекрасной горе, чтобы жиреть на этом болоте? Ха! Где у вас глаза? Вы не можете назвать это любовью, потому что в вашем возрасте огонь в крови смирился, стал покорным и подчиняется суждению. А какое суждение может предпочесть вот этого этому? У вас ведь есть чувства, иначе вы не могли бы двигаться. Но эти чувства парализованы. Ибо не может до такой степени заблуждаться безумие и чувство подпадать под власть неистовства, чтобы не сохранять хотя бы некоторую долю способности делать выбор и не видеть здесь различия. Какой это дьявол так обманул вас, играя в жмурки? Глаза без ощущения, ощущение без зрения, уши без рук и глаз, обоняние без всех других чувств или даже болезненная часть одного из чувств не могли бы так заблуждаться! О стыд, где твой румянец? Мятежный ад, если ты так бунтуешь в костях матроны, пусть тогда для пылкой юности добродетель будет воском и растает в собственном огне. Не называйте же постыдным, когда бушует неукротимый пыл, раз столь же бурно пылает и мороз и зрелый разум становится сводником похотливого желания {200}. Королева. О Гамлет, замолчи! Ты повернул мне глаза внутрь души, и я вижу там такие черные, плотно въевшиеся пятна, которые не меняют своего цвета. Гамлет. Нет, слушайте: жить в зловонном поту засаленной постели, загрязненной развратом, милуясь и ласкаясь к отвратительному хлеву... Королева. О, не говори больше! Эти слова, как кинжалы, вонзаются мне в уши. Больше не говори, милый Гамлет! Гамлет. Убийца и подлец! Раб, который не стоит и двухсотой части вашего первого мужа. Воплощение шутовства и порока среди королей {201}. Вор, похитивший государственную власть, укравший с полки драгоценную корону и спрятавший ее в карман! Королева. Довольно! Гамлет. Король в шутовской одежде из лоскутьев и заплат. Входит Призрак {202}. Спасите меня, витайте надо мной, осеняя меня крыльями, небесные хранители! Чего хочет от меня ваш благостный образ? Королева. Увы, он безумен! Гамлет. Или вы пришли, чтобы упрекать вашего медлительного сына, который пропускает время, позволяет страсти остыть и не исполняет вашего строгого приказания? О, говорите! Призрак. Не забывай: мое посещение должно заострить твое притупившееся намерение. Но взгляни, твоя мать охвачена изумлением. О, встань между ней и ее борющейся душой. Воображение особенно сильно у тех, кто слаб телом. Заговори с ней, Гамлет! Гамлет. Что с вами, госпожа? Королева. Увы, что с вами? Вы устремили взор в пустоту и ведете беседу с бесплотным воздухом. Из ваших глаз дико взирает ваша душа. И подобно спавшим солдатам, разбуженным тревогой, ваши лежавшие волосы, как будто в них есть жизнь, поднялись и стали дыбом. О милый сын, пролей прохладную сдержанность на жаркий пламень твоего безумия. На что вы смотрите? Гамлет. На него, на него! Посмотрите, как он бледен. Его печальный образ и сама причина его печали, если бы они обратились с проповедью к камням, пробудили бы в них чувство. Не глядите на меня, чтобы этим вызывающим жалость взглядом не смягчить моего сурового намерения. Ведь тогда поблекнет то, что я должен сделать, и я, быть может, пролью слезы вместо крови. Королева. Кому вы это говорите? Гамлет. Разве вы там ничего не видите? Королева. Ничего. Хотя я вижу все, что есть. Гамлет. И вы ничего не слыхали? Королева. Ничего, кроме наших собственных слов. Гамлет. Ах, посмотрите туда! Посмотрите, как оно крадется прочь! Отец мой, в той же одежде, как и при жизни. Посмотрите, вот он уходит, вот сейчас, уходит в дверь! Призрак уходит. Королева. Это создание вашего мозга: исступление чувств искусно в создании бесплотных образов. Гамлет. Исступление чувств! Мой пульс, как и ваш, умеренно соблюдает ритм и создает здоровую музыку. Я говорил не в безумии. Испытайте меня, и вы убедитесь, что я все могу пересказать, тогда как сумасшедший человек перепрыгивает с предмета на предмет. Матушка, ради бога, не прикладывайте к душе снадобья самообмана, будто во мне говорит не совершенный вами грех, а безумие. Это только покроет язву тонкой кожей, а гнусная порча, подрывая все внутри, будет незримо распространять заразу. Исповедуйтесь перед небом. Покайтесь в прошлом, остерегайтесь будущего. Не удобряйте плевелов, чтобы они не росли еще гуще. Простите мне мою добродетель. Ибо в наши жирные, отъевшиеся времена добродетели приходится пробить поощрения у порока, - да, ей приходится склоняться перед ним и выпрашивать его позволения, когда она хочет принести ему пользу. Королева. О Гамлет, ты расколол мое сердце пополам! Гамлет. О, отбросьте его худшую часть и живите более чистой жизнью с другой его половиной. Доброй ночи. Но не ложитесь в постель моего дяди. Примите вид добродетели, если в вас нет ее. Чудовище-привычка, которое пожирает всякое чувство, этот дьявол, руководящий нашим поведением, является и ангелом, так как привычка также делает честные и хорошие поступки столь же для нас легкими, как удобная одежда. Воздержитесь сегодня ночью, и это сделает для вас более легким воздержание в следующий раз. А дальше будет еще легче. Ибо привычка в состоянии изменить печать природы и либо приютить дьявола {203}, либо выбросить его с удивительной силой. Еще раз: доброй ночи. И когда вам захочется, чтобы вас благословили, я попрошу благословения у вас. Что же касается этого вельможи (указывает на Полония), я раскаиваюсь. Но так захотело небо - наказать меня через него, а его через меня и сделать меня бичом и слугой своим. Я уберу его и сумею ответить за его смерть. Итак, еще раз - доброй ночи. Я должен быть жестоким только для того, чтобы быть добрым. Так начинается злое, но худшее еще впереди. Еще одно слово, добрая госпожа. Королева. Что должна я делать? Гамлет. Только не то, что я сейчас попрошу вас делать; пусть пухлый король соблазнит вас опять лечь с ним в постель; пусть он похотливо ущипнет вашу щеку, назовет вас своей мышкой; пусть он в награду за грязные поцелуи или за то, что щупает вашу шею своими проклятыми пальцами, заставит вас открыть ему, что на деле я не безумен, а только притворяюсь безумным. Было бы хорошо, если бы вы ему об этом сообщили. Ведь разве будет королева, прекрасная, скромная, мудрая, скрывать столь важную тайну от жабы, летучей мыши, кота? Зачем скрывать? Нет, наперекор рассудку и соблюдению тайны, раскройте корзину на крыше дома, выпустите птиц и, подобно знаменитой обезьяне {204}, заползите ради опыта в корзину и сломайте себе шею. Королева. Будь уверен: если слова создаются дыханием, а дыханье - жизнью, во мне нет жизни, чтобы рассказать то, что ты сказал мне. Гамлет. Я должен ехать в Англию. Вы об этом знаете? Королева. Увы! Я совсем позабыла. Так решено. Гамлет. Письма скреплены печатью. И два моих школьных товарища {205}, которым я доверяю, как зубастым гадюкам, везут приказ. Они расчищают мне дорогу в западню и заманивают меня в нее. Пусть делают свое дело. Весело заставить сапера взорваться на собственной мине. И как бы ни было трудно, я проведу подкоп на один ярд глубже них и взорву их так, что они взлетах к луне. О, какое наслаждение, когда два хитрых замысла встречаются прямо лицом к лицу. (Указывает на Полония.) Этот человек ускорит мои сборы в Англию. Я сложу эти потроха в соседней комнате. Матушка, доброй ночи. Этот государственный советник теперь тих, молчалив и серьезен, а при жизни он был глупым, болтливым плутом. Ну, сэр, пора закончить с вами. Доброй ночи, матушка. Уходят. Гамлет уносит Полония. Входят король, королева, Розенкранц и Гильденстерн. Король. В этих стонах, в этих глубоких вздохах есть причина, которую вы должны объяснить. Нам подобает знать ее. Где ваш сын? Королева. Оставьте нас здесь одних ненадолго. Розенкранц и Гильденстерн уходят. Ах, добрый супруг мой, что я видела сегодня ночью! Король. Что такое, Гертруда? Как Гамлет? Королева. Безумен, как море и ветер, когда они борются за могущество. Услыхав, как что-то шевелится за аррасским ковром, в безудержном припадке он выхватывает шпагу, кричит: "Крыса, крыса!" - и под влиянием больного воображения убивает невидимого ему доброго старика. Король. О, тяжкий поступок! Так было бы и с нами, будь мы там. То, что он на свободе, является угрозой для всех: для вас самих, для нас, для каждого. Увы, как теперь объяснить этот кровавый поступок? Его припишут нам. Нам следовало быть более осмотрительными и сдержать, обуздать и удалить от общения с людьми этого безумного человека. Но так велика была наша любовь, что мы не хотели отдать себе отчет в том, как следовало поступить, и, подобно больному дурной болезнью, храня ее от огласки, позволяли ей питаться соком жизни. Куда он пошел? Королева. Понес тело убитого им, над которым само его безумие, подобно золотой руде среди других низких металлов, показывает свою чистоту: он плачет о том, что сделано. Король. О Гертруда, пойдем! Солнце не успеет коснуться гор, как мы отправим его отсюда на корабле. Этому подлому убийству мы должны, используя могущество нашего сана и наше искусство, оказать поддержку и найти ему оправдание. Хо, Гильденстерн! Входят Розенкранц и Гильденстерн. Друзья, ступайте возьмите кого-нибудь еще в помощь. Гамлет в безумии убил Полония и уволок его из комнаты своей матери. Пойдите отыщите Гамлета, поговорите с ним откровенно и отнесите тело в часовню. Прошу вас, поторопитесь. Розенкранц и Гильденстерн уходят. Пойдем, Гертруда. Мы созовем наших мудрейших друзей. Пусть они узнают и то, что мы намереваемся сделать, и то, что так несвоевременно произошло. Шепот о случившемся, который мчит прямой наводкой к цели свой отравленный снаряд по диаметру земли, как пушечный выстрел, еще, быть может, пронесется мимо нашего имени и поразит лишь неуязвимый воздух. О, пойдем! Моя душа полна смущения и страха. Уходят. Входит Гамлет. Гамлет. Спрятан в надежном месте. Розенкранц. | } (за сценой). Гамлет! Принц Гамлет! Гильденстерн. | Гамлет. Тише, что за шум? Кто зовет Гамлета? О, вот они идут! Входят Розенкранц и Гильденстерн. Розенкранц. Что вы сделали, милорд, с мертвым телом? Гамлет. Смешал его с прахом, которому он сродни. Розенкранц. Скажите нам, где оно находится, чтобы мы могли взять его оттуда и отнести в часовню. Гамлет. Не верьте этому. Розенкранц. Не верить чему? Гамлет. Что я сумею соблюсти вашу тайну, но не свою собственную. К тому же отвечать на вопросы губки! Как отвечать на такие вопросы сыну короля? Розенкранц. Вы принимаете меня за губку, милорд? Гамлет. Да, сэр, за губку, которая впитывает благоволения короля, дарованные им награды и власть. Вот такие чиновники оказывают под конец королю наилучшую услугу; он держит их, как обезьяна {206}, за щекой: сразу кладет их в рот, но не торопится глотать. Когда ему понадобится то, что вы собрали, ему стоит только выжать вас, и, как губка, вы снова станете сухим! Розенкранц. Я не понимаю вас, милорд. Гамлет. Я этому рад: хитрая речь спит в глупом ухе {207}. Розенкранц. Милорд, вы должны сказать нам, где находится тело, и отправиться вместе с нами к королю. Гамлет. Тело при короле, но король не при теле {208}. Король - это вещь. Гильденстерн. Вещь, милорд? Гамлет. Ничтожная. Отведите меня к нему. Прячься, лиса, все гонитесь за нею! {209} Уходят. Входит король со свитой. Король. Я послал искать его, а также найти тело. Как опасно, что этот человек находится на свободе! Однако мы не должны применять к нему строгости закона: он любим бессмысленной толпой, которая любит не суждением, а глазами. А где дело обстоит так, там судят лишь о тяжести наказания преступника, а не о тяжести преступления. Чтобы все прошло ровно и гладко, эта внезапная отправка его должна казаться обдуманным решением. Болезни, ставшие крайне опасными, излечиваются крайними средствами или не излечиваются совсем. Входит Розенкранц. Ну как, что случилось? Розенкранц. Где спрятано мертвое тело, милорд, этого мы не можем выведать у него. Король. Но где он? Розенкранц. За дверью, милорд. Он находится под стражей в ожидании вашего решения. Король. Введите его и поставьте перед нами. Розенкранц. Хо, Гильденстерн! Введите милорда. Входят Гамлет и Гильденстерн. Король. Ну, Гамлет, где же Полоний? Гамлет. За ужином. Король. За ужином? Где? Гамлет. Не там, где он ест, но там, где его едят. Некое собрание политических червей принялось за него. Червь в отношении питания - единственный в своем роде император. Мы откармливаем других тварей, чтобы самим откормиться, и откармливаем себя для червей. Жирный король и худой нищий - лишь разнообразные яства, два блюда, но для одного стола: таков конец. Король. Увы, увы! Гамлет. Можно удить на червя, который ел короля, и есть рыбу, которая питалась этим червем. Король. Что ты хочешь сказать этим? Гамлет. Я хочу лишь показать вам, как король может совершить шествие по кишкам нищего. Король. Где Полоний? Гамлет. На небе. Пошлите туда, чтобы убедиться в этом. Если ваш посол не найдет его там, поищите его сами в другом месте {210}. Но если вы не найдете его в течение месяца, вы почувствуете его запах, когда будете подыматься по лестнице в переднюю. Король. Ступайте и найдите его там. Гамлет. Он будет дожидаться вашего прихода. Несколько человек из свиты уходят. Король. Гамлет, ради личной твоей безопасности, - которая настолько же дорога для нас, насколько глубоко прискорбно то, что ты сделал, - твой поступок отсылает тебя отсюда с быстротой огня. Поэтому снарядись в путь. Корабль готов, и дует попутный ветер. Твои спутники ждут тебя, и все готово для отъезда в Англию. Гамлет. В Англию? Король. Да, Гамлет. Гамлет. Хорошо. Король. Ты бы понял, как это хорошо, если бы ты знал наши намерения. Гамлет. Я вижу херувима, который видит их {211}. Ну, ладно. В Англию! Прощайте, дорогая матушка. Король. Твой любящий отец, Гамлет. Гамлет. Нет - мать: отец и мать - муж и жена, муж и жена - единая плоть, а потому - прощайте, матушка. Ну, пора, в Англию! Король. Следуйте за ним по пятам. Побудите его поскорей взойти на корабль. Не медлите: я хочу, чтобы он сегодня же отправился отсюда. Ступайте! Все остальное, что касается этого дела, решено и закончено. Прошу вас, поторопитесь. Розенкранц и Гильденстерн уходят. Король Англии, если ты хоть сколько-нибудь ценишь мою любовь, - ведь моя великая власть может заставить тебя почувствовать ее, недаром еще свеж и красен рубец от датского меча, и ведь ты сам добровольным благоговением оказываешь нам покорность, - не пренебреги нашим королевским предписанием, которое в письмах, относящихся к этому делу, прямо обязывает предать Гамлета немедленно смерти. Сделай это, король Англии! Ибо мысль о нем бушует в моей крови, как горячка, и ты должен излечить меня. Пока я не узнаю, что это сделано, - какие бы ни были у меня удачи, у меня никогда не будет радости. (Уходит). По сцене проходит Фортинбрас с войском {212}. Фортинбрас. Ступайте, капитан, приветствуйте от меня датского короля. Скажите ему, что Фортинбрас просит обещанного разрешения на проход войска через его королевство. Вы знаете, где вам встретиться с нами. Если его величество хочет чего-нибудь от нас, мы готовы засвидетельствовать наше почтение в его присутствии. Известите его об этом. Капитан. Исполню, милорд. Фортинбрас (солдатам). Не торопясь, продолжайте путь. Фортинбрас и солдаты уходят. Входят Гамлет, Розенкранц, Гильденстерн и другие. Гамлет. Добрый сэр, чье это войско? Капитан. Норвежское, сэр. Гамлет. Куда оно направляется, сэр, прошу вас, скажите? Капитан. Против одной из частей Польши. Гамлет. Кто командует им, сэр? Капитан. Племянник старого короля Норвегии, Фортинбрас. Гамлет. Выступает ли оно против всей Польши, или против одной из ее пограничных областей? Капитан. Говоря по правде и без прикрас, мы отправляемся завоевывать маленький клочок земли, который не может дать никакой прибыли, кроме своего названия. Я бы не заплатил пяти дукатов, да, пяти, чтобы арендовать его для обработки. И он не принес бы большего ни королю Норвегии, ни королю Польши, если бы продать его за наличные деньги. Гамлет. Что ж, в таком случае король Польши не будет его оборонять. Капитан. Будет: на нем уже находятся гарнизоны. Гамлет. Две тысячи душ и двадцать тысяч дукатов будут истрачены не по причине этого мелкого спора! {213} Это гнойник, вызванный чрезмерным богатством и мирной жизнью, который прорывается внутрь и с внешней стороны не обнаруживает причины смерти человека. Покорно благодарю вас, сэр. Капитан. Да сохранит вас бог, сэр. (Уходит.) Розенкранц. Вы разрешите продолжать путь, милорд? Гамлет. Я вас сейчас догоню. Ступайте вперед. Все, кроме Гамлета, уходят. Все обстоятельства свидетельствуют против меня и пришпоривают мою медлительную месть! Что же такое человек, если главным товаром и рынком его жизни являются лишь сон и еда? - Зверь, не более того. Конечно, тот, кто создал нас с таким обширным разумом, со способностью предвидеть и вспоминать, дал нам эту способность и божественный разум не для того, чтобы они плесневели от бездействия. Забывчивость ли это, как у зверя, или трусливая мелочность при слишком точном размышлении о результате события, - мысль, которая, если разделить ее на четыре части, содержит лишь одну часть мудрости и три части трусости, - не знаю, для чего я живу, повторяя: "Это нужно сделать", тогда как у меня есть причина, воля, сила и средства, чтобы сделать это. Примеры, столь же грубо наглядные, как земля, побуждают меня: например, эта армия, такая многочисленная и сильная, под водительством изящного и нежного принца, дух которого, подвигнутый божественным честолюбием, смеется над неведомым исходом дела, отдавая все то, что смертно и преходяще, на волю судьбы, смерти и опасности ради выеденного яйца {214}. Истинное величие состоит в том, чтобы не действовать без великой причины; но, когда дело идет о чести, достойно величия искать повод к ссоре даже в мелочи {215}. Как же это я стою в бездействии, когда у меня убит отец, опозорена мать, когда у меня волнуются и ум и кровь, как же я позволю делу спать? А ведь тут же, к моему стыду, я вижу, как смерть грозит двадцати тысячам людей, которые ради прихоти и пустой славы идут в могилу, будто в постель, сражаются за клочок земли, где даже для сражения не хватает пространства и где не уместить могил, чтобы похоронить убитых. О, отныне да будут мысли мои кровавыми или пусть они потеряют всякую цену! (Уходит.) Входят королева, Горацио и придворный {216}. Королева. Я не хочу говорить с ней. Придворный. Она ко всем пристает и, конечно, не в своем уме. Она достойна сострадания. Королева. Что ей нужно? Придворный. Она не перестает говорить об отце, говорит, что слышала, что на свете много хитростей, бормочет, бьет себя в грудь и сердится по пустякам. Речь ее невнятна и наполовину бессмысленна. Эта речь сама по себе ничто, но ее бессвязность поощряет слушающих делать выводы: стремясь к этому, они наполняют слова содержанием соответственно собственным мыслям. Она подмигивает, кивает головой, жестикулирует, и действительно можно подумать, что во всем этом скрыта какая-то мысль: хотя и неясная, но очень печальная. Королева. Хорошо бы поговорить с ней, так как она может посеять опасные предположения в злобных умах. Пусть она войдет сюда. Придворный уходит. Входит придворный с Офелией. Офелия. Где прекрасная королева Дании? Королева. Что с вами, Офелия? Офелия (поет). "Как мне отличить верного возлюбленного от других? По шляпе, украшенной ракушками, посоху и сандалиям" {217}. Королева. Увы, милая леди, что значит эта песня? Офелия. Что вы сказали? Нет, прошу вас, послушайте. (Поет.) "Он умер, его нет, леди, он умер, его нет. У его изголовья - зеленый дерн, у ног его - камень". Королева. Нет, прошу вас, Офелия... Офелия. Прошу, вас, слушайте. (Поет.) "Бел его саван, как горный снег..." Входит король. Королева. Увы, посмотрите на это, милорд. Офелия (поет). "Он был покрыт душистыми цветами; но они не были брошены в его могилу {218}, не были орошены слезами, потоками верной любви..." Королева. Как вы себя чувствуете, прекрасная леди? Офелия. Хорошо, да благословит вас бог. Говорят, сова была дочерью булочника {219}. Боже мой, мы знаем, что мы такое, но не знаем, чем мы можем стать. Да благословит бог вашу трапезу! Король. Она думает об отце. Офелия. Прошу вас, об этом ни слова. Но когда вас спросят, что все это значит, скажите следующее (поет): "Завтра день святого Валентина {220}. Ранним утром я, девушка, стою у вашего окна, чтобы стать вашей Валентиной. И вот он встал, и накинул одежду, и открыл дверь комнаты. И впустил девушку, которая уже не девушкой вышла оттуда". Король. Прекрасная Офелия! Офелия. Вот и конец без дальних слов (поет): "Клянусь Иисусом и святым милосердием, - увы и фу, как стыдно! - молодые люди делают это, если уж соберутся. Клянусь богом, они достойны порицания. Она говорит: "До того, как ты повалил меня, ты обещал жениться на мне". Он отвечает: "Я бы. так и поступил, клянусь вот тем солнцем, если бы ты не пришла в мою постель". Король. Как давно находится она в таком состоянии? Офелия. Я надеюсь, что все кончится хорошо. Мы должны быть терпеливы; но я не могу не плакать, когда подумаю, что его положили в холодную землю. Мой брат узнает, что его положили в холодную землю. Мой брат узнает об этом. Итак, благодарю вас за добрый совет. Подайте мою карету. Доброй ночи, леди; доброй ночи, милые леди. Доброй ночи, доброй ночи. (Уходит.) Король. Следуйте за ней по пятам. Внимательно следите за ней, прошу вас. О, это яд глубокого горя. Причиной всему смерть ее отца. О Гертруда, Гертруда! Когда приходят печали, они появляются не одинокими разведчиками, но целыми батальонами. Сначала - убийство ее отца; затем - отъезд вашего сына, который является виновником своего справедливого удаления от двора; затем - народ, чьи мысли и пересуды, касающиеся смерти доброго Полония, подобны мутным, илистым и вредоносным водам. Мы поступили необдуманно, похоронив его тайком. А затем - бедная Офелия, в разладе с самой собой и здравым суждением, без которого мы лишь изображения людей или просто звери. И, наконец, - беда, равная всем остальным: ее брат тайно вернулся из Франции, он в недоумении, ходит мрачный, как туча, и "не имеет недостатка в шептунах, которые отравляют его слух гнусными рассказами о смерти его отца. И как раз те, у которых нет точных данных, не останавливаются перед тем, чтобы обвинить нас, передать слухи из уст в уста. О моя дорогая Гертруда! Это, подобно убийственному снаряду, наносит мне множество смертельных ран. Шум за сценой. Королева. Ах, что это за шум? Король. Где мои швейцарцы? {221} Пусть они охраняют дверь. Входит придворный. Придворный. Спасайтесь, милорд! Океан, вышедший из берегов, не пожирает равнину с такой неистовой скоростью, с какой молодой Лаэрт, во главе мятежной толпы, опрокидывает нашу стражу. Чернь называет его государем. И словно мир только что начал существовать или позабыта старина и неведом обычай, придающие словам законную силу и крепость, - они кричат: "Мы избираем Лаэрта. Пусть он будет королем!" Их шапки, рукоплескания и крики долетают до облаков: "Пусть королем будет Лаэрт, король Лаэрт!" Королева. Как весело лают они, гоняясь по ложному следу! Не в ту сторону устремились вы, неверные датские псы! Шум за сценой. Король. Они взломали дверь. Входит Лаэрт, за ним датчане. Лаэрт. Где король? Господа, стойте за дверью. Датчане. Нет, мы войдем. Лаэрт. Прошу вас, предоставьте мне возможность действовать самому. Датчане. Хорошо, хорошо. (Уходят за дверь.) Лаэрт. Благодарю вас. Охраняйте дверь. О ты, гнусный король, отдай мне моего отца. Королева. Спокойно, добрый Лаэрт! Лаэрт. Если во мне найдется хоть одна спокойная капля крови, она объявит меня незаконным сыном, отца моего - рогоносцем и заклеймит незапятнанное чело моей матери между бровей, вот прямо тут, клеймом шлюхи. Король. В чем причина, Лаэрт, что поднятый тобой мятеж так похож на мятеж гигантов? {222} Отпусти его, Гертруда. Не бойся нас. Божественная сила ограждает короля, и предательство способно лишь мельком взглянуть на свою цель, но не в состоянии поступить по своей воле. Скажи мне, Лаэрт, чем ты так взволнован? Отпусти его, Гертруда. Ну, говори. Лаэрт. Где мой отец? Король. Умер. Королева. Но не он убил его. Король. Пусть он спрашивает все до конца. Лаэрт. Как он умер? Я не допущу, чтобы меня обманывали. К черту долг верности монарху! К черным дьяволам принесенную клятву! Совесть и благодать - в самую глубину ада! Я не боюсь погибели души. И открыто заявляю, что ни во что не ставлю ни этот, ни загробный мир, - пусть будет, что будет, - лишь бы достойно отомстить за моего отца. Король. Что же вас в этом остановит? Лаэрт. Моя воля, но не весь мир. А что касается путей к осуществлению мести, я буду действовать так ловко, что даже с малыми средствами дело пойдет далеко. Король. Добрый Лаэрт, раз вы хотите узнать всю правду о смерти вашего дорогого отца, неужели месть велит вам обрушиться на всех без разбора - и на друга, и на врага, и на того, кто выиграл от смерти вашего отца, и на того, кто проиграл? Лаэрт. Я буду мстить только его врагам. Король. Значит, вы хотите узнать, кто они? Лаэрт. Его верным друзьям я вот так, широко открою объятия и, подобно доброму, жертвующему своей жизнью пеликану, накормлю их собственной кровью. Король. Ну, теперь вы говорите, как добрый сын и истинный джентльмен. То, что я не виновен в смерти вашего отца и горюю о ней, станет для вас столь же ясным, как дневной свет для ваших глаз. Датчане (за сценой). Пусть она войдет. Лаэрт. Что такое? Что это за шум? Входит Офелия. О, жар скорби, иссуши мой мозг! Слезы, в семь раз солоней обычных, сожгите чувство зрения в моих глазах. Клянусь небом, за твое безумие будет воздана тяжелая расплата, пока наша чаша весов не перевесит. О роза моя! Милая девушка, добрая сестра, нежная Офелия! О небеса! Неужели возможно, чтобы ум юной девушки мог так же быстро угаснуть, как жизнь старика? Любовь к родителям изощрена и в своей изощренности посылает саму себя, как драгоценный дар, следом за предметом любви {223}. Офелия (поет). "Его несли с открытым лицом на погребальных носилках. Хэй, нон нонни, нонни, хэй, нонни! И в могилу его обильным дождем падали слезы..." Прощай, мой голубь! Лаэрт. Если бы ты была в своем уме и убеждала, что необходимо отомстить, ты не могла бы с большей силой воодушевить на месть. Офелия. "Пойте - даун-э-даун. И позовите его... Э-даун-э..." Ах, как хорошо подходит жужжание прялки к этой песне {224}. Это - обманщик, сенешал замка, похитивший дочь своего господина. Лаэрт. В этом отсутствии смысла есть свой смысл. Офелия. Вот розмарин {225}. Это на память. Прошу тебя, любимый, помни. А вот - анютины глазки, это чтобы ты думал. Лаэрт. Мудрость - в безумии: ее мысли связаны с воспоминаниями. Офелия. Вот вам укроп и водосбор. Вот вам рута. И для меня тоже. Ее также называют благодатной воскресной травкой. Ах, каждый носит ее по-своему {226}, а? Вот маргаритка. Я дала бы вам фиалки, но они все увяли, когда умер мой отец. Говорят, он умер хорошей смертью. (Поет.) "Славный милый Робин - вся радость моя". Лаэрт. Печальные мысли, горе, страданье, самый ад она превращает в прелесть и красоту. Офелия (поет). "Неужели он больше не придет? Неужели он больше не придет? Нет, нет, он умер, ложись же на смертное ложе, он больше никогда не придет. Его борода была бела как снег и как лен была его голова. Он умер, он умер, и мы стонем: да помилует бог ему душу!" И души всех христиан, молю об этом господа. Господь с вами. (Уходит.) Лаэрт. Видишь ли ты это, о боже? Король. Лаэрт, я должен вмешаться в ваше горе. Не лишайте меня этого права. Ступайте выберите кого хотите из ваших мудрейших друзей: пусть они выслушают все и станут судьями между вами и мной. Если они найдут, что прямо или косвенно мы замешаны в этом деле, мы отдадим вам в качестве удовлетворения наше королевство, нашу корону, нашу жизнь и все то, что мы называем своим. Но если они этого не найдут, согласитесь доверить нам ваше терпение, и мы будем вместе с вами трудиться, чтобы вернуть спокойствие вашей душе. Лаэрт. Пусть будет так. Причина его смерти, тайные похороны, отсутствие доспехов, меча и герба над его прахом, а также полагающихся знатному лицу обрядов и пышных церемоний вопиют во всеуслышание к небесам и земле, чтобы я расследовал это дело. Король. Так вы и поступите. И пусть там, где будет открыто преступление, падет мощный топор. Прошу вас, следуйте за мной. Уходят. Входят Горацио и слуга. Горацио. Что это за люди, которые хотят говорить со мной? Слуга. Матросы, сэр. Они говорят, что у них для вас есть письма. Горацио. Пусть войдут. Слуга уходит. Я не знаю, из какой части света может мне быть прислано приветствие, если не от принца Гамлета. Входят матросы {227}. Первый матрос. Да благословит вас бог, сэр. Горацио. Да благословит он и тебя. Первый матрос. Он так и сделает, сэр, если захочет. Тут есть письмо для вас, сэр. Оно от посла, который уехал в Англию. Если только ваше имя Горацио, как мне об этом сообщили. Горацио (читает). "Горацио, когда ты просмотришь письмо, устрой этим малым доступ к королю: у них есть письма для него. Не успели мы пробыть и двух дней в море, как хорошо вооруженный пиратский корабль погнался за нами. Так как оказалось, что мы плывем слишком медленно, нам поневоле пришлось быть храбрыми и, когда мы сцепились, я перескочил на борт их корабля. В то же мгновение они отошли от нашего; корабля, и я один оказался их пленником. Они обошлись со мной, как великодушные воры. Но они знали, что делали, и я теперь должен оказать им услугу. Пусть, король получит письма, которые я посылаю. И спеши ко мне с такой скоростью, как если бы ты бежал от смерти. Мне нужно шепнуть тебе на ухо слова, от которых ты онемеешь. И все же они слишком легки для дела такого калибра. Розенкранц и Гильденстерн продолжают путь в Англию. О них я должен много рассказать тебе. Прощай. Тот, который, как ты знаешь, принадлежит тебе: Гамлет". Пойдемте, я устрою так, чтобы ваши письма попали по назначению. Я сделаю это как можно скорей, чтобы вы могли проводить меня к тому, от кого вы их привезли. (Уходит.) Входят король и Лаэрт. Король. Ну, теперь ваша совесть должна скрепить печатью мое оправдание и вы должны поместить меня в вашем сердце как друга. Ведь вы слышали, и слышали разумным ухом, что тот, который убил вашего благородного отца, замышлял и против моей жизни. Лаэрт. Кажется, это действительно так. Но скажите мне, почему вы не преследовали его за эти дела, столь преступные и тяжелые по своей природе? Ведь к этому вас побуждали чувство безопасности, осмотрительность, вообще все. Король. О, тут были две особые причины! Может быть, они покажутся вам неосновательными, но для меня они имеют большую силу. Королева, мать его, живет им и не насмотрится на него. А что касается меня, - достоинство ли это мое, или моя беда, - она так крепко связана с моей жизнью и душой, что, подобно тому, как звезда движется только в своей сфере, так и мое движение зависит от нее. Другой причиной, почему я не могу действовать открыто, является та великая любовь, которую питают к нему простые люди. Они покрывают все его недостатки своей любовью, подобно тому источнику, который превращает дерево в камень, обращают самые его пороки в достоинства. Так что стрелы мои, слишком легкие для такого сильного ветра, возвратились бы к моему луку и не попали бы в цель. Лаэрт. Итак, я потерял благородного отца, сестра моя доведена до отчаянного состояния. А ведь если восхвалять ее такую, какая она была прежде, ее достоинства по своему совершенству стояли на вершине нашего века, не уступая никому. Но месть моя свершится. Король. Не тревожьтесь об этом, спите спокойно! Не думайте, что мы сделаны из вялого и безжизненного вещества и допустим, чтобы у нас борода тряслась от страха, считая это приятным времяпровождением. Вы вскоре кое-что услышите. Я любил вашего отца и люблю самого себя. И поэтому, надеюсь, вы не будете сомневаться... Входит придворный. Что такое? Что случилось? Придворный. Письма, милорд, от Гамлета: это - вашему величеству, это - королеве. Король. От Гамлета! Кто их привез? Придворный. Матросы, милорд, - так мне сказали. Я их не видел. Эти письма дал мне Клавдио. Он получил их от того, кто их привез. Король. Лаэрт, я вам их прочитаю. (Придворному.) Оставьте нас. Придворный уходит. "Высокий и могущественный! Узнайте, что меня высадили нагим на берегу вашего королевства. Завтра я буду просить разрешения предстать перед ваши королевские очи. И тогда, испросив на то ваше согласие, я расскажу обстоятельства моего внезапного и странного возвращения. Гамлет". Что это значит? А остальные вернулись? Или это обман, а не правда? Лаэрт. Вы узнаете руку? Король. Это почерк Гамлета. "Нагим"! И в приписке он еще говорит "один". Вы можете мне что-нибудь посоветовать? Лаэрт. Я не знаю, что и думать, милорд. Но пусть приезжает! Болезнь моего сердца согревается мыслью, что я доживу до того, чтобы сказать ему в лицо: "Так сделал ты!" {228} Король. Раз это так, Лаэрт, - но как же это могло случиться? И все-таки ведь это случилось! - будете ли вы повиноваться мне? Лаэрт. Да, милорд, но только, если вы не будете побуждать меня к примирению. Король. К твоему собственному миру и покою. Если он сейчас вернется, прервав свое путешествие, и если он решит больше не предпринимать его, я буду подстрекать его на дело, замысел которого созрел у меня и которое, как бы он ни поступил, приведет его к гибели. Его смерть не подымет и ветерка осуждения, и даже мать его оправдает подстроенное нами дело, назвав его несчастным случаем. Лаэрт. Милорд, я готов повиноваться. И тем охотнее, если вы устроите так, что исполнителем дела буду я. Король. Отлично. О вас много говорили с тех пор, как вы уехали, также и в присутствии Гамлета, благодаря одному вашему качеству, которым вы, как говорят, блистаете. Вся совокупность ваших достоинств не возбуждала в Гамлете такой зависти, как то, что, с моей точки зрения, является наименее существенным. Лаэрт. Что это за достоинство, милорд? Король. Оно как лента, украшающая шляпу юноши. И все же оно не лишено пользы: ибо юности не менее к лицу легкий и небрежный наряд, который она носит, чем зрелому возрасту опушенные соболем одежды, способствующие здоровью и придающие важность. Тому назад два месяца здесь был один джентльмен из Нормандии. Я видал французов и бывал на войне против них. Они хорошо ездят верхом. Но возле этого щеголя было колдовство: он врос в седло и заставлял своего коня проделывать такие шутки, как будто он составлял одно тело с красивым животным. Он превзошел все, что я мог представить себе, и я намного уступаю ему в уменье принимать разные обличил и строить уловки. Лаэрт. Нормандец, не так ли? Король. Нормандец. Лаэрт. Клянусь жизнью, Ламор. Король. Он самый. Лаэрт. Я хорошо его знаю. Он - краса и слава всей страны. Король. Он говорил о вас и восхвалял ваше искусство и мастерство в фехтовании, в особенности на рапирах. Он даже воскликнул, что стоило бы поглядеть на состязание, если бы нашелся для вас достойный соперник. Он клялся, что фехтовальщики его народа ни быстротой движений, ни парированием ударов, ни глазомером не могут сравниться с вами. Сэр, этот рассказ так отравил Гамлета завистью, что он перестал что-либо дел