Вильям Шекспир. Сонеты (Пер.С.И.Турухтанова) ---------------------------------------------------------------------------- Перевод С.И. Турухтанова Новые переводы сонетов Шекспира: подлинные тексты с параллельным переводом на русский язык / В. Шекспир; пер. с англ. С.И. Трухтанова; предисл. О.B. Тимашевой. - М.: Астрель: ACT, 2006. OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Затейливые стихи о мужской дружбе У каждого из нас свое видение Шекспира. Одни ассоциируют его с Гамлетом в исполнении Смоктуновского, другие с Ярветом в образе короля Лира. Для кого-то Шекспир - это когда Отелло душит Дездемону, или Ромео, карабкающийся на балкон к Джульетте, а для кого-то - это Катарина, разящая своими остроумными репликами будущего супруга или изрыгающий непристойности (хорошо если только) сэр Фальстаф, поправляющий свой гульфик. Коварство Яго, беспредельная нежность Корделии, взаимная ненависть Монтекки и Капулетти, упертое скопидомство Шейлока, разнузданность Петруччио, эротомания Гертруды... Можно долго продолжать список пороков и достоинств шекспировских героев, имена которых стали нарицательными. Культурное человечество цитирует их на перепутье цивилизаций, на всех перекрестках земного шара. Юго-восток и Азия, мусульмане, православные и католики, японцы и африканцы столь же чувствительны к Шекспиру, как и люди европейской расы. Никто из писателей не обозначил нам так конкретно, цепляя и сознание, и воображение, небо и землю, свет и тьму, бурю и штиль, черное и белое. Достоинство Шекспира в том, что и сегодня мы часто видим мир его глазами и говорим о нем его словами. Режиссеры-постановщики, берясь за Шекспира, не только подправляют его тексты, что возможно при сочетании различных его переводов, сколько, не задумываясь переносят прошлые события в разные эпохи, и во дворы мегаполисов, или в сумрак вечной мерзлоты Сибири. Большинство зрителей понимает его с полуслова, с первой реплики, с первого утверждения героя: Век расшатался - и скверней всего, Что я рожден восстановить его! Быть или не быть - таков вопрос, Что благородней духом - покоряться Пращам и стрелам яростной судьбы... Умереть, уснуть - и только...(?) (пер. Б. Пастернака) Простой вопрос "быть или не быть" для массы людей, склонных к виртуальному самоисчезновению совсем не так уж стар и незначителен. Быть или не быть - слова, всегда отсвечивающие новизной, барьер и преграда, во всяком случае размышление о том, какой же пароль у незнакомого файла? Позывные? Но каков же ответ? Издательство решило "быть" сонетам Шекспира в переводе Трухтанова. И вот читатель держит в руках его сборник и вероятно ищет знакомые ему сонеты о смуглой леди или о "достоинстве, что просит подаянья", "Уж, если мне погибнуть, то сейчас..." Сразу предостережем от этой ошибки. Во вселенной или универсуме ШЕКСПИР есть разные планеты. Мы напомнили, вероятно, самые знакомые, но обозначим также, то, что ускользнуло от глаз широкого читателя. Речь идет в данном случае о сонетах совершенно определенной поры, которые включены в общие собрания сонетов, но порою их печатают и отдельно. Каждый предмет требует своих приближений и уточнения. В шекспировском мироздании их следует строго расположить, а для этого начнем разговор в обычном порядке, повторяя известное, идя к менее известному. Для большинства современников Шекспир - поэт, одаренный особым зрением, открывший в самой ткани земного бытия наличие полярных сил, грозовое скопление противоборствующих энергий. Все земное кончается смертью, ведь даже возникновение личности есть противоречие, узел. Чем ярче вспыхнет порыв самоутвержденья демонстрации воли, тем ближе неотвратимая развязка регулируемая не человеком, судьбой иль божьим провиденьем, высшими силами. Одному из внимательных читателей Шекспира Льву Толстому драматические обобщения английского драматурга вообще показались поверхностными, а художественная техника неестественной. Массовая слава Шекспира, с его точки зрения - гипноз, эпидемия. Шекспир явно ниже тех драматургов, анонимных авторов повестей и поэм, которые послужили ему исходным материалом. О чем это бишь говорит наш великий писатель, опираясь, кстати сказать, на европейских литературоведов Гервинуса и Брандеса? Попробуем ответить. Дело в том, что Шекспир и последователь, и предшественник великого множества драматических поэтов Джона Белла, Джона Хейвуда, Николаса Юделла, Джона Стилла, Томаса Кида, Кристофера Марло, Бена Джонсона, Томаса Хейвуда, Джона Флетчера, Френсиса Бомонта, Джона Форда, Джо Уэбстера и других. Без них его существование вряд ли было бы возможно. Каждым из этих драматургов написаны десятки, если не сотни пьес. Все эти драматурги ориентировались на театр Италии, Франции, Испании, повторяя то сюжет, то приемы, привнося свое, но часто имитируя, лучше или хуже, чужое. В литературе нет абсолютной новизны, но есть ценители. В эпоху Шекспира это богатые меценаты и необразованные зрители, чье чутье на правдивость обмануть невозможно. Голосуют ногами. Стоя в партере при плохом тексте, долго не протянешь. В Лондоне конца XVI - начала XVII вв. есть полдюжины постоянных театральных зданий, хотя местом для постановки какого-нибудь спектакля может послужить и зала во дворце, и двор гостиницы или харчевни. Женские роли исполняют мужчины, и только мужчины. (Представьте себе только и Джульетта, и Клеопатра - мужчины! Это не роли для Гаррика, но находились и другие актеры). Передвижные труппы выступают именно во дворах харчевен, а значит во всей изборожденной дорогами стране. Театр - это своеобразная замена книги, рассказывающей о том, что случилось с человечеством. Большинство зрителей именно в театре узнавали о Троянской войне, о гибели Римской империи, об Афинской республике, о похождениях средневековых рыцарей, об истории английского королевства. Существует негласное правило о том, что в пьесах нельзя касаться царствующих особ (нынешнее правление самое лучшее), и религии (это святое). После просмотра некоторых пьес люди даже начинают порой молиться о ныне здравствующих официальных особах. Нехитрые декорации шекспировской эпохи (кушетка - это спальня, трон - обозначение королевского дворца, сражение - четыре актера с мечами и т.п.) кажутся исчерпывающими. Однако примитивность внешних средств не мешала видеть, или скорее воображать место величайших драм. Недостаточность убранства заменяли поэтические описания. Действовала магия поэтического слова. Зрители не интересовались рядовым и повседневным. Их волновали великие поиски и смелые авантюры, невероятные возможности для взлета и падения отдельных смельчаков. Нельзя отрицать, что внутрь эпохи Возрождения можно было бы заглянуть и сквозь тексты иных, нешекспировских пьес. Однако этого уже не случилось. Вероятно, потому что в широте и всеобщности Шекспиру отказать трудно даже при глубоко критическом к нему отношении. Например, поэт Серебряного века Ходасевич полагал, что его мир - "красивый рисунок причудливых линий и красивых звуков, безделушка, симфония прекрасных слов". И вообще можно ли понять, можно ли познать смысл происшедшего? Минувшее - мальчик, упавший с балкона, Того, что настанет, не нужно касаться, Быть может и вправду жила Дездемона Вот в этом палаццо... Уильям Шекспир (1564-1616) родился в городе Стредфорд-на-Эвоне в семье ремесленника или мелкого буржуа - перчаточника. Окончив местную грамматическую школу, то есть научившись латыни и греческому, Шекспир переселился в Лондон, где работал суфлером в театре, что помогло ему стать сначала посредственным актером, потом блестящим драматургом. Повторяя чужие пьесы, он научился создавать свои собственные. Дело было за "малым" - за талантом. А этот божий дар у него безусловно был. Впрочем авторство шекспировских пьес до сих пор оспаривается. Их приписывают писателю и философу Френсису Бэкону, графу Дерби, лорду Рэтленду, мотивируя невозможностью для провинциального недоучки глобального видения мира и человека в нем. У него случались географические, исторические или хронологические ошибки: римляне у него носят шляпы, корабли пристают к берегам Богемии, и во времена Трои цитируется Аристотель. Говорят так же, что Уильям Шекспир просто дал свое имя тому, кто пожелал и для современников, и для вечности остаться неизвестным. Интересуясь тайнами шоу-бизнеса современной эпохи, можно поверить и таким, пусть досужим, вымыслам о прошлом. Гипотезы не меняют дела. Шекспир, такой, какой он есть - это суверенная территория, включающая в себя две поэмы, сто пятьдесят четыре сонета и множество пьес, подразделяемых на три периода: светлый оптимистический, трагедийный и мелодраматический. Не обременяя читателя длинными перечислениями знакомых ему наименований, отметим только, что, популярный именно сегодня, Сон _в летнюю ночь_ - это первый период, а не сходящие с подмостков всех театров мира трагедии "Гамлет", "Король Лир", "Отелло", "Макбет" - это второй. Менее знакомые пьесы "Буря" и "Зимняя сказка" - это третий. В биографических преданиях о Шекспире есть тьма легенд. Одна из них рассказывает о том, как поэт начал писать стихи. Охотясь на чужой земле, то есть занимаясь браконьерством, поэт оказался лицом юридически преследуемым. Тогда он решился отвечать властям, развешивая зашифрованные поэтически слова оправданья на всех столбах в округе. Зная латынь и греческий с детства, Шекспир многих авторов читал в подлиннике, но особенно он любил Вергилия и Овидия, чьи стихи знал наизусть. Их можно встретить вставленными или искусно вплетенными в его драматические тексты. Он скрыто или открыто их цитирует, перефразирует, уточняя и улучшая для современников. Когда Шекспир стал драматургом, то он сразу начал писать не хуже тех, кто уже работал для сцены, причем стихи его были выше известного, негласно принятого уровня. Это были стихи зрелого поэта. Они могли вступить в конкуренцию со стихами уже известных хороших драматургов. Кристофер Марло, например, писал в рифму, потом отверг ее и ввел белый стих. Шекспир последовал его примеру. Пьес в рифму у него не меньше, чем пьес написанных прозой или белым стихом. Случается, что он соединяет все техники в одном произведенье. Первое известное поэтическое произведение Шекспира - это поэма "Венера и Адонис". В посвящении он называет ее "первенцем своей фантазии", который он хочет подарить трем знатным лицам. Шекспир просит их стать его "крестным отцом". Если считать его стихи подражанием античной поэзии, то мы имеем дело с английским риторическим и понятийным его оформлением. Шекспир тоньше и эмоциональнее своих предшественников. Стихи эротичны, но это не эротика средневекового образца. Она вполне в духе времени - возрожденческая, столь же смелая, сколь грубая, срывающая тайные покровы, называющая все своими именами. Так Венера ...хватает потные ладони Веселого и крепкого юнца И эти руки в исступленном стоне Бальзамом именует без конца. (Пер. В. Томашевского) В следующей его поэме "Лукреция", тоже звучащей современно, речь идет о неравной борьбе порока и добродетели. Обесчещенная героиня кончает с собой, утверждая тем самым, что честь ценнее жизни. Шекспир мастерски показывает разлагающее действие на душу низменной страсти и страдание оскорбленной чистоты. Общий тон поэмы сумрачный, слегка, как и в первом случае патетический, находящийся в согласии с сюжетом о насилии. Сын последнего римского царя Тарквиния возжелал жену своего друга Лукрецию. Тарквиний отрицает средневековый аскетизм (грехи во тьме), он жаждет обладать всеми благами жизни и женщиной тоже, здесь и сейчас. Препятствия лишь разжигают его страсть. Да, он ценит красоту вообще, но подайте ему тотчас то, что он хочет. Ему неважно, что его назовут низким сластолюбцем, что женщина не переживет насилия, и он совсем не думает о наказании - ему придется отправиться в изгнанье за поруганный символ красоты. В финале поэмы такие строки: Они Лукреции кровавый прах Всем римлянам с помоста показали, Как повесть о Тарквиния грехах. И вынесло злодеям всем на страх Свой приговор народное собранье: Тарквинию навек уйти в изгнанье. (пер. В. Томашевского) Поэмы отразили два полюса таланта Шекспира: легкую манеру изъясняться по поводу предметов трудных и неоднозначных и желание произнести вердикт всем сказанным, может быть, даже вещее слово, которое прямо или исподволь ожидает читатель. Следующие поэтические опусы Шекспира - это сонеты. Как дружно утверждают критики: основная масса сонетов была создана между 1592 и 1598 годами, хотя не исключена возможность, что отдельные стихотворения были написаны раньше или позже этого периода и лишь потом включены в свод его стихотворений. По содержанию сонеты можно подразделить на две части, одна из которых, если угодно, повествует о страстной дружбе поэта с прекрасным юношей и не менее страстной любви к некрасивой, но пленительной женщине. Далее, мы узнаем, что друг и возлюбленная поэта сблизились, то есть оба изменили ему, став причиной его страданий. Среди сюжетно связанных сонетов мелькают порой и просто стихотворения-размышления, медитации, маленькие трагедии или завязки драм. Целый ряд мотивов и образов лирики Шекспира находит затем соответствие в его драматических произведениях: Я не могу, мне видеть невтерпеж, Над простотой глумящуюся ложь, Ничтожество в роскошном одеянье И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо... (пер. С. Маршака) Однако сонеты к другу и сонеты к возлюбленной - это как бы два разных цикла, хотя между ними есть связь. Если просмотреть и изучить вообще все сонеты Шекспира, то можно сделать заключение, что они не были написаны по заранее обдуманному плану. Сонетов, посвященных другу, гораздо больше, чем стихов, посвященных возлюбленной. Это сильно отличает сонеты Шекспира от сонетов других поэтов Возрождения, итальянца Данте и Петрарки, французов Дю Белле и Ронсара. Они писали о любви к женщине и только. Пусть она была выдуманная. Кто именно - женщина или любовь? То женщина (Кассандра Дю Белле), а то любовь (Беатриче Данте, Лаура Петрарки). Суровый Дант не презирав сонета, В нем жар любви Петрарка изливал... А. С. Пушкин В английскую поэзию сонет был введен в царствование короля Генриха VIII, мужа и убийцы Анны Болейн, английскими подражателями Петрарки - Томас Уайетом и Генри Серреем. Оба умерли в сравнительно молодые годы. Тауэр, куда первый поэт попал как замешанный в процессе злополучной супруги Генриха, и дни там проведенные, подорвали здоровье Уайета, и он вскоре скончался. Серрей сложил голову на плахе, пав жертвой дворцовой интриги. Однако в истории литературы они остались как первые и безусловные реформаторы английской метрики и стиля. Путешествуя по Италии, они почувствовали высокую сладость итальянского стиха и потом попытались это повторить по-английски. Вслед за ними пришел черед замечательных авторов сонетов на английском языке - Эдмунда Спенсера и Филиппа Сиднея. Цикл сонетов "Астрофель и Стелла", созданный последним, особенно замечателен тем, что поэт воспел и оплакал свою несчастную любовь к Пенелопе, сестре графа Эссекса, впоследствии казненного. Филипп Сидней, у которого современники высоко оценили его роман "Аркадия", написал в подражание Дю Белле свою "Защиту поэзии", где, в частности, об этом жанре сказал: "Вечнодостохвальная поэзия преисполнена доблестеродной усладительности и не лишена ни одного из качеств, присущих высокому понятию учености; поелику хуления на нее возводимые, либо ложны, либо бессильны... заклинаю вас всех, имевших несчастие прочесть мою чернилопроизводительную безделку... не презирайте долее священных таинств поэзии, не издевайтесь над почтенным званием рифмотворца... все поэты были родоначальниками всякого вежества... Верьте вместе со мною, что в поэзии сокрыты многие тайности, нарочито туманно написанные, дабы их во зло не употребили умы непосвященные... Верьте, что поэты есть любимцы богов и что все, ими сочиняемое, проистекает от боговдохновенного умоисступления... тогда-то вы станете прекраснейшими, богатейшими, мудрейшими..." (пер. Г.И. Ярхо) Конец шестнадцатого века - это официальный расцвет сонетной формы. В Англии в тот момент было напечатано около двух с половиной тысяч стихов, а написано наверняка еще больше. Возникнув в Италии в XIII веке на основе строфы-канцоны, упрощенной затем под влиянием строфики народных песен, сонет широкую известность приобрел благодаря итальянцам. Он был и оставался вплоть до XVIII века одной из основных форм лирики в Италии. Стихотворение сонет состоит непременно из четырнадцати строк, обычно из двух катренов и двух терцетов. Шекспировские сонеты состоят и трех катренов и одного двустишия, подводящего итог тому, что антитетически противопоставлено в первых двух катренах и объединено "под шапкой" - синтезом в третьем катрене. Вот, например, сонет 22: Врет зеркало, что я старик, пока ты Юн юностью юнцов; Мой лишь тогда наступит час расплаты Когда твое состарится лицо Если первое четверостишие это тезис, мысль, облеченная в красивую форму, второе четверостишие - антитезис: Твоя краса как драгоценный камень, Как дар любви, что мы граним храня. С тех пор, как обручились мы сердцами, Как я могу старее быть тебя? Друг очень молод, поэт много старше, но полагает себя в возрасте ему равным. Поэтому он убеждает его в обобщении: Лелей себя, будь молодым до срока: В себе меня спасешь. Пусть все умрут - Я сберегу тебя, мою зеницу ока, Как матери ребенка берегут. И наконец после синтезирующего четверостишия произносится сентенция: Разбив мне сердце, воли ты не жди: Ты у меня, я - у тебя в груди. (пер. С. И. Трухтанова) Стихи, посвященные другу, имеют несколько тем. Первые девятнадцать сонетов на все лады толкуют об одном и том же: друг должен жениться, чтобы его красота ожила в потомках. Платонический характер дружбы вырисовывается в сонетах 44-47, 50-51, звучит у него и любовь к другу, не знающая ни убыли, ни тлена (116). Через всю группу первых, посвященных другу сонетов, проходит противопоставление бренности красоты и неумолимости времени. Время воплощает тот закон природы, согласно которому все рождающееся расцветает однажды, затем начинается увядание и дальше - смерть. Время может уничтожить не одно существо, но они могут найти продолжение в потомстве. Жизнь победит, поэт взывает к другу, прося его исполнить закон жизни, победить время, оставив после себя сына. Лингвисты отмечают сегодня, что значение слова friend стало более "слабым", так что для обретения прежней силы теперь приходится использовать выражение close friend. В шекспировском конкордансе Спевака этого выражения нет, но в современных источниках это самое частое сочетание. В высоко динамичном современном обществе люди насчитывают друзей дюжинами. Всех новых людей, кого встречают, тотчас называют друзьями. В шекспировскую эпоху взгляд на дружбу предполагал медленное становление отношений, дружба должна длиться "до конца дней моих". Есть еще одно средство борьбы со временем - это творчество. Жизнь коротка, искусство вечно. Этот урок древних поэт запомнил очень хорошо. Владея мастерски формой сонета, Шекспир, рифмуя, не стремится донести до нас новое содержание. Он поступает какие заботившийся об известности средневековый поэт, делающий ставку на отточенность и совершенство формы. В поэтическом цехе работали как в цеху сапожников. Все сделанное должно было быть непременно добротно сработано, выделано на славу. Какая суть у башмака или перчатки? Их должна быть пара, а у каждой перчатки по пять пальцев на руке. Теряя форму, выживешь едва, Но в аромате будет суть жива. (Пер. С.И. Трухтанова) Донести суть можно, лишь заключив лета дивный аромат в "стекло тюрьмы". Метафора звучит чрезвычайно современно. Как следят сейчас через камеру, стекло витрины за "живой жизнью" охранники или любопытные, усталые или дотошные зрители? Лениво или напряженно? С любопытством или из праздности? Всяко бывает, но исполнители "живой жизни", участники эксперимента или артисты порой способны донести, если хотите "аромат живой жизни", заключенной в "стекло тюрьмы" (У Маршака, для сравненья: "флакон, где ароматов суть...") Пространство и время - категории, которыми полно творчество Шекспира. И суть их не только в том, что поэт, как сказочник, меняет время и место действия в трагедиях и комедиях, оставаясь при этом реалистом и историком, но и в том, что картины природы и космоса для него соизмеримы с человеческими чувствами и фактом существования. _Мирозданье, мрак, потоп, круговерть, свет, мир, природа, звезды, небеса, око божие, Бог_. Таково пространство сонетов. Ну а время? Время - _убийца, разрушитель и злодей, забвенье, цепочка лет, смерть с косой, земная бренность, тиран, застой, кладбищенский покой_. Пространство противопоставлено времени, оно способно разнести, разогнать повсюду ту "красоту, что убивает время". Поэтому поэт говорит просто, по-мирски: Весь в трауре мир удивлен и тих: Ему ты не оставил ничего; Вдова, хотя б в глазах детей родных, Увидит сердцем мужа своего. (Пер. Трухтанова) Поразительно, как картина похорон отца семейства передает отношения мира и того, что реально его продлевает - человеческой жизни. Как сказал Стендаль, существует столько же видов прекрасного, сколько привычных способов отыскать счастье. Современная жизнь обладает собственной красотой, у нее есть свой смысл величия и свой собственный героизм. Мысля последовательно и всегда в развитии, он, трактуя Расина, в сопоставлении с Шекспиром находит античную красоту в скульптуре. С его точки зрения, она представляет собой идеализацию воинской и гражданской силы. Представим себе Геркулеса, тогда кто такой денди? "Геркулес, не нашедший себе употребления". Очень разумно Стендаль в двух эссе "О Шекспире" представил английского драматурга, как образец для подражания современникам, как художника, знающего иную, чем классическая, красоту, как драматурга, сочетающего свет и тень, большое и малое, низменное и возвышенное так искусно, что это похоже на саму жизнь. То жарко светит солнце с высоты, То око божие затягивают тени; . . . . . . . . . . . . . . . . . И день сменяет ночь, а стужу зной; . . . . . . . . . . . . . . . . . Узри с востока восходящий свет... ...................Угасший день Домой спешит как немощный старик. Противопоставление света и тени в девятнадцатом веке подхватили романтики, переходя постепенно к смешению высокого и низкого, категорическому разговору о контрастах ("высокопарность тоже божий дар"). Это своего рода философия, рационально выраженная взыскующая краткость, и, если угодно, доходчивость. Шекспир понятлив и всеми понимаем. Если он рассуждает в стихах, становясь то старым, убеленным сединами мужем, то матроной, то государем, то политиком, то солдатом, значит он прекрасно видит их внутренний мир и знает их словарь. В драматических произведениях его герои не звучат уж очень высокопарно, скорее афористически, но в сонетах, где форма требует некоторой нарочитости, он повторяет знакомые сентенции античных авторов, а также простые истины, расцвечивая их скорописью своего духа - метафорами. Ведь метафоризм, по мнению русского поэта (Б. Пастернака), - стенография большой личности. Когда поэт рисует целую вселенную, Шекспир восстанавливает, избегая нарушений, целостность всего мира. А весь этот мир он вмещает в поэзию. В творчестве художника время превращается в вечность, потому что в самой его личности вечность превратилась во время. Всю поэзию XVI столетия называют эвфуистической (от имени героя романа Джона Лили "Эвфуэс, или анатомия ума"). Не избежал влияния этого стиля и Шекспир. Эвфуизмы встречаются часто в его ранних комедиях "Два веронца", "Бесплодные усилия любви". Многочисленные тропы, синтаксические и лексические параллелизмы, восходящие к риторике средневековых латинских проповедей и трактатов, к дидактическим сочинениям гуманистов способствовали обогащению английского языка. В первой части "Генриха IV". Шекспир пародирует этот стиль устами Хотспера: Котенком лучше стать мне и мяукать, Чем быть кропателем баллад несносных. Скорей готов я слушать, как скоблят Подсвечник медный или как скрипит Немазанное колесо; все это Так не набьет оскомины, как сладость Поэзии жеманной: мне она Как дряблая рысца разбитой клячи. (пер. Е. Бируковой) Создавая один сонет за другим, Шекспир непременно пользуется перифразом, то есть тоже приближается к эвфуизмам и эстетике барокко, но все чаще уходит от нее. В его сонетах есть катрены, достаточно витиеватые, эвфуистические, но когда он делает умозаключение в конце, оно у него все просто и ясно, как разговорная речь, как пословица: "Умрешь и испаришься, как дымок, а ведь в наследниках остаться мог"; "Но если страх забвенья не знаком тебе совсем, умри холостяком"; "Без слов тебе оркестр поет раз сто, кто жил один, для вечности никто". Как отмечал еще Генрих Гейне язык Шекспира передан ему его предшественниками и современниками: "Стоит лишь бегло перелистать Collection of plays Додслея, чтобы заметить, что во всех трагедиях и комедиях того времени господствует тот же стиль, те же эвфуизмы, та же преувеличенная манерность, неестественность в словообразовании, те же concetti, то же острословие, те же вычурные извороты мысли, которые мы встречаем и у Шекспира и которые вызывали слепое восхищение и у ограниченных умов; проницательный же читатель если не осуждал их, то снисходительно прощал, как нечто внешнее, как требование времени, которое приходилось по необходимости выполнять". {Генрих Гейне Собр. Соч., т. 7, М, 1958. C. 221.} О сделанных С.Я. Маршаком переводах сонетов Шекспира А. А. Фадеев заметил, что эти переводы являются "фактами русской литературы". Будем помнить об этом. Но поговорим о переводах. Есть правило, что переводимое произведение должно сохранять историческое и национальное своеобразие. Оно, на наш взгляд, соблюдено. Мы знаем, что в последнее десятилетие появилось много новых переводов Шекспира, и пьес, и, в особенности, сонетов, достаточно только заглянуть в Интернет. Впрочем, на сайте чаще всего речь идет не о целенаправленной работе переводчика, а о быстром, недостаточно продуманном переводе одного-двух любовных стихов, вероятно следствиях последнего романа, об имитациях-переложениях, маньеристских опытах и т.п. Можно только порадоваться такому увлечению молодых соотечественников, делающих Шекспира "под себя". Количество хорошо знающих английский язык читателей неизмеримо возросло. В нашей книге рядом с переводом есть английский текст, и недовольный может поквитаться предложив издательству свой законченный труд. Оксана Тимашева I From fairest creatures we desire increase, That thereby beauty's rose might never die, But as the riper should by time decease, His tender heir might bear his memory: But thou contracted to thine own bright eyes, Feed'st thy light's flame with self-substantial fuel, Making a famine where abundance lies, Thy self thy foe, to thy sweet self too cruel: Thou that art now the world's fresh ornament, And only herald to the gaudy spring, Within thine own bud buriest thy content, And tender churl mak'st waste in niggarding: Pity the world, or else this glutton be, To eat the world's due, by the grave and thee. 1 Чтоб вечно сад был розами богат. Увянет роза, новую рожая, И передаст ей цвет и аромат. Ты как Нарцисс: лишь отраженью рад. Себя сжигая, осветишь ли мрак? В пустыню превратив цветущий сад, Себе ты будешь сам жестокий враг. Собою мирозданье увенчал Ты, нашей будущей весны гонец. Твое зерно - начало всех начал, Эх ты, дурак, транжира и скупец! Мир пожалей, не то, красавец милый, Сам станешь для своей красы могилой. II Then forty winters shall besiege thy brow, And dig deep trenches in thy beauty's field, Thy youth's proud livery so gazed on now, Will be a tattered weed of small worth held: Then being asked, where all thy beauty lies, Where all the treasure of thy lusty days; To say within thine own deep sunken eyes, Were an all-eating shame, and thriftless praise. How much more praise deserved thy beauty's use, If thou couldst answer 'This fair child of mine Shall sum my count, and make my old excuse' Proving his beauty by succession thine. This were to be new made when thou art old, And see thy blood warm when thou feel'st it cold. 2 Когда лет_а_ и зимы вспашут лоб, Покрыв седой травой лицо твое, Кто вспомнит молодежный гардероб, За сорок лет сносившийся в тряпье! А на вопрос: "Где красота лежит, Что буйно расцветала той весной?" "В глазах - скажи - она нашла покой, Где спит гордыня, слезы, боль и стыд". Совсем другим ответ твой быть бы мог: "Мой младший сын - милейший из детей - Прожитой жизни подведет итог, Мою красу наследуя в своей". Он мог бы жить, твое тепло храня: Согрел бы старость жар его огня. III Look in thy glass and tell the face thou viewest, Now is the time that face should form another, Whose fresh repair if now thou not renewest, Thou dost beguile the world, unbless some mother. For where is she so fair whose uneared womb Disdains the tillage of thy husbandry? Or who is he so fond will be the tomb, Of his self-love to stop posterity? Thou art thy mother's glass and she in thee Calls back the lovely April of her prime, So thou through windows of thine age shalt see, Despite of wrinkles this thy golden time. But if thou live remembered not to be, Die single and thine image dies with thee. 3 Ты в зеркале спроси свое лицо, Пришла ль пора такое же создать. Мир обеднил бы ты, не став отцом, Лишив детей несбывшуюся мать. Да есть ли та, что, девственность любя, Не пожелает нивой стать твоей? Тот эгоист, кто любит сам себя - Он, он убийца собственных детей. Вот видит мать: ее прекрасный сын - Блик на стекле ее весенних дней; И ты под старость сквозь вуаль морщин Увидишь солнце юности своей. Но, если страх забвенья не знаком Тебе совсем, умри холостяком. IV Unthrifty loveliness why dost thou spend, Upon thy self thy beauty's legacy? Nature's bequest gives nothing but doth lend, And being frank she lends to those are free: Then beauteous niggard why dost thou abuse, The bounteous largess given thee to give? Profitless usurer why dost thou use So great a sum of sums yet canst not live? For having traffic with thy self alone, Thou of thy self thy sweet self dost deceive, Then how when nature calls thee to be gone, What acceptable audit canst thou leave? Thy unused beauty must be tombed with thee, Which used lives th' executor to be. 4 Что ж расточаешь ты, красавец мой, Прекрасных лет бесценный капитал? Он не подарен был тебе судьбой, А ссужен - чтоб процентом прирастал. Так почему же, мой плохой купец, Забыл ты о процентах и прибытке? Не ростовщик ты - скряга и скупец, Зарывший в землю золотые слитки. Привыкнув сам с собой дела вести, Не слишком, что обманут, причитай И думай нынче, чем в конце пути Оплатишь ты судьбы своей счета. Ссуди свою красу потомкам, чтобы Не сгнил твой капитал под крышкой гроба. V Those hours that with gentle work, did frame The lovely gaze where every eye doth dwell Will play the tyrants to the very same, And that unfair which fairly doth excel: For never-resting time leads summer on To hideous winter and confounds him there, Sap checked with frost and lusty leaves quite gone, Beauty о'er-snowed and bareness every where: Then were not summer's distillation left A liquid prisoner pent in walls of glass, Beauty's effect with beauty were bereft, Nor it nor no remembrance what it was. But flowers distilled though they with winter meet, Leese but their show, their substance still lives sweet. 5 Как годы созидают мастерком Отраду взорам, юности дворец, И, тут же все сминая грубо в ком, Законченной красе кладут конец, Так время увлекает в круговерть Весну и лето - соки стынут там, Где их, живых, зимы застала смерть. Нет, не цвести заснеженным цветам! И, если лета жидкий аромат Не будет заключен в стекло тюрьмы, Ни красоту, ни благовонный сад Уж никогда не сможем вспомнить мы. Утратив форму, лето не вернуть, Но в запах сладкий перельется суть. VI Then let not winter's ragged hand deface, In thee thy summer ere thou be distilled: Make sweet some vial; treasure thou some place, With beauty's treasure ere it be self-killed: That use is not forbidden usury, Which happies those that pay the willing loan; That's for thy self to breed another thee, Or ten times happier be it ten for one, Ten times thy self were happier than thou art, If ten of thine ten times refigured thee: Then what could death do if thou shouldst depart, Leaving thee living in posterity? Be not self-willed for thou art much too fair, To be death's conquest and make worms thine heir. 6 Зиме не разрешай рукой холодной Разбить флакон, где ароматов суть; Влей в лоно дев сироп свой живородный И лишь тогда ты можешь сам уснуть. Процент законный юность соберет С заемщиц, отдающих без затей, И в десять раз счастливей станет тот, Кто десять заведет себе детей, Но - в десять раз по десять, коль они Ему во след по десять заведут. Как сможет Смерть тебя похоронить? Такие праотцы в веках живут. Не скряжничай, не то, красавец наш, В наследство червякам красу отдашь. VII Lo in the orient when the gracious light Lifts up his burning head, each under eye Doth homage to his new-appearing sight, Serving with looks his sacred majesty, And having climbed the steep-up heavenly hill, Resembling strong youth in his middle age, Yet mortal looks adore his beauty still, Attending on his golden pilgrimage: But when from highmost pitch with weary car, Like feeble age he reeleth from the day, The eyes (fore duteous) now converted are From his low tract and look another way: So thou, thy self out-going in thy noon: Unlooked on diest unless thou get a son. 7 Узри с востока восходящий свет: Вокруг главы очерчен гордый нимб. Кузнец и воин, лавочник и смерд - Все пали ниц пред королем своим. Когда в зенит возносит колесница Наездника во цвете юных лет, Подобострастием сияют лица Придворных, рьяно чтящих этикет. Когда ж с полудня вниз угасший день Домой спешит, как немощный старик,