с тобой вдвоем, Раз ты живешь в сознании моем. Перевод Игн. Ивановского Как мне тебя достойнее воспеть, Души моей прекрасная частица, И честь твою случайно не задеть, И самому собой не возгордиться? Не лучше ли расстаться - хоть на миг - И разорвать весь этот круг порочный, Чтоб, уходя, любви прощальный крик Соединить нас вновь стремился прочно. Но нет, разлуки не перенести, Когда, томимый болью ожиданья, То, что должно так пышно расцвести, Я на съеденье отдаю страданью. Мой милый, научи, как жить без мук, С тобою слиться в тягости разлук. Перевод А. Шведчикова 40 Take all my loves, my love, yea, take them all; What hast thou then more than thou hadst before? No love, my love, that thou mayst true love call; All mine was thine before thou hadst this more. Then if for my love thou my love receivest, I cannot blame thee for my love thou usest; But yet be blamed, if thou thyself deceivest By wilful taste of what thyself refusest. I do forgive thy robb'ry, gentle thief, Although thou steal thee all my poverty; And yet love knows it is a greater grief To bear love's wrong than hate's known injury. Lascivious grace, in whom all ill well shows, Kill me with spites, yet we must not be foes. Возьми все мои любви, моя любовь {*}, да, возьми их все. Что ты приобретешь такого, чего не имел прежде? - никакой любви, моя любовь, которую ты мог бы назвать истинной любовью: все мое было твоим до того, как ты получил еще и это. И если ты берешь мою любовь ради моей любви {**}, я не могу винить тебя за употребление моей любви, и все же ты виноват, если ты сам себя обманываешь, _руководствуясь_ своенравным вкусом к тому, что твое существо отвергает. Я прощаю твой грабеж, милый вор, хотя ты присвоил себе все, чем я владел; и все же любовь знает, что горше сносить зло любви, чем обычные удары ненависти. Порочное очарование, в котором всякое зло представляется добром, убей меня обидами, но все же мы не должны быть врагами. {* В подлиннике многократно употреблено слово "love", с игрой на его разных значениях, и прочтение сонета зависит от истолкования этих значений. По мнению большинства исследователей, поводом для этого сонета (и двух следующих) стало то, что Друг соблазнил любовницу поэта (или был соблазнен ею). Соответственно, "my love" в первой строке - это обращение к Другу, которое можно перевести как "мой милый", "возлюбленный". ** Иными словами, если ты отобрал у меня любовницу потому, что я люблю ее.} Возьми их все, да, все мои любви. Намного ли богаче ты теперь? Как новизну любовью не зови, Давно я отдал все тебе, поверь. Ты все присвоил из любви ко мне. Я твоего не осуждаю пыла, Но постыдись: ведь по твоей вине Твоя же ложь тебя с дороги сбила. Грабеж тебе прощаю, нежный вор, Хоть нищего ты обобрал, как мог, И легче видеть ненависть в упор, Чем верности украденный залог. Ты оправдаешь даже путь дурной. Убей меня, но не враждуй со мной. Перевод Игн. Ивановского Коль хочешь, то любовь мою возьми, Что нового получишь вместе с нею? Она не будет истинной, пойми, - Я твой давно, и нет любви сильнее. И за мою любовь, что получил, Моя любовь, судить тебя не стану; Но сколько ты упреков заслужил, Коль взял ее, доверившись обману. Мой милый вор, прощаю твой разбой, Хотя забрал ты все без сожаленья, Больнее ведь любви упрек немой, Чем ненависти горькие мученья. Ты зло само с невинности слезами, Убей меня, чтоб нам не стать врагами. Перевод А. Казаковой 41 Those pretty wrongs that liberty commits, When I am sometime absent from thy heart, Thy beauty and thy years full well befits, For still temptation follows where thou art. Gentle thou art, and therefore to be won, Beauteous thou art, therefore to be assailed; And when a woman woos, what woman's son Will sourly leave her till he have prevailed? Ay me, but yet thou mightest my seat forbear, And chide thy beauty and thy straying youth, Who lead thee in their riot even there Where thou art forced to break a twofold truth: Hers, by thy beauty tempting her to thee, Thine, by thy beauty being false to me. Эти милые проступки, которые совершает своеволие, когда порой меня нет в твоем сердце, вполне подобают твоей красоте и твоим годам, ибо соблазн постоянно следует за тобой по пятам. Ты добр, и потому тебя завоевывают; ты прекрасен, и потому тебя осаждают; а когда женщина добивается _любви_, какой сын женщины жестоко покинет ее до того, как одержит победу? {*} Увы мне, но все же ты мог бы воздержаться от _захвата_ моих владений и отчитать свою красоту и беспутную юность, которые, в своем буйстве, ведут тебя даже туда, где ты невольно нарушаешь две верности: ее - своей красотой ее соблазняя, свою - из-за своей красоты изменяя мне. {* Многие издатели считают, что в этом месте подлинника имеется опечатка, и следует читать: "Till she have prevailed". В таком случае перевод должен звучать: "...до того, как она одержит победу".} Ты волю низким шалостям даешь, Когда меня в беспечном сердце нет, Лишь потому, что молод и хорош И для соблазна порожден на свет. Ты нежен - все хотят тобой владеть, Красив - и словно создан для осад, А если женщина раскинет сеть, Какой сын женщины не будет рад? И мне не угрожала бы беда, Когда ты страсти притушить бы мог, Они тебя забросили туда, Где к нам обоим будешь ты жесток. Ты красотой с ума сведешь ее, Изменой сердце разобьешь мое. Перевод Игн. Ивановского Твоих измен беспечных череда, Когда ты забываешь обо мне, - При красоте твоей, в твои года, Среди страстей, естественна вполне. Ты добр - тебя в полон берут шутя, Красив - тебя легко завоевать; К желаньям жен, о женщины дитя, Легко ли равнодушным пребывать? Увы! Ты и меня не пощадил. Твоей красе и юности упрек Я шлю за то, что ты, в избытке сил, Две чести сразу опорочить мог: Ее - своей красою соблазнив, Свою же - мне с подругой изменив. Перевод Д. Щедровицкого 42 That thou hast her, it is not all my grief, And yet it may be said I loved her dearly; That she hath thee, is of my wailing chief, A loss in love that touches me more nearly. Loving offenders, thus I will excuse ye: Thou dost love her because thou know'st I love her, And for my sake even so doth she abuse me, Suff ring my friend for my sake to approve her. If I lose thee, my loss is my love's gain, And losing her, my friend hath found that loss; Both find each other, and I lose both twain, And both for my sake lay on me this cross. But here's the joy, my friend and I are one. Sweet flattery! then she loves but me alone. То, что ты обладаешь ею, - не вся моя печаль, хотя можно сказать, что я любил ее горячо; что она обладает тобой - вот главная _причина_ моих стенаний, потеря в любви, которая задевает меня сильнее. Любящие грешники [обидчики], я оправдаю вас так: ты любишь ее, потому что знаешь, что я люблю ее, и так же ради меня она изменяет мне, идя на то, чтобы мой друг ради меня испытал ее. Если я теряю тебя, то моя потеря - это приобретение для моей любви, а теряю ее - мой друг приобретает эту потерю. Двое находят друг друга, и я теряю обоих, и оба ради меня возлагают на меня этот крест. Но вот утешение: мой друг и я суть одно, _и, значит_, - о сладкое самообольщение! - она любит меня одного. Полгоря, что она теперь твоя, А сердце прошлого не забывает, Но с нею и тебя лишился я, А это горе больше задевает. Обидчики, прощаю вам обиду. Ты по моим следам предался страсти, Она со мной враждует лишь для виду, Поскольку ты ведь у нее во власти. Тебя я потерял - она нашла, И я тебе помог ее найти. Вдвойне моя разлука тяжела, Мне крест двойной приходится нести. Но ведь недаром ты и я - одно. Пусть я не с ней, любим я все равно. Перевод Игн. Ивановского Ты обладаешь ею - не беда, Хотя ее любил я очень нежно. Она тобой владеет - вот когда Уже мое несчастье неизбежно. Обидчики мои, я вас прощаю: Ее ты любишь как мою любовь, И для меня она, мой дух смущая, Тебя, мой друг, испытывает вновь. Потерянная мной тебе досталась; Ты мной потерян - у нее ты есть. Друг друга вы нашли - я потерял вас, И на меня вы возложили крест. Но ясно мне: одно - мой друг и я. О грезы! Все равно она - моя. Перевод В. Николаева 43 When most I wink, then do mine eyes best see, For all the day they view things unrespected; But when I sleep, in dreams they look on thee, And darkly bright, are bright in dark directed. Then thou, whose shadow shadows doth make bright, How would thy shadow's form form happy show To the clear day with thy much clearer light, When to unseeing eyes thy shade shines so! How would (I say) mine eyes be blessed made, By looking on thee in the living day, When in dead night thy fair imperfect shade Through heavy sleep on sightless eyes doth stay! All days are nights to see till I see thee, And nights bright days when dreams do show thee me. Чем больше я смежаю глаза, тем лучше они видят, так как весь день они глядят на вещи нестоящие, но когда я сплю, во сне они смотрят на тебя и, _закрытые_ [темные], направляют светлый взгляд в темноту {*}. Твоя тень делает светлыми тени; каким же прекрасным зрелищем была бы _вещественная_ форма этого образа при свете дня и твоем, гораздо более ярком, свете, если для невидящих глаз твоя тень так сияет! Я говорю: какое было бы счастье для моих глаз смотреть на тебя среди живого дня, если в мертвой ночи твой прекрасный, _хотя и_ несовершенный образ сквозь тяжелый сон запечатлевается в незрячих глазах! Все дни мне видятся ночами, пока я не вижу тебя, а все ночи - ясными днями, когда сны мне показывают тебя. {* Согласно представлениям того времени, в основе механизма зрения лежали исходящие из глаз лучи.} Смежая веки, зорче я стократ, При свете дня гляжу, не замечая. Во сне же очи на тебя глядят, Твой светлый лик во мраке различая. Твоя безмерно лучезарна тень, Встающая передо мной ночами, - О сколь она светлей, чем ясный день, Коль вижу я незрячими очами! Сколь просияли бы твои лучи, Явись они при свете дня живого, Коль тень твоя слепым очам в ночи Несет снопы сияния такого! Мне день - как ночь, когда ты не со мной, А ночь - как день, коль в сон приходишь мой. Перевод С. Степанова Днем никого я взглядом не приметил. Смежил я веки - взор мой стал острей: Мои глаза, незрячие при свете, Вновь красотой ослеплены твоей! Мелькает светоносное виденье, Высвечивая черноту ночи, - От света жмурюсь я, лишенный зренья, У тени ослепительны лучи! В глухую ночь светлеет мрак постылый, Хоть светит только благостная тень, Так как же засверкает образ милый, Когда его увижу в ясный день! День без тебя объят ночною мглой, А ночь светла, ведь ты во сне со мной. Перевод И. Фрадкина 44 If the dull substance of my flesh were thought, Injurious distance should not stop my way, For then despite of space I would be brought, From limits far remote, where thou dost stay. No matter then although my foot did stand Upon the farthest earth removed from thee, For nimble thought can jump both sea and land As soon as think the place where he would be. But ah, thought kills me that I am not thought, To leap large lengths of miles when thou art gone, But that, so much of earth and water wrought, I must attend time's leisure with my moan, Receiving nought by elements so slow But heavy tears, badges of either's woe. Если бы вялое вещество моей плоти было мыслью, то досадное расстояние не остановило бы меня, поскольку тогда, вопреки пространству, я был бы перенесен из далеких пределов туда, где пребываешь ты. Тогда было бы неважно, хотя бы мои ноги стояли на земле, самой отдаленной от тебя, так как проворная мысль может перепрыгивать через море и сушу, как только вообразит место, где хотела бы быть. Но, увы, меня убивает мысль, что я - не мысль, способная переноситься через многие мили туда, куда уехал ты, но что, состоящий в такой большой мере из земли и воды {*}, я должен проводить пустое время в стенаниях, ничего не имея от таких медлительных элементов, кроме тяжких слез - знаков их страдания. {* В этом и следующем сонетах метафорически обыгрывается учение о том, что человек состоит из четырех "элементов": земли, воды, воздуха и огня.} Когда б из мысли состояло тело, Вот бы меня к тебе перенесло - От самого далекого предела, Пространству ненавистному назло! И даже пусть, попав в чужие страны, Я в самой дальней от тебя стране: Мысль перепрыгнет через океаны, Лишь про тебя подумается мне. Да, я не мысль. И нет печальней мысли. Я из земли с водою пополам, И между нами сотни верст повисли, И время предалось иным делам. Земля с водой лежат в моем начале, И с ними я делю мои печали. Перевод В. Орла Когда бы мыслью плоть моя была, То путь к тебе не знал бы протяженья; Куда б тебя судьба не занесла, Там появился б я в одно мгновенье. Хоть в самый дальний удались предел, Моря пусть между нами или страны, Как мысль легко б я их преодолел - Лишь о тебе подумаю, желанный. Но я не мысль. Таким, какой я есть, Мне не угнаться следом за тобою; Я, в сущности, земли с водою смесь И принужден досуг делить с бедою. От двух стихий в знак горя моего Даны мне слезы, - больше ничего. Перевод С. Шестакова 45 The other two, slight air and purging fire, Are both with thee, wherever I abide; The first my thought, the other my desire, These present-absent with swift motion slide; For when these quicker elements are gone In tender embassy of love to thee, My life, being made of four, with two alone Sinks down to death, oppressed with melancholy, Until life's composition be recured By those swift messengers returned from thee, - Who even but now come back again assured Of thy fair health, recounting it to me. This told, I joy, but then no longer glad, I send them back again and straight grow sad. Другие два _элемента_, легкий воздух и очищающий огонь, оба с тобой, где бы я ни пребывал: первый - моя мысль, второй - мое желание; неуловимые, они легко переносятся _с места на место_. Когда эти более быстрые элементы отправляются к тебе в сердечном посольстве любви, моя жизнь, созданная из четырех _элементов_, оставшись только с двумя, клонится к смерти, подавленная меланхолией; _так продолжается_, пока состав жизни не восстановится возвращением от тебя этих быстрых посланцев, которые как раз сейчас возвращаются, убедившись в твоем добром здравии, чтобы поведать это мне. Когда весть сообщена, я радуюсь, но затем, снова неудовлетворенный, я отсылаю их назад и сразу становлюсь печальным. В разлуке мы, но нам обручены Огонь и воздух - остальные звенья Природы; и к тебе обращены Огонь желанья, мысли дуновенье. Когда посланцы нежных чувств моих К тебе спешат, ног под собой не чуя, Как в окруженье двух стихий других Смертельно одинок я, как тоскую! Тогда лишь только оживаю я, Когда гонцы, отправясь в путь обратный, Мне весточку приносят от тебя, Что ты здоров и все с тобою ладно. Я счастлив, но на миг лишь - и готов Вновь в путь-дорогу отослать гонцов. Перевод В. Тарзаевой Но вот стихии легкие, скользя, Любое одолеют расстоянье: Огонь и воздух, верные друзья, - То мысль моя и вечное желанье. Летят к тебе покорные послы, Опустошив меня наполовину; Теперь я лишь вода и горсть земли: Я погружаюсь в смертную пучину До той поры, пока не принесли Мне дорогую весточку про друга Мои друзья - крылатые послы, - Что ты здоров и счастлив в час досуга. Но радуюсь недолго - миг промчит, Вновь шлю послов я, горечью убит. Перевод И. Фрадкина 46 Mine eye and heart are at a mortal war, How to divide the conquest of thy sight: Mine eye my heart thy picture's sight would bar, My heart mine eye the freedom of that right. My heart doth plead that thou in him dost lie (A closet never pierced with crystal eyes), But the defendant doth that plea deny, And says in him thy fair appearance lies. To 'tide this title is impanneled A quest of thoughts, all tenants to the heart, And by their verdict is determined The clear eye's moiety and the dear heart's part: As thus: mine eye's due is thy outward part, And my heart's right thy inward love of heart. Мои глаза и сердце ведут смертельную войну, деля завоевание - твой зримый образ {*}: глаза хотели бы запретить сердцу видеть твое изображение, а сердце глазам - свободно пользоваться этим правом. Сердце заявляет, что ты находишься в нем - в каморке, куда не проникает взгляд хрустальных глаз, - но ответчики отвергают это заявление и говорят, что твоя прекрасная внешность находится в них. Чтобы решить этот спор о праве собственности, учреждено жюри из мыслей, которые все являются арендаторами сердца, и по их вердикту определены доля ясных глаз и драгоценная часть, _отводимая для_ сердца. Итак, моим глазам причитается твоя внешность, а сердце имеет право на то, что внутри, - твою сердечную любовь. {* По всей видимости, речь идет о доставшемся поэту портрете Друга.} Мой глаз и сердце, овладев тобой, Из-за добычи ссорятся, и вот Стремится глаз присвоить образ твой, А сердце глазу воли не дает. Вчиняет сердце иск, прося о том, Чтоб на тебя не покушался глаз. Ответчик же твердит, что в нем самом Живет твой образ каждый день и час. Пришлось присяжным мыслям заседать, И спор жестокий приведен к концу: Велит вердикт ответчику отдать Не больше и не меньше, чем истцу. Что видит глаз - достанется ему, Что любит сердце - сердцу моему. Перевод Игн. Ивановского Жестокою захваченным борьбою, Как сердцу с оком твой делить портрет? Его считает око за собою, Но прав таких, считает сердце, нет: Мол, целиком ты в нем, а око сроду, Не видя, и не ведало о том. Но око аргумент отводит с ходу: Мол, в нем твой дивный образ целиком. И чтоб не длилась эта тяжба доле, Присяжных мыслей суд определил, В чем состоит отныне ока доля, И сердце ленным правом наделил: Мол, оку - внешности твоей оправа, А сердце на любовь имеет право. Перевод С. Степанова 47 Betwixt mine eye and heart a league is took, And each doth good turns now unto the other: When that mine eye is famished for a look, Or heart in love with sighs himself doth smother, With my love's picture then my eye doth feast, And to the painted banquet bids my heart; Another time mine eye is my heart's guest, And in his thoughts of love doth share a part. So either by thy picture or my love, Thyself, away, art present still with me, For thou not farther than my thoughts canst move, And I am still with them, and they with thee; Or if they sleep, thy picture in my sight Awakes my heart to heart's and eye's delight. Между моими глазами и сердцем заключен союз, и обе стороны теперь оказывают добрые услуги друг другу: когда глаза мучит голод по взгляду _на тебя_ или любящее сердце само себя душит вздохами, тогда глаза пируют, _любуясь_ изображением моего возлюбленного, и приглашают сердце к этому живописному угощению; в другой раз глаза становятся гостями сердца и разделяют его мысли о возлюбленном. Так, благодаря твоему изображению или моей любви ты, находясь далеко, всегда остаешься со мной, так как не можешь удалиться от меня больше, чем мои мысли, а я всегда с ними, и они - с тобой. Если же они спят, твой образ в моих глазах пробуждает мое сердце для наслаждения сердца и глаз. Глаза и сердце - лучшие друзья, Товарищи по общему несчастью, Когда увидеть милого нельзя, И сердце разрывается на части - Мои глаза ласкают твой портрет И заставляют сердце чаще биться, Иль сердце приглашает на банкет Глаза, чтобы любовью поделиться. В портрете иль в любви всегда со мной Твой милый образ. Что бы ни случилось, Уйти не сможешь - мыслию одной Мы связаны надежней всякой силы. А если я усну, то и во сне Принадлежать ты будешь только мне. Перевод С. Епифановой Союз у ока с сердцем заключен Об обоюдной помощи - на случай, Когда с тобою взгляд мой разлучен И стонет сердце от тоски тягучей. У ока пир глядеть на твой портрет, И сердце - гость, являющийся к сроку; И в мыслях о тебе на свой обед Шлет сердце приглашены; другу-оку. Вот так, в разлуке, ты со мной всегда, С моей любовью и влюбленным взглядом, Не денешься от мыслей никуда, Я - с ними, а они - с тобою рядом. Коль мысли спят, на твой портрет гляжу И взглядом сердце спящее бужу. Перевод С. Степанова 48 How careful was I, when I took my way, Each trifle under truest bars to thrust, That to my use it might un-used stay From hands of falsehood, in sure wards of trust! But thou, to whom my jewels trifles are, Most worthy comfort, now my greatest grief, Thou best of dearest, and mine only care, Art left the prey of every vulgar thief. Thee have I not locked up in any chest, Save where thou art not, though I feel thou art, Within the gentle closure of my breast, From whence at pleasure thou mayst come and part; And even thence thou wilt be stol'n, I fear, For truth proves thievish for a prize so dear. Как я заботился, когда отправлялся в путь, поместить каждую безделицу под крепчайшие запоры, чтобы для моей пользы она осталась нетронутой, - _сохранить_ от нечестных рук, под надежной охраной! Но ты, рядом с которым мои драгоценности - безделицы, мое самое ценное утешение, а теперь - моя величайшая печаль, ты, лучший из всего, что есть дорогого, и моя единственная забота, оставлен добычей для любого пошлого вора. Тебя я не запер ни в какой сундук, а только _храню_ там, где тебя нет, хотя я чувствую, что - есть: в нежном узилище моей груди, которое по произволу ты можешь посещать и оставлять, и даже оттуда, я боюсь, ты будешь украден, так как _даже_ честность склонна к воровству ради такого драгоценного трофея. Как мелочен я был, готовясь в путь, Как проверял засовы и замки, Чтобы найти потом когда-нибудь В сохранности все эти пустяки. А ты, мой клад, который мне несет И все мое блаженство, и беду, Единственная цель моих забот, - Ты у любого вора на виду. В такой тайник тебя я заключу, Где нет тебя, и все же ты со мной. Не под замком держать тебя хочу, И если в клетке спрячу, то в грудной. Но красоты непобедима власть. Тебя и честность норовит украсть. Перевод Игн. Ивановского Я осторожен был, уйдя из дома, До мелочи все спрятал под замок, Чтобы неправда не коснулась крова И лишь закон добром его стерег. А ты, мой свет, мой камень драгоценный, Моя звезда - теперь моя напасть, Единственная радость, друг бесценный, Безвинной жертвой вора можешь пасть. Я не способен грудь свою заставить, Как пленника, твой образ охранять, Ты можешь в миг любой ее оставить, И я тебя не в силах удержать. Боюсь, тебя похитят и оттуда - И Честность украдет такое чудо! Перевод А. Казаковой 49 Against that time (if ever that time come) When I shall see thee frown on my defects, When as thy love hath cast his utmost sum, Called to that audit by advised respects; Against that time when thou shalt strangely pass, And scarcely greet me with that sun, thine eye, When love, converted from the thing it was Shall reasons find of settled gravity: Against that time do I insconce me here Within the knowledge of mine own desert, And this my hand against myself uprear, To guard the lawful reasons on thy part. To leave poor me thou hast the strength of laws, Since why to love I can allege no cause. На то время - если такое время придет, - когда я увижу, что тебе досадны мои изъяны; когда твоя любовь выведет свою итоговую сумму, призванная к такой ревизии мудрыми соображениями; на то время, когда ты как чужой пройдешь мимо и едва поприветствуешь меня этими солнцами, своими глазами; когда любовь, уже не та, какой она была, найдет причины для степенной холодности, - на то время я строю себе укрепления здесь, в сознании того, чего я стою {*}, и свою руку подниму, _свидетельствуя_ против себя, в защиту законных оснований твоей стороны. Чтобы бросить меня, бедного, ты имеешь силу законов, поскольку для любви _твоей ко мне_ я не могу привести никакой _законной_ причины. {* Эту фразу можно понять двояко: "в сознании своих больших достоинств" или "в сознании своей ничтожности".} В заклятый день - его пошлет ли рок? - Когда паду в твоем суждении строгом, Когда любви ты подведешь итог, Как ростовщик, что счет ведет залогам, - В заклятый день, когда в толпе меня Едва окинешь равнодушным взором, Когда любовь погасшая твоя Тепло заменит церемонным вздором, - В заклятый день я выстою в беде В сознании, что сам всему виною, И, руку вскинув, словно на суде, Я поклянусь, что правота с тобою. Я без тебя погибну, может быть, Но нет закона, что велит любить. Перевод Б. Кушнера Тот день, когда (его не кличу я!) Ты на мои изъяны хмуро глянешь, И выставит мне счет любовь твоя, И, вняв рассудку, ты терпеть устанешь; Тот день, когда, своим путем пройдя, Меня не удостоишь ясным взором, Когда любовь, в надменность перейдя, Брезгливо вспомнит о себе с позором; Тот день встречая, я сейчас встаю; Ничтожество свое признав с отвагой, Свидетельствую правоту твою И руку поднимаю под присягой. Меня ты вправе бросить - я суду В защиту ничего не приведу. Перевод С. Степанова 50 How heavy do I journey on the way, When what I seek (my weary travel's end) Doth teach that ease and that repose to say, 'Thus far the miles are measured from thy friend.' The beast that bears me, tired with my woe, Plods dully on, to bear that weight in me, As if by some instinct the wretch did know His rider loved not speed, being made from thee: The bloody spur cannot provoke him on That sometimes anger thrusts into his hide, Which heavily he answers with a groan More sharp to me than spurring to his side; For that same groan doth put this in my mind: My grief lies onward and my joy behind. Как тяжело мне ехать своей дорогой, когда там, куда я стремлюсь - в конце моего утомительного путешествия, - удобства и отдых скажут _мне_: "Вот сколько миль отделяет тебя от твоего друга". Животное, которое везет меня, измученного своей печалью, вяло тащится, везя этот груз _печали_ во мне, как будто каким-то инстинктом бедняга знает, что его всаднику не по душе скорость, удаляющая его от тебя. _Коня_ не подгоняет окровавленная шпора, которую _мое_ раздражение иногда вонзает в его шкуру, на что он отвечает тяжким стоном, более ранящим меня, чем шпоры - его бока, ведь этот стон напоминает мне: мое горе лежит впереди, а моя радость - позади. С трудом свой тяжкий труд я совершаю, И мысль мне доставляет столько мук, И отдыха, и сна меня лишая: "Все дальше от тебя твой милый друг". Мой конь, уставший от моих стенаний, Неторопливо подо мной бредет, Как будто знает, что к концу скитаний Тоска меня - не скорость приведет. Удары шпор моих не заставляют (Что в бок ему порой вонзает гнев) Коня скакать; он стон лишь исторгает, И во сто крат тогда больнее мне. И эхом стон звучит в моей груди: Минула радость, горе - впереди. Перевод А. Казаковой О, как в пути далеком тяжело мне, Когда я знаю, что на склоне дня Мне отдых долгожданный лишь напомнит, Что милый друг все дальше от меня! Мой конь, под тяжестью моей печали, Плетется вяло, с поводом не в лад, - Ему, как видно, чувства подсказали, Что всадник скорости и сам не рад. Сердясь, я в бок его вонзаю шпору, Но получаю только тяжкий стон, Какой издать скорее мне бы впору, Кто хуже ранен, чем от шпоры - он. И стону этому я мыслью вторю, Что счастье позади - я еду к горю. Перевод А. Шаракшанэ 51 Thus can my love excuse the slow offence Of my dull bearer, when from thee I speed: From where thou art, why should I haste me thence? Till I return, of posting is no need. О what excuse will my poor beast then find, When swift extremity can seem but slow? Then should I spur though mounted on the wind, In winged speed no motion shall I know: Then can no horse with my desire keep pace; Therefore desire (of perfect'st love being made) Shall neigh (no dull flesh) in his fiery race, But love, for love, thus shall excuse my jade: Since from thee going he went wilful slow, Towards thee I'll ran and give him leave to go. Вот как моя любовь может оправдать медлительность {*} моего вялого _коня_,