а дверь твою по знаку выходя. Не позволяю помыслам ревнивым Переступать заветный твой порог, И, бедный раб, считаю я счастливым Того, кто час пробыть с тобою мог. Что хочешь делай. Я лишился зренья, И нет во мне ни тени подозренья. Перевод С. Маршака LVII Я - твой слуга, и вся моя мечта Лишь в том, чтоб угадать твои желанья. Душа тобой одною занята, Стремясь твои исполнить приказанья. Я не ропщу, что дни мои пусты, Я не слежу за стрелкой часовою, Когда подчас "Прощай" мне скажешь ты, Разлуки горечь не считаю злою. Не смею вопросить я ни о чем, Ни проводить тебя ревнивым взглядом. Печальный раб, я мыслю об одном: Как счастлив тот, кто был с тобою рядом. Безумна до того любовь моя, Что зла в тебе не замечаю я. Перевод А. Финкеля LVIII Избави Бог, судивший рабство мне, Чтоб я и в мыслях требовал отчета, Как ты проводишь дни наедине. Ждать приказаний - вся моя забота! Я твой вассал. Пусть обречет меня Твоя свобода на тюрьму разлуки: Терпение, готовое на муки, Удары примет, голову склоня. Права твоей свободы - без предела. Где хочешь будь; располагай собой Как вздумаешь; в твоих руках всецело Прощать себе любой проступок свой. Я должен ждать - пусть в муках изнывая, - Твоих забав ничем не порицая. Перевод В. Брюсова LVIII Избави бог, меня лишивший воли, Чтоб я посмел твой проверять досуг, Считать часы и спрашивать: доколе? В дела господ не посвящают слуг. Зови меня, когда тебе угодно, А до того я буду терпелив. Удел мой - ждать, пока ты не свободна, И сдерживать упрек или порыв. Ты предаешься ль делу иль забаве, - Сама ты госпожа своей судьбе. И, провинившись пред собой, ты вправе Свою вину прощать самой себе. В часы твоих забот иль наслажденья Я жду тебя в тоске, без осужденья... Перевод С. Маршака LVIII Пусть бог, что сотворил меня слугой Навек твоим, спасет меня от доли Выпытывать, чем день наполнен твой, - Я твой вассал, твоей покорный воле. Пускай твой взор разлукой мне грозит, Пускай твоей свободой я замучен, Я на тебя не затаю обид, Страданьями к терпению приучен. Где хочешь, будь! Права твои сильны, Располагай собою как угодно, Сама себе прощай свои вины, Во всех своих решеньях ты свободна. Пусть хороши, пусть злы твои влеченья - Я буду ждать, хоть ожидать мученье. Перевод А. Финкеля LIX Быть может, правда, что в былое время Что есть - все было; нового здесь нет, И ум, творя, бесплодно носит бремя Ребенка, раньше видевшего свет. Тогда, глядящие в века былые, Пусть хроники покажут мне твой лик Лет за пятьсот назад, в одной из книг, Где в письмена вместилась мысль впервые. Хочу я знать, что люди в эти дни О чуде внешности подобной говорили. Мы стали ль совершенней? иль они Прекрасней были? иль мы те ж, как были? Но верю я: прошедшие года Таких, как ты, не знали никогда! Перевод В. Брюсова LIX Уж если нет на свете новизны, А есть лишь повторение былого И понапрасну мы страдать должны, Давно рожденное рождая снова, - Пусть наша память, пробежавши вспять Пятьсот кругов, что солнце очертило, Сумеет в древней книге отыскать Запечатленный в слове лик твой милый. Тогда б я знал, что думали в те дни Об этом чуде, сложно-совершенном, Ушли ли мы вперед, или они, Иль этот мир остался неизменным. Но верю я, что лучшие слова В честь меньшего слагались божества! Перевод С. Маршака LIX Когда и впрямь старо все под луной, А сущее обычно и привычно, То как обманут жалкий ум людской, Рожденное стремясь родить вторично! О, если б возвратиться хоть на миг За тысячу солнцеворотов сразу И образ твой найти средь древних книг, Где мысль впервой в письме предстала глазу. Тогда б узнал я, как в былые дни Дивились чуду твоего явленья, Такие ль мы, иль лучше, чем они, Иль мир живет, не зная измененья. Но я уверен - прежних дней умы Не столь достойных славили, что мы! Перевод А. Финкеля LX Как волны набегают на каменья И каждая там гибнет в свой черед, Так к своему концу спешат мгновенья, В стремленье неизменном - все вперед! Родимся мы в огне лучей без тени И к зрелости бежим; по с той поры Должны бороться против злых затмений, И время требует назад дары. Ты, Время, юность губишь беспощадно, В морщинах искажаешь блеск красы, Все, что прекрасно, пожираешь жадно, Ничто не свято для твоей косы. И все ж мой стих переживет столетья: Так славы стоит, что хочу воспеть я! Перевод В. Брюсова LX Как движется к земле морской прибой, Так и ряды бессчетные минут, Сменяя предыдущие собой, Поочередно к вечности бегут. Младенчества новорожденный серп Стремится к зрелости и наконец, Кривых затмений испытав ущерб, Сдает в борьбе свой золотой венец. Резец годов у жизни на челе За полосой проводит полосу. Все лучшее, что дышит на земле, Ложится под разящую косу. Но время не сметет моей строки, Где ты пребудешь смерти вопреки! Перевод С. Маршака LX Как волны бьют о скат береговой, Минуты наши к вечности бегут. Придет одна и место даст другой, И вечен их неугомонный труд. Дни юности в лучах зари горят И зрелостью венчаются потом; Но их мрачит кривых затмений ряд - Из друга время станет их врагом. Оно пронзает молодости цвет, И бороздит, как плуг, чело красы. Ни юности, ни совершенству нет Спасения от злой его косы. Но смерть поправ, до будущих времен Дойдет мой стих: в нем блеск твой заключен. Перевод А. Финкеля LXI Ты ль требуешь, чтоб я, открывши очи, Их длительно вперял в тоскливый мрак? Чтоб призрак, схож с тобой, средь ночи Меня томил и мой тревожил зрак? Иль дух твой выслан, чтобы ночью черной От дома далеко, за мной следить И уличить меня в вине позорной, В тебе способной ревность разбудить? Нет! Велика любовь твоя, но все же Не столь сильна: нет! То - любовь моя Сомкнуть глаза мне не дает на ложе, Из-за нее, как сторож, мучусь я! Ведь ты не спишь, и мысль меня тревожит, Что с кем-то слишком близко ты, быть может! Перевод В. Брюсова LXI Твоя ль вина, что милый образ твой Не позволяет мне сомкнуть ресницы И, стоя у меня над головой, Тяжелым векам не дает закрыться? Твоя ль душа приходит в тишине Мои дела и помыслы проверить, Всю ложь и праздность обличить во мне, Всю жизнь мою, как свой удел, измерить? О нет, любовь твоя не так сильна, Чтоб к моему являться изголовью. Моя, моя любовь не знает сна. На страже мы стоим с моей любовью. Я не могу забыться сном, пока Ты - от меня вдали - к другим близка. Перевод С. Маршака LXI Не по твоей ли воле мне не в мочь Сомкнуть глаза ни на одно мгновенье? Твоя ль вина, что я не сплю всю ночь, Тревожимый твоей дразнящей тенью? Иль это дух твой, посланный тобой, Следит за мной с придирчивым вниманьем, Чтобы малейший промах мой любой Для ревности твоей был оправданьем? О нет! Не столь любовь твоя сильна! Моя любовь покой мне отравила. Моя любовь меня лишила сна И в сторожа ночного превратила. Я буду на часах стоять, пока Ты где-то вдалеке к другим близка. Перевод А. Финкеля LXII Глаза мои грешат излишком самомненья, А также и душа, и чувства все мои - И нет ни в чем тому недугу исцеленья, Так корни в грудь вонзил глубоко он свои. Я к своему ничье лицо не приравняю, И ни на чей я стан не променяю свой; Ну - словом - так себя высоко оценяю, Что никого не дам и сравнивать с собой. Но лишь порассмотрю, каков на самом деле, Изломанный борьбой и сильно спавший в теле, Я глупым это все и пошлым нахожу - И вот что я теперь про то тебе скажу: "Мой друг, в себе самом тебя я восхваляю И красотой твоей себя же украшаю!" Перевод Н. Гербеля LXII Любовь к себе моим владеет взором. Она проникла в кровь мою и плоть. И есть ли средство на земле, которым Я эту слабость мог бы побороть? Мне кажется, нет равных красотою, Правдивей нет на свете никого, Мне кажется, так дорого я стою, Как ни одно земное существо. Когда же невзначай в зеркальной глади Я вижу настоящий образ свой В морщинах лет, - на этот образ глядя, Я сознаюсь в ошибке роковой. Себя, мой друг, я подменял тобою, Век уходящий - юною судьбою. Перевод С. Маршака LXII Самовлюбленность обняла мой дух, И плоть мою, и кровь, и слух, и зренье. Так в сердце глубоко проник недуг, Что от него не будет исцеленья. Мне кажется - лица красивей нет, Чем у меня, и нет стройнее стана, Достоинства мои пленяют свет, И никакого нет во мне изъяна. Но в зеркале я вижу все как есть, Как гибельна была годов свирепость. И слышу я теперь другую весть... Самовлюбленность - жалкая нелепость! Любя себя, любил я образ твой, Украсив старость юною красой. Перевод А. Финкеля LXIII Придет пора, когда моя любовь, Как я теперь, от времени завянет, Когда часы в тебе иссушат кровь, Избороздят твое чело и канет В пучину ночи день твоей весны; И с нею все твое очарованье, Без всякого следа воспоминанья, Потонет в вечной тьме, как тонут сны. Предвидя грозный миг исчезновенья, Я отвращу губящую косу, Избавлю я навек от разрушенья Коль не тебя, то черт твоих красу, В моих стихах твой лик изобразив - В них будешь ты и вечно юн, и жив! Перевод М. Чайковского LXIII Про черный день, когда моя любовь, Как я теперь, узнает жизни бремя, Когда с годами оскудеет кровь И гладкое чело изрежет время, Когда к обрыву ночи подойдет, Пройдя полкруга, новое светило И потеряет краски небосвод, В котором солнце только что царило, - Про черный день оружье я припас, Чтоб воевать со смертью и забвеньем, Чтобы любимый образ не угас, А был примером дальним поколеньям. Оружье это - черная строка. В ней все цвета переживут века. Перевод С. Маршака LXIII Настанет день, когда мою любовь, Как и меня, раздавит время злое, Когда года ее иссушат кровь, Изрежут лоб, а утро молодое Достигнет крутизны своих ночей. И вся ее краса, моя отрада, Сокроется навеки от очей И унесет весны цветущей клады. От этих дней, их злого острия Уже сейчас готовится защита: Пусть срезана, умрет любовь моя, Ее краса не будет позабыта. Моя вот эта черная строка Вберет ее и сохранит века. Перевод А. Финкеля LXIV Мы видели, как времени рука Срывает все, во что рядится время, Как сносят башню гордую века И рушит медь тысячелетий бремя, Как пядь за пядью у прибрежных стран Захватывает землю зыбь морская, Меж тем как суша грабит океан, Расход приходом мощным покрывая, Как пробегает дней круговорот И королевства близятся к распаду... Все говорит о том, что час пробьет - И время унесет мою отраду. А это - смерть!.. Печален мой удел. Каким я хрупким счастьем овладел! Перевод С. Маршака LXIV Когда я вижу, что былая слава Превращена в руины и гроба, Что в прах повергнут замок величавый, И даже бронза - времени раба; Когда я вижу, как седое море Над царством суши в битве верх берет, А суша, с морем неустанно споря, Его расход заносит в свой приход; Когда я вижу княжеств треволненье - То рушатся, то возникают вновь, - Тогда я мыслю: вот придет мгновенье, И время умертвит мою любовь. Страшна та мысль, и плачу от нее: Зачем непрочно счастье так мое! Перевод А. Финкеля LXV Ни море, ни земля, ни камень и ни сталь Не в силах отразить твои, о смерть, угрозы - И красота ли их сильнее - красота ль, Чья так же власть слаба, как ландыша и розы? Как может устоять весенний ветерок Пред гибельной волной слепого урагана? Пожрет и сокрушит седых времен поток И сумрачный гранит, и влагу океана. Мучительная мысль! Бессилен человек Спасти единый перл от вас, немые годы! Какою силою остановить ваш бег? Кто помешает вам губить красу природы? На чудо лишь, мой друг, ничтожно их влиянье: Чернила вечное дадут тебе сиянье. Перевод Ф. Червинского LXV Раз бронзе, камню, землям, океану Предел кончины предназначил рок, Как отразит свирепство урагана Красы весенней девственный цветок? Как устоит медовое дыханье Напору вихря мчащихся времен, Когда гранит скалы не защищен, Ни сталь оград от времени метанья? О страшный помысел! Где? Кто, увы! - Кто перл времен от времени спасет? Кто запретит гниенье красоты? Кто гибель прекратит? - Никто! Покуда Великое не совершится чудо И из чернил любовь не зацветет. Перевод М. Чайковского LXV Уж если медь, гранит, земля и море Не устоят, когда придет им срок, Как может уцелеть, со смертью споря, Краса твоя - беспомощный цветок? Как сохранить дыханье розы алой, Когда осада тяжкая времен Незыблемые сокрушает скалы И рушит бронзу статуй и колонн? О, горькое раздумье!.. Где, какое Для красоты убежище найти? Как, маятник остановив рукою, Цвет времени от времени спасти?.. Надежды нет. Но светлый облик милый Спасут, быть может, черные чернила! Перевод С. Маршака LXVI Тебя, о Смерть, тебя зову я, утомленный. Устал я видеть честь поверженной во прах, Заслугу - в рубище, невинность - оскверненной, И верность - преданной, и истину - в цепях, Глупцов - гордящихся лавровыми венками, И обесславленных, опальных мудрецов, И дивный дар небес - осмеянный слепцами, И злое торжество пустых клеветников, Искусство, робкое пред деспотизмом власти, Безумье жалкое надменного чела, И силу золота, и гибельные страсти, И Благо - пленником у властелина Зла. Усталый, я искал бы вечного покоя, Когда бы смертный час не разлучал с тобою. Перевод Ф. Червинского LXVI Томимый этим, к смерти я взываю; Раз что живут заслуги в нищете, Ничтожество ж - в веселье утопая, Раз верность изменяет правоте, Раз почести бесстыдство награждают, Раз девственность вгоняется в разврат, Раз совершенство злобно унижают, Раз мощь хромые силы тормозят, Раз произвол глумится над искусством, Раз глупость знанья принимает вид, Раз здравый смысл считается безумством, Раз что добро в плену, а зло царит - Я, утомленный, жаждал бы уйти, Когда б тебя с собой мог унести! Перевод М. Чайковского LXVI Измучась всем, я умереть хочу. Тоска смотреть, как мается бедняк, И как шутя живется богачу, И доверять, и попадать впросак, И наблюдать, как наглость лезет в свет, И честь девичья катится ко дну, И знать, что ходу совершенствам нет, И видеть мощь у немощи в плену, И вспоминать, что мысли замкнут рот, И разум сносит глупости хулу, И прямодушье простотой слывет, И доброта прислуживает злу. Измучась всем, не стал бы жить и дня, Да другу трудно будет без меня. Перевод Б. Пастернака LXVI Я смерть зову, глядеть не в силах боле, Как гибнет в нищете достойный муж, А негодяй живет в красе и холе; Как топчется доверье чистых душ, Как целомудрию грозят позором, Как почести мерзавцам воздают, Как сила никнет перед наглым взором, Как всюду в жизни торжествует плут, Как над искусством произвол глумится, Как правит недомыслие умом, Как в лапах Зла мучительно томится Все то, что называем мы Добром. Когда б не ты, любовь моя, давно бы Искал я отдыха под сенью гроба. Перевод О. Румера LXVI Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж Достоинство, что просит подаянья, Над простотой глумящуюся ложь, Ничтожество в роскошном одеянье, И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо, И неуместной почести позор, И мощь в плену у немощи беззубой, И прямоту, что глупостью слывет, И глупость в маске мудреца, пророка, И вдохновения зажатый рот, И праведность на службе у порока. Все мерзостно, что вижу я вокруг... Но как тебя покинуть, милый друг! Перевод С. Маршака LXVI Устал я жить и умереть хочу, Достоинство в отрепье видя рваном, Ничтожество - одетое в парчу, И Веру, оскорбленную обманом, И Девственность, поруганную зло, И почестей неправых омерзенье, И Силу, что Коварство оплело, И Совершенство в горьком униженье, И Прямоту, что глупой прослыла, И Глупость, проверяющую Знанье, И робкое Добро в оковах Зла, Искусство, присужденное к молчанью. Устал я жить и смерть зову скорбя. Но на кого оставлю я тебя?! Перевод А. Финкеля LXVII Спроси, зачем в пороках он живет? Чтобы служить бесчестью оправданьем? Чтобы грехам приобрести почет И ложь прикрыть своим очарованьем? Зачем искусства мертвые цвета Крадут его лица огонь весенний? Зачем лукаво ищет красота Поддельных роз, фальшивых украшений? Зачем его хранит природа-мать, Когда она давно уже не в силах В его щеках огнем стыда пылать, Играть живою кровью в этих жилах? Хранит затем, чтоб знал и помнил свет О том что было и чего уж нет! Перевод С. Маршака LXVII Зачем с пороком в дружбе он живет И обеляет низкое бесчестье? Зачем грехам он воздает почет, Им позволяя быть с собою вместе? Зачем румяна ложной красоты Стремятся быть румянцем свежей кожи? Зачем хотят поддельные цветы С его живыми розами быть схожи? Зачем хранит его до этих дней Все силы промотавшая природа? Былых богатств не только нет у ней - Сама живет лишь на его доходы. Затем хранит, чтоб каждый видеть мог, Каким был мир, пока не стал так плох. Перевод А. Финкеля LXVIII Его лицо - одно из отражений Тех дней, когда на свете красота Цвела свободно, как цветок весенний, И не рядилась в ложные цвета, Когда никто в кладбищенской ограде Не смел нарушить мертвенный покой И дать забытой золотистой пряди Вторую жизнь на голове другой. Его лицо приветливо и скромно, Уста поддельных красок лишены, В его весне нет зелени заемной И новизна не грабит старины. Его хранит природа для сравненья Прекрасной правды с ложью украшенья. Перевод С. Маршака LXVIII Его лицо - ландкарта прошлых дней, Когда краса цвела, как ландыш скромный, И не было помощников у ней, Обманывавших прелестью заемной; Когда могли спокойно спать в гробах Красавиц мертвых косы золотые, И не жили на новых головах, Их обновляя, локоны чужие. В нем простота исчезнувших времен, Сама своей украшена красою, И ничего не похищает он, Чтоб освежиться зеленью чужою. Его Природа бережно хранит, Чтоб показать Красы неложный вид. Перевод А. Финкеля LXIX В том внешнем, что в тебе находит взор, Нет ничего, что хочется исправить. Вражды и дружбы общий приговор Не может к правде черточки прибавить. За внешний облик - внешний и почет. Но голос тех же судей неподкупных Звучит иначе, если речь зайдет О свойствах сердца, глазу недоступных. Толкует о душе твоей молва. А зеркало души - ее деянья. И заглушает сорная трава Твоих сладчайших роз благоуханье. Твой нежный сад запушен потому, Что он доступен всем и никому. Перевод С. Маршака LXIX Все, что в тебе увидеть может взор, И для судьи строжайшего прекрасно. Все языки сплелись в хвалебный хор. Враги - и те с их правдою согласны. Венчают внешность внешнею хвалой. Но те же судьи изменяют мненье, И похвала сменяется хулой, Когда в глубины всмотрится их зренье. Они глядят в тайник твоей души - И сравнивают облик твой с делами; Они к тебе, как прежде, хороши, Но отдает цветник твой сорняками. Не схожи так твой вид и аромат, Что достояньем общим стал твой сад. Перевод А. Финкеля LXX То, что тебя бранят, - не твой порок. Прекрасное обречено молве. Его не может очернить упрек - Ворона в лучезарной синеве. Ты хороша, но хором клеветы Еще дороже ты оценена. Находит червь нежнейшие цветы, А ты невинна, как сама весна. Избегла ты засады юных дней, Иль нападавший побежден был сам, Но чистотой и правдою своей Ты не замкнешь уста клеветникам. Без этой легкой тени на челе Одна бы ты царила на земле! Перевод С. Маршака LXX Тебя бранят, но это не беда: Красу извечно оскорбляют сплетней, И клевета на прелести всегда, Как черный ворон на лазури летней. Будь хороша - и что прекрасна ты В злословии найдет лишь подтвержденье. Тля избирает нежные цветы, А ты и есть нежнейшее цветенье. Ты миновала юности силки И вышла триумфатором из схватки, Но уж не так победы велики, Чтобы связать и зависть и нападки. Когда б извет не омрачал лица, То были бы твоими все сердца. Перевод А. Финкеля LXXI Когда умру, оплакивай меня Не долее, чем перезвон печальный, Что возвестит отход из мира зла На пир червей, под камень погребальный. При чтенье этих строк не вспоминай Руки моей, писавшей их когда-то. Я так люблю тебя! Мне лучше, знай, Забытым быть тобою без возврата, Чем отуманить облик твой слезой. Задумавшись над строфами моими, Не поминай, печальный, мое имя. Любовь твоя пускай умрет со мной, Чтоб злобный мир, твою печаль почуя, Не осмеял бы нас, когда умру я. Перевод М. Чайковского LXXI Ты погрусти, когда умрет поэт, Покуда звон ближайшей из церквей Не возвестит, что этот низкий свет Я променял на низший мир червей. И если перечтешь ты мой сонет, Ты о руке остывшей не жалей. Я не хочу туманить нежный цвет Очей любимых памятью своей. Я не хочу, чтоб эхо этих строк Меня напоминало вновь и вновь. Пускай замрут в один и тот же срок Мое дыханье и твоя любовь!.. Я не хочу, чтобы своей тоской Ты предала себя молве людской. Перевод С. Маршака LXXI Когда умру, недолго плачь, - пока Не возвестит протяжный звон церквей, Что из худого этого мирка Я перебрался в худший - мир червей. Увидишь ты стихи мои - молю: Забудь о том, кто их писал любя. Ведь легче мне - я так тебя люблю - Забытым быть, чем огорчить тебя. О, если эти строки невзначай Дойдут к тебе, когда истлею я, Об имени моем не вспоминай, - Пускай со мной умрет любовь твоя. Чтоб свет не видел, как тоскуешь ты, И мы не стали жертвой клеветы. Перевод А. Финкеля LXXII Чтобы не мог тебя заставить свет Рассказывать, что ты во мне любила, - Забудь меня, когда на склоне лет Иль до того возьмет меня могила. Так мало ты хорошего найдешь, Перебирая все мои заслуги, Что поневоле, говоря о друге, Придумаешь спасительную ложь. Чтоб истинной любви не запятнать Каким-нибудь воспоминаньем ложным, Меня скорей из памяти изгладь - Иль дважды мне ответ придется дать: За то, что был при жизни столь ничтожным И что потом тебя заставил лгать! Перевод С. Маршака LXXII Чтоб разъяснять не надо было всем, За что меня ты полюбила вдруг, Забудь меня, забудь меня совсем - Ведь все равно в том нет моих заслуг. Ну, выдумаешь ласковую ложь, Где прозвучит умершему хвала, Слова такие для меня найдешь, Каких бы Правда в жизни не нашла. Но не хочу я, чтоб, меня хваля, Обманщицей слыла любовь твоя. Пусть лучше имя заберет земля, Чем им срамить обоих стану я. Мой горький стыд - не стоит ничего, А твой - любить такое существо. Перевод А. Финкеля LXXIII Во мне ты видишь, друг, то время года, Когда рвет ветер желтый лист ветвей, Когда уныло стонет непогода, Где прежде пел так сладко соловей. Во мне, мой друг, ты видишь свет прощальный На западе погаснувшего дня. Тот свет - предвестник полночи печальной, Угрюмой смерти близкая родня. Во мне огня ты видишь угасанье... Он умереть не хочет под золой, Но вырваться смешны его старанья: Его задушит пепла мертвый слой. Во мне ты это видишь, и разлуку Предчувствуешь, и крепче жмешь мне руку... Перевод С. Ильина LXXIII То время года видишь ты во мне, Когда из листьев редко где какой, Дрожа, желтеет в веток голизне, А птичий свист везде сменил покой. Во мне ты видишь бледный край небес, Где от заката памятка одна, И, постепенно взявши перевес, Их опечатывает темнота. Во мне ты видишь то сгоранье пня, Когда зола, что пламенем была, Становится могилою огня, А то, что грело, изошло дотла. И, это видя, помни: нет цены Свиданьям, дни которых сочтены. Перевод Б. Пастернака LXXIII То время года видишь ты во мне, Когда один-другой багряный лист От холода трепещет в вышине - На хорах, где умолк веселый свист. Во мне ты видишь тот вечерний час, Когда поблек на западе закат И купол неба, отнятый у нас, Подобьем смерти - сумраком объят. Во мне ты видишь блеск того огня, Который гаснет в пепле прошлых дней, И то, что жизнью было для меня, Могилою становится моей. Ты видишь все. Но близостью конца Теснее наши связаны сердца! Перевод С. Маршака LXXIII Я время года то являю взорам, Когда сухие листья тут и там Торчат по сучьям - разоренным хорам, Где лишь вчера стоял немолчный гам. Во мне увидишь сумерек мерцанье, Когда закатный день уже поник И ночь его уносит на закланье - Суровой смерти пасмурный двойник. Во мне увидишь пепел охладелый, Чуть видный след угасшего огня. И то, что прежде грело и горело, Могильной сенью стало для меня. Ты видишь все и любишь все сильней: Ведь мало мне уже осталось дней. Перевод А. Финкеля LXXIV Покоен будь: когда я буду смертью скован, Без мысли быть опять когда-нибудь раскован, Останутся тебе на память, милый мой, Немногие стихи, написанные мной. И, пробегая их, увидишь, друг мой милый, Что эти с