и. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и размахивали руками. -- Он опрокинул коньяк! -- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это значит? Это шантаж? -- Кубок "Большого орла" ему! -- Тумаков ему! Тумаков! Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили. -- Ша, черти! Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть предложение!.. -- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть предложение. Выслушаем предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему "несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку "Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала. -- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А? -- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла. -- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла. -- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику. -- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему очень трудно попасть. -- Но без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я вот этими вот руками... беру вашего черта... -- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все будет о'кей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника. -- Анкетные данные стражника, -- сказал тот. -- Где родился, кто родители... И еще одна консультация Ивана. -- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко рассказывал. Прибежали с данными. Один доложил: -- Из Сибири. Родители -- крестьяне. Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке. -- Да? -- спросил Изящный. -- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро? -- Через... две с половиной минуты, -- ответил маэстро, поглядев на часы. -- Приступайте, -- сказал Изящный. Маэстро и с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского -- сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались... Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули: По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная, Тащился с сумой на плечах. Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни, негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в сострадании. Бродяга к Байкалу подходит, Рыбачью он лодку берет, Унылую песню заводит, О родине что-то поет. Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем. Бродяга Байкал переехал, -- Навстречу родимая мать. Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная, Здоров ли отец мой и брат? Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он. А в пустые ворота пошли черти. А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни -- звала на простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю, уронил голову на руки и опять сказал; -- М-мх... Отец твой давно уж в могиле, Сырою землею зарыт. А брат твой давно уж в Сибири -- Давно кандалами гремит. Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах. А брат твой давно уж в Сибири -- Давно кандалами гремит, -- пропел он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина! -- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты напьешься и все забудешь, -- Кто?! -- заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас всех понесу по кочкам!.. -- Что они так обожают кочки? -- удивился Изящный черт. -- Один собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду, уважаемый? -- спросил он стражника. -- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"! -- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам. -- Вина! -- рявкнул стражник. -- Вина, -- покорно вторил Изящный. -- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро. -- Ему же плохо будет. -- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо! -- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую! -- Иду! -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!.. Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника, особенно изумил его Изящный черт. -- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его. -- Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам, что ты... -- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -- Кого ты понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори. -- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил верзила-стражник Ивана. -- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю! -- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то! -- "Камаринскую"! -- раскапризничался Изящный черт. -- Иван нам спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай! -- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон. -- Тогда я не посылаю с тобой черта, -- сказал Изящный черт. И внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты к Мудрецу!.. Ты к нему ни-ког-да не попадешь. -- Ах ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти. -- Последний раз спрашиваю: будешь плясать? -- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то? Да за что же мне муки такие? -- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания". pic14.jpg Ў pic14.jpg portret Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки, пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал. Плакал и плясал. -- Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!.. x x x И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия. Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную Мудреца. -- Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут... Я скоро. -- И куда-то убежал. Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту -- Галка. Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам. pic15.jpg Ў pic15.jpg -- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и улыбалась. -- Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же -- в другую, строго: -- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый раз говорю: его нету. Не знаю. -- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно... Она одна была? Она кадрилась к тебе?. -- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю. Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он тоже спросил Милку: -- А бугор когда будет в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту Милку. Милка мельком глянула на него. -- Что вы хотите? -- спросила она. -- Я спрашиваю: когда бу... -- По какому вопросу? -- Нужна справка, что... -- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать. -- Мне... -- Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих петухов. Милка опять отстукала: -- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой? Это пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух", "смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у тебя же -- посмотри на себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась у меня охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси. -- Появилась охота? -- Нет, -- твердо сказал Иван. Милка засмеялась и захлопала в ладоши. -- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван не понял, что "еще"? -- Еще покажите что-нибудь. -- А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я -- так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете? Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!.. Милка опять громко засмеялась. -- Ой, как интересно! А еще, а? -- Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не гневите, не гневите лучше!.. Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу. -- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в угол. -- Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй! Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, -- пояснил он девице "выступление" Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там договорился: нас примут в первую очередь. Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький, беленький -- сам Мудрец, как понял Иван. -- Чушь, чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда на Дону не была. Черт почтительно склонил голову. -- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И исчез в кабинете. Пошли, -- подтолкнул черт Ивана. -- Не вздумай только вылететь со своими предисловиями... Поддакивай, и все. x x x pic16.jpg Ў pic16.jpg Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал. -- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он кого-то и поднимал руки кверху. -- Откуда?! -- Чего ты расстроился, батя? -- спросил Иван участливо. Мудрец остановился перед посетителями, Иваном и чертом. -- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана? -- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт. -- Мы, собственно, давно хотели... -- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель? -- Разрушение примитива, -- твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему пальцем. -- Озоруете! А теоретически не готовы. -- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт на стариковскую нестрашную угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят! -- Что им, в полупендриках ваших ходить? -- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете -- мода. А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите, то они, строго говоря, не совсем его совершают... -- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно и взволнованно, -- а о возможном положительном влиянии крайнебесовских тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали... -- Конечно! -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами. -- Конечно, о возможном положительном влиянии. -- Всякое явление, -- продолжал старик, -- заключает в себе две функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если раздражитель попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно этого не понимают... -- Почему, это же так понятно, -- сказал черт. -- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции! Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит "да", другая говорит "нет". -- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не обратили внимания. -- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". -- Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую ударили вы? -- Мы ударили, которая сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт. Старик опустил руку. -- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления, голова, которая говорит "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!.. -- Старик опять погрозил пальцем черту. -- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени перед Мудрецом. -- Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как пройти в монастырь... -- Ну?.. Встань-ка, встань -- я не люблю этого. Встань, -- велел Мудрец. Иван встал. -- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик. -- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте, родную его... Они и запели... -- Какую же они запели? -- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся -- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели? -- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило. -- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец. -- Ну, как умею?.. Так... -- А плясать? -- А зачем? -- насторожился Иван. -- Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей. Тут вошла секретарша Милка. С бумагой. -- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она. -- Ага! -- воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -- Что? Толчки? -- Толчки. Температура в кратере... Гул. -- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул свои мысли старичок. -- Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее -- это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку: -- А что такое гул? Милка не знала. -- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана. -- Гул?.. -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это... -- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул -- это сотрясение воздуха. -- А знаешь, как от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла дребезжат! -- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул -- это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять... -- Ухо-то не может воспринять, а... -- не утерпел опять Иван, но старичок вперил в пего строгий взор. -- Ну что тебя, распушить? -- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду. -- Продолжим. Все три признака великой аналогии -- налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается. -- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: -- Так и запишите. Секретарша Милка так и записала. И ушла. -- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался. -- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко, блудливо засмеялся. -- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней. Опять вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа. -- Разбился? -- Разбился. Старичок подумал... -- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел. -- Все? -- спросила секретарша. -- Все. Какая по счету резолюция на сегодня? -- Семьсот сорок восьмая. -- Перекур. Секретарша Милка кивнула головой. И вышла. -- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А? -- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько. -- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да? -- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -- вот грех-то. Старичок значительно подумал. -- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали! x x x Несмеяна тихо зверела от скуки. Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла. -- Повешусь! -- заявила она. Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами -- загорали. И всем было страшно скучно. -- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше! Молодые люди выключили транзисторы. -- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что? -- Принеси веревку, -- попросила его. Этот, которого попросили, полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он. -- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам. -- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет. Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра. -- Люстру сними пока, -- посоветовали. -- Сам снимай! -- огрызнулся парень. Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку -- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось. -- Веревку-то надо намылить. -- Да, веревку намыливают... Где мыло? Пошли искать мыло. -- Есть мыло? -- Хозяйственное... -- Ничего? -- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется? -- Сколько в тебе, Алка? -- Алка это и есть Несмеяна. -- Сколько весишь? -- Восемьдесят. -- Выдержит. Намыливай. Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки. -- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на стремянку. Влезла... -- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то. -- Ой, только не надо! -- запротестовали все остальные. -- Не надо, Алка, не говори. -- Этого только не хватает! -- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой. -- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка. -- Умница! Давай. Алка надела на шею петлю... Постояла. -- Стремянку потом ногой толкни. Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла: -- Тоже скучно-о!.. -- не то пропела она, не то заплакала. -- Не смешно-о! С ней согласились. -- Действительно... -- Ничего нового: было-перебыло. -- К тому же патология. -- Натурализм. pic17.jpg Ў pic17.jpg И тут-то вошли Мудрец с Иваном. -- Вот, изволь, -- бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, -- дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь? А, Несмеянушка? -- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, -- капризно сказала Несмеяна со стремянки. -- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело. -- Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища -- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные, интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка? -- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна. -- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал старичок. -- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня? -- Да мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть хоть оденутся, что ли. Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно -- показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости. -- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку. Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой: Эх, милка моя, Шевелилка моя, Сама ходит шевелит... -- О-о!.. -- застонали молодые и Несмеяна. -- Не надо! Ну, пожалуйста... -- Не надо, Ваня. -- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней это называется -- не прохонже. Двинем резерв. Перепляс! Ваня, пли! -- Пошел к чертовой матери! -- рассердился Иван. -- Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно. -- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее ведь надо заработать. -- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя? -- А как же! Мы же договорились. -- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну стыдно же, ну... -- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку. -- Давай справку, -- стал нервничать Иван. -- И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти. Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и очень постыдный выверт -- решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику. К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих баранов. -- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку? -- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил... -- Я забыл, повтори. -- Что я умный. -- А! -- "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я могу дать такую справку? А? -- У тебя же есть печать... -- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим, дам тебе справку, что ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса. Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь. -- Давай, -- с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано, что я вовсе не дурак. -- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет? -- Это что, первый вопрос? -- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам? -- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых: поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен. -- Ну? Что же сказал Адам? -- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско. -- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что он сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"? Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека, который так сострил. -- Очень близко!.. Очень! -- Мог бы и поостроумнее сказать. -- Минуточку... Минуточку... -- суетился старичок. -- Самое же интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам? -- А можно, я тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. -- Потом... -- Нет, сначала ответь: что сказал... -- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня. -- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре? -- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня! -- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо, спроси, Ваня. -- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? -- Иван. подражая старичку, нацелился в него пальцем. -- То есть? -- опешил тот. -- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И почему ты это скрывал? -- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие. -- Лишнее ребро? Это же из ряда вон!.. -- Так вот вся мудрость-то откуда! -- Ой, как интересно-о! -- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать старичка. -- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли? Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток. -- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же? -- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь! -- Прекратите! -- закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. -- Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил! -- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один здоровенный парень. -- У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку... С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье. -- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства -- все искажено! Когда налицо отклонение от нормы! Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу. -- А это... разве не отклонение? -- Руки прочь! -- завопил старичок. -- Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки... В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно. -- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра? -- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!.. -- Дайте ему сказать. -- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут старичок пукнул, так это -- по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился. А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! -- взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими -- хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее. -- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться. -- Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай, я тебе справку выдам. -- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. -- Иван пошел к двери. -- Прощайте. -- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие. -- Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда по зубам бьют. -- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу ведь -- запляшете! -- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади! pic18.jpg Ў pic18.jpg -- Возлюбленный мой! -- заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи! Колыхни атмосферу! -- Решение! -- торжественно объявил Мудрец. -- Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем -- смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным. x x x И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется -- приплясывают. Песенка чертей. Аллилуйя -- вот, Три-четыре -- вот, Шуры-муры. Шуры-муры, Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a! Мы возьмем с собой в поход На покладистый народ -- Политуру. Политуру. Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а! Наше -- вам С кистенем; Под забором, Под плетнем -- Покультурим. Покультурим. Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a! Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э -- э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся. Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник -- черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг. Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько -- в основном пожилые -- сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван -- постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре -- видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место. -- Ну-ка, брысь! -- сказал он черту. -- Ты как здесь? Черт-стражник снисходительно улыбался. -- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди! -- Эт-то што такое?! -- изумился монах. -- По какому такому праву? Как ты здесь оказался? -- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел! Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой. -- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров. -- Ах ты, харя! -- заругался монах. -- Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции! -- И выражаться не положено, -- строго заметил черт. -- А то я тебя быстро определю -- там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те по -- обзываюсь! Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда! -- Агафангел! -- позвали монаха. -- Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха. Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел: По диким степям Забайкалья, Где золото роют в горах, Бродяга, судьбу проклиная... Черт-стражник захихикал ему в спину. -- Агафангел... -- сказал он, смеясь. -- И назовут же! Уж скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут". -- Што же это, братцы, случилось-то с вами? -- спросил Иван, подсаживаясь к монахам. -- Выгнали? -- Выгнали, -- вздохнул один седобородый. -- Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили. -- Беда, беда, -- тихо молвил другой. -- Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали. -- Надо терпеть, -- откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. -- Укрепиться и терпеть. -- Да что же терпеть-то?! -- воскликнул Иван. -- Что терпеть-то?! Надо же что-то делать! -- Молодой ты, -- урезонили его. -- Потому и шумишь. Будешь постарше -- не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -- вишь, сила какая! -- Это нам за грехи наши. -- За грехи, за грехи... Надо терпеть. -- Будем терпеть. Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько: -- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех. -- Ну, ну, ну, -- стали его успокаивать. -- Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты? -- Эх-х!.. -- сокрушался Иван. И даже заплакал. -- Сколько же я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!.. -- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок. Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем. -- Мужички, -- сказал он, -- есть халтура! Кто хочет заработать? -- Ну? А чего такое? -- зашевелились монахи. -- Чего надо-то? -- У вас там портреты висят... в несколько рядов... -- Иконы. -- А? -- Святые наши, какие портреты? -- Их надо переписать: они устарели. Монахи опешили. -- И кого же заместо их писать? -- тихо спросил самый старый монах. -- Нас. Теперь уж все смолкли. И долго молчали. -- Гром небесный, -- сказал старик монах. -- Вот она, кара-то. -- Ну? -- торопил Изящный черт. -- Есть мастера? Заплатим прилично... Все равно ведь без дела сидите. -- Бей их! -- закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили вперед пики. Монахи остановились. Какие вы все же... грубые, -- сказал им Изящный черт из-за частокола. -- Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. -- И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику -- черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и пошел прочь. x x x Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал -- так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел. pic19.jpg Ў pic19.jpg portret -- Ну, сходил? -- спросил он. -- Сходил, -- откликнулся Иван. -- Лучше бы не ходил... -- Что? Не дали справку? Иван только рукой махнул, не стал говорить -- больно было говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов. -- Эти... -- сказал он. -- Все пляшут? -- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то! -- Ох, мать честная! -- изумился Медведь. -- Прошли? -- Прошли. -- Ну, все, -- сказал Медведь обреченно, -- надо уходить. Я так и знал, что пройдут. Они помолчали. -- Слушай, -- заговорил Медведь, -- ты там ближе к городу... Какие условия в цирке? -- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего. -- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое? -- Шут его знает. Хочешь в цирк? -- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь -- пойдешь. Куда больше? -- Да... -- вздохнул Иван. -- Дела. -- Сильно безобразничают? -- спросил Медведь, закуривая. -- Эти-то? -- А что же... смотреть, что ли, будут! -- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. -- Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. -- Еще откажут вот... в цирке-то -- собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку вышибал -- с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать. -- Там надо на задних лапах ходить, -- сказал Иван. -- Зачем? -- не понял Медведь. -- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает... -- Да какой интерес-то? -- Это уж я не знаю. Медведь задумался. Долго молчал. -- Ну и ну, -- сказал. -- У тебя семья-то есть? -- поинтересовался Иван -- Где!.. -- горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч. -- Разогнал. Напился, начал буянить-то -- они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. -- Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: -- Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь! -- Зачем же монастырь-то? -- Они же там! -- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда. Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать. -- Ты не пьешь? -- спросил. -- Нет. -- Зря, -- зло сказал Михаило Иваныч.. -- Легче становится. Хошь, научу? -- Нет, -- решительно сказал Иван. -- Я пробовал -- она горькая. -- Кто? -- Водка-то. Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу. -- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу? -- Нет. -- Иван поднялся с лесины. -- Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай. -- Прощай, -- сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны. x x x И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал -- зовут: -- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то? Оглянулся Иван -- никого. -- Да здесь я, -- опять голос, -- в сортире! Видит Иван-сортир, а на двери -- замок пудовый. А голос-то -- оттуда, из сортира. -- Кто там? -- спросил Иван. -- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь? -- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя? -- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все. Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться. -- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою... -- Это Горыныч тебя туда законопатил? -- Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад. -- За что он тебя? -- спросил Иван. -- Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает -- на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая. -- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. -- Слушай, -- сказала она, -- хочешь стать моим любовником? А? Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше -- и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так -- признак. -- Я что-то не понял... -- замялся Иван. -- Как-то это до меня... не совсем... не того... -- Ванька, смотри! -- раздался вдруг голос Ильи Муромца. -- Смотри, Ванька! -- Начинается! -- поморщился Иван. -- Заванькал. -- Что начинается? -- не поняла невеста; она не могла слышать голос Ильи: не положено. -- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы. -- Да нет, -- сказал Иван, -- зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое... -- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет -- нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову. -- А Баба-Яга -- то? -- Она в гости улетела. А Горыныч на войне. -- Пошли, -- решился Иван. -- У меня полчаса есть еще. Побалуемся. Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольго