рабочий, -- что он, врать станет? Да он на первом же допросе... граждан­скую войну вспомнит, вспомнит, как он с белогвардейцами сражался. Не надо, не надо, гражданка Кузькина, строить иллюзий. Возьмите это... -- Лысый встал и положил на ва­лик дивана шубу и костюм. -- Поносите пока. И Лысый вышел. А в комнате, где "пассажиры", о чем-то оживленно дого­варивались. На Лысого посмотрели... но тут же и утратили всякую надежду. Не очень-то, видно, и надеялись. -- Чего вы тут? -- Инсценируем счас ее убийство, -- сказал Курносый, хихикнув. -- Надо такого ей страху нагнать!.. Так ее, дуру, напугать, чтобы она... на диван сделала. Аристарх что-то быстро писал, склонившись к столу. -- Как это? -- не мог понять Лысый. -- Сделаем вид, что мы ее счас укокошим. Изрубим на куски, а вечером -- по одному -- всю вынесем в хозяйствен­ных сумках. -- А он чего пишет? -- Полное ее отречение: "Ничего не видела, ничего не знаю". А? Я придумал. Или она подписывает это, или секир башка. Надо только все на полном серьезе! -- предупредил Курносый. -- Лично я зашиб бы ее без всякой инсцениров­ки, -- добавил он, помолчав. -- Все, -- сказал Аристарх, поднимаясь. -- Пошли. Воо­ружайтесь чем-нибудь пострашней... Все делаем, как на са­мом деле. -- Все на полном серьезе! -- А заорет? -- спросил Лысый. -- Ори. Кругом никого нету, все на сдаче норм ГТО, она это знает, -- сказал Аристарх. Стали вооружаться: Курносый взял большой кухонный нож. Брюхатый выбрал тяжелый подсвечник... -- Я, как Юсупов, -- сообщил он в связи с этим. -- Они Распутина подсвечником добивали. Аристарх взял топорик, которым рубят мясо, а Чернявый взял... подушку. -- А это-то зачем? -- спросил Брюхатый. -- А я ей вроде рот буду затыкать. -- А-а. А Лысый не взял ничего. Он пояснил так: -- А я буду бегать вокруг вас и умолять: "Братцы, может, не надо? Братцы, может, она одумается?" Все это одобрили. -- Это хорошо. -- Правильно... А то все явимся, как в этой... мульти-пульти такой есть... -- Никакой оперетты! -- еще раз предупредил Арис­тарх. -- Она ж тоже... не совсем дура. -- Во, комедию отломаем! -- воскликнул Курносый и опять хихикнул. -- А ее инфаркт не хватит раньше времени? -- вдруг спросил всех Брюхатый. Все на мгновение замерли... -- А? -- Инфаркт? -- Инфаркт... Нормальный инфаркт миокарда. Или -- инсульт. -- Да ну!.. -- сказал Лысый. -- Она из рабочей семьи, у нее отец на гражданской... -- Как, Аристарх? -- А черт ее!.. Не знаю. -- Ну, а если хватит? Ну и что? -- спросил Курносый. И посмотрел на Аристарха. -- Ну, допустим, хватит? -- Пошли, -- сказал Аристарх жестко. -- Она всех нас пе­реживет... Какой там инфаркт! И они вошли в комнату Веры Сергеевны. Вера Сергеевна вскочила с дивана и попятилась к окну... -- Вера... -- дрогнувшим голосом заговорил Аристарх. -- У нас положение безвыходное... Ты не догадываешься, за­чем мы пришли? Веру Сергеевну стали потихоньку окружать. -- Другого выхода у нас нет, Вера... -- Братцы, может, не надо? Может, она одумается? -- за­суетился Лысый. -- Вера?.. -- Аристарх медленно приближался к супру­ге -- в одной руке топорик, в другой -- "отречение". Вера Сергеевна побледнела... И все пятилась к окну. -- Да ничего она не одумается! -- воскликнул Курно­сый. -- Давайте кончать. -- У тебя два выбора: или подписываешь на наших гла­зах вот это вот -- что ты ничего не видела и не знаешь, не собиралась к прокурору... Или мы тебя... -- Давайте кончать! Чего тут тянуть? -- Я закричу, -- еле слышно пролепетала Вера Серге­евна. -- А подушечка-то! -- вылетел вперед Чернявый. -- Ты же знаешь, что кругом никого нет... Все на сдаче ГТО. -- А сумки-то заготовили? -- спросил Брюхатый. -- Раз­резать-то мы ее разрежем, а в чем выносить-то? -- Да есть сумки -- полно. Помельче только разрезать... и по одному все вынесем. -- Все уже предусмотрели! -- сердито обернулся на всех Аристарх. -- Вы вынесите по одному, а я останусь -- замою тут все. Чего тут базарить-то? -- Главное, внутренности вынести, а остальное-то... -- Внутренности! А руки, ноги?.. Куда ноги, например, денешь? Они ни в какую сумку не полезут. -- Перерубим! Я ж те говорю: помельче изрубить. -- Вы же интеллигентные люди, -- негромко сказала Ве­ра Сергеевна. -- Все в шляпах... в галстуках... -- Вывеска! -- воскликнул Чернявый. -- Интеллигентные!.. -- Брюхатый колыхнул животом от смеха. -- Я в лагере трех человек задушил... вот этими вот руками. -- Мы, значит, жестокие? -- спросил Аристарх. -- А ты? Ты не жестокая? -- столько людей сразу посадить собралась. Подписывай! Как-то не заметили, что, пятясь, Вера Сергеевна подо­шла к самому окну, которое очень легко открывалось... Она вдруг вскочила на подоконник, распахнула окно и сказала заполошно: -- Если кто только двинется, я прыгаю! Тут только два этажа: сломаю ноги, но все расскажу. Только двиньтесь! Все так и замерли. Первым пришел в себя Аристарх. Он засмеялся искусст­венно. -- Мы же шутим, Верунчик!.. Неужели ты поверила? -- Немедленно все убирайтесь отсюда! -- Вера Сергеев­на обрела уже спокойный и злой голос. -- Шутники. -- Нет, вы... Нет, она правда поверит, что мы... -- Убирайтесь! -- Да шутим же мы! -- воскликнул в отчаянии Брюхатый. И бросил подсвечник. -- Какие мы убийцы! Нас сам час... -- Убирайтесь! -- Нет, она в самом деле может подумать!.. -- Да думай она! -- взорвался Курносый. -- Что хочет, то и пускай думает! -- и тоже бросил нож. И первым пошел к выходу. В дверях остановился, обернулся, как он давеча сде­лал, точно так же погрозил пальцем всем и сказал остер­венело: -- Но сидеть я все равно не буду! Ясно?! Сидеть я там не буду! Вот пусть они вот все... они вот, они -- пусть сидят, а я не буду! Никто ему на это ничего не сказал. Он вышел... И за ним все тоже вышли. И собрались опять в комнате Аристарха. Долго молчали. -- Интересно, -- заговорил Чернявый, обращаясь к Кур­носому, -- как это ты сидеть не будешь? Все будут сидеть, а ты не будешь? -- Не буду! -- повторил Курносый. -- А у тя что, сиделки, что ли, нету? -- ядовито спросил его Брюхатый. -- Она у тебя на месте: будешь сидеть, как все. -- Он там ходить будет, -- подал голос Лысый. Аристарх сидел, обхватив голову руками, и тихо покачи­вался. -- Не буду сидеть! -- опять тупо повторил Курносый. -- Вы все как хотите, а я -- не буду! -- Все будем сидеть, -- сказал Аристарх, не поднимая го­ловы. Опять некоторое время молчали. -- Конечно, -- заговорил опять Курносый, -- если бы ты был человек как человек, мы, может быть, и не сидели бы. Аристарх поднял голову. -- А кто же я? -- Бабник! Шлюха в штанах!.. Да хоть бы умел, господи! А то... не выходит же ничего, нет, туда же, куда добрые лю­ди: давай любовницу! Даже Соньку, и ту... тьфу! Рогоносец. С этой Сонькой... -- А ты подхалим, -- сказал Аристарх первое, что выско­чило из его оскорбленной души. -- Ты перед начальством на полусогнутых ходишь. -- У меня пятеро на шее! -- Курносый крепко хлопнул ла­донью себя по загривку. -- Пятеро!.. Ты вон с одной телкой справиться не можешь, а у меня их -- пятеро. Мне не до любовниц! -- Зато тебе -- до коньяка, -- вставил Брюхатый. -- А ты вообще заткнись! -- развернулся к нему Курно­сый. -- Тебе-то даже полезно посидеть: может, похудеешь маленько. В институт питания собрался!.. Вот тебе и будет институт питания, -- и Курносый нервно засмеялся. Брюхатый навел на него строгий взгляд. -- Шавка, -- сказал он. Помолчал и еще сказал: -- Моська. -- А ты слон, да? -- вступился за Курносого Чернявый. -- Это не тебя по улицам водили? -- Меня, -- сказал Брюхатый. -- А это не тебе я нечаян­но на туфель наступил... двадцать седьмого июня тыща де­вятьсот семьдесят третьего года: на профсоюзном собра­нии? Что-то ты тогда был... зеленоватый, а сейчас, гляди-ка, кукарекает. Выговор-то кому тогда всучили? -- А кто всучил-то? Кто? -- Я, в том числе. -- Да ты сам первый лодырь! Прохиндей. Выговор он всу­чил!.. У меня первый раз недосмотр случился. -- Минуточку минуточку, -- прервал Брюхатый, -- как это ты выразился -- "прохиндей"? Я одиннадцать лет после суда без единого взыскания проработал! А ты мне, обезья­на, будешь еще вякать тут! Сам в выговорах весь, как... Ни одного же собрания не обходится, чтобы тебя... -- Хватит! -- взревел Аристарх. -- У меня вон, -- показал он на стол, -- семь почетных грамот лежат!.. Я и то молчу. -- А чего ты можешь сказать? -- спросил его Лысый. -- Там -- семь почетных грамот, а там, -- в сторону коридо­ра, -- пять покрышек. Я думаю, покрышки -- потяжельше, перевесят. Если уж кто самый чистый среди вас, так это я. -- Ой! -- изумились. -- Глядите на этого ангела! -- Прямо невеста... в свадебной марле. -- Шариков только не хватает. -- И ленточек разноцветных... -- Да! -- гордо сказал Лысый. -- У меня две обществен­ные нагрузки, а у вас... У кого хоть одна общественная на­грузка? Все промолчали. -- А-а, нечего говорить-то. Вы думаете, это на суде не учтется? Все учтется. -- Да, я думаю, все учтется, -- сказал Аристарх. -- Я ду­маю, что тот грузовичок с пиломатериалом -- тоже учтется. Лысый подрожал в гневе и обиде губами. -- Ворюга, -- сказал он. -- Плюс идейный ворюга: с эко­номической базой. Ты знаешь, сколько тебе за эту базу на­кинут? Вот сколько нам всем дадут, столько тебе -- отдель­но -- за базу. -- База -- для дураков, -- струсил Аристарх. -- Я -- нор­мальный спекулянт, чего вы тут? -- А-а!.. Очко-то не железное? -- Но ты тоже -- не ерепенься тут, кудрявый!.. В это время в дверь позвонили. Все оторопели на миг... Брюхатый даже за сердце взялся. Еще резко, длинно позвонили. -- По одному... с вещами, -- тихо сказал Чернявый. -- Иди, -- кивнул Брюхатый Аристарху. -- Может, это макулатуру собирают... пионеры, -- тихо сказал бледный Аристарх. -- Подождем. Опять звонок. -- А я нож-то там бросил! -- вскричал Курносый. -- По­дождите, я нож-то хоть уберу, а то же!.. -- Топорик мой... -- А? -- Топорик, топорик, -- невнятно повторил Аристарх. И показывал пальцем на комнату Веры Сергеевны. -- Топо­рик... -- Чего топорик? -- Топорик мой тоже возьми, а то нам попытку к изнасило... ой, это... к убийству, к убийству... -- Тьфу!.. -- заругался Курносый. И побежал за ножом и за топориком. -- Мама, роди меня обратно: рубля государственного не возьму, -- сказал Брюхатый. -- Не будет она тебя больше рожать, -- зло и тихо сказал Чернявый. -- Она и за этот-то раз раскаивается, наверно. Курносый принес нож и топорик... И засуетился с ними. И зачем-то их оглядел еще. -- Ты что? -- одними губами спросил Аристарх. -- Где они лежали-то? -- Вон... Опять звонок, на этот раз вовсе длинный, никакой не "пионерский". -- Какая макулатура! -- тихо воскликнул Лысый. -- Иди. Аристарх поднялся... И медленно, тяжело -- как если бы он шел уже по этапу -- пошел к двери. -- Кто? -- спросил он тихо, обреченно. Из-за двери что-то ответили... Аристарх смело распахнул дверь и налетел на вошед­шего: -- Какого черта ходишь тут?! Звони-ит!.. Вошедшим был Простой человек. Он держал ящик с коньяком и улыбался. -- А я думал, нет никого! -- он не обратил никакого вни­мания на ругань Аристарха, он держал в руках ящик с конья­ком и улыбался. -- Куда, думаю, они подевались? Догова­ривались же вчера. Вот он! И Простой человек пошел с тяжелым ящиком к столу. -- Ну, ребятки, седня нам... до Владивостока хватит. На него молча смотрели. Только Брюхатый сказал: -- Идиот... Василий Блаженный. На полатях вырос. -- А чего вы такие? -- только теперь заметил Простой че­ловек. -- А? Что вы сидите-то, как вроде вас золотарь облил? -- Хочешь в свою Сибирь? В деревню? -- спросил Брю­хатый. -- Хочу, -- сказал Простой человек. -- Нынче поеду: у меня в сентябре отпуск... -- А в долгосрочный отпуск поедешь? -- Стоп! -- воскликнул Чернявый. -- Идея! Вот идея так идея, -- и он вскочил, и обнадеживающе посмотрел на всех... -- Кажется, мы спасены! -- Как? -- спросили все в один голос. -- Ждите меня! -- велел Чернявый и куда-то убежал -- вовсе, из квартиры. ВЕЧЕР, КОТОРЫЙ НЕ УСПЕЛ ПРЕВРАТИТЬСЯ В НОЧЬ "Пассажиры" ждали. Сидели молча и ждали. Стоял конь­як на столе, но никто к нему не притрагивался... Нет, одна бутылка была распочата; похоже, это Простой человек при­губил. Но и он тоже сидел и ждал. Тикали часы, слабо слы­шалась какая-то значительная кинематографическая музы­ка: Вера Сергеевна опять смотрела телевизор. Долго-долго сидели и ждали. Наконец Простой человек не выдержал и встал... -- Пойду еще раз, -- сказал он. -- Хлопну для смелости -- и пойду. Он выпил коньяку... Все -- от нечего делать -- внима­тельно глядели, как он наливал, как подержал рюмку в ру­ке, тоже глядя на нее, и как выпил. Простой человек выпил и пошел к Вере Сергеевне. -- Я еще раз, -- сказал он, входя. -- Сергеевна, голубуш­ка... ведь все это -- опишут, -- сказал он, показывая рукой гарнитур, диван, ковры... -- Все-все. Одни обои останутся. -- Пусть, -- сказала Вера Сергеевна. -- Зато преступни­ки будут наказаны. -- Преступников не надо наказывать... -- А что же их надо -- награждать? -- И награждать не надо. На них не надо обращать вни­мания. В крайнем случае, надо с имя находить общий язык. -- Спасибо за науку. А они будут продолжать воровать? -- Они так и так будут продолжать! Потом: ну какие же они преступники? Вот эти-то?.. Господи!.. Это сморчки! Они вон уже перепугались сидят... с них капает. Ведь на них глядеть жалко. Вы зайдите, гляньте -- ведь это готовое Ваганьково. Там только надписи осталось сделать: был та­кой-то, грел руки возле гарнитуров. Пожалейте вы их, ей-богу! Ну, припугнули -- и хватит. Хоть Аристарха свово пожалейте: ведь он со страху... мужиком года полтора не будет. -- Ну, что вы -- он любовниц заводит! -- воскликнула Ве­ра Сергеевна с дрожью в голосе. -- У него есть Соня. -- Сонька?! -- удивился Простой человек. И хлопнул се­бя руками по штанам. -- Господи, боже мой. Ну нашла же ты к кому приревновать. Да с Сонькой вся база... Я! Я!.. -- постучал себя в грудь Простой человек. -- Я один, можеть, только и не вошкался: потому что я тоже больше коньяк ува­жаю. Не коньяк даже, а простую водку. Сонька!.. -- Тем более! -- мстительно воскликнула Вера Сергеев­на. И встала от телевизора и нервно прошлась по комнате. -- Тем более!.. Скотина он такая. Мне его нисколько не жал­ко! Из всей этой бригады, -- показала она на комнату Ари­старха, -- мне ни-ко-го не жалко. Вас только жалко. -- Да меня-то!.. -- махнул рукой Простой человек. -- Я и там грузчиком буду. Это им переквалификацию надо прохо­дить, а мне-то... Коньячка вот только не будет, вот жалко. Ну, отдохну от него, наберусь сил -- тоже полезно. Да мне много и не дадут -- от силы два года: за компанию. Мне их жалко, Сергеевна: у их, у всех, почесть, детишки. Вот этого толстого!.. -- почему-то вдруг обозлился Простой чело­век, -- вот этого бы я посадил, не моргнув глазом. Ох, эт-то журавь, скажу тебе! Это самый главный воротила. Но его же отдельно не посадишь. Сажать, так уж всех. -- Вот все и будут сидеть. -- Оно, конечно... так. Знамо, что... А куда денешься? -- будем сидеть. И Простой человек вышел. Когда он вошел в комнату, где сидели "пассажиры", на него посмотрели без всякой надежды, обреченно. Простой человек присел к столу... И засмотрелся на бутылки с коньяком. И вдруг всплакнул. На него удивленно посмотрели. -- Прощайте... драгоценные мои, -- говорил Простой человек, глядя на бутылки. -- Красавицы мои. Как я буду без вас?.. Одно страдание будет, тоска зеленая... Любимые мои. Тяжело мне с вами расставаться, ох, тяжело... -- Поплачь, поплачь, говорят легче становится, -- сказал Брюхатый. -- А я и плачу. Плачу и стонаю. Сердце кровью плачет, когда на них смотрю. Но канавы рыть с тобой в одной брига­де я не буду! -- Простой человек сердито посмотрел на Брюхатого. -- Я твою норму там не буду выполнять. Я за тебя... Недоедать из-за тебя не буду! -- Чего это ты решил, что я там канавы рыть буду? -- спросил Брюхатый. -- А что же ты там будешь делать? -- Библиотекарем пойду... Или санитаром. Все засмеялись: это был нехороший смех, нездоровый смех, болезненный смех, если можно так сказать про смех. -- Налей-ка и мне, -- подошел к столу Курносый. Простой человек налил две рюмочки... Одну пододвинул Курносому. Они чокнулись. -- За счастливую дорогу, -- сказал Простой человек. И тут вдруг сорвался "с гвоздя" Аристарх. Он вскочил, за­топал ногами и закричал: -- Хватит паясничать! Хватит паясничать!.. Комеди франсез развели тут! Вон все отсюда! Вон! Скоты!.. Говядина! Курносый поставил свою рюмку на стол и внимательно посмотрел на Аристарха. -- Слушай, -- сказал он, -- я умею останавливать истерики: я перворазрядник по боксу. Я хоть давно не в форме, но все равно... такую-то экономическую гниду я сделаю. Аристархушка сел так же резко, как вскочил, обхватил опять руками голову и тихо стал покачиваться. Простой человек промокнул губы уголком дорогой ска­терти и опять пошел к Вере Сергеевне. Ему, похоже, при­шла какая-то дельная мысль в голову. -- Сергеевна, -- сказал он, -- а на кого квартира записана? -- Как?.. -- не то что не поняла, а скорей растерялась Ве­ра Сергеевна. -- Как "на кого"? -- Кто ответственный квартиросъемщик? -- Он... -- Он, -- Простой человек выразительно смотрел на Ве­ру Сергеевну. -- А что? -- спросила та. -- А ты куда? -- спросил в свою очередь Простой чело­век. -- Как куда? Никуда. -- Она кооперативная? -- Да. -- С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез... -- Ну? И что? -- С конфискацией всего имущества, -- повторил Про­стой человек, даже с каким-то удовлетворением повто­рил. -- У их теория одна: с конфискацией всего имущества. -- А я куда же? -- Я вот и зашел спросить: а ты куда? -- Нет такого закона! -- слабо запротестовала Вера Сер­геевна. Простой человек присел на дорогое зеленое кресло. -- Коломийцева посадили -- с конфискацией, -- стал он загибать пальцы, -- Коренева Илью Семеныча, веселый че­ловек был! -- с конфискацией... Он, к тому же, анекдоты любил... -- При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли? Простой человек помолчал... -- Угол снимать где-нибудь. -- Здравствуйте! -- Прощайте, -- жестко сказал Простой человек -- отку­да и нашел в себе такую жестокость, он был добрый чело­век -- и отбыл к "пассажирам". -- Слюнтяи, -- сказал он всем. И прямо прошел к сто­лу. -- Интелефу занюханные, -- налил себе большой фужер коньяка и выпил один. -- Энергичные люди!.. Это я... -- стукнул он себя в грудь, -- я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, -- он подчеркнул это, -- ни одна не делает волны насчет алимен­тов! А потому что -- что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились... иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы -- энергичные... Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой кур­носый нос -- он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все... Тара для... сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось. Раздался звонок в дверь. Все опять замерли. -- Открывайте! -- велел Простой человек. -- Памятни­ки... Но никто не стронулся с места. Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изоб­разил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал. -- Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? -- рассуждал сам с собой Простой человек. Он оста­новился перед Брюхатым. -- Вот этот, наверно, плохой был... -- Проходи, -- негромко сказал Брюхатый, -- а то я вста­ну из гроба и задушу тебя. -- Да, этот был плохой, -- повторил Простой человек. -- Вор был, наверно. Он подошел к двери, открыл... и воскликнул: -- Соня!.. Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно раз­глядывала, а Чернявый улыбался значительно. Никто ничего не понимал... Особенно Аристарх: он встал было, но сел снова, опять встал и опять сел -- не мог встать от растерянности. Понимал что-то такое один Чернявый. Он помог снять Соне дорогую шубку... И, похоже, не соби­рался проходить с гостьей к "памятникам", а легонько -- интеллигентно -- подталкивал ее в комнату Веры Серге­евны. И вошли. Вера Сергеевна тоже растерялась... Встала с дивана и смотрела на женщину Соню. А там, в комнате Аристарха, по-прежнему все сидели не­подвижно. Только Простой человек, пробираясь опять меж "памятников" к столу, сказал: -- Сейчас там будет третья империалистическая, -- он тихо засмеялся, набулькал из бутылки в рюмочку и качнул головой. -- Клочья полетят... А в комнате, где Вера Сергеевна, пришли в движение. -- Это -- Соня, -- представил Чернявый гостью хозяй­ке. -- Моя любовница. -- Ну, -- засмущалась Соня. -- Прямо сразу уж... Зачем так? -- Соня, мы договорились: все начистоту. Раз тут недора­зумение, мы должны... -- У вас же семья, -- сказала с удивлением Вера Сергеев­на. -- Как же вы говорите -- любовница... -- Да! -- гордо сказал Чернявый. -- Я -- из казаков... -- и он энергично показал -- не то лихо дернул поводья скаку­на, не то... шут его знает, что-то такое показал энергичное руками, -- густых, так сказать, кровей! Все даже удивляют­ся. Ну, говорят, Сучков, ты даешь! Вы знаете, сколько я пла­чу алиментов? -- Чернявый навис вопросом над Верой Сер­геевной и сам заранее выпучил глаза. -- Семьдесят пять процентов! Вы думаете, -- горячо продолжал он, -- если я связался с этими государственными ворюгами, то это от ве­селой жизни? Нет! Если я добуду рубль на стороне, то он хоть весь мой. С законного рубля мне положено только пять копеек. А у меня -- четверо детей. -- Четверо детей!.. -- Это -- со мной, при мне. А так их у меня... по-моему, одиннадцать. Вместе с этими, которые со мной. -- Но как же... еще любовница? -- все не могла прийти в себя Вера Сергеевна. -- А что я, хуже других? Вы думаете, этот Брюхатый, на­пример, любовницу не имеет? Имеет. Я только не знаю, что он с ней делает, но имеет. А Лысый этот?.. С чего это он, скажите, пожалуйста, полысел в сорок три года? Думал мно­го? Над чертежами ночью склонялся? Нет, не над чертежа­ми... Только уж не над чертежами. Да все имеют любовниц! Вы простите, вы замужняя женщина, но откройте глаза-то, откройте: ведь это же позор считается, кто не имеет любов­ницы. Ведь это только один Аристарх ваш... Ведь над ним весь отдел смеется! Я уж не знаю, что у вас за любовь такая... не знаю. Значит она есть еще на земле? Я не знаю... с этим Аристархом... Он мне все представления о жизни перевер­нул. Любовь, что ли, у вас такая? -- прямо спросил Черня­вый Веру Сергеевну. -- Даже интересно, честное слово. -- Слушайте, -- заговорила Вера Сергеевна неуверен­но, -- а как же записка?.. Ваша записка, я ее нашла в кар­мане... -- Ва-аша запи-иска, в несколько стро-очек, -- пропел беспечный Чернявый. -- Она вам все расскажет про запис­ку. Соня, только всю правду. Влюбилась, дурочка, в вашего Аристарха и... решила вас поссорить. Я когда сегодня узнал об этом, у меня глаза на лоб полезли. "Поедем, -- говорю, -- немедленно поедем к Вере Сергеевне, и ты ей все расска­жешь". Все, Соня!.. Я выйду, чтоб не мешать вам... -- уходя, Чернявый ласково, но строго погрозил Соне. -- Все, решительно, все. Про нас подробности можешь тоже не скрывать -- я лишен предрассудков, -- он чуть подумал. И, по-моему, совести тоже. "Пассажиры" никак не могли понять, что такое творит Чернявый. И когда он вошел, все вопросительно на него смотрели и ждали. Чернявый в изнеможении опустился в кресло, прикрыл глаза, долго сидел так, вольно раскинув руки и ноги. -- Дядя Вася, налей мне граненый стакан коньяку -- ска­зал он устало и капризно. -- Зачем же стакан? -- с уважением сказал Простой чело­век. -- Тут есть всякое хрустальное дерьмо. -- Нет, я хочу только из граненого стакана. Я сегодня спас... -- Чернявый открыл глаза, огляделся, -- от тюрьмы... много-много людей. Поэтому я хочу пить только из гра­неного -- по-казачьи. Я вас всех вывел из окружения! -- воз­гласил он, принимая стакан из рук Простого человека. Отпил, передохнул и сказал всем строго: -- Соньке -- книж­ный шкаф "Россарио", мне -- золотой перстень с энблемой: казак скачет на коне. А в комнате Веры Сергеевны в это время две женщины беседовали. Соня что-то рассказывала Вере Сергеевне, что-то показывал а руками... Вера Сергеевна то изумлялась, то удивлялась, то ужасалась, то жалостливо смотрела на Со­ню. По всему видно, что они поняли друг друга, помирились и даже, кажется, готовы дружить, как иногда дружат поря­дочная женщина и величайшая распутница. Об этом много писали. А в комнате, где "пассажиры", хотели понять, что вооб­ще происходит? То есть, о чем-то уже догадывались, но -- подробности, подробности. -- Как ты ее уговорил? -- пытал Брюхатый Чернявого. -- Книжный шкаф "Россарио"... -- Для чего он ей? -- Не знаю... Сошлись на книжном шкафу. -- Как "сошлись"? -- не понял Простой человек. -- Не­удобно же... -- Нет, все в порядке, что ли?! -- закричал в нетерпении Лысый. -- Да, -- сказал Чернявый. -- Ур-ра-а! -- закричали Курносый и Простой человек. -- Едем седня до Владивостока! -- заявил Простой чело­век. Аристархушка в волнении ходил по комнате. -- А что она ей говорит? -- спросил он. -- Они говорят на иностранном языке, -- сказал Курно­сый в сильнейшем раздражении на Аристарха. -- Импортанто де ла кругом и околе, -- он подошел к Чернявому и креп­ко пожал ему руку. -- Как мужчина мужчине, -- сказал он уважительно и скупо. Чернявый махнул рукой... -- Я тоже... перехватил там: наговорил на себя, что я чуть не Тарас Бульба. Еще немного -- и Тарас Бульба. По-моему она меня теперь бояться будет. -- Кто, Сонька? -- Кстати, если Сонька счас войдет в роль и начнет при­ставать ко мне, ты... Но тут вошли Соня и Вера Сергеевна. -- На колени! -- скомандовала Соня Аристарху. -- На ко­лени перед Верой Сергеевной. -- Зачем? -- спросил Аристарх. -- На колени!! -- потребовали все, еще не разобравшись, зачем надо на колени. -- Оказывается, ты оскорблял ее! -- продолжала с возму­щением Соня. -- Ты ей тут, оказывается, наговорил гадо­стей и грубостей! На колени! -- На колени!!! -- опять закричали все. А Курносый даже двинулся к Аристарху. -- Импортанто!.. -- с угрозой сказал он. -- Ты знаешь, что такое нокдаун? Я не говорю уже о нокауте, я говорю о небольшом нокдауне... На колени! Аристархушка стал на колени... -- Проси прощения у Веры Сергеевны, -- велела Соня. -- Проси прощения у Веры Сергеевны! -- закричали все в один голос. Аристарх замешкался было... Но тут ему разумно посове­товал Простой человек: -- Давай, Аристархушка... да, благословясь, поедем во Владивосток. -- Вера, -- дрогнувшим голосом заговорил Аристарх, -- прости. Клянусь: ни одной больше покрышки, ни одного колеса... -- Не об этом речь! -- прервал его Брюхатый. -- Говори по существу дела! Что значит ни одного колеса! Что ты, на лыжах собрался ездить? -- Но о чем тогда говорить-то?! -- взбунтовался Аристарх на коленях. Но тут уж возмутились все. -- Ах, он не знает, о чем говори-ить! Ах ты, бедняжечка... Первоклашка. -- Тебя мама еще за ручку водит, да? -- Нет, он все же хочет получить небольшой нокдаун. -- Да не нокдаун, а нормально -- по сусалам! -- громко возмутился и Простой человек. -- Поедем во Владивосток! Поезд же отходит, вы что? -- Вера, -- опять дрогнувшим голосом заговорил Ари­старх, -- клянусь, после этого случая буду каждый день про­верять карманы... -- Опять!.. Ему говорят стриженый, он -- бритый, -- вко­нец вышел из терпения Брюхатый. Но тут же взял себя в ру­ки и уже продолжал говорить с Аристархом, как с полным, но безвредным дураком, не злостным дураком: -- Зачем ты будешь проверять карманы? -- Не разговаривай со мной как с идиотиком... -- Нет, зачем ты будешь проверять каждый день карма­ны? -- Чтобы там записок не было... -- А жить так, чтобы в твоей жизни вообще никаких запи­сок не было -- так будешь жить? -- Что я, просил ее, чтобы она мне писала?! -- опять бы­ло загорячился Аристарх и показал на Соню. И хотел даже встать с колен, и уж было встал, но тут встрепенулась Соня. -- На колени! -- закричала она. -- А что это, женщину на­до обязательно просить, чтобы она писала? -- спросила она надменно. -- А сама женщина не имеет права написать записку? Может у нас женщина пошутить? Вот это понравилось всем. С этим "может ли у нас жен­щина пошутить" она попала в самую точку. На Аристарха опять все навалились. -- Домостроевщину развел! -- воскликнул Лысый. -- Нет, этот человек просит нокаута! -- тоже воскликнул Курносый. -- Не хочет он нокдауна, никак не хочет! Ему больше нравится нокаут! Ведь достану в печень -- до утра будут считать. -- Нет, ты ответь... Ти-ха! -- рявкнул Брюхатый на всех. -- Ты ответь на вопрос, который тебе, подлецу, поставили: мо­жет у нас женщина пошутить? -- Может, -- Аристарху надоело стоять на коленях, и он стал со всем соглашаться. -- Значит, что надо теперь сказать? -- Что? -- искренне не понял Аристарх. Брюхатый изумился; за ним некоторые тоже изумились, но так, для вида: никто, кроме Брюхатого, не понял, что на­до теперь сказать Аристарху. -- Ты должон сказать, -- вылез с поучением Простой че­ловек, -- ребята, мол, забудем все -- и поедем во Владивос­ток. -- Прекрати со своим Владивостоком! -- прикрикнул на него Лысый. -- По-моему, ты и так уж где-то... под Хабаров­ском. Тут серьезное дело. -- Что ты должен сказать? -- пытал Брюхатый Аристарха. -- Что?! Что?! Что?! -- с Аристархом, кажется, начиналась истерика. -- Не понимаю!.. -- он стукнул двумя кулаками себя в грудь, и в голосе его послышались слезы. -- Не пони­маю: что я должен сказать?! Брюхатый пожалел его. -- Ты должен сказать: Верунчик, я тебя люблю. И не фор­мально сказать, а с чувством, как ты говорил... сколько лет назад? -- повернулся Брюхатый к Вере Сергеевне. -- Что говорил? -- не поняла Вера Сергеевна. -- Когда он вам первый раз сказал: Верунчик, я тебя люб­лю? Сколько лет назад это было? -- Это было... девять лет назад, -- сказала Вера Сергеев­на. -- Но он не так говорил... -- Вера Сергеевна, вообще-то, была довольна -- и этим состоянием Аристарха на коленях, и тем, что все его очень ругают. -- Он сказал: "Хочешь, я сделаю тебя самой богатой женщиной микрорайона?" -- Трепло! -- возмутились все. -- Про экономическую базу он ничего не говорил? -- Хвастунишка. -- Я не так говорил! -- заспорил Аристарх на коленях. -- А как? -- Я сказал: "Хочешь, я МОГУ сделать тебя самой бога­той женщиной микрорайона?" Еще я сказал: "Только не но­си синтетическое белье". -- Почему это? -- спросила Соня. -- Искры летят, -- пояснил Аристарх. -- Да? -- удивилась Соня. -- Не замечала. -- Ну, так, -- поднялся Брюхатый. -- Я думаю, что он все осознал... Осознал, Аристарх? -- Осознал. -- Поднимайся, -- велел Брюхатый. -- Вера Сергеевна, идите сюда... Идите, идите. Я предлагаю такую детскую иг­ру. Кто видел, как мирятся детишки? Никто не видел. То есть, наверно, видели, но не знали, куда клонит Брюхатый. -- Они берутся вот так... -- Брюхатый взял руку Аристар­ха и руку Веры Сергеевны, сцепил их мизинцы. -- Теперь повторяйте за мной... Вот так вот махайте и повторяйте. Повторяйте: мирись, мирись -- больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться. Все засмеялись остроумной выдумке Брюхатого, даже за­аплодировали. Все были рады. -- Давайте, давайте!.. -- требовали от Аристарха и Веры Сергеевны. -- Мирись, мирись, -- стали вместе говорить Аристарх и Вера Сергеевна, -- больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться. Опять зааплодировали... Вера Сергеевна была счастлива; Аристарх был смущен, но тоже доволен. Их окружили, по­здравляли с примирением... Сделали вокруг них хоровод, пошли, взявшись за руки, и запели: Как на Верины менины Испекли мы каравай: Вот тако-ой вышины! Вот тако-ой ширины!.. Опять засмеялись, опять зааплодировали себе. Все были счастливы. -- Черт его знает!.. -- воскликнул растроганный Брюха­тый. -- Жить да радоваться!.. Нет, мы начинаем себе слож­ности находить. -- Именно: можно же красиво жить! -- подхватил Курно­сый. -- Да... со вкусом! Ведь один раз живем-то! -- тоже с чув­ством сказал Лысый. -- Вы вдумайтесь: один раз! И все, и больше нас ни-ког-да не будет. -- Поехали во Владивосток! -- опять призвал Простой человек. Но на всех слетела какая-то тихая, задумчивая ми­нута, всем как-то было не до Владивостока. -- Иной раз думаешь: люди, в чем дело? -- продолжал глубоко и даже с грустинкой Брюхатый. -- В чем дело, люди? -- Дело в том, что -- уважения побольше друг к другу, -- подхватил его мысль Лысый. -- Уважения! -- Я бы сказал -- и любви, -- сказал Чернявый. Он даже встал. -- Любовь -- это... Все можно достать! -- воскликнул он. -- Все! А любовь не достанешь, если ее вот тут вот нету. -- Это ты, брат, верно, -- похвалил Брюхатый. -- Это ты -- в десятку. -- Суетимся, суетимся много, -- вздохнул Лысый. -- Ска­зано же: "Не суетитесь". Нет, мы суетимся... -- Не потопаешь -- не полопаешь, -- вставил и свое раздумчивое слово Простой человек. -- Попробуй не посуе­тись. -- Заговорила матушка-деревня! -- горестно и насмешли­во сказал Брюхатый. -- А ведь на полатях-то не суетились! -- вдруг решил поймать он Простого человека на слове. -- Почему это на полатях не суетились? -- не понял Про­стой человек. -- И на полатях суетились, и на печке, и в ба­нях... А чего ты ко мне с полатями-то привязался? Если хо­чешь, то я на покосе родился. Но полати я любил, потому что там можно сверху наблюдать. -- И чего ты оттуда наблюдал, интересно? -- Все... Жизнь. Мы там сказки рассказывали друг друж­ке... Нас одиннадцать человек росло. -- А нас -- двое, -- вспомнила и Соня, -- но я была млад­шая. Это хуже всего -- младшей сестрой быть: все платья, все туфли, все юбки я за Зинкой донашивала. А счас -- все наоборот! -- она сама рассмеялась такому нелепому обороту в жизни. -- Я ей говорю: а помнишь, Зин, как я за тобой все донашивала? Она говорит: не говори. А вот нечего, го­ворю!.. Заладила тогда: учиться, учиться! Дырки всем на бо­ку провертела со своей учебой! Выучилась?.. Ну, давай теперь, гордись передо мной: ты же ученая! А я вот -- неуче­ная. Я -- продавщица, нормальная продавщица!.. А давай, говорю, пройдем с тобой -- для кспиримента -- по улице: я надену все свое на себя, а ты свое на себя... Давай, говорю, пройдем? Не хочет. Все засмеялись. -- Нет, мы едем во Владивосток или не едем?! -- на исхо­де всякого терпения закричал Простой человек. -- Во-от споминать пустились... Чего мы сидим-то? -- Это мы -- перед дальней дорогой, -- молвил Курно­сый, улыбаясь. -- Хватит вам со своим Владивостоком! -- сказала Вера Сергеевна, тоже по-доброму улыбаясь. -- Давайте... сядем все за столом, как нормальные люди... Представляете, -- обратилась она к Соне, -- выдумали какую-то... странную игру: то в жаркие страны летают в качестве журавлей, то ез­дят куда-то... Соня махнула рукой. -- Делать нечего! -- Энергия! -- воскликнул Чернявый. -- Не зря же про нас говорят: энергичные люди. -- Ну-ка, энергичные люди, -- стала распоряжаться Ве­ра Сергеевна, -- приложите свою энергию к делу: раздвинь­те пока стол. Соня, а мы пойдем на кухню -- вы мне помо­жете салат сготовить... И пошло тут веселое, хорошее оживление, когда вроде и делом занимаются, а вроде и дела никакого нет. Мужчины умело раздвинули стол, закурили... Аристарх включил доро­гой магнитофон "Сони". -- У тебя "Сони"? -- спросил Брюхатый со знанием дела. -- Да. -- Прекрасная вещь. У меня тоже... Шестьсот рублей. Курносый чему-то вдруг весело рассмеялся... Да так ис­кренне, так неудержимо долго смеялся, что все стали смот­реть на него с тревогой. -- Ты чего? -- спросил Брюхатый. Курносый хохотал и показывал пальцем на Чернявого, хотел что-то сказать и не мог сказать от смеха. -- Чеканулся, что ли? -- спросил Чернявый вполне тре­вожно. -- Со...ня, -- продохнул наконец от смеха Курносый. -- У вас "Сони", а у этого -- Соня... -- Смех смехом, -- серьезно заговорил Чернявый, -- но если кто из вас трепанет где-нибудь, что она моя любовни­ца... Слушайте, я серьезно говорю! Не вздумайте пошутить где-нибудь! А то... их же выручил, понимаешь... Мне то­гда -- загодя с седьмого этажа прыгать. -- С седьмого -- это высоко, -- согласился Лысый. -- Но со второго я прыгал. Причем не муж даже, не муж -- брат за­стукал... Не понимаю, чего она так перепугалась! Глаза вот такие: убьет, говорит! Я маханул... Хорошо, на цветочную клумбу угодил. -- А я раз... -- хотел было тоже вспомнить Брюхатый, но вошли Вера Сергеевна и Соня. Внесли всякие закуски. -- Пожалуйста, к столу! -- пригласила Вера Сергеевна. И стали садиться к столу. На душе у всех было мирно и хорошо. -- Уверяю вас: можно же прекрасно жить! -- еще раз ска­зал Брюхатый с чувством тихой благодарности к жизни. -- Мирно, спокойно... -- Главное, не суетиться перед клиентом, -- согласился с ним Лысый. -- Скажите, чего нет? -- спросил он, приглашая всех тоже, как Брюхатый, к тихому восторгу перед жизнью, но был конкретней: он показывал на богатый стол. -- Чего не хватает? -- Так-то бы жил! -- сказал Простой человек. -- Такси­сты только хамят: не хотят везти, и все! Каждый день у меня с имя стычка. -- Хамства много, это верно, -- согласился Курносый. -- Но я заранее трояк показываю. Ты сразу трояк показывай, и все, и повезет. -- Хорошо, если он есть. А если его нету? -- Тогда -- кулак, -- сострил Брюхатый. -- И скажи: "Я на покосе родился!" -- сразу повезет. Засмеялись. -- Повезет он... -- проворчал Простой человек. За разговорами сели к столу. -- Ой, я забыла эту... открывалку-то... -- вспомнила Ве­ра Сергеевна. -- Сонечка, не в службу а в дружбу: у меня в ящике лежит... в "Рамоне" в левом ящике, в нижнем... та­кая -- с ручкой, как у... -- Найду, -- сказала Соня. И пошла за открывалкой. Пока она ходила, тут опять наладились было на мирный, хороший разговор. -- Я как-то товарища своего школьного встретил... -- вспомнил Брюхатый. -- Ну -- "Где? Как?" Оказывается, -- шишка. Ну, выпили, закусили... Потом эта "шишка" спра­шивает: "Слушай, -- говорит, -- ты не можешь мне женские сапоги "на платформе" достать? За горло, -- говорит, -- взя­ли..." -- "И все? -- говорю. -- Вся проблема?" А сам думаю: эх... Но тут случилось нечто, что и назвать-то... как-то... не поймешь, как и назвать: шутка? Но уж больно тупая. Соня!.. В то время, как Брюхатый говорил: "А сам думаю: эх...", вошла в комнату преподобная Сонечка... с пистолетом в ру­ках: наставила на всех и говорит: -- Руки вверх! Я -- из обэ