йна. Он, конечно, сам вернул конверт Лэйну и все вроде утряслось. Курьера, понятно, уволили, проступок был серьезен, но никакого напряжения между Фростом и Лэйном не возникло. И все же случай не забылся, заметил Фрост. Была там одна бумага, листок, что выскользнул из конверта и спланировал под стол - где он его и обнаружил, но уже после того, как вернул конверт Лэйну. Он вспомнил, как стоял с этим листком в руке, раздумывая, что предпринять. Конечно, следовало бы вернуть его Лэйну, но тогда опять пришлось бы что-то объяснять, а ему показалось, что бумага не стоит таких переживаний. Это была какая-то рутинная, невесть зачем засекреченная чепуха из тех, что в изобилии циркулировали между отделами. Шифрованную форму переписки ввели давным-давно, смахивало все это на игру в шпионы - тем более, что шифровать стоило лишь малую толику документов, а в большинстве случаев дело сводилось к обычной переписке между отделами. Но таковы были правила. Поэтому, чтобы избежать новых объяснений, он просто отправил листок в ящик стола и забыл о нем, резонно предположив, что если бумага важная, то ее хватятся. Однако он ошибался. Но если сегодняшнее поведение Эплтона действительно связано с этим документом, то в историю вовлечен еще и Лэйн. Фрост рывком выдвинул средний ящик стола - там бумаги не было. Если бы хоть примерно вспомнить, о чем шла речь! - Какой-то список... Он наморщил лоб, пытаясь припомнить детали, но туман не рассеивался. Фрост обшарил остальные ящики - бумаги не было нигде. Так вот как они узнали! - его прошиб холодный пот. Кто-то залез к нему в стол... 7 Рекламный агент указал в сторону болота, покрытого чахлым подлеском. - Двадцать актов, - сообщил он. - При нашей цене это великолепная сделка. Друзья мои, более удачного способа вложить средства вы не найдете. Через сто лет цена возрастет десятикратно. А через тысячу - если вы уцепитесь за эту землю всерьез - вы станете миллиардерами. - Но ведь это какое-то болото, - поморщилась женщина. - Кому оно понадобится... - Сегодня, - принялся увещевать ее агент, - вы платите за акр столько, сколько через сто лет вам заплатят за каждый квадратный метр. Представьте, сколько людей будет в мире, прикиньте общую площадь Земли, и все станет понятно. Как только мы достигнем бессмертия и начнутся оживления... - Им земля не понадобится, - возразил муж. - Перемещения во времени позволят отправлять людей на миллион лет назад, а когда и там все заселят, то на два миллиона... - Честно говоря, - заговорщицки понизил голос агент, - я бы на это не рассчитывал. В перемещениях во времени многие сомневаются. Конечно, Нетленный Центр этого добьется, если это возможно в принципе. В противном случае этот участок будет стоить бешеных денег. Неважно, что болотистый: Человечеству потребуется любой клочок земли. Да и вообще, может статься, что Земля превратится в одно большое здание... - Но есть еще космос, - не сдавалась женщина. - Планеты... - Мадам, - приосанился агент, - давайте смотреть на вещи реально. Они болтаются в космосе уже сотни лет, но так и не отыскали ни одной подходящей планеты. Да, обнаруживают какие-то планетки, но всякую требуется окультурить, а на это уйдет прорва времени и средств. - Ну, не знаю, - покачала головой женщина. - Мне кажется рискованным вкладывать деньги в эту пустошь. - Пожалуй, - согласился муж. - Мы, собственно, хотели только взглянуть. Присмотреться, так сказать. Большую часть наших средств мы вкладываем в марки... - То есть, у нас их не так уж и много, - уточнила женщина. - Денег, я имею в виду. - Да, - вкрадчиво согласился агент. - Марки - дело серьезное. Но как вы себе представляете дальнейшее. Вы их скупаете, надежно укрываете в каком-нибудь сейфе или подвале, а когда вас оживят, извлечете из тайника и попытаетесь с выгодой продать. Но марки нынче покупают все. Что будет с рынком? Да и хобби не вечны, а ну как тогда никому не будет дела до коллекционирования? Или, скажем, вдруг марки украдут? Даже если вы узнаете, кто это сделал, как вы докажете, что они ваши? У вас ведь нет на них никакого документа. А если они истлеют? Заведется какая-нибудь бактерия, например? Или от сырости? Что, мои дорогие, вы тогда скажете? - Да... - хмыкнул муж. - Никогда об этом не задумывался. Земля-то никуда не денется, а права у нас сохранятся... - Вот именно! - обрадовался агент. - Чтобы закрепить землю за собой навечно, вам всего-то потребуется открыть счет в Нетленном Центре, предоставить ее нам в аренду и выплачивать небольшие суммы для покрытия расходов по защите ваших прав. Вот видите, - он перевел дыхание, - как все просто. Неплохо мы придумали. - Но, - вздохнула женщина, - если бы не болото... - Да говорю же, - разгорячился агент, - нет никакой разницы, болото или что угодно. Со временем в ход пойдет любой клочок земли. Если и не через сто лет, то уж через тысячу - наверняка. Вы же, коли захотите, можете оговорить, что спать будете тысячу лет. Нетленный Центр всегда идет навстречу подобным пожеланиям. Тем более, никто не знает, когда они приступят к оживлениям. 8 Швейцарские марки означали, что встреча состоится в парке в деловой части Манхэттена, а на кляссере было указано время - час тридцать. Джо Гиббонс уже бью там и встал навстречу Фросту. - Ты немного опоздал, - укорил он вместо приветствия. - Пришлось проверить, не следят ли за мной, - поморщился Фрост. - Кому вдруг понадобилось? Раньше тебя не беспокоили. - Что-то происходит в Центре. - Маркус трясется? Боится, что ты составишь ему конкуренцию? - Это нелепо, - скривился Фрост. - Понятное дело. Но с таким ничтожеством, как Маркус, ни в чем нельзя быть уверенным. Они присели на скамейку. Пробежала белка, плавный одинокий звук выводила где-то над головами птица. Небо было голубым без изъяна, и маленький парк источал сладкий ленивый покой. - Хорошо как, - вздохнул Фрост. - Надо почаще выбираться на улицу, дышать воздухом и ни о чем не думать. - У меня к тебе дело, - насупился Гиббонс. - Не знаю с чего начать. У него был вид человека, которому предстоит неприятная работа, и он спешит с ней разделаться. - Подобные варианты были и прежде, - продолжил он, - но я тебе не говорил. Был уверен, что ты откажешься. - Откажусь? - Дэн, - серьезно произнес Гиббонс. - У меня к тебе предложение. - Оставь, - Фрост покачал головой. - Я должен рассказать. Решать тебе - слишком серьезно. Это раньше я мог отказаться от твоего имени, но не теперь. Четверть миллиона, Дэн! Фрост не шевельнулся. Ему вдруг почудилось, что голова превратилась в камень, сквозь который в мозг пробиваются резкие сигналы тревоги. - Не знаю, - выдавил он наконец, лишь затем, чтобы собраться с мыслями. - Все чисто, - продолжал Гиббонс. - Все устраиваю я. Оплата наличными, никаких чеков, никакой бухгалтерии. Все через меня, кроме выплаты. - Значит, мне придется иметь дело с ними, - безучастно прокомментировал Фрост. - Значит, да, - начал сердиться Гиббонс. - Но, бог мой, четверть миллиона того стоит. Мне бы, кстати, четверть миллиона они не доверили. Да и ты не идиот, чтобы доверить. С такими деньжищами я бы тут же сбежал. Ничего бы не смог с собой поделать. - А сколько полагается тебе? - Нисколько, - Гиббонс хихикнул. - Весь куш твой, до последнего цента. Я имею только посреднические. Десять тысяч. - Сухими из воды нам не выйти, - резко заметил Фрост. - Извини, Дэн! Мое дело - передать. Я могу сказать, что ты отказался. Но я надеялся - десять тысяч, как никак. - Джо, - нервно произнес Фрост, - мы долго работали вместе, были друзьями... Он умолк. Он испугался - вдруг Джо под колпаком у Эплтона. - Да, Дэн. Мы были друзьями. Я надеялся, ты поймешь. Мы могли бы выйти сухими. Мне это - раз плюнуть, тебе - немного сложнее. Фрост кивнул: - Да. Вложить деньги и устраниться. - Нет, нет, - замахал руками Гиббонс. - Не так. Не устраниться - тогда заподозрят. Смерть подстроят вполне натурально. Десять тысяч из твоей доли, и я сделаю это сам ради тебя. Что поделаешь, сейчас такие расценки. Зато просто и аккуратно. Ну, разумеется, деньги нельзя помещать в акции Нетленного Центра. Во что-нибудь другое - в собрание живописи, например. - Мне требуется время, - покачал головой Фрост. - А если ты умирать не хочешь, - наставлял его Гиббонс, - то можно сблефовать. Не можешь же ты уследить за всем - проскочила книжка, не заметил и все дела. - Видимо, это нечто... - подумал вслух Фрост. - Четверть миллиона... - Не буду темнить, Дэн, - гордо надулся Гиббонс. - Это - настоящая бомба. Пойдет нарасхват. Они рассчитывают на стомиллионный тираж! - Ты неплохо осведомлен. - Я их заставил рассказать, - кивнул Гиббонс. - Кота в мешке не покупаем. А куда им было деваться, другого выхода на тебя у них нет. - Да, глубоко же ты влез. - Ладно, - решился Гиббонс. - Начистоту. Я сказал, будто могу пойти к ним и сказать, что ты не согласился. Но так не выйдет. Если ты не подписываешься, мне туда хода нет. Ты отказываешься и уходишь, а я пускаюсь в бега. - Да, побегать тебе придется... - согласился Фрост. - Придется... Замолчали. К ним прискакала белка, встала на задние лапки, передние прижала к груди и посмотрела своими бусинами. - Автор, - заговорил наконец Гиббонс, - утверждает, что Нетленный Центр - фикция, а все его идеи - надувательство чистой воды. Никакой второй жизни нет, такой возможности не существует. А выдумали это лет двести тому назад, чтобы покончить с войнами. - Погоди! - воскликнул Фрост. - Как они собираются это издать?! Они не могут... - Могут, - оборвал его Гиббонс. - Конечно, если бы ты узнал, то мог бы воспрепятствовать, оказать давление и... - Да нет, я имею в виду, что это не может быть правдой! - А какая разница? - удивился Гиббонс. - Правда или нет, все равно прочтут. Людей заденет за живое. И никакой это не памфлет, у парня - научный подход. Он провел исследования и у него куча аргументов. Все подтверждено документально. Конечно, это может оказаться фальшивкой, только не похоже. За такую книжку любой издатель правую руку отдаст. - Или четверть миллиона. - Или четверть миллиона. - Мы можем пресечь это сейчас, - прикинул Фрост. - Но как только книга попадет в киоски, ее уже не остановишь. На это рассчитывать нечего. Пропустить такую книгу я не могу. Этого мне не искупить. - Но ведь можно обставить так, - напомнил Гиббонс, - что ничего искупать на придется. - Даже если и так, - покачал головой Фрост, - они могут устроить ретроспекцию мозга. Сделать отметку, чтобы при оживлении мой мозг прочитали. - Кто этим станет заниматься, - сплюнул Гиббонс. - Да в памяти, наверное, и не все сохраняется. Но, если тебя это так волнует, я готов уберечь твое доброе имя. Скажу, что узнал про книгу уже после твоей смерти. - За отдельную плату, конечно. - Дэн, - расстроился Гиббонс, - ведь ты сам сказал, что мы были друзьями. "За отдельную плату...". Друзья так не говорят. Я бы сделал это по дружбе. - Да, еще одно, - вспомнил Фрост. - Кто издатель? - Этого я тебе не могу сказать. - Но как же я... - Погоди, Дэн, подумай. Немедленный ответ мне не нужен. Давай встретимся ровно через сутки. Фрост покачал головой: - Сутки мне не нужны Все решено. Потрясенный Гиббонс остекленело вытаращился на Фроста. - Я навещу тебя. Ты передумаешь. Четверть миллиона! Ты встанешь на ноги! - Не могу... - Фрост поднялся. - Ты можешь, а я - нет. И он не может, подумал Фрост. Гудение в мозгу утихло, и на его место пришло кое-что похуже - холод испуга. - Скажи Маркусу, - начал он было, но передумал. - Нет, не говори ему ничего. Маркус сам разузнает. Он понизит тебя в чине, Джо, не забывай. Поймает как-нибудь... - Дэн! - возопил Гиббонс. - Ты о чем? Что ты хочешь сказать?! - Ничего, - отмахнулся Фрост. - Абсолютно ничего. Но на твоем месте я бы пустился наутек немедленно. 9 Через полуоткрытую дверь канцелярии Никлос Райт увидел, что в церковь украдкой, почти испуганно вошел человек, обеими руками прижимая к груди шляпу. Райт ласково улыбнулся - церковь была человеку в новинку, он чувствовал себя неловко и осторожно передвигался по храму, глядя по сторонам так, словно что-то неведомое угрожало ему из темных нищ. Но в нем чувствовалось и почтение: казалось, он искал убежища или утешения. И это было непривычно - сюда приходили уверенные в себе люди, твердо знающие, что не найдут тут ничего, заходили, лишь отдавая дань обычаю. Глядя на этого человека, Райт ощутил, как в глубине души что-то шевельнулось, и нахлынуло чувство, о котором он давно забыл - жажда милосердия, пасторского сострадания. Пасторское сострадание, вздохнул он. Кому теперь это нужно? Первый раз это чувство пришло к нему еще в семинарии, первый и последний - в жизни оно оказалось лишним. Найт осторожно приподнялся и тихо ступил под своды храма. Человек уже дошел до алтаря и, отойдя в сторону, присел на скамью. Прижимая по-прежнему к груди шляпу, он сидел выпрямившись она самом краешке скамьи и глядел прямо перед собой, огни свечей с алтаря мягкими бликами колыхались на его лице. Он долго сидел не двигаясь, словно не дыша. Найту, стоящему в проходе, показалось, что он уловил боль, скрытую в этом напряженном выпрямленном теле. Потом человек поднялся и, продолжая прижимать шляпу, направился к выходу. За это время - Райт был убежден - ни единый проблеск чувства не промелькнул на мертвенном лице посетителя. Человек, пожелавший обрести здесь что-то, теперь уходил, ничего не найдя, и, возможно, полагая, что не отыщет этого уже никогда. Найт последовал за ним к выходу. - Друг мой, - мягко произнес Райт. Человек замер и обернулся, страх отразился на его лице. - Друг мой, - повторил Райт, - могу ли я чем-либо помочь вам? Человек пробормотал что-то, но с места не двинулся. Найт подошел к нему. - Вы нуждаетесь в помощи, - сказал он проникновенно. - Я здесь затем, чтобы вам помочь. - Не знаю, - запнулся тот. - Я увидел, что дверь открыта и вошел... - Двери всегда открыты. - Я подумал... Я надеялся... - Мы все должны надеяться, - изрек Райт. - Все мы веруем. - В том-то и дело. - Человек взглянул на него. - Я не верю. Как люди обретают веру? И во что они верят? - В вечную жизнь, - сказал Райт. - Мы должны верить в нее, И еще во многом другое. - Но ведь она и так есть, - человек неожиданно разразился грубоватым смешком. - Вечная жизнь у нас в кармане. Что в нее верить?! - Не вечная жизнь, - поправил его Найт, - но лишь долгая жизнь. А кроме долгой, есть и другая; лучшая, совершенно иная. - Вы верите в это, пастор? Вы ведь пастор? - Да, пастор. И я верю в это. - Тогда какой смысл в долгой? Не лучше ли... - Не знаю, - покачал головой Найт. - Не могу претендовать на знание. Но и не сомневаюсь в намерениях Господа, допустившего ее. - Но зачем Ему это? - Затем, наверное, чтобы мы более подготовленными встретили ее конец. - Но они говорят, - усмехнулся человек, - про вечную жизнь. О том, что умирать будет не надо. Какая же тогда польза от Бога? Зачем тогда еще какая-то жизнь? - Что же, - рассудил Найт, - возможно. Но ведь это бессмертие может оказаться вовсе не тем, чего мы ждем, и нас ожидает отчаяние. - А вы, пастор, как? - Что? Я не понял. - Какая жизнь нужна вам? Вы полезете в холодильник? - Но, собственно... - Ясно, - хмыкнул человек. - Всего доброго, пастор, и благодарю вас за заботу. 10 Фрост тяжело поднялся по ступенькам, вошел в свою комнату, закрыл дверь и повесил шляпу на крюк. Устало рухнув в старое, протертое кресло, он огляделся по сторонам. Впервые нищета и убожество комнаты бросились ему в глаза. Кровать в одном углу, плитка и шкафчик с продуктами - в другом. Истертый, местами в дырах, ковер едва прикрывал прогнивший пол. Небольшой стол перед единственным окном - здесь он ел и работал. Несколько стульев и узкий комод, открытая дверца платяного шкафа. Вот и вся обстановка. Все мы так живем, подумал он. Не я один, миллиарды. Не потому, что нам так нравится, это наша плата за бессмертие. Он полудремал наедине с горькими мыслями. Четверть миллиона долларов, бормотал он, и я вынужден отказаться. Нет, признался он себе, не потому, что я выше этого, не в благородстве дело - в страхе. Это могла быть провокация, организованная Эплтоном. Джо Гиббонс был моим другом и надежным сотрудником, но дружба вполне продается за подходящую сумму. Все мы - Фрост ощутил кислый привкус правды на языке - готовы продаться. Все, без исключения. И только потому, что человек должен платить за вторую жизнь, потому, что должен прийти в нее с капиталом. Началось все это около двух столетий назад, в 1964 году, и придумал это человек по фамилии Эффинджер. Эффинджер задумался: почему люди должны умирать от рака, если его научатся лечить лет через десять? Или от старости, когда преклонный возраст лишь род болезни, которая лет через сто будет побеждена? Странно, сказал себе Эффинджер. Нелепое заблуждение, зачем умирать, когда есть выход. На эту тему строили домыслы и раньше, но именно Эффинджер сказал: "Хватит болтать, давайте начнем. Разработаем технику, с помощью которой умирающих заморозят до момента, когда их болезни станут излечимы - тогда вернем их к жизни и вылечим рак, восстановим уставшие сердца, уничтожим следы разрушений, причиненные старостью. Дадим людям шанс". Идея медленно завоевывала признание, лишь немногие отнеслись к ней всерьез, она стала излюбленной мишенью плоских острот в телевизионных шоу, и потихоньку эксплуатировалась писателями. Но, хоть и медленно, все шло своим чередом. Несколько десятков человек сутки напролет проводили исследования, изобретали технологии, производили установки и разрабатывали структуру организации, которая сможет контролировать и направлять события. Шли годы, и в сознание людей проникала мысль, что смерть должна быть побеждена, что смерть - не конец, что возможна вторая жизнь - не только духовная, но и физическая. Что это возможно для всех, и само предприятие - вовсе не бред собачий. Публично никто не рисковал заявить, что собирается лечь в холодильник - это все еще был слишком эксцентричный шаг. Однако постепенно все больше людей, не афишируя это, заключали контракты: они умерли, были заморожены и ожидали теперь воскрешения. Каждый из них оставил после себя гроши, которые сумел наскрести в первой жизни, и теперь эти деньги дожидались своих хозяев. Комиссия Конгресса в Вашингтоне не смогла прийти к единому мнению, с тем же успехом вопрос обсуждался и в Палате общин. Движение по-прежнему считалось экстравагантным, но отрицательных эмоций не вызывало. Оно себя не выпячивало, не навязывалось, поучать не стремилось. И, хотя с годами оно все чаще становилось предметом частных разговоров и общественного интереса, официальные круги внимания на него не обращали - видимо, так и не поняв, как к нему следует относиться. К тому же, как и в случае с НЛО, слишком уж все было противоречиво. Никто не скажет точно, как и когда это произошло, но настал день и все поняли, что небольшое, зародившееся в 1964 году движение стало наиболее масштабным за всю историю человечества - во всех отношениях. Хотя бы по влиянию, которое оно оказывало на людей - уверенных уже не только в смысле самой программы, но и в успехе предприятия. Движение было массовое - если учесть миллиарды замороженных, которые ожидали воскрешения, и, возможно, самое крупное - по своему финансовому могуществу, ибо все замороженные отдали свои деньги на хранение в Нетленный Центр. Итак, в один прекрасный день мир проснулся и обнаружил, что Нетленный Центр стал крупнейшим акционером планеты и подчинил себе разнообразные индустрии. Тогда только, слишком поздно, правительства осознали, что ничего уже не могут поделать с Нетленным Центром - при всем своем желании. Любая попытка ограничить деятельность Центра, - что-либо запретить ему, ввести контроль - стала теперь бессмысленной - он сконцентрировал в своих руках огромный капитал, и общественное мнение было на его стороне. Сопротивления практически не возникало, и могущество Центра продолжало расти. И вот сегодня, размышлял Фрост, он сделался мировым правительством, финансовой опорой планеты и единственной надеждой человечества. Но надеждой, за которую заплачено с лихвой - она превратила людей в скаред, понуро тянувших свою лямку. Фрост привык обходиться без молока, которое любил, и весь его ленч - два тоненьких бутерброда в бумажном пакете. И это ради того, чтобы каждую неделю откладывать большую часть заработка в Нетленный Центр, с тем, чтобы капитал продолжал расти и тогда, когда он, бездыханный, окажется в подвале. Его комната убога, он питается всякой дешевой дрянью и ни разу в жизни не был женат. Зато капитал растет с каждой неделей. Вся жизнь сосредоточилась на величине счета. А сегодня он был готов продать весь Центр с потрохами за четверть миллиона - самому ему столько не отложить и за всю жизнь. И он пошел бы на это, если бы не боязнь возможной ловушки. Но была ли ловушка? Если провокация, то с какой целью? Что же такое стряслось, что Маркус Эплтон сделался его врагом? Из-за попавшей к Фросту бумаги? Да что же в ней такого, что его нужно угробить, пока он не успел пустить ее в ход? Конечно, каждому понятно, если бумага важная, то тот, к кому она попала, не замедлит использовать ее себе во благо. Он сунул листок в стол, а сегодня его там нет. Но если они забрали документ, то зачем им... Стоп! Положил ли он бумагу в стол? Или второпях засунул в карман? Фрост откинулся в кресле и попытался вспомнить, но ясность не приходила. В карман или в стол? Или в корзину для мусора? Не вспомнить. Если он положил ее в карман, то... она здесь! Хотя нет, бумага могла попасть в карман другого костюма, но вряд ли, тот костюм он отутюжил неделю назад и повесил в шкаф. Значит, он вычищал карманы и все, что там обнаружил, сунул в ящик комода, чтобы потом рассортировать. Тогда бумага еще у него. В ящике комода. И если так, то документ еще не поздно использовать против Эплтона и Лэйна. Он встал и подошел к комоду. Рывком выдвинул ящик: да, вот эта кучка бумаг... Затаив дыхание, он принялся их перебирать. Вдруг раздался резкий стук в дверь. Фрост обернулся и замер - никто никогда не стучал в его дверь, никто никогда к нему не приходил. Он запихал бумаги во внутренний карман пиджака и задвинул ящик. Стук повторился более настойчиво. 11 "Всего доброго, пастор, - сказал человек. - Всего доброго и спасибо за заботу". Испуганный, неуверенный человек приходил в поисках утешения и ушел несолоно хлебавши. Ко мне обратились за помощью, вздохнул Никлос Найт, впервые за столько лет ко мне обратился за помощью человек, а я обманул его ожидания, ибо не было у меня надежды, которую я мог бы передать другому. Это же так просто, понурился Найт. Так просто наделять людей уверенностью. Кому-то, но не ему. Ему и самому ее не хватает. Сгорбившись, он сидел за столом, свет маленькой лампочки отражался в полированной столешнице. Казалось, прошло уже немало времени. Одна мысль не давала ему покоя: он обманул ожидания человека единственного, кому потребовалось его участие. Он обманул его, потому что сам был пуст, как весь этот мир. Он проповедовал веру, которой не имел. Он лицемерил, рассуждая о бессмертии духа, а сам не мог отречься от бессмертия тела, обещанного Нетленным Центром. Церковь - не только храм, церковь олицетворяла собой нечто большее, объединяющее всех людей. Ее отцы могли в чем-то ошибаться, по с незапамятных времен - с колдунов в джунглях, с человеческих жертвоприношений в священных рощах - церковь оставалась неподвластной человеческому разумению. Она символизировала тайну жизни, духовный экстаз и ослепительный свет разума. Но те времена прошли, сказал себе Найт. Церковь не может быть выше своих слуг. Сегодня уже никто не посвящает себя ей полностью, нет теперь готовых на муки, сильных в вере. Осталась лишь угасающая привычка. Когда бы человек мог молиться, думал Найт, не словами (слова - лишь ритуал), а сердцем! Он тяжело вздохнул, нащупал в кармане сутаны четки, достал их и положил перед собой из стол. Деревянные бусины были отполированы прикосновениями многих рук, тускло блестело металлическое распятие. Люди еще молятся с четками - он знал, - но все реже и реже. Даже единственная, сохранившая еще остатки былого влияния, Римская Церковь близка к полному упадку, большинство людей, если и посещает богослужения, то - в Новой Церкви, выхолощенном подобии того, что было когда-то храмом. Раньше была вера, вздохнул Найт. Слепая, неосознанная вера. Четки достались ему от предков, прошли сквозь поколения, и он припомнил связанную с ними историю - какая-то его прабабка, жившая в маленькой европейской деревеньке, как-то отправилась в церковь. Внезапно хлынул ливень. Укрывшись от дождя в первом попавшемся доме, она кинула четки на двор, повелев дождю перестать. И дождь прекратился, выглянуло солнце. До самой смерти она была уверена, что именно четки прекратили ливень. И все остальные - после ее смерти - пересказывали эту историю, искренне веря в ее истинность. Конечно, опять вздохнул Найт, это только красивая выдумка, но все же... Ему бы хоть часть такой веры, и он помог бы приходившему, единственному из тысяч, кому потребовалась вера. Почему же он один ощутил необходимость в истинной вере? Какой психический механизм, какое чувство побудило его? Он попытался вспомнить лицо этого человека: чуть расширенные от страха глаза, копна буйных волос, выступающие скулы. Лицо вроде бы знакомое, или настолько обычное, что кажется знакомым? Да нет же! Вот оно - глядит на него с первой полосы сегодняшней газеты. У человека, простонал Найт, чьи надежды он обманул, на всем свете не осталось ничего, кроме веры! Этот человек, ушедший от него без ничего, потерявший последнюю надежду - а он, несомненно, утратил ее - был не кто иной, как Фрэнклин Чэпмэн. 12 Резким движением Фрост распахнул дверь, ожидая увидеть там кого угодно. На пороге стояла женщина, на вид спокойная и уравновешенная, ее волосы тускло блестели в слабом свете лампочки. - Мистер Фрост? - осведомилась она. От удивления или, скорее, от облегчения Фрост затряс головой. - Да, - сказал он. - Войдите. Женщина переступила порог. - Надеюсь, - произнесла она, - я не отниму у вас много времени. Меня зовут Энн Харрисон, я адвокат. - Энн Харрисон, - повторил Фрост. - Рад познакомиться. Это вы... - Да, это я, - кивнула она. - Я защищала Фрэнклина Чэпмэна. - Я видел фотографию в газете. Мог бы сразу узнать. - Мистер Фрост, - взглянула на него женщина. - Буду с вами откровенна. Мне следовало вам позвонить, но я не была уверена, захотите ли вы со мной встретиться. Поэтому решила прийти. Надеюсь, вы меня не выставите. - Что вы, - опешил Фрост. - Почему? Садитесь, пожалуйста. Она села в кресло, где только что сидел Фрост. Красивая, разглядывал ее хозяин, но в ее красоте кроется сила. Изысканная твердость. - Мне нужна ваша помощь, - начала Энн. Фрост подошел к другому креслу, сел, но не торопился с ответом. - Я не вполне понимаю, о чем речь, - ответил он наконец. - Мне сказали, что вы человек, с которым можно разговаривать. - Кто сказал? - Не важно, - она покачала головой. - Говорят. Вы меня выслушаете? - Естественно. Как иначе я смогу помочь? - Да, конечно, - вздохнула она. - Это касается Чэпмэна. - Вы сделали для него все, что могли, - заметил Фрост. - Ничто не говорило в его пользу. - В том-то и дело, - кивнула она. - Может быть, кто-то смог бы сделать и больше, но не я. Несправедливо все это. - Но законно, - пожал плечами Фрост. - Да, конечно. И я живу законом, точнее - обязана жить. Но юрист должен различать закон и справедливость, это не всегда одно и то же. Лишать человека права на вторую жизнь нельзя. Да, по независящим от него обстоятельствам, Чэпмэн опоздал и умершая потеряла свой шанс. Но почему он тоже должен быть лишен этого шанса? Это закон джунглей: око за око, зуб за зуб. Но мы же разумны, мы цивилизованы. Разве не существует милосердия? Разве нет сострадания? Неужели мы вернулись к первобытным нравам? - Мы живем в промежутке, - потер лоб Фрост. - Мы на полпути между старым образом жизни и ее новыми условиями. Старые правила не применимы, а применять новые - рано. Поэтому потребовалось создать законы переходного периода, и среди них главенствующий - новые поколения обязаны заботиться о поколениях ушедших так, чтобы под угрозой не оказался план оживления. Если эта гарантия будет нарушена хотя бы однажды, мы подорвем доверие к себе. Поэтому необходим кодекс, предусматривающий самое строгое наказание нарушителям. - Было бы лучше, - произнесла Харрисон, - если бы Чэпмэна допросили под наркозом. Я предлагала, даже настаивала, но он отказался. Есть люди, которые не могут выставлять свою жизнь на публичное разбирательство - даже себе во вред. В некоторых случаях такая проверка обязательна - при измене, например. А в этом - нет. Лучше бы его проверили... - Я пока не понимаю главного, - прервал ее Фрост. - Чем я могу помочь вам? - Если бы я вас убедила, - сказала она, - что помилование возможно, вы могли бы посодействовать мне через Центр. Если бы Нетленный Центр обратился к суду... - Погодите, - перебил Фрост, - я не собираюсь делать ничего подобного. Я занимаюсь связями с общественностью, а никак не с судом. - Мистер Фрост, - вздохнула она. - Буду с вами совершенно откровенна. Я поняла, что вы - единственный человек в Центре, который уделит мне время и выслушает. Я пришла и не собираюсь лукавить. Я борюсь за своего клиента и сделаю все, чтобы помочь ему. - Он знает, что вы здесь? - Нет, он не одобрил бы, если бы узнал, - покачала она головой. - Он странноват, мистер Фрост. Он горд, упрям и ничего бы не стал просить. Но я - попрошу, если понадобится. - Стали бы вы стараться ради любого другого клиента? - хмыкнул Фрост. - Вряд ли. В чем тут дело? - Не в том, о чем вы думаете, - выпрямилась она. - Хотя я не в обиде, если вы действительно так подумали. Ему присуще крайне редкое сейчас чувство собственного достоинства, готовность встретить беду и не просить пощады. И это разрывает мне сердце, мистер Фрост. Он попал в капкан - в сети закона, который сочинили лет сто назад в приступе энтузиазма, решив, что ничто не должно омрачить золотой век. Может быть, и неплохой закон, да только устарел. Он служил для устрашения и предназначение свое выполнил. Я проверила - за все это время к смерти приговорено менее двадцати человек. Значит, свою миссию закон выполнил. Он способствовал устройству того общества, создать которое мы хотели или думали, что хотим. Теперь нет никакого смысла в том чтобы применять наказание в полной мере. Но есть еще причина, почему меня это задело. Я присутствовала, когда его лишали передатчика. Вы когда-нибудь видели... - Но это выходит далеко за пределы ваших обязанностей, - запротестовал Фрост. - Вам не следовало быть там. - Мистер Фрост, - напряглась она. - Когда я берусь за очередное дело, то принимаю на себя определенные обязательства и защищаю своего клиента до конца. Я не снимаю свое попечение. - Как в этом случае, - заметил Фрост. - Да, - кивнула она. - Так вот, я стояла возле него и видела, как приговор приводят в исполнение. Физически - тут ничего страшного. Где-то у сердца - передатчик, его сигнал фиксируется мониторами, а когда биение пульса прекращается, в нужное место немедленно высылают спасателей. И они извлекли передатчик - маленькую металлическую вещицу - и швырнули на металлический поднос с инструментами. Но там лежал не просто кусочек металла, там лежала человеческая жизнь. Теперь его пульс не отмечается на мониторах, и, когда он умрет, не приедет никакая спасательная бригада. Вокруг рассуждают о тысячах лет жизни, о миллионах - все болтают о вечности. А для моего клиента нет ни тысячи, ни миллиона, ни вечности; ему осталось лет сорок, а то и меньше. - А как бы поступили вы? - осведомился Фрост. - Вшили бы передатчик обратно, будто ничего не произошло? - Нет, конечно. Человек совершил преступление и должен ответить. Но правосудие не должно мстить. Почему бы не смягчить приговор до изгнания? Тяжело и это, но ведь не смерть! - Не многим лучше смерти, - возразил Фрост. - Клеймятся обе щеки, человека вышвыривают из общества. Общение - запрещено, даже если ему угрожает смерть. Никаких прав, никакой собственности - только одежда, которая была на нем в момент приговора... - Но это не смерть, - раскраснелась Энн Харрисон. - Остается передатчик. Спасатели прибудут вовремя... - И вы полагаете, что я могу склонить к этому суд? - Не совсем так, - вздохнула она. - Не так прямо. Но мне нужен друг в Центре. Чэпмэну нужен друг в Центре. Вы знаете, с кем переговорить, как это сделать. Если мне удастся убедить вас в своей правоте... И не поймите меня превратно, платить вам не будут. Просто нечем. Если вы этим займетесь, то лишь потому, что сочтете справедливым. - Так я и думал, - усмехнулся Фрост. - Подозреваю, что и вам не платят. - Ни цента, - согласилась она. - Он хотел, конечно, но у него семья, и откладывать им удавалось не слишком много. Он показывал мне свои сбережения - гроши... Не могла же я отправить его жену во вторую жизнь нищей. Ему, понятно, сбережения не нужны. Работа у него пока есть - но, учитывая общественное мнение, долго он не продержится. А где ему искать новую... - Не знаю, - задумался Фрост. - Я мог бы переговорить с... Он запнулся. С кем он мог бы переговорить? С Маркусом Эплтоном, с Питером Лэйном? Но оба связаны с пропавшим документом, который, может статься, и не пропал вовсе. С Б.Д.? Вряд ли Б.Д., да и кто угодно, захотят его слушать. - Мисс Харрисон, - он грустно улыбнулся ей. - Кажется, вы пришли к единственному в Нетленном Центре человеку, который не в состоянии вам помочь. - Простите меня, - смутилась она. - Я не собиралась требовать чего-то конкретного. Я буду признательна за любое участие. Даже если у вас только возникнет желание нам помочь. Это придаст мне уверенности, подаст знак, что на свете еще есть люди с чувством справедливости. - Если я смогу, - тихо сказал Фрост, - я помогу. Но, поймите, я не могу рисковать. Именно теперь риск для меня невозможен. - Этого вполне достаточно, - ожила Энн. - Но я ничего не обещаю. - Как я могу рассчитывать на этот! Вы просто сделаете, что сможете. Напрасно, подумал Фрост. Он не имел права предлагать помощь, не его это дело. Да и как он мог обещать, зная, что ничего предпринять не сможет. Но жалкая комнатенка показалась ему вдруг теплее и светлее. Возникло ощущение жизни, неведомое ранее. И сделала это сидящая в кресле женщина - но скоро она уйдет, теплота и свет рассеются, память затухнет, и комната вновь станет жалкой и постылой, как прежде. - Мисс Харрисон, - спросил он внезапно. - Мог бы я пригласить вас куда-нибудь пообедать? Она улыбнулась и покачала головой. - Простите, - смутился Фрост, - я только... - Вы не поняли, - остановила его Энн. - Не могу допустить, чтобы вы тратились на меня. Но, если у вас есть продукты, я могу приготовить... 13 Нестор Белтон захлопнул книгу и оттолкнул ее от себя. Зевнул, потер кулаками глаза. Завтра экзамен, хорошо бы выспаться, но еще столько надо повторить, просмотреть хотя бы. Такой экзамен раз в жизни бывает. В Школу консультантов поступят лучшие, а он с детства мечтал стать именно консультантом. Выбор оказался верным - сколько разговоров вокруг, что бессмертие вот-вот станет реальностью, что кто-то в Нетленном Центре сумел решить задачу, и дело лишь за технической реализацией. А тогда начнутся оживления, и настанет черед консультантов. Долгие годы они находились в резерве, ждали этого часа, а многие так и не дождались, и теперь, как все прочие, ожидают в подвалах воскрешения. Консультанты и специалисты по воскрешению - вот две группы людей, которые годами оставались сторонними наблюдателями. Эти группы обучались на средства Нетленного Центра, им, по сути, всю жизнь платили жалованье ни за что, их час еще не пробил. Но они были готовы вступить в дело в любой момент. Наготове были и тысячи пустующих домов, и гигантские, забитые продуктами магазины, и мощные конверторы - все ожидало Дня Воскрешения. Да, Нетленный Центр повел дело так, восторженно подумал Белтон, как его мог повести лишь коллектив единомышленников, людей увлеченных и бескорыстных. Почти двести лет Центр оберегал умерших, был ангелом-хранителем надежды человечества, архитектором грядущей жизни. Он встал из-за стола и подошел к единственному в его студенческом закутке окну. Полная чуть скрытая облаками луна слабо освещала двор общежития. А дальше, к северо-западу, высилась громада Нетленного Центра. Как здорово, в тысячный раз восхитился Белтон, что окно выходит на Центр! Один его вид вдохновляет, взглянешь на него - и словно получил благословение. Увидишь его - вспомнишь и ради чего учишься, и о триумфе, который через миллион лет (хотя некоторые говорят, что позже) увенчает человечество, медленно выползающее из трясины повседневной бессмысленности. - Вечная жизнь... - прошептал Нестор Белтон. Не надо умирать, не надо стареть. Есть время для развития интеллекта, есть время обрести знания, необходимые для полного раскрытия человеческих возможностей. Копиться будет мудрость, а не годы. Будет время на все, что только можно вообразить. Сочинять великую музыку, писать грандиозные книги, создавать картины - такие, о которых художники всех времен могли только мечтать. Будет время на межзвездные перелеты, человек доберется до тайн атома и космоса, станет свидетелем разрушения высочайших гор и прихода на их место других. Он увидит, как мелеют реки и как образуются новые, а когда через десять миллиардов лет огненная смерть настигнет солнечную систему - уйдет в глубины пространства. Нестор обхватил впалую грудь худыми руками. - Вот заживем! - воскликнул он. И с ужасом вспомнил о прежних временах, когда люди умирали, даже не догадываясь о возможности новой жизни, и согревал их лишь слабый и неверный огонек средневековой веры. Все эти несчастные ушли без уверенности, что смерть их - лишь временна: невзирая на всю свою веру, они страшились смерти и загоняли мысль о ней в самые потаенные уголки сознания, потому что мысли о небытие невыносимо ужасны. Порыв ветра прошелся по карнизам, бесплотные тени пересекли двор, а на фоне черного неба смутно белел Нетленный Центр. Скоро рассвет, подумал Белтон. Да, конечно, уже поднимается заря - так, верно, часто казалось людям, сутками напролет работающим в Нетленном Центре. Но когда до завершения рукой подать - внезапное препятствие - неожиданная неудача. Но теперь, судя по просачивающимся сведениям, близится настоящий рассвет, скоро человек достигнет своей цели, и путь его будет пройден до конца. И он, Нестор Белтон, - рассчитывает принять в этом участие. Он и остальные консультанты станут