куда он делся? Что с ним произошло? Свистун устало помахал щупальцем. - Не могу знать. Знаю - ушел. Бессмысленно искать. - Хотите сказать, что он не здесь? Не в этом здании? - Не в этом строении. Не извне. Не на этой планете. Полностью исчез. Сара посмотрела на меня. Я пожал плечами. - Почему вы способны поверить только в то, что трогаете и видите? - спросил Тэкк. - Почему вы думаете, что все тайны возможно раскрыть? Почему вы мыслите только категориями физических законов? Неужели в ваших умишках нет места чему-то большему? Мне хотелось стереть его в порошок, но в тот момент было глупо обращать внимание на такое дерьмо, как он. - Можно поискать, - предложил я. - Не верится, что мы найдем его, но можно попробовать. - Я буду чувствовать себя лучше, если мы рискнем, - ответила Сара. - Ничего не предпринять было бы неправильно. - Не верите моей информации? - спросил Свистун. - Не думай так, - сказал я. - Ты, безусловно, прав. Но представители нашей расы преданы друг другу. Это сложно объяснить. Если даже надежды не осталось, мы все равно идем до конца. Вероятно, это нелогично. - Логики нет, - согласился Свистун. - Бессмысленно, но привлекательно. Иду и помогу искать. - Нет необходимости, Свистун. - Не позволяете участвовать в преданности? - Ну, хорошо, пойдем, - согласился я. - Я тоже пойду, - сказала Сара. - Ни в коем случае, - ответил я. - Кто-то должен следить за лагерем. - А Тэкк? - спросила Сара. - Вам следует знать, мисс Фостер, - сказал Тэкк, - что он не доверит мне ничего и никогда. Кроме того, вы поступаете глупо. Это создание говорит правду. Вы не найдете Джорджа, где бы вы его ни искали. 8 Едва мы немного продвинулись в глубь здания, как Свистун сказал: - Хотел рассказать новости, но не стал. Казались неважными по сравнению с печальным уходом спутника. Рассказать сейчас? - Я слушаю. - Касается семян, - сказал Свистун. - Великая тайна в немощном разуме. - Ради Бога, - взмолился я, - хватит ходить вокруг да около. - Одобряю откровенный разговор. Все укажу. Будь добр, измени направление. Он резко свернул, и я пошел за ним. Мы увидели большую металлическую решетку в полу. - Семена внизу, - сказал Свистун. - И что это означает? - Пожалуйста, смотри. Освети яму. Я встал на четвереньки и направил луч в яму. Я склонился так низко, что прижался лицом к металлическим прутьям. Яма казалась огромной. Луч света не достигал стен. А под решеткой в огромную кучу были свалены семена, и их было значительно больше, чем могли собрать крысовидные твари накануне. Я попытался понять, почему Свистун придает яме такое значение, но, ничего не заметив, встал и выключил фонарь. - Не вижу ничего необычного, - сказал я. - Это склад провианта, не больше. Крысы приносят семена и сбрасывают их вниз. - Ошибаешься, - не согласился Свистун. - Вечное хранилище. Я смотрю. Я просовываю свою смотрелку между прутьями. Я вожу ею из стороны в сторону. Я исследую колодец. Я вижу, пространство закрыто. Семена попадают внутрь, и нельзя взять их обратно. - Но внизу темно. - Темно для тебя. Не для меня. Умею настраивать зрение. Умею видеть во всех частях космоса. Умею видеть дно сквозь семена. Умею больше, чем просто видеть. Умею подробно изучать поверхность. Нет выхода. Нет даже запертого выхода. Нет возможности вынуть их. Маленькие сборщики собирают семена, но не для себя. Я вновь взглянул вниз и увидел там тонны семян. - Нашел много любопытного. - Что еще? Что еще ты выискал? - Груды ветоши. Как та, в которой нашли дрова. Следы на стенах и полу, оставленные сдвинутой мебелью. Место для поклонения. - Алтарь? - Не знаю про алтарь, - сказал Свистун. - Место для поклонения. Священное. И дверь. Ведет к выходу. - К выходу куда? - Из дома. - Почему ты не сказал сразу? - закричал я. - Я говорю сейчас, - ответил Свистун. - Сомневался, в связи с пропавшим другом. - Давай пойдем к ней. - Но, - сказал Свистун, - сначала внимательно ищем исчезнувшего товарища. Прочешем все, без надежды однако... - Свистун! - Да, Майк? - Ты сказал, его нет здесь, и ты уверен в этом. - Уверен, конечно. Все же ищем его. - Нет, не будем. Твоего слова достаточно. Он посмотрел в закрома, покрытые мглой, и увидел, что нет ни выхода, ни входа. Он мог больше, чем просто видеть. Он не видел: он знал. Мы все были в его сознании, и один из нас исчез. И этого довольно. Если он сказал, что Смита больше нет, то я был не прочь согласиться с ним. - Не знаю, - сказал Свистун. - Я бы не хотел... - Все нормально, - ответил я. - Давай поищем дверь. Он повернулся и засеменил в темноту. Я поправил ружье на плече и пошел вслед за ним. Мы двигались в тишине, и малейший шорох отзывался громким шумом. Неожиданно я увидел, как сплошную тьму разорвало пятно слабого света. Впереди маячила приоткрытая дверь. Мне показалось, что какая-то фигура промелькнула в проеме, но я не был уверен. Мы шли дальше в пустоту, далекий свет костра позади нас становился все бледнее и бледнее. Над головой я ощущал огромное пространство, упирающееся в крышу. Вдруг Свистун остановился. Я не мог разглядеть стену, но она была там, впереди, через несколько футов. Полоска света стала шире. Свистун открыл дверь настежь. Дверца была невелика. Меньше двух футов в ширину, и такая низкая, что мне пришлось нагнуться. Передо мной простиралась красно-желтая местность. Дом был окружен оградой, сложенной из того же темно-красного камня, что и само здание. Впереди, довольно далеко, виднелись деревья, но дерево, которое стреляло в нас, было скрыто из виду домом. - Сможем ли мы вновь открыть дверь, когда захотим вернуться? - поинтересовался я. Свистун внимательно изучил внешнюю сторону раскрытой двери. - Безусловно, нет, - ответил он. - Открывается только изнутри. Я выбрал небольшой валун, подкатил его к двери и засунул под нее, чтобы она случайно не закрылась. - Пойдем, - позвал я. - Посмотрим. Но старайся идти за мной. Я направился налево вдоль дома. Дойдя до края стены, я выглянул из-за угла и увидел дерево. Оно заметило меня, или почувствовало, или как-то иначе узнало обо мне и, когда я вторично выглянул, оно принялось стрелять. От него отделялись черные точки, и по мере приближения, они раздувались, как шары. - Ложись! - крикнул я. - Падай! Я отпрянул к стене и упал на Свистуна, закрывая лицо руками. Надо мной взрывались стручки. Какой-то из них ударил по углу здания. Семена проносились, издавая свистящий монотонный звук. Одно задело мое плечо, другое ударило в ребро. Они не причиняли мне вреда, только жалили, как осы. Другие с легким завыванием рикошетом отскакивали от стены. Все стихло, и я встал. Не успел я как следует выпрямиться, как начался новый обстрел. Я опять бросился на спину Свистуна. В этот раз семена не задели меня серьезно, только слегка царапнули шею, и кожа в этом месте горела, как от ожога. - Свистун, - позвал я. - Ты можешь быстро бегать? - Передвигаюсь очень быстро, - ответил он, - когда в меня бросают различные предметы. - Тогда слушай. - Весь обратился в слух. - Дерево стреляет залпами. После очередного залпа я крикну, а ты попытайся рвануть к двери. Держись поближе к стене. Не выпрямляйся. Сейчас ты лежишь головой к двери? - Нет, - ответил Свистун. - Развернусь. Он завертелся подо мной. Грянул новый залп. Семена прыгали вокруг меня. Одно укусило меня в ногу. - Подожди, - сказал я. - Когда ты доберешься до мисс Фостер, передай ей, чтобы она погрузила мешки на лошадок и увела их с собой. Мы уходим. На нас обрушился новый шторм снарядов. Семена барабанили по стенам и прыгали по песку. Песчинки угодили мне в глаза, однако, в остальном вроде бы пронесло. - Давай! - крикнул я и, пригнувшись, выбежал из-за угла, держа руку на спусковом крючке. Семена, как буря, свирепствовали вокруг. Я почувствовал удар в челюсть и в голень. Меня качнуло, и я чуть не упал, но заставил себя бежать дальше. Интересно, как дела у Свистуна, подумал я, но у меня не было возможности оглянуться. Я поравнялся с углом здания и увидел дерево - возможно, в трех милях от меня. Непросто было определить расстояние. Я поднял ружье. От дерева ко мне направлялись черные точки, похожие на комаров, но я выждал. Я прицелился, затем нажал на курок. Ружье, выстрелив, дернулось вниз. Лазерный луч блеснул яркой вспышкой и исчез, и прежде чем дерево ответило, я бросился ничком на землю. Миллионы кулачков заколотили по моей голове и плечам несколько стручков врезалось в стену и разорвалось, осыпая меня градом семян. Я привстал на колени и посмотрел в сторону дерева. Я видел, что оно пошатнулось и начало опрокидываться. Стряхнув песок с ресниц, я наблюдал, как оно все ниже и ниже клонится к земле. Дерево падало медленно, как бы неохотно, как бы пытаясь выстоять. Потом оно стало набирать скорость и все быстрее валиться на землю, опускаясь с небес. Я поднялся и провел рукой по шее. На ладони остался кровавый след. Дерево рухнуло, и земля задрожала, как от мощного взрыва. Над местом падения дерева поднимался столб пыли и осколков. Я повернулся, чтобы направиться к двери, и не смог сдвинуться с места. Голова разрывалась от боли. Однако я успел заметить, что дверь была открыта, возле нее стоял Свистун, но войти не представлялось возможным, потому что из дома сплошным потоком выбегали крысообразные существа. Грызунам, наверно, было тесно в узком дверном проеме, они забрались один на другого, и теперь толпа крыс, движимых отчаянным желанием собрать упавшие семена, неслась сквозь проход, как бурный ручей, загнанный в тонкий шланг. Я падал - нет, парил - сквозь вечность и пространство. Я понимал: это падение, но я падал не просто медленно; пока я падал, земля отдалялась от меня, уходила из-под ног, и как долго я ни падал, земля не приближалась, а наоборот, оказывалась все дальше и дальше. И в конце концов земля исчезла совсем, опустилась ночь, и я стал тонуть в непроглядной темноте, окутывающей меня. Время тянулось бесконечно, но все же темнота отступила, и я открыл глаза, которые почему-то закрылись, когда я упал в темноту. Я лежал на земле, а надо мной было ярко-голубое небо и солнце. Возле меня стоял Свистун. Крысы ушли. Облако пыли рассеивалось над тем местом, где свалилось дерево. Неподалеку возвышалась красная каменная стена. Было тихо. Я попробовал сесть и обнаружил, что эта попытка отняла у меня последние силы. Ружье лежало под боком, и я взял его в руки. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что оно сломано. Ствол был искорежен, а приклад наполовину разбит. Я положил ружье на колени, хотя мог бы его выбросить: ни один человек в здравом уме не осмелился бы им воспользоваться, а починить его было невозможно. - Выпил твою жидкость, вот что я сделал, - проверещал Свистун весело. - И поместил обратно. Надеюсь, не сердишься. - Что-что? - Не о чем говорить, - просвистел он, - дело сделано. - Какое дело? - Выпил твою жидкость. - Черт возьми, подожди минутку! - недоумевал я. - Что это значит? - Ты был наполнен смертоносной жидкостью, - объяснил он, - в результате ударов. Смертельно для тебя. Но не смертельно для меня. - И ты ее выпил? - Что еще было делать? Процедура общепринята. - Господи, спаси! - воскликнул я. - Вот тебе и живой фильтр с щупальцами! - Слова твои не понятны, - пожаловался Свистун. - Я освобождаю тебя от жидкости. Я отделяю вредное вещество. Я наполняю тебя опять. Внутри тебя нахожу биологический насос. Но волнуюсь, волнуюсь, волнуюсь! Думаю, опоздал. Теперь вижу нет. Мне снова надо было лечь. Я сидел всего одну минуту - долгую, долгую минуту - и ту с превеликим трудом. И все же я был живой - больной и ослабевший, но живой. Я вспомнил ощущение, что у меня разрывается голова, вспомнил, как я падал, как мне было плохо, очень плохо. Семена, ударявшие до этого, ни разу не поранили меня до крови. А в тот раз, когда я вытер шею, на руке осталась кровь. - Свистун, - прошептал я. - Кажется, я обязан тебе... - Ты ничего не должен, - ответил Свистун счастливым голосом. - Я плачу долг. Меня ты спас раньше. Теперь расплачиваюсь. Квиты. Не хотел тебе говорить. Боялся, что грех. Запрещается твоей религией, возможно. Может быть, нельзя проникать в тело. Поэтому не хотел говорить. Но ты принял спокойно, и все правильно. Мне удалось подняться на ноги. Ружье упало с колен и так ударило меня по ноге, что я снова свалился. Я был без сил. Свистун внимательно наблюдал за мной при помощи щупалец, оснащенных глазами. - Ты нес меня раньше. Я тебя не могу, - сказал он. Если привяжешься ко мне, могу тебя тащить. Имею сильные ноги. Я отверг предложение. - Иди один, - сказал я. - Веди меня. Я справлюсь сам. 9 Тэкк пытался изображать настоящего мужчину. Они с Сарой усадили меня на лошадку, и он настоял на том, чтобы Сара ехала на второй, ненагруженной, лошади. Сам он собирался идти пешком. Мы спустились по пандусу, вышли на тропу и двинулись. Тэкк, вцепившись в куклу, шагал впереди, а Свистун замыкал шествие. - Я надеюсь, - сказал мне Доббин. - В этот раз вам не выжить. Я хочу сплясать на ваших костях. - А я на твоих, - парировал я. Не самый умный ответ, конечно, но я был не в лучшем состоянии. Я чувствовал себя неуверенно и едва сидел в седле. Тропа привела нас на вершину высокого холма, и с нее мы увидели дерево. Оно находилось на расстоянии нескольких миль и казалось больше, чем я предполагал. Упав, оно перегородило дорогу. Разломанный ствол напоминал ствол дерева, срубленного топором. Из трещин во все стороны вылезали серые букашки. Они ползали, кишели вокруг поверженного дерева, сновали по тропе. Их было очень много, и они издавали тонкий пронзительный писк, от которого меня передергивало. Доббин нервно покачивался, и в его странном ржании слышался не то гнев, не то испуг. - Вы пожалеете об этом, - взвизгнул он. - Никто до сих пор не осмеливался поднять руку на дерево. Никогда еще обитатели ствола не ступали на землю. - Малый, - сказал я, - дерево превратило меня в мишень. Если в меня не стреляют, то и я не стреляю в ответ. - Надо обойти, - предложила Сара. Тэкк посмотрел на нас. - Здесь обойти быстрее, - он махнул влево, где находился пень, срезанный по диагонали лазерным лучом. Сара согласилась: - Идите вперед. Тэкк сошел с тропы на бугристую землю, усеянную круглыми камнями, величиной с человеческую голову. Кругом разрастался низкий кустарник с острыми колючками. Под ногами у нас был песок, перемешанный с красной глиной и каменной крошкой. Я подумал, что на протяжении миллиона лет какие-то существа молотили по камням, с целью превратить их в осколки. Как только мы свернули с тропы, чтобы обойти дерево, серая масса букашек двинулась нам наперерез. Они ползли друг за другом и напоминали широкое подвижное полотно, волнующуюся реку с пенящимися водоворотами. Казалось, они никогда не остановятся. Тэкк разгадал их намерение и ускорил шаг. Он почти бежал, но все время падал и спотыкался, потому что земля под ногами была неровной и коварной. Падая, он ударялся коленями о камни и, пытаясь подставить руки, не раз угодил ими в колючки. Он ронял куклу и останавливался, чтобы поднять ее, и кровь капала из его израненных пальцев на игрушку. Лошадки тоже прибавили шаг, но всякий раз, когда Тэкк, запутавшись в рясе, растягивался на земле, они притормаживали. - У нас ничего не получится, - сказала Сара, - пока он плетется впереди. Я спешиваюсь. - Нет! - решительно возразил я. Я попробовал спрыгнуть с лошади, но сделал это так неловко, что только обладая большой фантазией, можно было назвать мою попытку прыжком. Приземлившись, я лишь чрезвычайным усилием воли удержался на ногах и не упал прямо лицом в колючий куст. Я побежал вперед и схватил Тэкка за плечо. - Возвращайся и садись на Доббина, - приказал я. - Дальше пойду я. Он повернулся ко мне, и я увидел, что его глаза горели злобой. Его лицо прямо-таки перекосилось от гнева. Не было сомнения, он ненавидел меня. - Вы никогда не давали мне шанс! - крикнул он. - Никому и никогда! Вы хапаете все сами. - Убирайся и садись в седло, - повторил я. - Если ты этого не сделаешь, я поколочу тебя. Я не стал дожидаться, пока он выполнит мой приказ, и двинулся вперед, осторожно выбирая дорогу. В отличие от Тэкка я не бежал, а просто шел быстрым шагом. Я по-прежнему неуверенно держался на ногах, у меня сосало под ложечкой, перед глазами все расплывалось, и голова кружилась. И несмотря на все это - на ватные ноги, пустой желудок, звон в ушах, я размеренно пробирался вперед и даже успевал замечать, как ширится серая живая лента. Букашки быстро ползли в нашу сторону. Их процессия явно напоминала боевой порядок, и я понял, что, как ни старайся, невозможно избежать встречи. Надо попытаться обойти их с фронта, в этом случае нам грозит столкновение лишь с авангардом, но не с основными частями. По мере того, как мы приближались к букашкам, их писк звучал все громче и все больше походил на протяжный вой, на плач заблудившихся существ. Мои спутники наступали мне на пятки. Я попробовал идти быстрее, но чуть не грохнулся, и мне пришлось присесть, чтобы передохнуть. Мы могли бы сделать крюк и обойти дерево в другом месте. Возможно, в этом случае нам удалось бы избежать нападения серых букашек. Но вероятность удачи была мала, да и времени терять нельзя. Будет лучше просто не сводить глаз с авангардных рядов и пройти между ними. Конечно, трудно предугадать, насколько они опасны. Если они будут вести себя слишком угрожающе, мы всегда сможем убежать. Какая досада, что лазерное ружье сломано! Единственное оружие, которым мы располагаем, - это баллистическая винтовка Сары. Одно время я даже надеялся, что мы опередим их и сможем спокойно продолжать путь. Но я ошибся, они накатывались на нас, и мы задевали ногами за край огромного ковра. Букашки оказались крохотными - не более фута в высоту и выглядели как улитки. Только вместо улиточьих рожиц у них были человеческие лица, или, скорее всего, пародии на них смешные, безучастные, большеглазые физиономии - такие встречаются в мультфильмах. Визги букашек стали отчетливей и превратились в слова. Естественно, это были не слова, составленные из определенных звуков, но так или иначе их взвизгиванье и вой воспринимались как слова, и было понятно, что именно они кричат. Они выкрикивали разное, но каждый раз об одном и том же, и это было ужасно. - Мы бездомные, - многоголосо кричали они. - Ты лишил нас крова. Ты разрушил наш кров, и теперь у нас нет крыши над головой. Что же с нами будет? Мы в растерянности. Мы нищие. Мы голодные. Мы погибнем. Мы не знаем, куда податься. Мы не желаем другого дома. Мы довольствовались малым, а теперь ты забрал у нас и это. Какое право имел ты обездолить нас ты, обладающий многим? Что это за существо, которое вышвырнуло нас в мир, неизвестный, ненужный? Можешь не отвечать. Но рано или поздно тебе придется дать ответ - и что ты скажешь? Конечно же, слова не были связаны, не лились сплошным потоком, не заключали утверждений, не складывались в вопросы. Но именно это слышалось в отрывочных звуках, именно это хотели сказать нам крохотные ползучие осиротевшие существа, которые знали, что мы ничего не можем, да и не хотим сделать для них. Смысл их стона скрывался не только в словах, но и в лицах, на которых читалось горе, растерянность, беспомощность и жалость. Да, жалость к нам - низким, распутным, греховным созданиям, способным лишить их дома. Эта жалость была для меня хуже всего. Итак, путь перед нами был свободен, и вскоре визги позади нас начали стихать, а потом и вовсе смолкли, должно быть, мы слишком удалились от букашек, или они просто прекратили стенать, поняв, что плач уже не имеет смысла. Скорее всего, они с самого начала знали - жаловаться бесполезно, но не могли сдержаться. Рыдания стихли, но слова не выходили у меня из головы, и в душе зарождалось и росло, росло, росло осмысление того, что простым нажатием на курок я убил не только дерево, но и тысячи несчастных маленьких существ, для которых дерево было пристанищем. Непонятно отчего я вспомнил, как в детстве мне рассказывали про эльфов, живущих в старом величественном дереве за нашим домом. Хотя, надо сказать, эти серые визгуны, Господь свидетель, не похожи на эльфов. Глухая злоба поднималась во мне. Надо было как-нибудь погасить ощущение собственной вины, и я пытался оправдать выстрел в дерево. Это оказалось простым делом и не потребовало долгих размышлений. Дерево хотело убить меня, и оно бы добилось своего, если бы не Свистун. Дерево хотело убить меня, а я вместо этого убил его, и это было справедливо с любой точки зрения. Но убил бы я его, спрашивал я себя, если бы знал о сотнях тысяч букашек, населяющих дерево? Я старался убедить себя в том, что не поступил бы так. Но я не верил своим мыслям. Я лгал сам себе. Если бы я знал, все бы повторилось! Перед нами вырос остроконечный холм, и мы начали подъем. Мы шли вверх, и из-за холма показался ствол дерева. Чем выше мы поднимались, тем выше становился пень. Я вспомнил, что когда я выстрелил в дерево, я стоял лицом к северу и целился в ту часть дерева, которая смотрела на запад. Потом, вспомнилось мне, я провел ружьем влево и вниз, срезав ствол по диагонали, и заставил дерево свалиться ветвями на восток. Если бы я был предусмотрительней, я бы опрокинул дерево на запад. Тогда оно не перегородило бы тропу. Хлебнешь забот, если не подумаешь хорошенько перед тем, как что-либо предпринять! Наконец мы поднялись на холм и смогли впервые рассмотреть пень. Перед нами был самый обычный пень, только очень большой, а вокруг него все поросло травой. Да, посреди красно-желтой равнины находился зеленый оазис, круглая поляна, в милю или больше диаметром, обступающая ствол. Сердце защемило при взгляде на нее - она так напоминала о родине, о заботливо ухоженных лужайках, которые всегда появлялись там, где бы ни очутились представители человеческой расы. Я никогда раньше не задумывался о них, но теперь мне хотелось понять причину, которая заставляла отказавшихся от многих привычек людей все же сохранить обычай высаживать траву и ухаживать за ней даже на самых отдаленных планетах. Лошадки выстроились в ряд на тонком гребне холма. Рядом со мной встал Свистун. - Что это, капитан? - спросила Сара. - Не знаю. Очень странно, подумал я. Похоже на обычную лужайку. Но что-то подсказывало мне, что все не так просто. Глядя на лужайку, хотелось спуститься к ней, растянуться на траве во весь рост, положив руки под голову и спрятав лицо под шляпой, и пролежать так полдня. Пусть там больше не было дерева, отбрасывающего тень, но все равно казалось, что нет ничего лучше, чем подремать на солнце. В том-то и беда, - решил я. - Лужайка слишком заманчива, слишком знакома, слишком спокойна. - Пойдем вперед, - предложил я. Свернув влево, чтобы не очень приближаться к зеленому кругу, я начал спускаться с холма. Я шел, не отводя взгляда от лужайки, но ничего не происходило, совсем ничего. Я был готов к тому, что дерн превратится в страшное чудище, которое нападет на нас. Я представлял, как трава расступится и под ней обнажится геенна огненная, а из нее вылетят привидения. Но лужайка продолжала быть лужайкой. Посредине стоял высоченный пень, а за ним лежал израненный ствол - бывшее жилище несчастных существ, выплеснувших на нас свое горе. А впереди виднелась тропинка, тонкая грязная нить, извивающаяся по неровной местности и ведущая в неизвестность. На горизонте, утыкаясь ветвями в небо, стояли другие огромные деревья. Я чуть не падал. Теперь, когда дерево оказалось позади и мы вновь вышли к тропе, нервное напряжение, которое не позволяло мне скиснуть, сошло на нет. Я поставил перед собой цель пройти один фут, потом другой, и все пытался держаться прямо, мысленно измеряя расстояние, отделяющее нас от тропы. Наконец мы постигли ее. Я сел на валун и разрешил себе расслабиться. Лошади остановились, построились в ряд. Тэкк смотрел на меня глазами, полными ненависти, и этот взгляд абсолютно не вязался со всем его обликом. Так он и восседал на лошади - пугало, ряженое в драное монашеское платье, - по-прежнему прижимал к груди археологическую находку, напоминающую куклу. Он был похож на угрюмую девочку-подростка с печально-задумчивым лицом. Если бы Тэкк сунул большой палец в рот и принялся сосать его, это выглядело бы абсолютно естественно. Но что-то в его облике разрушало образ взлохмаченной маленькой девочки, и стоило только получше вглядеться в его длинное, остроносое лицо, почти такое же коричневое, как и ряса, - и огромные, мутные глаза озадачивали выражением ненависти, скрывающимся в них. - Вы, как я полагаю, гордитесь собой, - отчетливо проговорил Тэкк, обнажив похожие на капкан зубы. - Я не понимаю вас, Тэкк, - отреагировал я. И это была чистая правда: я не понимал, что он хочет сказать. Я никогда не мог понять монаха и, боюсь, уже никогда не сумею. Он мотнул головой назад, туда, где осталось поваленное дерево. - Вон там, - сказал он. - А вы считаете, что я должен был оставить его в покое и позволить ему стрелять в нас? Я не намеревался спорить с ним, я был как выжатый лимон. И я не мог уразуметь, с какой стати он так печется о дереве. Черт возьми, оно било по нему, точно так же, как и по остальным. - Вы уничтожили их всех, - продолжал Тэкк, - тех, кто жил в дереве! Подумайте об этом, капитан. Какое грандиозное достижение! Один удар - и никого не осталось! - Я не знал об их существовании, - парировал я. Я бы мог, конечно, добавить, что знай я о букашках, их участь бы не изменилась. Но я промолчал. - И что же, - допрашивал он, - вам больше нечего сказать? Я пожал плечами: - Им просто не повезло. - Отстаньте от него, Тэкк, - попросила Сара. - Откуда ему было знать? - Он ни с кем не считается, - заявил Тэкк. - Ему ни до кого нет дела. - Меньше всего он заботится о себе, - сказала Сара. - Он стал проводником вместо вас, потому что вы едва справлялись. - Нельзя хозяйничать на чужой планете, - провозгласил Тэкк. - Надо подстраиваться под ее законы. Приспосабливаться к ней. Нельзя идти напролом. Я был готов стерпеть его слова. Монах побрюзжал вволю. Он высказался и облегчил душу. Даже такой ничтожный человечишка, как Тэкк, имеет право почувствовать себя оскорбленным, когда его останавливают на полдороге. Пускай монах обливает меня помоями, если от этого ему легче. Я с трудом поднялся с камня. - Тэкк, - сказал я, - я бы попросил вас сойти с лошади. Мне необходимо двигаться верхом. Он спешился, и пока я пытался усесться в седло, мы оказались лицом к лицу. Его взгляд все еще был полон ненависти, даже более сильной, чем раньше. Едва шевеля тонкими губами, он прошептал: - Я переживу тебя, Росс! Ты сдохнешь, а я останусь жив! На этой планете тебе воздастся по заслугам. Я был еще слаб, но во мне осталось достаточно силы, чтобы схватить его и отбросить - он распластался в пыли. Кукла выпала у него из рук, и Тэкк, ползая на четвереньках, старался поднять ее. Я ухватился за седло, чтобы не упасть. - А теперь веди нас вперед, - приказал я. - И видит Бог, если ты вновь дашь маху, я спущусь и сделаю из тебя котлету. 10 Тропа извивалась по поверхности иссушенной земли, пересекая песчаные дюны и растрескавшиеся низины, которые недели и месяцы, а может быть, даже и годы назад заполнялись дождевой водой. Она карабкалась по изломанным, осыпающимся склонам, возвышающимся среди нелепых нагромождений земли, огибала шарообразные валуны. Грунт повсюду был красным и желтоватым, и только кое-где выделялись гладкие черные пятна в местах выхода на поверхность вулканической породы. Далеко впереди, иногда видимая глазу, а иногда сливающаяся с голубизной горизонта, возникала отсвечивающая пурпуром линия, которую можно было принять за горную гряду. Растительность представляла собой редкий низкорослый кустарник, прижавшийся к земле, с торчащими то там, то здесь колючками. На безоблачном небе продолжало ослепительно сиять солнце, но жара по-прежнему не наступала - было все так же тепло и приятно. Солнце, наверное, было меньшего размера и не таким ярким, как наше земное, либо планета находилась от него на большем расстоянии. На высоких склонах возвышались куполообразные каменные здания или, по крайней мере, какие-то сооружения, напоминавшие дома. Как будто кому-то срочно понадобилось временное убежище, и он, набрав плоских камней, которыми были усыпаны окрестные склоны, сложил эти хрупкие пирамиды. Камни были незатейливо нагромождены один на другой, причем, видимо, не скреплены раствором. Некоторые сооружения хорошо сохранились, в других часть камней осыпалась, а встречались и такие, что совсем развалились и лежали бесформенной грудой. Были также и деревья. Они поднимались со всех сторон и каждое из них тянулось вверх в горделивом одиночестве, отделенное от соседних пространством в несколько миль. Мы не приближались ни к одному из них. Не было ни одного признака жизни. Кругом простиралась лишь земля - застывшая и неподвижная. Не было даже ветра. Я держался обеими руками за луку седла, чтобы сохранить равновесие и все время боролся с искушением провалиться в зияющую темноту, которая наплывала на глаза, как только я переставал ей сопротивляться. - Все в порядке? - спросила Сара. Я даже не помню, ответил ли я ей, настолько я был поглощен стараниями не выпасть из седла и одолеть темноту. Мы остановились на привал в полдень. Не помню, ели мы или нет, хотя полагаю, что ели. Хорошо помню одно. Мы расположились на участке бесплодной земли под одним из склонов, и я сидел, прислонившись к земляной стене, перед моими глазами находилась другая такая же стена, и я заметил, что она была образована отчетливо проступающими слоями обнаженной породы различной плотности. Некоторые слои были глубиной не более нескольких дюймов, другие - не менее четырех-пяти футов, и каждый из них имел свой неповторимый оттенок. По мере того, как я разглядывал эти слои, я постепенно начинал осознавать смысл исторических эпох, которые каждый из них представлял. Я пытался переключиться на что-нибудь другое, так как с этими мыслями возникало тревожное ощущение причастности к великой тайне. Казалось, я, подвластный чьей-то посторонней воле, сосредотачиваю все свои способности, концентрирую свою энергию и духовные силы на глубоком проникновении в суть времени, которое на моих глазах воскрешает стена. Но переключиться я не мог: по неведомой причине я должен был это делать, вынужден был прилагать все старания, чтобы добиться истины. Я мог лишь надеяться, что где-нибудь на пути познания достигну конечной точки - точки, за которой уже нет дороги вперед, или рубежа, на котором я пойму или почувствую все, что я должен понять или ощутить, подталкиваемый к этому невидимой рукой. Время стало настолько осязаемым и реальным, что у меня вряд ли найдутся слова, чтобы описать мое состояние. Вместо абстрактного понятия оно выступало в материальных формах, которые я мог не только отчетливо различать (хотя они не были ни видны, ни ощутимы), но также и осознавать. Причем годы и эпохи не прокручивались перед моими глазами, как в кино. Наоборот, они представали передо мной в застывшем виде. Словно хронологическая таблица вдруг ожила и окаменела. Через дрожащую зыбь временной структуры, как сквозь стекло витрины, плохо отшлифованное неумелым ремесленником, мне удалось смутно различить планету такой, какой она была в минувшие века; века, которые очутились не в прошлом, а перешли в настоящее. Я будто бы находился за пределами времени и был независим от него, я, как сторонний наблюдатель, мог разглядывать и изучать его, словно некую материальную форму, находившуюся в одном измерении со мной. Еще я помню, как проснулся, и несколько секунд мне казалось, что я пробудился от бредового наваждения, в котором мне пригрезилось ожившее время. Но потом я понял, что это не так: перед глазами уже не было земли, я лежал спиной на подстеленных одеялах и был укрыт ими. Мое лицо было обращено к небу. Надо мной нависал небосвод, подобного которому я никогда в жизни не видел. Какое-то время я был просто ошарашен и лежал, пытаясь разгадать открывшуюся мне тайну. Затем, словно кто-то мне подсказал (хотя никто, конечно, не подсказывал), я понял, что передо мной наша галактика, раскинувшаяся на небосводе во всей своей красе. Почти над моей головой сиял ее центр, а вокруг него в водовороте раскручивались щупальца ответвлений и оторвавшиеся от них сегменты. Повернув голову, я увидел, что то здесь, то там, чуть выше линии горизонта, сверкали крупные звезды. И тут до меня дошло - я наблюдаю одно из немногих шаровидных звездных скоплений или, что менее вероятно, космических соседей той самой звезды, вокруг которой обращалась эта планета. Это были изгои, века назад покинувшие галактику и теперь затерявшиеся в бездне космоса на ее периферии. Костер догорал всего в нескольких футах от меня, рядом, скрючившись, лежал кто-то, закутанный в одеяла. Неподалеку, слегка покачиваясь, стояли навьюченные лошадки. Тусклый свет костра отражался от их лоснящихся боков. Кто-то сзади тронул меня за плечо. Я перевернулся. Передо мной на коленях стояла Сара. - Как ты себя чувствуешь? - спросила она. - Хорошо, - ответил я. Это действительно было так. Я чувствовал себя каким-то обновленным и цельным, голова была чиста, и все мысли пронзительно ясны, словно я был первым человеком, проснувшимся в первый день новорожденного мира, в первый час мироздания. Я сел. Прикрывавшее меня одеяло сползло на ноги. - Где мы? - спросил я. - На расстоянии одного дня пути от города, - ответила Сара. - Тэкк хотел остановиться раньше. Он сказал, что ты не в состоянии путешествовать, но я настояла. Мне казалось, ты бы это одобрил. Я удивленно покачал головой. - Ничего такого не помню. Ты уверена, что Тэкк действительно сказал, что мы должны остановиться? Она кивнула. - Ты болтался в седле и совсем ослаб, но отвечал, когда с тобой заговаривали. И потом, не было места, подходящего для привала. - Где Свистун? - Охраняет. Где-то бродит, наверное. Он сказал, что не нуждается в отдыхе. Я встал и потянулся. Потянулся так, как тянутся собаки после хорошего сна. Я чувствовал себя прекрасно. Боже, как мне было хорошо! - Есть чем перекусить? Она поднялась и рассмеялась. - Над чем ты смеешься? - спросил я. - Ни над чем. Над тобой. - Почему? - Теперь ясно, что у тебя все в порядке. Я беспокоилась, все мы беспокоились. - А все этот проклятый Свистун, - вздохнул я. - Это он выкачал из меня кровь. - Я знаю, - кивнула она, - он мне все объяснил. Ведь он был вынужден это сделать. Другого выхода не было. Меня аж передернуло, как только я представил, чем вся эта история могла закончиться. - Невероятно, - сказал я. - Свистун сам по себе невероятен, - ответила Сара. - Нам повезло, что мы его встретили, - сказал я. - Подумать только, я ведь почти уже собрался оставить его в дюнах. Хотел было бросить. Мы уже столько всего натерпелись, что даже не хочется думать, сколько еще испытаний нас ждет впереди. Она первой подошла к костру. - Разведи огонь, - сказала она. - Я приготовлю что-нибудь поесть. Рядом с костром лежал хворост и кривые ветви, наломанные с приземистых деревьев пустыни. Я наклонился и подложил несколько ветвей в костер, пламя вспыхнуло, жадно облизывая сухое дерево. - Сюда бы лазерное ружье, - сказал я. - Без него мы как будто голые. - Еще осталась моя винтовка, - заметила Сара. - Это грозное оружие. В надежных руках... - Вроде твоих. - Вроде моих. Куча одеял рядом с костром оставалась все такой же неподвижной. Указав на нее, я спросил: - Как там дела у Тэкка? Никаких признаков избавления от дурных привычек? - Ты слишком жесток по отношению к нему, - сказала она. - Тебе бы следовало быть к нему снисходительным. Он другой, совсем не похож на нас с тобой... Ведь мы очень похожи друг на друга. Ты не думал об этом? - Думал. Она принесла кастрюлю и поставила ее на углу, присев на корточки рядом со мной. - Мы оба выпутаемся, - сказала она. - Тэкк - нет. Где-нибудь по дороге он сломается. С удивлением я поймал себя на мысли, что думаю о нем. Тэкк, возможно, утратил часть воли к жизни. С тех пор, как исчез Смит, существование по меньшей мере наполовину потеряло для него смысл. Не потому ли, размышлял я, он так привязался к этой кукле? Очевидно, он нуждался в ком-то, кого он мог бы обнять, к кому он мог бы приникнуть и, наконец, кто, в свою очередь, тоже нуждался бы в человеческом участии и защите? Правда, припомнил я, эта кукла появилась у него еще до исчезновения Джорджа. Да он и не казался особенно удивленным, когда все это произошло. - Есть еще кое-что, - сказала Сара, - о чем тебе необходимо знать. Это касается деревьев. Ты сам сможешь увидеть, когда рассветет. Мы расположились как раз у подножия холма, а с его вершины отлично видны окрестности, в том числе много деревьев: двадцать, а то и тридцать. Они не выросли сами по себе. Их посадили. Я уверена в этом. - Ты хочешь сказать, что они представляют собой нечто наподобие сада? - Правильно, - ответила она. - Что-то вроде сада. Деревья находятся на равном расстоянии друг от друга. Все они посажены в шахматном порядке. У кого-то когда-то здесь был сад. 11 Мы продвигались все дальше, дальше и дальше. День за днем мы шли с рассвета до заката. Погода не менялась. Не было ни дождей, ни ветра. Местные природные особенности указывали на то, что дожди здесь редкость. Временами изменялся пейзаж. Случалось, мы поднимались и опускались по склонам холмов, шли по изрезанной оврагами местности. А бывали дни, когда мы пересекали равнины такие плоские, что словно оказывались в центре гигантской вогнутой чаши, а точнее - просторного неглубокого блюда, где нас со всех сторон окружали восходящие края горизонта. То, что первоначально представлялось багряным облаком, покоящимся на его северном ободе, теперь, без всяких сомнений, оформилось в отдаленную горную цепь, которая на расстоянии все еще казалась окрашенной в багряные тона. Теперь нам стала встречаться, хотя и достаточно редко, кое-какая живность. На вершинах окрестных холмов появлялись крикливые существа, которые, завидев нас, давали стрекача, прячась в лощины, и верещали на ходу от восторга. Попадались также животные, которых мы прозвали скороходами. Они встречались не часто и всегда держались на приличном расстоянии, во всяком случае, достаточно далеко, так что даже при помощи бинокля мы были не в состоянии их как следует рассмотреть. Но даже то, что нам удалось разглядеть, представляло собой весьма оригинальный образец природной фантазии: передвигаясь на длинных конечностях, как на ходулях, они ковыляли вразвалочку с удивительной скоростью, причем не столько за счет частоты шага, сколько благодаря его длине. На безводных равнинах водились пискуны, животные (если, конечно, это были животные) размером с волка, передвигавшиеся сто