Клиффорд Саймак. Сосед Места у нас в Енотовой долине - краше не сыщешь. Но не стану отрицать, что лежит она в стороне от больших дорог и не сулит легкого богатства: фермы здесь мелкие, да и земли не слишком плодородные. Пахать можно только в низинах, а склоны холмов годны разве что для пастьбы, и ведут к нам пыльные проселки, непроходимые в иное время года. Понятное дело, старожилам вроде Берта Смита, Джинго Гарриса или меня самого выбирать не приходится: мы тут, в этих краях, выросли и давно распрощались с надеждой разбогатеть. По правде говоря, мы чувствуем себя не в своей тарелке, едва высунемся за пределы долины. Но попадаются порой и другие, слабохарактерные: чуть приехали, года не прожили - и уже разочаровались, снялись и уехали. Так что по соседству у нас непременно найдется ферма, а то и две на продажу. Люди мы простые и бесхитростные. Ворочаемся себе в одиночку в грязи, не помышляя ни о сложных машинах, ни о племенном скоте, а впрочем, что ж тут особенного: обыкновенные фермеры, каких немало в любом конце Соединенных Штатов. И раз уж мы живем обособленно и кое-кто по многу лет, то, пожалуй, можно сказать, что мы теперь стали как бы одной семьей. Хотя из этого вовсе не следует, что мы чураемся посторонних - просто живем мы вместе так давно, что научились понимать и любить друг друга и принимать вещи такими, каковы они есть. Мы, конечно, слушаем радио - музыку и последние известия, а некоторые даже выписывают газеты, но, боюсь, по натуре мы все-таки бирюки - уж очень трудно расшевелить нас какими-нибудь мировыми событиями. Все наши интересы - здесь, в долине, и нам, если говорить откровенно, недосуг беспокоиться о том, что творится за тридевять земель. Чего доброго, вы решите, что мы к тому же еще и консерваторы: голосуем мы обычно за республиканцев, даже не утруждая себя вопросом "почему", и, сколько ни ищите, не найдется среди нас такого, у кого хватило бы времени отвечать на адресованные фермерам правительственные анкеты и тому подобную дребедень. И всегда, сколько я себя помню, в долине у нас все шло хорошо. Я сейчас не про землю, а про людей говорю. Нам всегда везло на соседей. Новички появляются что ни год, а вот поди ж ты: ни одного подонка среди них не попалось, а это для нас куда как важно. Но, признаться, мы всякий раз тревожимся, когда кто-нибудь из нетерпеливых снимается с места и уезжает, и гадаем промеж себя, что за люди купят или арендуют опустевшую ферму. Ферма, где жил когда-то старый Льюис, была заброшена так давно, что все постройки обветшали и порушились, а поля заросли травой. Правда, года три или четыре подряд ее арендовал зубодер из Гопкинс-Корнерс. Держал там кой-какую скотину, а сам наведывался только по субботам. А мы в своем кругу все думали, захочет ли там еще кто-нибудь пахать, но в конце концов даже думать перестали: ферма пришла в такое запустение, что мы решили - охотников на нее больше не сыщется. И вот однажды я заглянул в Гопкинс-Корнерс к тамошнему банкиру, представлявшему интересы владельцев, и заявил, что если зубодер не станет продлевать аренду, то я, пожалуй, не против. Но банкир ответил, что хозяева фермы, проживающие где-то в Чикаго, желали бы не сдавать ее, а продать совсем. Хотя лично он ни на что подобное не надеется: кто же ее в таком виде купит! Однако смотрим - весной на ферме объявились новые люди. А спустя какой-то срок узнаем, что ее все-таки продали и что нового владельца зовут Хит, Реджинальд Хит. И Берт Смит сказал мне: - Реджинальд, подумать только! Ну и имечко у нового фермера!.. Больше он, правда, ничего не сказал. А Джинго Гаррис, возвращаясь как-то из города, увидел, что Хит вышел во двор, и завернул к нему на часок. Сами знаете, такое меж добрыми соседями водится, и Хит вроде обрадовался, что Джинго завернул к нему, только тот все равно нашел, что новичок мало похож на фермера. - Иностранец он, вот кто, - втолковывал мне Джинго. - С лица весь темный. Вроде как испанец или какой другой южной страны. И откуда он только выкопал имя Реджинальд! Имя английское, а он никакой не англичанин... Позже мы услышали, что Хит и не испанец даже, а откуда-то с самого края света. Но англичане, испанцы или кто там еще, а только он и его домашние показали себя работягами всем на зависть. Их было всего-то трое: он, жена да дочка лет четырнадцати, зато все трое трудились от темна до темна - умело, старательно, ни к кому попусту не приставая. И мы стали их за это уважать, хоть наши дорожки пересекались не так уж часто. Не то чтобы мы того не хотели или они нас отваживал. Просто в таких общинах, как наша, новых соседей признают не сразу, а постепенно: они вроде как должны сами врасти в нашу жизнь. У Хита был старый-престарый, латаный-перелатанный трактор, весь подвязанный проволочками, а уж тарахтел этот трактор - не приведи бог. Но едва земля подсохла достаточно, чтобы пахать, сосед принялся поднимать поля, совсем заросшие травой за долгие годы. Я частенько диву давался - уж не пашет ли он всю ночь напролет, потому что не раз слышал тарахтенье и тогда, когда уже собирался ко сну. Хотя это было не так поздно, как, может, покажется горожанину: мы здесь, в долине, ложимся рано, зато и встаем ни свет ни заря. И вот как-то вечером пришлось мне выйти из дому в поисках двух пропавших телок - из тех неуемных, которым любой забор нипочем. Только представьте себе: время позднее, человек пришел с работы усталый, да еще и дождик моросит, а на дворе темно - хоть глаз выколи, а тут выясняется, что эти две телки опять куда-то запропастились, и хочешь не хочешь, а надо подниматься и идти их искать. И на какие только хитрости я с ними ни пускался, а все без толку. Если уж телка пошла выкидывать номера, то хоть тресни, а ничего с ней не поделаешь. Засветил я фонарь и отправился на поиски. Промучился часа два, а они как сквозь землю провалились. Я было совсем отчаялся и решил возвращаться домой, как вдруг заслышал тарахтенье трактора и понял, что нахожусь чуть выше западной межи прежнего Льюисова поля. Теперь, чтобы попасть домой, мне короче всего было идти вдоль поля, а значит, можно и подождать чуток, пока трактор воротится с дальнего конца борозды, и заодно спросить Хита, не видал ли он этих чертовых телок. Ночь выдалась темная, звезды попрятались за облаками, в верхушках деревьев шумел ветер, и в воздухе пахло дождем. Я еще сказал себе, что, наверное, Хит решил поработать сегодня лишний часок, чтобы закончить вспашку до дождя. Хотя нет, я уже тогда подумал, что он, пожалуй, усердствует через край. Он и так успел обогнать с пахотой всех остальных в долине. Ну вот, спустился я с крутого склона и перешел ручеек, благо знал, где мелко. Но пока я искал это мелкое место, трактор сделал полную ходку и ушел. Я поискал глазами, не мелькнет ли где свет от фар, но ничего не разглядел и рассудил, что света, должно быть, не видать за деревьями. Потом я добрался до поля, пролез между жердей ограды и зашагал через борозды трактору наперерез. Было слышно, как он повернул в конце поля и затарахтел обратно в мою сторону. Но странно: шум я слышал явственно, а света по-прежнему не было и в помине. Я нашел последнюю свежую борозду и встал, поджидая, - и не то чтобы сразу встревожился, но все же подивился, как это Хит умудряется держать борозду, не зажигая огней. Помнится, я еще подумал тогда, что, может, у него глаза как у кошки и он умеет видеть в темноте. Теперь-то, когда вспомню про это, мне и самому смешно становится: с чего я, в самом деле, взял, что у Хита глаза как у кошки, - но тогда мне было не до смеха. Трактор тарахтел все сильнее, все ближе с каждой секундой - и вдруг как выскочит из темноты прямо на меня! Я испугался, как бы не попасть под колеса, и отпрыгнул ярда на два, если не на три. Да что там испугался - душа в пятки ушла, а только мог бы и не прыгать: стой я столбом, я тоже не оказался бы на дороге. Трактор прошел мимо, и тогда я замахал фонарем и крикнул Хиту, чтобы тот притормозил. Но когда я махал фонарем, то поневоле осветил кабину - и обнаружил, что она пуста. Сотня разных предположений пронеслась у меня в голове, но запала одна ужасная мысль: не иначе как Хит сверзился с трактора и лежит где-нибудь в поле, истекая кровью. Я помчался вдогонку за трактором, чтобы успеть заглушить его прежде, чем он сойдет с борозды и врежется в дерево или еще куда-нибудь, да только чуточку припоздал, и он достиг поворота раньше меня. И что бы вы думали - пошел на поворот сам собой, и так точно, словно вокруг был ясный день и за рулем сидел тракторист! Вскочив на заднюю тягу, я уцепился за сиденье и кое-как влез наверх. Потом протянул руку и взялся за рычаг газа, хотел было заглушить двигатель, но, едва рука коснулась рычага, передумал. Трактор уже завершил поворот и сам собой пошел по новой борозде - но дело было не только в этом. Возьмите вы любой старый трактор, который чихает, кашляет и гремит на ходу, угрожая развалиться на части, и полезайте в кабину - да у вас зубы тут же сведет от вибрации! Этот трактор тоже чихал и кашлял честь по чести, а никакой вибрации не возникало. Он катился вперед плавно, как дорогой лимузин, и лишь слегка подрагивал, когда колеса наезжали на бугор или попадали в рытвину. Так я и стоял, одной рукой придерживая свой фонарь, а другой сжимая рычаг газа - и не предпринимая больше ничего. А когда доехал до места, где трактор нацелился на новый разворот, то просто спрыгнул на землю и отправился домой. Искать соседа, лежащего бездыханно на поле, я не стал, потому что понял: Хита на поле не было и нет. Мне бы сразу задаться вопросом, как же это все получается, только я не позволил себе тогда мучиться в поисках ответа. Должно быть, поначалу я был слишком ошарашен. Можно волноваться сколько влезет обо всяких пустяках, если они идут не так, как надо, но, когда напорешься на что-то по-настоящему большое и непонятное, вроде этого трактора без тракториста, лучше уж сразу, без долгих слов поднять руки вверх: все равно тебе с твоим умишком с такой загадкой не совладать, на это нет ни единого шанса из тысячи. Пройдет какое-то время - ты и вовсе позабудешь про встречу с загадкой. Раз ее нельзя решить, остается только выкинуть ее из головы. Я вернулся домой и еще постоял немного на дворе, прислушиваясь. Ветер разошелся не на шутку, и снова стал накрапывать дождь, но как только ветер чуть-чуть стихал, до меня по-прежнему доносилось тарахтенье трактора. Когда я вошел в дом, Элен с ребятами уже крепко спали, так что я не мог никому ничего рассказать. А на следующий день, обдумав все хорошенько, и подавно не стал ничего рассказывать. Как сам теперь понимаю, главным образом потому, что мне все равно никто бы не поверил и я только навлек бы на себя кучу насмешек - уж соседи не упустили бы случая проехаться насчет автоматических тракторов. Хит закончил пахоту, а затем и сев гораздо раньше всех остальных в долине. Всходы появились дружно, погода выдалась как по заказу. Правда, в июне вдруг зачастили дожди, и никак не удавалось прополоть кукурузу - разве выйдешь в поле, когда земля вся насквозь сырая! Мы слонялись по своим усадьбам, подправляли заборы, занимались разной другой ерундой, поносили погоду и бессильно смотрели, как зарастают сорняками непрополотые поля. То есть слонялись все, кроме Хита. У него кукуруза была как на выставке - сорняки разве что в лупу и углядишь. Джинго не утерпел, завернул к нему и полюбопытствовал, как это у него получается, а Хит только усмехнулся в ответ тихой такой, беззлобной усмешечкой и заговорил о другом. Наконец подошло время яблочных пирогов - яблоки хоть и были еще зеленые, но на пироги в самый раз, - а надо сказать, во всей долине никто не печет их лучше, чем Элен. Она у меня что ни год берет за свои выпечки призы на окружной ярмарке и очень этим гордится. И вот как-то раз напекла она пирогов, завернула их в полотенце и отправилась к Хитам. У нас в долине так заведено - женщины частенько отправляются к соседям в гости со своей стряпней. Каждая со своим фирменным блюдом - такую они завели особенную, но в общем-то безобидную манеру хвастовства. Вышло все как нельзя лучше, словно она с Хитами век была знакома. Даже домой припоздала, и мне пришлось самому собирать к ужину, а то ребятня уже крик подняла: "Мы голодные! Дадут нам когда-нибудь поесть?" - и всякое такое. Тут только она и заявилась. Разговоров у нее теперь было - не остановишь. И про то, как Хиты обновили дом: кто бы мог подумать, что можно так прибраться в такой развалюхе, и про то, какой они завели огород. Особенно про огород. Большой огород, рассказывала Элен, и прекрасно ухоженный, а главное - полный овощей, каких она в жизни не видела. Уж такие диковинные, рассказывала Элен, совсем не похожие на наши. Мы поговорили про эти овощи еще чуть-чуть: наверное, мол, Хиты привезли семена оттуда, откуда сами приехали. Хотя, насколько мне известно, овощи есть овощи, где бы вы ни жили. Огородники выращивают одно и то же самое, что и мы здесь. Да и вообще меня начали одолевать сомнения насчет новых соседей - кто они и откуда взялись. Но на серьезные раздумья у меня тогда не хватило времени, даром что по округе уже поползли разные слухи. Подошел сенокос, потом поспел ячмень, и работы было по горло. Травы поднялись хорошо, и ячмень не подкачал, зато с видами на кукурузу, похоже, предстояло проститься. Началась засуха. Так уж оно случается, как нарочно: слишком много дождей в июне, слишком мало в августе. Мы грустили, глядя на посевы, и вздыхали, глядя на небо, и с надеждой встречали любое облачко, только проку ни от одного из них не дождались. Бывают годы, когда бог словно отворачивается от фермеров. И тут в одно прекрасное утро заявляется ко мне Джинго Гаррис - и ну болтать о том о сем. Переминается с ноги на ногу, а от меня ни на шаг. Я себе работаю - чиню изношенную сноповязалку. Хоть и не похоже было, что она мне в этом году понадобится, а починить все равно не мешало. - Джинго, - спросил я наконец, дав ему помаяться часок или чуть побольше, - признавайся, что у тебя на уме? Тут-то он мне и выложил: - А у Хита ночью выпал дождь. - Как так? - откликнулся я. - Ни у кого другого дождя не было. - Ты прав, - подтвердил Джинго. - Ни у кого не было, только у него одного... А вышло так: возвращался он от Берта Смита, куда ходил одолжить бечевки для снопов, и решил махнуть напрямик через северное кукурузное поле Хита. Пролез сквозь ограду, глядь - а поле-то мокрое, как после сильного дождя. "Ночью он, что ли, прошел?" - спросил себя Джинго. Подумал, что тут что-то не так, но в конце концов дождь мог пролиться и узкой полосой поперек долины, хотя обычно дожди движутся у нас снизу вверх или сверху вниз, а уж никак не поперек. Но когда Джинго, пройдя поле краем, перелез через ограду на другой стороне, то увидел, что там тоже не было никакого дождя. Тогда он повернул и обошел все поле вокруг - и что бы вы думали? - дождь выпал лишь на самом поле и больше нигде. На поле - пожалуйста, а за оградой - ни-ни. Обогнув все поле по меже, он присел на моток бечевки и стал гадать, что бы это значило. Но сколько ни гадай, тут все равно не было ни малейшего смысла, да что там - в такую минуту собственным глазам не поверишь. Джинго у нас человек дотошный. Прежде чем делать выводы, он любит взвесить вое "за" и "против" и вообще узнать все, что можно узнать. Он не стал пороть горячку, а отправился на другой участок, где Хит высеял кукурузу. Этот участок - на западной стороне долины, но и там тоже прошел дождь. То есть на самом участке прошел, а вокруг и не подумал. - Ну, и что ты на это скажешь? - спросил Джинго, и я ответил: не знаю, мол, что и сказать. Чуть было не сболтнул ему про трактор без тракториста, да вовремя удержался. Сами посудите, что за выгода переполошить всю округу? Но только Джинго за ворота, я завел свою колымагу - и к Хиту, попросить на день-другой копалку для лунок. Нет, конечно, копать лунки я и в мыслях не держал, но должен же найтись какой-то предлог, чтобы наведаться к соседу без приглашения?.. Говоря по правде, мне так и не привелось спросить про эту копалку. Когда я приехал к Хитам, я про нее и не вспомнил. Хит сидел на крыльце, на ступеньках, и вроде бы очень обрадовался, завидев меня. Подошел прямо к машине, протянул мне руку и сказал: - Рад тебя видеть, Кэлвин. Сказал таким тоном, что я сразу почувствовал его дружеское расположение и свою значительность, что ли. Ведь он назвал меня Кэлвин, а все в долине зовут меня попросту - Кэл. Если честно, я не очень-то уверен, что кто-нибудь, кроме Хита, помнит мое полное имя. - Пойдем, покажу тебе, что мы тут понаделали, - пригласил он. - Подлатали кое-что слегка... "Подлатали" - явно не то слово. Все на ферме блестело и сверкало. Ну, совсем как на тех фермах в Пенсильвании или Коннектикуте, про которые пишут в журналах. Раньше дом и все надворные постройки были старые, облезлые, того и гляди рухнут. А теперь они выглядели солидно, прочно, так и лоснились от свежей краски. Разумеется, они не стали новыми, но приобрели такой вид, будто за ними всегда ухаживали на совесть и красили каждый год. Заборы были выправлены и выкрашены, сорняки выполоты, а безобразные кучи мусора расчищены или сожжены. Хит ухитрился даже собрать со всей фермы лом - бросовые ржавые железки - и рассортировать их. - Работы было пропасть, - похвалился он, - но дело того стоило. Я привык к порядку. Люблю, чтоб везде была чистота... Так-то оно, может, и так, но ведь он успел все это меньше чем за полгода! Приехал к нам в начале марта, а сейчас еще август не кончился, и за это время он не только засеял несколько сотен акров и выполнил на них все работы, но и обновил ферму. Ей-ей, говорил я себе, такого не бывает. Одному человеку такое просто не под силу, даже с помощью жены и дочки, даже если вкалывать двадцать четыре часа в сутки, не прерываясь ни на обед, ни на ужин. Разве что он научился растягивать время, чтобы каждый час стал равен трем или четырем. Я плелся за Хитом, а сам все думал про то, как бы тоже научиться растягивать время, и мне чертовски нравилось думать про это - а согласитесь, не часто случается, что глупые мимолетные мыслишки доставляют удовольствие. Ну, во-первых, думалось мне, с такими-то талантами можно любой день растянуть настолько, чтобы переделать всю работу, какая только найдется. А во-вторых, если время можно растягивать, то, верно, можно его и сжимать, и тогда визит к зубному врачу, например, пролетит в одно мгновение. Хит повел меня в огород - и точно. Элен не соврала. Были там, конечно, и обыкновенные овощи - капуста, помидоры, кабачки и все остальные, какие есть в любом огороде, - но в придачу к ним было столько же других, каких я до того не видывал. Хит говорил мне, как они называются, и тогда эти названия были мне в диковинку. Теперь-то странно и предположить, что они были нам в диковинку. Теперь эти овощи растут у каждого фермера в долине, и нам сдается, что они росли здесь всегда. Мы ходили по огороду, а Хит выдергивал и срывал свои диковинные овощи и складывал их в корзинку, которую таскал с собой. - Постепенно ты их все перепробуешь, - говорил он. - Одни тебе сперва, наверное, придутся не но вкусу, зато другие понравятся сразу. Вот эту штуку едят в сыром виде, нарезав ломтиками, как помидор. А эту лучше сварить, хотя можно и запечь... Мне хотелось спросить, где он раскопал эти овощи и откуда они родом, только он не давал мне и рта раскрыть: все говорил и говорил про то, как их готовить и какие можно держать всю зиму, а какие консервировать. А потом он дал мне погрызть какой-то корешок сырым, и вкус у корешка оказался отменный. Мы дошли до самого конца огорода и повернули назад, и тут из-за угла дома выбежала жена Хита. Меня она, видимо, сначала не заметила или позабыла обо мне, потому что назвала мужа не Реджинальд и не Реджи, а каким-то другим, совсем иностранным именем. Я даже и пытаться не стану вспоминать, все равно не смогу - я и тогда-то не сумел бы повторить это имя, хоть оно и прозвучало всего секунду назад. Оно было просто ни на что не похоже. Тут женщина заметила меня, перешла на шаг и перевела дыхание, а потом сказала, что сию минуту услышала по телефону ужасную новость: младшая дочка Берта Смита, Энн, очень тяжко больна. - Они позвонили доктору, - сказала она, - а он уехал по вызовам и теперь нипочем не успеет вовремя. Понимаешь, Реджинальд, симптомы напоминают... И она произнесла еще одно слово, какого я никогда не слышал и, наверное, больше не услышу. Я смотрел на Хита - и, клянусь, лицо у него побелело, даром что кожа была с оливковым оттенком. - Скорее! - крикнул он - и хвать меня за руку. Мы побежали - он к своей древней, видавшей виды машине, я следом. Корзинку с овощами Хит швырнул на заднее сиденье, а сам прыгнул за руль. Я уселся рядом и хотел закрыть дверцу, только она не закрывалась. Замок отщелкивался, хоть плачь, и пришлось придерживать дверцу, чтоб не гремела. Машина выскочила за ворота, словно ее кто наскипидарил, а уж шума она издавала столько, что впору оглохнуть. Как я ни тянул дверцу к себе, она упорно лязгала и крылья дребезжали, и вообще я различал все шумы, каких можно ждать от древнего драндулета, и еще какие-то совершенно непонятные. Меня опять подмывало задать соседу вопрос, теперь о том, что он собирается предпринять, но никак не удавалось найти нужные слова. А если бы и удалось, то сомневаюсь, расслышал ли бы он мой вопрос за грохотом и дребезжаньем машины. Так что оставалось лишь цепляться за сиденье, а другой рукой пытаться удержать дверцу. И признаюсь, мне вдруг стало сдаваться, что машина громыхает сильнее, чем должна бы. В точности как старый расхлябанный трактор Хита - тот тоже тарахтит сильнее, чем положено любому трактору. Ну разве может издавать столько шума машина, обладающая таким ходом? Как на тракторе, так и здесь я не ощущал никакой вибрации от мотора, и, несмотря на грохот и лязг, мчались мы дай боже. Я уже упоминал, что дороги у нас в долине - далеко не сахар, и все же ручаюсь, что временами Хит выжимал не меньше семидесяти миль в час. При такой скорости мы должны были бы, говоря по чести, вылететь в кювет на первом же крутом повороте, а машина вроде бы только приседала и крепче вжималась в дорогу, и нас ни разу даже не занесло. Мы затормозили перед домом Берта. Хит выскочил из машины и бросился бегом по дорожке, я за ним. Эми Смит вышла нам навстречу, и было заметно, что она недавно плакала, а вообще-то она сильно удивилась при виде нас. Какой-то миг мы стояли на крылечке молча, потом Хит заговорил - и странная вещь: на нем были обтрепанные джинсы и ковбойка в пятнах пота, вместо шляпы - колтун нечесаных волос, и тем не менее мне вдруг почудилось, что он одет в дорогой костюм и, приподняв шляпу, отвешивает Эми поклон. - Мне передали, - сказал он, - что ваша девочка заболела. Не могу ли я ей помочь? Уж не знаю, почудилось ли Эми то же, что и мне, только она отворила дверь и посторонилась, чтобы мы прошли. - Сюда, пожалуйста. - Благодарю вас, мадам, - ответил Хит и вошел в комнату. Я остался с Эми, она повернулась ко мне, и на глаза у нее опять набежали слезы. - Знаешь, Кэл, ей очень-очень плохо, - сказала она. Я печально кивнул. Чары рассеялись, здравый смысл начал возвращаться ко мне, и я поразился безумию фермера, возомнившего, будто он может помочь маленькой девочке, которой очень-очень плохо. И своему безумию тоже - почему я застрял на крыльце и даже не вошел в комнату вслед за ним? Но тут Хит снова вышел на порог и тихонько прикрыл за собой дверь. - Она заснула, - обратился он к Эми. - Теперь все будет в порядке. И не прибавив больше ни слова, зашагал прочь. Я поколебался, глядя на Эми и не представляя себе, что предпринять. Потом до меня дошло, что я не в силах ничего предпринять. И я решил уйти вместе с Хитом. Обратно мы ехали с умеренной скоростью, но машина все равно бренчала и громыхала, как прежде. - А бегает вполне прилично, - крикнул я, стараясь перекрыть грохот. Он слегка улыбнулся и крикнул в ответ: - Два дня вожусь - день езжу... Когда мы добрались до фермы Хита, я вылез из его машины и пересел в свою. - Погоди, ты забыл овощи, - бросил он мне вдогонку. Пришлось вернуться за овощами. - Большое спасибо. - Не за что. Тогда я поглядел ему прямо в глаза и сказал: - Знаешь, было бы очень здорово, если бы нам сейчас дождаться дождя. Для нас это было бы просто спасение. Один хороший дождь - и кукуруза уцелеет... - Заходи еще, - пригласил он. - Очень рад был потолковать с тобой. И в ту же ночь над всей долиной прошел дождь, хороший проливной дождь, и кукуруза уцелела. А маленькая Энн выздоровела. Доктор, когда он наконец доехал до фермы Берта, объявил, что кризис миновал и дело идет на поправку. Какая-то вирусная инфекция, сообщил он. Столько их теперь развелось! Не то что в старые добрые времена, когда люди еще не баловались со всякими чудотворными снадобьями и вирусы не наловчились поминутно перерождаться. Раньше врачи по крайней мере знали, от чего они лечат, а теперь сплошь и рядом - черта с два... Неизвестно, говорили ли Берт и Эми доктору про Хита, только, по-моему, вряд ли. С какой стати признаваться, что вашего ребенка вылечил сосед? Не дай бог, сыщется какой-нибудь умник, который выдвинет против Хита обвинение в незаконной медицинской практике, хотя такое обвинение всегда чертовски трудно доказать. Но разговорчики по долине поползли все равно. Мне, например, рассказывали по секрету, что Хит до того, как осесть у нас, был известнейшим врачом в Вене. Разумеется, я ни во что подобное не верю. Да, наверное, и тот, кто придумал эту версию, сам в нее не верил, но так уж у нас в провинции ведется, ничего не попишешь. На время эти россказни взбудоражили всю долину, а потом все улеглось. И само собой получилось, что Хиты стали для нас своими, словно жили рядом испокон веков. Берт взял за правило беседовать с Хитом на разные темы, а женщины принялись что ни день вызывать миссис Хит к телефону, чтобы она могла вставить словечко в круговой разговор, каким вечно заняты провода у нас в долине: чешут языки с утра до ночи, так что, если приспичило вызвать кого-нибудь по делу, сначала надо еще отогнать от аппарата этих балаболок. Осенью мы позвали Хита охотиться на енотов, а кое-кто из молодых парней стал помаленьку приударять за его дочкой. Все пошло так, как если бы Хиты и вправду были здесь старожилами. Я уже говорил - нам всегда везло на соседей. А когда все хорошо, то и время течет незаметно, и в конце концов его вообще перестаешь ощущать. Именно так и случилось у нас в долине. Год шел за годом, а мы не обращали на них внимания. На хорошее никогда не обращаешь внимания, принимаешь его как нечто само собой разумеющееся. Нужно, чтобы настали другие, скверные времена - вот тогда оглянешься и поймешь, что раньше-то все было хорошо на удивление. Но вот однажды, примерно год назад или, может, чуть больше, только-только я покончил с утренней дойкой, откуда ни возьмись у ворот - машина с нью-йоркским номером. В наших краях дальний номер встретишь нечасто, так я на первых порах подумал, что кто-то заблудился и притормозил спросить дорогу. Смотрю - на переднем сиденье мужчина и женщина, а сзади трое детишек и пес, и машина новехонькая, блестит как на картинке. Я как раз нес молоко из коровника, и, когда хозяин выбрался из-за баранки, я поставил ведра наземь и подождал, пока он подойдет. Он был моложавый, с виду интеллигентный и держал себя как полагается. Сказал, что его фамилия Рикард и что он газетчик из Нью-Йорка, что сейчас он в отпуске, а к нам в долину завернули по пути на запад с целью кое-что уточнить. Насколько мне помнится, газеты до сих пор никогда не проявляли к нам интереса. Так я ему и ответил. И еще добавил: у нас, мол, никогда и не случалось ничего такого, о чем стоило бы сообщать в газете. - Да нет, я не ищу скандалов, - заверил меня Рикард, - если вы этого испугались, то зря. Просто меня занимает статистика. Признаться, со мной частенько бывает, что я соображаю туже, чем следовало бы. Человек я по природе, пожалуй, неторопливый, но тут, едва он произнес "статистика", я сразу почувствовал, что дело табак. - Я недавно работал над статьями о положении фермеров, - пояснил Рикард, - и в поисках материала копался в правительственных статистических сводках. Ну и скучища - в жизни, кажется, так не уставал... - И что же? - спросил я, а у самого сердце оборвалось. - А то, что я узнал занятные вещи об этой вашей долине, - продолжал он. - Сначала я чуть было не проморгал самого главного. Прошел мимо цифр и, в общем-то, не понял их значения. Потом все-таки вернулся вспять, перепроверил цифры и взглянул на них новыми глазами. Никаких подробностей в сводках, разумеется, нет, просто намек на что-то непонятное. Пришлось покопаться еще и выяснить кое-какие факты. Я попробовал отшутиться, только он мне не позволил. - Начнем с погоды, - сказал он. - Вы отдаете себе отчет, что на протяжении последних десяти лет у вас стояла идеальная погода? - Да, погода была что надо, - согласился я. - А ведь раньше было не так. Я проверял. - Ваша правда, - опять согласился я. - За последнее время погода улучшилась. - И урожаи у вас десять лет подряд самые высокие во всем штате. - Высеваем кондиционные семена. Используем лучшие агротехнические приемы. Он усмехнулся. - Ну, это вы бросьте. Агротехника у вас не менялась по меньшей мере четверть века. Спору нет, тут он меня припер к стенке. - Два года назад весь штат пострадал от нашествия ратных червей, - продолжал он. - Весь штат, кроме вас. Вас и эта напасть обошла стороной. - Нам повезло. Помню, в тот год мы сами удивлялись, как нам повезло. - Я заглянул в медицинскую статистику, - не унимался он. - Та же история. Десять лет подряд. Никаких болезней - ни кори, ни ветрянки, ни воспаления легких. Вообще ничего. За десять лет один-единственный случай смерти, и то по причине весьма преклонного возраста. - Дедушка Паркс, - отозвался я. - Ему вот-вот стукнуло бы девяносто. Почтенный был старикан. - Сами видите, - сказал Рикард. Спорить не приходилось. У него в руках были точные данные. Мы не сознавали толком своей удачи, а он проследил все до истоков - и поймал нас с поличным. - Ну, и чего же вы от меня хотите? - спросил я. - Хочу, чтобы вы рассказали мне про одного из ваших соседей. - Я не сплетничаю про своих соседей. Если вас интересует кто-то из них, почему бы вам не обратиться к нему самому? - Я и собирался, да не застал его дома. На ферме, что ниже по дороге, мне сказали, будто он уехал в город. Укатил со всей семьей. - Реджинальд Хит, - сказал я. Играть дальше в молчанку было бессмысленно: Рикард и без меня был достаточно осведомлен. - Он самый. Я беседовал кое с кем в городе. И оказалось, что он ни разу не ремонтировал ни одну из своих машин: ни трактор, ни прицепные орудия, ни автомобиль. Так и пользуется ими с тех самых пор, как поселился на ферме. А ведь они и тогда были уже не новыми. - Ухаживает за ними на совесть, - ответил я. - Сам латает, сам смазывает. - Еще одно обстоятельство. С самого своего приезда сюда он не купил ни капли бензина. Все остальное я, конечно, знал и без Рикарда, хоть никогда не давал себе труда задуматься над этим. А вот про бензин даже не догадывался. Видно, я не сумел скрыть удивления, потому что приезжий усмехнулся. - Чего вы хотите? - повторил я. - Чтобы вы рассказали мне, что вам известно. - Поговорите с Хитом. Ничем не могу быть вам полезен. И в тот же миг, как я произнес эти слова, я почувствовал облегчение. Должно быть, я инстинктивно верил, что Хит выкрутится: уж он-то сообразит, как тут поступить. Но после завтрака я нипочем не мог взяться за работу. Я собирался подрезать деревья в саду - я и так откладывал это дело чуть не два года, и дольше оно терпеть не могло. А вместо подрезки я принялся размышлять о том, почему это Хит не покупает бензина, и вспомнил ту ночь, когда встретил трактор без тракториста. И еще мне вспомнилось, как необычайно ровно движутся трактор и машина Хита, невзирая на немыслимый шум, какой они издают. В общем, отложил я ножницы и припустил прямиком через поля. Я же знал, что Хит со всем семейством подался в город, - впрочем, не думаю, что сумел бы остановиться, даже будь они дома. Нет, я все равно не усидел бы на месте. Потому что наконец-то понял, что этот самый трактор не давал мне покоя целых десять лет. Пришла пора разобраться, что к чему. Трактор стоял на месте, в гараже, и я вдруг забеспокоился: а как залезть к нему в нутро? Но задача оказалась легче легкого. Я снял захваты и приподнял капот. И увидел, в сущности, то, что и ожидал увидеть, хотя, по правде сказать, не представлял толком, что именно откроется мне под капотом. Там лежал брусок блестящего металла, чем-то напоминающий, пожалуй, куб из тяжелого стекла. Брусок был не слишком велик, но выглядел массивно, и поднять его было бы, наверное, очень не просто. Видны были и отверстия от болтов, которыми прежде крепился обычный двигатель внутреннего сгорания, а чтобы установить новый движок, поперек рамы была наварена прочная металлическая полоса. Поверх блестящего куба громоздился еще какой-то аппаратик. Я не стал тратить время и разбираться, как именно он работает, однако приметил, что он соединен с выхлопной трубой; и понял, что эта штука служит для маскировки. Знаете, как на ярмарочных аттракционах переделывают электрические вагончики под древние локомотивы, чтобы они пыхтели и выбрасывали клубы пара? Вот и это устройство было того же рода. Оно выбрасывало колечки дыма и тарахтело, как положено трактору. Оставалось только диву даваться: ну, если Хит придумал движок, работающий лучше, чем двигатель внутреннего сгорания, зачем ему пускаться во все тяжкие, чтобы скрыть от людей свое изобретение? Да если бы у меня вдруг родилась такая идея, уж я бы своего не упустил! Нашел бы кого-то, кто согласился бы меня финансировать, наладил бы производство таких движков и в два счета разбогател бы до одури. Что мешало Хиту поступить точно так же? Да ничто не мешало. А вместо этого он маскирует свой трактор, чтобы тот выглядел и тарахтел как самый обыкновенный, и машину свою нарочно заставляет шуметь и греметь, чтобы никто не заприметил мотора нового типа. Только он, честно говоря, перестарался. И машина и трактор у него гремят куда больше, чем надо. И самую существенную промашку он сделал, что не покупал бензина. На месте Хита я бы непременно покупал горючее, как простые смертные, а потом сливал бы его на помойку или сжигал... Мне уже стало казаться, что Хит и вправду все время что-то скрывает, намеренно держится в тени. Словно он действительно сбежал из какой-то другой страны - или откуда-нибудь еще. Я опустил капот и застегнул захваты, а выйдя из гаража, старательно прикрыл за собой ворота. Вернувшись домой, я снова принялся за подрезку, а между делом обдумывал то, что увидел. И вдруг до меня дошло, что помаленьку я думал об этом с того самого вечера, как встретил трактор без тракториста. Правда, думал я урывками, не стараясь сосредоточиться, и потому ни до чего особенного не додумывался. А теперь додумался, и, если начистоту, мне бы обмереть от страха. Но я не обмер. Реджинальд Хит был мой сосед - и хороший сосед. Мы вместе ходили на охоту и на рыбалку и помогали друг другу в пору сенокоса и молотьбы, и мне он нравился, по крайней мере ничуть не меньше, чем многие другие. Да, конечно, он немного отличался от остальных, у него был странный трактор и странная машина, он вроде бы даже умел растягивать время - и с тех пор, как он поселился у нас в долине, нам везло на погоду и болезни обходили нас стороной. Все точно, но чего тут бояться? Если хорошенько знаешь человека, бояться нечего. Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилось, как года два-три назад я однажды заехал к Хитам летним вечером. Было жарко, и вся семья вынесла стулья на лужайку - там казалось чуть-чуть прохладнее. Мне тоже предложили стул, и мы сидели и болтали ни о чем, вернее, обо всем, что приходило в голову. Луна еще не взошла, зато звезд высыпало видимо-невидимо, и такие они были в тот вечер красивые, просто как никогда. Я показал Хиту на звезды и от нечего делать выложил ему все, что знал из астрономии. - Они так далеко, - говорил я, - так далеко, что свет от них идет до нас годами. И каждая - солнце, совсем как наше. А многие даже больше, чем наше солнце. На этом мои познания о звездах заканчивались. Хит задумчиво кивнул. - Есть одна звездочка, - сказал он, - на которую я часто поглядываю. Вон та, голубая. Ну вроде как голубая, видишь? Видишь, как она мерцает? Словно подмигивает нам с тобой. Славная звездочка, дружелюбная. Я сделал вид, будто понимаю, о какой звездочке речь, хотя на самом деле ничуть не был в этом уверен: их была на небе тьма-тьмущая и почти все мерцали. Тут мы заговорили о чем-то еще и забыли про звезды. По крайней мере я начисто забыл. После ужина ко мне заявился Берт Смит и рассказал, что Рикард наведывался к нему и задавал всякие каверзные вопросы, и к Джинго тоже наведывался, а теперь намерен встретиться с Хитом, как только тот вернется из города. Берт от всего этого слегка расстроился, и я постарался его утешить. - Горожане всегда нервничают по пустякам, - высказался я. - Не стоит беспокоиться. Сам я если и беспокоился, то не слишком - чувствовал, что Хит как-нибудь осилит такую задачу. Даже если Рикард и тиснет статейку в нью-йоркских газетах, нам от этого особой беды не будет. Енотовая долина от Нью-Йорка куда как далеко. Я, признаться, считал, что больше мы Рикарда не увидим и не услышим. Только никогда я так жестоко не ошибался. Около полуночи я проснулся оттого, что Элен трясла меня за плечо. - Там кто-то стучится. Пойди узнай, что ему надо. Пришлось натянуть штаны и надеть туфли, зажечь лампу и спуститься вниз. Пока я одевался, в дверь еще стукнули два-три раза, но, как только я зажег свет, утихомирились. Я подошел к двери и отомкнул засов. На крыльце стоял Рикард и держался он теперь отнюдь не так самоуверенно, как поутру. - Извините, что разбудил, - сказал он, - но я, кажется, заблудился. - Тут нельзя заблудиться, - отвечал я. - В долине одна-единственная дорога. Одним концом она упирается в шоссе номер шестьдесят, другим - в шоссе номер восемьдесят пять. Езжайте по дороге, и она выведет вас на то или другое шоссе. - Но я еду уже четыре часа, - сказал он, - и не могу найти ни того шоссе, ни другого! - Послушайте, - отвечал я, - все, что от вас требуется, - это ехать прямо в любую сторону. Здесь просто некуда свернуть. Четверть часа - и вы на шоссе... Я не скрывал своего раздражения - уж очень все это глупо звучало. И кроме того, я не люблю, когда меня среди ночи вытаскивают из постели. - Поверьте, я действительно заблудился, - воскликнул он с отчаянием. Пожалуй даже, он был на грани паники. - Жена перепугана до смерти, дети просто падают с ног... - Ладно, - отвечал я, - дайте только надеть рубаху и завязать шнурки. Так и быть, я провожу вас. Он сказал, что предпочитает попасть на шоссе номер шестьдесят. Я вывел свою колымагу из гаража и велел ему ехать за мной. Может, я и был раздражен, но все-таки