мальчик, - сказал он. - Эш, как я верил в тебя! Эш... Внезапно воцарившаяся тишина оборвала этот крик души. В первое мгновение он даже не понял, в чем дело. Психотрейсер замолчал. Адамс наклонился к прибору, прислушался. Нет, ошибки не было. Трейсер молчал. Молчало сердце Саттона. Сила, приводившая в действие прибор, иссякла. Адамс медленно поднялся, надел шляпу и на ватных ногах пошел к двери. Впервые в жизни Кристофер Адамс ушел домой до окончания рабочего дня. 26 Саттон на мгновение напрягся, но быстро взял себя в руки. Шутят, подумал он. Они не смогут меня убить. Им книга нужна, а покойники книг не пишут. И опять, как будто подслушав мысли Саттона, Кейз сказал: - Не рассчитывайте на наше благородство. Чем-чем, а этим мы похвастаться не можем. Верно я говорю, Прингл? - Что правда, то правда. - Нам бы, честно говоря, гораздо выгодней доставить вас к Тревору, и... - Минуточку! - вмешался Саттон. - Тревор - это уже что-то новенькое! - Ну, Тревор... - развел руками Прингл. - Тревор - шеф нашей корпорации. - Той самой корпорации, - добавил Кейз, - которая жаждет приобрести вашу книгу. - Тревор покрыл бы нас неувядаемой славой, - вздохнул Прингл, - и отвалил бы нам целое состояние, если бы удалось уговорить вас. Но, поскольку вы такой упрямый мужик, нам придется добыть себе на жизнь другим путем. - А потому, - заключил Кейз, - мы меняем диспозицию, и, повторяю, как это ни прискорбно, вынуждены отправить вас на тот свет. За вас, мертвого, нам заплатит другой - Морган. Этот спит и видит ваш скелет. Вот так-то. - Который вы ему уступите по сходной цене, - усмехнулся Саттон. - Можете в этом не сомневаться! - хихикнул Прингл. - И не продешевим, будьте уверены! Кейз подмигнул Саттону: - Надеюсь, вы не будете возражать? Саттон покачал головой. - Какое мне дело до того, что вы будете делать с моим трупом? - Стало быть, договорились? - процедил сквозь зубы Кейз и поднял пистолет. - Одну минутку, - спокойно произнес Саттон. Кейз опустил пистолет. - Ну, что еще? - недовольно произнес он. - Сигаретку хочется выкурить, не иначе, - усмехнулся Прингл. - Перед казнью всегда просят сигаретку, или винца стаканчик, а некоторым еще жареного цыпленка подавай! - Я хотел бы кое-что уточнить, - сказал Саттон. Кейз кивнул. - Надо полагать, что в ваше время моя книга уже написана? - Да, - ответил Кейз. - И, если позволите, я скажу вам свое личное мнение. Это честная и хорошая работа. - Ну, и кто же ее опубликовал-то? Ваша фирма, или какая другая? Прингл крякнул. - Да то-то и оно, что другая! Если бы ее опубликовали мы, какого бы хрена мы тут с вами возились? Саттон нахмурился. - Значит, я уже написал ее, - размышлял он вслух, - без вашей великодушной помощи и поддержки. И издал в другом месте... Следовательно, если я начну все сначала и все пойдет так, как вам надо, могут возникнуть некоторые, мягко говоря, осложнения? - Никаких, - невозмутимо ответил Кейз. - Все можно устроить и объяснить. - Но если вы меня убьете, книги не будет вообще! Это разве вас устраивает? Кейз немного смутился. - Ну, будут некоторые трудности, - ответил он. - И кое-кому придется поворочать извилинами. Но как-нибудь выкрутимся. И снова поднял руку с пистолетом. - Вы не измените вашего решения? - спросил он. Саттон отрицательно качнул головой. Не выстрелит, думал он. Пугает. Не выстрелит! Кейз нажал на спусковой крючок. Мощный удар сотряс тело Саттона и отбросил его назад с такой силой, что покачнулось привинченное к полу кресло. В голове вспыхнуло пламя. Агония схватила его в жаркие объятия и начала трясти каждый нерв, каждую косточку... Быстрая мысль судорожно пульсировала в сознании, пытаясь найти в умирающем теле хоть одну клетку, где бы она могла угнездиться: "Меняйся! Меняйся! Меняйся!" И Саттон выполнил команду. Умирая, он уже чувствовал, что началась другая жизнь. Смерть была так нежна, темна, прохладна и милосердна. Он скользнул в нее, как пловец в воду, и вода сомкнулась над ним... ...А на Земле, в кабинете Адамса, замолчал трейсер, и инспектор отправился домой раньше положенного времени впервые в жизни, чем немало удивил сотрудников... 27 Геркаймер пытался уснуть, но сон не приходил. Он лежал на спине и пытался что-нибудь вспомнить из своей жизни, но воспоминания, как и сон, не шли к нему. А к чему мне сон и воспоминания - мне, набору химикатов? Я ведь не человек, хотя такой же смышленый и ловкий, и, наверное, мог бы стать столь же гадким, какими бывают люди. Я - такой же, если бы не штамп на лбу, не рабство. И еще - у меня нет души. Хотя иногда кажется, что есть. Сначала были инструменты, потом машины - не что иное, как более сложные инструменты, впрочем, на самом деле и те, и другие - просто-напросто усовершенствованные руки человека. Затем появились роботы - машины, которые умели ходить и разговаривать, как люди. Но это, конечно, - карикатура на настоящих людей. Как бы хитро они ни были устроены, какие бы хитроумные операции ни выполняли, они - не люди. Ну, а потом... Нет, мы не роботы, думал Геркаймер. Но мы и не люди. Мы не машины, мы из плоти и крови. Мы - набор химикатов, повторяющий форму своих создателей. Так похожи на людей, но все же не люди... Но надежда есть. Если мы сможем сохранить в тайне Колыбель. Если никто из людей ее не увидит. Вот тогда настанет день, когда нас будет не различить, тогда и человек будет разговаривать с андроидом, думая, что говорит со своим приятелем... Геркаймер скрестил руки за головой. Почему же мне так горько? - спрашивал он себя. Нет, это не озлобленность. Не ревность. Это... непреодолимое чувство собственной неполноценности, знакомое тому, кто оступился и упал за метр до финиша. Он долго еще лежал и размышлял в таком же духе, глядя на черный квадрат окна, покрытый морозными узорами, прислушиваясь к нытью ветра - противного, злобного, порывы которого как ножом скребли по крыше... Сон не шел, и, в конце концов, Геркаймер встал и включил свет. Дрожа от холода, оделся и вынул из кармана книгу. Сев поближе к лампе, он перелистал страницы и нашел нужное место. Страничка была зачитана до дыр. "Ни одно существо, когда-либо появившееся на свет - как бы оно ни было рождено, создано или сделано, если оно живое, - не одиноко. Поверьте этому". Он закрыл книгу и мысленно повторил прочитанное. "...рождено, создано или сделано..." Сделано. Самое главное - это биение жизни. Я исполнил свой долг, думал он. Я сыграл свою роль. И, вроде бы, сыграл неплохо. Начиная с того момента, когда принес ему вызов на дуэль от Бентона. И продолжал играть, когда явился к нему в качестве трофея... Я делал это для него, но нет - не только для него. Для того, чтобы не расстаться с этой спасительной мыслью - "никто, в том числе и я, не одинок, никогда не одинок". Я стукнул его, ох, и здорово же я его стукнул, а он упал, тогда я взял его на руки и понес. Он обиделся на меня, но это ничего. Что это значит по сравнению с тем, что он дал мне! Громовой удар сотряс стены дома, багровая вспышка озарила комнату. Геркаймер вскочил, подбежал к окну и остолбенел: в небе пылали языки пламени, вырывающегося из сопл стартовавшего корабля. Охваченный страхом, он выбежал из комнаты и помчался к спальне Саттона. Стучать не стал. Толкнул дверь, та распахнулась со зловещим скрипом. Кровать была пуста, в комнате никого не было. 28 Саттон чувствовал, как в нем пробуждается жизнь, но никакого желания пробуждаться не испытывал - смерть была так приятна... Он нежился в ней, как в мягкой и теплой постели. А воскрешение пришло, точно звонок зловредного настырного будильника, раздавшийся в предрассветной тишине в незнакомой, полной опасностей комнате. Жизнь была страшна своей обнаженной реальностью, и одно напоминание о том, что нужно вставать и рождаться заново, - противно. Но ведь мне не привыкать, думал Саттон, не впервой. Это уже случилось однажды, тогда я пробыл в объятиях смерти гораздо дольше... Он лежал лицом вниз на чем-то плоском и твердом. Казалось, прошла уйма времени, пока он понял, что лежит именно на чем-то твердом. "Твердое, плоское и гладкое" - всего три слова, но чтобы понять, что это, нужно не только почувствовать - увидеть... Жизнь возвращалась в тело. Но он не дышал, и сердце не билось. Пол - вот на чем он лежал. Саттон пошевелил одним пальцем. Потом - другим. Открыл глаза и увидел свет. Звуки, доносившиеся до него, были голосами, они складывались в слова, словами выражались мысли... Как же трудно называть вещи своими именами, думал Саттон. - Нужно было еще попробовать, - говорил кто-то. - Уж больно мы нетерпеливы. - При чем тут нетерпение, - раздраженно отозвался тот, кого звали Кейзом. - Он был уверен, что мы с ним шутки шутим. Что бы мы ни говорили, что бы ни делали, он думал - мы валяем дурака. Поэтому, как бы мы ни лезли вон из кожи, ни черта бы у нас не вышло, старина. Другого выхода не было. - Ага, - согласился Прингл. - Как еще можно было доказать ему, что мы не шутим? - Он откашлялся. - А вообще-то жалко, - добавил Прингл минуту спустя. - Неплохой парень был. Какое-то время они молчали, а к Саттону тем временем возвращалась не только жизнь, но и силы... Скоро он почувствовал, что в состоянии встать, двигаться и дать волю охватившему его гневу. Он готов убить этих двоих!.. - Ну, а в общем и целом, все не так уж плохо, - продолжал Прингл. - Морган и его ребятки отвалят нам солидный куш! - Не в моем это вкусе, если честно, - поморщился Кейз. - Мертвец - он мертвец и есть, если его не трогать, но вот когда продашь его, становишься вроде мясника. - Вот уж что меня ни капельки не волнует, - хмыкнул Прингл. - Но что это означает для будущего? А, Кейз? Для нашего будущего? Ведь будущее сильно зависело от книги Саттона. Если бы нам удалось подправить книжку, ничего страшного не случилось бы, то есть, не должно было бы случиться по нашим-то расчетам, правда? А теперь? Саттон убит. Книги не будет. И будущее... что будет с будущим? Саттон встал на ноги. Кейз и Прингл резко обернулись. Кейз потянулся за пистолетом. - Давай, чего там, - любезно предложил Саттон. - Можешь изрешетить меня, но потом тебе и минуты не прожить. Ему хотелось ненавидеть их так, как он ненавидел Бентона в тот жуткий вечер на Земле. Но ненависть улетучилась, осталась только тяжелая, четкая уверенность, что он должен убить этих людей. Он шагнул вперед. Прингл кинулся наутек как крыса, ищущая дырку в полу. Кейз выстрелил два раза, но увидев, что Саттон, истекая кровью, продолжает надвигаться, бросил оружие и прижался к стене. Все было кончено за полминуты. 29 - Саттон направил корабль в сторону от астероида - осколка размером чуть больше самого корабля. Рука сама легла на пульт, подала вверх рычаг гравитации, и корабль рванулся в пространство. Он опустил руки, откинулся в кресле пилота. Перед ним лежал черный недружелюбный космос, испещренный точками звезд, которые, казалось, складываются в таинственные послания, написанные холодным белым светом на черном поле вечной ночи... Живой! - думал он. По крайней мере, пока. А может, и навсегда, потому что теперь меня никто не ищет. Живой, с дырой в груди. Вся рубашка в крови, кровь по ногам течет... Удобная штука, это мое тело. Тело, которое мне подарили там, в созвездии Лебедя. Могу жить, пока... пока... Пока - что? Пока не вернусь на Землю, не приду к доктору и не скажу: - В меня стреляли маленько. Будьте так добры, подлатайте, как сможете! Саттон усмехнулся. Он отчетливо представил себе, как доктор падает в обморок. Может быть ввернуться туда, в систему Лебедя? Нет, они не пустят меня. Или вернуться на Землю, как есть, и ни к какому врачу не ходить? Можно ведь добыть другую одежду, а кровь перестанет течь... когда вся вытечет. Но тогда я не смогу дышать ни они это заметят. - Джонни, - произнес Саттон, но ответа не последовало, только что-то шевельнулось в сознании, будто пес хвостом завилял, давая понять, что, мол, слышит, да сейчас слишком занят - кость больно вкусная, не оторваться! - Джонни, есть какой-нибудь выход? Должен же быть выход! Должна же быть надежда, соломинка, за которую можно ухватиться! Даже теперь он не до конца понимал, какие возможности таят в себе его тело и разум. Ненависть... Одна его ненависть способна убивать, она может, как пуля вылетать из сознания и разить людей наповал. Ведь Бентон погиб, а пуля всего-навсего угодила ему в руку... значит, он умер еще до того, как в него попала пуля. Бентон выстрелил первым и промахнулся, а живой Бентон ни за что на свете не промахнулся бы... Саттон не знал, что с помощью одного только сознания смог поднять мертвую громаду звездолета из каменной могилы и провести его через пространство длиной в одиннадцать световых лет. Но он сделал это и пронес энергию пылающих звезд до самой Земли, откуда их почти не видно. И хотя он знал, что может по своему желанию переходить от одной формы жизни к другой, он просто не представлял себе, что в то мгновение, когда его жизнь прекращалась, другая включалась автоматически. Тем не менее, произошло именно это. Кейз убил его, и он умер, а потом воскрес. В этом он был уверен. Потому что почувствовал смерть, узнал ее. Не в первый раз умирал. Саттон ощутил, что организм буквально сосет энергию звезд, как дети сосут молоко из бутылочки. Кроме того, подпитка шла тонкими струйками от атомного двигателя. - Джонни, неужели нет выхода? Тишина. Саттон поник, склонив голову на пульт управления. Организм продолжал впитывать энергию, а кровь все капала и капала на пол... Сознание его было словно затуманено, но он не прилагал никаких усилий, чтобы прояснить его; делать было нечего, думать не хотелось, и он, расслабившись, балансировал где-то на грани реальности. Саттон не представлял себе, на что он способен и как теперь обращаться с собственными возможностями. Он вспомнил, как кричал в порыве дикого восторга, падая на чужую землю, понимая, что все-таки прорвался, что ему удалось сделать то, что до сих пор не удавалось сделать ни одному землянину. ...Планета приближалась, он уже видел ее странную поверхность - змеящиеся черные и серые тени... Двадцать лет прошло, но он помнил все, как будто это случилось вчера... Тогда он потянул рычаг, но не смог сдвинуть его с места. Корабль снижался, и его охватила паника, а потом - настоящий страх. Одна мысль стучала в его воспаленном мозгу, заглушая надежды и молитвы. Его единственная мысль - он сейчас разобьется. Потом - темнота. Ни паники, ни страха - покой и забытье. Понимание того, что случилось, вернулось как озарение. Теперь он не смог бы описать это ощущение - так мало в нем было человеческого. И еще откуда-то взялись новые знания, но тогда ему показалось, что он знал это всегда, и должен навсегда сохранить. Он чувствовал, не видел - чувствовал, что лежит на земле, разбитый, утративший всякое подобие человеческого существа. Потом вспомнил Шалтая-Болтая, причем, будто сам только что сочинил этот детский стишок, или нет - знал, да забыл и вдруг вспомнил... "Шалтай-Болтай, - говорила какая-то часть сознания, но не та, что вспомнила стишок, - ничего не подскажет". И Саттон понимал, что это правильно, потому, что - как говорилось в стишке - Шалтая-Болтая так и не удалось собрать... Раздвоение, догадался он. Одна его половина отвечала на вопросы другой. Как бы вместе, но в то же время - порознь. Где проходила граница, он не понимал и не чувствовал. "Я - твоя судьба, - говорила одна половинка. - Я была с тобой с того мгновения, когда ты появился на свет, и останусь с тобой, пока ты жив. Я не слежу за тобой, не преследую тебя, но стараюсь помогать тебе, хотя ты и не подозреваешь об этом". Саттон, вернее та его маленькая часть, которая тогда была Саттоном, ответила: "Да, теперь я понимаю". И он действительно все понимал. Как будто всегда знал, и было просто удивительно, что услышал об этом только сейчас. В голове вообще все перемешалось, ведь теперь их было двое - он и его судьба. Он не мог разобрать, что именно он знает, как Саттон, а что - как судьба Саттона... Никогда не разберусь, вздохнул он. Тогда не смог, и теперь не могу: так глубоко во мне спрятаны две мои сущности: я - человек, и я - судьба, что ведет меня к высшей цели и высшей славе, когда, конечно, я позволяю ей это. Судьба не может ни заставлять, ни остановить меня, может только намекнуть, шепнуть словечко-другое. Это как бы сознание, рассудок, справедливость, что ли. Это сидит у меня в мозгу, больше ни у кого. Только у меня, у меня одного. Никто и понятия не имеет, что такое бывает; расскажи им - на смех поднимут. Но узнать об этом должны все. Как знаю я. Так или иначе, мне надо попасть в будущее и все устроить. "Я - твоя судьба", - говорила вторая половинка. "Судьба - не рок". "Судьба - не обреченность". "Судьба - путь людей, народов, миров". "Судьба - дорога, по которой ты пошел в жизни, те контуры, которые ты придал своему существованию". "Судьба - спокойный, тихий голос, что столько раз обращался к тебе на поворотах и перекрестках бытия". "Если ты меня не слышал - значит просто не прислушивался. Никакая сила не может заставить тебя услышать. Но и никто не может наказать тебя за то, что ты ничего не слышишь. Наказание ты выбираешь сам, идя наперекор судьбе". Были и другие слова, и другие мысли, и другие голоса. Саттон не мог определить, кому они принадлежат, но понимал, что они звучат за пределами той странной системы, которой в тот миг являлся он и его судьба. Вот мое тело, думал он тогда. А я - где-то в другом месте, там, где все по-другому, все не так - и слух не тот, и зрение... "Экран пропустил его!", - вот одна из перехваченных тогда мыслей. Саттон понял ее сразу, хотя вместо слова "экран" там было какое-то другое... Вторая мысль: "Экран выполнил свою задачу". И еще одна: "Какая у него сложная машина!" И такая: "Очень, очень сложный организм, и зачем только все эти сложности, когда можно напрямую брать энергию у звезд?!" Саттону хотелось крикнуть им: "Ради бога, поторопитесь, потому что мое тело - очень хрупкая вещь, и если вы помедлите, его уже нельзя будет привести в порядок!" Но он не смог вымолвить ни слова, продолжая, как во сне, внимать этому мысленному разговору. Где он? Что с ним? Саттон не понимал. Кто он? Человек? Простое тело? Личное местоимение? Он чувствовал себя невесомым, нематериальным, не пребывающем ни в каком времени. Он был каким-то вакуумом, которым управляло нечто, тоже, возможно, вакуум - другого слова Саттон не мог подобрать. Он был вне собственного тела, и он был жив. Но где и как - понять было невозможно. "Я - твоя судьба", - сказала одна половинка. "Судьба... Что такое судьба? - спросила другая. - Слово, только и всего. Идея. Абстракция. Не слишком удачное определение чего-то, что едва улавливает сознание человека, и только". "Ты не прав. Судьба реальна, хотя ты не можешь ее увидеть. Она реальна и для тебя, и для всех остальных. Для любого существа, изведавшего биение жизни. Она всегда была, и всегда будет". "Это не смерть?", - спросила половинка Саттона. "Ты - первый, кто пришел к нам, - сказала судьба. - Мы не можем позволить тебе умереть. Мы вернем тебе тело, но до той поры ты будешь жить со мной. Ты будешь частью меня. Так и должно быть, потому что раньше я была частью тебя". "Вы не хотели пропускать меня, - сказал Саттон. - Вы устроили экран, чтобы я не попал к вам". "Нам нужен был один, - сказала судьба. - Только один. Ты. Других не будет". "А экран?" "Он был запрограммирован на разум определенного типа, - ответила судьба. - Такой, какой был нам нужен". "Но вы не спасли меня от смерти!" "Ты должен был погибнуть. Если бы ты не погиб и не стал бы одним из нас, ты так бы ничего и не понял. Пока ты пребывал в теле, мы не могли приблизиться к тебе. Ты должен был умереть, чтобы освободиться, а я... я взяла тебя и сделала частью себя, чтобы ты понял все". "Но я не понимаю!", - сказал Саттон. "Поймешь, - ответила судьба. - Поймешь". И я понял, вспоминал Саттон. Он вздрогнул и мысленно преклонился перед неведомым величием судьбы... величием миллиардов и миллиардов судеб, соответствующих числу жизней в Галактике... Судьба родилась миллион лет назад, и тогда беспомощное и уязвимое существо вдруг остановилось и подняло с земли сломанную палку. Судьба пошевелилась - и существо ударило камнем о камень. Встала на ноги - и появились лук и стрелы. Пошла - и родилось колесо... Судьба шепнула что-то - и другое существо вылезло из воды на сушу. Прошли годы - его плавники превратились в ноги, а жабры - в ноздри. Настало время Галактике узнать о Судьбе. Симбиотические абстракции, паразиты... Называйте, как хотите. Это - судьбы. Если они паразиты - они полезные паразиты, готовые отдать больше, чем взяли. Для себя им нужно только ощущение жизни, чувство бытия. Ведь многие из существ, с которыми они жили, были, мягко говоря, не очень умны. Дождевые черви, к примеру. Но, благодаря судьбе, дождевой червь в один прекрасный день может стать чем-то большим, даже великим. И мельчайшие микробы могут подняться на один уровень с человеком. Потому что любое существо, которое двигалось и жило, быстро или медленно, в каком угодно мире, жило не само по себе. Всегда вдвоем. Тварь и его личная, собственная судьба. Иногда судьба останавливала и страховала, а иногда - нет. Но там, где была судьба - была надежда. Судьба и была надеждой. Везде и всюду. Никто не одинок. Ни ползающие, ни прыгающие, ни плавающие, ни летающие, ни роющиеся в земле... ...Планета, закрытая для всех, кроме одного, и, после того, как этот, единственный, прибыл, закрывшаяся навсегда! Один-единственный человек должен поведать Галактике все, когда Галактика будет к этому готова. Один-единственный должен рассказать всем о Судьбе и о Надежде. И они выбрали меня, думал Эшер Саттон. И - да поможет мне Бог! Господи, помоги мне! Лучше бы это был не я, а кто-нибудь другой. Лучше бы они ждали миллион лет! Они слишком многого хотят. Слишком многого требуют от такого хрупкого существа, как человек! Разве под силу ему нести груз Откровения, поднять ношу Знания?! Но Судьба выбрала меня! Удача, или случай, или просто слепое везение - это Судьба. Судьба выбрала меня. У нее не было имени. Я назвал ее Джонни, это смешно, и судьба моя имеет полное право надо мной посмеиваться. Сколько я прожил с Джонни, моей неотъемлемой частью, моей искоркой (люди называют ее жизнью, но они ничего в этом не смыслят), пока не вернулся в свое тело и не понял, что оно стало другим, стало лучше? Над ним поколдовало много разных судеб, и они, видимо, сочли мой организм не слишком хорошо устроенным. Они не только починили его, но и усовершенствовали. Они здорово повозились - в теле появилось множество всякой всячины, которой у меня раньше не было. Я, пожалуй, и сейчас не знаю всего, что мне тогда презентовали, и не узнаю, пока не придет пора воспользоваться тем или иным подарком. А кое о чем, так и не узнаю никогда. Итак, я снова вернулся в свое тело, но судьба не оставила меня. ...Симбиоз, думал Саттон, симбиоз на много, много порядков выше, чем симбиоз гриба и вереска, простейшего и водоросли... Духовный симбиоз. Я - хозяин, Джонни - мой гость, и мы вместе, потому что понимаем и любим друг друга. Джонни дает мне уверенность в себе, освещает мои дни и часы, я даю Джонни ощущение жизни, которого он был лишен в своем одиночестве. - Джонни, - снова окликнул Саттон и снова не получил ответа. Он испугался. Джонни должен быть здесь. Судьба должна быть рядом! Если только... если только... Мысль пробиралась тягуче и мерзко... Если только я не умер совсем. Если все, что происходит сейчас, не сон, если я действительно находился на призрачной грани между жизнью и смертью. Голос Джонни был тих и очень, очень далек: - Эш! - Да, Джонни! - встрепенулся Саттон. - Двигатели, Эш. Иди к двигателям. Саттон выбрался из кресла пилота. Ноги подкашивались. Он плохо видел... Очертания предметов расплывались. Ноги словно налились свинцом. Он споткнулся и упал. Шок, подумал он. Смертельный шок. От кровопотери, от сознании того, что я прострелен насквозь... Но ведь какая-то сила воскресила меня, ее хватило на то, чтобы убить двоих... Месть?.. Но эта сила ушла, и теперь его могли поднять на ноги только разум и воля. Он поднялся на четвереньки и пополз. Остановился, отдохнул... прополз еще несколько футов... Голова кружилась. По полу протянулся кроваво-слизистый след. Саттон нащупал порог двери моторного отсека, дотянулся до ручки, со всей мочи дернул ее вниз, но пальцы только скользнули по гладкому металлу, и он рухнул на пол. Долго-долго лежал он, не шевелясь, потом попытался еще раз, и ручка поддалась, он опять упал, но уже на пороге распахнутой двери... Казалось, прошла вечностью когда, наконец, он с большим трудом встал на четвереньки и пополз вперед, медленно-медленно, дюйм за дюймом... 30 Когда Саттон очнулся, кругом была темнота. Темнота и неизвестность. Неизвестность и... удивление. Он лежал на гладкой и твердой поверхности, над головой нависал металлический козырек, рядом что-то ревело и ворчало, одной рукой Саттон обнимал эту ворчащую штуку. Он понял, что так и спал, обняв ее, прижавшись к ней, как ребенок прижимается к любимому плюшевому мишке. Сколько прошло времени? Где он находится? Опять воскрес? Глаза постепенно привыкали к темноте, и он различил на полу темную дорожку, протянувшуюся через порог в соседнее помещение. Он лежал и думал о том, кто бы это мог так наследить и куда этот кто-то подевался. Может быть, думал он, этот кто-то все еще здесь, и опасен. Но довольно скоро он понял, что никого нет, он - один; ощутил вибрацию двигателя... Ага! Вот он и назвал эту штуку своим именем! Теперь понятно, что это такое. Название пришло чуть раньше, чем понимание, что было несколько странно. Итак, рядом с ним двигатель, он лежит на полу, а над головой потолок, стало быть - крыша. Тесновато, подумал он. Двигатели... Дверь, ведущая... Куда? Корабль! Вот что это. Он на корабле. Так. Ну, а этот кровавый след на полу? Сначала он решил, что какое-то немыслимое существо здесь проползло, оставив за собой след собственной слизи, но потом вспомнил... Это он сам полз, полз к двигателям. Саттон лежал неподвижно, вспоминал, и ему стало интересно проверить, на самом ли деле он жив. Он поднял руку, прикоснулся к груди. Рубашка продырявлена, обожжена, ткань рассыпалась под пальцами, но грудная клетка была цела, кожа гладкая. Никаких тебе дыр. Значит, это возможно, подумал он. Все подтвердилось - мой организм впитывает энергию звезд. Получив первый импульс от астероида, он восстановился, а сил набрался от двигателя. Двигатель был ближе, чем звезды, поэтому Джонни и подсказал, что нужно идти к нему. Я приполз сюда, этот жуткий мертвенный след - мой. Спал, обнявшись с реактором. И мое удивительное тело - этот удивительный потребитель энергии - зарядилось от него, от раскаленных камер реактора. Я снова цел и невредим. У меня опять есть тело, в нем течет кровь, я могу дышать. Могу вернуться на Землю. Он поспешил прочь из машинного отделения. Призрачный свет далеких звезд озарял кабину, рассеиваясь по стенам, как алмазная пыль. На полу распростерлись два тела - одно посередине кабины, другое в углу. Какое-то мгновение Саттон соображал, откуда они здесь. Его человеческая сущность содрогнулась при виде черных безжизненных тел, но другая половина - холодное, жесткое ядро - бесстрастно взирала на чужую смерть. Он тихо подошел, опустился на колени. Вроде Кейз, подумал он. Кейз был высокий и худой. Переворачивать труп и разглядывать лицо не хотелось. Саттон обыскал убитого. Вещей в карманах было немного, и он быстро нашел, что искал. Не поднимаясь с колен, он открыл книгу на титульной странице. Все то же самое, только внизу тоненькая строчка: Исправленное издание Вот оно что. Вот что означает слово, которое он никак не мог понять: ревизионисты. Перед ним лежала его книга, его исправленная книга, и те, кто издал ее, назывались ревизионистами. А другие? Саттон размышлял, перебирая названия. Как могли называться другие? Фундаменталисты? Ортодоксы? Неважно. Дальше шли две чистые страницы, и начинался текст. "Мы не одиноки. Никто и никогда не одинок. С тех самых времен, когда на самой первой в Галактике планете появились первые признаки жизни, но не было ни единого существа, которое бы летало, ходило, ползало или прыгало по тропе жизни в одиночку..." Внизу страницы была сноска: "Это - первое из многих утверждений, которое, будучи неверно интерпретированным, вызвало у многих читателей веру в то, что все формы жизни, независимо от степени их разумности и моральной направленности, наделены судьбой. Но все объясняет первая строка. В ней Саттон пользуется местоимением "мы", а любой лингвист, даже студент, понимает, что так можно сказать только о своей нации, о своем роде, о себе подобных. Если бы Саттон имел в виду все формы жизни, он бы так и написал: "все формы жизни". Но, использовав личное местоимение "мы", он тем самым обозначил свою принадлежность к роду человеческому, и только к человеческому. Он, видимо, ошибочно полагал (и это было весьма широко распространенным заблуждением в его дни), что Земля была первой планетой в Галактике, на которой зародилась жизнь. Нет сомнений в том, что Откровение, которое Саттон получил в виде своего величайшего открытия - Судьбы, позднее частично было извращено. Тщательные исследования однозначно установили, какие отрывки оригинальны, а какие - нет. Искаженные места в книге отмечены и прокомментированы соответствующим образом." Саттон быстро перелистал книгу. Больше половины текста было снабжено пространным комментарием. На некоторых страницах так вообще - всего-навсего две-три строчки текста, а остальное место занимали пространные сноски. Он захлопнул книгу и до боли в руках сжал ее. Господи! Не человеческая жизнь, нет, не только... Все формы жизни, конечно... Все живое! Все перевернули. Переврали, стервецы! Начинать войну, чтобы переписать книгу! Чтобы все переиначить по-своему. Они строили планы, дрались и убивали, чтобы великий покров Судьбы простерся исключительно над человечеством, чтобы эта раса, самых жестоких хищников, каких когда либо порождала природа, присвоила себе то, что принадлежало не только ей одной, а каждому живому существу... Я должен хоть попытаться навести порядок. Этому надо положить конец. Надо что-то такое придумать, чтобы мои слова остались там, где я их поставил, чтобы любой, кто прочтет, все понял, понял как надо. Господи, ведь это так просто! У всякой твари есть своя судьба, не только у человека. Судьбы!.. Судьбы ждут, и, как только родится новая жизнь, одна из них устремляется к ней, чтобы остаться с ней до конца. Я не знаю ни как, ни почему это происходит. Я не знаю, действительно ли мой Джонни рядом со мной, или он разговаривает со мной оттуда, из системы Лебедя. Но он - со мной. И я знаю, он со мной останется. Но, черт, все равно ревизионисты переврут мои слова, дискредитируют меня, изменят всю книгу, выкопают из прошлого какие-нибудь скандальные подробности о нашем семействе, раздуют их и опорочат мое имя. Кто-то из них уже поговорил с Джоном Генри Саттоном, и старик, наверняка, выболтал ему много всякого, что им могло пригодиться. Он же пишет в письме, что в каждой семье не без урода, и это, естественно, так. И поскольку он был старым добродушным болтуном, то и выболтал там все про этих самых уродов. Однако его россказни в будущее не попали, не принесли никакой пользы. Что-то случилось, и пришелец не смог вернуться в свое время. Ведь это именно он заявился на ферму с перевязанной головой. Что-то там случилось. Саттон медленно поднялся. Что-то там случилось... И я догадываюсь, что. В месте под названием Висконсин, шесть тысяч лет назад... Твердой походкой он направился к креслу пилота. В Висконсин. 31 Кристофер Адамс вошел в кабинет, повесил на вешалку пальто и шляпу. Он подошел к письменному столу и, опускаясь в кресло, вдруг замер и прислушался. Психотрейсер работал! "Трик-трак, - бормотал трейсер. - Трик-трак, трик-трак, клик..." Адамс, так и не успев сесть, выпрямился, подошел к вешалке, одел пальто и шляпу. Выходя, он сильно хлопнул дверью. Этого за ним раньше тоже не водилось. 32 Саттон плыл к берегу, рассекая воду сильными, размашистыми гребками. Вода была теплая. Она что-то шептала ему низким, влажным голосом. Она мне что-то хочет сказать. Уже много веков напролет она пытается что-то сказать людям. Могучий язык, на котором вода говорит с сушей, на котором разговаривают между собой волны... Всегда, во все времена вода старалась что-то поведать людям. И действительно, некоторые сумели почерпнуть кое-какие истины, сидя на берегу. Но никому и никогда не посчастливилось понять язык воды. Так же, усмехнулся Саттон, как и тот язык, на котором я делал свои наброски, который забыт еще на заре становления Галактики. Да и я толком его не знаю, вздохнул Саттон. Не знаю, откуда, когда и как он появился. Я спрашивал, но мне не сказали: Джонни как-то пытался объяснится но и ничего не понял, просто человек не в состоянии этого понять. Я знаю символы, знаю, что они обозначают, но как звучат сами слова? Может быть мой язык и не способен выговорить эти звуки. Мне кажется, что так говорит река... А может быть, на нем объяснялась какая-то цивилизация, прекратившая свое существование миллион лет назад. Над рекой сгустился ночной мрак, но луна еще не взошла. Звездный свет отражался в воде алмазными бликами, а на берегу виднелись неровные ряды светящихся окон. Записки у Геркаймера, думал Саттон. Надеюсь, у него хватит ума сохранить их. Они понадобятся позднее, не сейчас. Но нужно будет увидится с Геркаймером, хотя за ним наверняка следят - впрочем, как и за мной - по трейсеру. Но, если действовать быстро, можно успеть... Ноги коснулись каменистого дна и вскоре он вышел на отлогий берег. Ночной воздух был прохладен, гораздо холоднее воды. Конечно, Геркаймер - один из тех, кто вернулся, чтобы присмотреть за мной, пока я буду писать книгу, чтобы мне никто не помешал. Геркаймер и Ева. Но из них двоих Саттон больше доверял Геркаймеру. Андроид умрет за то, что написано в этой книге. Андроид, собака, лошадь и муравей... Но ни собака, ни муравей, ни лошадь, ни пчела ничего не узнают, потому что не умеют читать. Он нашел лужайку, сел и снял мокрую одежку. Выжал и одел снова. Затем направился к дороге. Никому не придет в голову искать корабль на дне реки. По крайней мере, сразу. А ему и нужно-то всего несколько часов, чтобы навести необходимые справки. Но нельзя терять ни минуты. Необходимо как можно скорее добыть информацию. Если Адамс нацелил на него трейсер, а Адамс наверняка это сделал, они уже знают, что он вернулся на Землю. Он шел и думал. Все-таки как Адамс мог пронюхать о его возвращении, почему расставил капканы? Что он откопал, зачем, в конце концов отдал приказ убить Саттона? Кто-то ему сообщил... и у этого "кто-то" были достаточно веские доводы. Адамс никогда и никому не верил на слово. Единственным, кто был способен предоставить ему достоверную информацию, мог быть посланец из будущего. Скорее всего, один из тех, которые хотят, чтобы книга вообще не была написана, чтобы знания, содержащиеся в ней, исчезли навсегда. И самое простое - прикончить того, кто собирается писать эту книгу. Да, проще некуда. Но есть одно маленькое "но". Если он успеет написать книгу, если она начнет распространяться по Галактике... В противном случае из будущего окажется вырванным огромный пласт. Этого не должно произойти, убеждал себя Саттон, быстро шагая по влажной траве. Нет, Эшер Саттон не может, не должен умереть, не написав книгу. Как бы то ни было, книга появится, иначе будущее переполнится ложью. Саттон встряхнулся. Эти логические хитросплетения замучили его. Да и понятно - в истории еще никто и никогда не стоял перед подобной проблемой. Варианты будущего?.. Может быть, но не очень-то верится. Варианты будущего - фантазия, жонглирование понятиями для доказательства своей правоты, словесная эквилибристика. Он пересек шоссе и пошел по тропинке к дому на холме. В болотце у реки завели разговор лягушки, вдали одиноко крякнула дикая утка. На холмах начались переговоры козодоев. В воздухе стоял густой запах свежескошенной травы, смешивающийся с речной прохладой. Тропинка привела его к изгороди. Саттон отворил калитку и прошел через двор. - Добрый вечер, сэр, - донесся до Саттона приятный мужской голос. Саттон огляделся. Человек сидел в кресле и покуривал трубку. - Мне очень неудобно беспокоить вас, но нельзя ли мне воспользоваться вашим видеофоном? - Конечно, Эш, - ответил Адамс. - Конечно. Сколько угодно. Саттон резко остановился. Адамс! Это же надо было - столько домов на берегу, а он напоролся именно на дом Адамса! Адамс усмехнулся: - Судьба работает против вас, Эш. Саттон подошел поближе, отыскал плетеный стул и уселся рядом с Адамсом. А что еще было делать?! - А у вас красиво. - Да, очень, - согласился Адамс. Он выбил трубку, и убрал ее в карман. - Значит, вы опять умерли? - спросил он. - Меня убили, - ответил Саттон. - Но я, как видите, жив. - Кто-нибудь из моих парней? - поинтересовался Адамс. - Они за вами охотятся. - Нет, я их не знаю, - ответил Саттон. - Из шайки Моргана. Адамс покачал головой. - Нет, даже не слышал о таком. - Может быть, он вам не представился, - сказал Саттон. - Ведь, скорее всего, это он сообщил вам, что я возвращаюсь. - Хм, было такое... - ответил Адамс. - Тот человек был из будущего. Вы ему чем-то здорово насолили, Эш. - Мне нужно сделать один запрос по видеофону, - попросил Саттон. - Пожалуйста. - Мне нужен час. - Часа не обещаю. - Ну, хоть полчаса. Я думаю, что успею. Полчаса, после того, как позвоню. - И полчаса не обещаю. - Вы ведь никогда не рискуете, Адамс? - Никогда, - ответил Адамс. - А я рискую, - сказал Саттон и встал. - Где у вас видеофон? Я рискну за вас. - Сядьте, Эш, - произнес Адамс почти умоляюще. - Сядьте и объясните мни одну вещь. Саттон садиться не стал. - Если бы вы могли дать мне слово, - сказал Адамс, - что вся эта штука с судьбой не повредит человечеству. Если бы вы могли уверить меня в том, что это не будет на пользу нашим врагам... - У человека нет никаких врагов, - ответил Эшер, - кроме тех, которых он сам себе создал. - Галактика ждет не дождется, когда мы сдохнем, - возразил Адамс. - Спит и видит первые признаки агонии... - Это все потому, что мы сами научили их этому. Они видели, как мы используем их слабости, чтобы выбить у них почву из-под ног. - Ну, а эта затея с судьбой - что она