нисону незнакомы. Тот кубоид, по которому Теннисон определил ширину, был ярко-розовым, уравнения на нем - зеленые, а сзади него стоял еще один, пепельно-серый в рыжих крапинках. Уравнения на нем были лимонно-желтые, а графики - сиреневые. Этот кубоид выглядел забавно, казался "веселее" остальных. Пока Теннисон приближался к кубоидам, с их стороны никакой реакции не последовало, они оставались неподвижными. Только сейчас Теннисон обнаружил, что в этом мире совершенно нет звуков. Это был мир безмолвия. "Так вот почему я здесь не в своей тарелке, - понял Теннисон. - Ведь я так привык к тому, что меня всю жизнь сопровождают звуки - хоть какие-нибудь. Даже когда лежишь в блаженной тишине, нет-нет да и раздастся какой-нибудь звук - то скрипнет рассохшаяся половица, то легкий ветерок пошевелит листву за окном, то муха зажужжит от обиды, ударившись в оконное стекло..." Здесь же не было ничего, полное беззвучие. Он отважился еще ближе подойти к бордовому кубоиду. Было интересно идти, не производя никаких звуков. Подойдя к кубоиду вплотную, Теннисон, сам толком не понимая, что делает, вытянул руку и коснулся поверхности кубоида указательным пальцем - осторожно, готовый в любое мгновение отдернуть руку, словно кубоид мог оказаться горячим или был способен укусить за палец. Ничего не произошло. На ощупь кубоид оказался гладким, не теплым и не холодным. Осмелев, Теннисон коснулся его всей ладонью. Ладонь плотно прижалась к кубоиду, и Теннисон с удивлением ощутил, что он прогнулся под рукой. Казалось, что он положил руку на желе или холодец. На поверхности кубоида произошло какое-то движение, и Теннисон в испуге отпрянул. Он увидел, как задвигались уравнения, зашевелились графики - сначала медленно, лениво, потом все быстрее и быстрее. Вскоре за мельканием уравнений и графиков уже невозможно было уследить: они растворялись, исчезали, вливались одно в другое, возникали новые комбинации значков и тут же исчезали, следом возникали следующие, совсем другие. "Он, этот не знаю кто, говорит со мной, - понял Теннисон. - Да, пытается говорить, хочет перебросить мостик через пропасть, разделяющую нас!" Теннисон как зачарованный смотрел на кубоид, пытаясь уловить смысл причудливой пляски значков и их комбинаций. Временами ему казалось - вот он, смысл, я все понял, но стоило уравнению немного измениться - и только что обретенное понимание рассеивалось, пропадало, словно его и не было, будто он что-то написал мелом на доске, а кто-то безжалостно стер написанное. Не отрывая взгляда от обращенной к нему поверхности бордового кубоида, краем глаза он заметил сбоку какое-то движение и резко отступил в сторону. Но бежать оказалось некуда и спрятаться негде. К нему приближались другие кубоиды. Они постепенно смыкались в плотное кольцо, отрезая Теннисону пути к отступлению. На поверхностях кубоидов, обращенных к Теннисону, двигались, прыгали, перемещались графики и уравнения. Зрелище было не для слабонервных: не было слышно ни единого звука, а Теннисону казалось, что они хором кричат на него. Подходили все новые и новые кубоиды, и некоторые из них, желая получше разглядеть пришельца, взбирались сверху на своих собратьев. Вновь прибывшие лезли еще выше - казалось, какой-то невидимый каменщик-великан громоздил стену из неподъемных блоков и окружал ею Теннисона. Кольцо смыкалось все плотнее, и у Теннисона закружилась голова от непрерывной смены цветов и пляски значков в графиках и уравнениях. Теперь ему казалось, что они уже не с ним разговаривают, а собрались на какое-то сверхважное совещание и решают срочный вопрос. Уравнения усложнялись немыслимо, графики извивались, вертелись, перекручивались. Кубоиды стояли вокруг Теннисона плотной, нерушимой стеной, и вдруг неожиданно стена рухнула прямо на Теннисона! Он в страхе закричал - но пока она падала, страх сменился удивлением, казалось, он погружается в бездну. Теннисон не ушибся, не поранился. Целый и невредимый, он стоял в куче упавших кубоидов. В какой-то момент он испугался, что может утонуть в них, что его засосет, затянет, разотрет в порошок, что ему не хватит воздуха. Он живо представил, как его рот и горло заполнит липкое, вязкое желе, как оно попадет ему в легкие... Но ничего не произошло. Он погрузился в непонятное пространство, но никакого неудобства не ощутил. Он попытался вынырнуть, чтобы вдохнуть, но вскоре понял, что не утонет и воздух ему не нужен. Кубоиды поддерживали его со всех сторон, и ему нечего было бояться. Они не говорили ему этого, но он почему-то это знал. Наверное, эта мысль каким-то непостижимым образом вошла в него. Кубоиды двигались вокруг, некоторые проходили сквозь него, оставаясь внутри него на некоторое время. Ему стало казаться, что он сам стал кубоидом. Он чувствовал, как внутри него циркулируют графики и уравнения, как они обнимают его, проплывая рядом. Некоторые из них соединились вместе и построили для него странный, немыслимой конструкции... дом! Теннисон скользнул в свой дом, не понимая, что он, но совершенно удовлетворенный своим новым состоянием. Глава 35. Компания Слушателей собралась за кофе. - Что слышно про Мэри? - спросила Энн Гатри. - Да ничего, - ответил Джеймс Генри. - Либо никто не знает, либо знают, да не говорят. - И никто ее не навещал? - спросила Энн. - Я заходил к ней, - сообщил Герб Квинн. - Меня впустили на минутку. Но она спала. - Наверное, ее пичкают успокоительными, - высказала предположение Жанет Смит. - Не исключено, - кивнул Герб. - Сестра меня быстренько выпроводила. Похоже, они посетителей не жалуют. - Честное слово, - покачала головой Энн, - я бы была намного спокойнее, если бы тут был старый док. Этот новенький... не знаю, что и сказать. - Ты про Теннисона? - А про кого же? - Ты не права, - сказал Джеймс Генри. - Он - парень что надо. Я с ним разговаривал несколько недель назад. Мне он понравился. - Но ты же не знаешь, что он за врач. - Что верно, то верно. Я к нему не обращался. - А я у него была, - сообщила Мардж Стриттер. - У меня недавно горло разболелось, и он меня быстро вылечил. Очень симпатичный человек, вежливый, обходительный. А старый док временами бывал грубоват. - Это точно, - согласился Герб. - Помню, он меня крыл на чем свет стоит за то, что я якобы не следил за своим здоровьем. - Не по душе мне слухи, которые распускают о Мэри, - покачала головой Энн. - А кто от них в восторге? - хмыкнул Герб. - С другой стороны - когда в Ватикане не ходили хоть какие-нибудь слухи? Лично я предпочитаю ничему не верить. - А я думаю, что все-таки что-то стряслось, - сказала Жанет. - Нет дыма без огня. Не зря же ей так плохо. Наверное, она испытала что-то вроде шока. Это ведь так бывает со всеми нами время от времени. - Да, но до сих пор мы выкарабкивались, - возразил Герб. - Денек-другой, и все в норме. - Мэри стареет, - покачала головой Энн. - Может быть, ей уже не стоит работать. Пора на покой. Клоны ее подрастают и смогут заменить ее. - Не нравится мне эта идея с клонированием, - пробурчала Мардж. - Нет, я знаю, что смысл в ней глубокий и вся Галактика широко применяет клонирование. Но все-таки есть в этом что-то ущербное, а может, даже греховное. Думаю, каждый, кто занимается клонированием, может вбить себе в голову, что он - Господь всемогущий. А это опасно и противоестественно. - Но в этом нет ничего нового, - пожал плечами Джеймс. - Творцами себя мнили многие на протяжении всей истории самых разных цивилизаций - не только человеческой. Взять хотя бы ту цивилизацию, в которую как-то раз попал Эрни. Ну, вы помните, несколько лет назад? - Ага, - кивнул Герб. - Те самые, что создают новые миры и населяют их кем попало по своему разумению... - Точно, - подтвердил Джеймс. - Хотя... им не откажешь в логике. Ведь не скажешь, что они брали кучку палочек, посыпали ее пылью и произносили над ней заклинания. У них все досконально продумано. При создании планеты учитываются все факторы. Никаких глупостей. Все части пригнаны одна к другой, как в головоломке. Столь же продуманно решается и вопрос с заселением созданных планет - порой, конечно, существа, которых они внедряют в новые миры, совершенно немыслимы, но сработаны на совесть. - Ну да, - кивнул Герб. - Все правильно. А что потом? Каждый из созданных миров становится живой лабораторией с экстремальными, стрессовыми условиями, и население подвергается разнообразным испытаниям, принуждено сталкиваться с ситуациями, от решения которых зависит их жизнь. Вы представляете себе: разумные существа выступают в роли подопытных животных. Конечно, таким образом создатели миров получают массу информации, до тонкости изучают всякие социальные проблемы, но это, безусловно, жестоко по отношению к населению планет. И бесцельно, на мой взгляд. - А может быть, какая-то цель в этом есть, - предположила Жанет. - Пойми, я вовсе не оправдываю подобную практику, но цель у них наверняка есть. Может быть, не такая, какую бы мы одобрили, но... - Я ничего об этом не знаю, - сказала Энн. - Но склонна сомневаться. Обязательно должна существовать какая-то универсальная, вселенская этика. Во всем пространстве и времени должны существовать вещи безусловно хорошие и безусловно дурные. И мы никак не можем простить и оправдать жестокую цивилизацию, совершающую дурные поступки, на том основании, что она дурна и порочна, а потому другой способ поведения ей неведом. - Такой спор, - махнул рукой Джеймс, - можно продолжать вечно. - А Эрни удалось определить координаты этих создателей планет? - Думаю, нет, - сказал Герб. - Он возвращался туда несколько раз. У него даже появился интерес к ситуациям, создаваемым в тех мирах, которые эта цивилизация пекла, как блины. Но в конце концов интерес пропал, и он решил больше туда не возвращаться. - Пожалуй, он был прав, - задумчиво проговорил Джеймс. - И ему повезло, что он сумел вовремя выбраться оттуда. Порой просто ничего нельзя поделать с собой - начинает тянуть туда. Мэри же вот потянуло обратно в Рай. - А я вот о чем думаю, - проговорила Мардж. - Помните, несколько лет назад Бетси напоролась на выживший из ума старый компьютер? Где-то в одной из шаровидных туманностей, как раз за границей Галактики. Этот компьютер до сих пор правит целой армадой фантастической техники, созданной с совершенно непостижимой, загадочной целью. Состояние дел там, похоже, в полном развале - техника постепенно выходит из строя из-за отсутствия должного ухода. Чем должны заниматься все эти машины, Бетси выяснить не удалось. Вся планета была похожа на свалку ржавой рухляди. Скорее всего, когда-то там существовала разумная биологическая жизнь, но она ли создала всю эту технику, Бетси выяснить не удалось. Органической жизни там на сегодняшний день либо совсем не сохранилось, либо те ее представители, что ухитрились выжить, скрываются. - Бетси продолжает работать над этим, - уточнила Энн. - Да, скорее всего, какое-то время она еще будет этим заниматься, - согласишься Герб. - Ватикан проявляет особый интерес к этому компьютеру-маразматику. Им, наверное, хочется выяснить, как он сошел с ума. Прямо никто ничего не говорит, но, я думаю, в Ватикане опасаются, как бы чего-нибудь в этом роде не стряслось с Его Святейшеством. - Но Папа не такой уж старый, - возразила Мардж. - И вряд ли у кого-то есть основания подозревать его в старческом слабоумии. - О да, - улыбнулся Джеймс. - Он у нас еще хоть куда, мальчишка, можно сказать. Но время идет. Пройдет, скажем, миллион лет... Ватикан может смотреть на миллион лет вперед. - Нисколько в этом не сомневаюсь, - кивнул Герб. - Роботы - самые упрямые создания на свете. Вот уж кто не отступится от задуманного ни за какие коврижки. А уж ватиканские роботы всех упрямцев переупрямят. А уж через миллион лет... Вся Галактика будет у них в руках, это я вам точно говорю. Глава 36. Джилл решила, что пора, наконец, навестить Мэри. Она пришла в клинику и разыскала палату, где лежала Мэри. В дверях ее встретила сестра. - Вы можете побыть у нее буквально несколько минут, - предупредила она Джилл. - Не разговаривайте с ней, прошу вас. Джилл сделала несколько шагов, но остановилась, не спуская глаз с мертвенно бледной женщины на кровати. Тело с трудом угадывалось по простыней, до того Мэри исхудала. Седые волосы разметались по подушке. Руки были сложены на груди поверх простыни, скрюченные пальцы сплелись так, что казалось, никогда не расцепятся. Тонкие, сухие губы были плотно сжаты. Скулы и подбородок, обтянутые тонкой, как пергамент, желтоватой кожей, резко выступали на изможденном, изборожденном морщинами лице. "Живые мощи, - подумала Джилл. - Мумия, настоящая мумия! Точь-в-точь, как тот средневековый отшельник, который умудрился довести себя до такого состояния изнурительным постом. Да-да, я видела такой рисунок в одной древней книге. И эту несчастные собираются провозгласить святой!" Глаза Мэри медленно приоткрылись - словно это стоило ей величайшего усилия. Голова ее была повернута так, что казалось, она смотрит на Джилл. Губы вяло зашевелились, и хриплый шепот разорвал могильную тишину палаты. - Кто ты?- спросила Мэри. Невольно понизив голос, Джилл прошептала: - Я - Джилл. Вот пришла навестить вас. Губы Мэри скривились в усмешке. - Не-е-т. Ты не Джилл... Про Джилл я слыхала... но никогда ее не видела... А тебя я видела... где-то я тебя видела... Джилл медленно покачала головой, пытаясь успокоить больную. - Я узнаю тебя, - упрямо шептала Мэри. - Давным-давно мы с тобой разговаривали, а вот где - не помню... Сестра подошла к Джилл и хотела ей что-то сказать, но в этот момент Мэри снова заговорила. - Подойди поближе... - попросила она. - Подойди, дай мне разглядеть тебя... Я сегодня плохо вижу. Наклонись... я разгляжу тебя... Джилл послушно подошла к кровати и наклонилась к больной. Руки Мэри с трудом разъединились. Мэри подняла руку и коснулась щеки Джилл. - Да-да, - проговорила она, слабо улыбнувшись, - я тебя знаю. Рука ее тут же упала на простыню, веки сомкнулись. Сестра потянула Джилл за рукав. - Мисс, уходите, - потребовала она. - Вам надо уйти. - Сама знаю, что надо, - отрезала Джилл и, вырвав руку, повернулась и вышла из палаты, Выйдя из клиники, она глубоко, всей грудью вдохнула. Ей казалось, что она вышла из тюрьмы на волю. "Там, в палате, смерть, - сказала она себе. - Смерть и... что-то еще..." Солнце клонилось к западу, посылая планете последнее закатное тепло, ласковое, баюкающее. Сейчас, только сейчас, впервые за все время, что она прожила на Харизме, Джилл вдруг заметила красоту окружающего мира. Этот мир перестал быть для нее чужим, странным местом, где стояла непостижимая громада Ватикана, он стал родным и близким - здесь она жила, здесь ей было хорошо. Ватикан был частью этого мира, он пустил корни в его землю и теперь рос здесь, как растут деревья и трава. К востоку и югу простирались сады и огород! - пасторальный, идиллический оазис, окружавший здания Ватикана и поселка и роднивший Ватикан с планетой. На западе высились горы - скопление причудливых теней, театр, в котором никогда не прекращалось представление. Горы, в которые Джейсон влюбился с первого взгляда. А она тогда пожимала плечами и удивлялась - что он в них такого нашел? Горы как горы. "Как я ошибалась, - думала Джилл, щурясь от лучей заходящего солнца. - Горы - друзья, по крайней мере, могут быть друзьями". Красота гор входила в нее день за днем, и теперь она смотрела на них с радостью и восторгом, покоренная их величием. Глядя на них, она осознавала, что найдена некая точка опоры, нечто незыблемое и вечное. Посмотришь - горы на месте, значит - стоит жить. "Просто до сих пор, - поняла она, - у меня не было времени остановиться и посмотреть на горы. Я была не права, а Джейсон - прав". И как только она произнесла мысленно имя Теннисона, она поняла, что хочет видеть его. Раз его не было в клинике, то, скорее всего, он пошел к себе. Хотя - как знать, может быть, по обыкновению отправился на большую прогулку - не исключено, пошел навестить Декера. Когда она постучала в дверь Теннисона, ей никто не ответил. "Наверное, лег вздремнуть", - решила Джилл. Она толкнула дверь, - дверь отворилась. На Харизме никто не запирал дверей - в замках нужды не было. В гостиной было пусто. На кухне никто не гремел посудой - значит, не было и Губерта, На каменной плите играли блики заходящего солнца. - Джейсон! - негромко позвала Джилл. Она сама не знала, отчего ей вздумалось говорить так тихо. Наверное, потому, что в комнате было так тихо. Она увидела в зеркале над камином свое отражение - одинокую фигурку посреди пустой комнаты и бледное лицо с уродливым красным пятном. - Джейсон! - повторила она громче. Не получив ответа, Джилл вошла и приоткрытую дверь спальни. Кровать была убрана, покрыта разноцветным пледом. Дверь ванной была открыта - значит, Джейсона точно не было дома. Немного расстроившись и глядя в пол, Джилл распихнула дверь из спальни в гостиную и, к своему удивлению, увидела Джейсона, стоявшего к ней спиной. Джилл обошла его сзади... Лицо его было непривычно суровым, словно окаменевшим. Казалось, он не видит ничего вокруг. "Откуда он взялся? - подумала Джилл. - Как я могла его не заметить? Дверь не скрипела, да и в спальне я не так долго пробыла, чтобы он успел войти!" - Джейсон! - воскликнула она. - Что с тобой? Он поднял голову и посмотрел на нее, не узнавая. Джилл подошла к нему совсем близко, заглянула в глаза, обняла за плечи, тряхнула... - Джейсон, да что с тобой?! Его взгляд, по-прежнему устремленный куда-то сквозь нее, немного прояснился. - Джилл, - проговорил он срывающимся голосом, как будто и впрямь только что заметил ее. - Джилл... Я был далеко... - проговорил он, нежно обнимая ее. - Ясно. И где же ты был? - Не здесь... В другом месте. - Джейсон, не надо! В каком другом месте? Что ты говоришь? - Я был... в математическом мире. - В том, который ты видел во сне? Опять страшный сон? - Да, но... теперь это был не сон. Я там был наяву. Ходил по поверхности, и... Мы были там с Шептуном. - Шептун? Это то маленькое облачно алмазной пыли, о котором ты мне рассказывал? - Мы там были как единое целое, - не ответив на вопрос, сказал Теннисон. - Вместе. - Ну-ка, давай садись в кресло, - приказала Джилл. - Выпить хочешь? - Нет, не нужно ничего, - покачал головой Теннисон. - Только не уходи никуда, побудь со мной. Он поднял руку и нежно погладил Джилл по щеке - той, которую безжалостно изуродовало красное пятно. Он привык делать это - казалось, он показывал ей, что любит, несмотря на физический недостаток. Поначалу она отстранялась, будто эта ласка напоминала ей о существовании пятна. А он, с тех пор как они встретились, ни разу, ни единым словом не обмолвился, что помнит о проклятом пятне. А она, думая об этом, понимала, что именно поэтому так любит его - единственного мужчину, который сумел полюбить ее, преодолев отвращение, - нет, не преодолев, а просто не испытывая ничего похожего на отвращение, - он действительно не замечал страшного пятна, забыл о нем. И она больше не противилась его ласке и нежности, воспринимая их, как милосердие. Теплая ладонь скользила по щеке Джилл. В зеркале над камином Джилл видела свое отражение, она видела, как движется рука Джейсона, поглаживая ее щеку, и любовь была в этом движении... И вдруг, когда рука Джейсона еще не успела оторваться от ее лица, Джилл задохнулась от изумления, "Нет-нет! - мысленно проговорила она. - Этого не может быть! Это воображение, просто такое мгновение, когда вдруг кажется, что мечта сбывается! Ничего я не вижу, все это мне только кажется. Пройдет секунда-другая, и чары рассеются, и все станет как было..." Она стояла, не шевелясь, а секунды шли и шли... Джилл закрыла глаза и снова открыла, а мечта сбывалась и сбывалась... - Д-джейсон... - запинаясь, выговорила Джилл. Он молчал. - Джейсон! - крикнула Джилл, не помня себя от счастья. Щека была гладкая. Опухоль исчезла!!! Глава 37. Место, где можно было заночевать, Декер отыскал задолго до заката. У подножия холма бил родник, давая начало небольшому ручейку, который, весело щебеча, сбегал в долину. Густые заросли невысоких кустов тянулись к северу от ручья, обещая защиту от ночного ветра - по ночам со стороны заснеженных горных вершин всегда дул холодный ветер. На самом берегу ручья лежало поваленное дерево, упираясь одним концом в кучу валунов. Значит, и дров для костра хватит. Декер принялся за работу. Нарубил сучьев, развел костер, приготовил дров на ночь и укрыл их от ночной росы. Наполнил кофейник родниковой водой и подвесил над костром, потом достал из рюкзака две рыбины. Он их поймал раньше, по пути, вычистил и завернул в сырые листья. Теперь он достал сковороду и положил на нее рыбу. Ружье он поставил поблизости - прислонил к большому валуну, чтобы на всякий случай было под рукой. Сделал он это чисто автоматически - ему крайне редко доводилось пользоваться ружьем во время вылазок в горы, но природная осторожность заставляла его все время думать о том, что оно, неровен час, может пригодиться. Шептуна с ним на этот раз не было, да и быть не могло. Ведь он не знал, что Декер собирается в горы. Да, по сути дела, он и не собирался - просто взял и пошел. Он сам не знал зачем. В этом не было никакой необходимости. Все вышло само собой. Делать по дому было нечего, сад и огород вскопаны, дров на зиму заготовлено с избытком. Готовясь к вылазке, он не задавал себе никаких вопросов. Решил, что поищет по пути камней - вдруг повезет. Подумал - а что если сходить в Ватикан и узнать, не свободен ли Теннисон - может быть, захочет к нему присоединиться, но потом махнул рукой, решив, что время для Теннисона вряд ли подходящее. Как штатный врач Ватикана, он, наверное, не спускает глаз с Мэри. "Как-нибудь в другой раз", - решил Декер. Не то чтобы ему хотелось идти одному. Теннисон ему нравился - это был первый человек за долгие годы, который ему по-настоящему понравился. "Чем-то он похож на меня, - думал Декер. - Не болтает попусту, лишних вопросов не задает, а если и задает, то такие, на которые нетрудно ответить. Ему не откажешь в воспитании и дипломатичности. И еще - он не врет и говорит искренне и просто о самых трудных вещах. Вот заговорил же он первый о Шептуне - тема нелегкая, что тут говорить, но он все рассказал прямо, с подкупающей честностью, так что мы оба не почувствовали ни неловкости, ни смущения". Склонившись над костром и переворачивая поджарившуюся с одного бока рыбу, Декер вдруг почувствовал, что ему хочется, чтобы Шептун сейчас был рядом. Если бы Шептун знал, что Декер идет в горы, он, наверное, увязался бы за ним. Шептуну нравились их совместные вылазки. Побеседовать им всегда было о чем, а уж про камни и говорить нечего - Шептун просто обожал поиски камней, прямо впадал в спортивный азарт. Но никогда не хвастался, если находил камень, мимо которого Декер прошел, не заметив. Когда Теннисон рассказал ему о своей встрече с Шептуном, Декер сразу понял, что теперь они будут видеться реже, чем раньше. В этом был свой плюс - порой, когда Шептун уж очень надоедал, Декеру хотелось побыть одному. Но он был уверен, что старая дружба не кончится, ведь они с Шептуном так долго были вместе, вряд ли он бросит его насовсем. Просто сейчас Шептун увлечен Теннисоном и мечтает с его помощью осуществить какие-то свои давние замыслы. Осуществит и вернется, Декер не сомневался. Может быть, даже очень скоро вернется. Придет, увидит, что Декера нет дома, и по следам приплетется сюда. Кофейник зашипел, забулькал, и Декер протянул руку, чтобы снять его с рогульки над костром. Но вдруг кофейник взорвался у него в руках! Кипящий кофе забрызгал лицо и грудь, а сама посудина отлетела в сторону, движимая невидимой силой. Не обращая внимания на ожоги, Декер бросился за ружьем, и не успел он его схватить, как прогремел другой выстрел - со стороны холма, выше того места, где Декер устроил привал. Не выпуская из рук ружья, Декер упал на землю за валком, с трудом удерживаясь, чтобы не выглянуть. Стреляли явно из-за груды камней на полпути к вершине холма, но, казалось, там никого не было. - Поторопился, ублюдок, - сказал Декер вслух. - Нет бы поближе подобраться, тогда выстрел бы удался наверняка. Нервничает он, что ли? Простреленный кофейник валялся в добрых десяти футах от костра. Рыба на сковороде аппетитно потрескивала. "Проваляюсь тут, так она, чего доброго, сгорит, - огорченно подумал Декер. - Вот незадача! Просто слюнки текут, как рыбы хочется!" И кому вздумалось стрелять в него? Кто мог хотеть его смерти? Он был уверен: целились именно в него - не в кофейник же, в конце концов. Нет, хотели именно убить, а не напугать. Осторожно выглянув из-за камня, он обшарил взглядом склон холма, готовый уловить самое легкое движение. "Эх, будь со мной Шептун, - думал он, - не случилось бы беды. Он бы давным-давно учуял того, кто крался следом". Значит, этот кто-то знал, что Шептуна с ним нет? "Чушь, - решил Декер. - Откуда кто-то может знать, со мной Шептун или нет?" На Харизме ни одна душа не знает про Шептуна. Сам он никогда о нем никому не рассказывал, а уж видеть Шептуна, насколько он знал, тем более никто не мог. Единственный, кто знал о нем, бы Теннисон. "Мог Теннисон проболтаться Экайеру? - гадал Декер. - Маловероятно. Они приятели, это верно, но Джейсон не станет рассказывать ему о Шептуне. Разве что Джилл мог рассказать, от нее у него тайн нет. Да что толку гадать на кофейной гуще из простреленного кофейника? - попытался Декер пошутить сам с собой. - Совершенно бессмысленное занятие". Был бы Шептун рядом или нет, раз о его существовании никто не догадывался, не мог его видеть, значит, никому не было известно, он рядом с Декером или нет. Следовательно, за Декером мог охотиться кто угодно. Значит, этому охотничку просто повезло, и он застал Декера врасплох, когда Шептуна рядом не было, вот и все. Не Теннисон же, в конце концов, был там, на холме. Никаких причин убивать его у Теннисона не было. Да если бы и были - все равно это не в его стиле. Винтовка... Да, несколько винтовок на Харизме имелось. Совсем немного - по пальцам пересчитать можно. Время от времени, крайне редко, кто-нибудь отправлялся в лес в поисках дичи. Но то были малокалиберки, а тот, кто находился на холме, палил в Декера из крупнокалиберного ружья. Декер призадумался - кому могло взбрести в голову прикончить его? Но, поскольку он никого не припомнил, как ни старался, пришлось отбросить эту мысль. Ни у кого не могло быть веских причин, чтобы решиться на такое. Да, кое-кто мог быть на него обижен - может, он кому и брякнул что-то невежливое или даже оскорбительное, но не настолько же! Однако кто-то же хотел убить его и сейчас сидел в засаде, ожидая, когда он покажется из-за камня, чтобы послать еще одну пулю - на сей раз наверняка. Выстрел не заставил себя ждать. Осколки гранита брызнули в стороны, несколько острых кусочков камня больно впились Декеру в щеку и шею. Пуля, по всей вероятности, угодила в валун. "Вот ты где, - догадался Декер, успев заметить крошечную вспышку от лучей закатного солнца. - Что же это там сверкнуло?" - силился понять Декер, но не мог. Он аккуратно пристроил ружье на краю камня, навел на замеченную точку, прицелился поточнее, поймал точку на "мушку". Было тихо. Ничего не происходило. Никто не шевелился. Убийца ждал. Декер пристально смотрел туда, где заметил вспышку... Ага, вот показалось плечо, а вот, похоже, и голова... Декер долго прицеливался. Плечо и голова наполовину в тени, плохо видно... Он вздохнул, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок... Глава 38. Теннисон проснулся незадолго до рассвета. Джилл крепко спала рядом, дышала ровно и безмятежно. Теннисон осторожно, чтобы не разбудить ее, поднял свою подушку, прислонил к спинке кровати и сел, прижавшись к ней спиной. Было тихо и спокойно. Призрачный, бледный предрассветный сумрак проникал в окна гостиной, а в спальне было совсем темно - ставни были плотно закрыты. На кухне что-то бормотал, разговаривая сам с собой, холодильник. Теннисон украдкой взглянул на Джилл - хотел убедиться, по-прежнему ли на ее щеке нет пятна, но она лежала на левом боку. К тому же было так темно, что он все равно ничего не разглядел бы, как бы Джилл ни лежала. Прошло время, а сомнения не оставляли его. Ведь багровое пятно действительно исчезло. Но Теннисон никак не мог поверить в это. "Нет-нет, это, безусловно, лишь временное явление, и опухоль скоро снова появится на прежнем месте", - повторял он мысленно. Он поднял правую руку, поднес поближе к глазам, повернул вправо, влево. В темноте он с трудом различал ее очертания. Рука как рука. Никаких изменений. Все как обычно, и в темноте не светилась. И все-таки ее прикосновение... Ночь была теплая, но Теннисон поежился от озноба. Опустил руку, закрыл глаза и попытался припомнить, как все было, постарался мысленно раздвинуть складки занавеса, отделявшего его от математического мира... Кубоиды окружали его со всех сторон, вертелись безумной каруселью, неуемным вихрем, пробегали сквозь него, а некоторые оставались внутри него. Было мгновение, когда ему показалось, что он сам превратился в такой же кубоид - не то сжался, не то вырос... Он пытался припомнить, каким он стал, но не мог, потому что и тогда не мог этого понять и представить. Нет, конечно, если он и стал каким-то графиком, то не таким чудовищно сложным, какие плавали вокруг и сквозь него в океане зыбкого желе. Наверное, он мог стать только самым простым уравнением - элементарной расшифровкой, подтверждением самого себя. Когда кубоиды выстроили для него дом, он скользнул туда и свернулся там калачиком, не понимая, где находится и что с ним, но ему было хорошо и удобно. Мысли его были просты и ясны, что, вероятно, соответствовало простоте того уравнения, которым он был. "Может быть, - думал он, - кубоиды выстроили для меня дом, чтобы защитить от сложности графиков и уравнений, мечущихся за его пределами?" И вдруг, совершенно неожиданно, математический мир исчез, и он очутился в своей гостиной, у камина. Он снова был самим собой, но не совсем таким, как раньше, потому что вынес что-то из математического мира, какую-то новую способность, иное качество, которого у него до сих пор не было. А теперь он получил подтверждение наличия этой новой способности. "Может быть, еще что-то проявится? - мучился он в поисках ответа. - Кто я теперь? Что я такое?" Тот же вопрос он задавал себе тогда, когда находился в доме, выстроенном для него кубоидами. "Я - человек? - спрашивал он себя. - Я еще человек? Боже, сколько чужеродного проникло в меня, и могу ли я после этого оставаться человеком? Может быть, - думал он, - обитатели математического мира каким-то образом поняли, что я врач, целитель, и решили меня немного... переделать? Переделать с одной-единственной целью - чтобы я стал более хорошим целителем? С одной ли? Или они вмешались в другие аспекты моего существа?" Эти мысли заставляли его бояться, и чем больше он думал, тем больше боялся. Он перешел границу, которую переходить не следовало. Он не имел права туда идти - и вышел не таким, каким пришел. Он изменился, а ему не хотелось перемен. Люди вообще не любят перемен, а перемены в себе самом - просто кошмар! Но, с другой стороны, чего бояться? Ведь те перемены, что произошли в нем; как бы ни были они малы или, наоборот - значительны, дали ему возможность преподнести такой прекрасный подарок Джилл, пусть даже он сделал это непроизвольно, бессознательно. Такого подарка ей не сделал бы никто. А раз дело в этом, то бояться нечего. В конце концов, самое главное - Джилл. Пускай в будущем ему придется пострадать, поплатиться за то, что произошло, он не пожалеет. Любая цена, которую ему пришлось бы заплатить, ничто по сравнению с тем, что ему удалось сделать. Он получил свою награду сполна в то мгновение, когда коснулся щеки Джилл. Эти мысли успокоили Теннисона. Он спокойно лежал, и ему не хотелось шевелиться - он просто тихо лежал и смотрел перед собой. Светало. Теннисон размышлял, как ему удалось проникнуть в математический мир наяву. Было ясно, что он туда не попал бы, если бы Шептун не помог. А вот чтобы понять, как это удалось Шептуну, нужно его как следует расспросить. Осторожно повернув голову, он оглядел спальню в поисках какого-нибудь признака, знака, указывающего, что Шептун здесь, рядом. Никаких следов - ни искорки, ни свечения. Он подумал, что, может быть, Шептун до сих пор находится внутри его сознания, но скоро понял, что и там его нет. Это было немного непривычно - за время пребывания в математическом мире он успел привыкнуть к тому, что Шептун где-то внутри него. Теннисон был готов снова задремать, но что-то помешало ему. Сначала он не понял, в чем дело, но потом расслышал тихий стук в дверь. Он вскочил, сел на край кровати и стал искать ногами шлепанцы. Джилл заворочалась и что-то вопросительно пробормотала. - Все в порядке, - успокоил ее Теннисон. - Лежи, спи. Пойду посмотрю, кого там принесло. Шлепанцы он так и не нашел и отправился из спальни в гостиную босиком. Прикрыв за собой дверь спальни, он снова услышал робкий стук. Не включая свет, Теннисон пробрался к входной двери на ощупь, обходя стулья и столы. В первое мгновение, открыв дверь, он не сообразил, кто стоит на пороге. Протер глаза и узнал Экайера. - Джейсон, тысяча извинений. Я понимаю, в такую рань... - Да ничего, все нормально, я уже не спал. Проходи, Пол. - У тебя найдется что-нибудь выпить? Немного бренди, если есть. - Конечно, - кивнул Теннисон. - Садись к огню. Сейчас дровишек подброшу. Он закрыл дверь и внимательно взглянул на Экайера. На том были брюки и куртка. - Рано встал, - спросил он, - или не ложился? - Не ложился, - мотнул головой Экайер, добрался до кушетки у камина и прилег на нее. Джейсон разыскал бренди, налил полный стакан и подал Экайеру. - Да, вид у тебя неважный, - отметил он. - Можно себе представить, - кивнул Экайер, сделав большой глоток. - Всю ночь на ногах. Понимаешь, случилась совершенно невероятная вещь. Такого никогда не было. То есть на моей памяти не случалось. Теннисон подбросил в камин крупное полено, поворошил кочергой угли, дождался, когда полено разгорелось и вернулся к кушетке. Сел рядом с Экайером, положил босые ноги на кофейный столик. Ноги постепенно согрелись. Экайер отхлебнул бренди и спросил: - Не составишь мне компанию, а? - Рановато вроде, - покачал головой Теннисон. - Ну, ладно, а я выпью, поскольку еще не ложился. И глотнул еще. - Значит, ты явился, чтобы рассказать мне о чем-то. Если так, то чего же тянешь? Передумал, что ли? - Нет, никак не могу начать. Прости, но это очень больно и горько... Теннисон молчал. Экайер мрачно прихлебывал бренди. - Дело было так, - наконец сказал Экайер. - Я все оттягивал с просмотром второго "райского" кристалла. Это тебе известно. Ты сам меня за это ругал. Джейсон, скажи, ты первый кристалл смотрел? - Нет, - покачал головой Теннисон. - Все время ощущал какое-то внутреннее сопротивление. Может, побаивался. Как только задумывался об этом, тут же ощущал какую-то странную неловкость. Я знаю, надо было посмотреть. Может быть, я бы увидел и понял что-то такое, что помогло бы мне лучше лечить Мэри. - Вот-вот, - сказал Экайер, подняв вверх указательный палец. - Оно самое. А у меня такая же петрушка была со вторым кристаллом. Все откладывал на потом, выдумывал причины для проволочки. Может быть, тоже побаивался того, что могу увидеть, как и ты. Не знаю. Пытался анализировать свои чувства, чуть не спятил. Наконец вчера вечером я решил побороть свою слабость... - Посмотрел, значит? - Нет, Джейсон, не посмотрел. - Почему же нет, черт бы тебя побрал? Испугался в последний момент? - Нет. Просто его не было. - Чего не было-то? Момента? - Нет. Кристалла не было. - Что ты хочешь этим сказать? - То, что сказал. Нет его. Там, где он хранился, его нет. То есть нет там, куда мы его положили - я и старина Эзра. Ну, ты же знаешь Эзру, депозитора? - Знаю. - Так вот, Эзра все делает чрезвычайно педантично. У него во всем полнейший порядок. Ничего не упускает, ни единой мелочи. Я с ним столько лет проработал и доверяю ему больше, чем самому себе. Теннисон молча слушал. - Когда поступает новый кристалл, - продолжал Экайер, - я передаю его Эзре, и он кладет его в сейф. После того как я просмотрю кристалл, он может быть передан в Ватикан, а когда нам его возвращают, он помещается в одну из ячеек депозитория. Чаще всего кристалл не передается в Ватикан немедленно, а порой не передается вовсе, если мы решаем, что он не представляет особого интереса. В этом случае он тоже помещается в ячейку. У Эзры на этот счет своя система. Уж не знаю, как он ориентируется в огромной массе кристаллов, но стоит попросить его найти тот или другой, и он тут же находит, не сверяясь ни с какими каталогами. Может, у него память такая блестящая - не знаю. Насколько мне известно, никакой особой системы учета у него нет. И в этом, согласись, есть преимущества по части секретности. Теннисон понимающе кивнул. - Стало быть, Эзра единственный, кто знает все досконально. - Вот именно. Мне известно расположение нескольких кристаллов, которые я могу отыскать без помощи Эзры, но их немного. - Но, если я правильно понял, до тех пор пока ты не просмотришь кристалл, он находится в сейфе. "Райский" кубик был помещен в сейф, а теперь его там нет - ты это хочешь сказать? - Да, Джейсон, именно это я и хочу сказать. Эзра открыл сейф, а кристалла там не оказалось. Были три других, которые я не успел просмотреть, а "райского" и след простыл. - Может быть, перепутали маркировку? - Да нет, что ты. Я, правда, тоже сразу так подумал и поэтому тут же осмотрел все три кристалла. "Райского" среди них не было. Всякая дребедень, только что поступившие материалы последних наблюдений. - Пол, кто еще мог открыть сейф? - Никто. То есть никто, кроме меня и Эзры. - Ясно. Значит, это Эзра. - Не верю, - тряхнул головой Экайер. - Хранилище - вся жизнь Эзры. Смысл его существования - Поисковая Программа. Без нее он - ничто. Ноль без палочки. Говорю же тебе, я верю ему больше, чем себе. Он в Программе работает дольше меня. Когда я приступил к работе, он уже много лет трудился. - Ну, а если кто-то из Ватикана... - Ни малейшей возможности. Даже Папа не мог бы. Эзра предан Программе, а не Ватикану. - Ну, а вдруг кто-то узнал комбинацию на замке? Такое вероятно? - Маловероятно, но в принципе... - Так. Кристалл мог быть помещен в другое место? - Нет. Эзра убрал его в сейф. Это было у меня на глазах. Я стоял рядом и видел. Он положил кристалл в сейф и запер дверцу. - Ну, и что ты думаешь? - Боже, Джейсон, я не знаю! Кто-то украл кристалл! - Потому что не хочет, чтобы его смотрели? - Думаю, дело именно в этом. Ватикан сейчас раздирают канонические споры. Те, кто хочет канонизировать Мэри... - ...хотели бы заодно покончить и с Программой, - закончил его мысль Теннисон. - И дискредитировать тебя. - Я не могу быть уверен полностью, но... если это так, то они не у