очень давно, когда мы только прибыли сюда, мы порой видели их издалека. Они никогда не приближались. Да, только издалека мы их видели, и, честно говоря, не пытались рассмотреть поближе. Мы им никогда не докучали, а они не мешали нам. Потом о них стали рассказывать чудовищные вещи, но это потом... - Насколько я знаю, они убили молодого врача - моего предшественника, и еще двоих людей, которые были с ним. - Да, это правда, но эти глупцы отправились охотиться на них. На глухоманов нельзя охотиться! Нужно совсем голову потерять, чтобы решиться на такое! Первый и единственный раз глухоманы проявили жестокость. - Ну что ж, - пожал плечами Теннисон. - Значит, можно предположить, что у того, что пришел сейчас, ничего дурного на уме нет. - Да, думаю, он ничего дурного сделать не хочет, - кивнул кардинал. - Но люди боятся, и их можно понять, - ведь они наслушались страшных историй о глухоманах. Вот и бегут. Да, это можно понять. - Ваше Преосвященство, я намерен выйти к нему, - заявил Теннисон. - Вы пойдете со мной или нет? - Думаете, стоит выйти? - Да, думаю. Просто выйти и узнать, чего ему надо. - Пожалуй, вы правы. Пойдемте. Но нас, предупреждаю, будет только двое - вы и я. - Отлично. Вполне достаточно. А как мы будем с ним разговаривать? На каком языке? - Древние легенды утверждают, что общаться с глухоманами можно. - Ну и замечательно. Вперед! Теннисон пошел впереди, Феодосий - за ним, а охранник и монах следовали на почтительном расстоянии сзади. Пока они одолевали бесчисленные коридоры, ведущие к выходу из подземелий Ватикана, Теннисон мучительно старался припомнить все, что до сих пор слышал о глухоманах. Получалось до обидного мало. Глухоманы жили здесь, на Харизме, до того, как сюда прибыли роботы. Между роботами и глухоманами происходили лишь эпизодические, случайные контакты. За годы сформировалось убеждение в том, что глухоманы - кровожадные каннибалы. Эти истории рассказывали друг другу поздно вечером в уголках у каминов. Но была ли у этих басен реальная основа - этого Теннисон не знал. Да, за все время, пока он жил здесь, кроме случая с убийством молодого врача, никаких особых разговоров о глухоманах он не слышал. Они вышли наверх. Неподалеку справа высилось величественное здание базилики, а перед ним тянулась широкая линия мощеной эспланады, спускавшейся с востока. На эспланаде не было ни души - все разбежались - и роботы, и люди. Но с крыш зданий по обе стороны от эспланады свешивались головы любопытных - все-таки хотелось поглядеть, что происходит. В Ватикане царила мертвая тишина, лишь где-то вдалеке слышались крики. Внизу, в самом конце эспланады, была видна громадная фигура. На расстоянии она казалась меньше, но Теннисон прикинул в уме ее размеры и поежился. Глухоман был, что называется, великаном. Теннисон устремился бегом вниз по лестнице к дорожке, что вела к эспланаде. Кардинал с трудом поспевал за ним, а монах и охранник безнадежно отстали. На возвышении около базилики Теннисон и кардинал остановились и решили ждать глухомана тут. - Доктор... он вертится! - прошептал кардинал. Так оно и было. Глухоман представлял собой гигантскую черную сферу, приподнятую над поверхностью земли футов на двадцать. Сфера двигалась вперед, одновременно вращаясь вокруг своей оси. На черной, почти безукоризненно гладкой поверхности сферы были видны какие-то более светлые отметины. - Странно... - растерянно проговорил кардинал. - Очень, очень странно... Доктор, вам доводилось видеть что-либо подобное? - Нет, не доводилось, - ответил Теннисон. - А что же вы так удивились? Вы же говорили, что видели глухомана издали? - Не я лично. Кое-кто из наших. Мне говорили, что они круглые... но вы же знаете, что верить рассказам... Нет, я сам никогда ни одного не видел. Глухоман остановился у подножия холма, на котором высилась базилика. Вращение прекратилось, и он опустился на мостовую. Светлые пятна на поверхности сферы оказались небольшими выростами. "Наверное, рецепторы, - решил Теннисон. - Зрение, слух, обоняние, мало ли что еще..." Кардинал молчал, выпрямившись во весь рост, как солдат в строю. Из правого бока глухомана появилось нечто вроде конечности. Она росла, удлинялась... Наконец конечность погрузилась в некое углубление на поверхности сферы и что-то вынула оттуда. Вытянувшись еще дальше, она опустила то, что вынула, на мостовую. Это было... человеческое тело! Осторожно, почти бережно, глухоман уложил тело лицом вверх. - О Боже! - в ужасе вскричал Теннисон. - Это... Декер!!! Он бросился вниз, но на пути остановился. "Рука" глухомана снова нырнула в "карман" и вытащила оттуда один за другим несколько предметов: ружье, свернутый спальный мешок, рюкзак, походный топорик и искореженный кофейник. Затем из левого бока глухомана выросла вторая "рука" и нырнула в другой "карман". Оттуда она вытащила другое тело и опустила на мостовую рядом с телом Декера. Это был робот с оторванной головой. Рядом с ним на мостовую легло еще одно ружье. "Пальцы" глухомана осторожно сложили части погибшего робота и положили рядом с ним винтовку. "Руки" глухомана втянулись внутрь, и он снова превратятся в идеальную сферу. Раздался странный, глуховатый, низкий звук, похожий на рокот громадного барабана. Казалось, сам воздух вокруг задрожал, завибрировал. Постепенно на фоне гудения стали слышны слова - произнесенные на человеческом языке. Они звучали медленно и торжественно. - Мы - хранители, - говорил глухоман. - Мы бережем эту планету. Мы не позволяем, чтобы здесь происходили убийства. Убивать, когда нет еды, дабы сохранить жизнь в теле - можно. Для некоторых это необходимо, чтобы сберечь жизнь. Но убийств по другой причине не должно быть никогда. Гудение прекратилось. Несколько мгновений было тихо. Затем снова раздался гул, и послышались слова: - Мы жили с вами в мире. И хотим жить в мире. Не позволяйте такому случиться вновь. - Но, сэр! - плохо понимая, как следует обращаться к глухоману, прокричал Теннисон; собственный голос ему самому показался тонким и слабым. - Не так давно вы сами убили троих людей! На фоне гудения раздались слова: - Они пришли охотиться на нас. Они имели намерение убить нас. Это непозволительно. Никто не имеет права нас убивать. Мы убили, чтобы спасти себя. Мы убили, потому что не хотели, чтобы эти люди ходили по нашей планете. Гудение утихло, и глухоман снова завертелся и стал постепенно удаляться по эспланаде. Теннисон сбежал вниз и упал на колени рядом с телом Декера. Он надеялся, что тот еще жив! Теннисон припал ухом в его груди. Увы, Декер был мертв, мертв уже несколько часов. Теннисон беспомощно обернулся. Кардинал медленно спускался с холма. Позади него кто-то бежал. Когда бежавший обогнал кардинала, Теннисон узнал Экайера. - Джилл вернулась! - крикнул он, задыхаясь от быстрого бега. Добежав до Теннисона, Экайер остановился и перевел дух. - Она была в математическом мире с Шептуном. Она сказала... Тут его взгляд упал на мостовую, и он в ужасе умолк. - Что... тут произошло?! - Декор убит. Глухоман принес его домой. - Значит, это правда, что глухоманы убивают?! Экайер сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели. - А я не верил! - Нет, Пол, - покачал головой Джейсон. - Глухоман тут ни при чем. Посмотри, кого он еще принес. Экайер склонился над изуродованным роботом. - Д-джейсон, - проговорил он сдавленным шепотом, - знаешь, кто это? - Нет, - пожал плечами Джейсон. - Какой-то робот. - Это наш милый Губерт, - сказал Экайер. - Тот самый, что варил такой прекрасный кофе... Глава 43. - Лично мне картина происшедшего ясна, - сказал Теннисон. - Декер был ранен в грудь. Одно легкое задето. Видимо, он быстро умер. Но, прежде чем умереть, он успел ответить Губерту метким выстрелом, Пуля снесла роботу полголовы. Мозг - всмятку: кучка спутанных проводов. Он ненадолго пережил Декера. - А я вот чего никак не пойму, - нахмурился Экайер. - Как вышло, что они оба оказались в такой глуши и принялись палить друг в друга. И потом - Губерт! Губерт, трусишка и подхалим! Не скажу, чтобы он был таким уж образцовым слугой, но все-таки старался как мог. Пожалуй, я его даже по-своему любил. Он мне служил много лет. А Декер? Что Губерту до Декера? Мне кажется, он его и не видел ни разу в жизни. Нет, то есть за глаза-то он его знал. На Харизме все знают, кто такой Декер. - А винтовка? - спросил Теннисон. - Как попала к Губерту винтовка, вот вопрос. Ведь это та самая, которую взял с собой прежний доктор, когда отправился охотиться на глухоманов. - Ну, вот это как раз объяснить несложно. Наверное, винтовку подобрали роботы, когда выносили из леса тела убитых. Валялась где-нибудь. Роботам она была совершенно ни к чему. Они оружием не пользуются. - Один, как видишь, воспользовался, - с горечью проговорил Теннисон. - Какой позор! Декер был прекрасным человеком. Мне он с первой встречи понравился. Он был мне другом. И единственным поводом отправить его на тот свет было то, что он знал, где Рай, я в этом не сомневаюсь. - Тут я с тобой согласен, - кивнул Экайер. - Но только никак в голове не укладывается, что у Губерта могло быть что-то общее с богословами. Я, правда, с ним об этом не беседовал никогда, поэтому мне трудно судить, что он по этому поводу думал. Но он был не такой робот, чтобы... - Он мог слышать наши разговоры, - предположила Джилл. - Вечно он торчал на кухне и, по-моему, подслушивал. Он запросто мог услышать, как мы говорили о Декере, о том, что, вероятно, Декер знает, где находится Рай. - Верно, - согласился Экайер. - Он был очень любопытен и любил посплетничать. Весь Ватикан - огромная фабрика сплетен. Но за все те годы, что он был моим слугой, Джейсон, клянусь тебе, большого вреда от него не было, пока я не отправил его к тебе. - Ошибся, как видишь, - сказала Джилл. - Он оказался далеко не так безобиден. - Давай попробуем взглянуть на происшедшее по-другому, - предложил Теннисон. - Оба "райских" кристалла исчезли - похищены, скорее всего. Декер убит. Когда мы обыскивали его хижину, мы имели возможность убедиться - того, что мы ищем, там нет. Не исключено, что кто-то, может быть, Губерт, обыскал хижину до нашего прихода и либо нашел то, что искал, либо не нашел. Если не нашел, то мог, как и мы, подумать, что Декер спрятал "черный ящик" где-то еще. Если так, то никаких шансов разыскать его не осталось. Если "ящик" найден, следовательно, он сломан и выброшен, а если не найден, возможности найти его практически нет. Теперь, когда нет ни кристаллов, ни "черного ящика" и Декер мертв, никаких шансов добраться до Рая не осталось. - Но, может быть, Мэри? - спросила Джилл. - Нет, - твердо ответил Теннисон. - У нее коматозное состояние. Она может и до утра не дотянуть. Зрелище толпы фанатиков доконало ее. Она упала в обморок, и ее пришлось нести в палату на руках. - Значит, у нас ничего, совсем ничего не осталось, - обречено проговорила Джилл. - И это как нельзя на руку богословам, - вздохнул Экайер. - Мертвая Мэри станет более подходящим объектом для канонизации, чем живая. Живая и невредимая святая - в этом есть что-то святотатственное. А когда она умрет, у них будет замечательная возможность довести свое дело до конца. У Ватикана появится первая собственная святая, споры о Рае утихнут, все будут верить, что святая Мэри нашла его, и... - Да, но этому могут воспротивиться кардиналы, - возразила Джилл. - Не все они за такой поворот событий. Феодосий, насколько мне известно, против. - Наверное, они могли бы что-то сделать, - сказал Экайер, - если бы не побоялись столкнуться с откровенным бунтом. Даже если бы смута началась, то у них была бы возможность погасить, подавить ее... но это было бы ужасно для самого Ватикана. Ведь Ватикан - это средоточие покоя, стремления к святости. Кардиналы побоятся, я уверен. - Но если богословы победят, - сказал Теннисон, - а теперь, похоже, так оно и будет, Поисковой Программе конец, а без нее... - Вот над этим, - кивнул Экайер, - и следовало бы нашим кардиналам призадуматься. Они ведь всегда отличались умением предвидеть. Может быть, они отступят на какое-то время, но потом снова начнут упорно, как муравьи, восстанавливать свое детище, пока Ватикан не станет таким, каким они его себе представляли с самого начала. Ведь для робота время ровным счетом ничего не значит. Вечность к его услугам. - Погоди, Пол, - сказал Теннисон. - Это для роботов, но не для нас, и не для тебя прежде всего. Да, кардиналы, благосклонно относящиеся к Поисковой Программе, вряд ли позволят, чтобы Ватикан был перевернут вверх тормашками. Это понятно. Но это может произойти уже не при твоей жизни. Либо мы победим сейчас, либо ты, лично ты, проиграешь навсегда. - Мне ли этого не понимать, - вздохнул Экайер.- Знаешь, о чем я думаю... - Он повернулся к Джилл. - Совсем недавно Джейсон мне немного рассказал о существе, которое он зовет Шептуном, и о том, как они вместе побывали в математическом мире. Теперь, как я понимаю, там побывала и ты. Ведь ты именно там была, пока мы тут искали тебя, сбившись с ног? - Джилл, не бойся, расскажи, - посоветовал Теннисон. - Декера теперь нет в живых, и его тайну можно раскрыть. - Наверное, это не единственная его тайна, - сказал Экайер. - Он был человеком особенным. В общем, с тех пор как Джейсон рассказал мне о Шептуне, я думал... - Если ты думал, - прервала его Джилл, - что Шептун мог бы сопроводить нас в Рай, то, мне кажется, ты ошибаешься. Он перенес Джейсона в математический мир потому, что Джейсон видел кристалл. Я кристалл не видела, и меня Шептун перенес туда потому, что уже знал дорогу. Джейсон показал ему дорогу, и Шептун запомнил ее. - Следовательно, координаты ему не нужны? - Не нужны, верно. Координат математического мира не было, и Шептуну хватило воспоминаний Джейсона. Наверное, он пользуется не координатами, а чем-то другим. - Тогда почему не Рай? - А потому, что ему нужно проникнуть в сознание того, кто видел кристалл с записью о каком-то конкретном мире. - В сознание? Именно в сознание? - Да. - А почему бы ему не проникнуть в сознание Мэри? - Мэри в коматозном состоянии. Ее сознание, ее память опустошены, стерты, - сказал Теннисон. - Но даже когда она была здорова душой и телом, к ней в сознание он проникнуть не мог. - Хочешь сказать, что он не ко всем... - Послушай, Пол, вот тебе пример: уж как Шептун был близок с Декером, а в его сознание проникнуть не мог, как ни стремился. - А в твое и Джилл проникает? Что же в вас такого особенного? - Не знаю. Я думал об этом. Понимаешь, многие люди, большинство людей, не способны даже видеть Шептуна. Ты, например, не можешь, это я точно знаю. Шептун пытался с тобой познакомиться. Он пробовал тебе явиться, но ты его не увидел. - Откуда тебе это известно? - Он мне сам сказал. Думаю, он тут со многими пытался контакт наладить, и с тем же результатом. А роботы - вообще исключено. У них "другой тип сознания" - так он сказал. Он много лет бродил по Ватикану, все информацию искал. Он просто помешан на информации, на знаниях. Цель его жизни - постижение Вселенной, ее изучение. Кое-что он в Ватикане разнюхал, но совсем немного. Да и то, что узнал, далось ему с большим трудом. - Так вот о ком говорил мне Феодосий! - воскликнула Джилл. - Значит, Шептун и есть та мышка, которая откусывает крошечные кусочки от громадины ватиканских знаний! Феодосий так мне и говорил. А им никак не удается выследить воришку. Теперь понятно почему. - Значит, ни единого шанса, - обречено проговорил Экайер. - Я в этом просто уверен, - кивнул Теннисон. - Да, дела... - проговорил Экайер, сжав кулаки. - Смирились и сидим. Боже, а ведь как задумаешься, от чего мы отказываемся! Вся Вселенная перед нами, а мы отказываемся. И все это из-за безумного поиска истинной религии! Теннисон положил руку ему на плечо. - Пол, мне бы очень хотелось помочь тебе. И Джилл, я думаю, хочет того же. Мне очень жаль. Так получается, что я огорчаю тебя. - Да что ты! - отмахнулся Экайер. - Это же не твои трудности. - Почему же не мои? Разве это только Ватикана касается? Нет, дружок, тут дело посерьезнее. Все на свете выиграют, если мы найдем ответ. - Надо искать какой-то выход, - убежденно проговорила Джилл. - Рано сдаваться, рано лапки кверху поднимать. Я, например, могу поговорить с Феодосием. - И чего добьешься? - скептически усмехнулся Экайер. - Он замашет руками, успокоит тебя, скажет что-нибудь вроде "не надо так волноваться, деточка, пройдет время, все станет на свои места"... Теннисон поднялся. - Я должен взглянуть на Мэри, - сказал он. - Я с тобой, - сказал Экайер, вставая. - Джилл, может, и ты сходишь с нами? - Нет, - замотала головой Джилл. - Не хочется. Я лучше займусь обедом. Пообедаешь с нами, Пол? - Спасибо. Очень хотелось бы, но дел по горло. Когда она вышла из комнаты, Экайер тихо спросил у Теннисона: - Извини, я при Джилл не хотел спрашивать, но все-таки, что же случилось с ее лицом? - Дай срок, - улыбнулся Теннисон, - мы тебе все-все расскажем, я тебе обещаю, Пол. Глава 44. - Так хочется обо всем рассказать тебе, Джейсон, но в голове все перепуталось, - призналась Джилл. - До сих пор опомниться не могу. В общем, когда я смотрела на этот рисунок, я точно поняла, что справа - знак вопроса. Он спрашивал, что я такое, а я ломала голову, как ответить, и тут у меня в сознании заговорил Шептун и сказал, что теперь его очередь. - И вступил в разговор? - Да. То есть не он, а мы вместе. Я догадывалась, что происходит, но не понимала смысла... Помнишь, давным-давно на Земле было такое устройство - телеграф? Сигналы передавались по проводам, и тот, кто не знал кода; мог часами слушать сигналы и ничего не понимать. Или представь себе, что ты слышишь, как двое чужаков по-своему квакают или хрюкают. Для них это слова, для тебя - пустой звук. - Ты сказала "телеграф". Это что, действительно были сигналы? - Да какие-то сигналы, но было еще много всяких звуков, и знаешь, мне казалось, что это я их издаю - непонятно как и зачем, и в мозгу у меня проносились вихри совершенно безумных мыслей - явно не моих. Наверное, это были мысли Шептуна. Порой мне казалось, будто я начинаю улавливать какой-то оттенок смысла, я пыталась ухватиться за него, как за ниточку, но ниточка обрывалась, и я опять переставала что-либо понимать. И что странно: в обычной ситуации я бы просто взбесилась, стала бы всеми силами добиваться своего, старалась бы узнать, что за существо со мной разговаривает. А там мне так спокойно было. Не помрачение сознания, нет. Я все нормально видела и воспринимала, только время от времени мне начинало казаться, что я уже не я, и еще я видела себя со стороны... Во время нашего "разговора" то существо, что стояло ко мне ближе других, и остальные, что собрались неподалеку, непрерывно показывали разные уравнения и графики - медленно, не спеша, - причем самые простые, как будто говорили с ребенком. Знаешь, когда взрослые начинают подражать детскому лепету - вот такое было впечатление. Я тогда подумала, что, наверное, этот кубоид не меньше моего смущен. Наверное, для него те звуки, что я издавала - пощелкивание и треск, имели не больше смысла, чем для меня - его графики и уравнения. - Не исключено, что Шептун что-то понимал, - предположил Теннисон. - Ведь беседу вел, в конце концов, он. Он был в роли переводчика. - Если так, то он работал в одну сторону. Мне он ничего не переводил. Хотя я тоже как-то в разговоре участвовала. Мы подошли поближе - то есть я подошла - к розово-красному кубоиду, и всякий раз, когда мне - вернее, Шептуну, - что-то было непонятно, я указывала пальцем на определенное уравнение или график, и кубоид все переписывал заново - медленно и терпеливо, иногда по несколько раз, пока Шептун наконец не понимал что-то. - А ты? Ты понимала? - Только кое-что. Какие-то обрывки. А теперь, вернувшись домой, вообще почти все забыла. Мое человеческое сознание плохо воспринимало такой тип подачи информации. Многое казалось просто нелепо по человеческим понятиям. Казалось, никакой логики нет. Знаешь, что я думаю? - Ну? - Мне кажется, что в математическом мире действует какой-то другой тип логики. Совершенно парадоксальный. Там одно и то же понятие в одном контексте звучит утвердительно, а в другом - отрицательно. Все время я сталкивалась с такими моментами: ухватишь смысл, думаешь, ну вот, поняла наконец, слава тебе, господи, как тут же возникало что-то новое, и это новое напрочь, начисто стирало то, что минуту назад было понятно. Не знаю. Просто не знаю. Там-то я еще хоть что-то понимала, а здесь - вообще ничего. Шептун уговаривал меня пойти туда, так как считал, что я могу все увидеть по-другому. Не так, как ты. Насколько я знаю, с тобой там ничего подобного не происходило? - Нет. Такого действительно не было. Никаких разговоров. - И дело тут, наверное, вовсе не в том, что мы с тобой - разные. Мне кажется, дело в Шептуне. Наверное, он многое передумал со времени первого посещения математического мира и многое успел понять. Второй раз ему было легче. - Джилл, - проговорил Теннисон, гладя ее руку, - мне очень жаль, что тебе пришлось пережить это. Это было вовсе не обязательно. Я говорил Шептуну, чтобы он не трогал тебя... - Да, я знаю, он мне сказал. - А где он сейчас? - Не знаю. Я вернулась. И больше его не видела. Его не было ни в комнате, ни у меня в сознании. Откуда у меня эта уверенность - сама не знаю. - Интересно, он знает, что Декер погиб? Наверное, это его сильно огорчит. Они ведь такими друзьями были. Декер делал вид, что ему все равно, когда Шептун перебрался ко мне, но я точно знаю, что ему было не все равно. Джилл подлила Теннисону кофе. - Между прочим, я пирог испекла, - сообщила она. - Хочешь, отрежу кусочек? - Да, но попозже, - улыбнулся Теннисон. - Когда переварю жаркое. Было очень вкусно. - Правда? - Клянусь! - Джейсон... - задумчиво проговорила Джилл. - Ты думаешь, это богословы убили Декера? - И рад бы не думать, но ведь все сходится. Пропали кристаллы, погиб Декер. Они отрезали нам все ходы-выходы. Если бы у нас хотя бы кристаллы остались, Шептун, наверное, мог бы нам помочь добраться до Рая. И координаты были бы не нужны. Он, как охотничий пес, может брать самый слабый след. А во Вселенной столько всяких следов. - Джейсон, а вдруг мы все ошибаемся? Ты, и я, и Пол? Вдруг ватиканские богословы правы? Может быть, истинная вера важнее познания Вселенной? - Джилл, я думаю, все дело в том, что первично. Ватикан принял такое решение давным-давно, а теперь кто-то стремится все повернуть вспять. Они решили, что сначала нужно добыть знания, а знания помогут прийти к вере. Я не знаю, верное это решение или нет, но мне кажется, что не слишком верное. - Наверное, мы так никогда и не узнаем. - Нам - тебе и мне, наверное, не суждено. Но кто-нибудь когда-нибудь узнает. - А сейчас? Что происходит сейчас? - Это тоже непросто понять. - Ой, Джейсон, знаешь, я что-то начинаю понимать... Ко мне начинают возвращаться какие-то кусочки воспоминаний о математическом мире, какие-то ощущения... - Ну что ж, будет идти время, и ты будешь вспоминать больше и больше. Так бывает. - У меня там было ощущение, будто я устала и отдыхаю. Есть в этом какой-нибудь смысл? - Не сказал бы, что очень большой, - улыбнулся Теннисон. - Ты просто пытаешься перевести чужеродные понятия на человеческий язык. - И еще... Что-то связанное с игрой, и сильное возбуждение, азарт от того, что можно научиться играть в новую игру. - Вот в этом, пожалуй, кое-что есть. Но не исключено, что смысл совсем другой. В общем, как бы то ни было, ты действительно увидела и узнала гораздо больше меня. Когда появится Шептун, нужно будет расспросить его как следует, может быть, он сумеет нам объяснить получше. - Надеюсь. Уж он-то там побольше меня понял. Послышался тихий стук. Теннисон подошел к двери и распахнул ее. На пороге стоял кардинал Феодосий. - Как хорошо, что вы зашли, Ваше Преосвященство, - сказал Теннисон. - Входите, пожалуйста. Мы рады. Кардинал переступил порог, и Теннисон прикрыл дверь. - Сейчас я подброшу дров в камин, - сказал он, - можно будет посидеть, поговорить. - Я бы с удовольствием, - сказал кардинал, - но у нас нет времени. Его Святейшество благословил вас обоих прибыть на аудиенцию. Джилл встала из-за стола. - Не понимаю, - нахмурилась она. - Его Святейшество очень ценит вас обоих. - Вы пойдете с нами? - спросил Теннисон. - Я провожу вас туда, но не останусь. Он сказал, что примет только вас. Только вас двоих. Глава 45. Шептун ликовал. Он прыгал и веселился. Он скатывался вниз по плоскости магнитного потока, как дети на санках с горы. Он исполнял фантастический танец в самом центре мятущегося скопления ионов. Он проносился, как комета, сквозь ядро взрывающейся Галактики. Бегал наперегонки со вспышками излучения сверхновой звезды. Пролетал через поля пульсаров. Наигравшись вдоволь, он остановился неподалеку от красного карлика и немного погрелся у алого пламени. Тут было темно и пусто, и единственный свет исходил от красного карлика. Только далеко-далеко в глубине космоса виднелось какое-то величественное сияние. Шептун чувствовал себя маленьким и одиноким в бесконечном пространстве - и это было странно, ведь он не должен был знать, что такое одиночество, - он, порождение времени и пространства, в котором не было места одиночеству. Он не знал, где находится, но не думал об этом. Где бы он ни был, он дома. Откуда это было ему известно, он не знал, но и об этом не задумывался. Куда бы его ни занесло, он всегда и везде будет дома. Так что ему было совершенно безразлично, где он находится. Он улегся в пространстве перед красно-черной звездой и услышал Песнь Вечности - вибрацию космоса. Он чувствовал смутные признаки жизни в этом уголке Вселенной, улавливал сигналы разнообразных форм жизни, понимал достижения каждой из них. Вся сумма этих достижений являла собой гигантский шаг к решению невероятных вопросов, ответы на которые, будучи соединены и осмыслены, должны были привести к ответу на главный и последний вопрос. "Вот оно - мое призвание, - думал Шептун. - Мое призвание, моя цель. Я должен разыскать свой народ и другие народы, те, что в пустоте и одиночестве пространства ищут дорогу к свету". Потом красный карлик и окружавшая его темнота исчезли, и он снова оказался в центре кольца, образованного кубоидами. Шептун разыскал среди них розово-красный кубоид. Передняя плоскость его сначала была пуста, но постепенно на ней, как на фотобумаге, стало проявляться уравнение - бледные, туманные, расплывчатые очертания символов постепенно становились все более четкими. Шептун устремил свое сознание к этому уравнению, соединился с ним, и смысл его стал ему понятен. Когда это произошло, розово-красная школьная доска стала чистой; Шептун направил к ней поток своего сознания, и на ней робко, осторожно стало возникать новое уравнение. Постепенно оно стало таким же ясным и четким, как предыдущее. Это уравнение передал розово-красному кубоиду Шептун, это была его первая фраза на языке обитателей математического мира, и ее могли прочитать все остальные кубоиды! "Я разговариваю с ними! - радостно подумал Шептун. Он был счастлив и горд. - Теперь они поймут меня, а я - их!" Уравнение, переданное Шептуном, поочередно написали на своих плоскостях остальные кубоиды, и Шептун почувствовал, как они удивлены и рады, что в их мире появился кто-то умеющий разговаривать с ними на их языке. Их одиночеству пришел конец, но они не были огорчены - наоборот, чувствовалось, что это им нравится. Уравнение Шептуна стерлось, и довольно быстро его сменило новое. Розово-красный кубоид отвечал ему. Шептун настроился на долгую беседу с новыми знакомыми. Глава 46. Теннисон и Джилл сели. В маленькой комнате кроме двух стульев ничего не было - четыре голые каменные стены. На металлической пластине, вмурованной в одну из них, медленно проступили черты уже знакомого Теннисону лица. Через некоторое время голос Папы произнес: - Рад, что вы пришли навестить меня. - Мы счастливы, Ваше Святейшество, присутствовать здесь. - У меня много советчиков, - сообщил Папа, - и советы они мне дают порой весьма противоречивые, так что мне иногда трудно склониться к тому или иному мнению. Если вы не возражаете, я бы хотел посоветоваться с вами. С людьми. Среди моих советников преобладают роботы. Правда, за долгие годы моего существования тут бывали и люди, но их было немного, и мало кто из них откровенно делился со мной мыслями. Есть Экайер, но он не намного превосходит остальных, поскольку выражает только свою личную точку зрения на вещи. Он настолько погружен в Поисковую Программу... - Он предан своей работе, Ваше Святейшество, - возразил Теннисон. - Не спорю, это так. Вот я о чем хотел вас спросить... У вас, людей, не возникает протеста относительно того, что это место зовется Ватиканом? - Никакого, - ответила Джилл. - А вы, случайно, не христиане? - Этот вопрос, Ваше Святейшество, мы не раз обсуждали между собой, - сказала Джилл. - И не можем с уверенностью ответить на него. У нас обоих в роду были христиане. Вряд ли мы сказали бы вам больше, если бы ответили, что мы не иудеи, не мусульмане, словом, не представители других религий, которые создало человечество. - Но мы - не настоящий Ватикан в прямом смысле слова, - сказал Папа. - Вообще не Ватикан, строго говоря. Мы называемся Ватикан-17, хотя числительное редко добавляется к нашему названию. Я точно не знаю, но, видимо, в то время, когда мы возникли, существовало еще шестнадцать Ватиканов, разбросанных по такому же числу солнечных систем, населенных людьми. Полагаю также, что земной Ватикан до сих пор остается головным учреждением, если я верно выразился, а остальные являются его филиалами - не уверен, что употребил верный термин. На самом деле мы этим никогда не интересовались. Думаю, если бы мы начинали нашу деятельность сегодня, мы вряд ли остановили бы свой выбор на этом названии. И если бы меня начали конструировать сегодня, сомневаюсь, что меня назвали бы Папой. Когда здесь все только начиналось, у роботов были сильны воспоминания о Земле, о тех чудесах, которые были связаны с великой земной религией. Так я стал Папой, а это место - Ватиканом. Думаю, это наверняка вызвало бы порицание со стороны главного Ватикана. Но это случилось только потому, что создатели здешнего учреждения питали глубочайшее уважение к христианству Древней Земли. Несмотря на то что наши основатели на Земле были лишены права причастия, они до сих пор полны любви к этой древней вере. - Нам это вполне понятно, - сказал Теннисон. - Нам ясны побудительные мотивы выбора терминологии. - Как Папа, - продолжал Его Святейшество, - я должен быть непогрешимым. Считается, что я должен знать все ответы. Наше сообщество ищет во мне руководителя. Как сложнейший компьютер, я устроен так, что могу отвечать на вопросы, связанные с долгосрочным прогнозированием, а на злободневные вопросы мне отвечать труднее. Задайте мне вопрос, ответ на который может оказаться ценным, важным через десять тысяч лет, - я подумаю немного и дам ответ с неплохой долей вероятности. Попросите у меня ответа на вопрос, который связан с делами дня завтрашнего, и я буду не так уверен в его правильности. Понимаете, какие у меня трудности? - Да, пожалуй, - кивнула Джилл. - Но меня больше всего беспокоит, - сказал Папа, - проблема веры как таковой, как бы странно это ни звучало из уст Папы. Понимаете, во Вселенной разные народы создали огромное количество верований, основанных на самых разнообразных понятиях природы божественности. Вам ясно, о чем я говорю? - Ваше Святейшество, мы слушаем вас очень внимательно, - сказал Теннисон. - Так вот... Как я уже сказал, число религий во Вселенной огромно. Но все-таки Вселенная по числу вероисповеданий не превзошла Землю. Как вы думаете, сколько могло быть религий на Земле? - Мне как-то в голову не приходило подсчитывать, - пожала плечами Джилл. - Вряд ли я могла бы назвать точное число. Знаю только, что их было великое множество. - И все разные, - подхватил Папа. - И каждая спорила с другими не на жизнь, а на смерть, доказывая свою истинность и единственность. Веками на протяжении истории человечества люди разных вероисповеданий уничтожали друг друга, чтобы доказать, что их вера лучше. Вера, основанная на убийстве других... Вам это понятно? Как вы могли бы это объяснить? И чем? - Безумием человечества, - ответил Теннисон. - У нашей расы, Ваше Святейшество, множество пороков. - И все-таки за что-то вас любят роботы! Ваш народ создал нас. Ваш интеллект, ваши руки создали нас. Мы произошли от вас. Вы нас сделали и усовершенствовали. Значит, в вас были не только пороки, но и много добра. Значит, вам должны быть свойственны и любовь, и благородство. - Ваше Святейшество, наши философы многие годы бились над решением вопросов, которые вы задаете, - сказал Теннисон. - Они не новы для нас. - Значит, вам должна быть знакома и проблема, которая теперь стоит перед Ватиканом. Я, производное от робота, производного от человека, спрашиваю вас об этом. Не обещаю, что воспользуюсь вашим советом, - мне нужно рассмотреть много фактов, но сейчас я позвал вас для того, чтобы выслушать, что вы, лично вы, думаете об этом. Вот почему я позвал вас одних и удалил кардинала. Ну, говорите же. Прошу вас, как близких друзей, говорите откровенно, без стеснения. - Да, но... - запнулся Теннисон, - Видите ли, Ваше Святейшество, мы прибыли сюда вовсе не как друзья Ватикана. Я бежал от людского самосуда и стал здесь врачом Ватикана, поскольку ваш врач погиб. Джилл прибыла сюда как писательница. Она хотела написать о вас, но вы оказались категорически против этого. - Но с тех пор прошло время, и вы оба доказали нам свою преданность. Вы породнились с Ватиканом. Знаю, сначала вы были напуганы угрозой, что мы не дадим вам улететь отсюда, но теперь, как я понимаю, и нам трудно с вами расстаться, да и вы сами не склонны возвращаться к этому вопросу. Могу я поинтересоваться, что послужило причиной изменения ваших намерений? - Трудно сказать, - задумался Теннисон. - Вопрос непростой. Хотя... нет, Ваше Святейшество, причин так много, что я устал бы перечислять и вас бы замучил. - Для меня причина в том, - сказала Джилл, - что тут очень спокойно. Жаль, если этот покой кончится. Я так полюбила маленький садик за клиникой, вид на пшеничные поля, на горы... - Горы? - удивился Теннисон. - Тебе нравится смотреть на горы? Ты ведь была к ним равнодушна как будто? - Я успела полюбить их, Джейсон. Да, я столько времени на них смотрела, а увидела только вчера. Увидела так, как видишь их ты. - Ваше Святейшество, - обратился Теннисон к Папе, - давным-давно, в средние века, на Земле было много монастырей. Люди уходили туда, жили там христианской жизнью, по христианским канонам. Если бы вы спросили их, зачем им это, они бы ответили, что поступили так из любви к Христу, что для них это путь служения Богу. Но я склонен думать, что они уходили в монастыри, чтобы укрыться от жестокости мира, чтобы переждать там тяжелые времена. Там они находили тишину и покой. Мне кажется, они не становились более верующими оттого, что жили в монастырях, но они сами, наверное, думали, что все обстоит именно так. Что касается меня, то здесь, у вас, я обрел как раз то, что искал всю жизнь, - спасение от жестокости и суеты мира. - Понимаю, - сказал Папа. - Именно это нам и хотелось бы сохранить. Покой, тихое место, где мы могли бы без помех продолжать свою работу. Но весь вопрос в том, над чем нам следует работать! Теннисон пожал плечами. - Ваше Святейшество, если вы хотите спросить, следовать ли вам по пути веры или по пути знания, то я бы выбрал знание, поскольку мне представляется, что вера должна рождаться из знания, а не наоборот. Спросите дюжину, сотню людей, исключая, конечно, ватиканских доктринеров, и вы получите совершенно разные ответы. Кто-то ответит так же, как я, а другие изберут веру. Думаю, вероятность правильного ответа такая же, как существование единственно истинной веры. - А истинное знание? - Думаю, такое может существовать. Но мне этого не узнать никогда. Простите, Ваше Святейшество, думаю, и вам тоже. - Наверное,- задумчиво проговорил Папа, - наши милые роботы допустили какой-то просчет в моей конструкции. Нагрузили меня тем самым пиететом, которым сами были переполнены. Вообще-то, я склонен согласиться с вами. Однако стоит мне принять такое решение, как Ватикан треснет по швам. Начнется смута, пойдут бесконечные споры, они затянутся на долгие годы, и вдобавок это мало чего хорошего добавит к моему образу, - образу Папы. Что бы вы по этому поводу ни думали, образ Папы многое значит для каждого из нас. Джилл и Джейсон молчали. - Вы, люди, - продолжал Папа, - способны испытывать любовь и ненависть. Нам не дано ни то ни другое. Вы можете мечтать - это мне доступно, но я мечтаю совсем не так, как вы. У вас есть искусство - музыка, живопись, я знаю об их существовании, осознаю цель, которой они служат, догадываюсь о том, какую радость, какое наслаждение они могут приносить, но, увы, я не способен на них реагировать. - Ваше Святейшество, - сказала Джилл, - но ведь сама вера может быть если не искусством, то источником величайшего наслаждения. - Не сомневаюсь, - согласился Папа. - Вы затронули очень важную тему. Но не будете же вы утверждать, что жажда веры у роботов недостаточно сильна? Именно эта жажда и создала Ватикан, именно поиски истинной веры и вели нас тысячу лет по нашему пути. Но не может ли быть, что существует много истинных вер? - Почему же не может быть? - ответил Теннисон вопросом на вопрос. - Только мне кажется, что все же должна существовать некая универсальная вера, такая, какую бы приняли все до единого разумные существа. Такая вера должна существовать обязательно, как должна существовать единственная истина - непререкаемая, неделимая. Не удивлюсь, если окажется, что это - одно и то же. - Именно поэтому вы считаете, что нам следует устремиться по пути поисков истины, что это будет более верный путь, чем поиски веры самой по себе? - Да, я так думаю, - кивнул Теннисон. - Поиски истины обеспечат вам кое-какие точки опоры. В поисках веры вы таких точек опоры лишены. - Внутри меня накоплен колоссальный запас знаний, - сказал Папа. - Их так много, этих знаний, добытых для меня нашими Слушателями, что порой мне самому трудно выбрать. Мне приходится отчаянно рыться в кладовой собственных знаний, чтобы отыскать один-единственный бит информации, который мог бы послужить ответом на заданный вопрос. Загадок такое количество, и мне приходится одновременно оценивать множество ответов, которые влекут за собой все новые и новые загадки. Я упорно этим занимаюсь, но порой задаюсь вопросом: а вдруг необходимые мне для ответа биты информации еще не найдены Слушателями? Они, конечно, много где побывали, но все равно лишь слегка прикоснулись к громаде вселенского Знания... - Это означает, Ваше Святейшество, - прервал Папу Теннисон, - что Слушателям должна быть предоставлена возм