Раладан и Тарес знали, что это еще не конец всех хлопот. Это прекрасно понимали даже матросы. По Замкнутому морю могло кружить больше парусников, чем полагал лоцман, кроме того, они наверняка еще не миновали линию патрулей вдоль побережья. Организаторы облавы отнюдь не были дураками. Позднее лето, скорее даже начало осени, - подобное время года почти гарантировало успех. Пиратский корабль, даже если бы ему и удалось уйти на Просторы, подвергался серьезной опасности со стороны осенних штормов; если он не успевал свернуть в какое-нибудь безопасное укрытие - обычно заканчивал свой путь на дне океана или же, подгоняемый ветром, исчезал навсегда в бескрайней водной пустыне. Сейчас они оказались именно в такой ситуации: имперские корабли или штормы. Раладан рассчитывал на то, что им удастся выйти на Просторы, а потом, если будет хороший ветер, успеть до начала штормов добраться до южных берегов Гарры. Там не должно было быть имперских кораблей - в этих местах не проходили важные торговые пути, и облава не имела особого смысла. Тем временем они продолжали идти поперек ветра на юго-восток. Матросы, прекрасно сознавая серьезность положения, почти не покидали палубу, внимательно наблюдая за горизонтом. Однако прошел день и нигде не было замечено даже кусочка паруса. Ветер был достаточно сильный; похоже было, что ночью им удастся прорвать блокаду и выйти на Восточные Просторы. Тарес проснулся еще до рассвета и пошел проверять вахты. Никто не спал. Он направился на ют, где, подставив лицо водяным брызгам, погрузился в размышления. Итак, они вырвались из западни. И что дальше? Нужно было пристать к берегу, а это означало, что уйдут лоцман и Ридарета. Он не мог этому помешать столь же просто, как бегству на шлюпке. У него не было никакого плана. Значит... оставалось лишь бросить корабль и бежать вместе с ними... Бросить корабль? Бросить "Морского Змея", лучший парусник всех морей? Второй помощник Демона всю свою жизнь связал с морем, однако лишь пиратская каравелла стала его вторым домом. Он сражался за этот дом и завладел им. Старая "Чайка", с борта которой они пошли на ночной абордаж, была жалкой скорлупкой по сравнению с этим гигантским парусником, который должен был символизировать могущество армектанской империи. Имперская Гвардия, стоявшая в столичном Кирлане, была сухопутным подразделением; однако по политическим соображениям потребовалось выделить из нее Имперскую Морскую Гвардию. Лучшие солдаты на свете, элита из элит, поднялись на борт трех крупнейших парусников Шерера, построенных, пожалуй, лишь затем, чтобы в портах всех провинций видели мощь Вечной Империи. Однако судьбе, явно не благоволившей Армекту, было угодно, чтобы первый же рейс "Гордости Империи", предпринятый для проверки ходовых качеств корабля в море, оказался последним рейсом каравеллы под имперским флагом... Просторы не желали, чтобы народ всадников, носящихся на своих скакунах по Великим Равнинам, хозяйничал на водах Шерера. Палуба флагманского корабля империи превратилась в арену неслыханной, по-настоящему чудовищной резни. Две команды убивали друг друга с отчаянной яростью, фанатично, до конца. Немногочисленные солдаты, приданные команде на время морских испытаний, с отчаянием безумцев дрались за свой любимый, красивейший парусник Шерера; по другую сторону дикие моряки, для которых бродяжничество по Просторам было всем, овладевали морским чудом, явившимся словно прямо из матросских снов и мечтаний. Не мужество и не военное искусство решили исход этой битвы, безжалостно пожравшей почти всех сражавшихся. Слепой случай, стечение обстоятельств... Корабль-призрак беспомощно дрейфовал по ветру, неся на своей палубе сотню убитых и вдвое больше раненых. Несколько человек, перевязанных окровавленными тряпками, отчаянно пытались справиться с парусами и рулем. Они истекали кровью, лишь бы спасти захваченный корабль, довести его до безопасного укрытия. Никто не выбрасывал трупы в море, никто не помогал раненным в бою товарищам. Пропахший смертью, оглашаемый стонами умирающих, корабль позволил выжить лишь немногим. А потом - стал их домом. За этот дом Тарес заплатил собственной кровью. И теперь он не хотел и не мог его бросить. Начинался холодный и туманный день. Задумчивый, отсутствующий взгляд офицера скользил среди серо-белого тумана, и вдруг... вдруг оказалось, что таинственные силы Просторов не спят; никому не позволено призывать их безнаказанно словом или даже воспоминанием. Тарес тупо смотрел туда, где среди полос тумана маячили, не далее чем в четверти мили от штирборта, два больших темных силуэта. На палубе кто-то крикнул, отовсюду начали появляться матросы. Слышались проклятия и ругательства. Над кораблем висел какой-то злой рок... Все стояли как зачарованные, уставившись на выплывающие из тьмы парусники. Они быстро приближались. Все отчетливее были видны детали их конструкции, мачты с ярко-желтыми парусами... Островитяне! Эти корабли называли "малым флотом Островов". Они подчинялись командованию гаррийских флотов, но островитяне всегда подчеркивали свое отличие от прочих, хотя Гарра и Острова составляли одну провинцию. Паруса гаррийцев были темно-желтыми, паруса островитян - более яркими. На спасение уже не оставалось времени. Можно было сменить курс, но прежде, чем каравелла набрала бы полную скорость, шедшие на полном ходу островитяне настигли бы их. Тем более что ближайший корабль - средней величины бригантина с косыми парусами - превосходил "Морского Змея" маневренностью. Итак, от эскадры островитян было не уйти. Тарес хорошо знал эти корабли. Солдаты на них были не лучше и не хуже прочих, но матросы... Человек, родившийся на Островах, был моряком чуть ли не от рождения. Корабли лучших мореплавателей мира, казалось, сами вынуждали ветер дуть с нужной им стороны. Матросы Тареса по сравнению с ними были лишь сборищем сухопутных крыс. Небольшая бригантина и старый как мир барк - и им предстояло потопить самую большую каравеллу на Просторах! На "Морском Змее" все еще никто не двигался с места. На палубе появился Раладан, а за ним Ридарета. - Проклятие, - пробормотал лоцман. Он еще раз окинул взглядом остолбеневшую команду и повернулся к девушке. - Ради Шерни, - сказал он, - хоть один раз будь _настоящим_ капитаном... Нужно расшевелить это быдло. Иначе все мы повиснем на реях. Она посмотрела ему в глаза, потом на невероятно близкие корабли, на застывшую в ужасе толпу и неожиданно низким, глухим голосом крикнула: - Эй, парни! Моряки вздрогнули. Никогда прежде она не обращалась прямо к ним. - К орудиям! Матросы, словно освободившись от чар, разбежались по всему кораблю. Абордажные команды хватались за оружие, канониры заняли свои места. Вражеские корабли дали залп из носовых орудий и сменили курс. Бригантина резко сманеврировала, намереваясь пройти перед носом каравеллы, чтобы затем приблизиться со стороны бакборта. На барке рифили паруса; сбросив скорость, он уже почти поравнялся с "Морским Змеем" и подходил все ближе. Теперь стреляли уже отовсюду, над палубами клубился серый пороховой дым. На "Змее" с грохотом рухнула фок-рея с парусом, с имперских кораблей донеслись радостные возгласы. Отряды желтых солдат в серебристых шлемах готовились к атаке, цветасто одетые босоногие матросы сжимали в руках багры. С грохотом и скрежетом борт барка столкнулся с бортом пиратского парусника. 11 В трюме, куда ее швырнули, словно мешок, среди каких-то ящиков, было темно, сыро и воняло гнилью. Она тихо стонала, даже сама о том не зная; иссеченная бичом спина горела, выжженная на боку рана гноилась... Столь же чудовищной была боль в руках и ногах, связанных так крепко, что жесткая веревка врезалась в тело. Она лежала уткнувшись лицом в какие-то мокрые стружки, с ногами, задранными на угловатый ящик - так, как ее сюда бросили. Каждая попытка изменить позу причиняла новую боль; малейшее движение руками, казалось, стирало в кровь связанные запястья. Корабль довольно сильно раскачивался, и в ритме качки ноги ее медленно сползали вдоль края ящика; наконец они упали, и девушка глухо застонала. Она лежала ничком, тяжело дыша сквозь холодные, влажные стружки. В густой, заплесневелой темноте время словно замерло. Качающаяся, сотрясаемая волнами тьма смешалась с холодом и болью, превращаясь в творение иного мира, где мрак заменял время, а боль - мысли. Перед ней в темноте проплывали отрывочные картины, словно дурной сон: отчаянно дерущаяся толпа, сцепившиеся в смертельных объятиях два пылающих парусника, пригвожденный копьем к мачте Тарес, снова горящие, сотрясаемые взрывами пороха корабли, потом Раладан, с дикой яростью приканчивающий собственных товарищей, горящие люди, с воем прыгающие в море... Проваливаясь в полный мучений сон, она увидела тесную комнату, в которой среди стен кружил один лишь вопрос, смешанный со свистом бича: "Где сокровища, где сокровища, где сокровища..." С хриплым стоном она провалилась в несшее облегчение беспамятство. В мигающем свете фонаря, который держал капитан корабля, она казалась мертвой. Высокий, худой человек в ярко-желтом мундире со знаками отличия имперского сотника повесил фонарь на ржавый крюк и склонился над израненным телом. Достав из ножен меч, он осторожно перерезал путы на запястьях и перевернул девушку на спину. Искалеченное лицо с дырой мертвой глазницы, покрытое гнилыми стружками, выглядело ужасающе. Он вздрогнул, но присел и приложил ухо к груди лежащей, потом нашел пульсирующую жилку на шее. Встав, он забрал фонарь и вышел из трюма. Оказавшись на палубе, он повесил фонарь на мачте, после чего некоторое время стоял задумавшись, глубоко вдыхая влажный, холодный воздух. Ветер, не меняя направления, усилился, став более порывистым. Любой моряк прекрасно знал, что это означает. Когда юго-западный ветер начинал подобным образом хлестать в паруса (гаррийцы называли его "кашель"), следовало в течение ближайших дней ожидать кратковременного штиля, а затем - первого осеннего шторма. Они мучительно тащились поперек ветра прямо к Агарам. Внешне все шло хорошо; с легкостью можно было подсчитать, что даже на столь малой скорости они успевают до штормов. Но... Никто не помнил, чтобы "кашель" начался столь рано. Это беспокоило, поскольку на Просторах "кашель" до сих пор был единственным неизменным и неизбежным явлением. Теперь он подул раньше... А если (чего раньше никогда не бывало) он вдруг сменит направление? Если подует с юга, с востока?.. Барк не мог идти против ветра. Если до того, как они доберутся до Агар, ветер начнет дуть с носа - корабль скорее всего обречен на гибель. Раладан стоял на баке, обхватив рукой бушприт и, нахмурившись, разглядывал волнующееся море. Время от времени он поднимал голову, глядя на небо, осматривал горизонт и снова возвращался к задумчивому созерцанию морской пучины. Услышав шаги, он обернулся. - Что ты там высматриваешь в этой проклятой воде? Он пожал плечами: - Это уже Восточные Просторы, капитан. Но, не знай я этого, я бы сказал, что мы все еще в Замкнутом море. - Он показал рукой. - Вода здесь зеленая. Разве Просторы зеленые, капитан? Капитан имперского парусника посмотрел ему прямо в глаза. Схватившись за бушприт, он чуть наклонился вперед, потом снова окинул лоцмана взглядом. - Правда, - удивленно пробормотал он. - "Кашель" поспешил на неделю, - сказал Раладан. - Бывало, что он начинался на три дня раньше или позже. Но на неделю?! И еще эта зеленая вода. Не вполне понимаю, что все это значит... Прикажи, господин, чтобы вахтенные докладывали обо всем. Обо всем. Капитан задумался. - Может быть, важна форма облака, кратковременный дождь и кто знает что еще... Если мы не успеем до шторма, то не обижайся, капитан Вард, но эта лайба разлетится на куски, прежде чем мы успеем моргнуть. Капитан кивнул: - Знаю, что ты не бросаешь слов на ветер. Сама судьба мне тебя послала, Раладан. Они помолчали. - Что с девушкой? Вард тряхнул головой: - Именно. Я как раз тебя искал, чтобы еще раз спросить: ты уверен, что она знает о тех сокровищах? - Знает. - Выходит, она крепче, чем можно было бы предположить. - Значит, все-таки... - Послушай меня, Раладан: ты уже получил то, что она не пошла на корм акулам, как остальные. Чего ты еще хочешь? Ты знаешь закон: решив взять пленника, я отвечаю за его жизнь до того момента, пока он не будет передан Трибуналу. За жизнь. И ни за что больше. У меня тут есть один негодяй, дело которого - выбивать из людей признания. Я охотно бы вышвырнул этого сукиного сына за борт, говоря между нами. Но я лишь капитан имперского корабля, и если стану вмешиваться в дела имперских урядников, то быстро перестану им быть. Лоцман угрюмо молчал. - И еще одно. - Вард понизил голос, так что его едва можно было расслышать сквозь шум волн. - Я верю, по крайней мере хочу верить, во все, что ты мне рассказал. В то, что тебя заставили служить на том корабле и что девушка знает, где Демон спрятал сокровища. Но не забывай, что ты пленник, Раладан. Твоя жизнь в руках Трибунала, я поручусь за тебя по старой дружбе (о чем, впрочем, лучше, чтобы никто не знал) и потому, что мне нужен такой лоцман. Но берегись. Ибо, несмотря ни на что, если я узнаю, что ты лжешь, - тебе переломают кости на колесе, Раладан. Он взял лоцмана за плечо и крепко сжал, после чего повернулся и, быстро спустившись на палубу, направился на корму. Вскоре он уже стоял перед узкой низкой дверью одной из кают. Открыв дверь, он без предупреждения вошел внутрь. - Когда допрос, господин Альбар? - спросил он, направляясь к свободному стулу. Он сел и только тогда посмотрел на хозяина каюты. Невысокий, но пропорционально сложенный мужчина, может быть чуть слишком худой, лет пятидесяти с небольшим, слегка приподнял брови: - Может быть, завтра, капитан. Да, наверное, завтра, наверняка завтра, завтра... Чем обязан?.. Вард сидел чуть покачивая головой. Он задумчиво посмотрел на огневые часы, горевшие в подсвечнике на столе. Урядник весьма тщательно измерял течение времени... Медленно тлевшая свеча из спрессованной коры магнолии с добавкой смолы догорала; оставалось лишь два деления. Неизвестно отчего Варду вдруг показалось, что измерение времени - занятие... небезопасное. Во всяком случае невеселое. - Значит, ничего не сказала? - спросил он. Человек, названный Альбаром, откинулся на спинку стула и разгладил серую, шелковую, но скромного покроя мантию. - Нетерпеливый, ой нетерпеливый человек наш капитан Вард, - сказал он словно про себя, ища взглядом что-то на стыке потолка и стены. - Капитан, солдат ты хороший, но нетерпеливый, не-тер-пе-ли-вый... Вард махнул рукой, обрывая этот поток слов. - Господин Альбар, - сказал он спокойным, но несколько странным голосом, - эта девушка все же не бандит и не головорез. Советую поумерить свой пыл. - Нетерпеливый и впечатлительный, - снова завел свое урядник, переводя взгляд на потолок. - Впечатлительный, впечатлительный... - тихонько напевал он, покачиваясь на стуле. Вард неожиданно представил себе, с каким удовольствием он толкнул бы эту бархатную грудь и увидел бы опрокидывающийся стул. - Господин Альбар, - резко сказал он, - я только что ее видел. Серый человечек оторвал взгляд от потолка, но умение смотреть в лицо собеседнику явно было ему чуждо. Теперь глаза его смотрели под стол. - Впечатлительный и недоверчивый, недоверчивый и скрытный, недоверчивый и скрытный... - задумчиво гудел он. - Ладно. Допросов больше не будет, - спокойно сказал Вард. - Девушка этого не переживет, а я должен передать ее живой в руки Трибунала. Кажется, это ты должен мне это объяснять, а не я тебе. Гудение смолкло. Урядник сверлил взглядом дверь каюты. - Она замучена почти до смерти, - продолжал Вард, не спеша вставая. - Если она умрет, я позабочусь о том, чтобы те, кому нужно, узнали, что она была дочерью величайшего пирата Просторов, позабочусь и о том, чтобы стало известно, по чьей вине она уже не сможет ответить ни на один из сотни вопросов, которые можно и следовало бы ей задать. - Он подошел к двери и, уже выходя, неожиданно начал напевать: - И терпеливый господин Альбар останется без работы, вот так, без работы, без работы... 12 - Ну что там? - Вард протер глаза. Была кромешная ночь. - Ветер усиливается, господин капитан. Офицер сел на койке. - Хорошо. Матрос вышел. Вард быстро оделся и вскоре был уже на палубе. Он облокотился о подпорку на юте и долго стоял так, подставив лицо ветру, затем направился в носовой кубрик. Лоцману выделили место в помещении для солдат - после сражения там было отнюдь не тесно... Капитан нашел его гамак, и чуть погодя оба вышли на палубу. - Это не "кашель", - сказал лоцман. - Шернь, ничего не понимаю. Штиля не будет. Будет шторм. Но каким образом? Вард кивнул: - Именно. Мы думаем об одном и том же. Не теряя времени, он вызвал вахтенного. - Будить всю команду, - приказал капитан. - Пусть закрепят все, что движется. Штормовые паруса на мачту, и быстро. Будет буря. Матрос поспешно ушел. Лоцман молчал, высунувшись за борт, о который с шипением разбивались высокие волны. Происходило нечто, чего он не в силах был понять. Он почти всю жизнь провел на соленых Просторах и хорошо их знал - пожалуй, лучше, чем кто-либо другой... Он знал течения и ветры, знал время, когда можно было им довериться. "Кашель" никогда не менял направления. Теперь же изменил, хотя и совсем незначительно. Звезд не было, но лоцман каким-то шестым чувством ощущал, что это не корабль сбился с курса, но "кашель" сменил направление. И это был уже не "кашель". Стало ясно, что штиля на несколько дней не будет. Вместо штиля будет буря. И притом сильная. Сильная буря. У Раладана это просто не помещалось в голове. "Кашель", который в Армекте называли "ночным ветром", был постоянен, как... сам Шерер. Первый день штиля после "кашля" считался началом гаррийского года и года империи; календарь являлся одним из того немногочисленного, что Армект перенял у Гарры именно потому, что календарь этот был почти идеальным. Год делился на тринадцать одинаковых месяцев по двадцать восемь дней, а возможные отклонения составляли самое большее два-три дня. Теперь же мир внезапно встал с ног на голову. Лоцман не имел ни малейшего понятия о том, что делать с годом, у которого нет начала; впрочем, этого, вероятно, не знал никто во всем Шерере. Все эти мысли занимали Раладана лишь несколько коротких мгновений, после чего от них не осталось и следа - календарь не имел сейчас никакого значения. Приближалась буря, сильная буря. Что можно было предпринять? - Может быть, успеем, - сказал Вард, словно читая его мысли. - Мы должны увидеть Агары самое позднее вечером. Если ветер не переменится. - Переменится. Но в нашу пользу. Уже сейчас сильнее дует с запада. Вопрос лишь в том, когда этот ветер превратится в ураган. На всем корабле, в свете многочисленных раскачивающихся фонарей, уже царила лихорадочная суета. То и дело кто-то подходил к капитану за очередным распоряжением; временно назначенные офицеры не вполне справлялись со своей задачей. Матросы носились по палубе, закрепляя все, что только можно было закрепить. Время тянулось медленно. Небо на востоке чуть посветлело, ветер же, дувший теперь прямо с запада, еще усилился, став порывистым и резким. Неповоротливый барк с трудом, но все же набирал скорость, все быстрее идя в сторону Агар. - Действуй, - сказал Вард. - Я буду у себя. Если буду нужен, пошли кого-нибудь. Он сжал плечо лоцмана и пошел на корму. Вскоре он уже сидел в своей каюте, задумчиво чертя пальцем на столе какой-то замысловатый узор. Коптящий фонарь плясал у него над головой. Превратности судьбы поставили его в нелегкое положение. Прежде всего, он был один. Кровавая битва с пиратской командой унесла немало жизней. Погибли все офицеры, остался в живых только он. Что правда - то правда, он одержал славную победу: пылающий словно факел самый грозный корабль Просторов был достойной наградой за годы тяжкой службы. Он знал, что его назовут героем, тем более что ему не с кем было делить собственный успех... Однако в то мгновение, когда он узнал парусник, который им предстояло атаковать, его охватил непонятный страх, предчувствие многих неудач и несчастий. И похоже, действительность подтверждала его опасения. И в самом деле, с момента той необычной встречи над его кораблем висел некий злой рок. Им чудом удалось избежать судьбы "Белианы", второго корабля эскадры, стройной бригантины, охваченной вырывающимся с пиратского парусника пламенем. С того мгновения злые силы больше их не покидали. Им не удалось найти ни одной имперской эскадры, хотя пути их патрулей тщательно были нанесены на карту. Потом начала строить козни погода. Теперь же, почти у родного берега, их ожидало сражение с бурей. В столь нелегкой ситуации у него на корабле не было никого, кому он мог бы довериться. Его помощники, старшие товарищи - все погибли... Остался лишь скользкий Альбар, скорее палач, чем урядник, и уж тем более не моряк и не солдат, человек, которого не выносил никто. И Раладан. Вард чуть нахмурился. Он знал лоцмана еще по тем временам, когда тот водил имперские эскадры. С тех пор, как они виделись в последний раз, минуло немало лет. Кем, собственно, был этот человек теперь? История о плене на борту пиратского парусника выглядела довольно подозрительно. Но, с другой стороны, он собственными глазами видел резню, которую лоцман устроил своим якобы товарищам... Ни один из его солдат не прикончил в этом сражении больше врагов. Наконец, именно Раладан первым начал резать канаты, связывавшие корабли. Если бы не его молниеносные действия, пожар охватил бы и их барк. И наконец, эта странная девушка. Она командовала пиратами, все это видели. Вард был удивлен до крайности, поскольку, узнав корабль, полагал, что увидит его капитана - мрачную легенду Просторов. Потом он услышал от лоцмана, что Бесстрашный Демон погиб, а девушка - его дочь... Он поднялся и вышел на палубу. Уже наступил день - угрюмый, серый и грозный. По небу ползли большие темно-синие тучи. Брызги волн падали на палубу. Старый, заслуженный корабль тяжело боролся, переваливаясь с борта на борт. Вард увидел Раладана, который стоял широко расставив ноги и сунув руки за пояс. Матросы и солдаты вокруг него почти ползали по палубе, хватаясь за все, что давало хоть какую-то опору. Лоцман же стоял, словно его ступни были прибиты гвоздями к доскам. Капитан взял фонарь и спустился в трюм. Он не знал, что влечет его туда. Присутствие девушки на корабле вызывало у него какое-то странное беспокойство. Дочь величайшего пирата всех времен... Что еще нужно? Она лежала на боку, спиной к миске с остывшей едой. Ему показалось, что она чуть вздрогнула, увидев отсвет фонаря. Ноги ее были все еще связаны. Он не удивился. Столь крепко завязанных узлов не распутаешь одними пальцами. Впрочем, она, похоже, даже и не пыталась... Он подумал, что, если корабль потонет, что представлялось в данной ситуации вполне вероятным, девушка будет биться в путах в затопленном трюме. Правда, если бы они и в самом деле шли ко дну, гибель ожидала бы всех, но перспектива смерти со связанными ногами показалась ему чересчур жуткой. Он достал меч и взял девушку за плечо. - Сядь. Она попыталась исполнить требуемое, но столь неуклюже, что он тут же понял, что без его помощи об этом нечего и думать. Его снова потряс вид полубессознательного, горящего в лихорадке лица, а на нем - пустой красной глазницы, очерченной неровными следами шрамов. Он видел его уже не однажды, но на этот раз подумал, что столь изуродованная женщина не должна ходить по земле. С некоторым трудом удерживая равновесие, он острием меча приподнял край черной тряпки, которая когда-то была юбкой богатого платья, и перерезал веревки. Опухшие ступни казались мертвыми, он был уверен, что ей еще не скоро удастся ими пошевелить. Дыхание девушки стало более хриплым - видимо, возвращающаяся в сосуды кровь причиняла ей боль. Тело судорожно дернулось. Вард присел на ящик, молча глядя на девушку в мигающем свете пляшущего на крюке фонаря. Покрытое кровью тело продолжала бить дрожь, сквозь жалкие лохмотья одежды виднелись посиневшие от холода груди. В порыве внезапной жалости он снял короткий военный плащ и набросил его на лежащую. Он пытался убедить себя в том, что эта избитая, замерзшая женщина наверняка совершила в своей жизни немало такого, о чем лучше даже не думать... Но разум говорил одно, а глаза - совсем другое. Он видел перед собой лишь измученную, беззащитную девушку, в которой, казалось, едва теплилась жизнь. Сейчас, когда тень скрыла левую половину ее лица, в ее облике не было ничего демонического. Грязная, больная девочка. Сколько ей лет? Не больше шестнадцати... Вард встал, думая о том, что все те, кто был против того, чтобы доверить ему командование кораблем, знали, что говорят. Он был чересчур мягок. Под внешней жесткой личиной скрывалось мягкое сердце... Однако капитану парусника морской стражи не положено было страдать излишней щепетильностью. У входа в темный трюм вспыхнул свет второго фонаря. Вард чуть наклонил голову и нахмурился, узнав вошедшего. Урядник поднял фонарь повыше и с притворным удивлением воскликнул: - Капитан Вард! В самом деле, капитан и в самом деле думает обо всем, на него всегда можно положиться, вот именно, можно положиться, всегда! Вард молчал. Альбар подошел ближе, глядя на укрытую плащом девушку. - Укрыта, заботливо укрыта, - констатировал он. - Капитан, мы успеем до бури? Похоже, нет. Он сел на ящик, с которого только что встал Вард, и, блуждая взглядом где-то над его плечом, неожиданно по-деловому сказал: - Господин Вард, я не моряк, но, думаю, от бури нам не уйти. Я прав? - Не дождавшись ответа, он продолжал: - Господин Вард, я знаю, что ты считаешь меня скотиной. Пусть так. Но сейчас не время для взаимной неприязни, не время, вот именно. Эта пиратка бури не переживет. Должен признаться, я с ней немного перестарался. Качка наверняка ее прикончит, даже если мы не потонем. Вард наконец раскрыл рот: - Хочешь ее допросить до того, как она умрет? - А что в этом плохого? Барк раскачивался все сильнее. Волны с грохотом били о борта. - Золото, которое спрятал отец этой девицы, мне не нужно, - сказал урядник. - Ты знаешь закон, Вард. Отобранная у разбойников добыча, если не найдутся ее первоначальные владельцы, предназначается в помощь семьям погибших солдат. Нравится это тебе или нет, но мой бич может сделать доброе дело. Капитан стиснул зубы. Каким бы человеком ни был Альбар, на этот раз справедливость была на его стороне. - Ты прав. Альбар толкнул ногой неподвижное тело, плащ сполз в сторону. Внезапно оба наклонились, глядя на дергающуюся в ритме качки голову. Вард присел и поспешно дотронулся до лица девушки, потом поднял взгляд: - Ты прав. Но она только что умерла, господин Альбар. Наверху, на палубе, раздался превосходящий грохот волн дикий вопль, от которого застыла кровь в жилах. Оба бросились к выходу. Неподвижно стоявший на раскачивающейся палубе Раладан окинул взглядом низко нависшее небо и море вокруг корабля. Его внимание привлекла черная точка на северо-западе. Он нахмурился и напряг зрение. Корабль содрогнулся от могучего порыва ветра. Шло время. Матросы, не обращая внимания на соленые брызги, начали собираться у бакборта. В конце концов все бросили свои дела и сосредоточенно следили за черным пятнышком, поскольку оно уже не было точкой, быстро приближаясь. Слишком быстро для корабля, слишком быстро для морского зверя, намного, намного быстрее... Растолкав матросов, Раладан вцепился в фальшборт. По спине у него пробежали мурашки. Ему знакома была эта картина. Во имя Шерни! Эта картина была ему знакома! Неизвестно, кто из команды понял первым, но кто-то закричал, а мгновение спустя его крик подхватили все. На палубе забурлило. В толкотне из-за все усиливавшейся качки кто-то вылетел за борт. Все бежали вниз, под палубу, словно нутро корабля могло защитить от мчащегося, как ураган, черного, выжженного остова. Он несся, не обращая внимания на ветер, быстро, как птица, словно сам был ветром; разбитый нос рассекал волны, расходившиеся двумя огромными гребнями вдоль корпуса. Почти лежа на борту, с обожженными обломками мачт, он летел прямо навстречу несчастному барку. Палуба опустела. Остался лишь вцепившийся в борт Раладан. Бледные губы его шевелились, шепча уносившиеся ветром слова: - Я сделал все, что мог, все, что мог, господин... Под грот-мачтой на обгоревшей палубе мелькнула какая-то огромная, мрачная, зловещая тень, затем барк с ужасающим грохотом тряхнуло, треск ломающихся досок и рвущейся обшивки смешался с пронзительным воем, донесшимся из глубин корабля до палубы. Остов каравеллы разбил корму, словно она была сделана из соломы, развернул обреченный парусник вдоль оси и положил на борт, после чего помчался дальше, оставляя за собой пенящийся белый след. Кровавая молния ударила в разбитый корабль и исчезла где-то в его нутре. Близился вечер, но из-за черных туч вокруг уже наступила темнота. Глубоко погрузившийся искалеченный корпус старого барка, лишенного руля, с разбитой кормой и сломанной мачтой, каким-то чудом держась на воде, несся в объятиях ветра на восток. На палубе не было ни единой живой души; если на корабле и оставался еще кто-то живой, то прятался глубоко в его трюме, ища иллюзорной безопасности в каком-нибудь темном углу, может быть в дрожащих объятиях товарища. Никто не управлял кораблем - это было просто невозможно, никто, впрочем, не осмелился бы выйти на палубу и взглянуть на море; все боялись смерти, но в сто раз сильнее был страх перед жутким черным призраком. Сама мысль о том, что остов сожженной каравеллы может вернуться, чтобы довершить начатое дело, повергала в ужас. Наступил вечер, за ним ночь. Завывал ветер, массы воды грохотали о доски корпуса. Черные волны вздымали корабль на своих гребнях, чтобы затем с шумом обрушить вниз, пытаясь раздавить его, ввергнуть в смертоносную пучину, но он раз за разом поднимался из бездны. Наконец протяжный треск возвестил о появлении нового, по-настоящему смертельного врага - рифов. Корпус трещал и бился о скалы, в потоках дождя, внезапно хлынувшего в свете молний, по палубе ползали какие-то люди. Вихрь вознес корабль на гребень новой волны, та подхватила его, словно детский плотик из палочек, перебросила через грозные скалы и швырнула на другие, огромные, зубастые. Истерзанный корпус разлетелся в щепки. Ревел ветер и ревели волны, посреди их рева крик человека был неразличим сквозь треск ломающихся досок, скрежет обломков, ударяющихся о шершавые камни скал. А потом уже не было слышно ничего, кроме раскатов грома, и белые молнии освещали зажатый среди скал, словно в клещах, нос корабля с остатками надстройки. Так продолжалось до утра. Утром буря утихла, ветер еще шумел и завывал, волны остервенело били о черные берега большого скалистого острова, но молний, дождя и грома уже не было. Сквозь тучи струился тускло-серый свет начинающегося дня. Каменистый берег был устлан обломками разбитого корабля. Всюду валялись доски, какие-то бочки и ящики, опутанные канатами, покрытые водорослями. Волны играли с ними, гоняя туда и обратно по скользким камням. У высокой грязной отмели, из-под которой выступал голый камень, виднелась узкая полоса камней и серого песка, куда вода уже не доставала. Туда море вынесло несколько темных фигур. 13 Она ощутила холод. Тут же до нее дошло, что она лежит на чем-то твердом и неподвижном, и она со всей силы вонзила в песок ногти, раня пальцы о ракушки и камни. Внезапно ее стошнило морской водой, и она громко закашлялась. Потом она перевернулась на спину и лежала так неподвижно, тяжело дыша, без сил. Сине-серые густые тучи ползли по низкому небу, надвигаясь со стороны моря. Мокрый ветер постепенно приводил ее в чувство. Внезапно перед ее мысленным взором пронеслись события последних дней, и она резко приподнялась на локте, оглядываясь вокруг. Потом, нахмурившись, дотронулась до лица, затем перевела взгляд на запястья, на которых виднелись хорошо зажившие шрамы - следы веревки, еще так недавно впивавшейся в тело... Со все большим удивлением она посмотрела на лодыжки, ощупала бока и спину... Все раны зажили! Она вскочила, еще раз окинув взглядом дикие пустынные окрестности. Потом опять села, ничего не понимая. Сжав губы, она погрузила руки в шершавый песок... Внезапно она увидела его. Он лежал, наполовину зарывшись в песок, почти такой же серый, как и прочие камни. Она невольно попятилась, глядя на него с изумлением и страхом. Он был здесь... Каким чудом, каким чудом, о Шернь?! В первое мгновение она хотела было оставить его и уйти как можно дальше, но неожиданно она поняла, что он, подобно судьбе, будет следовать за ней повсюду, раз уж он нашел ее здесь. Она протянула руку, выкопала его из песка и поднесла к глазам. Рубин был серым и мертвым. Хрупким... Она чуть сжала пальцы - и вдруг камень растрескался, и вот уже ветер развеял с ее ладони кучку серого пепла. Чувствуя подступающий к горлу комок, она смотрела, как остатки когда-то могущественного камня просыпаются меж ее пальцев. Прикусив губу, она повернулась в сторону моря. Произошло нечто необычное. Может быть, опасное, зловещее. Корабль швырнуло на скалы. Но перед этим... Она помнила только холодный трюм. Встав, она пошла прямо вперед. Она медленно шла вдоль берега, тупо глядя по сторонам. Негостеприимный пляж и отмели, дальше - верхушки деревьев. Она поднялась на песчаный холм. Слева от того места, где она стояла, была небольшая бухта. У воды она заметила какое-то движение - на песке сидели несколько человек. Присев среди желтой травы, она не отрываясь, испуганно смотрела на них. Людей было трое. Один из них встал и направился к берегу. Он вошел в воду по колено и, не обращая внимания на волны, начал что-то кричать. Слов она не могла разобрать. Тут же она заметила, что не далее чем в трети мили от берега из воды торчит зажатый между скалами нос корабля. Всмотревшись, она заметила там человека. Она снова посмотрела на стоявшего в воде. На нем был желтый мундир. Солдат. Солдат вернулся на берег, разделся, снова вошел в воду и поплыл. Сначала все шло хорошо - в защищенной от ветра бухте волны были не слишком большими. Она невольно восхищалась смелостью пловца. Волны подбрасывали его словно палку, он часто исчезал под ними, и несколько раз она уже была уверена, что он утонул. Однако некоторое время спустя снова появлялась голова и работающие руки. Она смерила взглядом расстояние, отделявшее его от остатков корабля. Он уже почти преодолел полпути. Зажатый среди скал нос корабля вздрогнул и чуть осел. Внезапно она поняла - прилив. Маленькая фигурка на корабле лихорадочно заметалась. Движения его были неловкими... Она подумала, что, возможно, тот человек ранен. Она выставила голову из травы чуть выше. На корабле было несколько человек! Теперь она видела нервную, беспорядочную суету. Она снова спряталась в траве. Они не должны были ее видеть. При одной мысли о новом плене она стиснула зубы. Во имя Шерни, она уже не первый раз подумала о том, что эти люди мало чем отличаются от пиратов, которых она столь презирала... Прав был Раладан. И тем не менее плывший к товарищам на спасение солдат был героем. Он сражался с волнами, ветром и приливом. Прибывающая, хотя еще и незначительно, вода толкала смельчака обратно к берегу. Преодолев три четверти пути, солдат добрался до торчавшей из воды скалы и вскарабкался на нее, прижавшись к камню всем телом. Она поняла, что он очень устал. Однако нельзя было терять ни минуты, так как нос корабля снова содрогнулся. Скрежет досок о камни достиг даже ее ушей. Солдат снова бросился в воду. Она поняла, что он решил добраться до корабля любой ценой, отчаянно, яростно молотя руками по воде. Ясно было, что если ему не хватит сил, если он ослабеет, то неизбежно утонет между обломками корабля и берегом. Вернуться он уже не мог. Расстояние было слишком большим, и теперь она лишь изредка замечала пловца. Иногда лишь среди волн мелькали его руки, но она даже не была уверена, не привиделось ли ей. Приливная волна все дальше накатывалась на берег. Нос корабля содрогнулся в третий раз, замер, но лишь на мгновение. Стоявшие на берегу начали кричать и размахивать руками. Разбитый корабль опускался в воду. Внезапно он накренился и лег на волны. Она уже никого на нем не видела... Море играло обломками корабля, походившими теперь на груду случайным образом соединенных досок. Обломки несколько раз перевернулись на одном месте, после чего разбились о скалы, между которыми были до этого зажаты. Пытаясь отыскать взглядом плывущего солдата, она невольно встала. Однако море было пусто. Среди бушующих волн не появлялись ни голова, ни руки. Солдат утонул. Она отнеслась к этому со странным безразличием. Посидев немного на песке, она встала и двинулась в сторону от берега. Она не знала, куда идет и зачем. Ей хотелось оказаться как можно дальше от людей на берегу. Ничего больше. Солдат, однако, не утонул. Отчаянно сражаясь с морем, он добрался до скал, вокруг которых плавали обломки парусника. Услышав крик о помощи, он тут же бросился туда, откуда тот доносился. Среди поломанных досок барахтались люди, судорожно цепляясь за все, что могло помочь в борьбе с пучиной. Как ни удивительно, в живых после катастрофы остались многие. Корабль-призрак Демона разбил корму барка; все, кто остался жив, искали убежища в носовой части корпуса, а именно нос дольше всего продержался над водой... Теперь горстка людей, которых не унесли ночью волны, отчаянно дралась за жизнь. Их было пятеро: Альбар, двое матросов, лишившийся чувств Вард и лучник со сломанной ногой. Солдат, приплывший на помощь, считался лучшим пловцом в команде. Благодаря его самопожертвованию появилась возможность спасти раненых. Альбар, удивительно хорошо владевший собой в воде, с неожиданной энергией, таившейся в его худом теле, поплыл ему навстречу. Вместе они начали буксировать к берегу длинную и толстую балку, когда-то бывшую форштевнем. Среди выступающих из воды скал болтался опутанный канатами кусок бушприта. Из последних сил солдат подтянул его к себе и привязал к балке. Они помогли добраться до этого импровизированного плота раненому лучнику, сломанная нога которого причиняла ему страшную боль при каждом очередном ударе волны. Урядник, с мрачно-презрительной гримасой на бледном лице, привязал его и поспешил на помощь матросам, едва удерживавшим на поверхности все еще не пришедшего в себя капитана. Его тоже привязали к балке. Потом все отдыхали, тяжело дыша, раз за разом захлестываемые волнами, но уже чувствуя себя в относительной безопасности. Чуть позже они начали работать ногами; им помогал прилив, неся их в сторону берега. На полпути было уже ясно, что они спасены. Они долго отдыхали на берегу, потом прошли чуть дальше в глубь суши. Ветер не ослабевал; от него немного защищали песчаные холмы, но холод давал о себе знать. Мокрая одежда скорее стесняла движения, чем защищала. У них не было никакой еды, не могли они и развести огонь. Они знали, где находятся: западный ветер снес их с выбранного курса, дрейфующий парусник миновал с севера Большую Агару и разбился у берегов лежавшей от нее на северо-востоке Малой Агары. Впрочем, один из матросов был именно отсюда родом, ему была знакома кажд