Роберт Льюис Стивенсон. Басни --------------------------------------------------------------- Robert Louis Stevenson. Fables. 1901 © Александр Сорочан (bvelvet@rambler.ru), перевод, 2006 --------------------------------------------------------------- От переводчика Для меня басни Стивенсона стали большим сюрпризом. Написанные на Самоа в последние годы жизни, они были опубликованы посмертно. Это именно басни - во многих присутствует мораль, другие явственно содержат нравоучения. Только уж очень эти нравоучения странны... "Басни" местами напоминают произведения Амброза Бирса и демонстрируют возрастающий пессимизм автора. Многие из них не отделаны, они явственно писались "для себя". "Герои рассказа" стали основой для гениальной "экранизации" Рауля Руиса "Остров сокровищ" (думаю, фильм не был бы так хорош, если б сам Стивенсон не подкинул Руису идею). Другие "басни" (прежде всего наиболее объемные) напоминают о Борхесе и Честертоне; их прочтение объясняет, почему два великих литератора так ценили Стивенсона. Впрочем, басни представляют не только литературоведческий интерес. Это прекрасная, филигранная проза. Признаюсь, я не привык к таким текстам, потому где-то, может быть, слегка изменял стилистику первоисточника, подгоняя текст под уже известные образцы. Надеюсь, это упражнение не вызовет резкого неприятия у поклонников Стивенсона. Хотелось бы увидеть на русском языке полное собрание его сочинений. Может, желание когда-нибудь сбудется. Засим - приятного чтения. Александр Сорочан. I. ГЕРОИ РАССКАЗА Когда 32-я глава "Острова сокровищ" подошла к концу, две марионетки отправились прогуляться, чтобы раскурить трубочку перед тем, как продолжить представление; они встретились на открытом месте неподалеку. "Доброе утро, кэптен", сказал первый, сопровождая приветствие военным салютом. "Ах, Сильвер!" - фыркнул другой. "Вы на дурной дорожке, Сильвер". "Что ж, кэптен Смоллетт", откликнулся Силвер, "долг есть долг, насколько мне известно, и нет ничего лучше; но мы-то сейчас не при исполнении; и я не вижу, с какой стати вам придерживаться этой высокой морали". "Вы - проклятый мерзавец, дружище", сказал Капитан. "Ну-ну, кэптен, будьте попроще", заметил второй. "Не стоит на меня всерьез сердиться. Я всего-навсего герой морского романа. На самом деле меня не существует". "Что ж, я и сам тоже не существую", сказал Капитан, "и с этим приходится мириться". "Я не могу ограничивать добродетельного героя в выборе аргументов", отвечал Сильвер. "Но я - злодей в этой истории, да, именно я; и скажите мне, как один моряк другому, в чем же тут разница?" "Вы никогда не изучали катехизис?" сказал Капитан. "Разве вы не знаете, что есть и такая вещь, как Автор?" "Автор?" переспросил Джон насмешливо. "А кто же улучшит меня? Ведь дела обстоят так: если Автор создал вас, он создал Долговязого Джона, он создал Хэндза, и Пью, и Джорджа Мерри - не то, чтобы Джордж был чем-то особенным, он - всего только имя, может, чуть больше; и он создал Флинта, кем бы тот ни был; и он сотворил весь этот бунт, причинивший вам столько забот; и он пристрелил Тома Редрута; и - что ж, если Автор существует, то подайте мне сейчас же Пью!" "Разве вы не верите в будущее?" сказал Смоллетт. "Вы думаете, что нет ничего, кроме нынешней истории на бумаге?" "В точности я этого не знаю", сказал Сильвер, "и я в любом случае не пойму, что с этим поделать. Но вот что я знаю точно: если существует такая штука, как Автор, я - его любимый герой. Он понимает меня куда лучше, чем вас - да, понимает. И ему нравится работать со мной. Он постоянно держит меня на палубе, с костылем и всем прочим; а вас он заставляет прятаться в трюме, где никто вас не видит и видеть не хочет, готов поспорить! Если Автор существует, гром и молния, то он на моей стороне!" "Вижу, он припас для вас длинную веревку", сказал Капитан. "Но это не может изменить убеждений человека. Я знаю, что Автор уважает меня; я чувствую это своими печенками; когда мы с вами говорили у дверей форта, на чьей стороне, по-вашему, он был, дружище?" "А разве он не уважает меня?" вскричал Сильвер. "Эх, вам стоит послушать, как я подавляю уже другой мятеж, разгоняю Джорджа Мерри, Моргана и прочих, незадолго до последней главы; тогда вы кое-что услышите! Тогда вы поймете, что Автор думает oбо мне! Но скажите вот что, вы считаете себя добродетельным, чистым героем?" "Боже сохрани!" торжественно изрек Капитан Смоллетт. "Я - человек, который пытается исполнять свой долг, иногда добивается успеха, иногда нет. Боюсь, я - не слишком популярный человек дома, Сильвер!" Тут Капитан вздохнул. "Эх!" - вздохнул Сильвер. "Тогда как же с вашим существованием? Вы будете все тот же кэптен Смоллетт, что и всегда, не очень популярный дома, скажете? И если так, что же, гром и молния, "Остров сокровищ" снова повторится; и я буду Долговязым Джоном, а Пью будет Пью, и будет еще один мятеж, нравится нам это или нет. Или вы станете кем-то еще? А если так, почему вы хороший? И почему я плохой?" "Что ж, посмотрите, старина", ответил Капитан, "я не могу понять, как эта история вообще появилась, не так ли? Я не понимаю, как вы и я, не существующие, можем здесь беседовать и покуривать наши трубки, становясь для всего мира настоящими? Ну хорошо, кто я такой, чтобы высказывать свое мнение? Я знаю, что Автор на стороне добра; он так мне говорит, это выходит из-под его пера, когда он пишет. И это - все, что мне надо знать; в остальном я полагаюсь на удачу". "Кажется, он все-таки против Джорджа Мерри", признал Сильвер задумчиво. "Но Джордж - в самом лучшем случае немногим больше, чем имя", добавил он, просветлев. "И давайте-ка еще раз обдумаем все это. Что здесь хорошего? Я устроил мятеж, я был джентльменом удачи; хорошо, но судя по всему, вы и сами тоже не святой. Я - человек, который легко заводит знакомства; даже из ваших слов ясно, что вы не такой, и насколько я знаю, вы можете дьявольски ошибаться. Кто есть кто? Кто хороший и кто плохой? Ну, скажите же мне! Сейчас мы бросили якорь, и вы можете мне сказать!" "Никто из нас не совершенен", ответил Капитан. "Это религиозная истина, дружище. Все, что я могу сказать: я пытаюсь исполнять свой долг; а если вы попытаетесь исполнить свой, то я не стану радоваться вашему успеху". "И вы будете судьей, не так ли?" сказал Сильвер насмешливо. "Я буду и судьей, и палачом для вас, дружище, и не шевельну пальцем ради вашего спасения", откликнулся Капитан. "Но я пойду еще дальше: это может быть, не звучное богословие, но это - здравый смысл. То, что хорошо, также и полезно - или около того, поскольку я не слишком хороший мыслитель. Ведь чем бы закончился рассказ, если б не было в нем ни единого добродетельного героя?" "Если уж до этого дошло", ответил Сильвер, "с чего начался бы рассказ, если б не было злодеев?" "Да, это почти что моя мысль", сказал Капитан Смоллетт. "Автор должен заполучить историю; этого он хочет: и получить историю, и дать человеку вроде доктора (скажем) подобающий шанс; он должен свести вместе людей вроде вас и Хэндса. Но он на правой стороне; а вы подумайте о себе! Для вас рассказ еще не кончился; вас еще подстерегают неприятности". "На что будете держать пари?" - спросил Джон. "Я сам позабочусь, чтобы они были", откликнулся Капитан. "Мне достаточно того, что я - Александр Смоллетт, какой ни на есть; и я на коленях возношу благодарность своей счастливой звезде, что я - не Сильвер. Но открывается чернильница. По местам!" И впрямь Автор именно тогда начал выводить слова: "ГЛАВА XXXIII". II. ТОНУЩИЙ КОРАБЛЬ "Сэр", сказал первый лейтенант, врываясь в каюту Капитана, "корабль тонет". "Очень хорошо, мистер Спокер", ответил Капитан; "но это не причина, чтобы врываться сюда наполовину выбритым. Подумайте спокойно, мистер Спокер, и вы увидите, что с философской точки зрения в нашем положении ничего нового нет: корабль (если он вообще должен утонуть), можно сказать, для этого был создан с той минуты, когда его спустили на воду". "Он тонет все быстрее", сказал первый лейтенант, когда вернулся, закончив бритье. "Быстрее, мистер Спокер?" - спросил Капитан. "Очень странное выражение, поскольку время (если вы потрудитесь задуматься над этим) всего лишь относительная величина". "Сэр", сказал лейтенант, "я думаю, едва ли разумно начинать подобную дискуссию, раз уж все мы окажемся в пучине морской через десять минут". "С такими рассуждениями", вежливо ответил Капитан, "вы никогда не сможете решать какие бы то ни было важные проблемы; всегда есть вероятность того, что мы умрем прежде, чем доведем спор до конца. Вы совсем не учитываете, мистер Спокер, положение человека", сказал Капитан, улыбаясь и качая головой. "Меня куда больше интересует положение корабля", ответил мистер Спокер. "Выражаетесь так, как подобает хорошему офицеру", ответил Капитан, положив руку на плечо лейтенанта. На палубе они увидели, что люди ворвались в винный погреб и быстро напились. "Друзья мои", сказал Капитан, "в этом нет ни малейшего смысла. Корабль затонет, как вы говорите, через десять минут: ну и что тогда? С философской точки зрения в нашем положении ничего нового нет. Всю жизнь мы, может быть, могли умереть от кровоизлияния или от удара молнии, причем не через десять минут, а через десять секунд; и это не мешало нам обедать или класть деньги на банковский счет. Ручаюсь вам от всего сердца, что никак не могу понять ваше отношение к делу". Люди уже зашли так далеко, что не обратили на его слова никакого внимания. "Очень печальное зрелище, мистер Спокер", сказал Капитан. "И все же с философской точки зрения, что бы она там ни означала", ответил первый лейтенант, "они, кажется, преспокойно могли напиваться с тех самых пор, как оказались на борту". "Я не знаю, всегда ли вы следите за моими мыслями, мистер Спокер", мягко ответил Капитан. "Но давайте пойдем дальше". В арсенале они обнаружили морского волка, покуривающего трубку. "Боже правый!" - вскричал Капитан. "Что с вами?" "Ну, сэр", сказал морской волк извиняющимся тоном, "мне сказали, что корабль тонет". "Предположим, что так оно и есть", сказал Капитан. "С философской точки зрения, в нашем положении нет ничего нового. Жизнь, мой старый товарищ по плаванию, жизнь, в любой момент и в любом виде, столь же опасна, как тонущий корабль; и все же для людей это подходящий способ носить зонтики, надевать индийские ботинки, начинать обширные труды и пытаться вести себя так, будто все это будет продолжаться вечно. И со своей стороны я не могу не выказать презрения к человеку, который даже на борту тонущего корабля не примет очередную порцию лекарства и не отстоит вахту до конца. Это, мой друг, не человеческое отношение к делу". "Прошу прощения, сэр", вмешался мистер Спокер. "Но каково в точности различие между бритьем на тонущем корабле и курением на пороховой бочке?" "Да и вообще любым другим действием в любых мыслимых обстоятельствах?" - вскричал Капитан. "Совершенно точно; дайте мне сигару!" Через две минуты корабль взорвался с восхитительным грохотом. III. ДВЕ СПИЧКИ Некий путешественник оказался в лесах Калифорнии, когда настал сезон засухи и подул сильный ветер. Он проделал долгий путь, он устал и проголодался; он спустился с коня, чтобы раскурить трубку. Но когда он сунул руку в карман, то обнаружил там только две спички. Он чиркнул первой, но она не загорелась. "Веселенькое дельце!" - сказал путешественник. "До смерти хочется курить; осталась всего одна спичка; и так не хватает огня! Бывают ли на свете такие неудачники? И все же", подумал путешественник, "полагаю, я смогу зажечь эту спичку, раскурю свою трубку и вытряхну пепел в траву - трава может загореться, поскольку здесь ужасно сухо; и пока я буду затаптывать огонь спереди, он может увернуться, укрыться у меня за спиной и ухватиться вон за тот куст; прежде чем я смогу туда добежать, он вспыхнет; за кустарником я вижу сосну, поросшую мхом; она тоже в мгновение ока будет охвачена огнем от ствола до верхних ветвей; и огонь этого длинного факела... Как может подхватить его и разнести по всему лесу сильный ветер! Я слышу, как эта лощина в несколько мгновений заполняется единым эхом ветра и огня; вижу, как я скачу изо всех сил, а огонь мчится по моим следам за холмы; вижу, как этот чудесный лес много дней горит, и рогатый скот поджаривается, и ручьи пересыхают, и фермеры разоряются, и дети их идут по миру. Как будет ужасен мир после этого!" Подумав так, он чиркнул спичкой, и она не загорелась. "Слава Богу!" - сказал путешественник и засунул трубку в карман. IV. БОЛЬНОЙ И ПОЖАРНЫЙ Однажды больной человек остался в горящем доме, когда прибыл пожарный. "Не спасайте меня", сказал больной. "Спасайте сильных". "Будьте любезны, объясните", сказал пожарный, поскольку он был вежливым парнем. "Это будет честнее всего", сказал больной. "Сильным нужно оказывать предпочтение в любых обстоятельствах, потому что они больше могут сделать для нашего мира". Пожарный немного подумал, потому что он был человеком философского склада. "Согласен", сказал он наконец, когда крыша начала обваливаться. "Но ради продолжения беседы скажите, что вы считаете подходящим делом для сильных?" "Нет ничего легче", откликнулся больной. "Подходящее дело для сильных - это помощь слабым". Пожарный снова задумался, поскольку у этого замечательного создания не было повода спешить. "Я могу простить вам, что вы больной", сказал он наконец, когда рухнула часть стены, "но я уж точно не могу вынести, что вы такой дурак". С этими словами он поднял свой топорик и одним точным ударом пригвоздил больного к кровати. V. ДЬЯВОЛ И ВЛАДЕЛЕЦ ГОСТИНИЦЫ. Некогда дьявол остановился в гостинице, в которой никто его не знал, поскольку там жили люди, не получившие должного образования. Он был уличен в совершении злых дел, и какое-то время все его стерегли. Наконец на вахту заступил владелец гостиницы и принялся за дело всерьез. Хозяин гостиницы ухватился за конец веревки. "Теперь я собираюсь уничтожить тебя", сказал он. "Ты не имеешь права обижаться на меня", заявил дьявол. "Я - всего только дьявол, и такова уж моя природа: совершать нехорошие поступки". "Так ли это?" - спросил владелец гостиницы. "Так, ручаюсь тебе", сказал дьявол. "Ты действительно не можешь перестать творить зло?" - спросил владелец гостиницы. "Ничего не могу поделать", сказал дьявол; "это же просто бесполезная жестокость - уничтожать создание, похожее на меня". "Так оно и есть", сказал владелец гостиницы. И он сделал петлю и повесил дьявола. "Именно так!" - сказал владелец гостиницы. VI. КАЮЩИЙСЯ Один человек повстречал плачущего юношу. "О чем ты плачешь?" спросил он. "Я плачу о моих грехах", сказал юноша. "Тебе, должно быть, нечем заняться", сказал человек. На следующий день они встретились снова. Юноша опять плакал. "Почему ты плачешь сегодня?" - спросил человек. "Я плачу, потому что мне нечего есть", сказал парень. "Я так и думал, что до этого дойдет", сказал человек. VII. ЖЕЛТАЯ КРАСКА В некотором городе жил врач, который продавал желтую краску. У нее было одно удивительное достоинство: тот, кто натирался ею с головы до пят, навсегда освобождался от опасностей жизни, уз греха и страха смерти. Так врач писал в своих проспектах; так говорили все жители города; не было для тех людей ничего более важного, чем должным образом окраситься, и ничто не вызывало у них большего восхищения, чем зрелище чужой окраски. Жил в том же самом городе молодой человек из очень хорошей семьи, который вел не совсем скромную жизнь; он достиг возраста мужественности и не слишком торопился покрывать себя краской. "Подождем до завтра", говорил он; а когда наступал следующий день, он снова откладывал решительный шаг. Он мог продолжать так до самой смерти; однако у него был друг почти такого же возраста и сходного нрава. И этот молодой человек, прогуливаясь по центральной улице без единого пятнышка краски на теле, попал под телегу водовоза и погиб в расцвете наготы. Это потрясло второго юношу: я никогда не видел человека, который бы так серьезно намеревался окраситься; и в тот же вечер, в присутствии всего семейства, с подобающей музыкой и с громким плачем, он был окрашен три раза и еще слегка отлакирован. Врач (который и сам был тронут до слез) говорил, что никогда не трудился так тщательно. Примерно два месяца спустя молодого человека принесли на носилках к дому врача. "В чем же дело?" - закричал он, как только дверь отворили. "Меня должны были освободить от всех опасностей жизни; и вот я здесь, я попал под ту же самую телегу и сломал ногу". "Вот это да!" - сказал врач. "Это очень грустно. Но я чувствую, что должен объяснить вам действие моей краски. Сломанная кость - ужасное мелкое происшествие; но она принадлежит к разряду несчастных случаев, в которых моя краска совершенно бессильна. Грех, мой дорогой юный друг, грех - единственное бедствие, которое должен предчувствовать мудрый человек; именно от греха я помог вам уберечься; и когда вы испытаете соблазн, вы расскажете мне новости про мою краску". "Ах!" - сказал молодой человек. "Я этого не понимал, и это кажется не слишком утешительным. Но я не сомневаюсь, что все делается к лучшему; а пока я буду вам крайне обязан, если вы поправите мою ногу". "Это не по моей части", сказал врач. "Но если ваши носильщики доставят вас за угол к хирургу, я уверен, что он сможет помочь". Примерно три года спустя молодой человек явился снова. Он примчался в дом врача в крайнем волнении. "Что же это?" - кричал он. "Я должен быть свободен от бремени греха; а я только что совершил подделку документов, поджог и убийство". "Вот это да!" - сказал врач. "Это очень серьезно. Снимите одежду немедленно". И как только молодой человек разделся, врач осмотрел его с головы до пят. "Нет!" - воскликнул он с немалым облегчением. "Ни один слой не поврежден. Не стоит унывать, мой молодой друг, ваша краска так же хороша, как новая". "Боже всемогущий!" - закричал молодой человек. "Но какая же тогда может быть от нее польза?" "Ну", сказал врач, "я полагаю, что нужно объяснить вам характер действия моей краски. Она не совсем предотвращает грех; она вместо этого уничтожает болезненные последствия. Это имеет значение не столько для нашего мира, сколько для следующего. Действие ее не касается жизни; короче говоря, я вас подготовил к смерти. И когда вы соберетесь умирать, то расскажете мне много нового про мою краску". "Ах!" вскричал молодой человек. "Я этого не понимал, и это кажется не слишком утешительным. Но я не сомневаюсь, что все делается к лучшему; а пока я буду крайне обязан, если вы поможете мне загладить зло, которое я принес невинным людям". "Это не по моей части", сказал врач. "Но если вы отправитесь за угол в полицейский участок, я уверен, что это поможет вам справиться с проблемой". Шесть недель спустя врача вызвали в городскую тюрьму. "Что же это такое?" - кричал молодой человек. "Я буквально пропитан вашей краской; я сломал ногу и совершил все мыслимые преступления, и меня должны завтра повесить; а пока страх настолько велик, что я даже не нахожу слов для его описания". "Вот это да!" - сказал врач. "Это и впрямь удивительно. Хорошо, хорошо; возможно, если б вы не были окрашены, вы были бы напуганы еще сильнее". VIII. СТАРЫЙ ДОМ Как только ребенок начинал говорить, на него надевали кандалы; мальчики и девочки, играя в свои игры, двигались как осужденные преступники. Несомненно, это выглядело еще более жалко и переносилось куда более болезненно в юности. Даже взрослые люди передвигались крайне неловко и часто страдали от язв на ногах. Когда Джеку исполнилось десять лет, в той стране появилось великое множество чужеземцев. Мальчик видел, как легко они преодолевают огромные расстояния, и это поразило его. "Интересно, как это получается", спросил он, "все эти чужеземцы так быстро передвигаются, а мы должны медленно ползать в наших оковах?" "Мой милый мальчик", сказал его дядя, вероучитель, "не плачь о своих оковах, поскольку они - единственное, ради чего стоит жить. Несчастны, нехороши, недостойны все те люди, которые не скованы так, как мы. Кроме того, хочу тебе сказать, что это очень опасный разговор. Если ты будешь проклинать свои кандалы, тебе ни в чем не будет удачи; если ты когда-нибудь снимешь их, ты будешь тотчас поражен ударом молнии". "А почему не ударяет молния в этих чужестранцев?" спросил Джек. "Юпитер долготерпелив к отсталым", объяснил вероучитель. "Честное слово, мне хотелось бы оказаться не столь удачливым", сказал Джек. "Ведь если б я был рожден отсталым, я мог бы теперь свободно ходить; ведь нельзя отрицать, что носить железные оковы неудобно и что язвы сильно болят". "Ах!" - вскричал его дядя. "Не завидуй язычникам! Печальна их судьба! Ах, бедные души, если б они только познали радости оков! Бедные души, мое сердце тоскует о них. Но истина в том, что они отвратительные, глупые, наглые, жестокие, вонючие скоты, а не люди - ибо что такое человек без оков? - и тебе не следует касаться их или говорить с ними". После этого разговора ребенок, встретив на дороге свободных людей, всегда плевал в их сторону и называл их разными словами, которые были в ходу у детей в тех краях. Но однажды, когда ему исполнилось пятнадцать, он вошел в лес, и язва причинила ему боль. Это был чудесный день, небо было чистым; птицы вокруг пели; а Джек лечил свою ногу. Тут зазвучала другая песня; она казалась куда более веселой, чем обычные песни; в то же самое время послышался звук шагов. Джек отбросил целебные листья; а потом в зеленой лощине появился парень из его собственной деревни, он прыгал, танцевал и что-то пел; и на траве рядом с ним валялись оковы танцора. "О!" - закричал Джек. "Ты сбросил свои оковы!" "Ради Бога, не говори своему дяде!" заплакал парень. "Если ты боишься моего дяди", ответил Джек, "отчего ты не боишься удара молнии?" "Это всего лишь старые сказки", ответил юноша. "Их просто рассказывают детям. Многие из нас приходят сюда, в лес, и по ночам танцуют вместе, и ни с кем ничего не случается". Это навело Джека на множество новых мыслей. Он был серьезным парнем; он не хотел танцевать; он носил свои оковы и терпел свои язвы без единой жалобы. Но ему не нравилось, когда обманывали его или кого-то еще. Он начал прятаться в укромных уголках дороги, поджидая путешествующих язычников, чтобы в сумерках, оставаясь невидимым, беседовать с ними; и они были очень рады побеседовать с любопытным юношей и поведали ему немало интересного. Ношение оков (сказали они) не было повелением Юпитера. Это было приказание бледнолицего существа, волшебника, он обитал в той стране в Древнем лесу. Он был подобен Главкусу, который мог принимать любой облик, но все-таки его всегда можно было узнать; ибо когда его собирались убить, он кулдыкал как индюк. У него было три жизни; но лишение третьей будет его погибелью; в тот миг его колдовской дом исчезнет, оковы падут и деревенские жители возьмутся за руки и станут танцевать как дети. "А в вашей стране?" - спрашивал Джек. Но при этом путешественники единодушно прерывали его; так случалось, пока Джек не начал подозревать, что на земле не было ни единого счастливого уголка. А если он существовал, то его обитатели оставались дома; и это было вполне понятно. Но случай с оковами повлиял на него. Образы хромающих детей постоянно являлись ему; их стоны и боль от язв часто ему мерещились. И наконец он решил, что рожден освободить всех узников. Был в той деревне небесный меч, сотворенный на наковальне Вулкана. Им никогда не пользовались, только в храме, да и то лишь тупой стороной. Меч висел на гвозде у дымохода вероучителя. Однажды после наступления темноты Джек встал, взял меч и в темноте ушел из дома и из деревни. Всю ночь он шел без передышки; а когда настал день, он встретил незнакомцев, собиравшихся на поля. У них он справился о Древнем лесе и колдовском доме; и одни говорили, что это место находится на севере, а другие - что на юге; так продолжалось, пока Джек не понял, что они обманывают его. Теперь, спрашивая у кого-нибудь дорогу, он обнажал свой сверкающий меч; при этом оковы на лодыжке человека звенели и отвечали на вопрос; и ответ всегда был один: ПРЯМО. Но один человек, когда его оковы заговорили, плюнул, ударил Джека и начал бросать в него камни; Джек был сильно ранен в голову. В конце концов он достиг леса, и вошел в него, и обнаружил дом в низине, где росли грибы, сплетались ветви деревьев и поднимался огромными клубами пар от болот. Это был прекрасный дом, но очень хаотичный; некоторые части его были древними, как сами холмы, а некоторые как будто вчера построены, но ни одна часть не была завершена; и дом оставался открытым со всех сторон, так что войти в него можно было откуда угодно. Однако дом находился в хорошем состоянии, и из всех труб шел дым. Джек вошел через фронтон; и внутри оказались комнаты, все пустые, но частично обставленные, чтобы человек мог там жить; и в каждой был пылающий очаг, возле которого человек мог согреться, и стоял накрытый стол, где он мог поесть. Но Джек нигде не видел ни единого живого существа; только останки чьей-то трапезы. "Это дом для странников", сказал Джек. "Но земля здесь, должно быть, слишком болотистая, поскольку при каждом шаге здание трясется". Он провел в доме некоторое время, а потом ощутил голод. Тогда он взглянул на еду и поначалу испугался; но он обнажил меч и в сиянии меча стало ясно, что продукты хороши. Тут он набрался храбрости, чтобы сесть и перекусить, после чего окреп телом и душой. "До чего странно", подумал он, "в колдовском доме оказалось столько вкусной еды". Пока он ел, в ту комнату вошел его дядя, и Джек до того испугался, что выхватил меч. Но дядя был необычайно добр, присел с ним за стол и похвалил его за то, что он взял меч. Никогда прежде им не было так хорошо вместе, и Джек был полон любовью к этому человеку. "Это было очень хорошо", сказал ему дядя, "взять меч и прийти в Старый дом; мудрая мысль и храбрый поступок. Но теперь ты счастлив; и мы можем вместе вернуться домой к обеду". "Нет, дядюшка, нет!" сказал Джек. "Я еще не счастлив". "Как!" воскликнул дядя. "Ты не согрелся у огня? Тебе не понравилась эта еда?" "Я вижу, что пища очень недурна", сказал Джек; "но все это не доказывает, что люди должны носить оковы на правой ноге". И тогда призрак его дядюшки закулдыкал, как индюк. "О Юпитер!" воскликнул Джек, "неужели он и есть волшебник?" Его руки опустились и сердце замерло в груди, поскольку он любил дядюшку; но он поднял меч и ударил призрака в голову; и призрак громко закричал голосом дяди и упал на землю; и маленькая бескровная белая тварь выбежала из комнаты. В ушах у Джека звенело, и коленки его дрожали, и совесть его была неспокойна; но он все равно не терял присутствия духа, и оттого пробудилась в душе его жажда крови того чародея. "Если оковы должны пасть", сказал он, "мне нужно пройти через все это, а когда я вернусь домой, то увижу своего дядю танцующим и поющим". И он отправился в погоню за бескровной тварью. В пути он встретил призрак своего отца; и отец сердился, и кричал на него, и напоминал о сыновнем долге, и предлагал ему вернуться домой, пока еще есть время. "Ведь ты еще можешь", сказал он, "придти домой к закату. И тогда все будет прощено". "Видит Бог", сказал Джек, "я боюсь твоего гнева; но все же твой гнев не доказывает, что люди должны носить оковы на правой ноге". И тогда призрак его отца закулдыкал как индюк. "Святые небеса!" вскричал Джек. "Это опять волшебник!" Кровь, казалось, застыла в теле, и руки его предали, поскольку Джек любил своего отца; но он все же поднял меч и вонзил его в сердце призрака; и призрак громко закричал голосом его отца и упал на землю; и маленькая бескровная белая тварь бросилась прочь. В ушах у Джека звучал этот крик, и душа его затмилась; но теперь в ней пробудилась ярость. "Я сделал то, о чем не осмеливался и подумать", сказал он. "Теперь я пойду до конца или погибну. И когда я вернусь домой, молю Бога, чтобы это оказалось сном. И тогда увижу своего отца танцующим и поющим". Так он продолжал гнаться за бескровной тварью; и в пути он встретил призрак своей матери, и она плакала. "Что ты наделал?" - кричала она. "Что же ты наделал? О, вернись домой (ты будешь там к часу сна), пока ты не принес мне еще больших горестей; ибо достаточно того, что ты сразил моего брата и своего отца". "Дорогая мать, это не их я сразил", сказал Джек. "Это был всего лишь чародей, принявший их облик. И даже если ты и права, это все равно не доказывает, что человек должен носить оковы на правой ноге". И в то мгновение призрак закулдыкал как индюк. Он так и не понял, как сделал это; но он взмахнул мечом и разрубил призрак надвое; и тот громко закричал голосом его матери; и пал на землю; и когда он упал, дом над головой Джека исчез, и он стоял один в лесу, и кандалы с его ноги упали. "Что ж", сказал он, "чародей теперь мертв, и оковы исчезли". Но крики все еще звучали в его ушах, и день казался ему ночью. "Это было страшное дело", сказал он. "Мне нужно выбраться из леса, и посмотреть, сколько добра я сделал другим людям". Он хотел оставить оковы там, где они лежали, но когда собрался в обратный путь, то передумал. Он наклонился и повесил оковы на грудь; и грубое железо ранило его, и на груди появилась кровь. И когда он вышел из леса на дорогу, он повстречал людей, которые возвращались с работы; и те, которых он встречал, не носили оков на правой ноге, но увы! - они носили оковы на левой. Джек спросил их, что это значит; и они ответили: "Это новое облачение, ибо старое теперь считают суеверием". Тогда он присмотрелся к ним повнимательнее и обнаружил, что на левых лодыжках появились новые язвы, а старые справа еще не зажили. "Помилуй меня Боже!" - закричал Джек. "Мне лучше пойти домой". А когда он вернулся домой, там лежал его дядя, пораженный в голову, и его отец, пронзенный в сердце, и мать, рассеченная надвое. И он сел в пустом доме возле распростертых тел и заплакал. МОРАЛЬ Дерево старо и плод хорош, Древний лес особенно пригож. Дровосек, душою крепок ты? Берегись, ведь корни непросты: Матери любовь, душа отца Исчезают, коли рубишь до конца. IX. ЧЕТЫРЕ РЕФОРМАТОРА Четыре реформатора встретились под кустом ежевики. Все они согласились, что мир следует изменить. "Мы должны отменить собственность", сказал один. "Мы должны отменить брак", сказал второй. "Мы должны отменить Бога", сказал третий. "Я хочу, чтобы мы отменили труд", сказал четвертый. "Давайте не будем удаляться от практической политики", сказал первый. "Прежде всего нужно сократить население до среднего уровня". "Прежде всего", сказал второй, "нужно дать свободу полам". "Прежде всего", сказал третий, "нужно выяснить, как это сделать". "Первый шаг", сказал первый, "отменить Библию". "Первейшая потребность", сказал второй, "отменить законы". "Первейшая потребность", сказал третий, "отменить человечество". X. ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДРУГ Человек поссорился со своим другом. "Я так в тебе ошибся", сказал человек. И друг отвернулся от него и ушел. Немного спустя они оба умерли и предстали вместе перед великим белым Престолом Мира. Другу показалось, что дела принимают дурной оборот, но человек некоторое время сохранял хорошее настроение. "Я вижу здесь какое-то упоминание о ссоре", сказал судья, глядя в свои записи. "Кто из вас был неправ?" "Он", сказал человек. "Он плохо говорил обо мне у меня за спиной". "Так ли это?" сказал судья. "И как же он говорил о твоих соседях?" "О, у него всегда был такой длинный язык", сказал человек. "И ты избрал его себе в друзья?" - вскричал судья. "Мой дорогой, нам здесь не нужны дураки". И тогда человек был брошен в яму, а друг громко рассмеялся во тьме и остался, чтобы ответить на другие обвинения. XI. ЧИТАТЕЛЬ "Я отродясь не читал такой нечестивой книги", сказал читатель, бросая книгу на пол. "Не стоит меня швырять", сказала книга. "Вы просто получите меньше у букиниста, а я ведь себя не писала". "Это правда", сказал читатель. "Мои претензии - к твоему автору". "Ну хорошо", сказала книга, "вам не стоит покупать его треп". "Это правда", сказал читатель. "Но я думал, что он веселый писатель". "Я так считаю", сказала книга. "На мой взгляд, ты должна быть совершенно другой", сказал читатель. "Давай я расскажу тебе одну историю", сказала книга. "Два человека после кораблекрушения попали на необитаемый остров; один из них притворялся, что он оказался дома, другой признал..." "О, знаю я такие истории", сказал читатель. "Они оба умерли" "В точности так", сказала книга. "Без сомнения так. И все остальные". "Это правда", сказал читатель. "Попробуй на сей раз пойти немного дальше. А когда они все умерли?" "Они оказались в руках Бога, так же, как и прежде", сказала книга. "Хвастать особенно нечем, по-твоему", воскликнул читатель. "Ну, и кто нечестив теперь?" сказала книга. И читатель бросил ее в огонь. От розги трус бежать привык, Его пугает бога грозный лик. XII. ГРАЖДАНЕ И ПУТЕШЕСТВЕННИК "Оглядись", сказал гражданин. "Это самый большой рынок в мире". "О, разумеется, нет", сказал путешественник. "Что ж, возможно, не самый большой", сказал гражданин, "но самый лучший". "И здесь вы определенно неправы", сказал путешественник. "Могу сказать вам..." Они закопали пришельца под покровом ночи. XIII. УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПРИШЕЛЕЦ Когда-то прибыл на землю посетитель с соседней планеты. И его встретил на месте приземления великий философ, который должен был все показать гостю. Прежде всего они прошлись по лесу, и пришелец осмотрел деревья. "Что это у вас здесь?" - спросил он. "Это всего лишь растения", сказал философ. "Они живые, но совсем не интересные". "Я ничего не знаю об этом", сказал пришелец. "У них, кажется, очень хорошие манеры. Они никогда не разговаривают?" "Они лишены этого дара", сказал философ. "Все-таки мне кажется, что я слышу их пение", сказал его спутник. "Это - всего лишь ветер среди листьев", сказал философ. "Я объясню вам теорию ветров: будет очень интересно". "Хорошо", ответил пришелец, "жалко, что я не знаю, о чем они думают". "Они не могут думать", сказал философ. "Я ничего об этом не знаю", откликнулся незнакомец: и затем, положив руку на ствол, добавил: "Мне нравится этот народец". "Это вообще не люди", сказал философ. "Пойдем дальше". Затем они прошли по лугу, где были коровы. "Это очень грязные люди", сказал пришелец. "Это вообще не люди", сказал философ; и он объяснил, что представляет собой корова с научной точки зрения; эти объяснения я позабыл. "Мне это безразлично", сказал пришелец. "Но почему они никогда не смотрят вверх?" "Потому что они травоядные", пояснил философ; "а жить на одной траве, которая не слишком питательна, довольно тяжело; им требуется уделять столько внимания еде, что у них не остается времени, чтобы думать, говорить, осматривать пейзаж или содержать себя в чистоте". "Ну", сказал пришелец, "это, без сомнения, тоже способ выживать. Но я предпочитаю людей с зелеными головами". Затем они вошли в город, и улицы были полны мужчинами и женщинами. "Очень странные люди", сказал пришелец. "Это люди величайшей нации в мире", сказал философ. "В самом деле?" - удивился пришелец. "А с виду не похоже". XIV. ЛОМОВЫЕ ЛОШАДИ И ВЕРХОВАЯ ЛОШАДЬ Две ломовые лошади, жеребец и кобыла, прибыли на Острова Самоа и оказались на одном поле с верховым скакуном. Они боялись подойти к нему, потому что видели, что это был верховой конь, и полагали, что он не станет говорить с ними. А верховой конь никогда не видел таких огромных существ. "Это, должно быть, великие вожди", подумал он и вежливо приблизился к вновь прибывшим. "Леди и джентльмен", сказал он, "я понимаю, что вы - из колоний. Я адресую вам свои наилучшие пожелания и от всего сердца желаю хорошо провести время на островах". Переселенцы посмотрели на него искоса и посовещались друг с другом. "Кем он может быть?" - сказал жеребец. "Он кажется подозрительно вежливым", сказала кобыла. "Я не думаю, что он занимает высокий пост", сказал жеребец. "Готова поспорить, это всего лишь туземец", сказала кобыла. Потом они повернулись к скакуну. "Иди к дьяволу!" - сказал жеребец. "Удивляюсь твоей наглости! Надо же - беседовать с такими персонами, как мы!" - воскликнула кобыла. Верховой конь ушел в одиночестве. "Я был прав", сказал он, "это великие вожди". XV. ГОЛОВАСТИК И ЛЯГУШКА "Стыдись", сказала лягушка. "Когда я была головастиком, у меня не было хвоста". "Так я и думал!" сказал головастик. "Ты никогда не была головастиком". XVI. В ЭТОМ КОЕ-ЧТО ЕСТЬ Местные жители поведали ему множество историй. Например, они предупредили его о доме из желтого тростника, скрепленном черными нитями греха: любой, кто касался этого дома, немедленно становился добычей Акаанги, и передавался румяной Миру, и одурманивался напитком мертвых, и поджаривался в печи и поедался пожирателями мертвых. "В этом нет ни слова правды", сказал миссионер. Был на том острове залив, прямо-таки прекрасный с виду залив; но, по словам местных жителей, купаться там было смертельно опасно. "В этом нет ни слова правды", сказал миссионер; и он пришел в залив и стал там купаться. Тут его подхватил водоворот и унес к рифу. "Ого!" - подумал миссионер, "кажется, кое-что в этом все-таки есть". И он стал грести сильнее, но водоворот уносил его. "Меня этот водоворот не одолеет", сказал миссионер; и как только он это произнес, то увидел дом, поднятый на сваях над уровнем моря; он был построен из желтого тростника, тростинки соединялись друг с другом черными нитями греха; к двери вела лестница, и вокруг дома висели тыквы. Он ни разу не видел ни такого дома, ни таких тыкв; и водоворот принес человека к лестнице. "Это любопытно", сказал миссионер, "но в этом ничего особенного нет". И он ухватился за нижнюю ступень лестницы и поднялся наверх. Это был прекрасный дом; внутри не оказалось ни души; и когда миссионер оглянулся назад, он не увидел никакого острова, там были только морские волны. "Странно вышло с островом", сказал миссионер, "но чего мне бояться? Ибо со мной - истина". И он решил прихватить с собой тыкву, поскольку он очень любил разные диковинки. Но стоило ему положить руку на тыкву, в тот же миг все, что он видел, все, что его окружало, лопнуло, как пузырь, и исчезло; и ночь сомкнулась над ним, и воды, и сети; и он лежал беспомощный, как пойманная рыба. "Телу может показаться, что во всем этом кое-что есть", сказал миссионер. "Но если эти истории истинны, удивляюсь, что же станется с моими истинами!" И тогда ночной мрак был развеян пламенем факела Акаанги; и уродливые руки начали ощупывать сети; и миссионера схватили двумя пальцами, и отнесли его, промокшего насквозь, сквозь ночь и тишину к печам Миру. И румяная Миру сидела у огня печей; и рядом сидели ее четыре дочери и делали напиток мертвых; и сидели там пришельцы с островов живых, мокрые и ры