проговорил Юрковский.- Эт-то п-похоже на ядро. - Вздор,- сказал Дауге. - В-возможно, все-таки у Юпитера есть ядро. - Вздор, вздор,- нетерпеливо сказал Дауге. Горная цепь тянулась под "Тахмасибом", и не было ей конца. - Вон еще,- сказал Дауге. Выше скалистых зубьев выступил темный бесформенный силуэт, вырос, превратился в изъеденный обломок черного камня и снова скрылся. Сейчас же за ним вслед появился другой, третий, а вдали, едва различимая, бледным пятном светилась округлая серая масса. Горный хребет внизу постепенно опускался и исчез из виду. Юрковский не отрываясь от перескопа, поднес к губам микрофон. Было слышно, как у него хрустнули суставы. - Быков,- позвал он.- Алексей. - Алеши нет, Володенька,- отозвался голос штурмана. Голос был сиплый и задыхающийся.- Он в машине. - М-Михаил, мы идем н-над с-скалами,- сказал Юрковский. - Над какими скалами?- испуганно спросил Михаил Антонович. Вдали прошла поразательно ровная, словно отполированная поверхность - огромная равнина, окаймленная невысокой грядой круглых холмов. Прошла и утонула в розовом. - М-мы еще не все п-понимаем,- сказал Юрковский. - Я сейчас посмотрю, Володенька,- сказал Михаил Антонович. За перископом проплывала еще одна горная страна. Она плыла высоко вверху, и вершины гор были обращены вниз. Это было дикое, фантастическое зрелище, и Юрковский подумал сначала, что это опять мираж, но это был не мираж. Тогда он понял и сказал: "Это не ядро, Иоганыч. Это кладбище". Дауге не понял. "Это кладбище миров,- сказал Юрковский.- Джуп проглотил их." Дауге долго молчал, а затем пробормотал: - Какие открытия... Кольцо, розовое излучение, кладбище миров... Жаль. Очень жаль. Он оглянулся и окликнул Моллара. Моллар не ответил. Он лежал ничком. Они стащили Моллара в амортизатор, привели его в чувство, а он, измотанный, отекший, сразу заснул, словно упал в обморок. Потом они вернулись в обсерваторный отсек и снова повисли на перископах. Под "Тахмасибом", и рядом с "Тахмасибом", временами над "Тахмасибом" медленно проплывали в потоках сжатого водорода обломки несозданных миров - горы, скалы, чудовищные потрескавшиеся глыбы, прозрачные серые облака пыли. Потом "Тахмасиб" отнесло в сторону, а в перископах остался только пустой, ровный розовый свет. "Устал как собака,- сказал Дауге. Он перевернулся на бок, и у него затрещали кости.- Слышишь?"- "Слышу,- сказал Юрковский.- Давай смотреть". "Давай",- сказал Дауге. "Я думал, это ядро",- сказал Юрковский. "Этого не могло быть",- сказал Дауге. Юрковский стал тереть лицо ладонями. "Это ты так говоришь,- сказал он.- Давай смотреть". Они еще многое увидели и услышали, или им казалось, что они увидели и услышали, потому что оба страшно устали, и в глазах темнело, и тогда исчезали стены обсерваторного отсека - оставался только ровный розовый свет. Они видели широкие неподвижные зигзаги молний, упиравшиеся в тьму наверху и розовую бездну внизу, и слышали, как с железным громом пульсируют в них лиловые разряды. Они видели какие-то колышущиеся пленки, проплывающие с тонким свистом совсем рядом. Они разглядывали причудливые тени во мгле, которые двигались и шевелились, и Дауге спорил, что это объемные тени, а Юрковский доказывал, что Дауге бредит. И они слышали вой, и писк, и грохот, и странные звуки, похожие на голоса, и Дауге предложил зафиксировать эти звуки на диктофоне, но тут заметил, что Юрковский спит, лежа на животе. Тогда он повернул Юрковского на спину и снова вернулся к перископу. В открытую дверь отсека вползла, волоча брюхо по полу, Варечка, синяя в крапинку, подобралась к Юрковскому и взгромоздилась к нему на колени. Дауге хотел прогнать ее, но у него уже совсем не было сил. Он даже не мог поднять голову. А Варечка тяжело вздымала бока и медленно мигала. Шипы на ее морде стояли ежом, и полуметровый хвост судорожно подергивался в такт дыханию. 3. Надо прощаться, А радиооптик не знает как Это было трудно, невообразимо трудно работать в таких условиях. Жилин несколько раз терял сознание. Останавливалось сердце, и все заволакивалось красной мутью. И во рту все время чувствовался привкус крови. Жилину было стыдно, потому что Быков продолжал работать неутомимо, размеренно и точно, как машина. Быков был весь мокрый от пота, ему тоже было невообразимо трудно, но он, по-видимому, умел заставить себя не терять сознание. Уже через два часа у Жилина пропало всякое представление о цели работы, у него больше не осталось ни надежды, ни любви к жизни, но каждый раз, очнувшись, он продолжал прерванную работу, потому что рядом был Быков. Однажды он очнулся и не нашел Быкова. Тогда он заплакал. Но Быков скоро вернулся, поставил рядом с ним кастрюльку с супом и сказал: "ешь". Он поел и снова взялся за работу. У Быкова было белое лицо и багровая отвисшая шея. Он тяжело и часто дышал. И он молчал. Жилин думал: если мы выберемся, я не пойду в межзвездную экспедицию, я не пойду в экспедицию на Плутон, я никуда не пойду, пока не стану таким, как Быков. Таким обыкновенным и даже скучным в обычное время. Таким хмурым и немножко даже смешным. Таким, что трудно было поверить, глядя на него, в легенду о Голконде, в легенду о Каллисто и в другие легенды. Жилин помнил, как молодые межпланетники потихоньку посмеивались над "рыжим пустынником" - кстати, откуда взялось такое странное прозвище? - Но он никогда не видел, чтобы о Быкове отозвался пренебрежительно хоть один пилот или ученый старшего поколения. Если я выберусь, я должен стать таким, как Быков. Если я не выберусь, я должен умереть как Быков. Когда Жилин терял сознание, Быков молча заканчивал его работу. Когда Жилин приходил в себя, Быков так же молча возвращался на место. Потом Быков сказал: "пошли",- и они выбрались из камеры магнитной системы. У Жилина все плыло перед глазами, хотелось лечь, уткнуться носом во что-нибудь помягче и так лежать, пока не поднимут. Он выбирался вторым и застрял и все-таки лег носом в холодный пол, но быстро пришел в себя и тогда увидел у самого лица ботинок Быкова. Ботинок нетерпеливо притопывал. Жилин напрягся и вылез из люка. Он сел на корточки, чтобы как следует задраить крышку. Замок не слушался, и Жилин стал рвать его исцарапанными пальцами. Быков возвышался рядом, как радиомачта, и смотрел не мигая сверху вниз. - Сейчас,- торопливо сказал Жилин.- Сейчас... Замок, наконец, встал на место. - Готово,- сказал Жилин и выпрямился. Ноги тряслись в коленях. - Пошли,- сказал Быков. Они вернулись в рубку. Михаил Антонович спал в своем кресле у вычислителя. Он громко всхрапывал. Вычислитель был включен. Быков перегнулся через штурмана, взял микрофон селектора и сказал: - Пассажирам собраться в кают-компании. - Что?- спросил Михаил Антонович, встрепенувшись.- Что, уже? - Уже,- сказал Быков.- Пойдем в кают-компанию. Но он пошел не сразу - стоял и задумчиво наблюдал, как Михаил Антонович, болезненно морщась и постанывая, выбирается из кресла. Затем он словно очнулся и сказал: - Пойдем. Они пошли в кают-компанию. Михаил Антонович сразу пробрался к дивану и сел, сложив руки на животе. Жилин тоже сел, чтобы не тряслись ноги, и стал смотреть в стол. На столе еще стояли стопкой грязные тарелки. Потом дверь в коридор открылась, и ввалились пассажиры. Планетологи тащили на себе Моллара. Моллар висел, волоча ноги и обхватив планетологов за плечи. В руке у него был зажат носовой платок весь в темных пятнах. Дауге и Юрковский молча усадили Моллара на диван и сели по обе стороны от него. Жилин оглядел их. Вот это да, подумал он. Неужели и у меня такая морда? Он украдкой ощупал лицо. Ему показалось, что щеки у него очень тощие, а подбородок очень толстый, как у Михаила Антоновича. Под кожей бегали мурашки, как в отсиженной ноге. Отсидел физиономию, подумал Жилин. - Так,- сказал Быков. Он сидел на стуле в углу и теперь встал, подошел к столу и тяжело оперся на него. Моллар неожиданно подмигнул Жилину и закрыл лицо пятнистым платком. Быков холодно посмотрел на него. Затем он стал смотреть в стену. - Так,- повторил он.- Мы были заняты пере-о-бо-ру-до-ва-нием "Тахмасиба". Мы закончили пере-о-бо-ру-до-ва-ние.- Это слово никак не давалось ему, но он упрямо дважды повторил его, выговаривая по слогам.- Мы теперь можем использовать фотонный двигатель, и я решил его использовать. Но сначала я хочу поставить вас в известность о возможных последствиях. Предупреждаю, решение принято, и я не собираюсь с вами советоваться и спрашивать вашего мнения... - Короче, Алексей,- сказал Дауге. - Решение принято,- сказал Быков.- Но я считаю, что вы вправе знать, чем это все может кончиться. Во-первых, включение фотореактора может вызвать взрыв в сжатом водороде вокруг нас. Тогда "Тахмасиб" будет разрушен полностью. Во-вторых, первая вспышка плазмы может уничтожить отражатель - возможно, внешняя поверхность уже истончена коррозией. Тогда мы останемся здесь и... В общем, понятно. В-третьих, наконец, "Тахмасиб" может благополучно выбраться из Юпитера и... - Понятно,- сказал Дауге. - И продовольствие будет доставлено на Амальтею,- сказал Быков. - П-продовольствие б-будет век б-благодарить б-Быкова,- сказал Юрковский. Михаил Антонович робко улыбнулся. Ему было не смешно. Быков смотрел в стену. - Я намерен стартовать сейчас же,- сказал он.- Предлагаю пассажирам занять места в амортизаторах. Всем занять места в амортизаторах. И давайте без этих ваших штучек,- он посмотрел на планетологов.- Перегрузка будет восьмикратная, как минимум. Прошу выполнять. Бортинженер Жилин, проследите за выполнением и доложите. Он оглядел всех исподлобья, повернулся и ушел в рубку на прямых ногах. - Мон диеу,- сказал Моллар.- Ну и жизнь. У него опять пошла кровь из носа, и он принялся слабо сморкаться. Дауге повертел головой и сказал: - Нам нужен счастливчик. Кто-нибудь здесь есть везучий? Нам совершенно необходим счастливчик. Жилин встал. - Пора, товарищи,- сказал он. Ему хотелось, чтобы все скорее кончилось. Ему очень хотелось, чтобы все уже было позади. Все остались сидеть.- Пора, товарищи,- растерянно повторил он. - В-вероятность б-благоп-приятного и-исхода - п-процентов д-десять,- задумчиво сказал Юрковский и принялся растирать щеки. Михаил Антонович, кряхтя, выбрался из дивана. - Мальчики,- сказал он.- Надо, кажется, прощаться. На всякий случай, знаете... Всякое может быть,- он жалостно улыбнулся. - Прощаться так прощаться,- сказал Дауге.- Давайте прощаться. - И я опьять не знайю как,- сказал Моллар. Юрковский поднялся. - В-вот что,- сказал он.- П-пошли по ам-мортизаторам. С-сейчас выйдет б-Быков, и т-тогда... Лучше мне сгореть. Р-рука у него тяжелая, д-до сих п-пор помню. Д-десять лет. - Да-да,- заторопился Михаил Антонович.- Пошли, мальчики, пошли... Дайте я вас поцелую. Он поцеловал Дауге, потом Юрковского, потом повернулся к Моллару. Моллара он поцеловал в лоб. - А ты где будешь, Миша?- спросил Дауге. Михаил Антонович поцеловал Жилина, всхлипнул и сказал: - В амортизаторе, как все. - А ты, Ваня? - Тоже,- сказал Жилин. Он придерживал Моллара за плечи. - А капитан? Они вышли в коридор, и снова все остановились. Оставалось несколько шагов. - Алексей Петрович говорит, что не верит автоматике в Джупе,- сказал Жилин.- Он сам поведет корабль. - Б-Быков есть Быков,- сказал Юрковский, криво усмехаясь.- В-всех н-немощных на своих п-плечах. Михаил Антонович, всхлипывая, пошел в свою каюту. - Я вам помогу, мсье Моллар,- сказал Жилин. - Да,- согласился Моллар и послушно обхватил Жилина за плечи. - Удачи и спокойной плазмы,- сказал Юрковский. Дауге кивнул, и они разошлись по своим каютам. Жилин ввел Моллара в его каюту и уложил в амортизатор. - Как жизнь, Ваньюшя-а?- сказал печально Моллар.- Хороще-о? - Хорошо, мсье Моллар,- сказал Жилин. - А как девушки? - Очень хорошо,- сказал Жилин.- На Амальтее чудесные девушки. Он вежливо улыбнулся, задвинул крышку и сразу перестал улыбаться. Хоть бы скорее все это кончилось, подумал он. Он пошел по коридору, и коридор показался ему очень пустым. Он постучал по крышке каждого амортизатора и прослушал ответный стук. Потом он вернулся в рубку. Быков сидел на месте старшего пилота. Он был в костюме для перегрузок. Костюм был похож на кокон шелкопряда, из него торчала рыжая растрепанная голова. Быков был совешенно обыкновенный, только очень сердитый и усталый. - Все готово, Алексей Петрович,- сказал Жилин. - Хорошо,- сказал Быков. Он косо поглядел на Жилина.- Не боишься, малек? - Нет,- сказал Жилин. Он не боялся. Он только хотел, чтобы все скорее кончилось. И еще ему вдруг очень захотелось увидеть отца, как он вылезает из стратоплана, грузный, усатый, со шляпой в руке. И познакомить отца с Быковым. - Ступай, Иван,- сказал Быков.- Десять минут в твоем распоряжении. - Спокойной плазмы, Алексей Петрович,- сказал Жилин. - Спасибо,- сказал Быков.- Ступай. Это надо выдержать, подумал Жилин. Черт, неужели я не выдержу? Он подошел к двери каюты и вдруг увидел Варечку. Варечка тяжело ползла, прижимаясь к стене, волоча за собой сплющенный с боков хвост. Увидев Жилина, она подняла треугольную морду и медленно мигнула. - Эх ты, бедолага,- сказал Жилин. Он взял Варечку за отставшую на шее кожу, приволок ее в каюту, сдвинул крышку с амортизатора и поглядел на часы. Потом он бросил Варечку в амортизатор - она была очень тяжелая и грузно трепыхалась в руках - и залез сам. Он лежал в полной темноте, слушал, как шумит амортизирующая смесь, а тело становилось легче и легче. Это было очень приятно, только Варечка все время дергалась под боком и колола руку шипами. Надо выдержать, подумал Жилин. Как он выдерживает. В рубке Алексей Петрович Быков нажал большим пальцем рифленую клавишу стартера. Эпилог  Амальтея, "Джей-станция" Директор "Джей-станции" не глядит на заход Юпитера, А Варечку дергают за хвост Заход Юпитера - это тоже очень красиво. Медленно гаснет желто-зеленое зарево экзосферы, и одна за другой загораются звезды, как алмазные иглы на черном бархате. Но директор "Джей-станции" не видел ни звезд, ни желто-зеленого сияния над близкими скалами. Он смотрел на ледяное поле ракетодрома. На поле медленно, едва заметно для глаза падала исполинская башня "Тахмасиба". "Тахмасиб" был громаден - фотонный грузовик первого класса. Он был так громаден, что его не с чем было сравнить здесь, на голубовато-зеленой равнине, покрытой круглыми черными пятнами. Из спектролитового колпака казалось, что "Тахмасиб" падает сам собой. На самом деле его укладывали. В тени скал и по другую сторону равнины мощные лебедки тянули тросы, и блестящие нити иногда ярко вспыхивали в лучах солнца. Солнце ярко озаряло корабль, и он был виден весь, от огромной чаши отражателя до шаровидной жилой гондолы. Никогда еще на Амальтею не опускался такой изуродованный планетолет. Край отражателя был расколот, и в огромной чаше лежала густая изломанная тень. Двухсотметровая труба фотореактора казалась пятнистой и была словно изъедена коростой. Аварийные ракеты на скрученных кронштейнах нелепо торчали во все строны, грузовой отсек перекосило, и один сектор его был раздавлен. Диск грузового отсека напоминал плоскую круглую консервную банку, на которую наступили свинцовым башмаком. Часть продовольствия, конечно, погибла, подумал начальник. Какая чушь лезет в голову. Не все ли равно. Да, "Тахмасибу" теперь не скоро уйти отсюда. - Дорого нам обошелся куриный суп,- сказал дядя Валнога. - Да,- пробормотал директор.- Куриный суп. Бросьте, Валнога. Вы же этого не думаете. При чем здесь куриный суп? - Отчего же,- сказал Валнога.- Ребятам нужна настоящая еда. Планетолет опустился на равнину и погрузился в тень. Теперь было видно только слабое зеленоватое мерцание на титановых боках, потом там сверкнули огни и мелькнули маленькие черные фигурки. Косматый горб Юпитера ушел за скалы, и стали видны решетчатые конструкции антенн. В кармане директора тоненько запел радиофон. Директор вытащил гладкую коробку и нажал на кнопку приема. - Слушаю,- сказал он. Тенорок дежурного диспетчера, очень веселый и без всякой почтительности, сказал скороговоркой: - Товарищ директор, капитан Быков с экипажем и пассажирами прибыл на станцию и ждет вас в вашем кабинете. - Иду,- сказал начальник. Вместе с дядей Валногой он спустился в лифте и направился в свой кабинет. Дверь было раскрыта настежь. В кабинете было полно народу, и все громко говорили и смеялись. Еще в коридоре директор услыхал радостный вопль: - Как жизьнь - хороще-о? Как мальчушки - хороше-о? Директор не сразу вошел, а некоторое время стоял на пороге, разыскивая глазами прибывших. Валнога громко дышал у него над ухом, и чувствовалось, что он улыбается до ушей. Они увидели Моллара с мокрыми после купания волосами. Моллар отчаянно жестикулировал и хохотал. Вокруг него стояли девушки - Зойка, Галина, Наденька, Джейн, Юрико, все девушки Амальтеи - и тоже хохотали. Моллар всегда ухитрялся собрать вокруг себя всех девушек. Потом директор увидел Юрковского, вернее его затылок, торчащий над головами, и кошмарное чудище у него на плече. Чудище вертело мордой и время от времени страшно зевало. Варечку дергали за хвост. Дауге видно не было, но зато было слышно не хуже, чем Моллара. Дауге вопил: "не наваливайтесь! Пустите, ребятушки! Ой-ой!" В сторонке стоял огромный незнакомый парень, очень красивый, но слишком бледный среди загорелых. С парнем оживленно разговаривали несколько местных планетолетчиков. Михаил Антонович Крутиков сидел в кресле у стола директора. Он рассказывал, всплескивая короткими ручками, и временами подносил к глазам смятый платочек. Быкова директор узнал последним. Быков был бледен до синевы, и волосы его казались совсем медными, под глазами висели синие мешки, какие бывают от сильных и длительных перегрузок. Глаза его были красными. Он говорил так тихо, что директор ничего не мог разобрать и видел только, что говорит он медленно, с трудом шевеля губами. Возле Быкова стояли руководители отделов, и начальник ракетодрома. Это была самая тихая группа в кабинете. Потом Быков поднял глаза и увидел директора. Он встал, и по кабинету прошел шепоток, и все сразу замолчали. Они пошли на встречу друг другу, гремя магнитными подковами по металлическому полу, и сошлись на середине комнаты. Они пожали друг другу руки и некоторое время стояли молча и неподвижно. Потом Быков отнял руку и сказал: - Товарищ Кангрен, планетолет "Тахмасиб" с грузом прибыл.