казал прокурор искренне. Он ощутил некоторое разочарование. - А когда я его упек? По какому делу? - Недавно. По делу о взрыве башни. - А, помню... Ну и что? - Все, - сказал Странник. - Он мне нужен. - Погоди, - сказал прокурор с досадой. - Процесс вел не я, не могу же я помнить каждого осужденного. - А я думал, это все твои люди, - сказал Странник. - Там был только один мой, остальные - настоящие... Как, ты сказал, его зовут? - Мак Сим. - Мак Сим... - повторил прокурор. - А! Этот горский шпион... Помню. Там с ним случилась какая-то странная история - его расстреляли, и неудачно... - Да, кажется. - Силач какой-то необыкновенный... Да, мне что-то докладывали... А зачем он тебе нужен? - Это мутант, - сказал Странник. - К него любопытные ментограммы, и он мне нужен для работы. - Вскрывать его будешь? - Возможно. Мои люди засекли его давно, когда его еще использовали в Специальной студии, но потом он удрал... Прокурор, испытывая сильнейшее разочарование, набил рот ягодами. - Ладно, - сказал он, вяло жуя. - Ну, а как у тебя дела? - Как всегда - прекрасно, - ответил Странник. - У тебя, я слышал, тоже. Подкопался-таки под Дергунчика. Поздравляю... Так когда я получу своего Мака? - Да завтра отправлю депешу, дней через пять-семь его доставят. - Неужели даром? - сказал Странник. - Любезность, - сказал прокурор. - А что ты можешь мне предложить? - Первый же защитный шлем. Прокурор усмехнулся. - И Мировой Свет в придачу, - сказал он. - Между прочим, имей в виду: первый шлем мне не нужен. Мне нужен единственный... Кстати, правда, что твоей банде поручили разработку направленного излучателя? - Возможно, - сказал Странник. - Слушай, а на кой черт нам это надо? Мало у нас неприятностей? Прижал бы ты эту работу, а? Странник оскалил зубы. - Боишься, Умник? - сказал он. - Боюсь, - сказал прокурор. - А ты не боишься? Или ты, может быть, вообразил, что у тебя любовь с Тестем на века? Он ведь тебя же твоим же излучателем... Это же дважды два. Странник снова оскалился. - Убедил, - сказал он. - Договорились... - Он встал. - Я сейчас к Папе. Передать что-нибудь? - Папа на меня сердится, - сказал прокурор. - Мне это чертовски неприятно. - Хорошо, - сказал Странник. - Я ему это передам. - Шутки шутками, - сказал прокурор, - а если бы ты замолвил словечко... - Ты у нас умник, - сказал Странник папиным голосом. - Попробую. - Процессом он, по крайней мере, доволен? - Откуда я знаю? Я только приехал. - Ну вот, узнай... А насчет твоего... как ты его назвал? Дай-ка я запишу... - Мак Сим. - Так... Насчет него я завтра же. - Будь здоров, - сказал Странник и вышел. Прокурор хмуро посмотрел ему вслед. Да, можно только позавидовать. Вот положение у человека: единственный, от кого зависит защита. Поздно сожалеть, но, может быть, следовало с ним сблизиться. Но как с ним сблизишься? Ему ничего не надо, он и так самый важный, все мы от него зависим, все мы на него молимся... Ах, взять бы такого человека за горло - как бы это было здорова! Если бы он хоть что-нибудь хотел! А то вот, пожалуйста, - воспитуемый ему нужен, драгоценность какая... ментограммы, видите ли, у него интересные... Вообще-то воспитуемый этот - горец, а Папа в последнее время что-то часто говорит о горцах... Может, стоит заняться... как там еще с войной получится, а Папа есть Папа... Массаракш, работать все равно сегодня больше невозможно... Он сказал в микрофон: - Кох, что у вас есть по осужденному Симу? - Он вдруг вспомнил. - Вы, кажется, составляли по нему какую-то компиляцию... - Так точно, ваше превосходительство, - прошелестел референт. - Я имел честь обратить внимание вашего... - Давайте сюда. И принесите еще воды. Он положил наушник, и тотчас в двери появился неосязаемый, как тень референт. Перед прокурором легла на стол толстая папка, тихонько звякнуло стекло, булькнула вода, и рядом с папкой возник полный стакан. Прокурор отхлебнул, разглядывая папку. "Извлечение из дела Мака Сима (Максима Каммерера). Подготовил референт Кох". Толстая-то какая, ничего себе - извлечение... Он раскрыл папку и взял первую пачку сброшюрованных листков. Показания ротмистра Тоота... Показания подсудимого Гаала... Кроки какого-то пограничного района на Юге... "Другой одежды на нем не было. Речь показалась мне членораздельной, но совершенно непонятной. Попытка заговорить с ним по-хонтийски не привела ни к чему..." Ох уже эти мне пограничные ротмистры! Хонтийский шпион на южной границе... "Рисунку, выполненные задержанным, показались мне искусными и удивительными..." Ну, на Юге много удивительного. К сожалению. И обстоятельства появления этого Сима не слишком выделяются на фоне прочих южных обстоятельств. Хотя, конечно... Но посмотрим. Прокурор отложил пачку, выбрал две ягодки покрупнее, сунул в рот и взял следующий лист. "Заключение экспертной комиссии в составе сотрудников Института тканей и одежды... Мы, нижеподписавшиеся... гм... так... так... обследовали всеми доступными нам лабораторными методами ткань предмета одежды, присланного нам из Департамента юстиции..." Чепуха какая-то... "и пришли к следующему заключению: 1. Указанный предмет представляет собой короткие штаны четвертого размера второго роста, каковые могут быть использованы для ношения как мужчинами, так и женщинами; 2. Покрой штанов не может быть отнесен к какому-либо известному стандарту и не может, собственно, называться покроем, ибо штаны не сшиты, а изготовлены неким способом, нам неизвестным; 3. Штаны изготовлены из мягкой упругой ткани серебристого цвета, каковая, собственно, не может быть названа тканью, ибо даже микроскопическое исследование не обнаружило в ней структуры. Материал этот не горюч, не смачиваем и обладает чрезвычайной прочностью на разрыв. Химический анализ..." Странные штаны. Надо понимать, что это его штаны... Прокурор взял тонко отточенный карандаш и написал на полях: "Референту. Почему не даете сопроводительного объяснения? Чьи штаны? Откуда штаны?" Так... А выводы? Формулы... Опять формулы... массаракш, снова формулы... Ага! "...технология неизвестна ни в нашей стране, ни в других цивилизованных государствах (по довоенным данным)". Прокурор отложил заключение. Ну, штаны... Пусть. Штаны есть штаны... Что там дальше?? "Акт медицинского освидетельствования". Любопытно. Что это у него такое кровяное давление?.. Ого, вот это легкие!.. Что такое? Следы четырех смертельных ранений... Это уже мистика. Ага... "Смотри показания свидетеля Чачу и обвиняемого Гаала". Семь пуль - однако! Гм... Некоторые расхождения имеет место: Чачу показывает, что применил оружие в видах самообороны и под угрозой смерти, а этот Гаал утверждает, будто Сим только хотел отобрать у Чачу пистолет. Ну, это не мое дело... Две пули в печень - это слишком много для нормального человека... Та-ак, скручивает монетки в трубочку... бежит с человеком на плечах... Ага, это я уже читал. Помнится, на этом месте я подумал, что парень на редкость здоровенный и что обычно такие глупы. И дальше читать не стал... А это что? А-а, старый приятель... "Извлечение из донесения агента N_711"... "видит совершенно отчетливо дождливой ночью (может даже читать) и в полной темноте (различает предметы, видит выражение лица на расстоянии до десяти метров)... обладает очень чувствительным нюхом и вкусом - различал членов группы по запаху на расстоянии до пятидесяти метров, на спор различал напитки в плотно закупоренных сосудах... ориентируется по странам света без компаса... с большой точностью определяет время без часов... имел место следующий случай: была куплена и сварена рыба, которую он запретил нам есть, утверждая, что она радиоактивная. Будучи проверена радиометром, рыба действительно оказалась радиоактивной. Обращаю внимание на тот факт, что сам он эту рыбу съел, сказавши, что ему она не опасна, и действительно, остался здоров, хотя излучение превышало тройную санитарную норму (почти 77 единиц)"... Прокурор откинулся в кресле. Нет, это уже слишком. Может быть, он еще и бессмертен заодно? Да, Страннику все это должно быть интересно. Посмотрим, что там дальше. Вот серьезный документ. "Заключение Особой комиссии Департамента общественного здоровья. Материал: Мак Сим. Реакция на белое излучение отсутствует. Противопоказаний к несению службы в специальных войсках не имеется". Ага... Это когда он вербовался в Гвардию. Белое излучение, массаракш... палачи, черт бы их побрал... А это, значит, их экспертиза для целей следствия..." Будучи испытан на белое излучение различных интенсивностей, вплоть до максимальной, никакой реакции не обнаружил. Реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах. Реакция на Б-излучение нулевая. Примечание: считаем своим долгом присовокупить, что данный материал (Мак Сим, ок. 20 лет) представляет опасность ввиду возможных генетических последствий. Рекомендуется полная стерилизация или уничтожение..." Ого! Эти не шутят. Кто там у них сейчас? А, Любитель. Да, не шутник, не шутник, что и говорить. Помнится, Весельчак-Жеребчик рассказывал по этому поводу отличный анекдот... массаракш, не помню... А хорошо, никого вокруг нет. Вот мы сейчас ягодку съедим, водичкой запьем... экая гадость, но, говорят, помогает... Ладно. Что дальше? О-о, он уже и там успел побывать! Ну-ка, ну-ка... Опять, наверное, реакция нулевая... "Подвергнутый форсированным методам, подследственный Сим показаний не дал. В соответствии с параграфом 12 относительно непричинения видимых физических повреждений подследственным, коим предстоит выступить в открытом судебном заседании, применялись только: А. иглохирургия до самой глубокой с проникновением в нервные узлы (реакция парадоксальная, форсируемый засыпает); Б. хемообработка нервных узлов алкалоидами и щелочами (реакция аналогичная); В. световая камера (реакции нет, форсируемый удивлен); Г. паротермическая камера (потеря веса без неприятных ощущений). На этом последнем применение форсированных методов пришлось прекратить". Бр-р-р... Ну и бумага! Да, Странник прав: это какой-нибудь мутант. Нормальные люди так не могут... Да, я слыхал, что случаются удачные мутации, правда, редко... Это все объясняет... кроме штанов, впрочем. Штаны, насколько я понимаю, не мутируют... Он взял следующий лист. Бумага оказалась неинтересной: показание директора Специальной студии при Управлении телевидения и радиовещания. Дурацкое заведение. Записывают бред разных психов на потеху почтеннейшей публики. Помнится, эту студию придумал Калу-Мошенник, который сам был немного того... Надо же, сохранилась студия! Мошенника давно уже нет, а идея его бредовая процветает... Из показаний директора следует, что Сим был образцовым объектом и что крайне желательно было бы получить его назад... Стоп, стоп, стоп! "Передан в распоряжение Департамента специальных исследований на основании ордера номер такой-то от такого-то числа..." И вот он, ордер, и подписан он Фанком... Прокурор ощутил некое слабое озарение. Фанк... Что-то ты здесь, Странник... Нет, не будет спешить с выводами. Он досчитал до тридцати, чтобы успокоиться, и взял следующую бумагу, вернее, довольно толстую пачку бумаг: "Извлечение из акта Специальной этнолингвистической комиссии по проверке предположения о горском происхождении М.Сима". Он начал рассеянно читать, все еще думая о Фанке и о Страннике, но неожиданно для себя заинтересовался. Это было любопытное исследование, в котором сводились воедино и обсуждались все доносы, показания и свидетельства очевидцев, так или иначе затрагивающие вопрос о происхождении Мака Сима; антропологические, этнографические, лингвистические данные и их анализ; результаты изучения фонограмм, ментограмм и собственноручных рисунков подследственного. Все это читалось как роман, хотя выводы были весьма скудны и осторожны. Комиссия не причисляла М.Сима не к одной из известных этнических групп, обитающих на материке. (Особняком было приведено мнение известного палеоантрополога Шапшу, который усмотрел в черепе подследственного большое сходство, но не идентичность, с ископаемым черепом так называемого Человека Древнего, жившего на Архипелаге более ста пятидесяти тысяч лет назад). Комиссия утверждала полную психическую нормальность подследственного в настоящий момент, но допускала, что в недавнем прошлом он мог страдать одной из форм амнезии в совокупности с интенсивным вытеснением истинной памяти памятью ложной. Комиссия произвела лингвистический анализ фонограмм, оставшихся в архиве Специальной студии, и пришла к выводу, что язык, на котором в то время говорил подследственный, не может быть причислен ни к одной группе известных современных или мертвых языков. По этому поводу комиссия допускала, что этот язык мог быть плодом воображения подследственного (так называемый "рыбий язык"), тем более, что в настоящее время он, по собственному утверждению, этого языка больше не помнит. Комиссия воздерживается от определенных выводов, но склонна полагать, что в лице М. Сима приходится иметь дело с неким мутантом неизвестного ранее типа... Хорошие идеи приходят в умные головы одновременно, с завистью подумал прокурор и быстро пробежал "Особое мнение члена комиссии профессора Поррумоварруи". Профессор, сам горец по происхождению, напоминал о существовании в глубине гор полулегендарной страны Зартак, населенной племенем Птицеловов, которое до сих пор не попало в поле зрения этнографии и которому цивилизованные горцы приписывают владение магическими науками и способностью летать по воздуху без аппаратов. Птицеловы, по рассказам, чрезвычайно рослы, обладают огромной физической силой и выносливостью, а также имеют кожу коричнево-золотистого оттенка. Все это удивительно совпадает с физическими особенностями подследственного... Прокурор поиграл карандашиком над профессором Порру... и так далее, потом отложил карандаш и громко сказал: "Под это мнение, пожалуй, и штаны подойдут. Несгораемые штаны..." Он съел ягодку и проглядел следующий лист. "Извлечение из стенограммы судебного процесса". Гм... Это еще зачем? "ОБВИНИТЕЛЬ: Вы не будете отрицать, что вы - образованный человек? ОБВИНЯЕМЫЙ: Я имею образование, но в истории, социологии и экономике разбираюсь очень плохо. ОБВИНИТЕЛЬ: Не скромничайте. Вам знакома эта книга? ОБВИНЯЕМЫЙ: Да. ОБВИНИТЕЛЬ: Вы читали ее? ОБВИНЯЕМЫЙ: Естественно. ОБВИНИТЕЛЬ: С какой целью вы, находясь под следствием, в тюрьме, занялись чтением монографии "Тензорное исчисление и современная физика"? ОБВИНЯЕМЫЙ: Не понимаю... Для удовольствия... с целью развлечения, если угодно... Там есть очень забавные страницы. ОБВИНИТЕЛЬ: Я думаю, суду ясно, что только очень образованный человек станет читать столь специальное исследование для развлечения и для удовольствия..." Что за чушь? Зачем мне это подсовывают? А дальше? Массаракш, опять процесс... "ЗАЩИТНИК: Вам известно, какие средства выделяют Неизвестные Отцы на преодоление детской преступности? ОБВИНЯЕМЫЙ: Не совсем вас понимаю. Что такое "детская преступность"? Преступления против детей? ЗАЩИТНИК: Нет. Преступления, совершаемые детьми. ОБВИНЯЕМЫЙ: Я не понимаю. Дети не могут совершать преступлений..." Гм, забавно... А что там в конце? "ЗАЩИТНИК: Я надеюсь, мне удалось показать суду наивность моего подзащитного, доходящую до житейского идиотизма. Подзащитный выступал против государства, не имея о нем ни малейшего представления. Ему неведомы понятия детской преступности, благотворительности, социального вспомоществования..." Прокурор улыбнулся и отложил листок. Понятно. Действительно, странное сочетание: математика, физика для удовольствия, а элементарных вещей не знает. Прямо-таки чудак-профессор из дрянного романа. Прокурор просмотрел еще несколько листков. Непонятно, Мак, что это ты так держишься за эту самочку... как ее... Рада Гаал. Любовной связи у тебя с нею нет, ничем ты ей не обязан, и общего у вас нет с нею ничего; дурак-обвинитель совершенно напрасно пытается припутать ее к подполью... А создается впечатление, что держа ее под прицелом, можно заставить тебя делать все, что угодно. Очень полезное качество - для нас, а для тебя очень неудобное... Та-ак, в общем, все эти показания сводятся к тому, что ты, братец, раб своего слова и вообще человек негибкий. Политический деятель из тебя бы не получился. И не надо... Гм, фотографии... Вот ты какой. Приятное лицо, очень, очень... Глаза странноватые... Где это тебя снимали? На скамье подсудимых... Гляди-ка, свеж, бодр, глаза ясные, поза непринужденная. Где это тебя научили так изящно сидеть и вообще держаться, ведь скамья подсудимых - вроде моего кресла, непринужденно на ней не посидишь... Любопытный, любопытный человечек... Впрочем, все это вздор, не в этом дело. Прокурор вылез из-за стола и прошелся по кабинету. Что-то сладко щекотало в мозгу, что-то возбуждало и подталкивало... Что-то я нашел в этой папке... что-то важное... что-то важнейшее... Фанк? Да, это важно, потому что Странник употребляет своего Фанка только по очень важным, самым важным делам. Но Фанк - это только подтверждение, а что же главное? Штаны?.. Чепуха... А! Да-да-да. Этого в папке нет. Он взял наушник. - Кох. Что там было с нападением на конвой? - Четырнадцать суток назад, - сейчас же зашелестел референт, словно читая заранее подготовленный текст, - в восемнадцать часов тридцать три минуты на полицейские машины, переправлявшие подсудимых по делу номер 6981-84 из здания суда в городскую тюрьму было совершено вооруженное нападение. Нападение было отбито, в перестрелке один из нападавших был тяжело ранен и умер, не приходя в сознание. Труп не опознан. Дело о нападении прекращено. - Чья работа? - Выяснить не удалось. - То-есть? - Официальное подполье не имеет к этому никакого отношения. - Соображения? - Возможно, действовали представители левого крыла подполья, пытавшиеся освободить подсудимого Дэка Потту по кличке "Генерал". Дэк Потту - ответственный и опытный работник штаба, известен тесными связями с левым крылом... Прокурор бросил наушник. Что ж, все это может быть. И все это может быть не так... Ну-ка, перелистаем еще раз. Южная граница, дурак-ротмистр... Штаны... Бежит с человеком плечах... Радиоактивная рыба, 77 единиц... Реакция на А-излучение... Хемообработка нервных узлов... Стоп! Реакция на А-излучение. "Реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах". Нулевая. В обоих смыслах. Прокурор прижал ладонью забившееся сердце. Идиот! НУЛЕВАЯ В ОБОИХ СМЫСЛАХ! Он снова схватил наушник. - Кох! Немедленно подготовить специального курьера с охраной. Отдельный вагон на юг... Нет! Мою электромотриссу... Массаракш! - Он торопливо сунул руку в ящик и выключил все регистрирующие аппараты. - Действуйте! Все еще прижимая левую руку к сердцу, он извлек из бювара личный бланк и стал быстро, но разборчиво писать: "Государственная важность. Совершенно секретно. Генерал-коменданту Особого Южного Округа. Под личную сугубую ответственность - к срочному неукоснительному исполнению. Немедленно передать в опеку подателя сего воспитуемого Мака Сима, дело N 6983. С момента передачи считать осужденного Мака Сима пропавшим без вести, о чем иметь в архивах соответствующие документы. Государственный прокурор..." Он схватил второй бланк: "Предписание. Настоящим приказываю всем чинам военной, гражданской и железнодорожной администрации оказывать предъявителю сего, специальному курьеру государственной прокуратуры с сопровождающей его охраной, содействие по категории ЭКСТРА. Государственный прокурор..." Потом он допил стакан, налил еще и уже медленно, обдумывая каждое слово, начал на третьем бланке: "Дорогой Странник! Получилась глупая история. Как только что выяснилось, интересующий тебя материал пропал без вести, как это частенько бывает в южных джунглях..."  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВОСПИТУЕМЫЙ *  13 Первым выстрелом ему раздробило гусеницу, и оно впервые за двадцать с лишним лет покинуло разъезженную колею, выворачивая обломки бетона, вломилось в чащу и начало медленно поворачиваться на месте, с хрустом наваливаясь широким лбом на кустарник, отталкивая от себя содрогающиеся деревья, и когда оно показало необъятную грязную корму с болтающимся на ржавых заклепках листом железа, Зеф аккуратно и точно, так, чтобы, упаси бог, не задеть котла, всадил ему фугасный заряд в двигатель - в мускулы, в сухожилия, в нервные сплетения, - и оно ахнуло железным голосом, выбросило из сочленений клуб раскаленного дыма и остановилось навсегда, но что-то еще жило в его нечистых бронированных недрах, какие-то уцелевшие нервы еще продолжали посылать бессмысленные сигналы, еще включались и тут же выключались аварийные системы, шипели, плевались пеной, и оно еще дрябло трепетало, еле-еле скребя уцелевшей гусеницей, и грозно и бессмысленно, как брюхо раздавленной осы, поднималась и опускалась над издыхающим драконом облезлая решетчатая труба ракетной установки. Несколько секунд Зеф смотрел на эту агонию, а потом повернулся и пошел в лес, волоча гранатомет за ремень. Максим и Вепрь двинулись следом, и они вышли на тихую лужайку, которую Зеф наверняка заприметил еще по пути сюда, повалились в траву, и Зеф сказал: "Закурим". Он свернул цигарку однорукому, дал ему прикурить и закурил сам. Максим лежал, положив подбородок на руки, и сквозь редколесье все смотрел, как умирает железный дракон - жалобно дребезжит какими-то последними шестеренками и со свистом выпускает из разодранных внутренностей струи радиоактивного пара. - Вот так и только так, - сказал Зеф менторским тоном. - А если будешь делать не так - надеру уши. - Почему? - спросил Максим. - Я хотел его остановить. - А потому, - ответил Зеф, - что граната могла рикошетом засадить в ракету, и тогда нам был бы карачун. - Я целился в гусеницу, - сказал Максим. - А надо целиться в корму, - сказал Зеф. Он затянулся. - И вообще, пока ты новичок, никуда не суйся первым. Разве что я тебя попрошу. Понял? - Понял, - сказал Максим. Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его не очень интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушно молчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Все было, как всегда, И все было не так, как хотелось. Когда неделю назад новоприбывших воспитуемых выстроили перед бараками, Зеф прямо подошел к Максиму и взял его в свой сто четырнадцатый отряд саперов. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и квадратную коренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой душной клетчатой толпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до кого не было дела. Кроме того, у Максима были все основания предполагать, что Зеф - бывший знаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и интеллигентный, не чета полууголовному сброду, которым был набит арестантский вагон, - находился здесь за политику и как-то связан с подпольем. А когда Зеф привел его в барак и указал место на нарах рядом с одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьба его здесь окончательно определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрь не пожелал разговаривать. Он выслушал торопливый, шепотом, рассказ Максима о судьбе группы, о взрыве башни, о процессе, неопределенно, сквозь зевок, промямлил: "Бывает и не такое..." и лег, отвернувшись. Максим почувствовал себя обманутым, и тут на нары забрался Зеф. "Здорово я сейчас нажрался", - урча и отрыгиваясь сообщил он Максиму и, без всякого перехода, нахально, с примитивной назойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может быть, он когда-нибудь и был знаменитым ученым, образованным и интеллигентным человеком, может быть и даже наверняка, он имел какое-то отношение к подполью, но сейчас он производил впечатление обыкновенного нажравшегося провокатора, решившего от нечего делать, на сон грядущий, обработать глупого новичка. Максим отделался от него не без труда, а когда Зеф вдруг захрапел сытым довольным храпом, еще долго лежал без сна, вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди и обстоятельства. Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, отвратительный и лживый, весь заранее отрепетированный, подготовленный еще до того, как группа получила приказ напасть на башню, и письменные доносы какой-то сволочи, которая знала о группе все и была, может быть даже членом группы, и фильм, снятый с башни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране себя самого, палящего из автомата по прожекторам... нет, по юпитерам, освещавшим сцену этого страшного спектакля... В наглухо закупоренном бараке было отвратительно душно, кусались паразиты, воспитуемые бредили, а в дальнем углу барака при свете самодельной свечки резались в карты и хрипло орали друг на друга привилегированные. А на другой день обманул Максима и лес. Здесь шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на железо: на мертвое, проржавевшее насквозь железо, готовое во всякую минуту убить; на тайно шевелящееся, целящееся железо; на движущееся железо, слепо и бестолково распахивающее остатки дорог. Земля и трава отдавали ржавчиной, на дне лощин копились радиоактивные лужи, птицы не пели, а хрипло вопили, словно в предсмертной тоске, животных не было, и не было даже лесной тишины - то справа, то слева бухали и грохотали взрывы, в ветвях клубилась сизая гарь, а порывы ветра доносили рев изношенных двигателей... И так пошло: день - ночь, день - ночь. Днем они уходили в лес, который не был лесом, а был древним укрепленным районом. Он был буквально нафарширован автоматическими боевыми устройствами, самодвижущимися пушками, ракетами на гусеницах, огнеметами, газометами, и все это не умерло за двадцать с лишним лет, все продолжало жить своей ненужной механической жизнью, все продолжало целиться, наводиться, изрыгать свинец, огонь, смерть, и все это нужно было задавить, взорвать, убить, чтобы расчистить трассу для строительства новых излучающих башен. А ночью Вепрь по-прежнему молчал, а Зеф снова и снова приставал к Максиму с расспросами и был то прямолинеен до глупости, то хитроумен и ловок на удивление. И была грубая пища, и странные песни воспитуемых, и кого-то били по лицу гвардейцы, и дважды в день все в бараках и в лесу корчились под лучевыми ударами, и раскачивались на ветру повешенные беглые... День - ночь, день - ночь... - Зачем вы хотели его остановить? - спросил вдруг Вепрь. Максим быстро сел. Это был первый вопрос, который ему задал однорукий. - Я хотел посмотреть, как он устроен. - Бежать собрались? Максим покосился на Зефа и сказал: - Да нет, дело не в этом. Все-таки танк, боевая машина... - А зачем вам танк? - спросил Вепрь. Он говорил так, словно рыжего провокатора здесь не было. - Не знаю, - проговорил Максим. - Над этим еще надо подумать. Их здесь много таких? - Много, - вмешался рыжий провокатор. - И танков здесь много, и дураков здесь тоже всегда хватало... - Он зевнул. - Сколько раз уже пробовали. Залезут, покопаются-покопаются, да и бросят. А один дурак - вот вроде тебя - тот и вовсе взорвался. - Ничего, я бы не взорвался, - холодно сказал Максим. - Эта машина не из сложных. - А зачем она вам все-таки? - спросил однорукий. Он курил, лежа на спине, держа цигарку в искусственных пальцах. - Предположим, вы наладите ее. Что дальше? - На прорыв через мост, - сказал Зеф, хохотнув. - Почему бы и нет? - спросил Максим. Он положительно не знал, как себя держать. Этот рыжий, кажется, все-таки не провокатор. Массаракш, чего они вдруг пристали? - Вы не доберетесь до моста, - сказал однорукий. - Вас тридцать три раза расстреляют. А если даже доберетесь, то увидите, что мост разведен. - А по дну реки? - Река радиоактивна, - сказал Зеф и сплюнул. - Если бы это была человеческая река, не надо было бы никаких танков. Переплывай ее в любом месте, берега не охраняются. - Он снова сплюнул. - Впрочем, тогда бы они охранялись... Так что, юноша, не пыли. Ты попал сюда надолго, приспосабливайся. Приспособишься - дело будет. А не станешь слушать старших, еще сегодня можешь узреть Мировой свет. - Убежать нетрудно, - сказал Максим. - Убежать я мог бы прямо сейчас... - Ай да ты! - восхитился Зеф. - ...и если вы намерены и дальше играть в конспирацию... - продолжал Максим, демонстративно обращаясь только к Вепрю, но Зеф снова прервал его: - Я намерен выполнить сегодняшнюю норму, - заявил он, поднимаясь. - Иначе нам не дадут сегодня жрать. Пошли! Он ушел вперед, шагая вперевалку между деревьями, а Максим спросил однорукого: - Разве он политический? Однорукий быстро взглянул на него и сказал: - Что вы, как можно! Они пошли за Зефом, стараясь ступать след в след. Максим шел замыкающим. - За что же он сидит? - За неправильный переход улицы, - сказал однорукий, и у Максима опять пропала охота разговаривать. Они не прошли и сотни шагов, как Зеф скомандовал: "Стой!" и началась работа. "Ложись!" - заорал Зеф. Они бросились плашмя на землю, толстое дерево впереди с протяжным скрипом повернулось, выдвинуло из себя длинный тонкий орудийный ствол, пошевелило им из стороны в сторону, как бы примериваясь, затем что-то зажужжало, раздался щелчок, и из черного дула лениво выползло облачко желтого дыма. "Протухло", - сказал Зеф деловито и поднялся первым, отряхивая штаны. Дерево с пушкой они подорвали. Потом было минное поле, потом холм-ловушка с пулеметом, который не протух и долго прижимал их к земле, грохоча на весь лес; потом они попали в настоящие джунгли колючей проволоки, еле продрались, а когда все-таки продрались, по ним открыли огонь откуда-то сверху, все вокруг рвалось и горело, Максим ничего не понимал, однорукий молча и спокойно лежал лицом вниз, а Зеф палил из гранатомета в небо и вдруг заорал: "Бегом, за мной!" и они побежали, а там, где они только что были, вспыхнул пожар. Зеф ругался страшными словами, однорукий посмеивался, они забрались в глухую чащу, но тут вдруг засвистело, засопело, и сквозь ветви повалили зеленоватые облака отвратительно пахнущего газа, и опять надо было бежать, продираться через кусты, и Зеф опять ругался, а однорукого мучительно тошнило... Потом Зеф, наконец, притомился и объявил отдых. Они разожгли костер, и Максим, как младший, принялся готовить обед - варить суп из консервов в том самом котелке. Зеф и однорукий, чумазые, ободранные, лежали тут же и курили. У Вепря был замученный вид, он был уже стар, ему приходилось труднее всех. - Уму непостижимо, - сказал Максим, - как это мы ухитрились проиграть войну при таком количестве техники на квадратный метр. - А откуда ты взял, что мы ее проиграли? - лениво спросил Зеф. - Не выиграли же, - сказал Максим. - Победители так не живут. - В современной войне не бывает победителей, - заметил однорукий. - Вы, конечно, правы. Войну мы проиграли. Эту войну проиграли все. Выиграли только Неизвестные Отцы. - Неизвестным Отцам тоже несладко приходится, - сказал Максим, помешивая похлебку. - Да, - серьезно сказал Зеф. - Бессонные ночи и мучительные раздумья о судьбах своего народа... Усталые и добрые, всевидящие и всепонимающие... Массаракш, давно газет не читал, забыл, как там дальше... - Верные и добрые, - поправил однорукий. - Отдающие себя целиком прогрессу и борьбе с хаосом. - Отвык я от таких слов, - сказал Зеф. - У нас тут все больше "хайло" да "мурло"... Эй, парень, как тебя... - Максим. - Да, верно... Ты, Мак, помешивай, помешивай. Смотри, если пригорит! Максим помешивал. А потом Зеф заявил, что пора, сил больше нет терпеть. В полном молчании они съели суп. Максим чувствовал: что-то изменилось, что-то сегодня будет сказано. Но после обеда однорукий снова улегся и стал глядеть в небо, а Зеф с неразборчивым ворчанием забрал котелок и принялся вымазывать дно краюхой хлеба. "Подстрелить бы что-нибудь... - бормотал он. - Жрать охота, как и не ел... только аппетит зря растравил..." Чувствуя неловкость, Максим попытался завести разговор об охоте в этих местах, но его не поддержали. Однорукий лежал с закрытыми глазами и, казалось, спал. Зеф, дослушав до конца Максимовы соображения, проворчал только: "Какая здесь охота, все грязное, активное..." и тоже повалился на спину. Максим вздохнул, взял котелок и побрел к ручейку, который слышался неподалеку. Вода в ручейке была прозрачная, на вид чистая и вкусная, так что Максиму захотелось попить, и он зачерпнул горстью. Увы, мыть котелок здесь было нельзя, да и пить не стоило: ручеек был заметно радиоактивный. Максим присел на корточки, поставил котелок рядом и задумался. Сначала он почему-то подумал о Раде, как она всегда мыла посуду после еды и не разрешала помогать под нелепым предлогом, что это - дело женское. Он вспомнил, что она его любит, и ощутил гордость, потому что до сих пор его не любила еще никакая женщина. Ему очень захотелось увидеть Раду, и он тут же, с крайней непоследовательностью, подумал, как это хорошо, что ее здесь нет. Здесь не место даже для самых скверных мужчин, сюда надо было бы пригнать тысяч двадцать кибердворников, а может быть - просто распылить все эти леса со всем содержимым и вырастить новые, веселые, или пусть даже мрачные, но чистые и с мрачностью природной. Потом он вспомнил, что сослан сюда навечно, и подивился наивности тех, кто сослал его сюда и, не взявши с него никакого слова, вообразил, что он станет добровольно тут существовать, да еще помогать им тянуть через эти леса линию лучевых башен. В арестантском вагоне говорили, что леса тянутся на юг на сотни километров, а военная техника встречается даже в пустыне... Ну нет, я здесь не задержусь. Массаракш, еще вчера я эти башни валил, а сегодня буду расчищать для них место? Хватит с меня глупостей... Вепрь мне не верит. Зефу он верит, а мне - нет. А я не верю Зефу и, кажется, напрасно. Наверное, я кажусь Вепрю таким же назойливо-подозрительным, каким мне кажется Зеф... Ну, хорошо, Вепрь мне не верит, значит я опять один. Можно, конечно, надеяться не встречу с Генералом или с Копытом, но это слишком маловероятно: говорят, воспитуемых здесь больше миллиона, а пространства огромные. Да, на такую встречу надеяться нельзя... Можно, конечно, попытаться сколотить группу из незнакомых, но - массаракш! - надо быть честным с самим собой: я для этого не гожусь. Пока я для этого не годен. Слишком доверчив... Погоди, давай все-таки уясним задачу. Чего я хочу? Несколько минут он уяснял задачу. Получилось следующее: свалить Неизвестных Отцов; если они военные, пусть служат в армии, а если финансисты - пусть занимаются финансами, что бы это ни означало; учредить демократическое правительство - он более или менее представлял себе, что такое демократическое правительство и даже отдавал себе отчет в том, что республика будет поначалу буржуазно-демократическая - это не решит всех проблем, но по крайней мере позволит прекратить беззаконие и уничтожит бессмысленные расходы на башни и на подготовку войны. Впрочем, он честно признал, что ясно представляет себе только первый пункт своей программы: свержение тирании. Что будет дальше, он представлял себе довольно смутно. Более того, он даже не был уверен, что широкие народные массы поддержат его идею свержения. Неизвестные Отцы были совершенно явными лжецами и мерзавцами, но они почему-то пользовались у народа несомненной популярностью. Ладно, решил он. Не будем заглядывать так далеко. Остановимся на первом пункте и посмотрим, что стоит между мною и жирными шеями Неизвестных Отцов. Во-первых, вооруженные силы, отлично выдрессированная Гвардия и армия, о которой я знаю только, что где-то там, в какой-то штрафной роте (странное выражение!) служит мой Гай. Во-вторых - и это более существенно - сама анонимность Неизвестных Отцов. Кто они, где их искать? Откуда они берутся, где пребывают, как становятся? Он попытался вспомнить, как было на Земле в эпоху революций и диктатур... Массаракш! Помню только узловые даты, самые главные имена, самую общую расстановку сил, а мне нужны детали, аналогии, прецеденты... Вот, например, фашизм. Как там было? Помню, было тошно об этом читать и слушать. Гилмар был там какой-то, отвратительный, как паук-кровосос... Постой-ка, значит, это уже не было анонимное правительство... Н-да, немного же я помню. Но ведь это же было так давно, и это было так гнусно, и кто мог знать, что я попаду в такую кашу? Сюда бы дядей из Галактической безопасности или из Института экспериментальной истории - они бы живо разобрались, что здесь к чему. Может, попробовать построить передатчик?.. Он грустно засмеялся, вспомнив, что один раз уже думал здесь о передатчике - в этом же районе, где-то совсем близко отсюда... Нет, видно, придется надеяться только не себя. Ладно. Против армии есть только одно оружие - армия. Против анонимности и загадочности - разведка. Очень просто все получается... Во всяком случае, отсюда надо уходить. Я, конечно, попытаюсь собрать какую-нибудь группу, но если не получится, уйду один... И обязательно - танк. Здесь оружия - на сто армий... потрепанное, правда, за двадцать лет, да еще автоматическое, но надо попытаться его приспособить... Неужели Вепрь мне так и не поверит? - подумал он почти с отчаянием, подхватил котелок и побежал обратно к костру. Зеф и Вепрь не спали, они лежали голова к голове и о чем-то тихо, но горячо спорили. Увидев Максима, Зеф торопливо сказал: "Хватит!" и поднялся. Задрав рыжую бородищу и выкатив глаза, он заорал: - Где тебя носит, массаракш! Кто тебе разрешил уходить? Работать надо, а не то жрать не дадут, тридцать три раза массаракш! И тут Максим взбеленился. Кажется, впервые в своей жизни он гаркнул на человека во весь голос: - Черт бы вас подрал, Зеф! Вы можете еще о чем-нибудь думать, кроме жратвы? Целый день я только и слышу от вас: жрать, жрать, жрать! Можете сожрать мои консервы, если это так вас мучает!.. Он швырнул оземь котелок и, схватив рюкзак, принялся продевать руки в ремни. Присевший от акустического удара Зеф ошеломленно смотрел на него, зияя черной пастью в огненной бородище. Потом пасть захлопнулась, раздалось бульканье, всхрапывание, и Зеф загоготал на весь лес. Однорукий вторил ему, что было только видно, но не слышно. Максим не выдержал и тоже засмеялся, несколько смущенный. Ему было неловко за свою грубость. - Массаракш, - прохрипел, наконец, Зеф. - Вот это голосина!.. Нет, дружище, - обратился он к Вепрю. - Ты попомни мои слова. А впрочем, я сказал: хватит... Подъем! - заорал он. - Вперед, если хотите... гм... жрать сегодня вечером. И все. Поорали, посмеялись, посерьезнели и отправились дальше - рисковать жизнью во имя Неизвестных Отцов. Максим с ожесточением разряжал мины, выламывал из гнезд спаренные пулеметы, свинчивал боеголовки у зенитных ракет, торчавших из раскрытых люков; снова были огонь, смрад, шипящие струи слезоточивых газов, отвратительная вонь от разлагающихся трупов животных, расстрелянных автоматами. Они стали еще грязнее, еще злее, еще оборваннее, а Зеф хрипел Максиму: "Вперед, вперед! Жрать хочешь - вперед!", а однорукий Вепрь окончательно вымотался и еле тащился далеко позади, опираясь на свой миноискатель, как на клюку... За эти часы Зеф осточертел Максиму окончательно, и Максим даже обрадовался, когда рыжебородый вдруг взревел и с ш