акта Корнеев заметил на это, что любая смерть мага всегда безвременна и что тем не менее мы все там будем. И вообще, сказал Роман, может быть, он будет тебя любить сильнее всех нас и только твою смерть запомнит. Эдик понял, что у него еще есть шансы умереть позже нас, и настроение его улучшилось. Однако разговор о смерти направил наши мысли в меланхолическое русло. Мы все, кроме Корнеева, конечно, вдруг начали жалеть У-Януса. Действительно, если подумать, положение его было ужасно. Во-первых, он являл собою образец гигантского научного бескорыстия, потому что практически был лишен возможности пользоваться плодами своих идей. Далее, у него не было никакого светлого будущего. Мы шли в мир разума и братства, он же с каждым днем уходил навстречу к Николаю Кровавому, крепостному праву, расстрелу на Сенатской площади и -- кто знает? -- может быть, навстречу аракчеевщине, бироновщине, опричнине. И где-то в глубине времен, на вощеном паркете Санкт-Петербургской де Сиянс Академии его встретит в один скверный день коллега в напудренном парике -- коллега, который вот уже неделю как-то странно к нему приглядывается -- ахнет, всплеснет руками и с ужасом в глазах пробормочет: "Герр Нефструефф!.. Как ше это?.. Федь фчера ф "Федомостях" определенно писали, што фы скончались от удар..." И ему придется говорить что-то о брате-близнеце или о фальшивых слухах, зная и прекрасно понимая, что означает этот разговор... -- Бросьте, -- сказал Корнеев. -- Распустили слюни. Зато он знает будущее. Он уже побывал там, куда нам еще идти и идти. И он, может быть, прекрасно знает, когда мы все умрем. -- Это совсем другое дело, -- сказал грустно Эдик. -- Старику тяжело, -- сказал Роман. -- Извольте относиться к нему поласковее и потеплее. Особенно ты, Витька. Вечно ты ему хамишь. -- А что он ко мне пристает? -- огрызнулся Витька. -- О чем беседовали да где виделись... -- Вот теперь ты знаешь, чего он к тебе пристает, и веди себя прилично. Витька насупился и стал демонстративно рассматривать листок со списком вопросов. -- Надо объяснять ему все поподробнее, -- сказал я. -- Все, что сами знаем. Надо постоянно предсказывать ему его ближайшее будущее. -- Да, черт возьми, -- сказал Роман. -- Он этой зимой ногу сломал. На гололеде. -- Надо предотвратить, -- решительно сказал я. -- Что? -- спросил Роман. -- Ты понимаешь, что ты говоришь? Она у него уже давно срослась... -- Но она у него еще не сломана, -- возразил Эдик. Несколько минут мы пытались все сообразить. Витька вдруг сказал: -- Постойте-ка! А это что такое? Один вопрос у нас, ребята, не вычеркнут. -- Какой? -- Куда девалось перо? -- Ну как куда? -- сказал Роман. -- Перенеслось в восьмое. А восьмого я как раз печку включал, расплав делал... -- Ну и что из этого? -- Да, ведь я же его бросил в корзинку... Восьмого, седьмого, шестого я его не видел... Гм... Куда же оно делось? -- Уборщица выбросила, -- предположил я. -- Вообще об этом интересно подумать, -- сказал Эдик. -- Предположим, что его никто не сжег. Как оно должно выглядеть в веках? -- Есть вещи поинтереснее, -- сказал Витька. -- Например, что происходит с ботинками Януса, когда он доносит их до дня изготовления на фабрике "Скороход"? И что бывает с пищей, которую он съедает за ужином? И вообще... Но мы были уже слишком утомлены. Мы еще немного поспорили, потом пришел Саня Дрозд, вытеснил нас, спорящих, с дивана, включил свою "Спидолу" и стал просить два рубля. "Ну дайте", -- ныл он. "Да нет у нас", -- отвечали мы ему. "Ну, может, последние есть... Дали бы!.." Спорить стало невозможно, и мы решили идти обедать. -- В конце концов, -- сказал Эдик, -- наша гипотеза не так уж фантастична. Может быть, судьба У-Януса гораздо удивительнее. Очень может быть, подумали мы и пошли в столовую. Я забежал на минутку в электронный зал сообщить, что ухожу обедать. В коридоре я налетел на У-Януса, который внимательно на меня посмотрел, улыбнулся почему-то и спросил, не виделись ли мы с ним вчера. -- Нет, Янус Полуэктович, -- сказал я. -- Вчера мы с вами не виделись. Вчера вас в институте не было. Вы вчера, Янус Полуэктович, прямо с утра улетели в Москву. -- Ах да, -- сказал он. -- Я запамятовал. Он так ласково улыбался мне, что я решился. Это было немножко нагло, конечно, но я твердо знал, что последнее время Янус Полуэктович относился ко мне хорошо, а значит, никакого особенного инцидента у нас с ним сейчас произойти не могло. И я спросил вполголоса, осторожно оглядевшись: -- Янус Полуэктович, разрешите, я вам задам один вопрос? Подняв брови, он некоторое время внимательно смотрел на меня, а потом, видимо вспомнив что-то, сказал: -- Пожалуйста, прошу вас. Только один? Я понял, что он прав. Все это никак не влезало в один вопрос. Случится ли война? Выйдет ли из меня толк? Найдут ли рецепт всеобщего счастья? Умрет ли когда нибудь последний дурак?.. Я сказал: -- Можно, я зайду к вам завтра с утра? Он покачал головой и, как мне показалось, с некоторым злорадством ответил: -- Нет. Это никак невозможно. Завтра с утра вас, Александр Иванович, вызовет Китежградский завод, и мне придется дать вам командировку. Я почувствовал себя глупо. Было что-то унизительное в этом детерминизме, обрекавшем меня, самостоятельного человека со свободой воли, на совершенно определенные, не зависящие теперь от меня дела и поступки. И речь шла совсем не о том, хотелось мне ехать в Китежград или не хотелось. Речь шла о неизбежности. Теперь я не мог ни умереть, ни заболеть, ни закапризничать ("вплоть до увольнения!"), я был обречен, и впервые я понял ужасный смысл этого слова. Я всегда знал, что плохо быть обреченным, например, на казнь или слепоту. Но быть обреченным даже на любовь самой славной девушки в мире, на интереснейшее кругосветное путешествие и на поездку в Китежград (куда я, кстати, рвался уже три месяца) тоже, оказывается, может быть крайне неприятно. Знание будущего представилось мне совсем в новом свете... -- Плохо читать хорошую книгу с конца, не правда ли? -- сказал Янус Полуэктович, откровенно за мною наблюдавший. -- А что касается ваших вопросов, Александр Иванович, то... Постарайтесь понять, Александр Иванович, что не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый поступок творит какое-нибудь из них. Вы это поймете, -- сказал он убедительно. -- Вы это обязательно поймете. Позже я действительно это понял. Но это уже совсем-совсем другая история. * ПОСЛЕСЛОВИЕ И КОММЕНТАРИЙ *  Краткое послесловие и комментарий И.О. Заведующего вычислительной лабораторией НИИЧАВО младшего научного сотрудника А.И.Привалова Предлагаемые очерки из жизни научно-исследовательского института чародейства и волшебства не являются, на мой взгляд, реалистическими в строгом смысле этого слова. Однако они обладают достоинствами, которые выгодно отличают их от аналогичных по теме опусов Г. Проницательного и Б. Питомника и позволяют рекомендовать их широкому кругу читателей. Прежде всего следует отметить, что авторы сумели разобраться в ситуации и отделить прогрессивное в работе института от консервативного. Очерки не вызывают того раздражения, которое испытываешь, читая восхищенные статьи о конъюктурных фокусах Выбегаллы или восторженные переложения безответственных прогнозов сотрудников из отдела абсолютного знания. Далее, приятно отметить верное отношение авторов к магу, как к человеку. Маг для них -- не объект опасливого восхищения и преклонения, но и не раздражающий кинодурак, личность не от мира сего, которая постоянно теряет очки, не способна дать по морде хулигану и читает влюбленной девушке избранные места из "Курса дифференциального и интегрального исчисления". Все это означает, что авторы взяли верный тон. К достоинствам очерков можно отнести и то, что авторы дали институтские пейзажи с точки зрения новичка, а также не просмотрели весьма глубокого соотношения между законами административными и законами магическими. Что же касается недостатков очерков, то подавляющее большинство из них определяется изначальной гуманитарной направленностью авторов. Будучи профессиональными литераторами, авторы сплошь и рядом предпочитают так называемую художественную правду так называемой правде фактов. И будучи профессиональными литераторами, авторы, как и большинство литераторов, назойливо эмоциональны и прискорбно невежественны в вопросах современной магии. Никак не возражая против опубликования данных очерков, я тем не менее считаю необходимым указать на некоторые конкретные погрешности и ошибки. 1. Название очерков, как мне кажется, не вполне соответствует содержанию. Используя эту действительно распространенную у нас поговорку, авторы, видимо, хотели сказать, что маги работают непрерывно, даже когда отдыхают. Это и в самом деле почти так и есть. Но в очерках этого не видно. Авторы излишне увлеклись нашей экзотикой и не сумели избежать соблазна дать побольше завлекательных приключений и эффектных эпизодов. Приключения духа, которые составляют суть жизни любого мага, почти не нашли отражения в очерках. Я конечно, не считаю последней главы третьей части, где авторы хотя и попытались показать работу мысли, но сделали это на неблагодарном материале довольно элементарной дилетантской логической задачи. (Кстати, я излагал авторам свою точку зрения по этому вопросу, но они пожали плечами и несколько обиженно сказали, что я отношусь к очеркам слишком серьезно.) 2. Упомянутое уже невежество в вопросах магии как науки играет с авторами злые шутки на протяжении всей книги. Так, например, формулируя диссертационную тему М. Ф. Редькина, они допустили четырнадцать (!) фактических ошибок. Солидный термин "гиперполе", который им, очевидно, очень понравился, они вставляют в текст сплошь и рядом неуместно. Им, по-видимому, невдомек, что диван-транслятор является излучателем не м-поля, а мю-поля; что термин "живая вода" вышел из употребления в позапрошлом веке; что таинственного прибора, под названием аквавитометр, и электронной машины под названием "Алдан", в природе не существует; что заведующий вычислительной лабораторией крайне редко занимается проверкой программ -- для этого существуют математики-программисты, которых в нашей лаборатории двое и которых авторы упорно называют девочками. Описание упражнений по материализации в первой главе второй части сделано безобразно: на совести авторов остаются дикие термины "вектор-магистатум" и "заклинание Ауэрса"; уравнение Стокса не имеет к материализации никакого отношения, а Сатурн в описываемый момент никак не мог находиться в созвездии Весов. (Этот последний ляпсус тем более непростителен, что, насколько я понял, один из авторов является астрономом-профессионалом.) Список такого рода погрешностей и нелепостей можно было бы без труда продолжить, однако я не делаю этого, потому что авторы наотрез отказались что-либо исправлять. Выбросить непонятную им терминологию они тоже отказались: один заявил, что терминология необходима для антуража, а другой -- что она создает колорит. Впрочем, я был вынужден согласиться с их соображением о том, что подавляющее большинство читателей вряд ли окажется способным отличить правильную терминологию от ошибочной и что какая бы терминология ни наличествовала, все равно ни один разумный читатель ей не поверит. 3. Стремление к упомянутой выше художественной правде (по выражению одного из авторов) и типизации (по выражению другого) привело к значительному искажению образов реальных людей, участвующих в повествовании. Авторы вообще склонны к нивелировке героев, и потому более или менее правдоподобен у них разве что Выбегалло и в какой-то степени Кристобаль Хозевич Хунта (я не считаю эпизодического образа вурдалака Альфреда, который получился лучше, чем кто-нибудь другой). Например, авторы твердят, что Корнеев груб, и воображают, будто читатель сможет составить себе правильное представление об этой грубости. Да, Корнеев действительно груб. Но именно поэтому описанный Корнеев выглядит "полупрозрачным изобретателем" (в терминологии самих авторов) по сравнению с Корнеевым реальным. То же относится и к пресловутой вежливости Э. Амперяна. Р. П. Ойра-Ойра в очерках совершенно бесплотен, хотя именно в описываемый период он разводился со второй женой и собирался жениться в третий раз. Приведенных примеров, вероятно, достаточно для того, чтобы читатель не придавал слишком много веры моему собственному образу в очерках. Авторы попросили меня объяснить некоторые непонятные термины и малознакомые имена, встречающиеся в книге. Выполняя эту просьбу, я встретился с определенными затруднениями. Естественно, объяснять терминологию, выдуманную авторами ("аквавитометр", "темпоральная передача" и т. п.), я не собираюсь. Но я не думаю, что большую пользу принесло бы объяснение даже реально существующих терминов, требующих основательных специальных знаний. Невозможно, например, объяснить термин "гиперполе" человеку, плохо разбирающемуся в теории физического вакуума. Термин "трансгрессия" еще более емок, и вдобавок разные школы употребляют его в разных смыслах. Короче говоря, я ограничился комментарием к некоторым именам, терминам и понятиям, достаточно широко распространенным, с одной стороны, и достаточно специфичным в нашей работе -- с другой. Кроме того, я откомментировал несколько слов, не имеющих прямого отношения к магии, но могущих вызвать, на мой взгляд, недоумение читателя. Авгуры - В древнем риме жрецы, предсказывавшие будущее по полету птиц и по их поведению. Подавляющее большинство из них было сознательными жуликами. В значительной степени это относится и к институтским авгурам, хотя теперь у них разработаны новые методы. Анацефал -- Урод, лишенный головного мозга и черепной коробки. Обыкновенно анацефалы умирают при рождении или несколько часов спустя. Бецалель, Лев Бен -- известный средневековый маг, придворный алхимик императора Рудольфа II. Вампир -- см. Вурдалак. Василиск -- В сказках -- чудовище с телом петуха и хвостом змеи, убивающее взглядом. На самом деле -- ныне почти вымерший древний ящер, покрытый перьями, предшественник первоптицы археоптерикса. Способен гипнотизировать. В виварии института содержатся два экземпляра. Вервольф - см. Оборотень. Вурдалак -- см. Упырь. Гарпии -- В греческой мифологии -- богини вихря, а в действительности -- разновидность нежити, побочный продукт экспериментов ранних магов в области селекции. Имеют вид больших рыжих птиц со старушечьими головами, очень неопрятны, прожорливы и сварливы. Гидра -- у древних греков -- фантастическая многоголовая водяная змея. У нас в институте -- реально существующая многоголовая рептилия, дочь З. Горыныча и плезиозаврихи из озера Лох-Несс. Гном -- В западноевропейских сказаниях -- безобразный карлик, охраняющий подземные сокровища. Я разговаривал с некоторыми из гномов. Они действительно безобразны и действительно карлики, но ни о каких сокровищах они понятия не имеют. Большинство гномов -- это забытые и сильно усохшие дубли. Голем -- один из первых кибернетических роботов, сделан из глины Львом Бен Бецалелем. (См., Например, чехословацкую кинокомедию "Пекарь императора". Тамошний голем очень похож на настоящего.) Гомункулус -- В представлении неграмотных средневековых алхимиков -- человекоподобное существо, созданное искусственно в колбе. На самом деле в колбе искусственное существо создать нельзя. Гомункулусов синтезируют в специальных автоклавах и используют для биомеханического моделирования. Данаиды -- В греческой мифологии -- преступные дочери царя Даная, убившие по его приказанию своих мужей. Сначала были осуждены наполнять водой бездонную бочку. Впоследствии, при пересмотре дела, суд принял во внимание тот факт, что замуж они были отданы насильно. Это смягчающее обстоятельство позволило перевести их на несколько менее бессмысленную работу: у нас в институте они занимаются тем, что взламывают асфальт везде, где сами его недавно положили. Демон Максвелла -- важный элемент мысленного эксперимента крупного английского физика Максвелла. Предназначался для нападения на второй принцип термодинамики. В мысленном эксперименте Максвелла демон располагается рядом с отверстием в переборке, разделяющей сосуд, наполненный движущимися молекулами. Работа демона состоит в том, чтобы выпускать из одной половины сосуда в другую быстрые молекулы и закрывать отверстие перед носом медленных. Идеальный демон способен таким образом без затраты труда создать очень высокую температуру в одной половине сосуда и очень низкую -- в другой, осуществляя вечный двигатель второго рода. Однако только сравнительно недавно и только в нашем институте удалось найти и приспособить к работе таких демонов. Джинн -- Злой дух арабских и персидских мифов. Почти все джинны являются дублями царя Соломона и современных ему магов. Использовались в военных и политико-хулиганских целях. Отличаются отвратительным характером, наглостью и полным отсутствием чувства благодарности. Невежественность и агрессивность их таковы, что почти все они находятся в заключении. В современной магии широко используются в качестве подопытных существ. В частности, Э. Амперян на материале тринадцати джиннов определял количество зла, которое может причинить обществу злобный невежественный дурак. Джян Бен Джян -- либо древний изобретатель, либо древний воитель. Имя его всегда связано с понятием щита и отдельно не встречается. (Упоминается, например, в "Искушении Святого Антония" Г. Флобера.) Домовой -- В представлении суеверных людей -- некое сверхъестественное существо, обитающее в каждом обжитом доме. Ничего сверхъестественного в домовых нет. Это либо вконец опустившиеся маги, не поддающиеся перевоспитанию, либо помеси гномов с некоторыми домашними животными. В институте находятся под началом М. М. Камноедова и используются для подсобных работ, не требующих квалификации. Дракула, граф -- знаменитый венгерский вурдалак ХVII-ХIХ вв. Графом никогда не был. Совершил массу преступлений против человечности. Был изловлен гусарами и торжественно проткнут осиновым колом при большом скоплении народа. Отличался необычайной жизнеспособностью: вскрытие обнаружило в нем полтора килограмма серебряных пуль. Звезда Соломонова -- В мировой литературе -- магический знак в виде шестиконечной звезды, обладающий волшебными свойствами. В настоящее время, как и подавляющее большинство других геометрических заклинаний, потерял всякую силу и годен исключительно для запугивания невежественных людей. Инкуб -- разновидность оживших мертвецов, имеет обыкновение вступать в браки с живыми. Не бывает. В теоретической магии термин "инкуб" употребляется в совершенно другом смысле: мера отрицательной энергии живого организма. Инкунабула -- так называют первые печатные книги. Некоторые из инкунабул отличаются поистине гигантскими размерами. Ифрит -- разновидность джинна. Как правило, ифриты -- это хорошо сохранившиеся дубли арабских военачальников. В институте используются М. М. Камноедовым в качестве вооруженной охраны, так как отличаются от прочих джиннов высокой дисциплинированностью. Механизм огнеметания ифритов изучен слабо и вряд ли будет когда-нибудь изучен досконально, потому что никому не нужен. Кадавр -- вообще говоря, оживленный неодушевленный предмет: портрет, статуя, идол, чучело. (См., Например, А.Н.Толстой, "Граф Калиостро"). Одним из первых в истории кадавров была небезызвестная Галатея работы скульптора Пигмалиона. В современной магии кадавры не используются. Как правило, они феноменально глупы, капризны, истеричны и почти не поддаются дрессировке. В институте кадаврами иногда иронически называют неудавшихся дублей и дублеподобных сотрудников. Левитация -- способность летать без каких бы то ни было технических приспособлений. Широко известна левитация птиц, летучих мышей и насекомых. "Молот ведьм" -- старинное руководство по допросу третьей степени. Составлено и применялось церковниками специально в целях выявления ведьм. В новейшие времена отменено как устаревшее. Оборотень -- человек, способный превращаться в некоторых животных: в волка (вервольф), в лисицу (кицунэ) и т. д. У суеверных людей вызывает ужас, непонятно почему. В. П. Корнеев, например, когда у него разболелся зуб мудрости, обернулся петухом, и ему сразу полегчало. Оракул -- По представлениям древних, средство общения богов с людьми: полет птицы (у авгуров), шелест деревьев, бред прорицателя и т. д. Оракулом называлось также и место, где давались предсказания. "Соловецкий оракул" -- это небольшая темная комната, где уже много лет проектируется установить мощную электронно-счетную машину для мелких прорицаний. Пифия -- жрица-прорицательница в древней греции. Вещала, надышавшись ядовитых испарений. У нас в институте пифии не практикуют. Очень много курят и занимаются общей теорией предсказаний. Рамапитек -- по современным представлениям, непосредственный предшественник питекантропа на эволюционной лестнице. Сэгюр Ришар -- герой фантастической повести "Загадка Ришара Сэгюра", открывший способ объемной фотографии. Таксидермист -- чучельник, набивщик чучел. Я порекомендовал авторам это редкое слово, потому что К. Х. Хунта приходит в ярость, когда его называют просто чучельником. Терция -- одна шестидесятая часть секунды. Триба -- здесь: племя. Решительно не понимаю, зачем издателям книги судеб понадобилось называть племя рамапитеков трибой. "Упанишады" -- древнеиндийские комментарии к четырем священным книгам. Упырь -- кровососущий мертвец народных сказок. Не бывает. В действительности упыри (вурдалаки, вампиры) -- это маги, вставшие по тем или иным причинам на путь абстрактного зла. Исконное средство против них -- осиновый кол и пули, отлитые из самородного серебра. В тексте слово "упырь" употребляется везде в переносном смысле. Фантом -- призрак, привидение. По современным представлениям -- сгусток некробиотической информации. Фантомы вызывают суеверный ужас, хотя совершенно безобидны. В институте их используют для уточнения исторической правды, хотя юридически считаться очевидцами они не могут. А. Привалов 1964 г