яги! Вот вы кто такие! Но гуси даже не удостаивают ее ответом. Собака лает - ветер носит. Если дразнить было некого, гуси просто перекликались друг с другом. - Где ты? - Я здесь! - Ты здесь? - Я тут! И лететь им было веселее. Да и Нильс не скучал. Но все-таки иногда ему хотелось пожить по-человечески. Хорошо бы посидеть в настоящей комнате, за настоящим столом, погреться у настоящей печки. И на кровати поспать было бы неплохо! Когда это еще будет! Да и будет ли когда-нибудь! Правда, Мартин заботился о нем и каждую ночь прятал у себя под крылом, чтобы Нильс не замерз. Но не так-то легко человеку жить под птичьим крылышком! А хуже всего было с едой. Дикие гуси вылавливали для Нильса самые лучшие водоросли и каких-то водяных пауков. Нильс вежливо благодарил гусей, но отведать такое угощение не решался. Случалось, что Нильсу везло, и в лесу, под сухими листьями, он находил прошлогодние орешки. Сам-то он не мог их разбить. Он бежал к Мартину, закладывал орех ему в клюв, и Мартин с треском раскалывал скорлупу. Дома Нильс так же колол грецкие орехи, только закладывал их не в гусиный клюв, а в дверную щель. Но орехов было очень мало. Чтобы найти хоть один орешек, Нильсу приходилось иногда чуть не час бродить по лесу, пробираясь сквозь жесткую прошлогоднюю траву, увязая в сыпучей хвое, спотыкаясь о хворостинки. На каждом шагу его подстерегала опасность. Однажды на него вдруг напали муравьи. Целые полчища огромных пучеглазых муравьев окружили его со всех сторон. Они кусали его, обжигали своим ядом, карабкались на него, заползали за шиворот и в рукава. Нильс отряхивался, отбивался от них руками и ногами, но, пока он справлялся с одним врагом, на него набрасывалось десять новых. Когда он прибежал к болоту, на котором расположилась для ночевки стая, гуси даже не сразу узнали его - весь он, от макушки до пяток, был облеплен черными муравьями. - Стой, не шевелись! - закричал Мартин и стал быстро-быстро склевывать одного муравья за другим. 2 Целую ночь после этого Мартин, как нянька, ухаживал за Нильсом. От муравьиных укусов лицо, руки и ноги у Нильса стали красные, как свекла, и покрылись огромными волдырями. Глаза затекли, тело ныло и горело, точно после ожога. Мартин собрал большую кучу сухой травы - Нильсу для подстилки, а потом обложил его с ног до головы мокрыми липкими листьями, чтобы оттянуть жар. Как только листья подсыхали, Мартин осторожно снимал их клювом, окунал в болотную воду и снова прикладывал к больным местам. К утру Нильсу стало полегче, ему даже удалось повернуться на другой бок. - Кажется, я уже здоров, - сказал Нильс. - Какое там здоров! - проворчал Мартин. - Не разберешь, где у тебя нос, где глаз. Все распухло. Ты бы сам не поверил, что это ты, если б увидел себя! За один час ты так растолстел, будто тебя год чистым ячменем откармливали. Кряхтя и охая, Нильс высвободил из-под мокрых листьев одну руку и распухшими, негнущимися пальцами стал ощупывать лицо. И верно, лицо было точно туго надутый мяч. Нильс с трудом нашел кончик носа, затерявшийся между вздувшимися щеками. - Может, надо почаще менять листья? - робко спросил он Мартина. - Как ты думаешь? А? Может, тогда скорее пройдет? - Да куда же чаще! - сказал Мартин. - Я и так все время взад-вперед бегаю. И надо же тебе было в муравейник залезть! - Разве я знал, что там муравейник? Я не знал! Я орешки искал. - Ну, ладно, не вертись, - сказал Мартин и шлепнул ему на лицо большой мокрый лист. - Полежи спокойно, а я сейчас приду. И Мартин куда-то ушел. Нильс только слышал, как зачмокала и захлюпала под его лапами болотная вода. Потом чмоканье стало тише и наконец затихло совсем. Через несколько минут в болоте снова зачмокало и зачавкало, сперва чуть слышно, где-то вдалеке, а потом все громче, все ближе и ближе. Но теперь шлепали по болоту уже четыре лапы. "С кем это он идет?" - подумал Нильс и завертел головой, пытаясь сбросить примочку, закрывавшую все лицо. - Пожалуйста, не вертись! - раздался над ним строгий голос Мартина. - Что за беспокойный больной! Ни на минуту одного нельзя оставить! - А ну-ка, дай я посмотрю, что с ним такое, - проговорил другой гусиный голос, и кто-то приподнял лист с лица Нильса. Сквозь щелочки глаз Нильс увидел Акку Кебнекайсе. Она долго с удивлением рассматривала Нильса, потом покачала головой и сказала: - Вот уж никогда не думала, что от муравьев такая беда может приключиться! Гусей-то они не трогают, знают, что гусь их не боится... - Раньше а я их не боялся, - обиделся Нильс. - Раньше я никого не боялся. - Ты и теперь никого не должен бояться, - сказала Акка. - Но остерегаться должен многих. Будь всегда наготове. В лесу берегись лисы и куницы. На берегу озера помни о выдре. В ореховой роще избегай кобчика. Ночью прячься от совы, днем не попадайся на глаза орлу и ястребу. Если ты идешь по густой траве, ступай осторожно и прислушивайся, не ползет ли поблизости змея. Если с тобой заговорит сорока, не доверяй ей, - сорока всегда обманет. - Ну, тогда мне все равно пропадать, - сказал Нильс. - Разве уследишь за всеми сразу? От одного спрячешься, а другой тебя как раз и схватит. - Конечно, одному тебе со всеми не справиться, - сказала Акка. - Но в лесу и в поле живут не только наши враги, у нас есть и друзья. Если в небе покажется орел, тебя предупредит белка. О том, что крадется лиса, пролопочет заяц. О том, что ползет змея, прострекочет кузнечик. - Чего ж они все молчали, когда я в муравьиную кучу лез? - проворчал Нильс. - Ну, надо и самому голову иметь на плечах, - ответила Акка. - Мы проживем здесь три дня. Болото тут хорошее, водорослей сколько душе угодно, а путь нам предстоит долгий. Вот я и решила - пусть стая отдохнет да подкормится. Мартин тем временем тебя подлечит. На рассвете четвертого дня мы полетим дальше. Акка кивнула головой и неторопливо зашлепала по болоту. 3 Это были трудные дни для Мартина. Нужно было и лечить Нильса, и кормить его. Сменив примочку из мокрых листьев и подправив подстилку, Мартин бежал в ближний лесок на поиски орехов. Два раза он возвращался ни с чем. - Да ты просто не умеешь искать! - ворчал Нильс. - Разгребай хорошенько листья. Орешки всегда на самой земле лежат. - Знаю я. Да ведь тебя надолго одного не оставишь!.. А лес не так близко. Не успеешь добежать, сразу назад надо. - Зачем же ты пешком бегаешь? Ты бы летал. - А ведь верно! - обрадовался Мартин. - Как это я сам не догадался! Вот что значит старая привычка! На третий день Мартин прилетел совсем скоро, и вид у него был очень довольный. Он опустился около Нильса и, не говоря ни слова, во всю ширь разинул клюв. И оттуда один за другим выкатилось шесть ровных, крупных орехов. Таких красивых орехов Нильс никогда еще не находил. Те, что он подбирал на земле, всегда были уже подгнившие, почерневшие от сырости. - Где это ты нашел такие орешки?! - воскликнул Нильс. - Точно из лавки. - Ну хоть и не из лавки, - сказал Мартин, - а вроде того. Он подхватил самый крупный орешек и сдавил его клювом. Скорлупа звонко хрустнула, и на ладонь Нильса упало свежее золотистое ядрышко. - Эти орехи дала мне из своих запасов белка Сирле, - гордо проговорил Мартин. - Я познакомился с ней в лесу. Она сидела на сосне перед дуплом и щелкала орешки для своих бельчат. А я мимо летел. Белка так удивилась, когда увидела меня, что даже выронила орешек. "Вот, - думаю, - удача! Вот повезло!" Приметил я, куда орешек упал, и скорее вниз. Белка за мной. С ветки на ветку перепрыгивает и ловко так - точно по воздуху летает. Я думал, ей орешка жалко, белки ведь народ хозяйственный. Да нет, ее просто любопытство разобрало: кто я, да откуда, да отчего у меня крылья белые? Ну, мы и разговорились. Она меня даже к себе пригласила на бельчат посмотреть. Мне хоть и трудновато среди веток летать, да неловко было отказаться. Посмотрел. А потом она меня орехами угостила и на прощанье вон еще сколько дала - едва в клюве поместились. Я даже поблагодарить ее не мог - боялся орехи растерять. - Вот это нехорошо, - сказал Нильс, запихивая орешек в рот. - Придется мне самому ее поблагодарить. 4 На другое утро Нильс проснулся чуть свет. Мартин еще спал, спрятав, по гусиному обычаю, голову под крыло. Нильс легонько шевельнул ногами, руками, повертел головой. Ничего, все как будто в порядке. Тогда он осторожно, чтобы не разбудить Мартина, выполз из-под вороха листьев и побежал к болоту. Он выискал кочку посуше и покрепче, взобрался на нее и, став на четвереньки, заглянул в неподвижную черную воду. Лучшего зеркала и не надо было! Из блестящей болотной жижи на него глядело его собственное лицо. И все на месте, как полагается: нос как нос, щеки как щеки, только правое ухо чуть-чуть больше левого. Нильс встал, отряхнул мох с коленок и зашагал к лесу. Он решил непременно разыскать белку Сирле. Во-первых, надо поблагодарить ее за угощение, а во-вторых, попросить еще орехов - про запас. И бельчат хорошо бы заодно посмотреть. Пока Нильс добрался до опушки, небо совсем посветлело. "Надо скорее идти, - заторопился Нильс. - А то Мартин проснется и пойдет меня искать". Но все получилось не так, как думал Нильс. С самого начала ему не повезло. Мартин говорил, что белка живет на сосне. А сосен в лесу очень много. Поди-ка угадай, на какой она живет! "Спрошу кого-нибудь", - подумал Нильс, пробираясь по лесу. Он старательно обходил каждый пень, чтобы не попасть снова в муравьиную засаду, прислушивался к каждому шороху и, чуть что, хватался за свой ножичек, готовясь отразить нападение змеи. Он шел так осторожно, так часто оглядывался, что даже не заметил, как наткнулся на ежа. Еж принял его прямо в штыки, выставив навстречу сотню своих иголок. Нильс попятился назад и, отступив на почтительное расстояние, вежливо сказал: - Мне нужно у вас кое-что разузнать. Не можете ли вы хотя бы на время убрать ваши колючки? - Не могу! - буркнул еж и плотным колючим шаром покатился мимо Нильса. - Ну что ж! - сказал Нильс. - Найдется кто-нибудь посговорчивей. И только он сделал несколько шагов, как откуда-то сверху на него посыпался настоящий град: кусочки сухой коры, хворостинки, шишки. Одна шишка просвистела у самого его носа, другая ударила по макушке. Нильс почесал голову, отряхнул мусор и с опаской поглядел вверх. Прямо над его головой на широколапой ели сидела остроносая длиннохвостая сорока и старательно сбивала клювом черную шишку. Пока Нильс разглядывал сороку и придумывал, как бы с ней заговорить, сорока справилась со своей работой, и шишка стукнула Нильса по лбу. - Чудно! Прекрасно! Прямо в цель! Прямо в цель! - затараторила сорока и шумно захлопала крыльями, прыгая по ветке. - По-моему, вы не очень-то удачно выбрали цель, - сердито сказал Нильс, потирая лоб. - Чем же плохая цель? Очень хорошая цель. А ну-ка постойте здесь минутку, я еще с той ветки попробую. - И сорока вспорхнула на ветку повыше. - Кстати, как вас зовут? Чтобы я знала, в кого целюсь! - крикнула она сверху. - Зовут-то меня Нильсом. Только, право, вам не стоит трудиться. Я и так знаю, что вы попадете. Лучше скажите, где тут живет белка Сирле. Мне она очень нужна. - Белка Сирле? Вам нужна белка Сирле? О, мы с ней старые друзья! Я с удовольствием вас провожу до самой ее сосны. Это недалеко. Идите за мной следом. Куда я - туда и вы. Куда я - туда и вы. Прямо к ней и придете. С этими словами она перепорхнула на клен, с клена перелетела на ель, потом на осину, потом опять на клен, потом снова на ель... Нильс метался за ней туда и сюда, не отрывая глаз от черного вертлявого хвоста, мелькавшего среди веток. Он спотыкался и падал, опять вскакивал и снова бежал за сорочьим хвостом. Лес становился гуще и темнее, а сорока все перепрыгивала с ветки на ветку, с дерева на дерево. И вдруг она взвилась в воздух, закружилась над Нильсом и затараторила: - Ах, я совсем забыла, что иволга звала меня нынче в гости! Сами понимаете, что опаздывать невежливо. Вам придется меня немного подождать. А пока всего доброго, всего доброго! Очень приятно было с вами познакомиться. И сорока улетела. 5 Целый час выбирался Нильс из лесной чащи. Когда он вышел на опушку, солнце уже стояло высоко в небе. Усталый и голодный, Нильс присел на корявый корень. "Вот уж посмеется надо мной Мартин, когда узнает, как одурачила меня сорока... И что я ей сделал? Правда, один раз я разорил сорочье гнездо, но ведь это было в прошлом году, и не здесь, а в Вестменхеге. Ей-то откуда знать!" Нильс тяжело вздохнул и с досадой стал носком башмачка ковырять землю. Под ногами у него что-то хрустнуло. Что это? Нильс наклонился. На земле лежала ореховая скорлупа. Вот еще одна. И еще, и еще. "Откуда это здесь столько ореховой скорлупы? - удивился Нильс. - Уж не на этой ли самой сосне живет белка Сирле?" Нильс медленно обошел дерево, всматриваясь в густые зеленые ветки. Никого не было видно. Тогда Нильс крикнул что было силы: - Не здесь ли живет белка Сирле? Никто не ответил. Нильс приставил ладони ко рту и опять закричал: - Госпожа Сирле! Госпожа Сирле! Ответьте, пожалуйста, если вы здесь! Он замолчал и прислушался. Сперва все было по-прежнему тихо, потом сверху до него донесся тоненький, приглушенный писк. - Говорите, пожалуйста, погромче! - опять закричал Нильс. И снова до него донесся только жалобный писк. Но на этот раз писк шел откуда-то из кустов, около самых корней сосны. Нильс подскочил к кусту и притаился. Нет, ничего не слышно - ни шороха, ни звука. А над головой опять кто-то запищал, теперь уже совсем громко. "Полезу-ка посмотрю, что там такое", - решил Нильс и, цепляясь за выступы коры, стал карабкаться на сосну. Карабкался он долго. На каждой ветке останавливался, чтобы отдышаться, и снова лез вверх. И чем выше он взбирался, тем громче и ближе раздавался тревожный писк. Наконец Нильс увидел большое дупло. Из черной дыры, как из окна, высовывались четыре маленьких бельчонка. Они вертели во все стороны острыми мордочками, толкались, налезали друг на друга, путаясь длинными голыми хвостами. И все время, ни на минуту не умолкая, пищали в четыре рта, на один голос. Увидев Нильса, бельчата от удивления замолкли на секунду, а потом, как будто набравшись новых сил, запищали еще пронзительнее. - Тирле упал! Тирле пропал! Мы тоже упадем! Мы тоже пропадем! - верещали бельчата. Нильс даже зажал уши, чтобы не оглохнуть. - Да не галдите вы! Пусть один говорит. Кто там у вас упал? - Тирле упал! Тирле! Он влез на спину Дирле, а Пирле толкнул Дирле, и Тирле упал. - Постойте-ка, я что-то ничего не пойму: тирле-дирле, дирле-тирле! Позовите-ка мне белку Сирле. Это ваша мама, что ли? - Конечно, это наша мама! Только ее нет, она ушла, а Тирле упал. Его змея укусит, его ястреб заклюет, его куница съест. Мама! Мама! Иди сюда! - Ну, вот что, - сказал Нильс, - забирайтесь-ка поглубже в дупло, пока вас и вправду куница не съела, и сидите тихонько. А я полезу вниз, поищу вашего Мирле - или как его там зовут! - Тирле! Тирле! Его зовут Тирле! - Ну Тирле так Тирле, - сказал Нильс и осторожно стал спускаться. 6 Нильс искал бедного Тирле недолго. Он направился прямо к кустам, откуда раньше слышался писк. - Тирле, Тирле! Где ты? - кричал он, раздвигая густые ветки. Из глубины кустарника в ответ ему кто-то тихонько пискнул. - Ага, вот ты где! - сказал Нильс и смело полез вперед, ломая по дороге сухие стебли и сучки. В самой гуще кустарника он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как метелочка, хвостиком. Это был Тирле. Он сидел на тоненькой веточке, вцепившись в нее всеми четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что ветка раскачивалась под ним, точно от сильного ветра. Нильс поймал кончик ветки и, как на канате, подтянул к себе Тирле. - Перебирайся ко мне на плечи, - скомандовал Нильс. - Я боюсь! Я упаду! - пропищал Тирле. - Да ты уже упал, больше падать некуда! Лезь скорее! Тирле осторожно оторвал от ветки одну лапу и вцепился в плечо Нильса. Потом он вцепился в пего второй лапой и наконец весь, вместе с трясущимся хвостом, перебрался на спину к Нильсу. - Держись покрепче! Только когтями не очень-то впивайся, - сказал Нильс и, сгибаясь под своей ношей, медленно побрел в обратный путь. - Ну и тяжелый же ты! - вздохнул он, выбравшись из чащи кустарника. Он остановился, чтобы немного передохнуть, как вдруг знакомый скрипучий голос затрещал прямо у него над головой: - А вот и я! Вот и я! Это была длиннохвостая сорока. - Что это у вас на спине? Очень интересно, что это вы несете? - стрекотала сорока. Нильс ничего не ответил и молча направился к сосне. Но не успел он сделать и трех шагов, как сорока пронзительно закричала, затрещала, захлопала крыльями. - Разбой среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди бела дня! Несчастная мать! Несчастная мать! - Никто меня не похищал - я сам упал! - пискнул Тирле. Однако сорока и слушать ничего не хотела. - Несчастная мать! Несчастная мать! - твердила она. А потом сорвалась с ветки и стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету все одно и то же: - Разбой среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У белки Сирле украли бельчонка! - Вот пустомеля! - сказал Нильс и полез на сосну. 7 Нильс был уже на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой шум. Шум приближался, становился все громче, и скоро весь воздух наполнился птичьим криком и хлопаньем тысячи крыльев. Со всех сторон к сосне слетались встревоженные птицы, а между ними взад и вперед сновала длиннохвостая сорока и громче всех кричала: - Я сама его видела! Своими глазами видела! Этот разбойник Нильс унес бельчонка! Ищите вора! Ловите его! Держите его! - Ой, я боюсь! - прошептал Тирле. - Они тебя заклюют, а я опять упаду! - Ничего не будет, они нас даже не увидят, - храбро сказал Нильс. А сам подумал: "А ведь и верно - заклюют!" Но все обошлось благополучно. Под прикрытием веток Нильс с Тирле на спине добрался наконец до беличьего гнезда. На краю дупла сидела белка Сирле и хвостом вытирала слезы. А над ней кружилась сорока и без умолку трещала: - Несчастная мать! Несчастная мать! - Получайте вашего сына, - тяжело пыхтя, сказал Нильс и, точно куль муки, сбросил Тирле в отверстие дупла. Увидев Нильса, сорока замолчала на минуту, а потом решительно тряхнула головой и застрекотала еще громче: - Счастливая мать! Счастливая мать! Бельчонок спасен! Храбрый Нильс спас бельчонка! Да здравствует Нильс! А счастливая мать обняла Тирле всеми четырьмя лапами, нежно гладила его пушистым хвостом и тихонько посвистывала от радости. И вдруг она повернулась к сороке. - Постой-ка, - сказала она, - кто же это говорил, что Нильс украл Тирле? - Никто не говорил! Никто не говорил! - протрещала сорока я на всякий случай отлетела подальше. - Да здравствует Нильс! Бельчонок спасен! Счастливая мать обнимает свое дитя! - кричала она, перелетая с дерева на дерево. - Ну, понесла на своем хвосте последние новости! - сказала белка и бросила ей вслед старую шишку. 8 Только к концу дня Нильс вернулся домой - то есть не домой, конечно, а к болоту, где отдыхали гуси. Он принес полные карманы орехов и два прутика, сверху донизу унизанные сухими грибами. Все это подарила ему на прощание белка Сирле. Она проводила Нильса до опушки леса и долго еще махала ему вслед золотистым хвостом. Она бы проводила его и дальше, но не могла: по ровной дороге белке ходить так же трудно, как человеку по деревьям. А лесные птицы проводили Нильса до самого болота. Они кружились над его головой и на все голоса распевали в его честь звонкие песни. Длиннохвостая сорока старалась больше всех и пронзительным голосом выкрикивала: - Да здравствует Нильс! Да здравствует храбрый Нильс! На другое утро стая покинула болото. Гуси построились ровным треугольником, и старая Акка Кебнекайсе повела их в путь. - Летим к Глиммингенскому замку! - крикнула Акка. - Летим к Глиммингенскому замку! - передавали гуси друг другу по цепочке. - Летим к Глиммингенскому замку! - закричал Нильс в самое ухо Мартину. Глава V ВОЛШЕБНАЯ ДУДОЧКА 1 Со всех сторон Глиммингенский замок окружен горами. И даже сторожевые башни замка кажутся вершинами гор. Нигде не видно ни входов, ни выходов. Толщу каменных стен прорезают лишь узкие, как щели, окошки, которые едва пропускают дневной свет в мрачные, холодные залы. В далекие незапамятные времена эти стены надежно защищали обитателей замка от набегов воинственных соседей. Но в те дни, когда Нильс Хольгерсон путешествовал в компании диких гусей, люди больше не жили в Глиммингенском замке и в его заброшенных покоях хранили только зерно. Правда, это вовсе не значит, что замок был необитаем. Под его сводами поселились совы и филин, в старом развалившемся очаге приютилась дикая кошка, летучие мыши были угловыми жильцами, а на крыше построили себе гнездо аисты. Не долетев немного до Глиммингенского замка, стая Акки Кебнекайсе опустилась на уступы глубокого ущелья. Лет сто тому назад, когда Акка в первый раз вела стаю на север, здесь бурлил горный поток. А теперь на самом дне ущелья едва пробивался тоненькой струйкой ручеек. Но все-таки это была вода. Поэтому-то мудрая Акка Кебнекайсе и привела сюда свою стаю. Не успели гуси устроиться на новом месте, как сразу же к ним явился гость. Это был аист Эрменрих, самый старый жилец Глиммингенского замка. Аист - очень нескладная птица. Шея и туловище у него немногим больше, чем у обыкновенного домашнего гуся, а крылья почему-то огромные, как у орла. А что за ноги у аиста! Словно две тонкие жерди, выкрашенные в красный цвет. И что за клюв! Длинный-предлинный, толстый, а приделан к совсем маленькой головке. Клюв так и тянет голову книзу. Поэтому аист всегда ходит повесив нос, будто вечно чем-то озабочен и недоволен. Приблизившись к старой гусыне, аист Эрменрих поджал, как того требует приличие, одну ногу к самому животу и поклонился так низко, что его длинный нос застрял в расщелине между камнями. - Рада вас видеть, господин Эрменрих, - сказала Акка Кебнекайсе, отвечая поклоном на его поклон. - Надеюсь, у вас все благополучно? Как здоровье вашей супруги? Что поделывают ваши почтенные соседки, тетушки совы? Аист попытался было что-то ответить, но клюв его прочно застрял между камнями, и в ответ раздалось одно только бульканье. Пришлось нарушить все правила приличия, стать на обе ноги и, упершись в землю покрепче, тащить свой клюв, как гвоздь из стены. Наконец аист справился с этим делом и, щелкнув несколько раз клювом, чтобы проверить, цел ли он, заговорил: - Ах, госпожа Кебнекайсе! Не в добрый час вы посетили наши места! Страшная беда грозит этому дому... Аист горестно поник головой, и клюв его снова застрял между камнями. Недаром говорят, что аист только для того открывает клюв, чтобы пожаловаться. К тому же он цедит слова так медленно, что их приходится собирать, точно воду, по капле. - Послушайте-ка, господин Эрменрих, - сказала Акка Кебнекайсе, - не можете ли вы как-нибудь вытащить ваш клюв и рассказать, что у вас там стряслось? Одним рывком аист выдернул клюв из расщелины и с отчаянием воскликнул: - Вы спрашиваете, что стряслось, госпожа Кебнекайсе? Коварный враг хочет разорить наши жилища, сделать нас нищими и бездомными, погубить наших жен и детей! И зачем только я вчера, не щадя клюва, целый день затыкал все щели в гнезде! Да разве мою супругу переспоришь? Ей что ни говори, все как с гуся вода... Тут аист Эрменрих смущенно захлопнул клюв. И как это у него сорвалось насчет гуся!.. Но Акка Кебнекайсе пропустила его слова мимо ушей. Она считала ниже своего достоинства обижаться на всякую болтовню. - Что же все-таки случилось? - спросила она. - Может быть, люди возвращаются в замок? - Ах, если бы так! - грустно сказал аист Эрменрих. - Этот враг страшнее всего на свете, госпожа Кебнекайсе. Крысы, серые крысы подступают к замку! - воскликнул он и опять поник головой. - Серые крысы? Что же вы молчали до сих пор? - воскликнула гусыня. - Да разве я молчу? Я все время только и твержу о них. Эти разбойники не посмотрят, что мы тут столько лет живем. Они что хотят, то и делают. Пронюхали, что в замке хранится зерно, вот и решили захватить замок. И ведь как хитры, как хитры! Вы знаете, конечно, госпожа Кебнекайсе, что завтра в полдень на Кулаберге будет праздник? Так вот, как раз сегодня ночью полчища серых крыс ворвутся в наш замок. И некому будет защищать его. На сто верст кругом все звери и птицы готовятся к празднику. Никого теперь не разыщешь! Ах, какое несчастье! Какое несчастье! - Не время проливать слезы, господин Эрменрих, - строго сказала Акка Кебнекайсе. - Мы не должны терять ни минуты. Я знаю одну старую гусыню, которая не допустит, чтобы совершилось такое беззаконие. - Уж не собираетесь ли вы, уважаемая Акка, вступить в бой с серыми крысами? - усмехнулся аист. - Нет, - сказала Акка Кебнекайсе, - но у меня в стае есть один храбрый воин, который справится со всеми крысами, сколько бы их ни было. - Нельзя ли посмотреть на этого силача? - спросил Эрменрих, почтительно склонив голову. - Что ж, можно, - ответила Акка. - Мартин! Мартин! - закричала она. Мартин проворно подбежал и вежливо поклонился гостю. - Это и есть ваш храбрый воин? - насмешливо спросил Эрменрих. - Неплохой гусь, жирный. Акка ничего не ответила и, обернувшись к Мартину, сказала: - Позови Нильса. Через минуту Мартин вернулся с Нильсом на спине. - Послушай, - сказала Нильсу старая гусыня, - ты должен помочь мне в одном важном деле. Согласен ли ты лететь со мной в Глиммингенский замок? Нильс был очень польщен. Еще бы, сама Акка Кебнекайсе обращается к нему за помощью. Но не успел он произнести и слова, как аист Эрменрих, точно щипцами, подхватил его своим длинным клювом, подбросил, снова поймал на кончик собственного носа, опять подбросил и опять поймал... Семь раз проделал он этот фокус, а потом посадил Нильса на спину старой гусыне и сказал: - Ну, если крысы узнают, с кем им придется иметь дело, они, конечно, разбегутся в страхе. Прощайте! Я лечу предупредить госпожу Эрменрих и моих почтенных соседей, что сейчас к ним пожалует их спаситель. А то они насмерть перепугаются, когда увидят вашего великана. И, щелкнув еще раз клювом, аист улетел. 2 В Глиммингенском замке был переполох. Все жильцы побросали свои насиженные места и сбежались на крышу угловой башни, - там жил аист Эрменрих со своей аистихой. Гнездо у них было отличное. Аисты устроили его на старом колесе от телеги, выложили в несколько рядов прутьями и дерном, выстлали мягким мхом и пухом. А снаружи гнездо обросло густой травой и даже мелким кустарником. Не зря аист Эрменрих и его аистиха гордились своим домом! Сейчас гнездо было битком набито жильцами Глиммингенского замка. В обыкновенное время они старались не попадаться друг другу на глаза, но опасность, грозившая замку, сблизила всех. На краю гнезда сидели две почтенные тетушки совы. Они испуганно хлопали круглыми глазами и наперебой рассказывали страшные истории о кровожадности и жестокости крыс. Одичавшая кошка спряталась на самом дне гнезда, у ног госпожи Эрменрих, и жалобно мяукала, как маленький котенок. Она была уверена, что крысы загрызут ее первую, чтобы рассчитаться со всем кошачьим родом. А по стенам гнезда, опрокинувшись вниз головой, висели летучие мыши. Они были очень смущены. Как-никак, серые крысы приходились им родней. Бедные летучие мыши все время чувствовали на себе косые взгляды, как будто это они были во всем виноваты. Посреди гнезда стоял аист Эрменрих. - Надо бежать, - решительно говорил он, - иначе мы все погибнем. - Ну да, погибнем, все погибнем! - запищала кошка. - Разве у них есть сердце, у этих разбойников? Они непременно отгрызут мне хвост. - И она укоризненно посмотрела на летучих мышей. - Есть о чем горевать - о каком-то облезлом хвосте! - возмутилась старая тетушка сова. - Они способны загрызть даже маленьких птенчиков. Я хорошо знаю это отродье. Все крысы таковы. Да и мыши не лучше! - И она злобно сверкнула глазами. - Ах, что с нами будет, что с нами будет! - стонала аистиха. - Идут! Идут! - ухнул вдруг филин Флимнеа. Он сидел на кончике башенного шпиля и, как дозорный, смотрел по сторонам. Все, точно по команде, повернули головы и в ужасе застыли. В это время к гнезду подлетела Акка Кебнекайсе с Нильсом. Но никто даже не взглянул на них. Как зачарованные, все смотрели куда-то вниз, в одну сторону. "Да что это с ними? Что они там увидели?" - подумал Нильс и приподнялся на спине гусыни. Внизу за крепостным валом тянулась длинная дорога, вымощенная серыми камнями. На первый взгляд - обыкновенная дорога. Но когда Нильс пригляделся, он увидел, что дорога эта движется, как живая, шевелится, становится то шире, то уже, то растягивается, то сжимается. - Да это крысы, серые крысы! - закричал Нильс. - Скорее летим отсюда! - Нет, мы останемся здесь, - спокойно сказала Акка Кебнекайсе. - Мы должны спасти Глиммингенский замок. - Да вы, верно, не видите, сколько их? Даже если бы я был мальчик как мальчик, я и то ничего не смог бы сделать. - Если бы ты был большим, как настоящий мальчик, ты ничего не смог бы сделать, а теперь, когда ты маленький, как воробей, ты победишь всех серых крыс. Подойди-ка к моему клюву, я должна сказать тебе кое-что на ухо. Нильс подошел к ней, и она долго что-то шептала ему. - Вот это ловко! - засмеялся Нильс и хлопнул себя по коленке. - Запляшут они у нас! - Чш-ш, молчи! - зашипела старая гусыня. Потом она подлетела к филину Флимнеа и о чем-то стала шептаться с ним. И вдруг филин весело ухнул, сорвался со шпиля и куда-то полетел. 3 Было уже совсем темно, когда серые крысы подступили к стенам Глиммингенского замка. Трижды они обошли весь замок кругом, отыскивая хоть какую-нибудь щель, чтобы пробраться внутрь. Нигде ни лазейки, ни выступа, некуда лапу просунуть, не за что уцепиться. После долгих поисков крысы нашли наконец камень, который чуть-чуть выпирал из стены. Они навалились на него со всех сторон, но камень не поддавался. Тогда крысы стали грызть его зубами, царапать когтями, подкапывать под ним землю. С разбегу они кидались на камень и повисали на нем всей своей тяжестью. И вот камень дрогнул, качнулся и с глухим грохотом отвалился от стены... Когда все затихло, крысы одна за другой полезли в черное квадратное отверстие. Они лезли осторожно, то и дело останавливаясь. В чужом месте всегда можно наткнуться на засаду. Но нет, кажется, все спокойно - ни звука, ни шороха. Тогда крысы уже смелее начали взбираться вверх по лестнице. В больших покинутых залах целыми горами лежало зерно. Крысы были голодны, а запах зерна такой соблазнительный! И все-таки крысы не тронули ни одного зернышка. Может быть, это ловушка? Может быть, их хотят застигнуть врасплох? Нет! Они не поддадутся на эту хитрость! Пока они не обрыщут весь замок, нельзя думать ни об отдыхе, ни о еде. Крысы обшарили все темные углы, все закоулки, все ходы и переходы. Нигде никого. Видно, хозяева замка струсили и бежали. Замок принадлежит им, крысам! Сплошной лавиной они ринулись туда, где кучами лежало зерно. Крысы с головой зарывались в сыпучие горы и жадно грызли золотистые пшеничные зерна. Они еще и наполовину не насытились, как вдруг откуда-то до них донесся тоненький, чистый звук дудочки. Крысы подняли морды и замерли. Дудочка замолкла, и крысы снова набросились на лакомый корм. Но дудочка заиграла опять. Сперва она пела чуть слышно, потом все смелее, все громче, все увереннее. И вот наконец, будто прорвавшись сквозь толстые стены, по всему замку раскатилась звонкая трель. Одна за другой крысы оставляли добычу и бежали на звук дудочки. Самые упрямые ни за что не хотели уходить - жадно и быстро они догрызали крупные крепкие зерна. Но дудочка звала их, она приказывала им покинуть замок, и крысы не смели ее ослушаться. Крысы скатывались по лестнице, перепрыгивали друг через друга, бросались вниз прямо из окон, словно торопились как можно скорее туда, во двор, откуда неслась настойчивая и зовущая песня. Внизу, посредине замкового двора, стоял маленький человечек и наигрывал па дудочке. Крысы плотным кольцом окружили его и, подняв острые морды, не отрывали от него глаз. Во дворе уже и ступить было некуда, а из замка сбегались все новые и новые полчища крыс. Чуть только дудочка замолкала, крысы шевелили усами, оскаливали пасти, щелкали зубами. Вот сейчас они бросятся на маленького человечка и растерзают его в клочки. Но дудочка играла снова, и крысы снова не смели шевельнуться. Наконец маленький человечек собрал всех крыс и медленно двинулся к воротам. А за ним покорно шли крысы. Человечек насвистывал на своей дудочке и шагал все вперед и вперед. Он обогнул скалы и спустился в долину. Он шел полями и оврагами, и за ним сплошным потоком тянулись крысы. Уже звезды потухли в небе, когда маленький человечек подошел к озеру. У самого берега, как лодка на привязи, покачивалась на волнах серая гусыня. Не переставая наигрывать на дудочке, маленький человечек прыгнул на спину гусыни, и она поплыла к середине озера. Крысы заметались, забегали вдоль берега, но дудочка еще звонче звенела над озером, еще громче звала их за собой. Забыв обо всем на свете, крысы ринулись в воду... 4 Когда вода сомкнулась над головой последней крысы, гусыня со своим седоком поднялась в воздух. - Ты молодец, Нильс, - сказала Акка Кебнекайсе. - Ты хорошо справился с делом. Ведь если бы у тебя не хватило силы все время играть, они бы загрызли тебя. - Да, признаться, я сам этого боялся, - сказал Нильс. - Они так и щелкали зубами, едва только я переводил дух. И кто бы поверил, что такой маленькой дудочкой можно усмирить целое крысиное войско! - Нильс вытащил дудочку из кармана и стал рассматривать ее. - Эта дудочка волшебная, - сказала гусыня. - Все звери и птицы слушаются ее. Коршуны, как цыплята, будут клевать корм из твоих рук, волки, как глупые щенки, будут ласкаться к тебе, чуть только ты заиграешь на этой дудочке. - А где же вы ее взяли? - спросил Нильс. - Ее принес филин Флимнеа, - сказала гусыня, - а филину дал ее лесной гном. - Лесной гном?! - воскликнул Нильс, и ему сразу стало не по себе. - Ну да, лесной гном, - сказала гусыня. - Что ты так перепугался? Только у него одного и есть такая дудочка. Кроме меня и старого филина Флимнеа, никто про это не знает. Смотри, и ты не проговорись никому. Да держи дудочку покрепче, не урони. Еще до восхода солнца филин Флимнеа должен вернуть ее гному. Гном и так не хотел давать дудочку, когда услышал, что она попадет в твои руки. Уж филин уговаривал его, уговаривал... Еле уговорил. И за что это гном так сердится на тебя? Нильс ничего не ответил. Он притворился, что не расслышал последних слов Акки. На самом-то деле он прекрасно все слышал и очень испугался. "Значит, гном все еще помнит о моей проделке! - мрачно размышлял Нильс. - Мало того, что я его в сачок поймал, да ведь как еще обманул! Только бы он Акке ничего не сказал. Она строгая, справедливая, узнает - сейчас же выгонит меня из стаи. Что со мной тогда будет? Куда я такой денусь?" - И он тяжело вздохнул. - Что это ты вздыхаешь? - спросила Акка. - Да это я просто зевнул. Что-то спать хочется. Он и вправду скоро заснул, да так крепко, что даже не услышал, как они спустились на землю. Вся стая с шумом и криком окружила их. А Мартин растолкал всех, снял Нильса со спины старой гусыни и бережно спрятал у себя под крылом. - Ступайте, ступайте, - гнал он всех прочь. - Дайте человеку выспаться! Но долго спать Нильсу не пришлось. Еще не взошло солнце, а к диким гусям уже прилетел аист Эрменрих. Он непременно хотел повидать Нильса и выразить ему благодарность от своего имени и от имени всего своего семейства. Потом появились летучие мыши. В обычные дни на рассвете они ложатся спать. Утро у них - вечером, а вечер - утром. И никто не может их уговорить, что это непорядок. Но сегодня даже они отказались от своих привычек. Вслед за летучими мышами прибежала кошка, весело помахивая уцелевшим хвостом. Все хотели посмотреть на Нильса, все хотели приветствовать его - бесстрашного воина, победителя серых крыс. Глава VI ПРАЗДНИК НА ГОРЕ КУЛАБЕРГ 1 Не успела стая успокоиться после ночных событий, как уже пора было собираться на Кулаберг. - Тебе повезло! - говорили дикие гуси Мартину. - Только раз в году сходятся вместе все звери и птицы. Какие игры они затевают! Какие танцы заводят! - Что-то я никогда не слышал об этом празднике, - сказал Нильс. - А ведь я учился в школе целых три года. - Ничего нет удивительного, что об этом празднике ты не слышал, - сказала старая Акка. - О великом празднике птиц и зверей не слышал ни один человек. И ни один человек не должен знать дороги, которая ведет на Кулаберг. Тут Акка Кебнекайсе пристально посмотрела на Нильса. "Верно, она не возьмет меня с собой, - подумал Нильс. - Ведь все-таки я человек". Но он ни о чем не спросил Акку. Тем временем гуси старательно готовились к празднику. Приглаживали на себе перышки, чтобы они лежали одно к одному, мыли лапы, до блеска начищали песком клювы. Только Мартин и Нильс сидели в сторонке и старались не обращать внимания на все эти сборы. Они ни о чем не говорили, но прекрасно друг друга понимали. Нильс думал о том, что ему, конечно, не бывать на Кулаберге, а Мартин думал о том, что ему, конечно, придется остаться с Нильсом. Не бросать же товарища одного! Около полудня снова прилетел аист Эрменрих. С самого утра ему не сиделось на месте. Он уже раз пять летал на болото и принес столько лягушек, что госпожа Эрменрих не знала, куда их девать. Теперь, глядя на господина Эрменриха, никто бы не сказал, что он открывает клюв только для того, чтобы пожаловаться на судьбу. Каждым своим движением он, казалось, говорил, что нет на свете аиста счастливее, чем он. Когда господин Эрменрих кончил все свои поклоны, приветствия и приседания, Акка Кебнекайсе отвела его в сторону и сказала: - Мне нужно с вами серьезно поговорить, господин Эрменрих. Сегодня мы все отправляемся на Кулаберг. Вы знаете, с нашей стаей летит белый гусь и... - тут старая Акка запнулась, - и его приятель. - Акка Кебнекайсе все-таки не решилась назвать Нильса человеком. - Так вот я хотела бы, чтобы он тоже отправился с нами. Раньше я сама относилась к нему подозрительно, но теперь готова ручаться за него, как за любого из своей стаи. Я знаю, что он никогда не выдаст нас людям. Я даже думаю... Но аист не дал ей кончить. - Уважаемая Акка Кебнекайсе, - важно произнес аист. - Насколько я понимаю, вы говорите о Нильсе, который избавил от беды Глиммингенский замок? О том самом Нильсе, который вступил в единоборство с тысячей серых крыс? О великом Нильсе, который, рискуя собственной жизнью, спас жизнь моей жене и моим детям? О Нильсе, который... - Да, да, о нем, - прервала Акка Кебнекайсе пышную речь аиста Эрменриха.