о ему взлететь. А потом попробуй их найди, в лесу-то... А босиком мама ходить Герке не разрешала: "можно простудиться, уколоться, да и вообще - неприлично это!" В общем, хоть Герка и стал второгодником, папа философски рассудил, что все, что ни делается - к лучшему. Кроме того, папа знал, что его любимый писатель Антон Павлович Чехов тоже в свое время был второгодником в третьем и в пятом классах, и ничего - вырос вполне приличным человеком. Поэтому папа не стал делать из этого трагедии, а ограничился тем, что не купил Герке давно обещанный самокат. - Ты где застрял? - Спросила Светка дракона, пропустив мимо ушей "малышню". - Вместе же вылетали. - Да нигде не застрял, просто за школой сел, на стадионе. - Банку гонял, что ли? - догадалась Светка. - Ага, - беспечно откликнулся Славка, а Генка с Ромкой смотрели по сторонам. - Во, еще кто-то едет, - заметил Ромка. - Ух ты! Вот это тачка! К школьному двору мягко подкатил длинный серебристый автомобиль, элегантно-хищный, как акула. Первым из него вылез коренастый домовой в темном костюме и, несмотря на ночь, в темных очках. Держа руку за отворотом пиджака, он быстро осмотрелся по сторонам, глянул вверх, заглянул под машину и только после этого распахнул заднюю дверцу. Покряхтывая, из машины вылез полный домовой в ярко-малиновом пиджаке с толстой золотой цепью на груди. Из кармана пиджака у него торчал сотовый телефон, в руке домовой держал видеокамеру. Следом за ним из машины вылез толстый мальчишка в точно таком же пиджаке. Цепочка у него на груди была потоньше, зато щеки были куда круглее, чем у отца. В руках мальчишка держал шикарный портфель из крокодиловой кожи. Папа с сыном подошли к ребятам. - Ну что, студенты - учиться собрались? - широко улыбнулся папа, и в лунном свете ярко, как фотовспышка, сверкнули два ряда золотых зубов. - Это дело хорошее, ага. Во, знакомьтесь, - это мой Вован, вы уж на него того, особо не наезжайте, он у меня ничего пацан. Ребята с любопытством разглядывали нового знакомого. Вован Обычно домовых представляют себе эдакими заросшими, небритыми созданиями, в нестиранных домотканых рубахах до пят, с черными ногтями, не стриженными по сто лет. Лет сто назад, когда люди жили в темных, пропахших дымом избах, наверное, так оно и было. Однако времена меняются. И так же, как изменились дома и люди, живущие в них, изменились и их маленькие соседи - домовые. Как правило, они похожи на хозяев своих квартир, так как быстро перенимают их привычки. Вован с папой и мамой жили в квартире преуспевающего бизнесмена, который постоянно что-то покупал, что-то продавал, причем часто делал это по телефону, не выходя из квартиры. Квартира эта была забита какой-то почти музейной мебелью, дверь квартиры была похожа на дверь сейфа, а телевизоры не стояли разве что только в шкафах. Вообще-то, раньше семья Вована жила в подвале дома, в котором жил бизнесмен. Но однажды вечером папа Вована разговорился со своим старым приятелем тараканом Устином. Они долго обсуждали прошедший недавно матч "Спартак" - "Динамо", посетовали на то, что больно уж весна в этом году затяжная, а после этого Устин вдруг хлопнул себя лапкой по лбу: - Вот память-то дырявая! Самое главное-то забыл сказать, зачем приходил. Ты это, сосед, давай-ка, забирай свое семейство, да переберись в соседний дом, что ли - на время хоть. - А с чего это? - обеспокоился папа. - Да похоже, завтра у нас в подъезде взрывать кого-то будут: я только что видел, как в седьмой почтовый ящик бомбу засунули. Как жилец к ящику подойдет, так ее и бабахнут. - Ну ты даешь, Устин, - не поверил было папа. - Так-таки и бомба? - Да что я - не видел этих бомб, что ли?! - возмутился таракан. - Вон, в соседнем доме, почти точно такую штуку пристроили, в лифте только. Я-то тогда молодой ишо был, неопытный, не понял сразу, думал - ремонтируют чего... А потом как бабахнуло!.. Ох уж мне эти "новые русские", - вздохнул Устин, - никакого покоя не стало, как они появились. Ну, так я пошел своих уводить, да и ты давай... И таракан уполз к себе домой. А папа Жора задумался. Вообще-то домовые никогда не показываются людям на глаза, но тут случай особый... В конце концов, домовой должен оберегать дом и его жильцов от всяких напастей, да и добра своего жалко - вдруг от этой бомбы подвал завалит - наживай потом все сначала... Поразмыслив так, папа Жора направился к седьмой квартире, для хозяина которой, судя по всему, и подложили этот "подарочек". Ему повезло - возле двери был не один звонок, а два - второй был на метр ниже, очевидно, для сына хозяина квартиры. Кроме того, на двери был и второй глазок, на такой же высоте. Домового впустил в квартиру какой-то здоровенный дядька, сразу же захлопнув за ним дверь. Потом присмотрелся к гостю, задрал на лоб темные очки и озадаченно захлопал глазами. - Ты это... Кто такой? - наконец, выдавил он. - Домовой, - коротко ответил папа Жора. - Вы здесь живете? - Й-я? Н-н-е-е... Анатоль Сергеич! Тут к Вам пришли! - вдруг неожиданно тонким голосом закричал он. В прихожей появился толстый дядька в каком-то немыслимо роскошном атласном халате, восточных шлепанцах на босу ногу и с газовым баллончиком в руке. Не дожидаясь, пока хозяин квартиры придет в себя от вида необычного гостя, папа Жора коротко рассказал ему все, что слышал от Устина. Тот еще пару минут таращил глаза, потом осознал, что домовой ему не мерещится, нахмурился и озабоченно изрек: "Обожди, я ща". Потом достал из кармана халата сотовый телефон и скрылся в комнате. Скоро к дому подъехали две машины, из одной вылез странный человек, одновременно похожий и на космонавта в скафандре, и на рыцаря в латах. Он вошел в подъезд, осторожно осмотрел почтовый ящик, после чего принес какую-то штуковину (как впоследствии узнал папа Жора - водяную пушку), которая здорово бабахнула и лихо разнесла вдребезги этот ящик с бомбой (а заодно и два соседних). За всем этим бизнесмен Анатоль Сергеич, его телохранитель Гена и папа Жора наблюдали из-за приоткрытой двери. После того, как саперы собрали остатки бомбы и уехали, Анатоль Сергеич сгреб папу Жору в охапку, принес в комнату и усадил в кожаное кресло размером со среднего бегемота, перед столиком, уставленным кучей разных бутылок и бутылочек. Сначала он огорчился, когда узнал, что папа Жора не пьет ничего спиртного, а потом они проговорили почти всю ночь, рассказывая друг другу о своей жизни. Кое-какие слова тогда папа Жора сначала не мог понять, и Анатоль Сергеич ("...Да просто Толян, чего ты, в натуре!") даже вспотел, пытаясь разъяснить новому знакомому смысл таких слов, как "фирма", "наезд", "разборка" и им подобных. Под утро бизнесмен сделал папе деловое предложение: переселиться к нему в квартиру и стать помощником начальника службы безопасности. Папа Жора предупредил, что у него семья, услышал в ответ, что "...Базара нет, всех разместим", и согласился. После этого дня жизнь семьи домовых Медынских круто переменилась. На одной из трех лоджий была быстро отделана квартира с отдельным входом и со "всеми прибамбасами", куда они и переехали из подвала. Папа Жора (или, как его теперь все называли, Георгий Архипыч) быстро организовал в доме и офисе Толяна службу наблюдения, куда входили тараканы, мыши и голуби. "Сотрудники" докладывали ему обо всех подозрительных лицах, а он передавал полученные сведения начальнику службы безопасности, шкафообразному Гене. Так прошел год. За это время Жора стал закадычным другом Толяна, стал разбираться в жизни бизнесменов и, наконец, решил попробовать свои силы в мире бизнеса. В старых московских домах, в подвалах, на чердаках, да и просто под землей, можно разыскать множество ценных вещей - от старинных книг до кладов с драгоценностями. Домовые о них прекрасно знают, но не трогают - для чего они им? А если предложить им что-нибудь взамен? Папа Жора долго размышлял над этим и решил, что лучше всего предложить специальную бытовую технику, сделанную с учетом роста домовых. Переговорив со знакомыми домовыми, он понял, что не ошибся. Домовые охотно согласились бы приобрести стиральные машины, утюги, телевизоры, пылесосы - "Только чтобы работали как настоящие!" Папа Жора изложил свой план Анатоль Сергеичу, услышал в ответ, что он - "Блин, гений, в натуре!" и дело завертелось. Компаньон заказал в Японии пробную партию маленьких стиральных машин, и папа Жора продал их за три дня, получив взамен столько драгоценных камней, что они еле поместились в большую пивную банку. Такого выгодного контракта у Толяна еще не было. Убедившись, что это дело необыкновенно выгодное, он стал заказывать все, о чем просил папа Жора. А тот прочитал несколько книг по экономике и понял, что для удобства купли-продажи нужно ввести свои деньги, что в скором времени и было сделано. Теперь домовые сдавали найденные драгоценности и антиквариат в приемный пункт (он же ДОМБАНК), получали за них деньги, которые печатались в том же банке и назывались "домбаксы", (хотя чаще всего домовые называли их просто "жориками"). На эти "жорики" домовые покупали утюги, кофеварки, телевизоры, а самые богатые - даже легковые автомобили. Папа Жора попробовал как-то продавать мебель, но из этого ничего не вышло. Все домовые были прекрасными мастерами и мебель для себя делали только сами, а покупать готовую мебель считали недопустимым баловством. Из закупленной большой партии мебели не удалось продать ни единой табуретки. И хоть убытки из-за этой неудачной сделки были не такими уж и громадными, папа ужасно переживал, и часто повторял, что все это оттого, что у него "...Образования - два класса и три коридора". И строго-настрого наказал сыну Вовке учиться, как следует, чтобы тот не попадал впросак, "как последний лох". Впрочем, Вовку тогда уже и Анатоль Сергеич, и папа называли Вованом. Через год папа Жора стал настоящим "Новым Русским Домовым". В его фирме "Домком-интернэшнл" работали уже сотни сотрудников - экономисты, менеджеры, продавцы, банкиры, охранники, шоферы, - все как в настоящей фирме. Доходы "Толян" с "Жоржем" честно делили пополам, и дело их процветало. Папа обзавелся уже тремя машинами, выстроил загородный особняк (рядом с особняком компаньона), и вообще старался во всем походить на него. Ну, а Анатоль Сергеич заказывал для Жоржа и Вована такие же пиджаки и галстуки, как для себя с сыном Сашкой - "...От Версаче, прикинь?" и обещал следующим летом устроить поездку на Канары. Он очень жалел, что не может сходить с Жоржем в казино, так как их дружба и сотрудничество должны были оставаться в глубокой тайне - иначе и другим тоже захочется, а кому нужны конкуренты? Однако в последнее время папа Жора стал сильно беспокоиться о сыне. Дело в том, что Вован остался практически без присмотра. Сам отец с вечера до утра занимался делами фирмы, мама тоже решила не отставать от него и открыла свой дом моделей, где и пропадала все время. А Вован оказался предоставленным самому себе. Целыми ночами он смотрел мультики, играл на компьютере и всласть лопал пирожные и "сникерсы", запивая их лимонадом - этому он быстро научился у Сашки, сына Толяна. От этого занятия он быстро обленился, растолстел и совсем забыл те недавние времена, когда он бегал по подвалу наперегонки с мышатами или ловко взбирался по карнизу, чтобы вернуть на место выпавших из гнезда птенцов. Когда-то Вован очень хотел стать пожарным - он так трепетно любил этих замечательных бесстрашных мужчин, которые ловко взбегают по своим лестницам, спасают людей, отважно борются с огнем! Конечно, он понимал, что пока еще эта его мечта неосуществима - ведь даже папа Жора был ростом ниже, чем обыкновенный огнетушитель. Но все же он надеялся, что когда он подрастет, то и для него найдется место в пожарной охране. А пока он со всей серьезностью осматривал по ночам подвал, подъезд и двор своего дома, набрасывался как тигр на каждый дымящийся окурок и тушил его подручными средствами. А однажды он даже предотвратил настоящий пожар - заметил в подвале дымящуюся электропроводку и со всех ног кинулся в подъезд. Там он вскарабкался к щитку пожарной сигнализации и пнул по толстой красной кнопке. Приехали пожарные, быстро разобрались, в чем дело и навели порядок. Притаившись за стеной, Вовка прислушивался к разговорам пожарных, и тихо таял от гордости. Еще бы! Ведь пожарные говорили, что вовремя их вызвали, не то "...Через полчаса полыхало бы тут все ярким пламенем". Как потом Вовка раскаивался, что из-за своей дурацкой застенчивости он не вышел и не сказал пожарным, что это он их вызвал. Не нужно ему было никаких наград, но это ведь был такой прекрасный случай познакомиться с этими замечательными людьми! Может быть, они даже разрешили бы Вовке залезть в их необыкновенную красную машину с грозным лафетным стволом на крыше и дали бы примерить настоящую пожарную каску... В новой квартире Вовка сначала отчаянно скучал по своему подвалу, по ночным дежурствам и совсем не радовался ни новым игрушкам, ни всяким "прибамбасам" в новом жилище. Но потом подружился с Сашкой, быстро научился у него, как играть в "ходилки" и "стрелялки" на компьютере и, что называется, вошел во вкус. Теперь он все реже вспоминал о своей мечте, и с завистью слушал Сашкины рассказы о поездках в Америку и на Багамы, и даже научился растопыривать пальцы "веером", подражая Сашке. Однако вскоре им пришлось расстаться - отец отправил Сашку учиться в Англию, в какой-то жутко дорогой колледж. Вован тоже было попросился туда, но папа Жора сказал, что сын "перебьется", и пойдет учиться в нормальную школу. Если хочешь жить и работать дома, то и учиться надо дома, а то и знать не будешь, как со своими людьми говорить. А учителя наши еще и получше этих англичан, а если они с Вована немного жирку сгонят - так это вообще хорошо будет: вон, не ребенок, а дирижабль какой-то стал. Так Вован и стал первоклассником Бирюлевской средней школы. Глава третья Под любопытными взглядами ребят Вован чувствовал себя немного неуютно. "Ну, чего вытаращились, спрашивается? Красного пиджака не видели, что ли, лохи? Да еще наверняка Пузырем дразнить будут, или Мясокомбинатом каким-нибудь", - затосковал Вован. И ему вдруг так захотелось домой! К мягкому дивану, к любимому компьютеру и не менее любимому холодильнику, набитому всякими вкусностями! И тут в кармане у папы запищал телефон - выяснилось, что папе срочно надо ехать в офис. Папа страшно огорчился, но - бизнес есть бизнес. Он сунул Вовану видеокамеру, сказал, что Сема за ним заедет после уроков, помахал всем пухлой ладошкой и, сверкнув на прощание своими зубами, уехал. "Ну, все...", - обреченно подумал Вован. Однако ребята и не думали дразниться. По очереди пожали ему руку, назвали себя, ну и все. Разговор протекал вполне мирно. - Ты где живешь? - спросила его Светка. - Возле кинотеатра, "Керчь" называется. Знаешь? - А то! Сколько раз там пролетала, - независимо ответила та. - Билетов не могла достать, что ли? - не понял Вован. - Каких билетов? - тоже не поняла Светка. - Ну... Ты же говоришь - "пролетала". В смысле, в кино не могла попасть? - Да какое кино! На метле просто пролетала, вот и все. - На какой еще метле? - Да на той вон, - кивнула Светка в сторону метлы, прислоненной к старому клену. Все посмотрели на метлу. - Ага, щас...- заулыбался Вован, - гони больше... - Во балда, не верит, - пожала Светка плечами. - Ну, хочешь - сам попробуй. И она сунула ему метлу в руки. Вован продолжал недоверчиво улыбаться - ага, сядет он, нашли дурака... Светку эта недоверчивая улыбка рассердила - заводилась она с полоборота. - Ну, чего сияешь, - возмутилась она. - Слабо взлететь - так и скажи, и нечего тут... - Чего "слабо"? - хмыкнул Вован. - Если бы она летала, эта швабра твоя, - тогда запросто, а так чего я на ней, как дурак, скакать буду? - Не летает?! - взвилась Светка. - Спорим! - протянула она свою ладонь Вовану. - Герка, разбивай! - А на что спорим? - все еще улыбался Вован. - На шалабан! - Идет! - и Вован оседлал метлу, передав Герке портфель и камеру. - Ну, и что тут нажимать надо? Как она у тебя заводится? - Ничего нажимать не надо, - деловито и серьезно пояснила Светка, - Просто представь, как взлетаешь, и все. Только осторожнее, смотри. И держись крепче. Ну, давай! Вован скептически хмыкнул, нахмурил брови, и вдруг неожиданно резко рванулся вверх! Правда, тут же резко клюнул вниз, не устоял при приземлении и растянулся на асфальте, ободрав ладони и перепачкав свой роскошный пиджак. Все кинулись к нему, подняли и дружно принялись отряхивать. - Ну, ты ваще! - обалдело проговорил Вован, возвращая Светке метлу. - Предупреждать надо, в натуре! - А я не предупреждала?! - возмутилась Светка, - Говорила же, чтоб осторожней! - Говорила! - хором подтвердили все. - Ладно, давай шалабан, - покорно склонил Вован свою лобастую голову, подстриженную "ежиком", и зажмурился. "Щас влепит пиявку", - напряженно ждал он, - "вон, дылда какая..." - Да ладно уж, - вдруг легко остыла Светка, - на первый раз прощается. Э, да ты лапы ободрал, кажется? Ну-ка, покажи. Вован поднял к свету свои пухлые ладони, похожие на оладьи, смазанные вишневым сиропом. - Ну, точно. Пошли, промыть надо. Гер, где тут кран? - Айда, покажу, - отозвался Герка и пошел за угол школы, явно гордясь тем, что он ветеран, и уже все здесь знает. Все пошли за ним, мыть несчастные Вовановы ладони. А когда вернулись, по школьному двору катались на роликах еще две первоклассницы. Несмотря на то, что обе они лихо жужжали роликами, стремительно, словно ласточки, летая по асфальту, и даже держались за руки, были они совсем непохожие. Одна из них была - ну просто кукла (Герка даже раскрыл все три пасти) - с огромными голубыми глазами, пышными золотистыми кудряшками, маленьким носиком и с такой улыбкой, что было даже как-то непонятно, что может она делать в обыкновенном школьном дворе? Одета эта необыкновенная девочка была в черную майку с надписями на груди: "Я - дура" и на спине: "И ты - тоже" и узкие черные брючки. На шее у нее болталась стальная цепочка с "пацификом", на поясе пристроился маленький плэер, а на запястьях и в золотистых прядках волос разместилась куча блестящих бисерных штучек - так называемых "фенек". На черном кожаном рюкзачке за спиной девочки мотал во все стороны костями маленький пластмассовый скелетик, прицепленный за череп. Вторая же девочка была ее полной противоположностью. Скажем так: красавицей, как первая, она не была. Она была худенькая, носатенькая, какая-то вся такая, словно состоящая из сплошных острых углов. А узкие глаза словно стреляли во все стороны зелеными искрами. Волосы у нее были словно болотная осока: серебристо-зеленые, легко струящиеся под ночным ветерком. И одета она была совсем не так, как ее подружка - в простое коричневое платьице с белоснежным фартуком. На тонких ножках, обутых в могучие роликовые ботинки, ослепительно сияли белые гольфы, а в серебристо-зеленых волосах трепыхались такие же искристо-белые банты. И за спиной у нее был не рюкзак со скелетом, а обычный ранец с нарисованным зайцем. Наконец, подружки заметили ребят и, одновременно развернувшись, лихо подкатили к ним. Светленькая не сумела вовремя остановиться, и влетела в широко расставленные Геркины лапы (Герка вдруг глуповато заулыбался всеми тремя пастями). - Уау! - воскликнула она, когда Герка аккуратно поставил ее вертикально. - Не опоздали мы? - Да не... - смущенно пробормотал Герка. - В самый раз... - Это клево, - успокоилась она и принялась расстегивать свои роликовые ботинки, - Ксюха, это мы из-за тебя затормозили! Чего ты со своим фартуком столько возилась? Так наглаживать - у меня бы точно крыша поехала! - Да ладно тебе, Фень, - отозвалась вторая, укладывая ролики в пластиковый пакет, - что же мне - растрепой надо было приходить? Ребята переглянулись - кажется, компания собирается нескучная... Феня и Ксюша Они были давними подружками, так как жили по соседству, в Бирюлевском дендропарке. Ксюша была маленькой кикиморой, а Феня - лесной феей. Строго говоря, они еще не были ни кикиморой, ни феей. Потому что для того, чтобы стать ими, надо было долго учиться, сдать сложные экзамены и получить диплом. А еще надо было постоянно выполнять разные специальные задания. Этими вот заданиями они бы, кстати, с удовольствием поменялись. Так получилось, что их характеры на удивление не совпадали с их будущими профессиями. Ксюша, как дочка кикиморы, должна была по ночам пугать прохожих, строить им разные пакости, а ей это ну ни капельки не нравилось! И все вредности, которым пыталась обучить ее мама, - заслуженная кикимора Москвы - Ксюша делала совсем не так, как полагается. Вот, например, что случилoсь вo время выпoлнения первoй кикиморскoй контрольнoй работы. По заданию она должна была напугать поздних прохожих внезапно вспыхивающими болотными огнями и криками ночных птиц. Ксюша умудрилась нaкурoлecить так, что ее мама прoстo схватилась за голову. Во-первых, она разучила с лягушками и сверчками несколько колыбельных песен, причем сверчки пели на два голоса, а лягушки - на три. Тем лягушкам, у которых не было ни слуха, ни голоса, Ксюша поручила зажигать и гасить по ее сигналам болотные огни. А птицам - филинам и козодоям - Ксюша поручила ухать и кричать только в нужное время, чтобы не нарушать мелодию. Две ночи Ксюша тайком репетировала со своими лесными друзьями свое контрольное задание. На третий вечер она сказала маме, что задание готово, и гордая мама созвала всех своих подруг-кикимор, и даже главную Бирюлевскую кикимору Татьяну Подколодную, чтобы похвастаться успехами дочери. Увы, получилось совсем не так, как ожидала мама. Когда небо над парком стало темно-синим, и робко проклюнулись первые, самые чистые звезды, когда неторопливо начала всплывать полная луна, все приглашенные кикиморы расселись на берегу болотца и стали с интересом ждать, как будет маленькая кикимора Ксюша пугать припозднившихся прохожих. Ксюша вышла на берег болотца в аккуратно отглаженном зеленом платьице с белым воротничком, поклонилась зрителям, как ее учила мама, потом повернулась к своему оркестру и взмахнула тонкой палочкой. И воцарилась тишина. Замолчали лягушки и сверчки, притихли птицы, внимательно следя за Ксюшиной палочкой. Ксюша плавно повела палочкой, и сверчки нежно запели вступление. Ксюша взмахнула ладошкой... "Дети спят сладким сном, Все уснуло кругом, Тишина и покой, Крепко глазки закрой..." - поплыла над парком волшебная мелодия колыбельной. Мягко ухали филины и протяжно кричали козодои, выпевая припевы, и сказочно, как на новогодней елке, вспыхивали и гасли голубые болотные огоньки. А прохожие, вместо того, чтобы пугаться и убегать к светлым фонарям, останавливались, садились на травку и, как зачарованные, слушали этот необыкновенный концерт, не отрывая глаз от волшебной игры огоньков на болоте. После того, как песня закончилась, Ксюша сразу же повела следующую: "Рыбки уснули в пруду..." Главная кикимора Татьяна Подколодная просто не знала, что и делать, - весь берег болота занят людьми, никто даже мимо не проходит, все останавливаются, садятся на берег, а некоторые потом даже обнимаются и целуются! А те, кто не целуется, слушают неожидaнный концерт, как завороженные, и не капельки не пугаются! И никак не прекратить это издевательство - нахальная девчонка повернулась к ней спиной, дирижирует своим оркестром и ничего не слышит, словно растворилась в этой своей музыке! А когда, наконец, мелодии стихли, и Ксюша повернулась к зрителям, весь берег словно взорвался! Сидящие на берегу люди изо всех сил хлопали в ладоши и, хотя и недоуменно поглядывали друг на друга, улыбались и все хлопали, хлопали! Все кикиморы от такого шума попрятались под лопухи, и только маленькая Ксюша осталась стоять на своем месте. Она счастливо улыбалась и, хоть ее и не видели зрители, кланялась им, как настоящий маэстро. После мама устроила ей ужасный нагоняй за "такое чудовищное безобразие", но, несмотря на это, Ксюша все равно была счастлива, вспоминая, как зачарованно слушали люди ее первый концерт. И тихонько вздыхала про себя, потому что будущая ее профессия - пугать людей и делать исподтишка всякие мелкие гадости - ей совсем-совсем не нравилась. - Ну, что за несчастье такое! - как-то в сердцах пожаловалась она своей подружке Фене. - Ну не люблю я никого пугать! Не люблю, и все! А они все говорят, что я ленивая, неспособная - знаешь, обидно как! - Бывает, - согласилась Феня. - Меня вот этими танцами да музыкой совсем уже достали. Мне эти вальсы да ноктюрны - хуже горькой редьки, а никак не отвертеться. Хоть бы раз с тобой занятиями поменяться - вот бы я прикололась! Феня была лесной феей и жила рядом с Ксюшиным болотцем, на небольшой поляне, окруженной зарослями барбариса. Ей полагалось разводить в лесу цветы, играть на рассвете нежные мелодии на лесных колокольчиках, а во время лунных ночей танцевать на балах, которые проводились на самой большой поляне. Все эти обязанности были Фене очень не по душе. Ну, разводить цветы - это еще туда-сюда: разбросала весной семена, полила росой разок-другой, ну и растут они себе, есть не просят. А вот что касается музыки и танцев - тут Фене приходилось несладко. Из всех стилей Феня признавала только рэп, а под него на балах не танцевали. Да и вообще, на бал нужно было наряжаться в светлое воздушное платьице, выслушивать там дурацкие комплименты от мальчишек-эльфов и делать вид, что тебе это очень нравится. Хотя на самом деле Феня тайно презирала "всю эту ерундень". Она прекрасно разбиралась в современной музыке и очень ловко колотила по собcтвeннручнo cдeланным бaрабaнам. Она первая из обитателей дендропарка научилась кататься на роликах и скейтборде, и по ночам часто носилась по аллеям парка как стремительный черный стриж, отчего взрослые феи охали, закатывали глаза и надменно поджимали губы. "Это какой-то ужас! Еще можно понять, если бы этим занимались эти хулиганки кикиморы, но фея!!!" А еще Феня очень любила громко бабахать самодельными хлопушками и петардами, но делать это ей приходилось тайком - ведь, опять-таки, феям этим заниматься не положено. С Ксюшей они дружили еще с ясельного возраста и всю жизнь завидовали друг дружке. Что ж поделать - и в сказочном мире не у всех все гладко. Но обе они очень надеялись на то, что после окончания школы выберут себе занятия по душе. Поэтому первого сентября они обе ждали с особым нетерпением и старательно к нему готовились. Ксюша наглаживала школьную форму, а Феня готовила свой наряд, или, как она его сама называла, "прикид", и обе они считали, что в праздничный день каждый должен одеваться в свою любимую одежду. А что, разве не так? В конце концов, в первую очередь этот день должен быть праздником для самих первоклашек. Глава четвертая Не успели ребята как следует познакомиться с новыми одноклассницами, как к школьному двору подкатил черный "Джип-микро", который по сравнению с лимузином папы Жоры выглядел довольно скромно. "Джип" остановился, и первым из него выскочил смуглый мальчишка ростом с Киля. Одет был в джинсы и свитер в красно-зеленую полоску, на голове его красовалась черная шляпа. Был он тонкий, гибкий, как прутик, и двигался как-то неуловимо-стремительно, словно чуть пританцовывая. Парень открыл заднюю дверцу и помог выйти Юле. - Во, блин, Майкл Джексон приехал, - сварливо отреагировал Вован, почесав живот. - Да нет, это, кажется, Крюгер приехал, - догадался Киль. Все засмеялись, думая, что Киль пошутил так из-за одежды мальчишки. Но засмеялись они совершенно напрасно, потому что это и в самом деле был Крюгер. Джимми Крюгер, сын Фреда Крюгера. Джимми До шести с половиной лет жизнь американского домового Джимми была вполне безмятежной. Конечно, совсем уж безмятежной ее назвать было нельзя. Джимми жил с папой и мамой в подвале архива посольства США в Москве. Папа имел героическую профессию - дератизатор. Он охранял архив от крыс, которые являются бедствием для любых архивов. Вообще-то, для борьбы с крысами в архиве держали кота с грозным именем Ниндзя, и на его содержание даже специально выделялись деньги. Но этот Ниндзя был таким трусом и лодырем, каких поискать. Когда в архиве были сотрудники, кот расхаживал у всех на виду с самым что ни на есть грозным видом и бросался, как тигр, на любую бумажку, упавшую на пол. Так он показывал свое служебное рвение. Но стоило вечером сотрудникам покинуть архив и выключить свет, как Ниндзя тут же зaпрыгивал в свое убежище - висевшую на стене книжную полку. Для верности он еще задвигал изнутри лапой стекло за собой, оставляя лишь маленькую щелочку, чтобы не задохнуться. И сидел там, как в аквариуме до самого утра, не смея шелохнуться, потому что панически боялся крыс и темноты. Папа стыдил его, но Ниндзя только виновато сопел и ничего не мог с собой поделать. Так что вся работа по охране архива от крыс доставалась папе Фреду и его подчиненным. Джимми всегда любил смотреть, как по вечерам папа собирается на работу. Неторопливо и аккуратно папа пристегивал к ногам стальные щитки, защищающие от крысиных зубов и когтей, надевал под свитер титановый бронежилет, прицеплял к поясу дубинку-электрошок, газовый баллончик, рацию, аптечку и страшненькую перчатку с лезвиями-когтями. Перед тем, как прицепить перчатку, папа всегда проводил алмазным напильником по этим жутким лезвиям, после чего они становились такими острыми, что, казалось, рассекали даже лунные лучи, падавшие из окон. В сумку папа укладывал приготовленные мамой бутерброды и термос с кофе, после чего целовал маму и Джимми, говорил им: "Бай-бай, бэби" и уходил на всю ночь. Возвращался папа лишь под утро - усталый, но довольный, насвистывая свою любимую песенку про Сюзанну, к которой он едет из Алабамы. А любил папа эту песню потому, что Сюзанной звали его жену, маму Джимми, и оба они были родом из штата Алабама, где и познакомились десять лет назад, когда оба работали в церкви города Бирмингем. Тогда хорошенькая темнокожая хохотушка Сюзи следила за работой церковного органа, а молодой бравый рэтбой Фредди только начинал свою службу после окончания училища дератизаторов. Потом папу за отличную службу перевели в Вашингтон, а в прошлом году послали в загранкомандировку в Москву. Теперь он занимал должность старшего дератизатора, командовал группой из пяти молодых рэтбоев и имел на форменной рубашке нашивки мастер-сержанта. Правда, форму он надевал только в официальных случаях, а обычно носил свой любимый полосатый свитер, который ему связала мама Сюзи. Несмотря на свою героическую профессию, дома папа был тихим и мягким, во всем слушался маму и очень любил коллекционировать марки и сочинять сказки для Джимми, которого обожал всей душой. Джимми тоже очень любил своего "дэдди", и совсем не стыдился его обожженного лица, а наоборот, гордился им, потому что знал - папа обжег лицо, спасая архив во время пожара. С собой на работу папа его не брал, как Джимми ни умолял его. - Нельзя, сынок, - мягко говорил папа. - Понимаешь, Инструкция, - до шестнадцати лет категорически запрещается. Да и мама не разрешит, сам понимаешь... - А мы не скажем... - канючил Джимми, понимая, впрочем, что ничего не выйдет - папа скорее обманул бы неумолимую Инструкцию, чем маму. Но учить до шестнадцати лет Инструкция не запрещала. И папа обучал Джимми, как пользоваться радиостанцией "уоки-токи", электрошоком и газовым баллоном, как оказывать первую медицинскую помощь, обучал приемам китайской борьбы "хэй лаошу дао", что означало "путь черной крысы". Этой борьбе папу специально обучали на стажировке в Гонконге. Давал папа примерить и свою когтистую перчатку: "Только осторожнее, парень!", но отзывался о ней довольно скептически - говорил, что газ и электрошок гораздо эффективнее. Сам он носил ее с собой только потому, что она входила в состав экипировки, определенной все той же Инструкцией. В общем, как мы и говорили в начале, до шести с половиной лет жизнь Джимми была вполне нормальной. Но однажды папа, смущаясь и отводя глаза, сказал, что им надо серьезно поговорить. - Понимаешь, сынок, - запинаясь, начал папа, - раньше мы с мамой тебе об этом не рассказывали... Но скоро ты пойдешь в школу, встретишься с другими ребятами и все равно узнаешь от них... Одним словом, мы с мамой решили, что будет лучше, если ты узнаешь об ЭТОМ от нас. Тут папа окончательно смутился и замолчал. - Да о чем "об этом"? - не понял Джимми. - А-а, ясно. Откуда дети берутся, что ли? - решил он помочь отцу. - Так я знаю давно, так что нет проблем, па. Мама, державшая на руках маленькую Дороти, сестренку Джимми, охнула и прижала ладонь к губам. Папа тоже охнул, но тут же рассмеялся и почесал затылок. - Ты у меня грамотный парень, Джи, молодец... Нет, сынок, тут дело в другом, - папа вдруг стал серьезным. - Понимаешь, несколько лет назад я задержался на работе дольше обычного. Так получилось, что баллон с газом оказался бракованным и не сработал, а батарея электрошока быстро разрядилась. Ну, и пришлось мне натягивать эту спецперчатку, хоть я ее и не люблю. А крысы словно поняли, что я на мели, и кинулись на меня сразу втроем. В общем, пока я их сделал, наступило утро, в архив вошел какой-то служащий и заметил меня, когда я уже уходил. Ну, а вид у меня был - ты себе можешь представить - мама потом вещи два дня от крысиной крови отстирывала. И перчатка эта на руке, будь она неладна... Наверное, тот парень решил, что я ему померещился, потому что он начал трясти головой, протирать глаза и бормотать, что надо немедленно бросать пить. Но неделей позже я увидел на его столе какие-то исписанные листы. Я прочитал их и понял, что это - сценарий фильма. Вначале я не подумал, что это всерьез, но позже фильм все-таки появился. И его посмотрели люди во всем мире. - Какой фильм? - переспросил Джимми. - Про тебя? - Да, сынок, - опустил голову папа, - Вышло так, что про меня. - Правда?! - возликовал Джимми. - Не радуйся, это совсем не то, о чем ты думаешь, - опустил папа голову. - Мы с мамой никогда не разрешали смотреть тебе триллеры и прочие гадости, но тут уж никуда не деться. Называется это творение "Кошмар на улице Bязов". Смотри, оценивай... И папа включил видеомагнитофон. Конечно, бедный Джимми был потрясен. Он просто онемел от ужаса, от несправедливости, от обиды за папу. - Па! - Джимми чуть не плакал. - Но ведь это же все неправда! - А кому это докажешь, - пожал папа плечами. - А где... Этот? - В Штатах. В Голливуде. - Ну и пусть! - Джимми крепко обхватил папу за шею. - Все равно я люблю тебя, Па! Больше всех на свете! - И я люблю тебя, малыш, - обнял его папа. - Но понимаешь, у тебя могут возникнуть проблемы в школе. Ведь не знаю, почему, но этот...,- папа прикусил язык. - В общем, он ведь дал ему мое настоящее имя. Откуда он его узнал - ума не приложу. А может, из отдела кадров кто-то проболтался. Хоть мы и секретные сотрудники, но все же люди есть люди... Мои-то подчиненные относятся к этому с юмором, и даже хвастаются перед невестами, что их босс - знаменитый монстр. Но знаешь, дети иногда бывают довольно жестокими... - А какие могут быть проблемы? - пожал плечами Джимми. - Дразниться будут, что ли? Ну, пусть попробуют! - Нет, сынок, так проблемы не решишь, - спокойно, но твердо ответил папа. - К тому же не забывай - здесь мы иностранцы, и нам много нельзя из того, что можно дома. - А что делать? - Что делать? - улыбнулся папа, и его обожженное лицо стало вдруг совсем-совсем симпатичным. - Да просто оставайся таким, какой ты есть, вот и все. Ты у меня - парень что надо! И папа потрепал жесткие курчавые волосы сына. Джимми засмеялся. Папа у него тоже парень что надо! - Я знаю, что надо сделать, Па! Я стану кинопродюсером и сниму в Голливуде настоящий фильм про тебя! И про твоих рэтбоев! О` Кэй? - О` Кэй, сынок, О` Кэй. Только для этого надо хорошо учиться. Обещаешь? - Обещаю. Только у меня есть просьба, Па... - Слушаю. - Пусть Ма свяжет мне такой же свитер, как у тебя! Я давно хочу. - Ну, это уж ты сам с мамой договаривайся, парень... И вот Джимми стоял перед своими будущими одноклассниками и напряженно ждал - что же будет? Испугаются ли они папу? Будут ли дразнить его самого? И будут ли вообще с ним разговаривать? Все это моментально понял Киль, лишь только взглянул на Джимми. - Ребята, - торопливо зашептал он, - вы только его отца не бойтесь, ладно? Это все ерунда, что про него в кино, я вам потом объясню... Фред Крюгер и Джимми с Юлей подошли к ребятам. - Добрий вет-чер, - старательно проговорил Крюгер-папа и чуть застенчиво улыбнулся. - Поздравляю вас начинанием учеба. В отличие от сына он выглядел очень элегантно в черном смокинге и искрящейся белоснежной рубашке с "бабочкой". - Спасибо! - ответили ребята нестройным хором. Рыжая Светка смотрела на папу Фреда во все глаза. - Скажите, а Вы - артист, да? Настоящий? - наконец, выпалила она. - Оу, нет, нет, дарлинг, - засмеялся папа и замахал руками, - я есть слюжащий, я работать в архив... - Да-а? -"Дарлинг" была явно разочарована. - Ну ладно, архив, так архив. - Света, - протянула она было руку Джимми, но тут взглянула вверх и прижала ладони к щекам. - Ой, мамочки, вот мне сейчас вздрючка будет... На асфальт двора изящно приземлилась на метле молодая девушка в элегантном брючном костюмчике (папа Крюгер зааплодировал). Она была очень похожа на Светку, только ее рыжие волосы были чуть темней, и не развевались по ветру, словно пламя костра, а были красиво подстрижены под "каре". - Ты чего натворила? - спросил Герка Светку. - Да метлу ее взяла вместо своей! И портфель дома забыла - вон, тащит... - кивнула она в сторону сестры. - А свою метлу куда задевала? - не понял Герка. - А я знаю?! Сунула вечером куда-то... - Здравствуйте! - подошла к ним девушка. - Уже все собрались, молодцы! А я вот чуть не опоздала, извините меня, пожалуйста. И все из-за некоторых несознательных личностей. И она так взглянула на Светку, что та поежилась. - А чего... - и заскребла кроссовкой по асфальту. - А ничего, дома поговорим. Держи портфель, горюшко... Ну, давайте знакомиться, - улыбнулась она всем. - Меня зовут Евгения Петровна, я буду вас учить. Никто больше портфели дома не забыл? Тогда пойдем в класс, там познакомимся и обо всем поговорим... С любопытством оглядываясь по сторонам, ребята проследовали вслед за учительницей, поднялись на второй этаж и остановились у двери с табличкой "2-В". Евгения Петровна плавно очертила ладонью круг перед дверью и дверь медленно отворилась. - Подождите минуточку, - обернулась она к ребятам. Потом подошла к окну и очертила такой же круг перед ним. По стеклу пробежали синие искорки. - Ну вот, - улыбнулась учительница, - теперь нас никто с улицы не увидит, можно включить свет. Так начался первый учебный день (или правильнее - ночь?) у сказочных первоклашек в одних из обычных Бирюлевских школ. Этот урок был первым не только для учеников, но и для учительницы. И надо сказать честно: проходил он совсем не так, как представляла его себе Евгения Петровна. Еще будучи студенткой, она мечтала, как спокойные и послушные первоклашки будут сидеть тихо, словно мышки, старательно