, а... в общем, как Устенька... Все рассмеялись, а тетка Поля еще плотнее сжала губы. Я уже давно заметила, что она всегда почему-то недовольна, когда вспоминают про Устеньку. Вера Петровна заходит почти каждый вечер, и они с мамой о чем-то шепчутся. Однажды она принесла какую-то тоненькую потрепанную книжонку. - Вот, достала! - сказала она радостно. Они с мамой ушли за перегородку, листали книжку и что-то горячо обсуждали. Меня отправили спать, и я так и не узнала, в чем дело. Выяснилось все неожиданно. Однажды я увидела возле правления объявление, что Восьмого марта в колхозе состоится вечер и будет показана пьеса "Хозяйка". Мама весь день хлопотала, собирая какие-то горшки, миски. Потом в правление зачем-то потащили Лилину люльку. Я помчалась к Зинке, и мы явились на вечер задолго до начала. Клуба в колхозе не было, поэтому в правлении устроили зрительный зал. Часть комнаты отгородили занавесом, сшитым из простыней, а в другой половине расставили лавки и табуретки. Перед занавесом стоял стол, покрытый красной скатертью, а на нем графин с водой. Что было за занавесом, мы пока что не знали. Туда никого из посторонних не пускали. Сначала наша учительница Серафима Ивановна прочитала доклад о Международном женском дне Восьмого марта, а потом папа говорил про колхоз, благодарил женщин за хорошую работу. Людей набилось битком. Счастливчики сидели на лавках, а кто пришел попозже, стояли вдоль стен. Ребята облепили все окна. Когда кончился доклад и стол убрали, мы с Зинкой пролезли вперед и уселись прямо на полу перед занавесом. И сейчас же к нам, как горох, посыпалась вся детвора. - Только не шуметь! - сказала Серафима Ивановна. - А то я вас всех домой отправлю. Мы замерли, зная, что у нашей учительницы слова с делом не расходятся. Наконец занавес открылся! На сцене была обыкновенная комната с печью, столом и такой знакомой Лилиной люлькой. За столом сидел мужчина. - Смотри, - прошептала Зинка, - это же Коля!.. И в самом деле это был наш веселый гармонист. Мы его сразу узнали, хотя у него были приклеены черные усы. Он сердился, что у него много работы, а жена сидит себе дома, и делать ей нечего. Жену играла Вера Петровна. Она скрутила узлом свои косы, надела полушубок и заявила, что поедет вместо мужа в лес за дровами, а он пусть хозяйничает дома. "Сваришь обед, накормишь скотину, в доме уберешь и за ребенком присмотришь, - сказала она. - А если что неясно будет, у бабки спроси". Бабка, повязанная платком, сидела на печке, старенькая-престаренькая. Мы ее даже сразу и не заметили. Жена ушла, а муж взялся хозяйничать. Тут-то все и началось! Он метался по сцене, не зная, за что взяться. "Первым делом печь затопи", - скрипела бабка. Но дрова, как назло, не разгорались. Пришлось полить их керосином. Деревянной качалкой он катал на столе белье и одновременно помешивал в печке. Потом вдруг замычал в сенях теленок, раскричался в люльке малыш. Хозяин сломя голову бегал между люлькой и сенями. "Тпрути, тпрути", - запутавшись окончательно, успокаивал он ребенка и тут же принимался напевать теленку: "Бай-бай!" Публика заходилась от смеха. А у старой бабки невозможно было ничего допытаться. Она то и дело приставляла к уху ладонь и спрашивала: "Ась?" Всем было ясно, что она ничего не слышит. - Интересно, кто эту бабку играет? - сказала я. - Наверно, старушка какая-нибудь, - прошептала Зинка. - Только я всех бабок в деревне знаю, а такой не видела... Когда хозяйка вернулась из леса, дома был сплошной ералаш. Мычал теленок, надрывался ребенок. Щи в печке пахли керосином, а каша - дегтем. Свекла для коровы стояла нетронутая, зато в другом корыте было посечено намоченное в стирку белье. Усы у хозяина обвисли, и вид у него был далеко не геройский. Зато хозяйка пришла веселая и объявила, что выполнила за него полторы нормы... Придя домой, я начала рассказывать спектакль бабушке. Я прыгала по кухне, изображая то хозяина, то хозяйку, то глухую бабку. Бабушка смеялась до слез. - Ох ты, артистка моя, - сказала она ласково, - так все мне представила, будто я спектакль посмотрела... На другой день пришла тетка Поля, и пришлось ей рассказывать все сначала. Потом однажды появился дед Сашка и, кашлянув в кулак, сказал: - Говорят, тут у вас артистка появилась, представление дает, охота и мне посмотреть... Я с удовольствием расставила в комнате стулья и сделала "сцену". Зрителей усадила на длинную лавку - и представление началось. Я разрывалась, играя за троих, и, если публике было что-нибудь непонятно, то останавливалась и давала пояснения. Пришла Зинка. Я обрадовалась. - Давай вместе играть, - предложила я. - Ты кого хочешь: хозяина или хозяйку? - Хозяина, - помявшись, сказала Зинка. Мы начали сначала. Но уже через несколько минут выяснилось, что Зинке со своей ролью не справиться. Она двигалась "по сцене" неуверенно, смущалась и забывала, что нужно делать и говорить. Пришлось остановить пьесу и поменяться ролями. Я заправила платьишко в шаровары и для большей убедительности напялила на голову Ленькину шапку. Не хватало только усов, но и без них дело пошло на лад. Публика была довольна и вслух высказывала свои замечания. Дед Сашка был явно на стороне незадачливого хозяина. При каждой новой его неудаче он огорченно восклицал: - Ох ты, мой хлопчик бедненький, как тебе лихо привелось... Я разошлась вовсю. Теперь мне уже казалось, что передо мной не картонная коробка из-под игрушек, а настоящее корыто и не бабушкин сундук, а печь... Мешало лишь то, что нужно было говорить еще слова и за бабку, сидящую на печи. - Бабушка, - взмолилась я, - помоги. Говори вместо бабки, ладно? - А что говорить-то? - спросила бабушка. - Ну, я же сколько раз тебе рассказывала, неужели не помнишь? - Что-то не помню, - отмахнулась бабушка. - Ну, говори что хочешь. Подсказывай в общем, что делать нужно... - Ну ладно, - согласилась бабушка. Я стала играть дальше. Бабушке трудно и за зрителя, и за актера. Она то совсем забудет про свою роль - сидит и хохочет, то вдруг спохватится и бухнет невпопад: - За водой сходи, внученька... - Бабушка, я же не внученька, а хозяин, и за водой мне не надо. Подсказывай, чтобы я теленка напоила, - расстроенная, говорю я. Публика хохочет еще больше. И вдруг в самый разгар нашего спектакля я слышу скрипучий старческий голос: - Ох ты господи, щи не забудь посолить... Я даже не заметила, кто это начал мне помогать. Дело у меня снова пошло на лад, и я под бурные аплодисменты зрителей закончила свое выступление. - Ну, молодец, - сказала мама, - здорово играла, и Зина тоже. И тут я спохватилась. - А кто же это так здорово за бабку говорил? - спросила я. Взглянув на мамино лукавое лицо, я все поняла: - Ой, мамка, да ведь это же ты! И на спектакле ты играла, а мы с Зинкой весь вечер гадали... - Не узнали? - засмеялась мама. - Ты как артистка настоящая! - сказала я. - Вы с Зиной получше меня артистки - целую пьесу разыграли, - сказала мама. Я взглянула на покрасневшую от смущения Зинку и самодовольно подумала: "Разыграла бы она без меня! Это ей не на лошади ездить..." НА ОЛИМПИАДУ Почти каждый вечер играли мы с Зинкой свой спектакль, и всегда находились желающие его посмотреть. Однажды Вера Петровна сказала: - Я думаю, девочки, надо вам подготовить что-нибудь и выступить в городе, на олимпиаде. Я захлопала в ладоши, а Зинка вытаращила глаза и испуганно прошептала: - В городе? Да я помру со страха... - Не помрешь, - заверила я ее, - в городе знаешь как? Совсем не страшно. Вот увидишь... Мама с Верой Петровной советовались, какой номер нам придумать. - Может быть, танец? - предложила Вера Петровна. Мы попробовали, но сразу же выяснилось, что с танцем ничего не выйдет. Я не могла справиться со своими ногами, и они выделывали такое, что мне хотелось плакать. Тогда мама предложила песню. - Красную Шапочку! - обрадовалась я. - И в самом деле, - сказала мама, - сделаем ее с костюмами. Ты будешь Красная Шапочка, а Зина - волк... На том и порешили. До олимпиады оставалось не больше десяти дней, и мы срочно принялись за работу. Мама выкрасила в красный цвет старую простыню и теперь шила мне юбку с белым передником и маленькую шапочку. Вера Петровна делала для волка маску. Мы с Зинкой пели. У Зинки от волнения совсем пропал голос, и она хрипела так, как, наверно, не хрипел ни один настоящий волк, даже самый старый. Зато я чувствовала себя именинницей, и мой голос звенел по всему дому. Даже тетка Поля, глядя на меня, умильно улыбалась. И вдруг случилось несчастье. Накануне того дня, когда нам уже надо было уезжать, я проснулась утром и сразу почувствовала, что горло, как обручом, сдавила боль. Я попробовала запеть, но сиплые звуки, вырвавшиеся из моего рта, были совсем не похожи на звонкую песню веселой Красной Шапочки. Размазывая по лицу слезы, я поплелась в кухню. - Допрыгалась! - сердито набросилась на меня бабушка. - Говорила тебе: "Не носись по холодным сеням раздетая", так нет же. Ног под собой не чуяла... Марш в постель! В школу я в тот день не пошла. Меня уложили в постель и начали лечить. Первым делом мама мне запретила разговаривать, а бабушка стала поить горячим молоком с содой. Я сидела с завязанным горлом и страдала: от противного молока и от сознания, что все пропало. После школы прибежала Зинка. Узнав, в чем дело, она расстроенно вздохнула и уселась рядом, украдкой посматривая на разложенные костюмы. - Может, еще пройдет? - с надеждой спросила она. Я вытянула шею и попробовала глотнуть. Боль острым комком прокатилась по горлу. Страдальчески взглянув на Зинку, я покачала головой, и две крупные слезины поползли у меня по щекам. - Ну ничего, не горюй, - принялась успокаивать меня Зинка. - В другой раз поедем. Может, летом... А что, в городе летом лучше или зимой? - спросила она. Я начала объяснять жестами. Зинка смотрела-смотрела и вдруг рассмеялась. - Я все равно ничего не понимаю, - сказала она и со вздохом добавила: - Может, когда-нибудь сама увижу... Мне было жаль Зинку, и я чувствовала себя виноватой перед нею, но все же меня тешила мысль, что я все-таки главнее ее и без меня она ничего не может. Ведь заболей Зинка, я спела бы всю песню одна, а она не споет. Зинка ушла, и ко мне начал приставать Ленька. - Ну-ка, открой рот, покажи, что там у тебя. Я покорно исполнила его просьбу. - Ух, красно как! - сказал он восхищенно. - А ты знаешь что: сделай будто так и надо. Вроде это волк схватил тебя за горло... - Отстань! - сказала я, рассердившись. - Ага! - торжествующе сказал Ленька. - Ты же можешь говорить. Может, ты и петь сможешь? А ну, попробуй! Я сдуру послушалась и, открыв рот, выдавила из себя жалобный писк. Ленька расхохотался, а я с досады толкнула его ногой. - Еще и толкается, - обиженно сказал он. - Я для нее стараюсь, а она толкается... - Ну как, не лучше тебе? - через каждые полчаса спрашивала бабушка. Я только качала головой. После обеда тетка Поля принесла старый чулок, наполненный теплой золой. - Вот, - сказала она, - самое верное средство... Чулок обвязали мне вокруг горла, мама дала еще выпить какую-то таблетку, и я, пригревшись, уснула. Проснулась, когда окна уже голубели вечерними сумерками. На маленькой скамеечке сидела красная от плясавших языков пламени бабушка и помешивала кочергой в печке. Рядом, пригорюнившись, стояла Зинка. Проглотив слюну и прислушавшись, я не почувствовала такой острой боли, как раньше. - Бабушка, не болит! Прошло уже, - радостно закричала я. - Вот и хорошо, только молчи. Нельзя тебе пока разговаривать, - сказала бабушка. Зинкины глаза засияли надеждой. Из-за перегородки вышла мама, укладывавшая Лилю спать. "Поедем?" - спрашивала я глазами. - Не знаю, что и делать, - нерешительно сказала мама. - Я сбегаю за Верой Петровной! - метнулась к двери Зинка. Тетка Поля, узнав, что мне полегчало, уверенно сказала: - К утру все пройдет. Еще теплой золы наложим... Ехать надо было рано утром, и мама боялась, как бы я не простудилась еще больше. Пришла Вера Петровна и, узнав, что температуры у меня нет, а горло почти не болит, решительно заявила, что нужно ехать. - Так красиво у них получается... - сказала тетка Поля. - Закутаем потеплее, - вставила слово бабушка. Все были за то, что нам обязательно следует выступать, и мама пошла в правление сказать, чтобы завтра заехали за нами пораньше. Прибежала Устенька и, узнав, что мы все же едем, радостно сказала: - Вы там еще премию получите, вот увидите. Только не теряйтесь. Ее оживление передалось и нам с Зинкой, и мы сидели радостные и счастливые. На ночь мне еще раз сменили золу в чулке, и я перед сном не удержалась и попробовала запеть. Голос был еще очень слабый и неуверенный. - Окрепнет, - утешила меня мама. - Олимпиада несколько дней продлится, так что, может, вам не сразу придется выступать... Утром, чуть свет, у нас в доме началась веселая суета. Зинка уже сидела в санях, закутанная до самого носа, в огромных своих валенках. На коленях она бережно держала ощерившуюся волчью пасть и узелок с ботинками. Громик фыркал и нетерпеливо перебирал ногами. Меня собирали все. Бабушка суетилась, отыскивая шерстяной шарф, который, как назло, куда-то пропал. Лиля, про которую совсем забыли, обрадовалась свободе и, забравшись в угол, сыпала себе на голову из чулка золу, которой меня лечили. Ленька, натянув на босу ногу валенки, топтался вокруг. Улучив минуту, он подошел ко мне и смущенно сказал: - Если вам дадут премию, ну... если коня на колесиках... так ты бери, не отказывайся - мне привезешь... Когда мы уже уселись в сани и отец взялся за вожжи, на крыльцо выскочила тетка Поля. - Вот, полушубок еще... Пашкин. Ноги потеплее укройте... Сани тронулись, и я смотрела, как пятился назад наш взбудораженный дом со светящимися в предрассветных сумерках окнами. В ГОРОДЕ В сизой дымке зимнего утра дремал притихший лес. Громик, выбрасывая из-под копыт комья снега, бежал быстрой рысью. Потом лес кончился и потянулось скучное, покрытое снегом поле. Мы с Зинкой, прижавшись друг к дружке, клевали носами. Когда навстречу нам из-за поворота выбежали первые городские дома, я, очнувшись от дремоты, толкнула Зинку. Она высунула из-под платка нос и стала водить им из стороны в сторону. Ее глаза разочарованно скользили по деревянным домикам со ставнями, по запорошенным снегом палисадникам. Все было почти такое же, как и в деревне, и только в самом центре быстро промелькнули каменные дома со стеклянными витринами магазинов. Отец высадил нас возле дома старой маминой хозяйки, у которой она жила, когда работала в городе, а сам умчался по своим делам. Топая онемевшими ногами, мы, порядком измятые и неуклюжие, вошли в дом. - Ой, да кто это к нам пожаловал? - запела навстречу нам пожилая худощавая женщина, обшаривая темными глазами мамину корзинку и наши узелки. - Артисток на олимпиаду привезла, - немного смущенно сказала мама. - Если разрешите, мы у вас остановимся... Лицо у хозяйки на секунду вытянулось, но мама, берясь за корзинку, поспешно сказала: - Вот, гостинцев вам привезли деревенских... Когда мама выложила на стол большой кусок отжатого сыра и поставила бидон с молоком, хозяйка стала еще любезней. Она засуетилась, предлагая нам погреться с дороги чайком. Мама сначала отказывалась, но, взглянув на наши посиневшие носы, и, вероятно, вспомнив о моем горле, согласилась. Мы уселись за стол, и я с недружелюбным интересом наблюдала, как хозяйка расставляла чашки. Возле каждой чашечки, на блюдце, она положила по маленькой серебряной ложечке с изящной выгнутой ручкой. Посреди стола, на цветастом блюде, красовался наш сыр. - Вашими гостинцами вас угощаю. А хлеба нет, вы уж извините... - слабо улыбнулась хозяйка. - У нас лепешки есть, - сказала мама и положила на стол свежую лепешку, испеченную бабушкой. Налив чаю, хозяйка достала из буфета маленькую стеклянную вазочку с цветными конфетами "горошек" и выудила ложечкой каждому по две конфетки. Остальные она снова спрятала в буфет. Проводив взглядом вазочку, я без долгих раздумий отправила в рот первую конфету. Не успела я сделать и двух глотков, как конфета растаяла. Я заложила за щеку вторую. Чай остался почти нетронутым, а конфеты исчезли. Я тихонько потянула маму за рукав. Она бросила на меня быстрый взгляд и тут же отвернулась, продолжая болтать с хозяйкой. Несладкий чай стыл в позолоченной чашке. И вдруг я решилась. - Тетя, у меня конфеты кончились, - сказала я, обращаясь к хозяйке. Ее глаза метнулись куда-то в сторону, она даже не взглянула на меня, как будто и не слышала, что я сказала. - Я не люблю чай несладкий, - сказала я более настойчиво. Мамина ложечка тревожно звякнула о блюдце, и в ту же секунду я почувствовала толчок под столом. Я в недоумении уставилась на маму. Она смотрела на меня строго, с упреком. Я вздохнула и от нечего делать стала помешивать ложечкой свой пустой чай. "Интересно, зачем эта ложечка, если нечего мешать?" - подумала я. Облизав ложку, я сунула ее за щеку и посмотрела на Зинку. Держа блюдце на растопыренных пальцах, она чинно хлебала чай. Я никак не могла понять, есть у нее во рту конфета или нет. Зинка уже кончала чашку, а я все не хотела верить, чтобы двух крошечных конфеток хватило на весь чай. Но она пила с таким видом, как будто ей и в самом деле было вкусно. Я взглянула на маму - она так же спокойно прихлебывала свой чай, а возле ее блюдечка даже лежала одна нетронутая конфета. "Да что они, притворяются, что ли?" - удивленно подумала я. - Сыр кушайте, - любезно предложила хозяйка. Сыр лежал на блюде целиком, и я подумала, что угоститься им довольно трудно - не есть же по очереди прямо от целого куска. Лепешка тоже лежала целехонькая, издавая приятный ржаной аромат, и я представила, как сейчас хозяйка отправит все это в буфет, где притаилась вазочка с конфетами. Я решительно вытащила из-за щеки ложку, отломила себе кусок лепешки и, положив сверху такой же кусок творога, принялась есть. Мама наступила мне на ногу, но я не обращала внимания - запихивала в рот свой бутерброд и запивала его остывшим чаем. Взглянув исподтишка на маму, я увидела, что глаза у нее растерянные и несчастные. Мне стало стыдно, и я едва проглотила последний кусок. Встретившись взглядом с хозяйкой, я заметила, что она сверлит меня своими быстрыми колючими глазками. И тут в меня как будто бес вселился. Под всеобщее молчание я протянула руку и торжественно положила на язык ту самую мамину конфету. Зинка вытаращила на меня глаза и от испуга громко икнула. Когда мы вылезли из-за стола, мама, оттащив меня в сторону, больно дернула за ухо и сердито сказала: - Ну подожди же, я с тобой еще поговорю! Вести себя не умеешь... Она ушла узнавать, когда будет наше выступление, а мы с Зинкой остались дома. Притихшая, сидела я возле окна и размышляла: "Ну что я такого сделала? Разве есть за столом неприлично? И почему я должна была хлебать пустой чай и делать вид, что мне вкусно? Мама сама говорила, что терпеть не может людей, которые врут или притворяются... Я тоже терпеть не могу эту тетку, нашу хозяйку. Она притворяется доброй, а на самом деле - ведьма... И Зинка тоже хороша - сидит, как барыня в гостях, чаевничает..." - Ты почему лепешку не ела? - набросилась я на нее, когда хозяйка вышла. - Да как есть, когда она так и сверлит глазищами, - сказала Зинка, с опаской поглядывая на дверь. - Я чаем весь язык обожгла... - Она высунула красный ошпаренный язык. - Да-а, - сказала я сочувственно, - тебе тоже, оказывается, не сладко пришлось. Мы взглянули друг на дружку и расхохотались. - Знаешь, - предложила я вдруг, - чего нам дома сидеть? Пойдем лучше в город, а? - Пойдем! - обрадовалась Зинка. - Только как? - Удерем, - сказала я, злорадно представив себе, как перепугается наша хозяйка, когда мы вдруг исчезнем. Кое-как одевшись, мы выскользнули за дверь. - Ох и попадет же нам! - тревожно сказала Зинка. Я беспечно махнула рукой, и мы бодро зашагали к центру. Миновав деревянные дома с крашеными заборами, мы вышли на центральную улицу. Здесь стояли каменные одноэтажные дома, и почти не было снега. Посреди улицы бойко разъезжали извозчики. В пролетках с кожаным верхом сидели пассажиры. Один даже раз, тарахтя и фыркая, проехал грузовой автомобиль. - Вот видишь, здесь даже автомобили ездят, - сказала я с гордостью. Но эту Зинку ничем было не пронять. Она шла, спокойно поглядывая по сторонам, как будто все это ее нисколько не интересовало. И вдруг она остановилась как вкопанная. Перед нами была витрина книжного магазина. За стеклом красовались пестрые книжки, тетради, карандаши и резинки. Зинка, чуть не уткнувшись носом в стекло, рассматривала выставленные сокровища. - Давай зайдем, - предложила я. - Попрут нас оттуда. Чего без денег ходить? - нерешительно сказала Зинка. - Не попрут, - уверенно заявила я и первой шагнула на крыльцо. В магазине было мало народу, и нам сразу показалось, что все так и уставились на нас. Мы долго и старательно шаркали возле двери ногами, пока наконец решились пройти к прилавку. - Смотри! - восторженно прошептала Зинка, показывая на раскрытую пачку цветных карандашей. Я ахнула. Никогда мне не приходилось видеть такого чуда. В школе, у некоторых ребят, были цветные карандаши (у меня у самой был карандаш, который с одной стороны писал красным, а с другой синим), но все это были обыкновенные тоненькие пачки по шесть штук. А эта коробка была широкая, как лопата, и в ней было целых двенадцать разноцветных карандашей. - Интересно, сколько они стоят, - взволнованно сказала Зинка. Мы долго топтались возле прилавка, пока я, наконец, решилась спросить про цену. Карандаши стоили рубль. Мы с Зинкой вспомнили свой "святой родничок", занесенный сейчас снегом, вздохнули и поплелись вон. Домой мы возвращались уже в сумерках, когда волшебная витрина сияла электрическим светом. В окнах тоже зажигались огни. Искоса взглянув на меня, Зинка мрачно сказала: - Что-то нам сейчас будет... Но на этот раз наши тревожные предчувствия не оправдались. Еще издали мы увидели возле дома Громика. Заметив нас, он повел ушами и приветственно фыркнул. - Папка здесь! - обрадовалась я. Отец сидел на низенькой скамеечке и, улыбаясь, смотрел на двух крошечных девчушек, повязанных крест-накрест платками. Мы с Зинкой молча уставились на них. - Внучки мои, сиротки. В садик ходят, - заметив наше недоумение, пояснила хозяйка. Девочки держали в руках по куску нашей лепешки с сыром и с наслаждением ели. Вспомнив утреннее чаепитие, я покраснела до ушей. - Что, набегались? - спросил отец. - Удрали, - сказала мама. - А что ж им одним тут сидеть. В городе интересней, - неожиданно заступилась за нас хозяйка. Мы с Зинкой только переглянулись. Отец собрался уезжать, пообещав прислать за нами через пару дней лошадь. - Выступать послезавтра, - сообщила мама. Это известие меня даже нисколько не взволновало. В голове засела одна мысль - как раздобыть рубль, чтобы купить карандаши. КАРАНДАШИ И ГРУШИ Утром, едва проснувшись, я первым делом вспомнила про карандаши и ни о чем другом уже не могла думать, тем более, что выступать нам предстояло только на следующий день. Всю дорогу, пока мы шли в Дом культуры, я оглядывалась по сторонам в надежде, что вдруг найду рубль. Бывают ведь такие чудеса на свете! Наконец я решилась спросить у мамы. - Нет у меня, Оленька, денег, - печально сказала она. - Придется тебе подождать... - Я же не на игрушку прошу, а на карандаши. - Ты уже не маленькая и должна, понимать, что нет у нас денег, - сказала мама и тут же, пожалев меня, добавила: - Подожди немного, мне здесь одна женщина должна рубль. Если она отдаст, так и быть, я его тебе на карандаши пожертвую... - А какая женщина? - спросила я с надеждой. - Тетя Аня, жена пожарника. Помнишь, что напротив нас жили? Радость моя сразу померкла. Я прекрасно помнила эту тетю Аню, про которую бабушка говорила, что у них зимой снегу не допросишься. В Доме культуры уже шел смотр. На сцене ребята танцевали матросский танец. В зале тоже сидели ребята, съехавшиеся на олимпиаду со всего района. Перед сценой стоял стол, покрытый красной скатертью, за которым сидела комиссия. Маму куда-то позвали. Она велела нам сидеть на месте и без нее никуда не уходить, а сама пошла за сцену. В зале все время хлопали стулья: одни люди уходили, другие приходили. Нам с Зинкой тоже надоело сидеть, мы пошли ближе к сцене. - Смотри-ка! - потянула меня за рукав Зинка. Я глянула, куда она показывала, и увидела маму, которая сидела за красным столом и что-то записывала. Понимая, что ей сейчас не до нас, я потянула Зинку за рукав: - Пошли! - Куда? - удивилась Зинка. - Дело есть, - сказала я таинственно. Мы вышли на улицу. Легкий снежок плавно кружился в воздухе. Возле Дома культуры, мерно жуя сено, стояли лошади. Прямо под ногами у них шныряли бойкие городские воробьи. - Ишь, народу понаехало! - удивленно сказала Зинка. - Как на ярмарку. Я не знала, что такое ярмарка, но спросить постеснялась, да и некогда было. - Знаешь что, - сказала я, - пойдем к пожарничихе, может, она отдаст рубль... - А чего там, пусть отдает и все! - загорелась вдруг Зинка. Мы зашагали вдоль по улице. Возле церковной ограды стояла закутанная в платок бабка и продавала груши. Маленькие коричневые дички гремели о жестяную мерку. - Почем? - осведомилась Зинка. - Рубль, деточки, рубль мерочка, - сказала бабка. - Сладкие... Я проглотила слюну, а Зинка пренебрежительно бросила: - Рубль за такое барахло? Да их летом у нас в лесу сколько хочешь, даром бери! - Вот и бери... летом, - сердито сказала бабка, потеряв вдруг к нам всякий интерес. - Неужто покупают? - недоумевала Зинка. - Конечно. Видишь, уже полкорзины осталось, - сказала я, вытягивая шею. И как бы в подтверждение моих слов из-за угла выбежал мальчишка и направился прямо к бабке. Протянув ей новенький хрустящий рубль, он подставил карман. - Есть же люди, которым деньги девать некуда! - сердито проворчала Зинка. Мы пошли дальше. Новый дом пожарника с белыми ставнями был обнесен высоким забором. Во дворе на цепи металась огромная собака. Мы остановились в нерешительности. Я осторожно тронула калитку. К моему удивлению, она оказалась незапертой. Собака, гремя цепью, бросилась на нас. - Не бойся, Зина, она не достанет, - сказала я, прижимаясь к забору и совсем позабыв в это время, что не Зинка, а сама я когда-то удирала от собаки. На крыльцо вышла хозяйка. - Чего надо? - крикнула она. - Здравствуйте, тетя Аня, - сказала я вежливо, не обращая внимания на нелюбезный прием. - Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь, - сказала пожарничиха, всматриваясь в нас с Зинкой. Мы молчали, не зная, что говорить дальше, и хозяйка, поеживаясь от холода, кивнула нам, чтобы шли в дом. Я так и не поняла, узнала она меня или нет. - Ну, как вам живется, в колхозе-то? - спросила она, когда мы, шмыгая носами, замерли у порога. "Узнала, оказывается!" - обрадовалась я. - Хорошо живется! - сказала я и тут же получила сильный толчок в бок. Я оглянулась на Зинку, но та стояла с невозмутимым видом, и я было даже подумала, что это не она толкнула меня. - У нас корова есть, Буренка, - хвасталась я, - и еще... - Корова-то есть, да что толку! - перебила меня вдруг Зинка. Я в недоумении уставилась на нее, а Зинка продолжала: - На одной корове далеко не уедешь... - И правда, что с нее толку, когда денег нет! - смекнув, в чем дело, подхватила я. - Мама у нас не работает, и отец ничего не получает, так что у нас и рубля даже нет... - А без денег известно какая жизнь, - рассудительно заметила Зинка. Намек, казалось, был достаточно ясным, но тетя Аня и бровью не повела. Мы с Зинкой еще долго расписывали нашу "несчастную жизнь". Наша бывшая соседка слушала, кивала головой, но даже не подумала отдать нам долг. Мы так и ушли ни с чем. Сердито хлопнув калиткой, Зинка сказала: - Точно кулаки живут, потому и совести нет! Расстроенные, мы уныло потащились назад. Бабки с грушами возле церкви уже не было, и только там, где она стояла, валялась на грязном снегу одна маленькая дичка. Оглянувшись по сторонам, я торопливо подняла ее и, отогрев в кулаке, незаметно сунула в рот. - Нет, ну ты подумай, есть же на свете такие бессовестные люди! - не унималась Зинка. Рот у меня был занят грушей, и я молчала. Бабка не обманула - дичка и в самом деле оказалась очень сладкой. МЫ ДЕЙСТВУЕМ РЕШИТЕЛЬНО Первая попытка достать рубль оказалась неудачной, но мы с Зинкой не собирались так легко сдаваться. Назавтра мы встали с твердым намерением действовать смело и решительно. Смотр затягивался, и наше выступление перенесли еще на один день. Мама снова была занята в комиссии, и мы беспрепятственно улизнули из зала. Веселым чириканьем, как старых знакомых, приветствовали нас воробьи. У церковной ограды, на том же месте, стояла бабка с грушами, но мы шли с видом людей, спешащих по важному делу, и не оглядывались по сторонам. Ткнувшись в запертую калитку нужного нам дома, мы на секунду растерялись, но тут же начали стучать. На наш громкий, требовательный стук торопливо вышла тетя Аня. - Это вы? - удивленно подняла она брови и с кислой улыбкой добавила: - Вот гости!.. Мы поздоровались, и я, не отвечая на ее улыбку, твердо сказала: - Тетя, мама просила, чтобы вы отдали нам долг. Брови хозяйки поднялись еще выше. - А сколько же я ей должна? - удивилась она. - Вы ей должны... рубль, - уже менее уверенно сказала я. - О, боже мой, вот долг-то! - закатив маленькие глазки, заколыхалась в смехе пожарничиха. - Я и забыла, мелочь такую... - Кому мелочь, а кому и нет, - насупившись, проворчала Зинка. Я толкнула ее локтем, чтобы не вмешивалась, а то, чего доброго, своим языком испортит все дело. - Вы бы вчера сразу и сказали, зачем приходили, - уже не скрывая своего раздражения, проскрипела хозяйка, когда мы вошли в дом. - А то шляетесь, только снег таскаете, - бросила она свирепый взгляд на наши стоптанные валенки. Мы молчали. Она долго рылась по карманам и сумкам, отыскивая злополучный рубль, а мы с Зинкой стояли у порога и с замиранием сердца следили за ее полными, мясистыми руками. Наконец она сунула мне какой-то серый мятый комок, и, провожаемые ее недобрым взглядом, мы очутились за калиткой. Разжав руку, я разгладила измятую бумажку. Мы увидели, что это и в самом деле рубль. Самый настоящий рубль, хотя очень старый и мятый, с оторванным углом и вообще грозивший рассыпаться на клочки. Сразу исчезло чувство мучительной неловкости, которое мы испытывали, пока стояли, как нищие, у порога, и нас с Зинкой охватил безудержный восторг. Сейчас, через несколько минут, мы за него получим долгожданную пеструю коробочку - настоящее сокровище! Мы летели по городу не чувствуя под собой ног и с разбегу - вот невезение! - сунулись в закрытую дверь магазина. Еще не понимая, что случилось, Зинка изо всей силы дергала за ручку, а я торкалась носом в стекло, чтобы заглянуть внутрь. И тут я увидела наклеенную на стекло изнутри бумажку, на которой было написано: "Переучет". Мы с Зинкой долго стояли как в столбняке и с ужасом смотрели на бумажку. Этого не может быть! - И главное неизвестно, сколько он может продолжаться, - растерянно сказала я. - Может, неделю, а может, и скоро откроют, - пожала плечами Зинка. - Давай подождем, - предложила я. Мы уселись на крыльцо и стали ждать. Морозец тотчас начал прокрадываться к нам под пальто, тонкими иголочками покалывать в пальцы на ногах. Когда становилось нестерпимо холодно, мы вскакивали и топали ногами, как солдаты на посту. Поминутно, приплюснув носы к стеклу, заглядывали внутрь. Там все было свалено на пол и продавщицы перекладывали товар с места на место. Карандашей не было видно. "Может, распродали все", - с тревогой подумала я. - Ну что им стоит вынести нам одну коробочку? Минутное дело! - сказала Зинка. - Правда, мы бы даже и не заходили туда, а в щелочку, - поддержала ее я. - Мы им рубль, - а они нам карандаши, без сдачи... Но на нас никто не обращал внимания, и мы топтались возле магазина до самого вечера. Когда уже начало темнеть, продавщицы ушли домой. Высокий мужчина вышел последним и закрыл дверь на висячий замок. Взглянув на наши посинелые носы, он спросил: - Вы что хотели, девочки? - К-карандаши, - едва выговорила непослушными губами Зинка. - Закрыто у нас, - сказал он, как будто мы сами не видели, и шагнул с крыльца. - А... завтра вы откроете? - рванулась за ним я. - Завтра еще нет, послезавтра приходите, - сказал мужчина. Все пропало! Послезавтра мы уже будем в деревне. Все наши мытарства, хитрости и унижения оказались напрасными. Мы с Зинкой плелись по улице, едва переставляя одеревенелые ноги. Я готова была зареветь, но так продрогла, что казалось, будто и слезы у меня все вымерзли. - А пошел он, этот дяденька! - сказала вдруг Зинка. - Может, он и не самый главный, может, он даже сам ничего не знает... - И правда, придем завтра, - а магазин открыт! - обрадовалась я. Окрыленные надеждой, мы зашагали быстрее. В клуб уже, конечно, идти было нечего, и мы направились домой. Возле нашей калитки маячили две маленькие закутанные фигурки. Мы догадались, что это внучки хозяйки - Маша и Катя. Увидев нас, девочки бросились навстречу. - А где вы были? - заглядывая нам по очереди в лицо, спросила старшая, Маша. - По делам, - не очень вежливо буркнула Зинка. - А вас мама искала, сердится, - сообщила Катя. - Вы завтра выступать будете, а мы смотреть пойдем, - сказала Маша. - У нас в садике выходной, - доложила Катя. ТОЛЬКО СНЕГ СТОЛБОМ... Когда мама утром нас разбудила, Маша и Катя уже сидели умытые и причесанные и с нетерпением посматривали на нас. Мы с Зинкой вскочили и заторопились. - В клуб еще рано, - сказала мама. - Я по делам пойду, а вы собирайтесь и часа через два придете... У нас тоже были "дела", и мы с Зинкой мешкать не стали. Наскоро связав в узел костюмы, мы собрались уходить. Заметив, как я торопливо запихивала в узел свою юбку и передник, хозяйка сказала: - Куда она годится такая мятая? Выгладить надо... Она разогрела утюг и даже помогла мне погладить. - А она ничего, оказывается, эта бабка, - удивленно сказала Зинка, когда мы вышли на улицу. - Ничего, ничего, - передразнила я ее. - Только мы сейчас из-за нее опоздаем. Да эти еще... хвостики, - кивнула я на шагавших позади Катю с Машей. Но я волновалась зря - мы никуда не опоздали. Магазин был закрыт, и не было заметно никаких признаков, что его собираются открывать. Расстроенные, мы отправились в Дом культуры. Мама, встретив нас, велела переодеться и ждать. В зале было довольно холодно, и я набросила пальто. "Хорошо Зинке, - с завистью подумала я, - она в своем волчьем костюме не замерзнет". Но, взглянув на нее, я увидела, что она вся дрожит. - Ты чего? - удивилась я. - С-страшно, - призналась Зинка. - А ты разве не боишься? Мне почему-то вовсе не было страшно, и я беспокоилась больше за то, как бы там без нас не открыли магазин. Когда я сказала об этом Зинке, она тоже заволновалась. - Надо сбегать посмотреть, - сказала она. - Давай ты, - предложила я, - а то мне пальто одевать не хочется. Зинка положила рядом со мной на стул волчью маску и, сунув в карман рубль, побежала. Через несколько минут она влетела в зал и, едва переводя дух, сказала: - Понимаешь... собаки, увязались за мной, еле ноги унесла... Представив себе, как она мчалась по улице в своем вывернутом наизнанку кожухе, в котором должна была изображать волка, а за ней неслась целая стая собак, я не выдержала и громко расхохоталась. На нас зашикали. - А магазин закрыт, - наклоняясь ко мне, прошептала Зинка. Мы сидели в зале довольно долго, и нас никто не вызывал на сцену. - Может, там уже открыли, - сказала Зинка, которой, как и мне, это мысль не давала покоя. - Пойду посмотрю, - решила я и, быстро надев пальто, не застегиваясь, выскользнула из клуба. Собаки не обратили на меня никакого внимания, зато люди начали оглядываться. Заметив, что на меня смотрят, я пошире распахнула пальто и шла, гордо поглядывая на прохожих. Книжный магазин был по-прежнему закрыт, но мой необычный костюм придал мне смелости, и я решила непременно выяснить, откроют его сегодня или нет. Повертевшись возле двери, я постучала. - Скажите, пожалуйства, когда будет открыто? - спросила я, когда ко мне вышел вчерашний дяденька. - Завтра, - сказал он. - А... сегодня не откроете? - допытывалась я. - Нет. Я тоскливо посмотрела на захлопнувшуюся за ним дверь и медленно пошла назад. Возле церкви, где стояла бабка с грушами, задержалась и, разжав ладошку, нерешительно взглянула на пригревшийся в руке серый бумажный комок. Осторожно развернула его и начала разглаживать мокрыми пальцами, стараясь придать бедному рублю более солидный вид. И вдруг одна его половинка как-то незаметно отползла в сторону и, соскользнув с моей ладони, плавно опустилась на тротуар. Я ахнула, бросилась ее поднимать. Потом и так и этак прикладывала разорванные половинки одну к другой, но ничего у меня не получалось. Вместо рубля на ладони лежали два жалких клочка. - Ну-ка, покажи, - услыхала я вдруг. Подняв глаза, я увидела бабку, торговавшую грушами. Она внимательно рассматривала обе половинки. - Ишь, как его... разделали... - сказала она неодобрительно. - Вот... только сейчас... порвался, а то был совсем целый, - сказала я чуть не плача. - Ну ладно, куда тебе сыпать-то? - спросила бабка, пряча обе половинки в карман. Я уставилась на нее, еще не веря неожиданному счастью. И вдруг сообразила, что она не шутит, сдернула с головы свою красную шапочку и подставила бабке. В клуб я влетела вся сияющая и довольная, что все так хорошо кончилось. Но Зинка, к моему великому огорчению, и не думала радоваться. Взглянув на мерзлые дички с торчащими в разные стороны хвостиками, она поджала губы и молча отвернулась. - Так ведь сегодня не откроют! - доказывала я ей. - Я узнавала... - Ну и что? - уставилась на меня Зинка. Уже чувствуя, что сделала глупость, я смущенно сказала: - И потом, ведь он совсем порвался... пополам. Нам бы за него все равно ничего не дали... - Бабке небось дадут, - сказала Зинка. Я еще хотела что-то сказать, но в это время подбежала Катя и сказала, что мама велела нам идти на сцену. Я сунула шапку с грушами под пальто и, прижимая ее локтем, двинулась за Зинкой. В маленькой комнатке за сценой мама подозвала какого-то паренька с гармошкой. - Может, ты им подыграешь, Саша? Им выступать скоро... Саша солидно кивнул и, усевшись на стул, растя