есть Хельма Громобоя. Но ждать его здесь мы не можем: надо стянуть все силы к Горнбургу. Как у вас там с припасами? Мы-то налегке: на битву ехали, а не садиться в осаду. - Три четверти вестфольдцев укрылись в здешних пещерах - стар и млад, женщины и дети, - сказал Гамлинг. - Но припасов все равно хватит надолго: туда согнали весь скот, да и кормов заготовлено в достатке. - Это хорошо, - сказал Эомер. - Долину они выжгли и разграбили дотла. - Разграбить Хельмову Крепь куда потруднее, это им дороговато станет, - проворчал Гамлинг. Спешились у крепостной плотины и по гребню ее, а затем по откосу длинной вереницей провели коней к воротам Горнбурга. Там их тоже встретили с ликованием и новой надеждой - как-никак вдвое прибавилось защитников крепости. Эомер быстро распорядился: конунгу с телохранителями и сотней-другой вестфольдцев предоставил оборонять Горнбург, а всех остальных разместил на Ущельной стене и Южной башне, ибо там ожидался главный натиск оголтелых полчищ. И там он был опаснее всего. Коней под малой охраной отвели подальше в ущелье. Ущельная стена была высотой в двадцать футов и такой толщины, что по верху ее могли пройти рука об руку четверо, а парапет скрывал воинов с головой. На стену можно было спуститься по лестнице от дверей внешнего двора Горнбурга или подняться тремя пролетами сзади, со стороны ущелья. Впереди она была гладко обтесана, и громадные каменья плотно и вровень пригнаны, сверху они нависали, точно утесы над морем. Гимли стоял, прислонясь к парапету, а Леголас уселся на зубце, потрагивая тетиву лука и вглядываясь во мглу. - Вот это другое дело, - говорил гном, притопывая. - Насколько же мне легче дышится в горах! Отличные скалы! Вообще крепкие ребра у здешнего края. Как меня спустили с лошади, так ноги просто не нарадуются. Эх, дайте мне год времени и сотню сородичей - да никакой враг сюда после этого даже не сунется, а сунется - костей не соберет. - Охотно верю, - отозвался Леголас. - Ты ведь истый гном, гном всем на удивленье, любитель горного труда. Мне-то здешний край не по сердцу, что ночью, что наверняка и днем. Но с тобою я чувствую себя надежнее, мне отрадно, что рядом эдакий толстоногий крепыш с боевым топором. И правда, не помешала бы здесь сотня твоих сородичей. Но еще бы лучше - сотня лучников из Лихолесья. Ристанийцы - они стрелки по-своему неплохие, но мало у них стрелков, раз-два и обчелся! - Темновато для стрельбы, - возразил Гимли. - А если уж на то пошло, так лучше всего бы сейчас как следует выспаться. Честное слово, таких сонных гномов, как я, свет еще не видывал. Маятное дело эта верховая езда. И однако ж секира у меня в руках ну прямо ходуном ходит. Ладно уж, раз спать нельзя, давайте сюда побольше орков, было бы только где размахнуться - и сразу станет не до сна. Время тянулось еле-еле. В долине догорали далекие пожары. Изенгардское воинство теперь надвигалось в молчании, огненные змеи вились по излогу. Вдруг от Гати донесся пронзительный вой и ответный клич ристанийцев. Факелы точно уголья сгрудились у въезда и рассыпались, угасая. По приречному лугу и скалистому откосу к воротам Горнбурга примчался отряд всадников: застава отступила почти без потерь. - Штурмуют вал! - доложили они. - Мы расстреляли все стрелы, ров и проход завалены трупами. Это их задержит ненадолго - они лезут и лезут на вал повсюду, бесчисленные, как муравьи. Но идти на приступ с факелами им впредь будет неповадно. Перевалило за полночь. Нависла непроглядная темень, душное затишье предвещало грозу. Внезапно тучи распорола ослепительная вспышка, и огромная ветвистая молния выросла среди восточных вершин. Мертвенным светом озарился склон от стены до Гати, там кишмя кишело черное воинство - приземистые, широкозадые орки и рядом рослые, грозные воины в шишаках, с воронеными щитами. А из-за Гати появлялись, наползали все новые и новые сотни. Темный неодолимый прибой вздымался по скату, от скалы к скале. Гром огласил долину. Хлынул ливень. И другой, смертоносный ливень обрушился на крепостные стены: стрелы свистели, лязгали, отскакивали, откатывались - или впивались в живую плоть. Так начался штурм Хельмовой Крепи, а оттуда не раздалось ни звука, не вылетело ни единой ответной стрелы. Осаждающие отпрянули перед безмолвной, окаменелой угрозой. Но молния вспыхивала за молнией, и орки приободрились. Они орали, размахивали копьями и мечами и осыпали стрелами зубчатый парапет, а ристанийцы с изумлением взирали на волнуемую военной грозой зловещую черную ниву, каждый колос которой ощетинился сталью. Загремели медные трубы, и войско Сарумана ринулось на приступ: одни - к подножию Ущельной стены и Южной башне, другие - через плотину на откос, к воротам Горнбурга. Туда устремились огромной толпой самые крупные орки и дюжие, свирепые горцы Дунланда. В блеске молний на их шлемах и Щитах видна была призрачно-бледная длань. Они бегом одолели откос и подступили к воротам. Крепость, словно пробудившись, встретила их тучей стрел и градом каменьев. Толпа дрогнула, откатилась врассыпную и снова хлынула вперед, опять рассыпалась и опять набежала, возвращаясь упорно, как приливная волна. Громче прежнего взвыли трубы, и вперед с громогласным ревом вырвался плотный клин дунландцев; они прикрывались сверху своими большими щитами и несли два огромных обитых железом бревна. Позади них столпились орки-лучники, держа бойницы под ураганным обстрелом. На этот раз клин достиг ворот, и они содрогнулись от тяжких размашистых ударов. Со стены падали камни, но место каждого поверженного тут же занимали двое, и тараны все сокрушительней колотили в ворота. Эомер и Арагорн стояли рядом на стене. Они слышали воинственный рев и гулкие удары таранов; ярко сверкнула молния, и при свете ее оба враз поняли, что ворота вот-вот поддадутся. - Скорей! - крикнул Арагорн. - Настал час обнажить мечи! Вихрем промчались они по стене и вверх по лестнице во внешний двор Горнбурга, прихватив с собой десяток самых отчаянных рубак. В стене была потайная дверца, выходившая на запад, узкая тропа над обрывом вела от нее к воротам. Эомер и Арагорн бежали первыми, ратники едва поспевали за ними. Два меча заблистали вместе. - Гутвинэ! - воскликнул Эомер. - Гутвинэ и Мустангрим! - Андрил! - воскликнул Арагорн. - Андрил и Дунадан! Нападения сбоку не ожидали, и страшны были разящие насмерть удары Андрила, пылавшего белым пламенем. Стену и башню облетел радостный клич: - Андрил! Андрил за нас! Сломанный Клинок откован заново! Захваченные врасплох горцы обронили бревна-тараны, изготовившись к бою, но стена их щитов раскололась точно гнилой орех. Отброшенные и разрубленные, падали они замертво наземь или вниз со скалы, в поток. Орки-лучники выстрелили, не целясь, и бросились бежать. Эомер и Арагорн задержались у ворот. Гром рокотал в отдалении, и где-то над южными горами вспыхивали бледные молнии. Резкий ветер снова задувал с севера. Рваные тучи разошлись, и выглянули звезды, мутно-желтая луна озарила холмы за излогом. - Вовремя же мы подоспели, - заметил Арагорн, разглядывая ворота. Их мощные петли и железные поперечины прогнулись и покривились, толстенные доски треснули. - Но здесь, снаружи, мы их не защитим, - сказал Эомер. - Смотри! - Он указал на плотину. Орки и дунландцы снова собирались за рекой. Засвистели стрелы, на излете звякая о камень. - Пойдем! Надо завалить ворота камнями и подпереть бревнами. Поспешим! Они побежали назад. В это время около дюжины орков, схоронившихся среди убитых, вскочили и кинулись им вслед. Двое из них бесшумно и быстро, в несколько прыжков нагнали отставшего Эомера, подвернулись ему под ноги, оказались сверху и выхватили ятаганы, как вдруг из мрака выпрыгнула никем дотоле не замеченная маленькая черная фигурка. Хрипло прозвучал клич: "Барук Казад! Барук ай-мену!" - и дважды сверкнул топор. Наземь рухнули два обезглавленных трупа. Остальные орки опрометью кинулись врассыпную. Арагорн, почуяв недоброе, вернулся, но Эомер уже стоял на ногах. Дверцу тщательно заперли, ворота загромоздили бревнами и камнями. Наконец Эомер, улучив минуту, обратился к своему спасителю. - Спасибо тебе, Гимли, сын Глоина! - сказал он. - Я и не знал, что ты отправился с нами на вылазку. Но частенько незваный гость - самый дорогой. А что это тебе вздумалось? - Да хотел прогуляться, сон стряхнуть, - отвечал Гимли. - А потом гляжу - уж больно здоровы эти горцы. Ну, я присел на камушек и полюбовался, как вы орудуете мечами. - Теперь я у тебя в неоплатном долгу, - сказал Эомер. - Ночь длинная, успеешь расплатиться, - засмеялся гном. - Да это пустяки. Главное дело - почин, а то я от самой Мории своей секирой разве что дрова рубил. - Двое! - похвастал Гимли, поглаживая топорище. Он возвратился на стену. - Вот как, целых двое? - отозвался Леголас. - На моем счету чуть больше, хотя приходится, видишь, собирать стрелы: у меня ни одной не осталось. Но два-то десятка я уж точно уложил, а толку что? Их здесь что листьев в лесу. Небо расчистилось, и ярко сияла заходящая луна. Но лунный свет не обрадовал осажденных: вражьи полчища множились на глазах, прибывала толпа за толпой. Вылазка отбросила их ненадолго, вскоре натиск на ворота удвоился. Свирепая черная рать, неистовствуя, лезла на стену, густо облепив ее от Горнбурга до Южной башни. Взметнувшись, цеплялись за парапет веревки с крючьями, и ристанийцы не успевали отцеплять и перерубать их. Приставляли сотни осадных лестниц, на месте отброшенных появлялись другие, и орки по-обезьяньи вспрыгивали с них на зубцы. Под стеной росли груды мертвецов, точно штормовые наносы, и по изувеченным трупам карабкались хищные орки и озверелые люди, и не было им конца. Ристанийцы бились из последних сил. Колчаны их опустели, дротиков не осталось, копья были изломаны, мечи иззубрены, щиты иссечены. Трижды водили их на вылазку Арагорн с Эомером, и трижды отшатывались враги, устрашенные смертоносным сверканием Андрила. Сзади по ущелью раскатился гул. Орки пробрались водостоком под стену и, скопляясь в сумрачных расселинах скал, выжидали, пока все воины уйдут наверх отражать очередной приступ. Тут они повыскакивали из укрытий, целая свора бросилась в глубь ущелья, рубя и разгоняя коней, оставленных почти без охраны. Гимли спрыгнул со стены во двор, оглашая скалы яростным кличем: "Казад! Казад!" - и сразу принялся за дело. - Э-гой! - кричал он. - Орки напали с тыла! Эгей! Сюда, Леголас! Тут их нам обоим хватит! Казад ай-мену! Старый Гамлинг услышал из крепости сквозь шум битвы зычный голос гнома. - Орки в ущелье! - крикнул он, вглядываясь с высоты. - Хельм! Хельм! За мной, сыны Хельма! - и ринулся вниз по лестнице во главе отряда вестфольдцев. Смятые внезапной атакой, орки со всех ног бежали в теснину и все до единого были изрублены или сброшены в пропасть; и молча внимали их предсмертным воплям и следили за падающими телами стражи потаенных пещер. - Двадцать один! - воскликнул Гимли, взмахнув секирой и распластав последнего орка. - Вот мы и сравнялись в счете с любезным другом Леголасом. - Надо заткнуть эту крысиную дыру, - сказал Гамлинг. - Говорят, гномы - на диво искусные каменщики. Окажи нам помощь, господин! - Тесать камни секирой несподручно, - заметил Гимли. - Ногтями тесать я тоже не горазд. Ладно, попробуем, что получится. Вестфольдцы набрали булыжников и щебня и под руководством Гимли замуровали водосток, оставив лишь небольшое отверстие. Полноводная после дождя Ущелица вспучилась, забурлила и разлилась среди утесов. - Авось наверху посуше, - сказал Гимли. - Пойдем-ка, Гамлинг, посмотрим, что делается на стене. Леголас стоял возле Арагорна с Эомером и точил свой длинный кинжал. Нападающие покамест отхлынули - наверно, их смутила неудача с водостоком. - Двадцать один! - объявил Гимли. - Отлично! - сказал Леголас. - Но на моем счету уже две дюжины. Тут пришлось поработать кинжалом. Эомер и Арагорн устало опирались на мечи. Слева от крепостного подножия слышались крики, грохот и лязг - там вновь разгоралась битва. Но Горнбург стоял незыблемо, как утес в бушующем море. Ворота его сокрушили, однако завал из камней и бревен не одолел еще ни один враг. Арагорн взглянул на тусклые звезды, на заходящую луну, золотившую холмистую окраину излога, и сказал: - Ночь эта длится словно многолетнее заточение. Что так медлит день? - Да недолго уж до рассвета, - молвил Гамлинг, взобравшись на стену вслед за Гимли. - Но много ли в нем толку? От осады он нас не избавит. - От века рассвет приносит людям надежду, - отвечал Арагорн. - Этой изенгардской нечисти, полуоркам и полулюдям, выпестованным злым чародейством Сарумана, - им ведь солнце нипочем, - сказал Гамлинг. - Горцы тоже рассвета не испугаются. Слышите, как они воют и вопят? - Слышать-то слышу, - отозвался Эомер, - только их вой и вопли какие-то не человеческие, а скорее птичьи, не то зверьи. - А вот ты бы вслушался, может, и слова бы различил, - возразил Гамлинг. - Дунландский это язык, я его помню смолоду. Когда-то он звучал по- всюду на западе Ристании. Вот, слышите? Как они нас ненавидят и как ликуют теперь, в свой долгожданный и в наш роковой час! "Конунг, где ваш конунг? - вопят они. - Конунга вашего давайте сюда! Смерть Форгойлам - да сгинут желтоволосые ублюдки! Северянам-грабителям - смерть всем до единого!" Вот так они нас честят. За полтысячи лет не забылась их обида на то, что Отрок Эорл стал союзником Гондора и властителем здешнего края. Эту застарелую рознь Саруман разжег заново, и теперь им удержу нет. Ни закат им не помеха, ни рассвет: подавай на расправу Теодена, и весь сказ! - И все равно рассвет - вестник надежды, - сказал Арагорн. - А правда ли, будто Горнбург не предался врагам ни единожды и не бывать этому, доколе есть у него защитники? - Да, так поется в песнях, - устало отвечал Эомер. - Будем же достойными его защитниками! - сказал Арагорн. Их речи прервал трубный вой. Раздался грохот, полыхнуло пламя, повалил густой дым. Шипя, клубясь и пенясь, Ущелица рванулась новопроложенным руслом сквозь зияющий пролом в стене. А оттуда хлынули черные ратники. - Вот проклятый Саруман! - воскликнул Арагорн. - Пока мы тут лясы точим, орки снова пробрались в водосток и подорвали стену колдовским огнем Ортханка! Элендил, Элендил! - крикнул он, кидаясь в пролом, а тем временем орки сотнями влезали по лестницам. И сотни напирали с тыла, везде бушевала сеча, приступ накатывался точно мутная волна, размывающая прибрежный песок. Защитники отступали к пещерам, сражаясь за каждую пядь, другие напропалую пробивались к цитадели. Широкая лестница вела от ущелья на крепостную скалу, к задним воротам Горнбурга. У ее подножия стоял Арагорн со сверкающим мечом в руке. Орки испуганно пятились, а те из своих, кому удавалось прорубиться к лестнице, стремглав бежали наверх. За несколько ступеней от Арагорна опустился на одно колено Леголас, натянув лук, готовый подстрелить любого осмелевшего орка. - Все, Арагорн, черная сволочь сомкнулась! - крикнул он. - Пошли к воротам! Арагорн побежал вслед за ним, но усталые ноги подвели: он споткнулся, и тут же с радостным воем кинулись снизу подстерегавшие орки. Первый из них, самый громадный, опрокинулся со стрелой в глотке, однако за ним спешили другие, попирая кровавый труп. Но сверху обрушился метко пущенный тяжкий валун - и смел их в ущелье. Ворота с лязгом затворились за Арагорном. - Плоховаты наши дела, друзья мои, - сказал он и отер рукавом пот со лба. - Да хуже вроде бы некуда, - подтвердил Леголас, - а все-таки здорово повезло, что ты уцелел. Гимли-то где? - Не знаю, где он, - сказал Арагорн. - Я видел, он рубился у стены, а потом нас разнесло в разные стороны. - Ой-ой-ой! Вот так новости! - огорчился Леголас. - Да нет, он крепкий, сильный боец, - сказал Арагорн. - Будем надеяться, что он пробился к пещерам и там ему лучше, чем нам. Гном - он в любой пещере как дома. - Ну ладно, будем надеяться, - вздохнул Леголас. - Но лучше бы он сюда пробился. Кстати бы узнал, что на моем счету тридцать девять. - Если он и правда в пещерах, он тебя опять перекроет, - рассмеялся Арагорн. - Секирой он орудовал так, что залюбуешься. - Пойду-ка я поищу, может, стрелы какие валяются, - сказал Леголас. - Когда-нибудь да рассветет, тут они и пригодятся. Арагорн поднялся в цитадель и с огорчением узнал, что Эомера в Горнбурге нет. - И не ищи, не проходил он, - сказал один из стражей-вестфольдцев. - Я видел, как он собирал бойцов в устье ущелья; рядом с ним дрались Гамлинг и гном, но туда было не пробиться. Арагорн пересек внутренний двор и взошел на башню, в покой, где конунг стоял, ссутулившись, подле узкого оконца. - Что нового, Арагорн? - спросил он. - Ущельная стена захвачена, государь, и разгромлена оборона Крепи, но многие прорвались в Горнбург. - Эомер здесь? - Нет, государь. Однако и в ущелье отступило немало воинов. Говорят, среди них видели Эомера. Может быть, там, в теснине, они задержат врага и проберутся к пещерам. А уж как им дальше быть... - Им-то ясно, как дальше быть. Припасов, кажется, достаточно. Дышится легко - там воздушные протоки в сводах. Да к пещерам и подступу нет, лишь бы защитники стояли насмерть. Словом, долго могут продержаться. - Так-то оно так, однако орков снарядили в Ортханке пробойным огнем, - сказал Арагорн. - Иначе бы мы и стену не отдали. Если не пробьются в пещеры, то могут наглухо замуровать защитников. Впрочем, нам и вправду надо сейчас думать не о них, а о себе. - Душно мне здесь, как в темнице, - сказал Теоден. - На коне перед войском, с копьем наперевес я бы хоть испытал в последний раз упоение битвы. А тут какая от меня польза? - Еще ничего не потеряно, пока ты цел и невредим со своей дружиной в неприступнейшей цитадели Ристании. У нас больше надежды отстоять Горнбург, чем Эдорас или даже горные крепи Дунхерга. - Да, Горнбург славен тем, что доселе не бывал во вражеских руках, - сказал Теоден. - Правда, на этот раз я и в нем не уверен. Нынче рушатся в прах вековые твердыни. Да и какая башня устоит перед бешеным натиском огромной орды! Знал бы я, как возросла мощь Изенгарда, не ринулся бы столь опрометчиво мериться с ним силою по первому слову Гэндальфа. Теперь-то его советам и уговорам другая цена, чем под утренним солнцем. - Государь, не суди раньше времени о советах Гэндальфа, - сказал Арагорн. - Чего же еще дожидаться? - горько обронил Теоден. - Конец наш близок и неминуем, но я не хочу подыхать, как старый барсук, обложенный в норе. Белогрив, Хазуфел и другие кони моей охраны - здесь, во внутреннем дворе. С рассветом я велю трубить в рог Хельма и сделаю вылазку. Ты поскачешь со мною, сын Араторна? Может быть, мы и прорубимся, а нет - погибнем в бою и удостоимся песен, если будет кому их слагать. - Я поеду с тобой, - сказал Арагорн. Он вернулся на внешнюю стену и обошел ее кругом, ободряя воинов и отражая вместе с ними самые яростные приступы. Леголас не отставал от него. Один за другим полыхали взрывы, камни содрогались. На стену забрасывали крючья, взбирались по приставным лестницам. Сотнями накатывались и сотнями валились со стены орки - крепка была оборона Горнбурга. И вот Арагорн встал у парапета над воротной аркой, вокруг свистели вражеские стрелы. Он взглянул на восток, на бледнеющие небеса - и поднял руку ладонью вперед, в знак переговоров. - Спускайся! Спускайся! - злорадно завопили орки. - Если тебе есть что сказать, спускайся к нам! И подавай сюда своего труса конунга! Мы - могучие бойцы, мы - непобедимый Урукхай! Все равно мы до него доберемся, выволокем его из норы. Конунга, конунга подавай! - Выйти ему или оставаться в крепости - это конунг решает сам, - сказал Арагорн. - А ты зачем выскочил? - издевались они. - Чего тебе надо? Подсчитываешь нас? Мы - Урукхай, нам нет числа. - Я вышел навстречу рассвету, - сказал Арагорн. - А что нам твой рассвет? - захохотали снизу. - Мы - Урукхай, мы бьемся днем и ночью, ни солнце, ни гроза нам не помеха. Не все ли равно, когда убивать - средь бела дня или при луне? Что нам твой рассвет? - Кто знает, что ему готовит новый день, - сказал Арагорн. - Уносите-ка лучше ноги подобру-поздорову. - Спускайся со стены, а то подстрелим! - заорали в ответ. - Это не переговоры, ты тянешь время и просто мелешь языком! - Имеющий уши да слышит, - отозвался Арагорн. - Никогда еще Горнбург не видел врага в своих стенах, не увидит и нынче. Бегите скорей, иначе пощады не будет. В живых не останется никого, даже вестника вашей участи. Бьет ваш последний час! Так властно и уверенно звучала речь Арагорна, одиноко стоявшего над разбитыми воротами лицом к лицу с полчищем врагов, что многие горцы опасливо оглянулись на долину, а другие недоуменно посмотрели на небо. Но орки злобно захохотали, и туча стрел и дротиков пронеслась над стеной, едва с нее спрыгнул Арагорн. Раздался оглушительный грохот, взвился огненный смерч. Своды ворот, над которыми он только что стоял, расселись и обрушились в клубах дыма и пыли. Завал размело точно стог соломы. Арагорн бросился к королевской башне. Орки радостно взревели, готовясь густой оравой ринуться в пролом, но снизу докатился смутный гомон, тревожный многоголосый повтор. Осадная рать застыла - прислушивались и озирались. И тут с вершины башни внезапно и грозно затрубил большой рог Хельма. Дрожь пробежала по рядам осаждающих. Многие бросались ничком наземь и затыкали уши. Ущелье отозвалось раскатистым эхом, словно незримые трубачи на каждом утесе подхватывали боевой призыв. Защитники Горнбурга с радостным изумлением внимали немолчным отголоскам. Громовая перекличка огласила горы, и казалось, не будет конца грозному и звонкому пению рогов. - Хельм! Хельм! - возгласили ристанийцы. - Хельм восстал из мертвых и скачет на битву! Хельм и конунг Теоден! И конунг явился - на белоснежном коне, с золотым щитом и огромным копьем. Одесную его ехал Арагорн, наследник Элендила, а за ними - дружина витязей-эорлингов. Занялась заря, и ночь отступила. - Вперед, сыны Эорла! - с яростным боевым кличем на устах, громыхая оружием, врезалась конная дружина в изенгардские полчища и промчалась от ворот по откосу к плотине, топча и сминая врагов как траву. Послышались крики воинов, высыпавших из пещер и врубавшихся в черные толпы. Вышли на битву из Горнбурга все его защитники. А в горах все перекликались рога. Ни громадные латники-орки, ни богатыри-горцы не устояли перед конунгом и сотней его витязей. Мечи сносили им головы, копья вонзались в спины; без оглядки, с воем и воплями бежали они вниз по склону, ибо дикий страх обуял их с рассветом, а впереди ожидало великое изумление. Так выехал конунг Теоден из Хельмовой Крепи и отбросил осаждающих за Гать. У Гати дружина его остановилась в рассветном сиянии. Солнце, выглянув из-за восточного хребта, золотило жала их копий. Они замерли и молча глядели вниз, на Ущельный излог. А тамошние места было не узнать. Где прежде тянулись зеленые склоны ложбины, нынче вырос угрюмый лес. Большие деревья, нагие, с белесыми кронами, недвижно высились ряд за рядом, сплетя ветви и разбросав по густой траве извилистые, цепкие корни. Тьма была разлита под ветвями. От Гати до опушки этого небывалого леса было всего три сотни саженей. Там-то и скоплялось заново великое воинство Сарумана, опасное едва ли не пуще прежнего, ибо мрачные деревья пугали их больше, чем копья ристанийцев. Весь склон от Крепи до Гати опустел, но ниже, казалось, копошился огромный мушиный рой. Направо, по крутым каменистым осыпям, выхода не было, а слева, с запада, близилась их судьбина. Там, на гребне холма, внезапно появился всадник в белом светоносном одеянии, грянули рога, и тысячный отряд пеших ратников с обнаженными мечами устремился в ложбину. Впереди всех шагал высокий, могучий витязь с красным щитом; он поднес к губам большой черный рог и протрубил боевой сигнал. - Эркенбранд! - в один голос закричали конники. - Эркенбранд! - Взгляните! - воскликнул Арагорн. - Белый Всадник! Гэндальф возвратился с подмогой! - Митрандир! Митрандир! - подхватил Леголас. - Вот это, я понимаю, волшебство! Скорее, скорее, поедем поглядим на лес, пока чары не развеялись! Изенгардцы с воплями метались из стороны в сторону между двух огней. С башни снова затрубил рог, и дружина конунга помчалась в атаку по мосту через Хельмову Гать. С холмов ринулись воины Эркенбранда, правителя Вестфольда. Светозар летел по склону точно горный олень, едва касаясь земли копытами, и от ужаса перед Белым Всадником враги обезумели. Горцы падали ниц; орки, визжа, катились кубарем, бросая мечи и копья. Несметное воинство рассеивалось, как дым на ветру. В поисках спасения ополоумевшие орки кидались во мрак под деревьями и в этом мраке исчезали без следа. Глава VIII. ДОРОГА НА ИЗЕНГАРД Так ясным весенним утром на зеленом лугу возле реки Ущелицы снова встретились конунг Теоден и Белый Всадник Гэндальф, и были при этом Арагорн, сын Араторна, эльф-царевич Леголас, Эркенбранд из Вестфольда и сановники Златоверхого дворца. Вокруг них собрались ристанийцы, конники Мустангрима, более изумленные волшебством, нежели обрадованные победой: взоры их то и дело обращались к таинственному лесу, который не исчезал. Но снова раздались громкие возгласы: из-за Гати показались воины, вышедшие из пещер, - и старый Гамлинг, и Эомер, сын Эомунда. А рядом с ними вразвалку шагал гном Гимли: шлема на нем не было, голова обвязана окровавленной тряпицей, но голос звучал по-прежнему задорно и зычно. - Сорок два как один, любезный друг Леголас! - крикнул он. - Только вот у последнего оказался стальной воротник. Голова его слетела, а секира моя зазубрена. Твои-то как успехи? - На одного ты меня перегнал, - отвечал Леголас. - Да ладно уж, гордись: коли ты на ногах держишься, то мне и проигрыш не в тягость! - Привет тебе, Эомер, сестрин сын! - сказал Теоден. - Поистине рад я, что вижу тебя в живых. - Здравствуй и ты, повелитель Ристании! - отвечал Эомер. - Видишь, рассеялся мрак ночи, и снова наступил день. Однако же диковинный подарок преподнес нам рассвет! - Он удивленно огляделся и, посмотрев на лес, перевел взгляд на Гэндальфа. - А ты снова явился в трудный час нежданно и негаданно, - сказал он ему. - Нежданно? - отозвался Гэндальф. - Негаданно? Я, помнится, даже назначил вам место встречи. - Однако время ты не указал, и не знали мы, с чем ты вернешься, с какой неведомой подмогой. Ты великий волшебник, о Гэндальф Белый! - Может быть, и так. Но пока обошлось без моего волшебства. Я всего лишь дал в свое время нужный совет, и Светозар меня не подвел. А победу принесли ваша доблесть и крепкие ноги вестфольдцев, ни разу не отдохнувших за ночь. Все уставились на Гэндальфа, онемев от изумления. Искоса поглядывали на странный лес и протирали глаза: быть может, ему не видно того, что видят они? Гэндальф весело расхохотался. - Ах, вы о деревьях? - сказал он. - Да нет, деревья я вижу не хуже вас. Но этот исход вашей битвы от меня не зависел. Здесь растерялся бы даже целый Совет Мудрых. Я этого не замышлял и уповать на это не мог, однако же так вот случилось. - Не твое волшебство, так чье же? - спросил Теоден. - Не Саруманово - это уж точно. Значит, есть колдун сильнее вас обоих, и надо узнать, кто он таков. - Тут не волшебство, тут нет колдовского морока, - промолвил Гэндальф. - Встала древняя сила, старинные обитатели Средиземья: они бродили по здешним местам, прежде чем зазвенели эльфийские песни, прежде чем молот ударил о железо. Еще руду не добыли, деревья не ранил топор, Еще были юны подлунные, сребристые выси гор, Колец еще не бывало в те стародавние дни, А по лесам неспешно уже бродили они. - Ты задал загадку, а где на нее ответ? - спросил Теоден. - Хочешь ответа, поехали со мною в Изенгард, - предложил ему Гэндальф. - Как в Изенгард? - вскричали все разом. - Да так вот, в Изенгард, - отвечал Гэндальф. - Туда лежит мой путь, и кто хочет, пусть едет со мной. Странные, должно быть, нас ожидают зрелища. - Однако ж во всей Ристании, - возразил Теоден, - не найдется довольно ратников, - даже если поднимутся на битву все до одного, забью усталость и презрев раны, - не хватит их, чтобы осадить, а не то что взять неприступную твердыню Сарумана. - Словом, я еду в Изенгард, - еще раз повторил Гэндальф. - И времени у меня в обрез: на востоке темень смыкается. Увидимся, значит, в Эдорасе до ущерба луны! - Нет! - сказал Теоден. - В смутный предрассветный час я усомнился в тебе, но теперь нам расставаться не с руки. Я поеду с тобою, если таков твой совет. - Я хочу как можно скорее поговорить с Саруманом, - объяснил Гэндальф. - А он - виновник всех ваших бед, и слово теперь за вами. Но уж ехать, так ехать немедля - сможете? - Воины мои утомлены битвой, - проговорил конунг, - да и сам я, по правде сказать, тоже очень устал полсуток в седле, а потом бессонная ночь. Увы, старость моя неподдельна, и не Гнилоуст нашептал ее. От этого недуга исцеленья нет, тут и Гэндальф бессилен. - Что ж, пусть все, кто поедет со мной, сейчас отдохнут, - сказал Гэндальф. - Тронемся ввечеру - да так оно и лучше, а впредь мой вам совет: таитесь, действуйте скрытно И поменьше людей бери с собой, Теоден, - не на битву едем, на переговоры. Отрядили гонцов из числа тех немногих, кто остался цел и невредим; на самых быстрых скакунах помчались они по ближним и дальним долам и весям, разнося весть о победе; и повелел конунг всем ристанийцам от мала до велика снаряжаться в поход и поспешать к Эдорасу на боевой смотр - через двое суток после полнолуния. Он взял с собой в Изенгард Эомера и двадцать дружинников. А с Гэндальфом поехали Арагорн, Леголас и Гимли. Гном, несмотря на рану, не пожелал отстать от своих. - Удар-то пустяковый, пришелся вкось по шлему, - сказал он. - Да если я из-за каждой поганой царапины... - Сейчас попробуем подлечить, - прервал его Арагорн. Теоден вернулся в Горнбург и опочил таким безмятежным сном, каким не спал уж много лет. Легли отдыхать и те, кому предстоял с ним далекий путь. А остальные - все, кроме тяжелораненых, - принялись за дело, ибо надлежало собрать под стенами и в ущелье тела павших и предать их земле. Орков в живых не осталось, и не было числа их трупам. Но многие горцы сдались в плен; в ужасе и отчаянии молили они о пощаде. У них отобрали оружие и приставили их к работе. - Отстроите вместе с нами заново то, что разрушали с орками, принесете клятву никогда более с враждою не переступать Изенских бродов и ступайте себе восвояси, - сказал им Эркенбранд. - Саруман обманул вас, и дорогой ценой расплатились вы за вашу доверчивость, а если б одержали победу, расплатились бы еще дороже. Дунландцы ушам своим не верили: Саруман говорил им, что свирепые ристанийцы сжигают пленников живьем. Подле Горнбурга посреди поля насыпали два кургана: под одним схоронили вестфольдцев, под другим - ополченцев Эдораса. У самой стены был погребен главный телохранитель Теодена Гайма - он пал, защищая ворота. Трупы орков свалили поодаль, возле опушки новоявленного леса. И многие тревожились, ибо неведомо было, что делать с огромными грудами мертвечины: закапывать - хлопотно, да и некогда, сжечь - недостанет хворосту, а рубить диковинные деревья никто бы не отважился, если б Гэндальф и не запретил строго-настрого даже близко к ним подходить. - И не возитесь с трупьем, - велел он. - К завтрашнему утру, я думаю, все уладится. Еще далеко не закончено было погребение, когда конунг со свитой изготовились к отъезду. И Теоден оплакал своего верного стража Гайму и первым бросил горсть земли в его могилу. - Великое горе причинил Саруман мне и всему нашему краю, - молвил он. - Когда мы с ним встретимся, я ему это попомню. Солнце клонилось к западному всхолмью излога. Теодена и Гэндальфа провожали до Гати - ополченцы и вестфольдцы, стар и млад, женщины и дети, высыпавшие из пещер. Звонко разливалась победная песнь - и вдруг смолкла, ибо угрюмые деревья внушали страх ристанийцам. На опушке кони стали: им, как и их всадникам, не хотелось углубляться в лес. Недвижные, серые, зловещие деревья стояли в туманной дымке, их простертые ветки растопырились, точно лапы, готовые схватить и впиться, извилистыми щупальцами застыли корни, а под ними зияли черные провалы. Но Гэндальф тронулся вперед, и за ним последовали остальные, въезжая один за другим под своды корявых ветвей, осенявших дорогу из Горнбурга, а она оказалась свободна, рядом с ней текла Ущелица, и золотистым сиянием лучились небеса. А древесные стволы по обе стороны уже окутывали сумерки, и из густеющей мглы доносились скрипы, треск и кряхтение, дальние вскрики и сердитая безголосая молвь. Ни орков, ни лесных зверей не было. Леголас и Гимли ехали на одной лошади и держались поближе к Гэндальфу, а то Гимли сильно побаивался леса. - Душно как, правда? - сказал Леголас Гэндальфу. - Нас обступает безысходный гнев. Слышишь, воздух трепещет? - Слышу, - отозвался Гэндальф. - А что сталось с несчастными орками? - спросил Леголас. - Этого, я думаю, никто никогда не узнает, - отвечал Гэндальф. Какое-то время они ехали молча, и Леголас все поглядывал по сторонам: если б не Гимли, он бы охотно остановился и послушал лесные голоса. - Ничего не скажешь, чудные деревья, - заметил он, - а уж я ли их не навидался на своем веку! Сколько дубов знал от желудя до кучи трухи! А что, никак нельзя немного задержаться? Я походил бы по лесу, вслушался бы в их разговор, может, и понял бы, о чем речь. - Нет-нет! - поспешно возразил Гимли. - Оставь их в покое! Я и так понимаю, о чем речь: им ненавистны все двуногие, вот они и переговариваются, как нас ловчее ловить и давить. - Нет, не все двуногие им ненавистны, это ты выдумываешь, - сказал Леголас. - Ненавидят они орков, а до эльфов и людей им дела нет, они и не знают, кто мы такие. Откуда же? Они нездешние, они родились и выросли в лесной глуши, в тенистых ложбинах Фангорна. Так-то, друг мой Гимли, фангорнские это деревья. - Ну да, из самого, стало быть, гиблого леса в Средиземье, - проворчал Гимли. - Спасибо им, конечно, здорово помогли, но не лежит у меня к ним душа. Любуйся на них, коли они тебе в диковинку, а вот мне и правда такое привелось увидеть! Что там все леса и долины на свете! До сих пор не нарадуюсь. Говорю тебе, Леголас, чудной народ эти люди! Под носом у них диво дивное, на всем Севере не сыщешь подобного, а они говорят - пещеры! Пещеры, и все тут! Убежища на случай войны, кладовки для припасов! Друг мой Леголас, да знаешь ли ты, какие хоромы сокрыты в горных недрах возле Хельмова ущелья? Проведай об этом гномы, они бы стекались сюда со всех концов земли, чтобы только взглянуть на них, и платили бы за вход чистым золотом! - А я не пожалел бы золота за выход, если бы там случайно оказался, - заявил Леголас. - Ты их не видел, что с тебя взять, - сказал ему Гимли. - Прощаю, так и быть, твою дурацкую шутку. Да ваш царский подгорный дворец в Лихолесье, который, кстати, гномы же и отделывали, - просто берлога по сравненью со здешними хоромами! Это огромные чертоги, в которых звучит и звучит медленная музыка переливчатых струй и вечной капели над озерами, прекрасными, как Келед-Зарам в сиянье звезд. А когда зажигают факелы и люди расхаживают по песчаным полам под гулкими сводами, тогда, представляешь, Леголас, гладкие стены сеют сверканье самоцветов, хрусталей, рудных жил - и озаряются таинственным светом мраморные кружева и завитки вроде раковин, прозрачные, словно пясти Владычицы Галадриэли. И, слушай, Леголас, повсюду вздымаются, вырастают из многоцветного пола причудливые, как сны, витые изваяния колонн - белоснежные, желто-коричневые, жемчужно-розовые, а над ними блещут сталактиты - крылья, гирлянды, занавеси, окаменевшие облака, башни и шпили, флюгера и знамена висячих дворцов, отраженных в недвижно-стылых озерах, и дивные мерцающие виденья рождаются в темно-стеклянной глади: города, какие и Дарину едва ли грезились, улицы, колоннады и галереи, подвешенные над черною глубиной. Но вот падает серебряная капля, круги расходятся по стеклянистой воде - и волшебные замки колышутся, словно морские водоросли в подводном гроте. Наступает вечер - факелы унесли: видения блекнут и гаснут, а в другом чертоге, блистая новой красой, является новая греза. Чертогов там не счесть, Леголас, хоромина за хороминой, своды над сводами, бесконечные лестницы, и в горную глубь ведут извилистые ходы. Пещеры! Хоромы возле Хельмова ущелья! Счастлив жребий, что привел меня сюда! Уходя, я чуть не плакал. - Ну раз так, Гимли, - сказал немного ошарашенный Леголас, - то желаю тебе уцелеть в грядущих битвах, вернуться в здешние края и снова узреть любезные твоему сердцу пещеры. Только ты своим-то про них не очень рассказывай: судя по твоим словам, здесь трогать ничего не надо, а от семейки гномов с молотками и чеканами вреда, пожалуй, не оберешься. Может, ристанийцы и правильно делают, что помалкивают об этих горных хоромах. - Ничего ты не понимаешь, - рассердился Гимли. - Да любой гном просто обомлеет от восторга. Нет среди потомков Дарина таких, чтобы принялись здесь добывать драгоценные камни или металл, будь то даже алмазы и золото. Ты ведь не станешь рубить по весне на дрова цветущие деревца? Этот каменный цветник стал бы у нас изумительным, блистающим заповедником. Бережно и неспешно, тюк да тюк, там да сям, бывает, за день только один раз и приладишься с чеканом - мы знаешь как умеем работать! - и через десятки лет чертоги явили бы свою сокровенную красоту и открылись бы новые - там, где сейчас за расселинами скал зияют темные пропасти. И все бы озарилось светом, Леголас! Засияли бы такие же невиданные светильники, как некогда в Казад-Думе, и отступила бы ночь, от века заполонившая горные недра; она возвращалась бы только по нашему мановению. - Удивил ты меня, Гимли, - сказал Леголас. - Раньше я таких речей от тебя не слыхивал. Еще немного - и я, чего доброго, начну сожалеть, что не видел твоих чертогов. Ладно! Давай заключим уговор: если обоих нас минует гибель, - что вряд ли, - то немного попутешествуем вдвоем. Ты со мною в Фангорн, а потом я с тобой - к Хельмову ущелью. - Фангорн-то я бы далеко стороной обошел, - вздохнул Гимли. - Но будь по-твоему, в Фангорн так в Фангорн, только уж после этого - прямиком сюда, я сам тебе покажу пещеры. - Идет, - скрепил Леголас. - Но пока что, увы, и от пещер мы отъезжаем все дальше, а вот, гляди-ка, и лес кончается. Далеко еще до Изенгарда, Гэндальф? - Кому как, - отозвался Гэндальф. - Сарумановы вороны летают по прямой, им пятнадцать лиг: пять от Ущельного излога до переправы, а оттуда еще десять до изенгардских ворот. Но мы отдохнем - заночуем. - А там, на месте, что нас все-таки ожидает? - спросил Гимли. - Ты-то, конечно, знаешь заранее, а я даже не догадываюсь. - Нет, я заранее не знаю, - отвечал маг. - Я там был вчера ночью; с тех пор могло случиться многое. Но ты, я думаю, сетовать не будешь, что зря проехался, хотя и покинул, не насмотревшись, Блистающие Пещеры Агларонда. Наконец они выехали из лесу к развилке большой Дороги, которая вела от Ущельного излога на восток, к Эдорасу, и на север, к Изенгардской переправе. Леголас остановил коня на опушке, с грустью оглянулся и громко вскрикнул. - Там глаза! - закричал он. - Из-за ветвей глаза глядят нам вслед! В жи