бе польстить. Ладно уж, нет его, с тем и пошел он к лешему. Только вот башня-то Ортханка все-таки принадлежит князю. Ну разве что она ему покамест не понадобится. - Это мы посмотрим, - сказал Арагорн, - пусть онты и дальше здесь распоряжаются, лишь бы глядели за Ортханком: сюда никто не войдет? - Заперта башня, - сказал Древень. - Я велел Саруману ее запереть и отдать мне ключи. Они у Скоростеня. Скоростень склонился, точно дерево под ветром, и вручил Арагорну два черных узорчатых ключа на стальном кольце. - Еще раз тебе спасибо, - сказал Арагорн, - и до свидания. Лес твой пусть растет мирно и пышно. А когда зарастет равнина, хватит тебе места к западу от гор, где ты, бывало, бродил. Древень опечалился. - Леса-то вырастут, - сказал он. - Вырастут, разрастутся. А онты - нет. Где у нас малыши? - Зато ищи теперь за своими пределами, - сказал Арагорн. - Ведь края на востоке открыты, теперь тебе никто не мешает. Но Древень грустно покачал головой. - Далеконько туда идти, в незнакомые края, - сказал он. - И уж очень там много людей развелось! Заговорился я, правда, простите! Может, вы отдохнете, побудете у нас? Через Фангорн можно поехать - путь-то короче. И он поглядел на Келеборна и Галадриэль. Но, кроме Леголаса, все торопились домой - на юг или на запад. - Ладно, Гимли, пошли! - сказал Леголас. - С позволенья самого Фангорна я таки навешу все здешние низины и погляжу на деревья, каких нигде больше нет в Средиземье. И ты, Гимли, никуда не денешься, уговор дороже денег: сперва напрямик через Фангорн в Лихолесье, а там и до вас рукой подать. Гимли согласился, хотя, похоже, без всякой радости. - Ну, вот и конец нашему содружеству Хранителей! - сказал Арагорн. - И все же надеюсь, что вы не замедлите вернуться в наши края - и вернетесь с великой подмогой. - Вернемся, ежели нас отпустят, - сказал Гимли. - Прощайте, стало быть, милые мои хоббиты! Сделайте одолжение, возвращайтесь домой целы и невредимы, а то что же мне из-за вас беспокоиться! Будет вам весточка, будьте уверены, да еще, глядишь, и увидимся; боюсь только, не все соберемся. Древень попрощался со всеми поочередно и трижды поклонился Келеборну и Галадриэли - неторопливо поклонился и очень уважительно. - Давно уж, давненько мы не виделись, стволы и камни не упомнят. Да уж, - сказал он, - а ванимар, ванималион ностари! Оно вроде бы и грустно, что только под конец привелось свидеться. Да, весь мир нынче меняется: вода не та, земля другая да и воздух какой-то не такой. Ну ладно, повидались все-таки напоследок, а больше-то, наверно, и не увидимся. - Пожалуй что и так, о Старейший, - отозвался Келеборн. Но Галадриэль сказала: - Нет, в теперешнем Средиземье мы не увидимся, пока не всплывут из морской пучины затонувшие земли Белерианда. А тогда, может статься, и встретим новую весну в ивняках Тасаринена. До нескорого свидания! Мерри и Пин прощались со старым онтом последними, и он повеселел, глядя на них. - Ну что, резвые мои малыши, - пророкотал он, - а не испить ли нам с вами водицы на дорожку? - Мы с удовольствием, - в один голос сказали они, и Древень повел их в древесную сень, где стояла большая каменная корчага; он с краями наполнил три кубка, и хоббиты не спеша пили; пил и онт, не сводя с них огромных таинственных глаз. - Бот, пожалуй, с вас и хватит, - лукаво заметил он. - Ишь ведь как выросли с прошлого-то раза! Они рассмеялись и осушили кубки. - Ладно, пока прощайте, - сказал Древень. - И если дойдет до вас какая молва про онтиц - пришлите мне весточку. Он помахал всем своей ручищей и скрылся среди деревьев. Теперь они поехали быстрее, направляясь к Вратам Ристании, и распрощались с Арагорном близ того места, где Пин сунул нос в ортханкский палантир. Хоббиты приуныли: сколько довелось им пройти с Арагорном, из скольких бед он их выручил! - Эх, нам бы теперь палантир, чтоб видеться и разговаривать с далекими друзьями! - вздохнул Пин. - Для этого годится только один, - сказал Арагорн. - В Зрячем камне Минас-Тирита ты ничего не углядишь, а что увидишь - не поймешь. Ортханкский же палантир нужен Государю, чтобы озирать свои владения и не терять из виду своих подданных. Ты, кстати, не забывай, Перегрин Крол, что ты - гондорский витязь. Даю тебе бессрочный отпуск, но в любой день могу снова призвать тебя в строй. И помните, дорогие мои друзья-хоббиты, что северные земли тоже мне подвластны и что раньше или позже я туда наведаюсь. Затем Арагорн простился с Келеборном и Галадриэлью; и Владычица сказала ему: - Эльфийский Берилл, мрак рассеялся, и все надежды твои сбылись. Живи же счастливо! - Прощай, родич! - сказал Келеборн. - Да не постигнет тебя моя судьба, да пребудет царство твое в целости и сохранности! Час был вечерний, и когда они, отъехав с милю, обернулись, то увидели Государя Элессара и его витязей в лучах закатного солнца: червонным золотом сверкали сбруи и пламенела белая мантия Арагорна; он воздел руку, и ярким прощальным блеском вспыхнул зеленый берилл. Вслед за излучиной Изена они свернули на запад и выехали через Врата Ристании в Дунланд, на Сирые Равнины. Дунландцы разбегались и прятались при виде эльфов, хотя эльфы сюда забредали редко. Путники же на туземцев внимания не обращали: напасть не осмелятся, а припасов у них было вдосталь. Ехали они снова не спеша, разбивали шатры когда и где вздумается. На шестой день после разлуки с Арагорном проезжали редколесье у западных подножий Мглистых гор. К закату выехали на опушку - и нагнали старика с посохом, в грязновато-белых, не то серых лохмотьях; за ним тащился другой нищеброд, стеная и причитая. - Да это ты, Саруман! - сказал Гэндальф. - Куда путь держишь? - Тебе-то что? - отозвался тот. - Хочешь, как прежде, мне указывать, не нарадовался моей беде? - Ответы сам знаешь, - сказал Гэндальф. - И указывать тебе не хочу, и беде твоей не радуюсь. Близится конец моим заботам: нынче обо всем печется Государь. Дождался бы ты его в Ортханке - удостоверился бы в его мудрости и милосердии. - Хорошо хоть успел уйти вовремя, - сказал Саруман, - пусть подавится своей мудростью и милосердием. Так и быть, отвечу на твой вопрос: я выбираюсь из его государства. - И опять ты избрал неверный путь, - заметил Гэндальф. - Эдак ты никуда не выберешься. Значит, помощь нашу ты отвергаешь? Ибо она тебе предлагается. - Помощь? Мне? - процедил Саруман. - Нет уж, чем так улыбаться, ты лучше скалься. И Владычице я не верю: она всегда ненавидела меня и строила козни тебе на пользу. Да и сейчас, наверно, повела вас этим путем, чтобы полюбоваться на мое унижение. Знал бы я, что вы за мной гонитесь, не пришлось бы вам злорадствовать. - Саруман, - сказала Галадриэль, - есть у нас дела и заботы поважнее, чем гоняться за тобой. Тебе просто-напросто повезло: в последний раз осенила тебя удача. - Если и точно в последний, то я этому рад, - отозвался Саруман, - больше, стало быть, не осенит, вот и спасибо. Мои удачи все позади, а ваших мне не надо. Да и так ли уж вы удачливы? - И глаза его злобно засветились. - Езжайте, езжайте! - напутствовал он. - Я недаром был книжником столько долгих веков. Вы обречены, вы своими руками погубили себя. В скитаньях я буду тешиться мыслью, что, разрушив мой дом, вы низвергли свой собственный. И что же это будет за корабль, который унесет вас в безбрежный океан? - ядовито спросил он. - Это будет серый корабль, полный призраков. - И он разразился скрипучим, зловещим смехом. - Вставай, дурак! - крикнул он своему спутнику, который съежившись сидел на земле, и ударил ею посохом. - Пошевеливайся! Нам с этой знатью не по пути, придется сворачивать. Живей, а то ни корки хлеба не дам на ужин! Сгорбленный нищий с кряхтеньем поднялся на ноги, хныча: - Бедный, бедный старый Грима! Бьют его и ругают, ругают и бьют. Да будь он проклят! Ох, как же мне уйти от него! - Уходи - и все тут! - сказал Гэндальф. Но Гнилоуст вскинул на Гэндальфа выцветшие глаза, вздрогнул от ужаса и заковылял вслед за Саруманом. Возле хоббитов Саруман остановился и ненавистно поглядел на них; те глядели жалостливо. - Ах, и мелюзга тоже явилась потешаться над нищим! - сказал он. - А может, милостыньку подадите? Вон какие вы сытенькие, разодетые, все-то у вас есть, и отменного табачку небось тоже хватает. Знаем, знаем, откуда он у вас. Отсыпьте шепотку бедняге нищеброду, а? - Я бы с радостью, но у меня нет, - сказал Фродо. - Погоди-ка, - сказал Мерри, - у меня немного осталось, возьми вот. - Он спешился, пошарил в седельной сумке и протянул Саруману кожаный кисет. - Сколько там есть, все твое. Кури на здоровье - это с развалин Изенгарда! - Мой это, мой табак, за него уплачено с лихвой! - воскликнул Саруман, хватая кисет. - Всего лишь подачка - уж вы там, конечно, награбились всласть. Что ж, спасибо и на том: вор, как говорится, на возврат не тороват. Поделом же вам будет, когда в Южном уделе вы увидите то, что увидите! Да поразит ваши земли табачный недород на многие годы! - Спасибо на добром слове! - сказал Мерри. - Только уж тогда изволь вернуть кисет, он не твой, я протаскал его за тридевять земель. Пересыпь зелье в свою тряпицу! - Вор на вора наскочил, - сказал Саруман, повернулся спиной к Мерри, пнул Гнилоуста и направился в лес. - Ничего себе! - сказал Пин. - Оказывается, мы же и воры! А что нас подстерегли, изувечили и протащили по всей Ристании - это как? - Да-а! - заметил Сэм. - Уплачено, он сказал. С какой это лихвой, хотел бы я знать? И совсем уж мне не по нутру его обещанье насчет Южного удела. Ох, пора нам возвращаться. - Еще бы не пора, - сказал Фродо. - Однако ж не раньше, чем повидаемся с Бильбо. Будь что будет, а я все-таки сперва съезжу в Раздел. - И правильно сделаешь, - сказал Гэндальф. - Да, а Саруман, похоже, увы, уж ни на что доброе не годится: сгнил на корню. Только, боюсь, Древень ошибся: как-нибудь напакостить он еще вполне в силах. На другой день выехали на безлюдные, пышно заросшие долины северного Дунланда. Подступил сентябрь: дни золотились, серебрились ночи, и засверкала перед ними река Лебедянь у старинной переправы к востоку от водопадов, обрушивавших поток в низины. Далеко на западе сквозь дымку виднелись заводи и островки; река вилась, вилась и сливалась с Сероструем - там, в необъятных зарослях камыша, гнездились лебединые стаи. Они заночевали на невысоком холме; просиял рассвет, и взорам их открылась отуманенная Остранна, а на востоке утреннее солнце озарило заоблачные вершины Карадраса, Келебдора и Фануиндхола. Неподалеку были Ворота Мории. Здесь они задержались на неделю, растягивая еще одно печальное расставание: Келеборну и Галадриэли со свитой пора было сворачивать на восток, к Багровым Воротам, Черноречному Каскаду и Серебрянке - в Лориэн. Они возвращались западным, кружным путем, чтобы наговориться с Гэндальфом и Элрондом, и казалось, не будет конца их беседе. Хоббиты видели десятый сон, а они сидели под звездным небом и вспоминали минувшие века, былые радости и невзгоды или же обсуждали грядущее. Если бы случился тут путник, он бы ничего не увидел и не услышал: разве что заметил бы серые изваянья, памятники былых времен, затерянные в необитаемой земле. Ибо они были недвижны и безмолвны, не отягощенные словами думы их сливались воедино, и глаза то излучали, то отражали тихое сиянье. Но наконец все было сказано, и они снова расстались - до той недалекой поры, как выпадет срок Трех Эльфийских Колец. Владыки Лориэна и свита их в серых плащах поехали к горному склону, мешаясь с тенями, исчезая среди камней. Остальные же, чей путь лежал в Раздол, сидели на холме и смотрели им вслед - в густеющем тумане вспыхнула звезда, и мгла сомкнулась. Фродо понял: это Галадриэль помахала рукой им на прощанье. Сэм отвернулся и вздохнул: - Эх, кабы еще разок побывать в Лориэне! Долго ли, коротко ли, но однажды вечером взъехали они на вересковое всхолмье - и вдруг, как всегда неожиданно, увидели далеко внизу, в долине, светящийся дворец Элронда. Они спустились, проехали по мосту к воротам - и дворец засиял, и зазвенели приветственные песни. Прежде всего, не поевши, не умывшись и даже не сняв плащей, хоббиты кинулись искать Бильбо - и нашли его в собственной комнатушке, замусоренной бумажным хламом, обломками перьев и огрызками карандашей. Сам он сидел в сторонке, в кресле у пылающего камина. Он был старый-престарый, очень спокойный и сонный. Когда они ввалились, Бильбо поднял голову и приоткрыл глаза. - А, привет, привет! - сказал он. - Уже вернулись? Между прочим, завтра мой день рождения. Здорово вы подгадали! А знаете ли, что мне стукнет сто двадцать девять? Ежели еще годок протяну, сравняюсь со Старым Кролом. Хорошо бы обставить его, ну, поживем - увидим. Отпраздновали день рождения, и четверо хоббитов до поры до времени остались в Раздоле. День за днем просиживали они в комнатушке Бильбо, откуда он спускался лишь ради трапезы. На этот счет он был точен как часы: сон слетал с него мгновенно. Рассевшись у камина, они по очереди повествовали ему о своих странствиях и приключениях. Сперва он притворялся, будто записывает, но то и дело начинал клевать носом, а очнувшись, говорил: - Ну и чудеса! Даже не верится! Про что бишь вы рассказывали? Они припоминали, на каком месте он заснул, и рассказ повторялся. Не пришлось повторять только рассказ о коронации и свадьбе Арагорна: это он выслушал, не смыкая глаз. - Ну, меня, конечно, чуть не силком тащили на эту свадьбу, - сказал он. - И я ее давно дожидался. Но как нарочно - впору выезжать, а тут дела, дела, бросай все, поди укладывайся, нет уж. Прошло недели две, Фродо, взглянув поутру в окошко, увидел, что ночью был мороз: паутинки осеребрились. Стало быть, время ехать, надо прощаться с Бильбо. После дивного, невиданного лета наступила тихая и ясная осень, но в октябре все равно хлынут дожди и задуют ветры. А от Раздела до Хоббитании путь не близкий. Да и не в погоде, конечно, было дело: просто он вдруг почуял, что больше медлить никак нельзя. Сэм тоже растревожился, как раз накануне он сказал: - Вот ведь, сударь, где мы только не побывали, всякого навидались, а здесь все равно какое-то главное, что ли, место. Тут всего, понимаете, есть понемногу: и тебе Хоббитания, и Златолесье, и Гондор с княжескими дворцами, гостиницами, лугами, полями и горами - словом, чего душа пожелает. И все-таки не пора ли нам отсюда, а? По правде говоря, Жихарь мой у меня, хоть ты что, из головы нейдет. - Да, Сэм, всего-всего здесь есть понемногу, только нет Моря, - отвечал Фродо и повторил про себя: "Только Моря нет". В тот день Фродо переговорил с Элрондом, и решено было, что они отправятся в путь наутро. И Гэндальф сказал, им на радость: - Поеду-ка я с вами, хотя бы до Пригорья: мне с Наркиссом надо повидаться. На ночь глядя они пошли прощаться с Бильбо. - Ну, раз надо, так надо, - сказал он. - Жаль, конечно: тоскливо мне будет без вас, я уж привык, что вы тут неподалеку. Но что-то меня все время в сон клонит. И он подарил Фродо свою мифрильную кольчугу и Терн, забыв, что он их давно уж ему подарил, а потом отдал ему на придачу три книги преданий и песен, плод многолетнего труда; листы были тесно исписаны его мелким почерком, и на малиновых обложках красовались ярлыки: "Перевод с эльфийского Б.Т.". Сэму он вручил мешочек с золотом. - Едва ли не все, что осталось из-под Смауга, - сказал он. - Коли жениться надумаешь - вот оно и кстати. Сэм покраснел. - А вам, голубчикам, мне подарить нечего, - обратился Бильбо к Мерри и Пину. - Примите-ка в подарок добрый совет. Добрых советов он надавал кучу с лишним и завершил свою долгую речь по-хоббитски. - Вы только не очень-то высовывайтесь, а то, чего доброго, получите по носу! И растете вы чересчур: больно дорого вам станет обуваться-одеваться. - Сам-то ты решил ведь обогнать Старого Крола, - сказал Пин. - Вот и мы хотим натянуть нос Бандобрасу Быкобору. Бильбо рассмеялся и вынул из кармана две тонко расписанные по серебру трубки с жемчужными мундштуками. - Эльфийская работа, но я же теперь не курю, - вздохнул он. - Как затянетесь, вспоминайте обо мне! - Он отдал трубки, клюнул носом, а проснувшись, спросил: - Так мы о чем? А, ну да, мы раздаем подарки. Кстати же сказать, Фродо: помнится, я тебе подарил колечко, оно как? - Бильбо, милый, я его, прости, потерял, - сказал Фродо. - Вернее сказать, избавился от него. - Это жалко! - сказал Бильбо. - Я бы на него, пожалуй, взглянул разок-другой. Хотя нет, что же я путаю! Ты ведь затем и пошел, чтоб от него избавиться, верно или неверно? Спутаешь тут, такая вообще каша: и тебе Арагорн со всем прочим, и Светлый Совет, Гондор, конники, хородримцы, вастаки, олифанты - да, Сэм, ты не врешь, правда одного такого видел? - пещеры, башни, золотые деревья, у кого хочешь голова пойдет кругом. Да, видать, я как-то уж совсем прямиком вернулся. А все Гэндальф, он мог бы мне показать то да се. Правда, ежели бы я задержался, не поспел бы к распродаже - вот бы уж натерпелся. Ну, теперь-то что: сиди да слушай вас в свое удовольствие, как вы тоже не осрамились. Камелек горит и греет, кормят очень-очень вкусно, и эльфы в случае чего тут как тут. А что мне еще надо? От самых от дверей ведет Дорога вдаль и вдаль. Но кто по ней куда пойдет И кто куда когда придет - Уж не моя печаль. Кто хочет, пусть выходит в путь - Зовет его закат. А мне пора с пути свернуть, Пора в трактире отдохнуть, Соснуть у камелька. Последние слова Бильбо не то что пропел, а просто пробормотал, уронил голову на грудь и крепко заснул. Сгущались вечерние сумерки, все ярче пылал камин; они смотрели на уснувшего Бильбо, на его спокойную улыбку. Сэм окинул взглядом комнату, поглядел, как тени пляшут по стенам, и тихо сказал: - Ох, господин Фродо, не больно-то он много написал с тех самых пор. И нашу повесть вряд ли напишет. Бильбо приоткрыл один глаз, будто услышал, и поудобней уселся в кресле. - Ну так-таки клонит и клонит в сон, - сказал он. - А уж ежели писать, так писать стихи, что ли. Фродо, друг ты мой любезный, ты как, не откажешься немножко навести у меня порядок? Ну, прибери бумажки, заметки, дневник мой и, пожалуй что, возьми-ка ты все это с собой, а? У меня, понимаешь, как-то не было времени разобраться. Сэм тебе поможет, как сумеет, а ежели что получится, приезжай, я прогляжу. Придираться, честное слово, не буду. - Конечно же! - сказал Фродо. - И, само собой, скоро вернусь: нынче это не путь, а прогулка. Государь позаботится, при нем все дороги станут безопасны. - Бот и спасибо тебе, милый ты мой! - сказал Бильбо. - Облегчил ты мою душу. И немедля заснул крепче прежнего. На другой день Гэндальф и хоббиты прощались с Бильбо у него в комнате: на холод он выходить не хотел; потом попрощались с Элрондом и со всеми его домочадцами. Когда Фродо стоял на пороге, Элронд пожелал ему счастливого пути и тихо сказал после напутствия: - Тебе, Фродо, наверно, незачем сюда возвращаться, разве что не сегодня завтра. А в это самое время года, когда золотые листья еще не опадают, встретишь Бильбо в лесах Хоббитании. И я с ним буду. Таковы были прощальные слова Элронда, и один Фродо их услышал и запомнил. ГЛАВА VII. ДОМОЙ Теперь их путь лежал прямиком на запад, через Пригорье в Хоббитанию. Им не терпелось снова увидеть родные края, но ехали поначалу медленно: Фродо занемог. У Бруиненской переправы он застыл как вкопанный, и глаза его мертвенно потускнели. За этот день он не сказал ни слова; было шестое октября. - Плохо тебе, Фродо? - тихо спросил Гэндальф, подъехав к нему. - Да, плоховато, - отозвался Фродо. - Раненое плечо онемело, и кругом точно смерклось. Нынче с тех пор ровно год. - Увы, иную рану можно залечить, но не исцелить, - вздохнул Гэндальф. - Моя, наверно, из таких, - сказал Фродо. - Боюсь, для меня нет возврата: доберусь до Хоббитании, а она совсем другая, потому что я уже не тот. Я отравлен и изувечен: клинок назгула, жало Шелоб, зубы Горлума... и меня изнурило тяжкое, неизбывное бремя. Где ж найду я покой? Гэндальф промолчал. А назавтра к вечеру боль унялась, тоска отступила, и Фродо стал опять весел, будто и вовсе забыл о давешнем черном удушье. Незаметно летели дни; они подолгу отдыхали в лесах, разубранных поредевшей багряно-желтой листвой, пронизанных осенним солнцем. Наконец подъехали к Заверти; вечерело, и черная тень горы, казалось, преграждала путь. Фродо попросил их поторопиться и, не взглянув на гору, проскакал сквозь тень, опустив голову и закутавшись в плащ. В эту ночь погода изменилась: налетел холодный и буйный западный ветер с дождем и желтые листья метались вокруг, как стаи встревоженных птиц. А в Четборе деревья уж почти оголились, и Пригорье заслонила мутная дождевая завеса. Сыро и ветрено было вечером двадцать восьмого октября, когда пятеро путников взъехали по косогору к Южным Воротам Пригорья. Ворота были накрепко заперты, дождь хлестал в лицо, и хмурилось из-под плывущих туч низкое серое небо. Хоббиты слегка приуныли: все-таки не заслужили они такой уж неприветливой встречи. Кричали, стучали - наконец вышел привратник со здоровенной дубиной. Он опасливо, подозрительно присматривался к ним; потом разглядел Гэндальфа и признал в его спутниках хоббитов - правда, каких-то диковинных. Тогда он просветлел и кинулся отпирать ворота. - Заезжайте, заезжайте! - сказал он. - Новостей у вас, конечно, куча, у нас тоже, словцом бы перекинуться, да куда там: холодно, льет, собачья, вообще, погода. Вот Лаврик - это уж само собой - приютит вас в "Гарцующем пони", там обо всем расскажете и наслушаетесь. - А ты зайдешь туда попозже, узнаешь все скопом и кучу сверх того, так, что ли? - рассмеялся Гэндальф. - Как там у вас поживает Горри? Привратник насупился. - Горри у нас не поживает, - буркнул он. - Вы Лавра спросите, он вам обо всем расскажет. Словом, добрый вечер! - Тебе того же! - пожелали они, проезжая, и заметили, что за оградою у дороги построили длинный сарай. Оттуда выходили люди - набралась целая толпа - и глазели на них из-за забора. Проехали мимо дома Бита Осинника: вся изгородь заросла и порушилась, окна заколочены. - Ты что же, Сэм, так-таки и укокошил его тогда огрызком яблока? - поинтересовался Пин. - Да нет, господин Перегрин, это, как бы сказать, вряд ли, - задумчиво произнес Сэм. - Небось живехонек; а вот как-то моя лошадушка, мой поник. Надо же ведь, сбежал. И как не сбежать: волки воют, а жить охота... Подъехали к крыльцу "Гарцующего пони" - а там вроде бы все было как всегда, и светились нижние окна из-за багровых штор. Они подергали звонок, дверь приотворилась, выглянул Ноб, увидел их под фонарем и заорал: - Господин Наркисс! Сударь! Они воротились! - Ах, воротились? Ну, я им сейчас покажу! - Это послышался голос Наркисса, и сам он тут же появился с дубинкой в руке. Но, увидевши их, застыл, и яростная гримаса на лице его сменилась изумленным восторгом. - Ах ты, Ноб, ах ты, дуралей шерстолапый! - крикнул он. - Ты что, старых друзей не узнаешь, не называешь? Всполошил меня без толку, олух, а сам знаешь, какие нынче времена! Батюшки, ну и ну! И откуда же вы такие? Да я уж с вами навсегда распрощался, хорошенькое дело, ушли в пустошь с Бродяжником, ай да ай, а кругом, понимаешь ли, всякие Черные рыщут. Ну как же я рад вас всех видеть, и Гэндальфа в особицу. Да заходите же, заходите! Комнаты что, те же самые? Свободны ваши комнаты; да и то сказать, все почти комнаты нынче свободны, чего уж там, сами увидите. Насчет ужина сейчас постараемся, мигом, только вот у меня с прислугой-то нынче... Эй ты, Ноб-телепень! Скажи Бобу... ну да, забыл, Боб теперь со своими ночует на всякий случай. Одним словом, Ноб, эй ты, чтобы развели лошадей по стойлам: ну да, ты-то, Гэндальф, своего сам отведешь, а то кого он послушается. Красавец, я тогда еще говорил, что какой красавец, да вы заходите! Заходите и будьте как дома! Наркисс вроде бы и сыпал словами по-прежнему, и так же деловито суетился. Однако же постояльцев у него, может, и совсем не было, тишина несуразная; только из Общей залы доносились немногие приглушенные голоса. Лавр нес две свечи, и виднелось его лицо - увядшее и угрюмое, не то что прежде. Они шли за ним по коридору к тем комнатам, что занимали в страшную ночь год с лишним назад. Им было грустно: старина Лавр недоговаривал, а дела-то у него, видно, шли плоховато. Но они пока что помалкивали, ждали, что будет дальше. И дождались: господин Наркисс собственной персоной явился к ним после ужина проверить, все ли хорошо. А все было очень даже неплохо: как там дела ни шли, а пиво и съестное в "Пони" хуже не стали. - Нынче вечером в Общую залу я вас, само собой разумеется, не буду приглашать, - сказал он. - Вы же устали, а там и народу-то сегодня совсем немного - бывает. Но коли вы мне уделили бы с полчасика перед сном, ну так, для разговору, оно бы и неплохо, да и заснется лучше. - Вот-вот, - сказал Гэндальф, - тебя-то мы и ждали. За нас не волнуйся, мы не так чтоб уж слишком утомились, потихоньку ехали. Правда, промокли, продрогли и проголодались, но это, спасибо тебе, позади. Присаживайся! Нам бы немного трубочного зелья, мы бы тебя расцеловали. - С чем плохо, с тем плохо, - причмокнул Наркисс. - Большая нехватка, у нас теперь только и есть, что сами растим, а это пустяк пустяком. Из Хоббитании нынче ни тебе листика. Ну, я уж покопаюсь в закромах-то, авось найдется. Нашлась пачка неразрезанного табака, пятерым курильщикам на день-два. - Южнолинчский, - сказал Наркисс. - Это у нас самый лучший, но куда ему до южноудельского, я и всегда так говорил, хотя вообще-то Пригорье ничуть не хуже Хоббитании, я, конечно, извиняюсь. Его усадили в большое кресло у камина, Гэндальф сел напротив, а хоббиты между ними на табуреточках. Разговаривали они отнюдь не полчасика, и уж новостей господину Наркиссу хватило с избытком; впрочем, и он в долгу не остался. От их рассказов Лавр попросту опешил: ни о чем подобном он в жизни не слыхивал и лишь твердил как заклинание: "Да не может быть!" - на разные лады. - Да что вы говорите, господин Торбинс - или, простите, господин Накручинс? Все-то у меня в голове перекру... перепуталось. Да вы шутить изволите, господин Гэндальф? Батюшки-светы, ушам не верю! И это в наши-то времена? Ай-яй-яй! Наконец настал его черед: ему тоже было о чем порассказать. Оказывается, хозяйничал он с горем пополам - да что там, честно говоря, все из рук вон плохо. - К Пригорью никто нынче и близко не подъезжает, - сказал он. - А пригоряне сидят по домам, замкнувши ворота на двойные запоры. А все почему: все из-за тех чужаков, из-за отребья, которое - может, помните? - понабежало в Пригорье Неторным Путем год назад. Потом их стало как собак нерезаных. Всякие там были, конечно, были и бедолаги обездоленные, но все больше народ опасный, ворье и головорезы. И ведь у нас в Пригорье - это у нас-то в Пригорье! - поверите ли, до драки дошло. Честное, скажу вам, слово, дрались не по-здешнему, а сколько народу убили, и убили до смерти. Да вы же мне не поверите! - Поверю, поверю, - сказал Гэндальф. - Много ли народу погибло? - Трое и двое, - отвечал Наркисс, разумея отдельно людей и хоббитов. - Убили беднягу Мэта Бересклета, Разли Яблочка и коротыша Тама Деловика из-за Горы, а заодно, представьте себе, Вилла Горби с дальних склонов и даже одного Накручинса с Пажитей - вот такие были мужики, очень их не хватает. А Бит Осинник и Горри Козельник, который стерег Западные Ворота, - эти переметнулись и с теми убежали: скажу вам по секрету, они-то их наверняка и впустили. В смысле когда была драка, в ту ночь. Потому что им еще раньше было сказано: давай отсюда - и пинка на прощанье, ну как то есть раньше, еще до Нового года, а драка была, точно говорю, в новом году, как раз снегу навалило. Ну и пусть бы их, ладно, живут себе и живут с лиходеями, где там они живут - в Арчете или в северной пустоши. Прямо как не сейчас, а тыщу лет назад, расскажи - не поверят. В общем, по дороге не проедешь ни туда, ни сюда, и все на всякий случай спозаранку запираются. А вдоль ограды, конечно, ходят сторожа, и возле ворот стоят заставы - это по ночам-то. - Скажите пожалуйста, а нас никто не тронул, - удивился Пин. - И ехали мы медленно, и не остерегались. Ничего себе, а мы-то думали, что все безобразия позади. - Ох, господин Перегрин, не позади они, а впереди, - вздохнул Наркисс, - вот ведь беда-то. Это, знаете, немудрено, что они к вам не подступились. Еще бы: тут тебе и мечи, шлемы, и щиты, и вообще. Впору бежать да прятаться: я и то малость струхнул, как вас увидел. Так вот оно что! Дивятся-то вовсе не чудесному их возвращению, а их диковинному виду. Сами они привыкли к воинам в ратном доспехе, и невдомек им было, что из-под их плащей сверкали кольчуги, на головах были причудливые гондорские и ристанийские шлемы, щиты украшены яркими гербами и что у себя дома они выглядели опасными чужестранцами. А тут еще Гэндальф в белом облачении и шитой серебром синей мантии, с длинным мечом Ярристом у бедра, верхом на огромном сером коне. Гэндальф рассмеялся. - Ну-ну, - сказал он, - если они попрятались от нас пятерых, то видывали мы врагов и пострашнее. Стало быть, нынче-то ночью можете спать спокойно. - Да вы же сегодня здесь, а завтра там, - вздохнул Наркисс. - Чего ж бы, конечно, лучше, коли б вы у нас погостили. Мы ведь к таким делам непривычные; опять-таки, говорят, и Следопыты эти все куда-то подевались. Правду сказать, в долгу мы перед ними, зря языки чесали. Да и не только грабители нас донимают: с ними мы бы еще, может, как-нибудь управились. Волки зимой завывали у самой ограды. А в лесах завелись какие-то черные твари, привиденья не привиденья, про них и подумать-то страшно, аж зубы клацают. Короче, живем лучше некуда, извините за прямоту. - Да, хорошего мало, - согласился Гэндальф. - В этот год в Средиземье едва ли не всем худо пришлось. Но теперь прочь унынье, Лавр! Общая беда вас лишь краем задела, и я очень рад, что не прихлопнула, а могла. Настают, однако же, иные, добрые времена - таких, может статься, ты и не упомнишь. Следопыты возвратились, мы ехали вместе с ними. Главное же, любезный мой Лавр, - Государь вернулся на трон, и он вас в обиду не даст, скоро сам увидишь. Скоро Неторный Путь станет торным, поскачут гонцы во все концы, а уж на север тем более, в Глухомани изведут нечисть, да и самой Глухомани не будет, распашут ее пришельцы. Наркисс недоверчиво покачал головой. - Проезжих побольше - это я не против, ежели приличный народ, - сказал он. - Только всякого там разбойного сброда с нас хватит. И вообще чужакам нечего ни в Пригорье соваться, ни возле Пригорья болтаться. Нам лишь бы жить не мешали. А то, знаете, набегут невесть какие невесть откуда, начнут - да не селиться, шляться будут, и Глухомань-то всю загадят. - Не тревожься, Лавр, жить вам не помешают, - сказал Гэндальф. - От Изена до Сероструя, от Брендидуима до юго-западных побережий могут расселиться целые народы, и все равно ближние к вам селенья будут за несколько суток езды. И за сотню миль отсюда к северу, там, где нынче совсем заглох Неторный Путь, прежде много жило людей - и на Северном Нагорье, и на берегах Тусклоозера. - Это где же, у Покойницкой Гати, что ли? - еще недоверчивее спросил Наркисс. - Да там, говорят, кругом привиденья. Разбойник и тот забрести туда побоится. - Следопыты не боятся туда забредать, - сказал Гэндальф. - Покойницкая Гать, говоришь? Да, я знаю, давненько так именуются у вас тамошние развалины; а на самом деле, Лавр, это Форност-Эраин, Северн Великокняжеский. И недалек тот день, когда нынешний Государь отправится туда, чтобы воздвигнуть заново древнюю столицу Арнора. Ну и пышная же свита проедет через Пригорье! - А что, оно, пожалуй бы, и неплохо, - заколебался господин Наркисс. - Может, и дела чуток поправятся. Если только он, этот ваш Государь, не станет наводить в Пригорье свои порядки. - Не станет, - пообещал Гэндальф. - Ему и ваши порядки сгодятся. - Ну да? - озадаченно усомнился Наркисс. - Хотя и то сказать, что ему наши порядки: сидит себе сотни за три миль от нас на высоком троне в огромном замке и попивает вино - из золотой небось чаши. Какое ему дело до моего "Пони" или до моего пива? Кстати скажу, пиво-то у меня хорошее, еще даже лучше прежнего, над ним Гэндальф прошлой осенью поколдовал, и с тех пор все пьют не нахвалятся. УЖ такое спасибо, уж такое утешенье! - Ишь ты, даже лучше прежнего, - заметил Сэм. - А он-то говорит, у вас пиво всегда было отличное. - Кто говорит, Государь? - Он самый. Бродяжник, главарь Следопытов. А до вас это разве еще не дошло? Тут наконец дошло: на широком лице господина Наркисса изобразилось несказанное изумление - глаза округлились, рот разинулся до ушей, и он крякнул. - Бродяжник, ну и ну! - выговорил он, когда снова обрел речь. - На троне, в короне и с золотой чашей! Батюшки, это что ж теперь будет? - В Пригорье-то уж точно будет даже лучше, чем было, - сказал Гэндальф. - Да вроде бы так, будем надеяться, - более или менее согласился Наркисс. - Ну что, хорошо поговорили, давным-предавно не случалось мне вести такой приятной беседы. Теперь в самый раз соснуть, тем более, прямо скажу, будто у меня от сердца чуть-чуть отлегло. Надо, конечно, головой как следует подумать, но это уж я утром, на свежую голову. Словом, кто куда, а я спать, да и вам, поди, давно уж пора на боковую. Эй, Ноб! - крикнул он, приоткрыв дверь. - Эй ты, Ноб-телепень! Эй, Ноб! - снова крикнул он и вдруг хлопнул себя по лбу. - Что-то я вроде вспомнил, только забыл что. - Может, снова письмо какое забыли отдать, господин Наркисс? - лукаво осведомился Мерри. - Посовеститесь, господин Брендизайк, нашли что вспоминать! Ну вот, сбили вы меня. О чем бишь я? Ноб, на конюшню, ага! Мне чужого не надо, а что ваше, то ваше. Помните - лошадей свели, а вы купили пони у Бита Осинника, помните? Так здесь он, ваш пони, сам собой прибежал, а уж откуда - это вы лучше моего знаете. Лохматый был, что твой бродячий пес, и тощий, как вешалка, но живехонек. Ноб его выходил. - Ну да? Мой Билл! - закричал Сэм. - Эх и везучий же я, что там Жихарь ни говори! Раз-два, и еще одно желание исполнилось. Да где же он? И Сэм лег спать не раньше, чем наговорился в конюшне с Биллом. В Пригорье они на денек задержались, и уж вечером-то у господина Наркисса дела шли как нельзя лучше. Любопытство превозмогло все страхи, и в Обшей зале яблоку негде было упасть. По долгу учтивости вышли туда и наши хоббиты; их, разумеется, закидали вопросами. Народ в Пригорье был памятливый, и все наперебой интересовались, написал ли Фродо обещанную книгу. - Еще нет, - отвечал он. - Но заметок набралась уймища, вот вернусь домой, разберусь. Он пообещал непременно описать удивительные события в Пригорье, чтоб книга была поживее, а то что там, подумаешь, какие-то дальние, маловажные, южные дела, скукота! Потом кто-то из молодых попросил приезжих что-нибудь спеть, но тут гомон мигом стих, и на него цыкнули: мол, на этот раз уж как-нибудь обойдемся в нашей Общей зале без чародейских штук! День прошел спокойно, ночью было тихо, и рано утром они собрались в дорогу: погода стояла по-прежнему дождливая, к ночи хорошо бы приехать в Хоббитанию, а путь лежал неблизкий. Гостей провожали всем скопом, и впервые за год пригоряне повеселели; изумленно замирали те, кто еще не видел наших путников в походном снаряженье: Гэндальфа с пушистой длинной белой бородой, который словно светился, и синяя мантия его казалась облаком в солнечных лучах; и четырех хоббитов, похожих на витязей-странников из полузабытых сказаний. Накануне многие посмеивались, слушая байки про нового Государя, но теперь им подумалось, что, пожалуй, нет дыма без огня. - Ну что ж, дорога, как говорится, вам скатертью, счастливо до дому добраться! - напутствовал их господин Наркисс. - Забыл сказать, ходят слухи, будто и в Хоббитании не все ладно, чего-то там творится не разбери-поймешь. Знаете ведь: своя беда чужую из головы гонит. Уж не взыщите, тем более вы, с вашего позволения, вернулись совсем не такие, какими уехали, и, похоже, в случае чего сумеете за себя постоять. Вы там как пить дать порядок наведете. Еще раз доброго пути! Наезжайте почаще - здесь вам всегда будут рады! Распрощались, поехали, миновали Западные Ворота и оказались на дороге в Хоббитанию. Пони Билл трусил с очень довольным видом возле Сэма, даром что нагружен был, как и в тот раз, изрядно. - Что же такое стряслось в Хоббитании, на что намекал Наркисс? - задумчиво проговорил Фродо. - Догадываюсь, - буркнул Сэм. - То самое небось, что я видел в колдовском Зеркале: деревья порубили, Жихаря моего из дому выгнали. Замешкались мы в дороге, вот что я вам скажу. - В Южном уделе тоже, видать, неладно, - сказал Мерри. - Куда подевалось все трубочное зелье? - Что бы ни стряслось, - объявил Пин, - одно ясно: заправляет всем этим делом Лотто, это уж будьте уверены. - Лотто - он, конечно, Лотто и есть, - сказал Гэндальф. - Но заправляет не он, про Сарумана-то вы забыли. А он давным-давно присматривался к Хоббитании, задолго до Саурона. - Подумаешь, ты же с нами, - сказал Мерри. - В два счета разберемся. - Пока что я с вами, да, - подтвердил Гэндальф, - но ненадолго. В Хоббитанию я с вами не поеду. Разбирайтесь сами: вроде бы уж должны были привыкнуть. А вам что, до сих пор непонятно? Повторяю: мои времена кончились и не мое теперь дело - наводить порядок или помогать тем, кто его наводит. Кстати же, дорогие мои друзья, никакая помощь вам не нужна, сами справитесь. Вы не только подросли, но и очень выросли. Вы стали солью земли, и я больше ни за кого из вас не опасаюсь. Словом, я вас вот-вот покину. Я хочу толком поговорить с Бомбадилом, а то за две тысячи лет как-то не удосужился. Говорят, кому на месте не сидится, тот добра не наживет. Я на месте не сидел, отдыха не знал, а он жил себе и жил в своих лесных угодьях. Вот и посмотрим, посравним: нам есть что рассказать друг другу. Там, где год с лишним назад Бомбадил вывел их на Тракт, они остановились и огляделись, будто ожидаючи снова его увидеть: а вдруг он - мало ли - каким-нибудь чудом их встречает? Но не было Бомбадила; сырая мгла окутала Могильники, и за пологом тумана укрылся Вековечный Лес. Фродо грустно смотрел на отуманенный юг. - Вот бы кого хотелось повидать, - проговорил он. - Как-то он там? - Да он как всегда, не беспокойся, - ответил Гэндальф. - Веселый и беззаботный, что ему наши тревоги и радости, разве про онтов порасспросил бы. Захочешь - съезди потом, навести его. А сейчас я бы на твоем месте поторопился, не то ведь, чего доброго, запрут ворота на Брендидуимском мосту. - Никаких там ворот на мосту нет, - сказал Мерри, - И ты это не хуже моего знаешь. Вот ежели на юг, в Забрендию, - там да, есть ворота, но уж кого-кого, а меня там пропустят в любое время дня и ночи! - Ты хочешь сказать, что на мосту ворот не было, - возразил Гэндальф. - Приедешь - посмотришь, вдруг да окажутся. И в Забрендии тоже не так все просто. Ничего, авось справитесь. Прощайте, милые мои друзья! Еще не навсегда, но надолго прощайте! Светозар огромным прыжком перескочил с Тракта на зеленую