* Особенно важным для лидера оппозиции было создание собственной печатной базы в форме политических журналов и газет на разных языках, прежде всего на русском, которые давали бы оперативную информацию и оценку текущих событий, служили бы "коллективным организатором" его сторонников в различных странах. В разное время и в различных странах было создано несколько десятков периодических изданий последователей Троцкого, но почти все они существовали очень недолго, закрывались и из-за недостатка средств, и из-за фракционных столкновений, иногда заменялись другими, иногда через некоторое время возобновляли недолгий выход. Наиболее стабильным оказался русскоязычный журнал "Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)". "Бюллетень оппозиции" начал выходить в Париже в июле 1929 г. В марте 1931 г. издание журнала было перенесено в Берлин, куда для руководства им приехал из Турции сын Троцкого Лев Седов, проявивший великолепные организаторские качества. В начале 1933 г. в связи с приходом нацистов к власти в Германии издание журнала было опять перенесено в Париж, в 1934-1935 гг. он издавался в Цюрихе, затем снова в Париже. После начала второй мировой войны "Бюллетень" перевели в Нью-Йорк, где в августе 1941 г. вышел его последний номер. Седов публиковал в "Бюллетене" свои сообщения (обычно под псевдонимом Н. Маркин), подчас предоставлял трибуну сравнительно случайным корреспондентам, печатал письма из СССР. Но подавляющее большинство материалов журнала составляли статьи, тезисы, обращения, письма, заметки самого Л.Д.Троцкого. Фактически "Бюллетень оппозиции" был персональным органом Троцкого в силу разительного противоречия между интеллектуальной мощью, производительностью, трудолюбием и напором этой весьма динамичнской личности и полным отсутствием российской группы последователей. Единственным устойчивым среди них был родной сын Лев. Оказавшаяся в окружении Льва во второй половине 30-х годов Лола (Лилия) Эстрин занималась в основном техническими делами, а еще одно лицо, участвовавшее одновременно с ней в издании журнала, Марк Зборовский (Этьен), особенно прочно втершийся в доверие к Седову, был, как уже отмечалось, агентом советских спецслужб. Он, по-видимому, имел самое прямое отношение к умерщвлению Седова в 1938 г. "Бюллетень оппозиции" был, по существу дела, как определил Д.А.Волкогонов, журналом одного автора. Публикации Троцкого занимали обычно 80-90 % журнальной площади. Некоторые номера "Бюллетеня" были фактически брошюрами главного оппозиционера. Например, No 8 за декабрь 1929 - январь 1930 г. содержал лишь работу Троцкого "'Третий период' ошибок Коминтерна". Печатался Троцкий под собственным именем, писал редакционные материалы без подписи, использовал различные псевдонимы (Г.Гуров, Альфа и др.). Энергичная деятельность позволила Л.Л.Седову добиться, что "Бюллетень оппозиции" установил связь со многими странами, библиотеками, книжными магазинами, книжными фирмами, политическими организациями различных направлений. Интерес к журналу был довольно значителен, что позволяло регулярно его выпускать, хотя и небольшим тиражом, на протяжении свыше двенадцати лет. В СССР журнал ввозили нелегально лица, возвращавшиеся из зарубежных командировок, а также иностранцы. Однажды его приобрели официальные головотяпы для магазина международной книги в Москве. Туда же попало несколько экземпляров автобиографии Троцкого "Моя жизнь". Но, разумеется, из числа заинтересованной публики и просто тех, кто стремился получить информацию иного происхождения, нежели советский официоз, журнал даже в первые годы издания достигал лишь единиц. А с 1935 г. одно только прикосновение к его обложке в случае раскрытия этого криминала означало долголетний концентрационный лагерь или даже расстрел. Троцкий многократно признавал, что с распространением "Бюллетеня оппозиции" в СССР дело обстоит плачевно. Зато высшие коммунистические иерархи знакомились с "Бюллетенем оппозиции" обстоятельно. Журнал закупали для Сталина и его окружения, библиотек ЦК ВКП(б). Даже в отделе специального хранения библиотеки им. В.И.Ленина (ныне Государственная публичная библиотека Российской Федерации) отложился его комплект. Сталин и его подручные несколько раз упоминали "Бюллетень оппозиции" в своих публичных выступлениях для разоблачения "троцкизма", трактуя его статьи как выражение союза с гитлеровской Германией и призыва к террору в СССР. Сталин цитировал "Бюллетень оппозиции" на XVII cъезде ВКП(б) в 1934 г.. В 1935 г. секретарь ЦК ВКП(б) Н.И.Ежов широко цитировал журнал на закрытом совещании в ЦК партии, а на пленуме ЦК в июне того же года, утверждал, что террористическая деятельность против советских руководителей проводилась, якобы, под непосредственным руководством Троцкого, причем он привлекал "Бюллетень" в качестве "доказательства". Вот какая, с позволения сказать, "аргументация" здесь фигурировала: "Во многих статьях, касающихся процесса по делу убийства товарища Кирова, статьях, опубликованных в его собственном "Бюллетене" (обратим внимание, что даже на пленуме ЦК Ежов не решился привести полное наименование журнала - Ю.Ф. и Г.Ч.), Троцкий разглагольствует против ареста Зиновьева и Каменева и полностью берет их под свое крыло". Особо отмечалась статья Троцкого "Рабочее государство, термидор и бонапартизм", в которой будто бы предлагалась программа террора против руководителей ВКП(б). Для Сталина и его приближенных "Бюллетень оппозиции" казался угрожающим, они боялись самого его языка, с которым никакой лексикон в мире не мог быть сопоставлен по силе обличения и негодования, причем с очень знакомых советским главарям большевистско-ленинских позиций. Просматривая "Бюллетень", Сталин, естественно, особое внимание уделял статьям о собственной персоне, каковые публиковались почти в каждом номере. Через свой журнал Троцкий вел почти непрерывную дуэль с советским диктатором. Это было единственное русскоязычное издание в мире, в котором с глубоким знанием дела, мастерски, да еще и на базе марксистско-ленинской догматики разоблачалась диктатура "кремлевского горца". * Важнейшей своей задачей изгнанник считал анализ советских реалий, той системы, которая сложилась в СССР к концу 20-х - началу 30-х годов. В многочисленных книгах, статьях, письмах, а затем и в незавершенной работе "Сталин" Троцкий определил сталинскую диктатуру 30-х годов как бонапартизм, имея в виду некоторые особенности власти и Наполеона I, и его "маленького племянника" Наполеона III. Марксистское обществоведение, особенно в его ленинском обличье, очень любило щеголять терминами, связанными с революционной историей Франции, транспонируя их на события XX века, особенно в России. Спекуляции по поводу "бонапартизма" совершенно не соответствовали действительности. Он рассматривался вне всякого историчекого контекста как режим, возникающий при неком равновесии борющихся классовых сил, который прибегает к демагогии, включая обманные плебисциты или референдумы. С последними в попытках Троцкого применить понятие "бонапартизм" к сталинскому режиму было особенно накладно, так как никаких "всенародных голосований" по поставленным вопросам Сталин никогда не устраивал. Единственное же "всенародное обсуждение" - проекта "Сталинской конституции" во второй половине 1935 г. - имело место на гребне "большого террора", между первым и вторым судебными фарсами над реальными и вымышленными бывшими сторонниками Троцкого, другими оппозиционерами, опять-таки бывшими, и попросту пристегнутыми лицами. Это было, по существу дела, вдалбливание в головы населения мошеннического документа, когда вождь был абсолютно уверен, что никто уже не осмелится пикнуть. В виде псевдо-плебисцита, причем только в рамках ВКП(б), Троцкий однажды пытался представить выражение отношения коммунистов к Сталину - кто за него, тот в партии, кто против - вне ее. Но даже и в таком понимании сталинского "бонапартизма" Троцкий не был последователен и настойчив; вроде бы придя к выводу, что таковой уже существует, он тут же заявлял в 1930 г., что предстоявшийXVI партийный съезд - это "автоматическая подготовка бонапартизма". Можно полагать, что при всей остроте оценок, обилии достоверного и разнообразного фактического материала, сущность Сталина и сталинщины Троцкий понять не смог и даже порой, особенно в начале эмиграции, несколько идеализировал советского диктатора. "Сталин ведет борьбу с правыми под кнутом оппозиции", - писал он в первом номере своего журнала, явно переоценивая место и роль оппозиционной деятельности, с одной стороны, и представляя Сталина как "центриста", которого еще можно исправить, с другой. Хотя детали аргументации Троцкого менялись, сущность ее, выраженная в статьях, письмах, книгах периода эмиграции, а затем и в работе "Сталин", оставалась неизменной. Он видел в Сталине представителя и выражение бюрократии, которой удалось захватить контроль над ходом революции и отвлечь ее от первоначальных, благородных целей. Основной причиной этого был тот комплекс фактов, что революция, происшедшая в социально- экономически отсталой России, не была поддержана на развитом Западе, не превратилась сразу же в "перманентную революцию", а российский пролетариат устал и истощился в борьбе за преодоление разнообразных трудностей. Пролетариат оказался не в состоянии сохранить контроль над бюрократией, последняя смогла установить свое господство, не разрушая социалистических потенций СССР. Как отмечает исследователь сталинизма Г.Джилл, в стремлении преуменьшить роль личности в истории Троцкий рисовал Сталина лишь как представителя анонимных бюрократичнских сил, недооценивал независимую роль Сталина и поддержку его из небюрократичнских социальных источников. "Сталин - продукт машины", - этот афоризм, написанный осенью 1939 г. (читатель встретит его в последнем томе данного издания), в предельно лаконичной форме выражал понимание Троцким истоков сталинизма. Такая постановка вопроса, отмечает Джилл, не дает возможности понять всю совокупность сталинского террора, ибо он был направлен против самых разнообразных общественных сил, включая бюрократию. В то же время глубочайшая личная ненависть к хозяину Кремля, несмотря на марксистский догматизм и зашоренность верностью социализму, вступали в противоречие с "социологическим" объяснением сталинизма, заостряли вдение конкретных фактов, связанных с личной властью в СССР. Троцкий был первым, кто во всеоружии фактов, последовательно и целеустремленно, приступил к разоблачению политики советского диктатора, не пренебрегая его личными качествами, а учитывая их. Сильной стороной его критики было великолепное личное знакомство со всеми коридорами кремлевской власти и его носителями, с самим главным героем прежде всего. Трудно быть вполне уверенным в том, что Сталин действительно произнес знаменитую фразу, которую Троцкий неоднократно повторял: "Самое лучшее в жизни - отомстить врагу: хорошо подготовиться, нанести удар и... пойти спать". Скрытность и рассчетливость Сталина могут поставить под сомнение подлинность этого высказывания. Но тот факт, что оно адекватно выражало важнейшую личную черту Сталина - бесспорно, и фиксация Троцким внмания на ней свидетельствовала, что Сталин был для него отнюдь не только "продуктом машины". С полным основанием американский историк писал, что Сталин "был наделен острым чувством политического времени и шестым чувством по отношению к слабостям своих оппонентов". Многие оценки Троцкого корреспондируют с этим мнением. Отлично понимая сущность личных качеств Сталина и их влияние на развитие событий в СССР, Троцкий тем не менее вновь и вновь характеризовал его лишь как посредственность, как фигуру, порожденную бюрократической машиной. Видимо, в такой оценке, помимо приверженности теоретическим схемам, содержалось еще стремление унизить своего главного противника и в то же время внушить себе самому чувство утешения, что, мол, не Сталин, а сложившийся ход исторического процесса обыграл его, отрешил его от власти, а затем и отправил в изгнание. Фактически подготовку работы о Сталине Троцкий начал уже в первый год эмиграции, и свидетельством этого было появление обширных и содержательных статей "К политической биографии Сталина" и "Сталин как теоретик". В следующие годы Троцкий тщательно собирал фактический материал о разных этапах жизни и деятельности Сталина, особенно до 1922 г., ибо с того времени, как тот стал генсеком, факты имелись в изобилии, и задача состояла в основном в том, чтобы их сшруппировать, изложить и объяснить. Разумеется, особое внимание при сборе фактов Троцкий обращал на те из них, которые тем или иным образом могли скомпрометировать нынешнего "вождя и учителя". Время от времени в "Бюллетене оппозиции" появлялись статьи Троцкого о пути Сталина к власти и в изобилии - о всех нюансах его текущей политики. С весны 1938 г. Троцкий почти полностью сосредоточился на подготовке книги о Сталине. По его просьбе, единомышленники в разных странах помогали ему в сборе данных. Через посредников были использованы и обширные материалы, собранные известным историком российского революционного движения меньшевиком Б.И.Николаевским. Публикуемые в предлагаемом издании документы дают дополнительную информацию о работе над книгой о Сталине. Крайне нуждавшийся в средствах и стремившийся донести срочно свою работу до читателей как , автор дал согласие на издание "Сталина" в двух томах с тем, чтобы первый вышел как можно скорее. Первый том был в основном завершен к августу 1939 г., работа над вторым была прервана в начале 1940 г., и Троцкий к ней уже не возвращался. После гибели Троцкого от руки агента сталинских спецслужб американское издательство "Harper and Brothers" в 1941 г. опубликовало подготовленные главы и скомпонованные переводчиком Ч.Маламутом незаконченные фрагменты на английском языке. Русское издание появилось через много лет. Небезынтересное сопоставление двух противостоявших фигур (одной - во всей полноте власти в огромной стране и другой - находившейся в изгнании в почти полной изоляции) приведены в книге К.Эндрю и О.Гордиевского: "Реальные Сталин и Троцкий о битали теперь... в созданном ими самими мире, в котором каждый питался фантазиями другого. Вера Сталина в почти не существовавший российский троцкизм заражала Троцкого, радость которого при открытии этих воображаемых последователей в свою очередь убеждала Сталина, что троцкистская угроза была даже страшнее, чем он предполагал". * Как мы уже упоминали, еще в пору открытой деятельности коммунистической оппозиции в СССР, а затем пребывания оппозиционеров в ссылке и в тюремном заключении между ними шли жаркие дебаты по поводу советского "термидора", который то ли уже произошел, то ли только еще угрожает, как некий дамоклов меч, висящий над страной. Если он произошел, значит в СССР уже реставрируется капитализм. Троцкий считал, что "термидор" только угрожает Советскому Союзу, и это мнение он изменил только в середине 30-х годов, да и то с большими сомнениями и оговорками. Во всех этих дискуссиях как-то забывалось, что изначальные события месяца термидора во Франции никакого отношения к дискутируемым явлениями не имели. В первые годы эмиграции Троцкий, резко критикуя основы сталинского курса и власть бюрократии, которая, по его мнению, все более утверждалась в СССР, в то же время считал, что "термидор", то есть буржуазное перерождение, является серьезной опасностью, угрожавшей СССР, но еще не свершившимся фактом. Вопрос о российском, советском "термидоре" занимал огромное место в его публицистике, в полемике с разнообразными левыми группами. По вопросу о том, произошла ли буржуазная контрреволюция в СССР, продолжали дебатироваться различные мнения. Совершенно не обоснованная исторически, ибо сравнение, как мы уже писали, проводилось с событиями иной эпохи и иного происхождения, носившая лишь хлесткий публицистичнский характер, концепция Троцкого по поводу советского "термидора" была неотделима от сущности его политических взглядов, от самой его судьбы. Если считать, что "термидор" уже произошел, значит надо смириться и психологически, и политически с судьбой вечного эмигранта, оставить надежду на то, чтобы, фигурально выражаясь, въехать в Москву на белом коне после падения Сталина; войти в историю в качестве бывшего политика, а затем острого критика советского режима. И только. До самого конца своей жизни Троцкий мечтал о значительно большем и потому оставлял себе полуоткрытую дверь для возможного триумфального возвращения. Правда, по-видимому, с годами он все более четко понимал иллюзорность таких расчетов. Тем не менее, признавая, что в Советском Союзе существует антинародная диктатура (постепенно в его политический лексикон входила категория "тоталитарная власть" для обозначения сталинской политической системы), Троцкий до последних месяцев своей жизни продолжал утверждать, что в СССР сохраняется коллективная собственность на средства производства и что советское государство продолжает в своей основе оставаться рабочим. Для обоснования этого тезиса он широко применял марксистскую догматику, прежде всего диалектику - весьма удобное оружие в руках ухищренного публициста. * Верность марксистско-ленинской утопии Троцкий пронес через всю остававшуюся ему еще жизнь, несмотря на то, что эта жизнь непрерывно давала все новые и новые доказательства ее нереальности. Порой высказывания Троцкого носили настолько вопиющий характер, что они напоминали эскапады малограмотных коммунистических фанатиков из комсомольско-крестьянской среды. В конце 1932 г. имел место единственный случай, когда Троцкий получил возможность выехать в своего рода заграничную командировку: он оказался в Копенгагене, где по приглашению датских студентов-социалистов прочитал лекцию "Что такое Октябрь?" В этом выступлении, переполненном апологии большевистской власти в первые годы ее существования, встречались совершенно анекдотические пассажи (текст лекции публикуется в данном издании). "Недалек уже час, - говорил Троцкий, - когда наука, играя, разрешит задачу алхимии и станет превращать навоз в золото, а золото в навоз". Разумеется, это произойдет при коммунизме, предвещал лектор. В иных выступлениях Троцкий был недалек от другого, более реалистического анекдота по поводу великого химика Сталина, который одинаково легко превращал людей в дерьмо, а дерьмо в людей! Из рассуждений Троцкого вначале проистекал вывод, что Советскому Союзу необходима реформа, а не революция. С середины 30-х годов, однако, Троцкий уже полагал, что только реформой дело не обойдется, хотя желаемая им революция должна носить только политический, но не социальный характер, так как в СССР сохраняется коллективная собственность на средства производства. | * В предлагаемом издании содержится много констатирующих и полемических материалов, более или менее реалистически оценивающих внутреннее положение в СССР. Наибольшей заслугой Троцкого в этом анализе было, как нам представляется, понимание места и роли чиновничьей номенклатуры, все более превращавшейся в правящий слой. Мы полагаем, что Троцкий, несмотря на свой марксистский догматизм, а, может быть, как это ни парадоксально звучит, даже благодаря ему, был в таком понимании ближе к истине, нежели некоторые современные обществоведы (М.Восленский, М.Джилас и др.), полагающие, что номенклатура СССР достаточно рано сформировалась в особый эксплуататорский класс 76. Даже в последние годы жизни, уже находясь в Мексике, Троцкий, отмечая "буржуазный характер бюрократии", ее буржуазный уровень жизни, продолжал придерживаться мнения, что она представляет собой "новый паразитический слой", связанный общими интересами со сталинской диктатурой (бюрократия, по его мнению, поддерживала Сталина, потому что он надежно защищал ее привилегированное положение), но не новый эксплуататорский класс. В то же время понимание Троцким промежуточного, межклассового положения номенклатуры, того факта, что она лишь стремится превратиться в господствующий класс, но не является таковым, проистекало не из понимания СССР как тоталитарной системы, где государство вместе с диктатором (коллективным или единоличным) возвышается над обшеством, где в принципе не может быть господствующего класса, а существует господствующая клика. Восприятие номенклатуры, верное в принципе само по себе, носило у Троцкого служебный характер, ибо признание наличия господствующего класса означало бы признание завершения буржуазного перерождения. Троцкий предпочитал писать о "двоевластии" в СССР. Заметим попутно, что большевикам очень нравился термин "двоевластие", позволявший им войти хотя бы в какой-то степени в пределы элементарной логики при характеристике сложных, многогранных социальных процессов, сохраняя в то же время свойсхематизм. Концепция двоевластия" в СССР при Сталине нужна была Троцкому для обосноваемя своего двойственного подхода к внутренним процессам в СССР и к его внешней политике, проводимой диктатором. Существо концепции состояло в том, что в СССР сохраняется, хотя и дегенерирующая, извращенная, но все же диктатура пролетариата, основанная на коллективной собственности, что в правившей партии сохранились "здоровые" элементы, что многие аспекты внутренней и внешней политики руководства соответствлвали интересам трудящихся, что сохранялась возможность поворота на "ленинский путь". В то же время возникновение оторванного от масс бюрократического слоя, его приход к власти, воплощенной в Сталине и его группе, ставил социалистическую перспективу СССР под серьезную угрозу буржуазной контрреволюции. Признавая, что "двоевластие" не может сохраняться долго, что оно неизбежно и в скором времени завершится то ли возврашением к ленинзму, то ли восстановлением капитализма, Троцкий до конца жизни, как мы уже отмечали, так и не признал, что в СССР произошел "буржуазный переворот", хотя и широко оперировал понятием "тоталитаризм". В концу 30-х годов для характеристики политической власти в СССР он придумал новый термин "бюрократический абсолютизм". Марксистско-ленинский догматизм мешел Троцкому увидеть реальную причинно- следственную связь. Он вновь и вновь повторял, что сталинский бюрократизм, тоталитарный режим являются пережитками отсталости России. Он не понимал и не мог понять, что речь идет не об исключении, а о правиле: сталинский режим возник в качестве формы тоталитаризма, причем зрелой, почти классической формы, именно вследствии утопичности идеи освобождения рабочего класса в ее марксистско-ленинском понимании. Как верно отмечал Макс Истмен, Троцкий и его окружение видели сущность тоталитарного правления, "но обещали, что в значительно более передовой стране и в том случае, если группа будет иметь хороших лидеров и будет проводить подлинно пролетарскую политику, возникнет, как кролик из шляпы, общество свободных и равных [людей]". Для публикуемых документов, как и для других работ Троцкого, характерно связанное со сказанным поразительное сочетание глубины и даже прозорливости некоторых конкретных оценок со штампами и схематизмом в общих взглядах на сущность процессов, происходивших в СССР. * Пожалуй, наибольший морально-политический релятивизм или, грубее говоря, беспринципность, вытекавщую из свойственного ему понимания сущности СССР, Троцкий проявил в характеристике советской внешней политики. Уже в 1929 г. такое отношение четко выявилось в оценке советско-китайского конфликта на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Ряд оппозиционных коммунистических групп на Западе (германский Ленинбунд, французские синдикалисты, группировавшиеся вокруг Пьера Монатта, и др.) заняли позицию осуждения советской империалистической политики в этом конфликте, исходя из элементарного силлогизма: Маньчжурия принадлежит Китаю, Китай имеет право на самостоятельность, следовательно, стремление СССР сохранить собственность на КВЖД есть проявление империалистического насилия. Конечно, оперировать только этим силлогизмом, который, кстати, был остро высмеян Троцким, было не совсем верно - можно было бы вспомнить историю, поставить вопрос о компенсациях и т. д. Но очевидно было, что втягивание в вооруженный конфликт с Китаем на китайской территории за имущество, находившееся там, в корне противоречило советским декларациям по поводу поддержки борьбы Китая за национальное самоопределение. Троцкий же в своих статьях и письмах пустился во все тяжкие, доказывая, что передать дорогу Китаю означало бы помешать китайской революции. Но особенно рельефно противоречивость и необоснованность его позиции в защите агрессивного внешнеполитичнского курса СССР, то есть сталинской внешней политики, проявилась в 1939-1940 гг., когда он, с одной стороны, резко критиковал пакт Гитлера- Сталина (который почему-то обычно без каких-либо к тому оснований называют пактом Риббентропа-Молотова), называл Сталина "интендантом Гитлера", а, с другой стороны, полностью поддержал советское соучастие в нацистской агрессии - захват восточной части Польши, стран Балтии, агрессию против Финляндии. Особое негодование Троцкого вызывало то, что Сталин продолжал начатый еще при Ленине (это, естественно, Троцкий игнорировал или отрицал) курс на прямое подчинение своей воле зарубежных компартий и Коминтерна. Троцкий показывал, как Сталин использовал эти партии в интересах своих политических ходов на международной арене, добиваясь неукоснительного устранения тех руководителей, которые ему чем-то не угодили, и замены их рабски покорными. Троцкий писал о такого рода тасовании, как при игре в карты, руководителей компартии США Рутенберга, Ловстона, Фостера. Об обращении с европейскими партиями он высказывался еще в 1929 г.: "'Братскими партиями' Сталин управляет, как старый турецкий паша управлял своей провинцией. Для Тельмана и Семара даже окрика не нужно: достаточно движния пальцем". * В публикуемых документах, как и в других работах Троцкого, содержится обширная и в основе своей достоверная информация о внутреннем положении СССР, состоянии его экономики, политических поворотах сталинского руководства, все большей бюрократизации советского режима. Приблизительно до конца 1932 г. эти сведения поступали главным образом от открытых и тайных союзников, которым удавалось посылать "пророку в изгнании" свои документы и письма. Наиболее глубокие из них принадлежали перу Х.Г.Раковского, находившегося в ссылке в Барнауле. Личных встреч, по-видимому, не было, если не считать визита Я.Г.Блюмкина, который был почти тотчас же после возвращения расстрелян за этот "криминальный" поступок. Параллельно с письмами, а после их прекращения фактически единственными источниками информации оставались критически анализируемые материалы советской и зарубежной печати, а также впечатления и материалы иностранцев, возвращавшихся из СССР. Последние охотно снабжали Троцкого самыми разнообразными сведениями, зная его отношение к сталинской власти и весьма острое перо. Оценивая коллективизацию сельского хозяйства, Троцкий пророчески предрекал значительный подрыв и без того низкой его производительности, хотя вновь и вновь он демонстрировал непонимание насильственных возможностей террористической власти. Отсюда проистекало ошибочное пророчество о неизбежности распада большинства колхозов. Впрочем, в некоторых документах Троцкий ставил сталинскую "революцию сверху" под защиту, например, отстаивая необходимочть "раскулачивания", хотя и в несколько более мягких формах. Троцкий резко критикивал сверхинтерсивные темпы индустриализации, бюрократические нелепости в планировании. Он подчеркивал, что индустриализация проводится за счет рабочих, уровень жизни которых неуклонно падает. Первый пятилетний план он с полным основанием характеризовал как "экономический авантюризм". Вместе с тем он не видел коренных пороков и противоречий советского планирования, неизбежности диспропорций и дефицитов, вытекавших из имманентно присущей советскому режиму невозможности учесть многомиллионные показатели в государственной экономике, вырванной из естественной регулирующей стихии рынка. Троцкий писал своему недолгому стороннику Виктору Сержу в июне 1936 г., выражая совершенно необоснованный оптимизм и непонимание экономически реалий: "Планирование - это единственный путь, который обеспечит независимость и будущее развитие страны... Ясно, что только этот [советский] режим все еще способен на развитие производительных сил". Наибольшее негодование, наиболее острые критические стрелы, убийственный сарказм вызывала общая сталинская концепция построения социализма в одной стране в условиях капиталистического окружения, сформулированная еще в 1924 г. и вскоре ставшая генеральной линией ВКП(б), о чем уже мы упоминали. Эта концепция, действительно замыкавшая социализм в рамки экономически отсталого СССР и противоречившая взглядам дооктябрьского Ленина, в известном смысле была развитием ленинской политики, начиная с Брестского мира с Германией 1918 г., но Троцкий в эмиграции решительно отказывался это признать, утверждая, что она является коренным отходом от ленинизма в целом. Главное, конечно, состояло в том, что "социализм в одной стране" был прямо противоположен концепции "перманентной революции", которую Троцкий отстаивал на протяжении десятилетий. Троцкий доказывал, что сталинская теория носит националистический характер. Он даже называл ее национал-социализмом, разумеется, не проводя никакой параллели с нацистами в Германии, для автора созвучие скорее всего было в основном случайным, хотя, рассматривая явления в ретроспекции, можно было бы найти глубинные корни в этом внешнем совпадении понятий, характеризовавших сходные и в то же время весьма отличавшиеся тоталитарные режимы. В определенной мере в своей концепции "национал- социализма" Троцкий следовал, хотя и с прямо противоположных позиций, анализу эмигрантов - сторонников "сменовеховства" (Н.В.Устрялов и др.), которые утверждали, что в СССР происхожит становление "национал-большевизма", революция 1917 г. необратима и необходимо возвращение на родину и содействие ее развитию. Троцкий убеждал читателей его статей и книг в пораженческом характере концепции "революции в одной стране", ибо она, по его мнению, откладывала революцию в капиталистических и колониальных странах на десятилетия. Социализм в СССР в условиях капиталистического окружения можно строить, утверждал изгнанник, но построить его можно лишь в обществе свободы, равенства, материального и духовного изобилия, то есть после социалистической революции на Западе, которая, как он чрезмерно оптимистически полагал, была намного ближе, нежели социалистическое общество в СССР. "Социализму в одной стране" Троцкий противопоставлял "перманентную революцию", которая теперь мыслилась как длительный и взаимосвязанный всемирный процесс политической и социальной борьбы, с самого начала содержащей социалистический потенциал, хотя и проходящий через различные этапы. Российская революция оправдана, полагал он, лишь постольку, поскольку она станет катализатором революций в странах зрелого капитализма. Теория "перманентной революции" была близка взглядам Ленина в 1917 г., после победы Февральской революции в России, и отчасти после Октябрьского переворота, но в основном лишь до Брестского мира и уж во всяком случае до введения новой экономической политики в 1921 г. Только политическими соображениями можно, видимо, объяснить, почему в голове этого образованного и сравнительно трезвого мыслителя совмещались положения о коллективной собственности, строительстве социализма в СССР с концепцией тоталитаризма в этой же стране. Почти невозможно представить себе, что это были плоды слепого догматизма, умозрительные писания, не прошедшие через мыслительный процесс, отторгаемый им. Значительно логичнее полагать, что выраженные им допущения носили служебный, инструментальный характер. Комплексный анализ современного состояния СССР Троцкий дал в книге "Что такое Советский Союз и куда он идет?", изданной на русском языке в Париже в 1936 г., а в следующем году появившйся на английском, французском и испанском языках. Советский режим здесь рассматривался как "рабочее государство", не являющееся социалистичнским и управляемое "кастой, чуждой социализму". "Теримидор" в СССР оценивался как уже свершившийся факт, а сталинская диктатура как новый тип бонапартизма, управляющий тоталитарными методами. Только новая пролетарская революция может восстановить развитие СССР по социалистическому пути, делал вывод автор. Весьма своеобразным и неожиданным положением работы было утверждение о необходимости введения в СССР многопартийности. * В анализе международной обстановки и ситуации в отдельных странах, военных конфликтов 30-х годов у Троцкого также было немало точных и тонких наблюдений. В ряде случаев ему были присущи оригинальные, подчас глубокие оценки явлений мировой экономической ситуации, в частности связанных с развитием конъюнктурного цикла под влиянием "великой депрессии" 1929-1933 гг. Он прозорливо обнаруживал рост влияния США, новые тенденции в англо- американском соперничестве в пользу великой заокеанской державы. Элементы трезвого учета реальных факторов можно встретить при рассмотрении ситуации в Индии, аграрного вопроса в Венгрии и многих других сюжетов. Но особенно привлекают внимание рассуждения Троцкого в связи с ситуацией в Германии в начале 30-х годов, а затем приходом к власти нацистов и установлением их террористической диктатуры. Уже с первых месяцев пребывания в эмиграции Троцкий бил тревогу в отношении опасной демагогии, роста политического и организационного влияния Национал- социалистической рабочей партии Германии. В это время в документах Коминтерна, заявлениях советских лидеров и покорно повторявших их "мудрые указания" германских коммунистичнских вожаков во главе с недалеким и сервильным Эрнстом Тельманом нацистская опасность даже не недооценивалась, а фактически сводилась на нет, в качестве главного врага называлась социал-демократия, и прежде всего ее левое крыло. Затем, когда избирательные успехи нацистов стали очевидными и их рывок к власти общепризнанным, коммунистичнские "стратеги" стали тешить себя иллюзией, что приход Гитлера к власти окажется прологом социалистической революции в Германии. В противовес этому казенному оптимизму Троцкий во многих письмах и статьях предупреждал, что опасность нацизма в Германии налицо, что приход Гитлера к власти означает резкий откат назад в развитии не только Германии, но и всей Европы, что власть национал-социалистов чревата опасностью новой мировой войны. В 1931 г. Троцкий дал определение фашизма как "особой специфической диктатуры финансового капитала, которая вовсе не тождественна с империалистической диктатурой как таковой". Через два года такой подход лег в основу новой советско-коминтерновской дефиниции фашизма, хотя, разумеется, ее творцы отнюдь не ссылались на источник, по существу дела пойдя на примитивный плагиат. Тревожные оценки стали особенено определенными после того, как в январе 1933 г. Гитлер стал во главе правительства и нацисты начали установление своей тоталитарной диктатуры. В отличие от многих наблюдателей того времени и мнений части историков впоследствии Троцкий твердо оценил образование правительства Гитлера (он называл его вначале правительством Гитлера-Гугенберга) лишь в качестве начала установления нацистской диктатуры. Точно и образно он писал в феврале 1933 г.: "Государственный переворот [в Германии] проводится в рассрочку". Буквально пророчески Троцкий оценивал перспективы агрессии Гитлера. Хотя в его высказываниях еще некоторое время продолжали звучать надежды на германскую революцию, он довольно точно прогнозировал не только объекты, но и время агрессии Германии, а также Японии. В 1935 г. он писал: "Сталинизм и фашизм, несмотря на огромные отличия в их социальной базе, - это симметрические явления. Многими своими чертами они демонстрируют убийственное сходство". Неизменно подчеркивая противоположность социальной базы обоих режимов - монополистический капитал в первом случае и рабочий класс во втором, Троцкий через два года уже не исключает возможности союза Гитлера со Сталиным. После же подписания осенью 1938 г. Мюнхенского соглашения западных держав с Германией о передаче последней Судетской области Чехословакии предположение о предстоявшей сделке двух тоталитарных диктаторов становится оформленным и высказывается мнение, что результатом этого будет новая мировая война и физическое уничтожение восточноевропейских евреев. Именно как предложение начать дипломатический торг Троцкий оценил некоторые пассажи из доклада Сталина на XVIII съезде ВКП(б) (март 1939 г.), и эта оценка в основном совпадала с позицией ряда наиболее дальновидных западных наблюдателей. Когда же предположения стали реальностью, и Сталин превратился в помощника Гитлера в разделе Восточной Европы, Троцкий стал высказывать мнение о неизбежности разрыва между ними и советско-германской войны. Документы Троцкого, включая публикуемые в данном издании, убедительно свидетельствуют, что он был одним из очень немногих аналитиков, которые уже в первой половине 30-х годов отчетливо представляли себе, что нацизм - это страшная угроза для европейской цивилизации. Подобно советским пропагандистам, а также многим западным политологам, Троцкий называл национал-социалистическую власть в Германии фашистской диктатурой, хотя и толковалфашизм не столь расширительно, как большевистско-коминтерновские авторы, заложившие основы восприятия этого термина не как историко-социологической категории, а как грубого политического ругательства. Троцкий отвергал и высмеивал оценку социал-демократии как социал- фашизма. Задолго до того, как Коминтерн воспринял тактику народного фронта, он считал возможным сотрудничество руководимых им партий, групп и движений с социал-демократами. Впрочем, в его отношении к реформистской социал-демократии прослеживается крайняя непоследовательность. После всевозможных разоблачений реформизма в первой половине 30-х годов он вдруг в 1935 г. совершил удивительный тактический пирует - одобрил вступление своих французских сторонников в Социалистическую партию ("французский поворот"), назвал его смелым организационным шагом. Правда, долго сторонники Троцкого в Социалистичнской партии не удержались. Анализ международной обстановки и ситуации в отдельных странах неизменно процеживался сквозь фильтр перспективы "мировой революции", которая являлась политическим воплощением теоретико-стратегической концепции "перманентной революции", о которой уже говорилось. Гипотетически Троцкий позволял себе предположить, что, если мир еще десятилетие просуществует без революционных потрясений, то он станет свидетелем непрерывного роста владычества США. Но такое предположение выдвигалось лишь для того, чтобы объяснить его нереальность, несбыточность, фиктивность. С помощью цепи не доказанных и не доказуемых рассуждений Троцкий убеждал в неизбежности революционных потрясений в капиталист