талостью страны. В рамках национальной революции выхода из этого противоречия нет. Перед рабочим правительством с самого начала станет задача соединить свои силы с социалистическими силами пролетариата Западной Европы. Обоснованы ли были эти опасения и упреки Ленину тов. Троцкого? Ответ на это дает не только цитированное Вами место в "Прошлом и будущем демократической диктатуры", но, в первую очередь, напечатанный в Ленинском сборнике, т. V, с. 451 -- 452, замечательный документ "Этапы, направления и перспективы революции", написанный Лениным в конце 1905 года369. В этом документе Ленин со всем своим мастерством подводит итоги пройденному пути и перед решительной борьбой за демократическую диктатуру -- документ писался приблизительно во время Московского восстания370 -- спрашивает себя, что же будет после завоевания демократической диктатуры. Вот его ответ: "5. Либеральная буржуазия выжидательная в третьем периоде, пассивная в четвертом, становится прямо контрреволюционной и организуется, чтобы отнять у пролетариата завоевания революции. В крестьянстве вся его зажиточная часть и изрядная доля среднего крестьянства тоже "умнеет", успокаивается, поворачивает на сторону контрреволюции, чтобы выбить власть из рук пролетариата и крестьянской бедноты, сочувствующей пролетариату. 6. На почве отношений, сложившихся в период пятый, растет и разгорается новый кризис и новая борьба за сохранение демократических завоеваний, ради социалистического переворота. Эта борьба была бы почти безнадежной для одного российского пролетариата, и его поражение было бы так же неизбежно, как поражение немецкой революционной партии в 1849 -- 1850 гг.371 и как поражение французского пролетариата в 1871 г., если бы на помощь российскому пролетариату не пришел европейский социалистический пролетариат. Итак, в этой стадии либеральная буржуазия и зажиточное (отчасти среднее) крестьянство организует контрреволюцию. Российский пролетариат плюс европейский организуют революцию. При таких условиях российский пролетариат может одержать вторую победу. Дело уже не безнадежно. Вторая победа будет социалистическим переворотом в Европе. Европейские рабочие покажут нам, "как это делается", и тогда мы вместе с ними сделаем социалистический переворот". Вот Вам ленинское "самоограничение пролетариата". Но оно показывает не только неправильность упреков тов. Троцкого в 1905 г., не только отличия между его позицией и позицией Ленина -- я еще вернусь к анализу этих отличий -- но и показывает, в чем они сходились. Ленин ни на один момент не думал, что может ограничить классовую борьбу пролетариата, пришедшего к демократической диктатуре, наоборот, ставит задачу развертывания этой борьбы до второй социалистической революции. Ленин ни на один момент не имеет никаких иллюзий не только насчет либеральной буржуазии, но и насчет контрреволюционности всей зажиточной части крестьянства и изрядной части среднего крестьянства. Ленин не думает пытаться разрешить противоречия в национальных рамках, а ставит ставку на помощь европейского социалистического пролетариата. Во всех этих вопросах Ленин и Троцкий полностью сходятся. В чем же различия? В том, что до социалистической диктатуры Ленин проходит через этап демократической диктатуры. Социалистическая диктатура вырастает из демократической, демократическая переходит в социалистическую. Что это -- педантизм исторический? Что же, Ленин думал, что демократическая диктатура есть неминуемый этап, на котором должны быть решены демократические задачи, чтобы после исчерпания этих задач приступить к решению социалистических задач? Вы достаточно хорошо знаете Ленина, чтобы отбросить такую гипотезу. Нигде нет следа у него утверждения об обязательности завершения демократической диктатуры раньше, чем перейти к социалистической диктатуре. Он нигде не разбирает вопроса о том, как долго первый этап будет продолжаться. Этого вопроса история вообще не может ставить. Ленин выдвигает лозунг демократической диктатуры не в качестве историка, пытающегося писать историю вперед, а в качестве политика, ставившего политические задачи пролетариату и его партии. Смысл этого лозунга тот: в странах, в которых существует нерешенный крестьянский вопрос, где пролетариат поэтому имеет союзника, надо сделать все, чтобы этого союзника мобилизовать для решения совместных задач. Только в борьбе за эти совместные интересы мы в крестьянской массе и среди связанных с ней элементов найдем социальные слои, родственные пролетариату, с которыми пролетариат рука об руку будет решать дальнейшие задачи, свои собственные исторические задачи, по мере того, как они станут перед ним не в форме агитации, а как результат растущей и развивающейся борьбы. Лозунг демократической диктатуры означал: пусть предвидение второго этапа усилит решительность в работе среди крестьянских масс, вместо того чтобы предвидение будущих расхождений с крестьянством помешало мобилизовать его силы для решения совместных с ним задач. Таким образом, разница между позициями тов. Троцкого и Ленина в 1905 г. сводилась исключительно к тому, что тов. Троцкий не концентрировался с достаточной силой на решении ближайшей задачи -- мобилизации крестьянских масс или, точнее говоря, не давал этому стремлению к этой мобилизации выражения в особом политическом лозунге, приковывающем внимание партии, пролетариата и крестьянства к этой задаче. Миновало 10 лет, капиталистическое развитие России сделало громадный шаг вперед, дифференциация крестьянства, благодаря столыпинской реформе, сделала значительный шаг вперед, война связала судьбы русской революции в еще большей мере с мировой революцией. И, несмотря на это, Ленин, продумывая задачи, стоящие перед русским пролетариатом, не выдвигал социалистическую диктатуру пролетариата как ближайший лозунг. Наоборот, в статье от 13 октября 1915 г. (т. XIII, с. 208) он писал: "Социальным содержанием ближайшей революции в России может быть только революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства. Революция не может победить в России, не свергнув монархию и крепостников, а свергнуть их нельзя без поддержки пролетариата крестьянством. Задача пролетариата -- довести до конца буржуазно-демократическую революцию в России, дабы разжечь социалистическую революцию в Европе. Эта вторая задача теперь чрезвычайно приблизилась к первой, но она остается все же особой и второй задачей, ибо речь идет о разных классах, сотрудничающих с пролетариатом России и т. д. и т. д." На этой точке зрения Ленин стоял вплоть до Февральской революции, которая оправдала эту точку зрения, ибо она была буржуазно-демократической революцией. И только ее развитие, т. е. громадное обострение противоречий на основе Февральской революции, позволило Ленину поставить вопрос о социалистической диктатуре пролетариата. И тут мы подходим к вопросу, который вызывает Ваше недоумение и недоумение многих товарищей. Верно, что Февральская революция была буржуазно-демократической революцией. Но что означает утверждение Ленина, что она осуществила "в известной форме и до известной степени" лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства? Вы указываете на место, в котором Ленин говорит, что в этой революции переплетались диктатура буржуазии и революционно-демократическая диктатура. Как же две диктатуры сразу? Не является ли это известным изобилием? Ваш испуг исчезнет, если не будете заниматься формально логическим анализом, а подойдете к вопросу с точки зрения диалектики, т. е. науки о развитии в противоречиях и через противоречия. Диктатура -- это власть, опирающаяся не на закон, а на силу. В одной стране может быть только одна власть, а тем более, если дело идет о власти, опирающейся на силу. Но что поделаешь с русской историей, которая пошла так, что в Смольном был центр власти большинства рабочих и крестьян в шинелях, в руках этого центра было распоряжение физической силой. Он представлял диктатуру рабочих и крестьян, восставших против царя. Но это большинство не порвало еще с буржуазией, не имело достаточно доверия к своим силам, чтобы взяться за разрубление кровавого клубка военных противоречий, чтобы взяться за разрешение крестьянского вопроса. Опираясь на наличие доверия Смольного и отсутствие у этого Смольного веры в собственные силы, буржуазия смогла создать собственный центр. Она опиралась при этом еще на экономическую силу русского капитализма, поддержку мирового капитализма и на вооруженные силы интеллигенции (юнкерские школы и т. д.). Но до июля она не могла пустить в ход против народных масс силу, Советы могли ее смести. Противоречие, которое Вы видите в формулировках Ленина, или "двусмысленность", которую Вы в них замечаете, отражают противоречие и двусмысленность жизни. Развитая до конца демократическая диктатура несовместима ни с какой другой властью, но все существо вопроса состояло в том, что демократическая диктатура пролетариата и крестьянства была осуществлена "до известной степени", т. е. в той степени, что крестьянские и рабочие массы создали свой союз в виде Советов и слушались только Советов, но не в той степени, чтобы решиться порвать с буржуазией. В цитированной мною статье Ленина от 1915 г. он предугадывает, что органом этой революционно-демократической диктатуры будут Советы. И они возникли, но в известной ограниченной форме Советов с контактной миссией. Все противоречия оказываются, таким образом, элементом, толкающим вперед. Ленин проанализировал их гениально, ничего не упрощая, и на основе этого анализа указал, как повести революцию вперед. Во-первых, какое значение для него имело установление, что Февральская революция в "известной мере" осуществила лозунг революционно-демократической диктатуры? Установление этого имело громаднейшее значение для большевистской тактики в Февральской революции. Оно говорило: так как Временное правительство существует с согласия демократической диктатуры большинства крестьянства и пролетариата, то нельзя пытаться скинуть его вопреки воле большинства Советов -- значит путь, ведущий вперед, ведет через завоевание этого большинства. Задача, которую он ставит себе на этом этапе, состоит в завершении буржуазно-демократической диктатуры. Он знает, что этого будет недостаточно, что разрубить узел войны можно будет только, делая шаги к социализму, ибо разрубить этот узел можно будет только, разрывая с антантовским капиталом372, принимая меры против разрухи военной, выходящие из рамок буржуазного строя. Но этот второй шаг к социалистической диктатуре пролетариата Ленин не делает таким образом, что противопоставляет лозунг пролетарской диктатуры лозунгу демократической диктатуры, а пытается заставить большинство Советов взять власть в свои руки, хотя это большинство состоит из мелких буржуа и социал-пат- риотов. Он хочет это большинство, взявшее власть в свои руки, поставить перед задачей необходимости перехода к социалистическим мерам, чтобы дать ему обанкротиться в глазах народных масс и таким образом завоевать большинство в Советах для большевиков. Только в момент, когда буржуазия, используя бессилие и разложение мелкобуржуазного большинства Советов, переходит к актам насилия против рабочего класса, он ставит вопрос о ревизии лозунга перехода власти к Советам (т. XIV, ч. 2, с. 14 -- 18) и заявляет, что власть, действующую насилием против рабочего класса, надо свергнуть, ибо Советы уже не живут. Пролетариат должен взять самостоятельно власть, тогда он найдет поддержку беднейшего крестьянства и восстановит Советы, но уже как органы социалистической диктатуры. Но достаточно было корниловщины, оживления Советов, ослабления буржуазии, чтобы Ленин 3 сентября в статье "О компромиссах" предложил эсерам и меньшевикам рвать с буржуазией, завершить демократическую диктатуру, становясь единственной властью, а мы вас силой не будем скидывать. Только после того как большевики завоевали большинство в рабочих центрах и когда ясным стал приближающийся переход большинства солдат, т. е. крестьян, на сторону большевиков, Ленин считает, что кризис назрел, ставит вопрос о социалистической диктатуре пролетариата. Я нарочно ответил Вам не силлогизмами о том, что есть демократическая диктатура и чем она отличается от социалистической, а попытался набросать картину параллельного развития вопроса в действительной жизни и в теории Ленина. Только таким образом можно понять этот вопрос, понять не только отличия обоих лозунгов, но и их перерастание. Вы спрашиваете: когда же начинается социалистическая диктатура? Социалистическая диктатура начинается там, где пришедший к власти пролетариат берется за решение специфических исторических задач пролетариата, т. е. постройки социалистического общества путем разрушения государственного строя буржуазии и национализации промышленности. Не всякий шаг в этом направлении есть начало социалистической революции, а система шагов. Пролетариат может быть принужден врываться в область частной собственности и в демократической революции. К этому может быть принуждена и буржуазия в войне и без революции. Тайпинги373, как Вам известно, делали целый ряд шагов, очень похожих на меры нашего военного коммунизма, не будучи социалистической властью. Но уже даже начав социалистическую революцию под руководством социалистической диктатуры, пролетариат решает попутно демократические задачи, не решенные демократической революцией. Это ответ на Ваш вопрос, не была ли Октябрьская революция революционно-демократической революцией, когда мы были в союзе с левыми эсерами. На этот вопрос дает ответ Ленин в статье "К четырехлетней годовщине Октябрьской революции", указывая, сколько работы пришлось проводить в первые годы социалистической рево- люции, чтобы завершить демократическую революцию. Одна от другой не отделены китайской стеной. Мы еще теперь завершаем демократическую революцию, с трудом борясь за ликвидацию безграмотности. Везде на Западе буржуазная демократия справлялась с этой задачей. Самое важное для теоретического понимания вопроса о демократической и социалистической диктатуре -- это видеть не только грани между ними, их различия, как понимать, как одна переходит в другую. Тактически же самое важное -- находить в практике, в деятельности партии переходы от одной задачи к другой. Если бы Ленин в 1917 г. не понял, что задачи, стоящие перед русским пролетариатом в войне, могут быть решены только социалистической диктатурой, то он погубил бы революцию. Но точно так же, а быть может, в еще большей степени, он погубил бы ее, если бы, приехав в Петроград, дал лозунг: "Скидывай Временное правительство!" Я говорю, в еще большей степени может быть бы погубил, ибо в августе обострение классовых противоречий народило стихийно-массовую тенденцию к пролетарской диктатуре; в апреле мы были так слабы, что ошибка, тогда сделанная, непонимание своеобразия положения, необходимости переходов могли бы обескровить нас на годы. Ошибка Розы Люксембург374 и Либкнехта375 в январе 1919 г.376 не была единственной причиной, почему мы в Германии не только не взяли власти, но даже не могли серьезно попытаться это сделать -- тут сыграли свою роль объективные факторы, в первую очередь факт, что революция началась только после войны -- но тот факт, что, не понимая путей перерастания, руководство Союза Спартака дало себя спровоцировать на вооруженную борьбу в то время, когда в Берлинском совете не было еще даже комфракции, очень облегчило победу германской социал-демократии и буржуазии. Коротко говоря: важно понимать не только, куда идет революция, но и как она идет, не только, куда вести партию, но и как ее вести. Я установил, таким образом, точку зрения, с которой подхожу к вопросам китайской революции. Фейербах377 говорит, что точка зрения отличает человека от зверя. Имея уже исходную точку зрения, мы легче разберемся в разногласиях, касающихся перспектив дальнейшего развития китайской революции. II. Перспективы китайской революции Вы, может быть, помните, дорогой тов. Мусин, мои статьи в третью годовщину смерти Сунь Ятсена в "Известиях" в марте 1927 г. Основная их мысль была та, что не только международный переплет китайского вопроса (врагом является международный империализм), но и своеобразие аграрного вопроса в Китае (полное слияние помещика и торгового капитала) будут иметь последствием союз рабочего класса и бедного крестьянства более крепкий, чем в России, и что даже в начальном демократическом периоде удары этих классов будут направлены не против двух врагов (с од- ной стороны, помещика, с другой -- капиталиста), а против одного. Из этого я делал вывод, что в Китае обеспечено перерастание плебейской мелкобуржуазной революции в социалистическую. Не знаю, говорил ли я в этой статье (у меня ее нет под рукой), но, наверное, говорил это в своей речи в Комакадемии, что перерастание китайской революции в социалистическую я даже не делаю зависимым от помощи европейского пролетариата. Без помощи европейского пролетариата китайская революция как социалистическая победить не может. Она как изолированная социалистическая революция будет разбита китайской буржуазией и международным империализмом. Но начнется социалистическая революция на основе внутренних законов, ею движущих. При помощи европейского пролетариата Китай преодолеет свою отсталось на социалистических рельсах. Без помощи европейского пролетариата китайская революция пронесется как цикл ураганов по стране, сметет купца-ростовщика и будет побеждена мировым империализмом, который начнет строить на очищенной бурей равнине современный китайский капитализм. Считаясь с глубокими следами, оставленными революцией, международный капитализм будет принужден изменить свою форму господства, переходя от открытой самостоятельной эксплуатации Китая к прикрытой форме кооперации с китайской буржуазией. (Вы знаете, что такая программа имеет многих приверженцев в Японии, как и в Америке.) Эта вторая перспектива для меня более невероятна. Ибо она предполагает продолжительную стабилизацию капитализма в мире. Первая перспектива, о которой я говорил, -- это перспектива перерастания китайской революции из демократической в социалистическую; перспектива ее смычки с новой волной международной революции и ее победы как революции социалистической. Исходя из этой точки зрения, я считаю, что надо киткомпартию воспитывать в перспективе китайского Октября не как какого-то отдаленного маяка, а как политической цели378, к которой китайская революция неизбежно идет и дойдет в таком отрезке времени, что сегодня действующий китайский коммунист должен рассматривать всю свою деятельность как подготовку этой величайшей задачи. С этой точки зрения меня не могла привести в смятение ноябрьская резолюция ЦК ККП, в которой говорится: "Все это заставляет пленум ЦК ККП признать в настоящее время во всем Китае непосредственно революционную ситуацию. ЦК не делает из этого утверждения иллюзий насчет неизбежности полной победы революции в самое ближайшее время. Объективная обстановка в Китае такова, что продолжительность непосредственно революционной ситуации измеряется и будет измеряться не неделями и месяцами, а долгими годами. Китайская революция носит хотя и длительный, но зато непрерывный характер. По всему своему характеру она является тем, что Маркс называл "перманентной революцией". Китайская революция является перманентной по своему характеру благодаря тому, что китайская буржуазия не в состоянии совершить демократическую революцию, революцию, которая бы сверг-нула господство феодалов-милитаристов, китайская революция в своем процессе не может стабилизоваться в ее демократической стадии (подобно тому, как говорит так называемая "теория двух революций"); китайская революция, начиная с разрешения демократических задач, неизбежно приступает к социалистическим задачам. Китайская революция является перманентной и по темпу своего развития. Несмотря на ряд поражений, китайская революция все же продолжает развиваться, т. к. внутри господствующих классов существуют неразрешимые, все время обостряющиеся противоречия, и их реакция не может стабилизоваться. Одновременно революционная борьба народных масс, особенно крестьянские восстания, всюду непрерывно вспыхивают и имеют тенденцию к слиянию в одно русло, во всеобщее рабоче-крестьянское восстание для свержения господства джентри, помещиков и буржуазии; эти непрерывные революционные выступления воочию свидетельствуют о перманентном характере китайской революции. Одним словом, китайская революция, хотя еще не разрешила ни одной из своих демократических задач, продолжает быть демократической в данный период по своему основному содержанию, но массовая революционная борьба уже не может не перешагнуть демократические рамки и при новых успехах развиваться дальше; китайская революция должна радикальным образом разрешить свои демократические задачи и по пути своего дальнейшего быстрого развития перейти на социалистический путь". В этой резолюции много ошибок, чересчур поспешные утверждения, но характеристика революции как перманентной может пугать только мальчиков, которые считают, что немец изобрел обезьяну, а тов. Троцкий перманентную революцию. Понятие перманентной революции, выдвинутое Марксом, означает не какой-то всеобщий закон революции, а его убеждение в том, что социальные условия Германии не позволят стабилизироваться господству мелкой буржуазии; что мелкобуржуазная революция в Германии неизбежно перерастет в социалистическую. Маркс ошибся в оценке социальной зрелости Германии. Никакой мелкобуржуазной революции в Германии не случилось. Германия пошла по пути капиталистического развития под руководством буржуазии. Но я надеюсь, что против посылки Маркса в Китай для руководства коммунистическим движением тт. Мануильский и Пеппер379 не привели бы аргументов "от перманентки" и должны были бы, вероятно, ссылаться на недостающую у него дисциплину. Отсутствие дальнейшей перспективы есть большой недостаток в политике, и резолюция IХ пленума ИККИ, которую я считаю правильной, поскольку она намечает ближайшие задачи партии, страдает таким отсутствием. Китайские коммунисты не получают критической оценки прошлого и перспективы будущего и должны выйти из этого крохоборства. Приветствуя тот факт, что Коминтерн взял курс на создание самостоятельной партии пролетариата (наконец-то!), на развертывание крестьянского движения, мы должны добиваться, чтобы эта работа собирания сил (Коминтерн прав, что высказывается против распыления их в повстанческих авантюрах) получила перспективу, ибо никто не знает, как быстро будут развертываться китайские события. Революционный подъем в Китае может прийти раньше, чем там окрепнет наша партия. Она тем позже окрепнет, чем дольше мы ее будем оставлять без перспектив. Я уже сказал, что перспектива эта -- это путь к Октябрю, но этим еще не сказано, через какие страны этот путь ведет. А вопрос пути, как это уже говорил Лассаль в "Сикингене", не менее важен, чем вопрос о цели. Чтобы установить путь, надо сначала установить, откуда мы отправляемся, иначе говоря, надо поставить вопрос о результатах революционного движения 1925 -- 1927 гг. Движение 1925 -- 1927 гг. представляло собой пробуждение китайских рабочих и крестьянских масс, руководимых китайской крупной буржуазией. Маркс говорил в "18 брюмера"380, что не всякий застрельщик мелкобуржуазной революции есть лавочник. Но всякий застрельщик мелкобуржуазной политики в состоянии представить себе социально-политические отношения только с точки зрения интересов лавочника. Не всякий застрельщик крупнобуржуазной политики есть банкир или крупный заводчик (хотя Сунь Фо, С. С. У сами крупные капиталисты), но дело в том, что мировой капитализм настолько уже господствует над идеологией вождей городской мелкой буржуазии в Китае, помещиков, торговых капиталистов, что все эти Чан Кайши и Ван Цзинвэи считали полной чепухой уравнительные реформаторские тенденции СуньЯтсена381, являвшегося выразителем деревенской мелкой буржуазии Китая, и они-то не могли себе мыслить китайского будущего иначе как в форме господства современного капитализма. Кто из них был в этом направлении менее догадлив, того толкала мысль о необходимости получения займов от иностранного капитализма. Когда я вспоминаю очень интересный разговор с Ху Ханьми-нем, он пришел перед отъездом прощаться, поговорить, чтоб ничего не сказать (а он все время своего пребывания в Москве проклинал Каутского и говорил вообще о мировой революции), он начал со мной церемониальный разговор о системе воспитания молодежи. Я отбросил законы китайской вежливости и сказал ему, что ввиду того, что уже французские экциклопедисты382 великолепно понимали связь методов воспитания молодежи с социальным строем, то мне бы было более интересно узнать, как он себе представляет далынейшее развитие Китая. Разговор довольно туго подвигался вперед, но прижатый к стене наш тогдашний друг перешел к контратаке. С изысканной вежливостью спросил меня, считаю ли я возможным, что капитализм в Америке, Японии, Англии продержится еще лет 10 -- 15. Я по со- вести должен был ответить, что исключенным этого не считаю. "Хо,-- ответил мне Ху Ханьминь,-- считаете ли Вы возможным, что СССР сможет Китаю дать в ближайшие годы от 0,5 до 1 миллиарда рублей займов?" Я ответил, что ничего невозможного в таком предположении не вижу, хотя насчет сроков и точных сумм ручательства принять не могу. Он ответил мне, что, зная, что СССР есть оплот колониальных народов против мирового капитализма, он в самом благожелательном ответе с моей стороны не сомневался, но что, как я, быть может, знаю, в вопросе о займах решает именно срок и сумма и что поэтому он надеется, что советские друзья Китая поймут при широте их умственного кругозора, что китайские революционеры не могут не считаться с подлым, кровожадным, но имеющим золото империализмом. Но я отошел немного от темы, отвлеченный воспоминаниями. Значит, китайская революция 1925 -- 1927 гг. была движением народных масс, но руководимых крупной буржуазией. Когда народные массы повернули против крупной буржуазии, они были ею раздавлены. Это показывает, с какой осторожностью надо принимать утверждение, например, тов. Ломинадзе, о слабости китайской крупной буржуазии. Она исторический выкидыш, и сама по себе слаба, но за ней стоят не только потребности мирового капитализма, но и простого товарного хозяйства Китая, не знающего пока что другого направления развития, как развитие на путях капитализма. Гоминьдан был заурядной капиталистической партией. Все его "особенности", на которые указывали тов. Бухарин и Сталин, сводились к тому, что эти товарищи забыли, как выглядели все буржуазные партии во время всех буржуазных революций. Прочтите брошюру Ленина "Победа кадетов" (т. VII, ч. 1, с. 95 -- 102), главу "Что такое представляет собой партия народной свободы" и Вы увидите, как отступают особенности Гоминьдана и выступает то, что его объединяет со всеми крупными партиями буржуазных революций. А что представлял собой левый Гоминьдан? Это были народные массы, выходящие из-под влияния крупной буржуазии, и несколько говорунов, вроде Чэнь Юженя383 или благочестивого джентельме-на Юга Ван Цзинвея, которые, повторяя старые радикальные го-миньдановские фразы, ничего так не боялись, как остаться с глазу на глаз с рабоче-крестьянскими массами. Самое комичное -- это было сравнивать этих людей хотя бы с эсерами и надеяться, что они повернут на мужика. Я два часа толковал с Ю Юженом об истории тайпинского восстания, что было очень трудно, ибо, как Вам известно, Чэнь Южень так любит сам говорить, что даже ночью просыпается от разговоров с собой. Когда наконец мне удалось преодолеть его сопротивление и заставить его слушать, он, выслушав все, сказал мне: "Да, это были бандиты". Левый Гоминьдан не имел никакой интеллигенции, связанной с крестьянством, он никогда не интересовался крестьянским вопросом, в то время как народничество выросло на крестьянском вопросе и, по крайней мере, хотело быть крестьянской партией. Банкротство левого Гоминьдана не является банкротством демократической мелкой буржуазии, ибо левый Гоминьдан никогда этой демократии не представлял. Нельзя поэтому делать из банкротства левого Гоминьдана вывода, что революционно-демократический период китайской революции уже кончился. Я думаю, что он только начинается. Означает ли это, что китайское крестьянство непременно выкристаллизует свою особую партию, которая будет нашим союзником в революции и участником в правительстве революционно-демократической диктатуры? Очень может быть, что развитие крестьянского движения пойдет под руководством компартии и под ее флагом. Но что изменится в соотношении классов, если представители крестьянства в руководстве движением или в революционном правительстве будут называться коммунистами или даже будут думать, что они коммунисты? От этого они не перестанут быть представителями крестьянства. Классов, на которые опираешься, нельзя перескочить при помощи шеста и силлогизмов. Я не утверждаю, что история китайской революции будет разделена на две главы, из которых одна -- революционно-демократическая -- будет посвящена решению крестьянского вопроса, а другая -- социалистическая -- построению социализма. Можно даже с уверенностью сказать, что своеобразие китайского аграрного вопроса (первый том книги Волина384, несмотря на его теоретическую робость, подтвердил это полностью) предопределяет, что аграрный вопрос в Китае может быть решен только при помощи социалистических мер. Торговый капитал разложил феодальное хозяйство Китая в такой мере, как это не имело места ни в одной стране. Самая опасная болезнь -- это устарелая болезнь. Разгадка китайского аграрного вопроса дана Марксом не в учении об азиатском способе производства (такого общего способа производства не было, как можно убедиться, прочитавши у Маркса и Энгельса их беглые заметки и статьи то о Китае, то об Индии, то об Японии и Турции, в которых они описывают совершенно различные способы производства). Ключ к пониманию китайских аграрных отношений Маркс дает в третьем томе "Капитала" в главах "Из истории торгового капитала" и "Поземельная рента". Но при применении этого учения надо не забывать, что отношения, которые Маркс теоретически исследует, в Китае загнили. Революция может в своем демократическом фазисе растоптать пиявки, сосущие тело китайского крестьянина. Это улучшит его положение, но он работает такими устарелыми орудиями, он настолько плотно живет в Южном и Центральном Китае, что для того, чтобы вывести его из неописуемой нужды, необходимы меры коллективизации хозяйства и колонизации, которые упираются или в международный социализм, или в какой-то 10-миллиардный заем у капиталистов. В рамках мелкобуржуазной демократической революции выхода нет. Но подход к выходу, т. е. мобилизация 100-миллионной массы на громаднейшей территории, которая займет не один год, которая не будет решена одним ударом, а многократно будет проходить пройденные уже этапы -- это есть именно грядущий революционно-демократический период. Основная ошибка тех, которые это отрицают, которые уже теперь хотят выдвинуть лозунг социалистической диктатуры, состоит в том, что они из-за неверных исторических сравнений не видят этого социального содержания ближайшей полосы движения. Когда они спрашивают, где же китайская революционная мелкая буржуазия, то они ищут глазами в Шанхае, Ханькоу клуб якобинцев, а не ищут в китайских Заплато-ве, Дырявине, Разутове, Горелове, Неелове и Неурожайке-тож385 сельской сходки. Политическая ошибка состоит в том, что, думая о том, что придется делать коммунистам, захватившим власть, они забывают, что путь к власти идет через мобилизацию мужицких масс, что без этой мобилизации коммунисты будут биты не только в Кантоне, где промышленных рабочих столько, что кот наплакал, но и в Ханькоу и в Шанхае. Но ведь весь вопрос, говорят, не в том, что надо мобилизовать крестьян, а что, во-первых, мобилизовывать их будет рабочая партия, а не Гоминьдан нового созыва, а во-вторых, что победить они могут только под руководством рабочей диктатуры. Но для того, чтобы рабочая партия их мобилизовала, необходимо выпячивать крестьянский вопрос. Формула выпячивания этого вопроса -- это именно лозунг демократической диктатуры. Его обязательное содержание -- это именно то выпячивание и ничего больше. Осуществится ли эта диктатура в тех или других формах, как долго она будет продолжаться, это вопросы, на которые теория вообще не может ответить. Точно так же неправильным является взгляд на демократическую диктатуру как необходимую форму революции на известном ее этапе, как неправильным является утверждение о невозможности такого этапа. Политическая ошибка состоит в том, что из-за погони представить себе, как реально будет выглядеть рабочая власть, забывают представить себе, что реально представляет собой киткомпартия, которая должна завоевать власть. Я не имел возможности наблюдать непосредственно над деятельностью китайской коммунистической партии, но я имел возможность в продолжение полутора лет наблюдать над пятью сотнями китайских коммунистов. Только самый минимальный процент из них имел какое-то отношение к крестьянскому движению. Их надо еще повернуть лицом к деревенской бедноте, им надо еще вколотить в головы, что китайский рабочий класс и китайская революция будут разбиты наголову, если повторится то, что было во всех революционных движениях Китая, а именно, город пойдет особо, а деревня особо. Роль лозунга революционно-демократической диктатуры для исполнения этой задачи громадная. А как выглядит дело с привлечением крестьянских масс? Они в Китае переполнены недоверием к городу, который всегда их эксплуатировал, ничего им не давая. Диктатура пролетариата -- это чисто городская власть. Как же можно с этим не считаться в формулировке лозунгов, хотя бы до момента, пока рядом побед, одержанных под руководством рабочих, крестьянство научится доверять рабочим? Я великолепно понимаю, что источник возражений против лозунга революционно-демократической диктатуры -- это здоровое недоверие к шатанию мелкой буржуазии, это боязнь неоэсеровщины с ее идеями рабоче-крестьянских партий, которую я вполне разделяю, но боязнь одних ошибок не оправдывает других. Ильич никогда не страдал ни новой, ни старой эсеровщиной, всегда требовал самостоятельной классовой организации пролетариата, "обязательно сначала огородить себя от всех, выделить один только единственно, исключительно пролетариат, а потом уже заявлять, что пролетариат всех освободит, всех зовет, приглашает",-- писал он в своей полемике с Плехановым. Но это не мешало ему выдвигать лозунг демократической диктатуры. С ком. приветом Томск, 8-12 июля 1928 г. К. РАДЕК. ИЗ ПИСЬМА СОСНОВСКОМУ Дорогой Л [ев] С[еменович]! Хорошо хотя бы и то, что мое письмо рассеяло Ваши опасения, не является ли моя телеграмма от 4 мая в "Правду"386 шагом к индивидуальному решению вопроса об оппозиции. При более вдумчивом отношении Вы могли бы и без него угадать, что если бы я пришел к убеждению, что оппозиция должна сдавать свои позиции, то раньше, чем выступать в "Правде" с этим открытием, я бы обратился к близким товарищам с изложением взгляда и предложением сделать коллективный шаг. Что же касается подготовки такого шага "поступками" -- то так делают люди, замазывающие следы, а не политики, чувствующие ответственность не только за себя. Ну, говорю, хорошо, что теперь поняли хоть личную сторону дела. Общей не поняли. Вот Вы доказываете сначала вред личных и пользу общих выступлений и предостерегаете перед личными, указывая на нашу ответственность перед и за тысячи товарищей. Об этой ответственности -- в дальнейшем. Теперь укажу Вам только, что Ваше мышление отстает от бытия. Выступления эти -- не только телеграммы, но и письма, ибо все наши письма перлюстрируются и могут быть каждый момент напечатаны. Что с ними? Или надо всем товарищам не высказываться о новых явлениях, ибо в их взглядах могут оказаться новые элементы. Это означало бы отказ даже от тех возможностей столковаться, которые дает нам Ст[алин]. Дело явно невозможное. Или изобрести средство, гарантирующее одинаковую оценку явлений. Оно не изобретено. Или прими- риться с тем, что Ст[алин] может использовать наши переходные разногласия, и зато получить возможность их устранить или свести до минимума путем переписки. На этот путь мы стали. Я сначала хотел его избегнуть. Так, не отвечал три месяца на письма о китайских делах. Мог это сделать, ибо считал, что вопросы диктатуры в Китае подождут и, может, удастся нам встретиться раньше, чем придется их решать. Что касается немецких дел, то молчание было невозможно, ибо близость выборов требовала, чтобы мы высказались. Высказаться позже после выборов (т. е. после раскола в Ленин-бунде и поражения, которое легко можно было предвидеть), это означало дать возможность сказать: оппозиция хотела посмотреть, и когда виноград оказался зеленым, высказывается против. (Указание на наше письмо от 15 января неубедительно -- чего я, когда письмо писалось, недосмотрел -- что не стоит ломать линию для проблематичных мандатов. Что же, если бы Урбанс считал, что они непроблематичные?) Ну, если надо было высказаться, то как? Я предложил коллективный путь: подписи Л. Д. [Троцкого], Преображенского и мою. Преображенскому этого не было сообщено. Он -- как оказалось после -- подписал. Что же было бы, если бы Преображенский и я были бы за, а Л. Д. против? Устроить конференцию? Или подчиниться неубедительным соображениям Л. Д.? Если бы дело шло о второстепенных вопросах, надо было бы отказаться от выступления во имя единства. Но так как шло об основном вопросе (а вопрос о двух партиях -- основной вопрос), то общеполитические соображения должны были взять верх. Тут я прихожу к вопросу об ответственности. Мы политически и морально ответственны за тысячи ссыльных товарищей. В чем же состоит эта ответственность? В том, что мы должны помочь им найти правильную ориентировку в новых вопросах как основу правильных решений. Это требует избегать ошибок в важных вопросах. Такой ошибкой было молчание о нашем отношении к новому факту кандидатур Ленинбунда. Но с этой ответственностью связана другая покрупнее. Мы ответственны перед сотнями тысяч русских и иностранных рабочих за линию ленинской оппозиции. Если мы имеем возможность (хотя бы самую проблематическую) рассеять ложь и недоразумения насчет основной линии, то мы должны попытаться использовать ее. Этим мы исполняем долг и по отношению к "тысячам" и к "сотням тысяч". Вот как я понимаю ответственность и потому не могу никому обещать молчание в основных вопросах и не требую, чтобы о моих молчали. Теперь вопрос о центре. Письмо мое к Ваганяну, которое прилагаю, покажет Вам, быть может, что и этот вопрос не исчерпывается доказыванием, что Сталин, Молотов -- не члены ленинской оппозиции, а даже наоборот. В общей форме это вопрос, что такое центр: представитель враждебных нам классовых сил или наш арьергард. Я отвечаю: это наш арьергард, руководимый товарищами, которые поддались -- пассивно ил