еформизма во всех секциях Коминтерна, которые превратились бы в этом случае по примеру социал-демократии в орудие национальной политики своей страны. Это означало бы гибель Коминтерна. Вот почему оппозиция ведет борьбу против ревизии марксизма в основном вопросе об интернациональном характере пролетарской революции. Таково в основных чертах содержание данного мною интервью. По моему требованию корреспондент представил мне это интервью в письменном виде. Кроме двух пунктов, он изложил мои взгляды более или менее правильно, хотя и в несколько смягченном виде. Я потребовал устранения двух абзацев (о режиме внутри западных компартий и о взаимоотношении между Коминтерном и Советским государством), так как изложены они были неточно. Корреспондент обещал устранить эти два пункта. Л.Троцкий 24 марта 1929 г. [Письмо Р.Т. Адлер] p. Adler 10-11 avril18 1929 Посылаю вам, для вашего и других товарищей сведения, следующую выдержку из моего письма к одному товарищу в Париж: "Несколько слов об иностранных делах. Я по-прежнему мало ориентирован, так как занимаюсь другими делами, и это еще продлится явно неделю. Во всяком случае, в отношении Франции мне ясно одно. Основной группой является и остается группа "против течения". Между этой группой и группой пролетарской революции нужно установить тесные связи и по возможности правильное разделение труда. Разумеется, это не исключает товарищеской критики. Сотрудничество ни в коем случае не должно основываться на замазывании или смягчении серьезных принципиальных разногласий. Но оценивать эти разногласия надо под аспектом длительного сотрудничества, вплоть до победы рабочего класса и далее. О сотрудничестве с группой Суварина в теперешнем ее виде не может быть и речи. Здесь необходимо ясное идейное размежевание и спокойная, но твердая полемика. Вернется ли в результате такой политики и новых политических уроков Суварин на нашу позицию, этого я не знаю. Мы должны ему всячески это облегчить. Если бы этого не случилось (а этого было бы жаль, потому что он человек очень ценный), тогда нам оставалось бы отвоевать у него лучших из его сторонников. Что касается Трэна, то я пока что не вижу принципиальных мотивов, которые делали бы невозможным сотрудничество с ним. Трэн доказал, что он не карьерист, а честный революционер, так как он перешел в оппозицию в период ее разгрома и не отошел от нее вместе с Сюзанн Жюро. Трэн энергичен и стремится выйти из комнаты на улицу, чего не хватает многим из наших единомышленников. Указания на то, что Трэн импульсивен, мечется из одной крайности в другую и проч., по-видимому, совершенно верны. Но ведь речь идет не о том, чтобы сделать Трэна единоличным руководителем оппозиции, а о том, чтобы привлечь его к работе и испытать на деле. Если этого нельзя еще сделать в национальных рамках, то можно и должно привлечь его к сотрудничеству на интернациональной основе. Опасения, что мы таким путем поднимаем его авторитет, в корне неправильны и отдают кружковым сектантством. Если Трэн, повысив свой авторитет, пойдет с нами в ногу, то дело будет только в выигрыше. Если же он, вступив с нами в сотрудничество, скомпрометирует себя, то он перестанет существовать политически, а лучшие из его сторонников перейдут к нам. Нет ничего хуже застоя в отношениях между близкими группами и кружками. Такого рода секты могут загнивать в течение долгого ряда лет. Нужно движение. Нужно выбивать кружки из состояния покоя. Нужно не давать слагаться групповому консерватизму, особенно опасному во Франции. Нужно подготовить смелыми шагами перегруппировку сил на новой, более широкой основе". Я думаю, что все, сказанное в этих строках, целиком относится и к Австрии. Никто ясно и точно не указывает, в чем состоят принципиальные разногласия с Фрейем19, и действительно ли эти разногласия непримиримы. Все признают, что с Фрейем связана сотня хороших рабочих. По нынешним временам это очень большое число. Как же можно отталкивать такую группу, не попытавшись с ней сработаться? Поскольку дело касается тех или других личных черт Фрейя, я могу только повторить то, что выше сказано о Трэне. В свое время некоторые товарищи считали недопустимым блок с Зиновьевым. Между тем от этого блока мы оказались только в выигрыше, Зиновьев же политически ликвидирован. В блоках выигрывают всегда более последовательные, более принципиальные и более сильные из участников. Если бы Фрей на втором или третьем этапе сотрудничества нашел нужным порвать с нами, то лучшая часть его сторонников не пошла бы за ним, как лучшие рабочие-зиновьевцы остались с нами. Я вполне понимаю, что сегодня сотрудничество с Фрейем на австрийской почве для "Манруфа"20 может являться невозможным. Нельзя форсировать объединение одними лишь организационными мерами, тем более извне. Я считаюсь с расколом, как с фактом. Но на интернациональной основе было бы в корне неправильно отталкивать группу Фрейя -- при отсутствии для этого принципиальных оснований. Верно ли, что И.Штрасе21 тяготеет к правой оппозиции? Это было бы жалко, так как с правыми у нас будет жестокая борьба. Мы все еще на бивуачном положении. Ответа от немецкого правительства нет22. Только что получил ваше письмо от 6 апреля. Немецкий перевод получил, спасибо. Что касается Ф.23, то, разумеется, деньги на дорогу я вышлю, как только разрешится вопрос о дальнейшем моем местожительстве. Письмо о группировках можно напечатать. Принимаю к сведению ваше сообщение о слабости ваших технических средств. Разумеется, группе придется делать лишь то, что ей по силам. Вопрос о популярных брошюрах и вообще актуальных работах встанет только после решения вопроса о нашем переселении в Европу. Ближайший период я хочу целиком посвятить изданию своих больших книг, в первую очередь - автобиографии24, которую я пишу так, чтобы она принесла нам пользу и в политическом отношении. [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] 14 апреля 1929 г. Уважаемый товарищ Мюллер25, Пишу вам всего несколько строк по чисто деловому вопросу. Мне пишут из Франции, что какое-то немецкое издательство продает французскому издательству право на издание моей "Критики программы"26. Неужели это издательство Ляуба27? Я никак не могу этого допустить. Французское издательство Ридер28 выпускает четыре моих книги, в том числе "Критику программы" (вместе с другими работами о Коминтерне). Я даю Ридеру точно просмотренный и дополненный текст с примечаниями и предисловием. Не может быть и речи о перепродаже немецким издательством права французскому издательству. Если это Лауб (чего я не думаю), то он должен вполне удовлетвориться тем, что автор не предъявляет и не собирается предъявлять никаких претензий на гонорар за эту книгу. Было бы чудовищно, если бы он продавал французам книгу, им самим не оплаченную. Во всяком случае, я бы такой сделки не признал и обратился бы попросту в суд. Я хочу думать все же, что это не Ляуб и что здесь какое-то недоразумение. Жду от вас спешного ответа по этому важному вопросу. Получили ли вы последние корреспонденции из Москвы? Они в высшей степени интересны и важны. Надеюсь, что вы поддерживаете связь с тов. Вебером29 и что он через вас знает обо всех новостях. Моя переписка слишком выросла и я, при отсутствии "аппарата", вынужден соединять нескольких корреспондентов в одну группу. Может быть, дальше дело будет обстоять лучше. С коммунистическим приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо А. Мюллеру] Константинополь, 25.IV.[19]29 Дорогой товарищ Мюллер, Отвечаю с некоторым запозданием на ваше письмо от 1 апреля. 1. Я очень прошу вас и товарища Вебера выяснить до конца вопрос о перепродаже авторских прав немецким издательством французскому. Если бы эта книга вышла предварительно в России, тогда, вследствие отсутствия литературной конвенции30, европейские издательства могли бы переводить и издавать книгу без всякого разрешения с моей стороны. Но в данном случае речь идет о книге, впервые появившейся в Германии. Следовательно, ни одно иностранное издательство, в том числе и французское, не может выпустить эту книгу по своему усмотрению. Я во Франции выпускаю большой том о Коммунистическом Интернационале. В состав этого тома входят четыре работы: 1. Что же дальше? (письмо к VI-му конгрессу); 2. Критика программы; 3. Китайский вопрос; 4. Кто руководит Коминтерном31. К этой книге мною написано специальное предисловие для французского издательства. Я сообщаю вам это вот для какой цели: если бы первое немецкое издание "Критики программы" разошлось и понадобилось бы второе издание, то я бы настаивал на том, чтобы выпустить большой том такого же состава, как и французское издание. Я бы написал специальное предисловие, в котором ответил бы на критику в печати. Может быть, вы переговорите об этом с издательством, чтобы выяснить, как обстоит дело. Книга вышла бы примерно вдвое больше нынешней. 2. Теперь о делах оппозиции. Мне не совсем ясно, каковы ваши дальнейшие перспективы. Думаете ли вы вести борьбу с Ленинбундом или же хотите достигнуть соглашения с ним? Каковы, по вашей оценке, ваши главные разногласия с Урбансом? Если вы намерены вести борьбу, то какими средствами, в каких районах и на что рассчитываете? При нынешнем крайне вялом темпе работы веддингской оппозиции32 она, как мне кажется, рискует незаметно сойти на нет, отдав постепенно своих сторонников Ленинбунду. Не думаете ли вы, что вашей группе нужно было бы официально обсудить все эти вопросы и вынести те или другие решения? Жму руку и желаю всего хорошего. [Л.Д.Троцкий] ПРЕДИСЛОВИЕ33 Настоящий том рисует этапы шестилетней борьбы, которую ведет правящая ныне в СССР фракция против левой оппозиции (большевиков-ленинцев)34 в целом и автора этой книги, в частности. Значительная часть тома посвящена опровержению обвинений и прямых клевет, направленных против меня лично. Что дает мне право утруждать этим материалом внимание читателя? То обстоятельство, что личная жизнь моя достаточно тесно связана с событиями революции, само по себе еще не оправдывало бы появление на свет этой книги. Если бы борьба фракции Сталина против меня была только личной борьбой за власть, история этой борьбы не заключала бы в себе ничего слишком поучительного: парламентская история полна борьбы групп и лиц за власть ради власти. Но в том-то и дело, что борьба лиц и групп в СССР неразрывно сливается с разными этапами Октябрьской революции. Историческая закономерность никогда не проявляется с такой мощью, как в революционную эпоху, которая обнажает классовые отношения и доводит все проблемы и противоречия до высшей остроты. Борьба идей в такие периоды становится самым непосредственным орудием враждебных классов или частей одного и того же класса. Именно такой характер получила в русской революции борьба против "троцкизма". Связь совершенно схоластических подчас умствований с материальными интересами классов или слоев явилась в данном случае настолько очевидной, что когда-нибудь этот исторический опыт войдет в качестве особой главы в школьные учебники исторического материализма35. Октябрьская революция делится болезнью и смертью Ленина на два периода36, которые тем резче будут отличаться один от другого, чем дальше мы будем отходить от них. Первый период был временем завоевания власти, установления и упрочения диктатуры пролетариата, ее военной обороны, ее основных шагов в деле определения хозяйственного пути. Партия в целом сознает себя носительницей диктатуры пролетариата и в этом сознании черпает свою внутреннюю уверенность. Второй период характеризуется нарастающими элементами двоевластия в стране. Пролетариат, завоевавший в октябре власть, вследствие ряда материальных и духовных причин внутреннего и международного порядка отодвигается и оттирается в сторону и назад. Рядом с ним, позади него, иногда и впереди него, выдвигаются другие элементы, другие прослойки, части других классов, которые прибирают к рукам значительную долю если не власти, то прямого влияния на власть. Эти другие слои: чиновники государства, профессиональных союзов и кооперативов, лица свободных профессий, торговцы и посредники все более складываются в систему сообщающихся сосудов. В то же время они по условиям жизни, по повседневному обиходу и по навыкам мысли отделены от пролетариата или все больше отделяются от него. Сюда относятся в последнем счете и партийные чиновники, поскольку они слагаются в сплоченную касту, которая не столько внутренними средствами, сколько средствами государственного аппарата обеспечивает свою несменяемость. По своему происхождению и традициям, по источникам своей сегодняшней силы советская власть продолжает опираться на пролетариат, хотя и все менее непосредственно. Через перечисленные выше социальные прослойки она попадает все больше под давление буржуазных интересов. Это давление становится тем более ощутительным, что значительная часть не только государственного, но и партийного аппарата является если и не сознательным, то во всяком случае добровольным проводником буржуазных взглядов и надежд. Как ни слаба сама по себе наша внутренняя буржуазия, она справедливо сознает себя частью мировой буржуазии и является передаточным механизмом мирового империализма. Но и внутренняя база буржуазии совсем не ничтожна. Поскольку крестьянское хозяйство развивается на индивидуальных основах рынка, оно неизбежно выделяет из себя многочисленную мелкую сельскую буржуазию. Богатеющий мужик или мужик, только стремящийся разбогатеть и наталкивающийся на препятствия советского законодательства, является естественным носителем тенденций бонапартизма. Это доказано всем ходом новейшей истории и еще раз проверено на опыте Советской республики. Таковы социальные источники элементов двоевластия, окрашивающего вторую, послеленинскую главу Октябрьской революции. Разумеется, и первый период -- 1917-1923 гг. -- не однороден на всем своем протяжении. И там были не только наступления, но и отступления. И там революция шла на большие уступки: крестьянству -- с одной стороны, мировой буржуазии -- с другой. Первым отступлением победоносной революции был Брест-Литовский мир. Затем революция перешла в новое наступление. Политика торговых и промышленных концессий, как ни скромны до сих пор ее практические результаты, представляла собою в принципе серьезный маневр отступления. Самым крупным отступлением явилась, однако, новая экономическая политика в целом (нэп). Восстанавливая рынок, нэп тем самым воссоздал условия возрождения мелкой буржуазии и превращения отдельных ее элементов и групп в среднюю буржуазию. Таким образом, в нэпе были заложены возможности двоевластия. Но они находились лишь в экономической потенции. Действительную силу они развили лишь во второй главе, которая в общем и целом открывается болезнью и смертью Ленина и началом концентрированной борьбы против "троцкизма"37. Сами по себе уступки буржуазным классам еще не нарушают, разумеется, диктатуры пролетариата. Химически чистого классового государства в истории не бывает вообще. Буржуазия господствует, опираясь на другие классы, подчиняя их себе, подкупая их или застращивая. Социальные реформы в пользу рабочих сами по себе нисколько не нарушают единодержавия буржуазии в стране. Каждому капиталисту в отдельности кажется, правда, будто он уже не полный хозяин в своем доме, т. е. на заводе и фабрике, так как вынужден считаться с законодательными ограничениями его хозяйской диктатуры. Но эти ограничения служат только для того, чтобы сохранить и поддержать власть класса в целом. Интересы отдельного капиталиста на каждом шагу приходят в противоречие с интересами капиталистического государства не только в вопросах социального законодательства, но и в вопросах налогов, государственных долгов, войны и мира и проч. и проч. Перевес остается за интересами класса в целом. Именно этот последний решает, какие реформы и в каких пределах он может дать, не нарушая основ своего господства. Аналогично ставится вопрос и в отношении диктатуры пролетариата. Химически чистой диктатура могла бы быть только в безвоздушном пространстве. Правящий пролетариат вынужден считаться с другими классами и в зависимости от соотношения сил внутри страны или на международной арене идти на уступки другим классам в целях сохранения своего господства. Весь вопрос -- в пределах этих уступок и в степени сознательности, с которою они делаются. Новая экономическая политика заключала в себе две стороны. Во-первых, она вытекала из необходимости для самого пролетариата использовать для руководства промышленностью и всем вообще хозяйством методы и приемы, выработанные капитализмом. Во-вторых, она означала уступку буржуазии, непосредственно мелкой буржуазии, поскольку давала ей возможность вести хозяйство в наиболее ей свойственных формах купли-продажи. В России с ее преобладающим крестьянским населением эта вторая сторона нэпа имела решающий характер. При задержке революционного развития других стран нэп как широкое и длительное отступление был совершенно неизбежен. Мы провели его под руководством Ленина вполне единодушно. Отступление было во всеуслышание названо отступлением. Партия и через нее рабочий класс в общем правильно понимали то, что делают. Мелкая буржуазия получала в известных пределах возможность накоплять. Но власть, а, следовательно, и право определять пределы накопления, оставалась по-прежнему в руках пролетариата. Выше мы сказали, что существует аналогия между социальными реформами в интересах пролетариата, которые видит себя вынужденной провести правящая буржуазия, и между теми уступками буржуазным классам, которые делает правящий пролетариат. Эту аналогию нужно, однако, если мы хотим избежать ошибок, ввести в определенные исторические рамки. Буржуазная власть существует столетия, она имеет мировой характер, она опирается на огромные накопленные богатства, в ее распоряжении находится могущественная система учреждений, связей и идей. Века господства создали своего рода инстинкт господства, который не раз уже в трудных условиях безошибочно руководил буржуазией. Века буржуазного господства были для пролетариата веками угнетения. Ни исторических традиций господства, ни, тем более, инстинкта власти у него нет. Он пришел к власти в одной из самых бедных и отсталых стран Европы. Это означает, что диктатура пролетариата в данных исторических условиях, на данном этапе несравненно меньше ограждена, чем власть буржуазии. Правильная политика, реалистическая оценка собственных шагов, в том числе неизбежных уступок буржуазным классам, являются для советской власти вопросом жизни и смерти. Послеленинская глава Октябрьской революции характеризуется ростом как социалистических, так и капиталистических сил советского хозяйства. Вопрос решается динамическим соотношением между ними. Проверка этого соотношения дается не столько статистикой, сколько повседневным ходом экономической жизни. Нынешний глубокий кризис, принявший парадоксальную форму недостатка сельскохозяйственных продуктов в земледельческой стране, является объективным и безошибочным доказательством нарушения основных хозяйственных пропорций. Еще весною 1923 года на XII съезде партии автор этой книги предупреждал о тех последствиях, к которым может привести неправильное хозяйственное руководство: отставание промышленности порождает "ножницы" цен на промышленные и сельскохозяйственные продукты, что, в свою очередь, влечет за собою задержку развития сельского хозяйства38. Наступление этих последствий само по себе отнюдь не означает ни неизбежности, ни тем более близости крушения советского режима. Оно означает лишь -- но с полной повелительностью -- необходимость перемены хозяйственной политики. В стране, где важнейшие производительные силы являются собственностью государства, политика государственного руководства является непосредственным и для известного этапа решающим фактором хозяйства. Вопрос, следовательно, сводится к тому, способно ли данное руководство понять необходимость изменения политики и в силах ли оно эти изменения провести на деле. Мы приходим тут снова к вопросу о том, в какой мере государственная власть находится еще в руках пролетариата и его партии, т. е в какой мере это все еще власть Октябрьской революции. Ответить на этот вопрос априорно нельзя. Политика не имеет механических масштабов. Силы классов и партий обнаруживаются в борьбе. А борьба еще целиком впереди. Двоевластие, т. е. параллельное существование власти или полувласти двух антагонистических классов -- как, например, в эпоху Керенского -- не может длиться долго. Такого рода критическое состояние должно разрешиться в ту или другую сторону. Утверждение анархистов или анархиствующих, будто СССР уже представляет собою буржуазную страну, лучше всего опровергается отношением к вопросу самой буржуазии, внутренней и иностранной. Идти дальше признания элементов двоевластия было бы теоретически неправильно, политически опасно, даже самоубийственно. В свою очередь, проблема двоевластия означает для данного момента вопрос о том, в какой мере буржуазные классы внедрились в советский государственный аппарат и в какой мере буржуазные идеи и тенденции внедрились в партийный аппарат пролетариата? Ибо от этой степени зависит маневренная свобода партии и возможность для рабочего класса предпринимать необходимые меры обороны и наступления. Вторая глава Октябрьской революции характеризуется не просто ростом экономических позиций мелкой буржуазии города и деревни, но гораздо более опасным и острым процессом теоретического и политического разоружения пролетариата параллельно с ростом политической самоуверенности буржуазных слоев. В соответствии с этой стадией, через которую проходят эти процессы, политический интерес растущих мелкобуржуазных классов состоял и сейчас еще состоит в том, чтобы по возможности замаскировать свое продвижение вперед, окрасить свои успехи в советскую покровительственную окраску и представить свои опорные базы как составные части социалистического строительства. Известные и притом значительные успехи буржуазии на основе нэпа были неизбежны и при том необходимы для успехов самого социализма. Но одни и те же экономические достижения буржуазии получают совершенно разное значение и представляют совершенно разную степень опасности в зависимости от того, в какой мере рабочий класс и прежде всего его партия правильно оценивают происходящие процессы и сдвиги в стране и в какой степени твердо они держат руль в руках. Политика есть концентрированная экономика. На данном этапе хозяйственный вопрос Советской республики более, чем когда-либо, решается политически. Порочный характер послеленинской политики состоит не столько в том, что она делала новые крупные уступки разным слоям буржуазии внутри страны, в Западной Европе, в Азии. Одни из этих уступок были необходимы или неизбежны, хотя бы в результате предшествовавших ошибок. Таковы новые уступки кулаку в апреле 1925 года: разрешение аренды земли и найма рабочей силы39. Другие из этих уступок были сами по себе ошибочны, вредны и даже гибельны. Таковы: капитуляция перед бужуазными агентами в британском рабочем движении и еще худшая капитуляция перед китайской буржуазией. Но главное преступление послеленинской и антиленинской политики состояло в том, что тяжкие уступки выдавались за успехи пролетариата; что отступления изображались как продвижения вперед; что рост внутренних затруднений истолковывался как победоносное продвижение к национальному социалистическому обществу. Эта предательская, по сути дела, работа теоретического разрушения партии и угашения политической бдительности пролетариата производилась в течение последних шести лет под видом борьбы с "троцкизмом". Краеугольные принципы марксизма, основные методы Октябрьской революции, важнейшие уроки ленинской стратегии подвергались ожесточенному и свирепому пересмотру, в котором находила свое выражение нетерпеливая потребность привилегированного чиновника и оправившегося мелкого буржуа в спокойствии и порядке. Идея перманентной революции40, т. е. неразрывной и действительной связи судьбы Советской республики с ходом пролетарской революции во всем мире, больше всего раздражала новые консервативные слои, которые внутри себя убеждены, что после того, как революция подняла их наверх, она тем самым выполнила свое предназначение. Мои критики из социал-демократического и демократического лагеря очень авторитетно разъясняют мне, что Россия "не созрела" для социализма и что Сталин совершенно прав, поворачивая ее зигзагами на путь капитализма. Правда, то, что социал-демократы с полным удовлетворением называют возрождением капитализма, Сталин называет построением национального социализма. Но, так как они говорят об одном и том же процессе, то разница в терминологии не должна скрывать от наших глаз тождества по существу. Если бы даже Сталин выполнял свою работу сознательно, о чем пока что нет и речи, он все равно вынужден был бы с целью смягчения трений именовать капитализм социализмом. Он делает это тем увереннее, чем хуже разбирается в основных исторических процессах. Слепота избавляет его в данном случае от необходимости лицемерить. Вопрос, однако, вовсе не сводится к тому, способна ли Россия собственными средствами построить социализм. Такого вопроса для марксизма вообще не существует. Все, что было сказано по этому поводу сталинской школой, относится по теоретическому типу к области алхимии41 и астрологии42. Сталинизм, как доктрина, пригоден лишь для теоретической кунсткамеры43. Основной вопрос состоит в том, способен ли капитализм вывести Европу из исторического тупика. Способна ли подняться из рабства и нищеты Индия, не выступая из рамок мирного капиталистического прогресса? Способен ли Китай достигнуть высот американской и европейской культуры без революций и войны? Способны ли Соединенные Штаты совладать со своими собственными производительными силами, не потрясая Европу и не подготовляя чудовищную военную катастрофу всего человечества? Вот как стоит вопрос о дальнейшей судьбе Октябрьской революции. Если допустить, что капитализм все еще представляет прогрессивную историческую силу; что он способен своими методами и приемами разрешить основные проблемы, стоящие на исторической очереди и поднять человечество еще на несколько ступеней, тогда не могло быть и речи о превращении Советской республики в социалистическую страну. Тогда социалистическая надстройка Октябрьской революции неизбежно пошла бы на слом, оставив в наследство только свои аграрно-демократические завоевания. Совершился бы спуск от пролетарской революции к буржуазной через фракцию Сталина или через часть этой фракции или же понадобилась бы новая политическая смена и даже не одна -- это все вопросы второго порядка. Я уже не раз писал, что политической формой такого спуска был бы, вероятнее всего, бонапартизм, -- никак не демократия. Основной вопрос состоит, однако, в том, является ли еще капитализм прогрессивным, как мировая система. Именно в этом вопросе наши социал-демократические противники проявляют жалкий, дряблый и беспомощный утопизм -- утопизм реакции, а не движения вперед. Политика Сталина есть "центризм", то есть течение, колеблющееся между соцал-демократией и коммунизмом. Главные "теоретические" усилия школы Сталина, возникшей лишь после смерти Ленина, были направлены на то, чтобы отделить судьбу Советской республики от мирового развития в целом. Это значило пытаться освободить Октябрьскую революцию от нее самой. Теоретическая проблема эпигонов приняла форму противопоставления троцкизма ленинизму. Чтобы освободиться от интернациональной сущности марксизма, сохраняя до поры до времени верность ему на словах, надо было направить оружие в первую голову против тех, которые были носителями идей Октябрьской революции и пролетарского интернационализма. Первое место принадлежало тут Ленину. Но Ленин умер на рубеже двух этапов революции. Он не мог уже отстаивать дело своей жизни. Эпигоны порезали его книги на цитаты и этим оружием стали бороться против живого Ленина, воздвигая ему погребальные мавзолеи не только на Красной площади, но и в сознании партии. Как бы предвидя судьбу своих идей на ближайшем этапе, Ленин начал свою книгу о государстве44 следующими словами, посвященными судьбе великих революционеров: "После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для "утешения" угнетенных классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное острие, опошляя его" (т. XIV, ч. 2, стр. 299) 45. К этим вещим словам остается только добавить, что Н. К.Крупская нашла в себе однажды решимость бросить их фракции Сталина в лицо. Вторая половина задачи эпигонов состояла в том, чтобы дальнейшую защиту и развитие идей Ленина изобразить как враждебную Ленину доктрину. Эту историческую службу сослужил миф "троцкизма". Нужно ли повторять здесь, что я не претендовал и не претендую на создание особой доктрины? Теоретически я ученик Маркса. В отношении методов революции я прошел школу Ленина. Я не знаю троцкизма. Или, если угодно, я знаю "троцкизм" как наименование, данное идеям Маркса и Ленина теми эпигонами, которые от этих идей хотят во что бы то ни стало освободиться, но еще не смеют этого сделать открыто. Настоящая книга показывает часть того идеологического процесса, при помощи которого нынешнее руководство Советской республики сменяло свою теоретическую кожу в соответствии с изменением своей социальной сущности. Я показываю, как одни и те же лица об одних и тех же фактах, идеях или деятелях при Ленине и после Ленина отзывались прямо противоположным образом. Я вынужден в этой книге давать много цитат, что, замечу мимоходом, противоречит моим обычным литературным приемам. Однако в борьбе против политиков, которые торопливо и воровато открещиваются от своего вчерашнего дня, клянясь в то же время в верности ему, невозможно обойтись без цитат, ибо они играют в данном случае роль прямых и неопровержимых улик. Если нетерпеливый читатель будет досадовать, что ему приходится совершать часть своего пути по кочкам, пусть примет, по крайней мере, во внимание, что собрать эти цитаты, выделить из них наиболее поучительные и привести в необходимую политическую связь требовало неизмеримо большей затраты труда, чем внимательное чтение этих документальных свидетельств борьбы двух столь близких и столь непримиримых лагерей. Первой частью этой книги является мое письмо в Институт истории партии и революции (Истпарт)46, написанное мною к моменту 10-й годовщины Октябрьского переворота. Институт с протестом вернул мою рукопись, которая врезалась инородным телом в ту работу неслыханной исторической фальсификации, которой занимается это учреждение в борьбе с троцкизмом. Вторую часть книги составляют четыре речи, произнесенные мною перед высшими учреждениями партии в течение июня -- октября 1927 года, т. е. в период наиболее концентрированной идейной борьбы между оппозицией и фракцией Сталина47. Я выбрал из многих документов последних лет стенограммы этих четырех речей как потому, что они в сжатой форме дают достаточно полное изложение борющихся взглядов, так и потому, что в своей хронологической последовательности они способны, как мне кажется, приблизить читателя к драматической динамике самой борьбы. Добавлю еще, что нередкие аналогии с французской революцией способны облегчить историческую ориентировку французскому читателю. Я произвел в тексте речей значительные сокращения, чтобы освободить их от повторений, в той или иной степени все же неизбежных. Все необходимые пояснения даются мною в виде вступительных замечаний к самим речам, которые в настоящем издании вообще впервые появляются в печати. В СССР они остаются запретными рукописями. В заключение я даю небольшой памфлет, написанный мною уже в ссылке, в Алма-Ате в 1928 г.48, в ответ на увещевательное письмо, обращенное ко мне одним из благожелательных противников49. Мне думается, что этот документ, широко ходивший в рукописи по рукам, дает всей книге необходимое завершение, вводя читателя в самую последнюю стадию борьбы, непосредственно предшествовавшую моему изгнанию. Эта книга охватывает вчерашний день. Но только для того, чтобы соединить его с сегодняшним. Ни один из процессов, о которых идет здесь речь, не завершен, ни один из вопросов -- не разрешен. Каждый новый день будет приносить дополнительную проверку борющихся концепций. Эта книга посвящена текущей истории, т. е. политике. Она рассматривает прошлое только как непосредственное введение к будущему. Л.Троцкий Константинополь, 1 мая 1929 г. [Письмо М. Истмену]50 4.V.1929[г] Дорогой друг, Посылаю вам девять рукописей в полное ваше распоряжение. Эти рукописи вошли в состав двух французских томов, которые должны выйти у Ридера. Я вам не посылаю ни своего письма в Истпарт, ни "Критики программы", ибо оба эти произведения у вас имеются. Во французском издании один том называется "Изуродованная революция"51 и заключает в себе, кроме моего письма в Истпарт, еще четыре речи и "Беседу с благожелательным противником". Второй том посвящен Коммунистическому Интернационалу и, помимо "Критики программы", включает в свой состав ряд статей, прилагаемых мною здесь. Если найдете нужным и возможным, издайте все прилагаемые работы в виде одного тома. Я к этому мог бы написать специальное предисловие для американского читателя. Вернее сказать, я мог бы переделать два своих французских предисловия52, приспособив их к американской книге. Но для этого я должен знать, прежде всего, выйдет ли эта книга в свет и в каком составе. Если бы не удалось устроить эту книгу у одного из капиталистических издателей, то рукописи могли бы быть частично использованы издательством "Милитант"53. Сообщите мне поскорее о судьбе посылаемых вам при сем рукописей. Если вы прочитаете два предисловия к французским томам, то вам будет легче сообразить возможный состав американского тома и его общую физиономию. Издатель Бони54 обратился к Пазу55 с предложением издать четыре моих книги, в том числе "Ленин и эпигоны" (или "Против эпигонов")56. Я получил из Парижа по этому поводу телеграфный запрос. Я ответил, что вопрос об "Эпигонах" может быть разрешен только по соглашению с вами, так как вы уже ведете, вероятно, переговоры с какими-либо американскими издателями. Так как Бони хочет издать несколько томов, то желательно было бы сговориться с ним насчет тома "Ленин и эпигоны". Вы совершенно правы, указывая на то, что при удачном выпуске этих книг можно будет надолго обеспечить хорошее марксистское издательство и в первую очередь оппозиционный журнал международного характера. Я ужасно жалею, что в вопросе о марксизме вы заняли столь неприемлемую и теоретически неправильную позицию. Боюсь, что придется нам сильно драться. А я не знаю в истории революционного движения последних тридцати лет ни одного случая, когда бы отказ от марксизма не губил революционера и политически. Повторяю: ни одного случая. Зато я знаю многие десятки выдающихся случаев, когда люди начинали с отрицания диалектического материализма57, в частности исторического материализма, а кончали... примирением с буржуазным обществом. Я пока только перелистывал вашу книгу58 и в ближайшее время прочитаю ее. В своих "Эпигонах" я вынужден буду вам посвятить небольшую главу: политическая дружба требует ясности прежде всего. Суварин запутался очень тяжко. Он не понял совершенно классового характера современных группировок коммунизма и думал с ними справиться при помощи наспех написанных газетных статеек. На этом пути он приблизился к Брандлеру, который ведет сейчас линию на восстановление довоенной левой социал-демократии, несостоятельность которой достаточно обнаружена войной. Газета Милюкова "Последние новости"59 посвятила передовую статью разногласиям между Сувариным и Троцким, причем, конечно, полностью и целиком стала на сторону Суварина. Если Суварин не поймет, в какое болото он залез, то он погибнет для революционного движения на ряд лет, если не навсегда. Вы спрашиваете, какие книги мне нужны? Мне трудно называть книги, ибо я за последний период, который длится уже довольно долго, не следил совершенно за книжным рынком. Я могу только сказать, какие темы меня интересуют больше всего, и в соответствии с этим вы сможете мне посылать книги. Во-первых, я хочу иметь литературу, характеризующую экономические и политические тенденции развития Соединенных Штатов за последний период. 2. Наиболее важные периодические издания, например "Экономист"60 и "Куррент Истори"61. Хорошо было бы получать также одну ежедневную газету. 3. Желательно иметь коллекцию наиболее характерных изданий: книг, брошюр и проч. (характеризующих различные организации, формы и течения рабочего движения). 4. Наиболее выдающиеся произведения американского книжного рынка. После окончания автобиографии, которою я буду занят до июня, я посвящу два месяца, примерно, завершению свой книги об "эпигонах". После того, следовательно осенью, приступлю к книге о мировом хозяйстве и международной политике62. Вопрос об Америке, о взаимоотношении Соединенных Штатов, Англии, Южной Америки и Японии займет в этой книге решающее место. Из этого вы можете усмотреть, как важно для меня иметь соответственную литературу. [Л.Д.Троцкий] Издательству "Малик"63 1. Я получил вашу телеграмму от 3 апреля -- на полтора месяца позже, чем телеграммы от ряда других немецких издательств. Я получил ваше письмо от 8 мая -- на три месяца позже, чем соответственные предложения от других немецких издательств. 2. Более, однако, чем запоздалость ваших предложений, обращает на себя внимание странный их тон: вы сочетаете деловые предложения с политическими нравоучениями. Если ваши деловые предложения запоздали по вашей вине, то политические ваши поучения по меньшей мере неуместны. Позвольте мне вам это разъяснить в настоящем кратком письме. 3. Мою ошибку вы видите в том, что я публикую свои книги в буржуазных издательствах, а не в вашем. Но в том же письме вы сообщаете мне, что ваше издательство было и остается совершенно независимым частным предприятием. Позвольте вам сказать в таком случае, что вы представляете такое же капиталистическое предприятие, как и те издательства, которые печатают мои книги. Коммунистическим издательством я могу признать только такое, которое принадлежит к партии или фракции, работ