в этого и делают, конечно, ошибки. Такие методы ведут к тому, что организацию приходится резать на части в связи с каждым новым очередным вопросом и разногласием. Если я, таким образом, согласен с тем, что Навилля надо в качестве меньшинства включить в правление, то я отнюдь не хочу все же поднимать этого вопроса снова. Это дело самих французских товарищей, которые должны учиться на собственных ошибках и делать необходимые выводы. Но в отношении интернациональной организации я считаю решительной ошибкой введение Навилля в работу Секретариата. Он уже снова подписывает "Бюллетень" в качестве издателя. Это совсем не формальность, а, в связи с прошлым, политический вопрос. До тех пор, пока Навилль не займет ясной и отчетливой позиции в национальных вопросах, и прежде всего в немецком, я категорически совершенно формально протестую против его подписи на Интернациональном "Бюллетене", и формально ставлю предложение о снятии этой подписи. Если бы Навилль открыто поддерживал Ландау в статьях самого "Бюллетеня" и т. д., я бы не требовал ни в каком случае удаления подписи Навилля, ибо всякий знал бы, что его подпись означает. Во французских делах все члены Лиги знают поведение Навилля, и, следовательно, могут его выбрать или не выбрать в Правление на основании точного знакомства с его политической физиономией. Другое дело интернациональная арена. Здесь Навилля не знают. За его подпись мы все несем ответственность. Между тем он скрывает свое лицо, ведет закулисную переписку недостойного характера, т. е. такую, относительно которой он не смеет давать отчет. Поддерживает Ландау, не смея об этом сказать открыто. Прикрывать такие нравы - преступление. Секретариат совершает это преступление, выставляя имя Навилля на своем "Бюллетене". [Л.Д.Троцкий] [Письмо Л.Л.Седову90] 5-е мая 1931 г. Милый мой, Не писал тебе несколько дней, так как был целиком поглощен книгой91. Подготовил еще три главы. Одну посылаю сегодня для перевода. Две другие - в течение ближайших дней. Для писания статей или циркулярных писем у меня сейчас времени нет и в ближайшие два-три месяца "не предвидится". Я хочу поэтому насчет ряда принципиальных и практических вопросов интернациональной левой поговорить в этом письме с тем, чтобы ты использовал его в той или другой форме в отношении всех тех товаришей, которых могут интересовать высказанные здесь соображения. Брандерлианцы говорят, что мы - "секта", тогда как они стоят за "массовое движение". Вообще говоря, это есть классическое обвинение, которое меньшевики предъявляли большевикам. В период контрреволюции меньшевики приспособлялись, отчасти просто примазывались ко всем и всяким формам рабочего движения, большевики отбирали и воспитывали кадры. В другой обстановке, в других условиях, на другой ступени развития, но в этом именно состоит сейчас противоположность между левой и правой оппозицией. Громадное отличие нынешней обстановки состоит в том, что, кроме левой и правой оппозиций, существует официальная партия, которая в разных странах представляет разную силу, но в общем все же является гигантским фактором мирового рабочего движения. Полное непонимание этого Урбансом, половинчатое понимание этого Навиллем и делает их позицию бесплодной. Официальная партия, особенно в Германии, представляет собой огромный фактор; но нужно отдать себе ясный отчет в совершенно особенной природе этого факта. Что составляет силу германской компартии? а) Глубокий социально-национальный кризис в Германии, б) традиция Октябрьской революции и прежде всего существование СССР. Оба эти фактора очень важны, но их недостаточно для того, чтобы создать "душу" партии. Устойчивость партии, ее самостоятельная сила определяются внутренней идейной связью кадров и их на опыте проверенном авторитете в глазах масс. Именно этот элемент партии в нынешнем Коминтерне, в том числе и в германской партии, чрезвычайно слаб, и слабость эта лучше всего выражается фигурой Тельмана. Если представить себе на минуту, что СССР не существует, что германская компартия лишается официальной поддержки, то нетрудно понять, что и в германской партии немедленно начнется величайший идейный разброд и организациолнный распад. В лице Тельмана верят Советскому государству и Октябрьской революции. Без этих двух опор - тельмановский аппарат есть пустое место. В проекте платформы подробно характеризуется состояние ВКП, которая целиком держится на административном аппарате. Внутренняя идеологическая спайка сейчас настолько формальна и противоречива, что при первом серьезном толчке партия распадется на несколько частей. Мы видим, таким образом, в составе Коминтерна по крайней мере две огромные организации, которые сильны как организации, но крайне слабы как партии. Именно этим определяется - на ближайший период - наша роль как фракции по отношению к официальной партии. Мы создаем в первую голову предпосылки и элементы кристаллизации внутри самой официальной партии. Мы создаем кадры. Секта мы или не секта - это определяется не количеством тех элементов, которые собрались вокруг нашего знамени на сегодняшний день (и даже не качеством этих элементов, ибо далеко не все они лучшего качества!), а совокупностью тех программных, тактических и организационных идей, которые данная группа вносит в движение. Борьба левой оппозиции имеет поэтому на данной стадии в первую голову программный и принципиально-стратегический характер. Говорить: "Надо апеллировать к нуждам массы" и противопоставлять это общее место левой оппозиции значит впадать в убийственную пошлось, ибо дело ведь о том и идет, с какими идеями обращаться к массе, под каким критерием вырабатывать требования, в том числе и частичные. В известный период сталинцы апеллировали в Китае к гигантским массам. Но с чем они апеллировали? С программой и методами меньшевизма. И они погубили революцию. Когда брандлерианцы говоорят: "Мы не можем кормить немецких рабочих китайской революцией", то они показывают тем самым не свой мнимый реализм, а свою оппортунистическую подлость. Испанские коммунисты, которые не усвоили опыта и уроков китайской революции, могут погубить испанскую революцию. А когда революционная ситуация развернется в Германии, то немецкие рабочие предъявят спрос на кадры, которые всосали в плоть и кровь уроки русской, китайской и испанской революций. В то время, как мы только начинаем воспитывать или перевоспитывать кадры, брандлерианцы противопоставляют воспитание кадров массовой работе. У них поэтому никогда не будет ни того, ни другого. Не имея принципиальной установки в основных вопросах и не имея поэтому возможности действительно воспитывать и закалять кадры, они занимаются имитацией массовой работы. Но в этой области социал-демократия, с одной стороны, и комапартия, с другой, несравненно сильнее их. Самый тот факт, что отчаявшиеся брандлерианцы пытаются найти ответ на основные вопросы у нас, хотя бы половинчато и трусливо, намечает тот путь, каким будут складываться кадры леваой оппозиции - не только за счет брандлерианцев, но в первую голову за счет официальной партии. 2. Брандлерианцы, Урбанс, Снивлит92 сходятся на том, что наша политика имеет сектантский характер. По существу, к ним приближаются Фрей, Ландау и Навилль, только они отчасти не додумывают, отчасти не договаривают свою мысль до конца. Возьмем Урбанса. Он уже не раз повторял в своей газете: "Левая оппозиция требует, чтобы признавали каждую запятую Троцкого". Можно только поблагодарить Урбанса за эту открытую и ясную постановку вопроса. Разумные и серьезные работники левой оппозиции не должны стесняться поднимать вопрос и в этой плоскости, раз он так поставлен противниками. С Урбансом у нас расхождение не больше, не меньше, как о классовой природе СССР, о том, партия ли мы или фракция, и должны ли мы в момент военной опасности быть на стороне СССР или только открывать дискуссию, на чьей мы стороне: на стороне ли контрреволюционного Китая или советской республики. Эти вопросы Урбанс называет "запятой Троцкого". Этим самым он обнаруживает величайшее свое легкомыслие, богемский или люмпенпролетарский цинизм. Он показывает, что дело для него сводится к его лавочке, а вовсе не к основным проблемам мировой революции. Но мало этого. Говоря о запятой Троцкого, Урбанс игнорирует русскую оппозицию и весь ее опыт, всю ее борьбу на разные фронты, как и ее платформу. Наше непримиримое отношение к мясниковщине, наш раскол с сапроновцами - все это "запятая Троцкого"? А те сотни тысяч старых и молодых революционеров с большим опытом, которые годы проводят в тюрьмах и ссылке, причем и в тюрьмах продолают борьбу с сапроновщиной, - неужели же они все это делают из-за "запятой Троцкого"? Стыд и срам! Наконец, если, по мнению Урбанса, дело сводится к запятой, то какое же он имеет право из-за одного знака препинания рвать с интернациональной левой и оставаться вне ее рядов? Его позиция создана из идейного шарлатанства и из идейного авантюризма. Нужно ли останавливаться на Снивлите? Он клянется, что не имеет ничего общего с интернационалом No 2. Но мы клятвам не верим. Он работает рука об руку с Роланд Голст и поддерживает по всей линии Монатта, систематически перепечатывая его статьи. Роланд Голст стоит за объединение II и III Интернационалов. Монатт стоит между реформистами и коммунистами, ближе к реформистам, чем к коммунистам, блокируется с реформистами против коммунистов, а Снивлит блокируется с Монаттом и Роланд Голст против нас. И, чтобы оправдать эту прямую измену коммунизму, Снивлит говорит: "У нас требуют признания каждой запятой Троцкого". Что это значит? Это значит, что Снивлиту приходится оправдываться перед частью собственных рабочих в том, почему он работает с Роланд Голст, а не с революционерами. Вместо того, чтобы честно ответить: "Мне Роланд Голст по всем основным вопросам ближе, чем эти люди", Снивлит говорит: "Там требуют присяги знаком препинания". Разве же это не чистейшее шарлатанство? Разве же можно брать всерьез людей, которые так рассуждают? Или еще хуже: разве можно уважать рабочих политиков, которые таким образом втирают очки рабочим? 3. В замечаниях брандлерианцев есть один пункт, действительно заслуживающий внимания. Они обвиняют нас в том, что мы не дали до сих пор конкретного анализа германской ситуации 1923 года. Само по себе это верно. Я уже не раз настаивал перед немецкими товарищами на необходимости произвести такую работу. Сам я в ближайшее время совершенно лишен возможности ею заняться. Но как же я лично пришел к своим выводам без "конкретнонго анализа" немецкой обстановки 1923 года? Очень просто: я занимался этой оценкой не задним числом, а политически переживал обстановку 1923 года, следя за ней по газетам, по беседам с немецкими товарищами и пр. Мое представление о немецкой обстановке складывалось так же, как и мое представление о русской обстановке в 1905 и 1917 гг. Разумеется теперь, задним числом, особенно поскольку дело идет о молодом поколении, надо уже теоретически восстановить тогдашнюю обстановку с цифрами и фактами в руках. Эту работу левая оппозиция должна проделать и она ее проделает. Но здесь мы опять-таки разойдемся с брандлерианцами так же, как расходимся по всем остальным основным вопросам мирового развития. Тальгеймер с ученым видом оцениват обстановку 1923 года. Но разве он что-нибудь понял в китайской обстановке 1927 года? Или в русской обстановке периода правоцентристского курса? Или в английской обстановке периода англо-русского комитета? Разве у него есть отношение к проблеме так наз[ываемой] перманентной революции, которая приобретает сейчас жгучий характер в Испании? Брандлерианцам всегда будет казаться, что их недобросовестно обвиняют за 1923 год, потому что они сохранили и еще углубили свои оппортунистические критерии в 1931 году. 4. Фрей, Ландау, в значительной мере Навилль вырабатывают для себя новый политический паспорт исключительного глубокомыслия: в политике-де они согласны с Троцким, но вот организационные методы его плохи. Ни один из них не дал себе труда ясно и точно формулировать на бумаге, что, собственно, он понимает под "организационными методами". Жаловаться на организационные мероды назван [...]93 ратии группа "Прометео" выработала такие тезисы, которые отбрасывают ее по существу назад к домарксовому социализму. Сейчас в Германии коммунисты обязаны развернуть бешеную наступательную кампанию под лозунгами демократии и на этой основе отвоевать рабочих у республиканцев и социалистов. Позиция бордигистов, если бы ее усвоили испанские товариши, означала бы гибель испанской революции. По этой линии нужен беспощадный отпор. Мы не можем нести и тени ответственности за эту сектантскую и полуанархическую реакцию. Мы были бы изменниками, если бы протянули мизинец этим предрассудкам. Что же делает Ландау? Он пытается блокироваться с бордигистами против основного ядра интернациональной оппозиции. Потому ли, что он согласен с бордигистами в вопросе о демократии? Ах, нет. Ландау не до этого. Он озабочен исправлением организационных нравов Троцкого и ему поэтому нужды союзники. Все дело объясняется организационными потребностями Ландау. Конечно, Ландау скажет: у нас есть с бордигистами серьезные разногласия, но... и т. д. и т. д. Это ведь песня всех оппортунистов и всех авантюристов. "Разногласия не мешеют совместной работе". Ведь Ландау так либерален, великодушен и широк..., когда дело касается Италии, Испании, Китая. Но увы, все меняется, конда дело касается Лейпцига или Гамбурга. Ландау есть тип национально-кружкового сектанта, который легко принимает покровительственную окраску и имитирует интернационализм. Но эта окраска спадает с него при первом воздействии серьезного опыта и серьезной критики. 6. Увенчание своей теории (т.е. той теории, которую он позаимствовал у Фрея, не называя источника) Ландау пытается найти в "завещании" Ленина. Некоторые товарищи писали мне, что Ландау в этом отношении становится на путь Сталина и Зиновьева. Нет, это неправильно. Сталин и Зиновьев все-таки знают и все-таки более серьзено подходят к политическим вопросам, даже к кляузе. Ленин говорил о переоценке административных методов по вопросу о взаимоотношении между государственным аппаратом и хозяйством. Он совершенно точно ссылается на опыт с комиссариатом путей сообщения. В "Автобиографии" и в некоторых других своих работах я объяснил, в чем было дело: административные методы не могли вывести хозяйство из тупика, но, поскольку партия оставалась на почве военного коммунизма, других методов, кроме административных, не могло быть. Мы бились в заколдованном кругу - в обстановке, которой никогда раньше в истории не было. Из заколдованного круга военного коммунизма вышли наши разногласия с Лениным, которые обоих нас привели к нэпу и к устранению разногласий. Но дело сейчас совсем не в этом. Есть ведь опыт русской оппозиции, опыт 8 лет борьбы. В этой борьбе вопросы партийного режима, начиная с моей брошюры "Новый курс"94 (да и ранее того) занимали важнейшее место. На этом фундаменте сплачивались тысячи и десятки тысяч членов партии. Где же и у кого же Ландау заимствовал всю свою премудрость насчет центризма и центристского бюрократизма, как не у русской оппозиции? И вот теперь оказывается, что русская оппозиция всего этого не заметила, а Ландау заметил и разоблачил. Можно ли к этому серьезно относиться? Неужели же мы рвали со Ситриными, Зиновьевыми, Бухариными, Томскими для того, чтобы объединяться или сближаться с Брандлерами, Снивлитами и "Манруфами"? Нет, это плохие шутки. Мы защищает определенную сумму идей, выросшую из грандиознейшего исторического опыта русского и мирового пролетариата. Вне левой оппозиции есть достаточно места для всяких групп, группочек, сект, "Манруфов" и пр. Вопрос совсем не сводится к тому, будет ли с нами сегодня Петр или Павел или его многоуважаемая венская племянница или тетка. Вопрос сводится к тому, чтобы систематически развивать и применять к событиям определенный капитал идей и на этом воспитывать настоящие революционные марксистские кадры. Для этого надо очиститься от случайных прохожих, которые примкнули к нам из любопытства или по ошибке. Мы будем с величайшим вниманием и с величайшим терпением защищать наши взгляды перед каждым молодым рабочим, который хочет знать правду и готов учиться. Но мы проявим в дальнйшем удесятиренную непримиримость по отношению ко всяким конфузионистам, пронырам, авантюристам, которые хотят под знаменем левой интернациональной оппозиции раскинуть свои палатки и собрать в них своих добрых друзей и знакомых. Нет, этот номер не пройдет. Франкель, может быть, переведет это письмо на немецкий язык. Брошюру об Исп[ании] я не получал. [...]95. Посмотрим. Обнимаю тебя крепко. Будь здоров и бодр. Л.Троцкий [Письмо Л.Л.Седову]96 9-е мая 1931 г. Милый Лева, Посылаю тебе окончание своего политического письма97. Франкель и Шюрер перевели его на немецкий язык и пошлют тебе сегодня-завтра немецкий перевод. Похоже, может быть, придется напечатать это письмо в "Интернациональном бюллетене". Пока что его надо пустить по рукам. Следовало бы сделать и французский перевод. Но здесь это не осуществимо. Придется как-нибудь согласовать этот вопрос с Парижем. Эта задача уж ляжет на тебя. Ты спрашивал, что извлечь из процесса по поводу убийства Воровского. Не зная протоколов, трудно высказаться. Но кое-какие советы я могу подать. В речах есть, вероятно, попытка личной характеристики Воровского. Может быть, и очернение его противной стороной. Эти все места нужны. Особенно ценны те места, которые сближают убийцу, его защитников и друзей с графом Сфорца. Последний характеризует Воровского как лжеца, как человека, примкнувшего к большевикам после победы, наконец, как шовиниста-поляка, которому русское было чуждо и враждебно. Все, что так или иначе приближается к этой характеритике и, наоборот, противостоит ей, надо тщательно выписать. Далее, необходимо выяснить - кратко - тактическую сторону убийства: где, когда, при каких условиях, а также - опять-таки кратко - политическую обстановку убийства: зачем и в каком звании Воровский находился в Женеве, что писала женевская печать о нем и т. д. Но все это кратко, чтобы иметь лишь необходимые точки опоры. Пфемферт хочет напечатать в своей "Акцион" мою статью об Испании98 и проект платформы по русскому вопросу. Я лично возражений не нахожу. Пфемферт ссылается на то, что известные возражения идут с твоей стороны под углом зрения издательским, т. е. с точки зрения "конкуренции" что-ли. Мне не думается, что перепечатка в журнале - притом с большим запозданием - могла нанести ущерб брошюре. Но это уж вы должны решать на месте. Я ему отвечу в том смысле, что по этому вопросу прошу сговориться с тобой. Зато я всячески приветствовал бы напечатание у него проекта платформы: надо попытаться внести дифференциацию в эту среду, достаточно, впрочем, законсервированную. Ты пишешь, что "ничего не забываешь из поручений". Я в этом ни одной минуты не сомневался и не сомневаюсь. В поручениях противоречия, действительно, нередки, как и неясности. Объясняется это тем, что поручения даются нередко ощупью, причем в разные моменты работы и под влиянием разных потребностей и соображений. Но до сих пор мы тут не имеем ни малейшего повода к жалобам. Очень беспокоит неполучение моих "Сочинений" и пакета "Истории" от Фишера. Неужели все это пропало? Насчет Фишера Франкель сегодня будет наводить справки в отеле "Савой". Русское издание "Истории" получено. Оно производит неплохое впечатление, хотя формат слишком мал. При перелистывании заметил две опечатки. Фамилия Церетели пишется упорно через два л. Точно он итальянец, а не грузин. О Рязанове, пожалуй, придется дать во втором томе более обширную биографическую справку и личную характеристику. Поэтому желательно получить книгу "На боевом посту"99. Письмо твое No 17, посланное воздушной почтой и помеченное 3-4 мая, получено было звесь 6 мая вечером, следовательно, воздушная почта действует. Крепко тебя обнимаю. Л.Т[роцкий] По поводу завления т. Трэна 1. Тов. Трэн примкнул к левой оппозиции во второй половине 1927 года, т. е. в такое время, когда на непосредственную победу оппозиции надеяться было нельзя. С того времени, несмотря на разгром оппозиции и победу сталинской бюрократии, Трэн не делал попыток вернуться в ряды этой последней путем полной или частичой капитуляции. Эти факты говорят, несомнено, в пользу тов. Трэна. Товарищи, ближе наблюдавшие Трэна, признают за ним революционный темперамент, способность вести борьбу в трудных условиях, настойчивость и пр. Все это, конечно, очень ценные качества. Сближение с тов. Трэном, привлечение его к работе как в Лиге, так и в интернациональной организации, является в высшей степени желательным. Довольно многочисленные французские товарищи, с которыми я, начиная с весны 1929 года, вел беседы относительно французской и интернациональной оппозиции, знают, что я все время стоял за необходимость привлечения Трэна к руководящей оппозиционной работе, причем неизменно наталкивался на возражения со всех сторон. Эти возражения сводились к тому, что своим поведением в течение 1923-[19]27 гг., т. е. тех годов, когда по существу была полностью подготовлена и обеспечена победа центристской бюрократии над ленинским крылом партии, Трэн сделал себя совершенно невозможным в рядах оппозиции, тем более, что он отнюдь не склонен - как говорили многие товариши - ни понять весь объем причиненного им зла, ни отказаться от тех методов, которые он усвоил в школе Зиновьева, Сталина, Мануильского. Не отрицая веса этих доводов, я продолжал, однако, настаивать на том, что честная попытка срабораться - в новых условиях и на новых основаниях - должна быть сделана прежде, чем можно будет вынести решение в ту или другую сторону. При каждом свидании с французскими товарищами разных оттенков я всегда и неизменно ставил вопрос о т. Трэне в указанном выше смысле. Сейчас мы имеем перед собою готовый проект заявления, которое должно мотиврировать готовность тов. Трэна вступить в ряды Лиги. В каком же виде представляется позиция Трэна сейчас? 2. Тов. Трэн начинает с обвинния по адресу всех других групп в том, что они не вступили непосредственно в группу "Рэдресман"100, руководимую им. Я не думаю, что это была серьезная постановка вопроса и чтобы она усиливала позиции тов. Трэна. Как сказано выше, другие группы настолько не доверяли Трэну, что не считали возможным даже принимать его в свою среду. Настроение это и сейчас очень сильно (я при этом совершенно не закрываю глаз на то, что в некоторых случаях против сотрудничества с Трэном особенно резко выступают те товарищи, котоорые имеют его недостатки, не имея его достоинств). Совешенно странным и неуместным является в этих условиях ретроспективное обвинение по адресу тех, которые не признали руководящей роли группы "Редрэсман" после того, как она просуществовала около полутора лет (осень 1927 года - весна 1929 года). Нельзя треболвать авансом то, что можно завоевать только в совместной работе. 3. Трэн ссылается на то, что он стоял на почве четырех первых конгрессов Коминтерна, но забыввает прибавить, что он стоял на почве V конгресса, а эта последняя почва означала: содействие крушению немецкой революции, подготовку победы британского лейборизма, разгром левой оппозиции и пр. Двух-трех номеров журнала совсем недостаточно для того, чтобы проверить, насколько данная группа или данное лицо освободились от теории и практики V конгресса. Исключать группу "Редрэсман" было неправильно, но вручать ей априорно гегемонию было бы преступным легкомыслием. Группа Паза тоже претендовала на гегемонию. Она ссылалась и на четыре конгресса, и на солидарность с русской оппозицией, начиная с 1923 года, и на то, что у нее нет за спиною V конгресса. Формально у группы Паза было гораздо больше прав, чем у группы Трэна, но мы рассуждали не формально. Дело шло о том, чтобы из довольно разнородных и политически мало проверенных групп выкристаллизовать действительно революционное марксистское ядро. Этого нельзя было достигнуть иначе как путем опыта, на основе совместной работы всех групп, апеллирующих к одним и тем же принципам. Именно на этот путь стали инициативные элементы левой оппозиции. Несмотря на все ошибки и шатания внутри Лиги и вокруг Лиги, у нас нет оснований сожалеть о принятом пути. 4. Тов. Трэн совершенно прав, когда отказывается признать непогрешимость оппозиции 1923 года. Насколько знаю, никто никогда этого не требовал. Прав Трэн, подчеркивая разнородность оппозиции 1923 года. Но Зиновьев, который был вождем международной фракции Трэна, признал письменно в 1926 году, что основное ядро оппозиции 1923 года оказалось право во всех основных вопросах. Уклоняясь от этого признания в своем заявлении, Трэн не рассеивает недоверия к себе, а, наоборот, питает его. Трэн считает уместным давать крайне резкую оценку одному из заявлений тов. Раковского. Сам по себе этот эпизод имеет на первый взгляд второстепенное значение. Но он в высшей степени характерен для тов. Трэна, т. е. для его отрицательных сторон. Политическая линия тов. Раковского у всех перед глазами. "Заявление", о котором говорит Трэн, есть одно из многочисленных заявленый, подписанных и написаннных тов. Раковским за последние годы. Если даже данное заявление так неудачно и противоречиво, как изображает Трэн, то и в этом случае отдельный и частный тактический шаг надо брать в связи со всей политической линией Раковского, который развивал свою позицию непрерывно в документах и в переписке с русской оппозицией. На все это Трэн закоывает глаза. Для него имеет значение лишь тот факт, что он, Трэн, однажды высказался отрицательно по поводу одного из заявлений Раковского. И этого достаточно, чтобы в свою декларацию на двух с половиной маленьких страничках включить резкое осуждение заявления Раковского, независимо от всей его линии в целом. Один этот маленький факт красноречивее целых диссертаций! 5. В дальнейшем тов. Трэн заявляет, что у него есть с единомышленниками Троцкого разногласия по целому ряду капитальных вопросов: он упоминает вопрос о перманентной революции, о капиталистических группировках и о действительном положении русской революции как о таких вопросах, которые нуждаются в углубленной дискуссии. Прекрасно. Но если дело обстоит так, то тем более не основательны ретроспективные оценки по адресу единомышленников Троцкого, которые не соглашались признать авансом гегемонию "Редрэсман", а предлагали "углубленную дискуссию" на основах общего сотрудничества. Неужели же тов. Трэн не видит, в какой мере он нарушает все пропорции и все перспективы? 6. Я лично совершенно согласен с тем, что дискуссия по вопросу о перманентной революции, о положении СССР и пр[очем] необходима. Именно для дискуссии формулировал я в свое время тезисы о перманентной революции, написал брошюру о ней101, формулировал недавно тезисы о положении в СССР, которые я выдвигаю как проект платформы по данному вопросу. Дискуссия здесь крайне необходима, участие в ней тов. Трэна очень желательно. Тем не менее тов. Трэн по меньшей мере неосторожен, когда в двух строчках противопоставляет интернациональную позицию Ленина перманентной революции Троцкого. В своих работах я пытался доказать - и пока никто не сделал даже попытки опровергнуть, я считаю, что доказал, - что, отвлекаясь от споров в области литературных прогнозов, а беря ленинскую концепцию и мою, как они проявили себя на опыте революции и как они были формулированы и Лениным и мною на основании этого опыта, невозможно не признать тождества этих позиций. На противопоставлении их была основана вся политика эпигонов и, в частности, политика в Китае. Еще на майском пленуме 1928 г.102 тов. Трэн голосовал за официальную резолюцию по китайскому вопросу (с оговоркой). Этим он показал в течение 1923-[19]27 гг., насколько далек он был от самых основ политики Ленина. После того он никакого участия в дискуссии по вопросу о перманентной революции на основе опыта Китая, Индии, новейшего опыта Испании и пр. не принимал. И тем не менее он считает возможным противопоставлять интернационализм Ленина перманентной революции Троцкого, фактически повторяя расхожие фразы Мануильского. Что тов. Трэн имеет в виду под капиталистическими группировками, мне не ясно: возражения против лозунга Советских Соединенных Штатов Европы? Каковы же выводы? Заявление тов. Трэна показывает, что в возражениях и опасениях его противников много верного. Тем не менее вывод, который делают эти противники, я считаю неправильным. Если Трэн склонен требовать априорного признания его руководства, - к этому, в конце концов, сводится основное содержание его письма - то было бы неправильно априорно отказаться от попытки сотрудничества. Могут сказать, что дело идет не об априорном отказе, так как опыт с Трэном был. Это неверно. Меняются времена, меняются условия, и люди меняются вместе с ними. Попытку сотрудничества нужно сделать. В какой форме? Это должны решить товариши, которым это сотрудничество придется проводить. Хорошо было бы при этом убедить тов. Трэна отказаться от наиболее неуместных частей его заявления, прежде всего в отношении тов. Раковского, который не имеет даже возможности ответить на прямое злоупотребление со стороны Трэна одним единственным документом. Если бы заявление в нынешнем или смягченном виде было бы напечатано в "Веритэ", то, разумеется, редакция должна была бы сопроводить его соответственной отповедью. Все это мало облегчило бы сотрудничество. Но тут уже ответственность целиком легла бы на тов. Трэна. [Л.Д.Троцкий] 23 мая 1931 г. [Письмо М.Истмену]103 26 мая 1931 г. Т[ов]. Истмену Дорогой друг! Препровождаю еще одну главу: это - пятая по счету104. 6-а у меня на три четверти сделана. Большую главу о политических процессах в массах в течение июля и первой половины августа я пока отложил, так как для "Сатюрдей"105 она не подойдет, насколько я могу судить, а в книгу я ее включу затем. Я должен вернуться к своему письму от 20 мая106 , где я ставил Бони 4 условия. Я сообразил, что забыл поставить пятое условие, пожалуй, самое важное. Правда, оно "само собою разумеется", но - не по отношению к Бони. Вы знаете, что я получил свыше 4000 долларов аванса и при сдаче рукописи второго тома должен получить, если не ошибаюсь, еще 2 тысячи дол., итого 7000 долларов. Это аванс под книгу. У меня возникает опасение, что Бони может попытаться вычесть этот аванс из моего гонорара от "Сатюрдэй". Разумеется, это было бы чудовищно со всех точек зрения. Покрывать аванс по книге Бони должен с продажи книги. Одной из целей аванса является заставить издателя прибегнуть к широким мерам рекламы и пр., чтобы в кратчайший срок вернуть себе уплаченный аванс. Если бы Бони вычел аванс из моего гонорара от "Сатюрдэй", то у него исчез бы всякий активный интерес к книге. Заработав крупный комиссионный куртаж107, он не стал бы "рисковать" большим тиражом книги, широкой рекламой и пр. Между тем книга для меня во всех отношениях неизмеримо важнее статей в этом гнусном "Сатюрдэй". Вот почему я ни в коем случае не могу согласиться на вычет аванса под книгу из моей части гонорара, тем более, что, получив половину его, Бони уже получил очень крупный аванс под книгу как издатель. Я вас очень прошу это условие присоединить к четырем, написанным в прошлом письме. Очень спешу. Крепкое рукопожатие Вам и Ел[ене] Вас[ильевне]. Ваш Л.Тр[оцкий] [Письмо Л.Л.Седову]108 26-ое мая 1931 г. Милый Лева, На твое письмо от 22 мая. На важнейшие твои вопросы ответил, мне кажется, уже в предыдущих письмах. Кстати, меня удивляет твое упоминание, будто от меня давно уже нет писем. М.И.[Певзнер] перечислит тебе все посланные тебе за последнее время письма. Что я понимаю под неоформлением раскола? Об этом я уже писал в одном из последних писем. Выражу свою мысль конкретнее. Допустим, что наше крыло создало свой центр. Как он должен действовать? Разумеется, прежде всего как действительно самостоятельный жизнеспособный центр: издавать, рассылать, агитировать, организовывать и пр. Но в то же время он должен обратиться к правлению Ландау с деловым предложением собраться на совместное заседание для обсуждения вопроса о том, как спасти единство немецкой оппозиции, подготовить конференцию и пр. Это и значит не спешить с оформлением раскола. Несмотря на то, что он является совершившимся фактом. На местах наши группы должны будут обратиться с соответствующими предложениями к местным группам Ландау. В зависимости от ответа Правления определится следующий шаг. Может быть, таким путем можно было бы на ближайцшее время отколоть кое-кого у Ландау. Но и помимо этого такая тактика совершенно необходима для Интернац[иональной] оппозиции. Ведь там еще никто не считает раскол совершившимся фактом. Надо, следовательно, практически ввести все секции в немецкий раскол, так чтобы все поняли, на ком лежит действительная ответственность и кто препятствует преодолеть раскол109. Такого рода политика ни в малейшей степени не стесняет самостоятельности и активности нового правления и местных организаций во всех областях их работы. Об организации этой работы я писал кратко в прошлый раз. Разумеется, главным полем должна быть партия и главным орудием все-таки является пропаганда, т. е. внимательное кружковое изучение основных работ оппозиции. Обнимаю тебя крепко. Л.Троцкий [Письмо М.Миллю] 30 мая 1931 г. т. Миллю Дорогой товарищ! Посылаю вам в двух экземплярах новую работу, посвященную испанской революции110. Я лично считаю эту работу более важной, чем первую, особенно с точки зрения развития левой оппозиции. Правда, я не возлагаю больших надежд на интернациональный Секретариат в смысле быстроты перевода и изданий. Печальнейший опыт всех предшествующих работ настроил меня весьма пессимистически по отношению к административным качествам административного Секретариата. Совершеннейшим курьезом является опубликование платформы по русскому вопросу малюсенькими кусочками, которые напрасно загромождают "Веритэ" и никому ничего не дают: ибо разве можно охватить программный документ, разрезанный на куски и преподносимый по десертной ложке? Если нет средств, то гораздо разумнее было бы переписать документ в десяти-двадцати экземплярах на пишущей машинке и этим пока ограничиться. Члены Лиги имели бы по крайней мере возможность прочитать документ в целом и обдумать его. В отношении прилагаемой работы я предлагаю тот же самый способ: если нет возможности напечатать в виде брошюры, то воспроизвести на множительном аппарате, может быть, в виде номера интернационального "Бюллетеня", хотя, увы, и здесь прецеденты мало обнадеживающие. Во всяком случае, я со своей стороны сделал, что мог: постарался ответить на некоторые жгучие вопросы и разослал, в частности, и в то безнадежное место, которое называется Парижем. Самым важным, конечно, является вопрос об испанском издании. Но, признаться, из ваших писем я не вынес впечатления, что ваша поездка двинула дело в организационном отношении вперед, и поэтому мне не ясно, способна ли испанская оппозиция выпустить брошюру, которая несомненно укрепила бы ее в настоящий момент. Тов. Шахтман от имени американской Лиги категорически требует решения вопроса об организации Вейсборда111. Что думает по этому поводу предпринять Секретариат? Вопрос очень важный сам по себе, а также и для репутации Секретариата. Мне кажется, что нужно создать комиссию для изучения вопроса, так чтобы решение Секретариата имело вполне обоснованный и серьезный характер. В комиссии следовало бы обеспечить твердое деловое большинство, но включить в него также Навилля и одного бордигиста, чтобы заставить их высказаться. Навилль будет разрываться между надеждами на Шахтмана и своими обязательствами по отношению к Ландау, который ведет интригу с Вейсбордом. Это, конечно, все вопросы второстепенные, но и их нужно разрешить попутно. Основной же вопрос в том, чтобы поддержать Лигу и побудить организацию Вейсборда слиться с нею. Затягивать дело нельзя. Комиссия, думается мне, могла бы дать свое заключение в недельный срок. Я не думаю, чтоб Секретариат мог в первом же решении просто "изгнать" группу Вейсборда, как этого требует Шахтман. Можно ответить ей в тоне дружественного увещевания насчет недопустимости того, что отдельные группы будут конституироваться как секции левой оппозиции, не сговорившись ни с уже существующей национальной секцией, ни с интернациональным Секретариатом. Не могут ли итальянские товарищи издать на итальянском языке прилагаемую работу об Испании? Все эти вопросы имеют для Италии очень острое значение. Работа моя направлена не только против Коминтерна, но и против бордигистов. На всякий случай прилагаю статьи и заметки, которые войдут в ближайший номер "Бюллетеня"112: может быть, какая-либо из них пригодится для "Веритэ". [Л.Д.Троцкий] [Письмо М.Миллю] 2 июня 1931 г. т. Миллю Дорогой товарищ! Ваши два последних письма еще более укрепляют меня в мысли, что дело с Секретариатом в Париже не пойдет. Члены Секретариата, в том числе, к сожалению, и постоянный член его113, заняты всем, чем угодно, только не своими прямыми обязанностями. Секретариат есть фикция, и нужно себе это прямо сказать. "Бюллетени" выходили бы гораздо лучше и аккуратнее, если бы их не задерживал Париж, а за вычетом "Бюллетеней" в чем, собственно, состоит деятельность Секретариата? Я в свое время настаивал на периодических отчетах перед национальными секциями. Об этом ничего не слышно. Нельзя ли точно отчитаться перед национальными секциями, сколько именно Секретариат получил за это время писем и сколько писем он написал, включая циркуляры? Как показывают заседания национальных секций, потребность в действительно работающем Секретариате очень велика, но Секретариата, увы, нет. Одну из главных причин этого я вижу в том, что члены Секретариата слишком глубоко сидят не только во внутренней борьбе Лиги, но и во всех мелких склоках личного характера. Это абсолютно недопустимо, особенно вам и Сюзо, или, если хотите, особенно вам, как постоянному секретарю. Ни о какой административной работе широкого масштаба при таких настроениях, какие отражаются в ваших последних письмах, не может быть и речи. Вы находитесь сейчас в стадии абсолютного отрицания Раймона [Молинье]: отрицательные качества больше положительных. Что вы предлагаете вместо этого? Ничего. Вы просто даете выход вашим настроениям. Если вы в таком же духе говорите и действуете в Париже, то это значит, что Секретариат приносит не пользу, а вред. И положительные, и отрицательные стороны Молинье были мне ясны во время вашего совместного приезда сюда, именно поэтому я и делал все для сохранения единства с группой Навилля. Этого не вышло. Но надо все же сказать, что если Лига существует, то благодаря Раймону. Он наделал больших ошибок и способен наделать еще большие. Задача в том, чтобы дополнить его, а не в том, чтоб отвергнуть его. Пример, который вы сообщаете, в высшей степени характерен, но говорит против вас и за Раймона. Я сужу исключительно на основании ваших писем: никаких других сведений у меня нет. Вы пишете, что решено было выпустить "Веритэ" через две недели, а Раймон соверши