весить Димитрова. Но правительству, которое спекло свои каштаны в пламени рейхстага, важнее всего доказать, что пожар был делом коммунистов, если не этих, то других. Такова задача. Однако именно в своем политическом аспекте лейпцигский процесс слабее всего. Обвинение не только фальшиво юридически, но и абсурдно политически. С какой целью коммунистическая партия подожгла рейхстаг? Официальный ответ гласит: она подала сигнал к восстанию. От многократного употребления эта формула как бы приобрела подобие содержания. На самом деле она пуста. Сигнал только в том случае является сигналом, если смысл его ясен тем, для которых сигнал предназначен. Так, во время Октябрьского восстания в Петрограде руководителями условлено было заранее, что крейсер "Аврора" даст холостой выстрел, когда на шпице Петропавловской крепости появится красный фонарь. Если Зимний дворец не сдастся в ответ на холостой выстрел, то откроет боевую стрельбу артиллерия Петропавловской крепости. Красный фонарь был сигналом для артиллеристов "Авроры", холостой выстрел "Авроры" - для артиллеристов крепости. Здесь сигнализация имела совершенно определенное техническое назначение, понятное тем, для кого она предназначалась. Из самого существа дела ясно, что подача сигнала должна быть как можно более проста, технически легко осуществима. Орудие сигнала должно быть тут же, под рукой руководителей. Одно дело - фонарь, другое дело - поджог рейхстага. Мыслимо ли рассчитывать на то, что удастся в любой момент, когда это понадобится, поджечь рейхстаг и что пожар не будет тут же потушен, а успеет развиться? Подобное предприятие связано с слишком большим числом неизвестных, чтобы его можно было избрать в качестве простого "сигнала"! Допустим, однако, что по причинам, которые нам не приходят в голову и которых никто до сих пор даже не пытался объяснить, коммунистическое командование решило гигантским костром в центре столицы возвестить час наступления. Чтобы достигнуть поставленной себе цели, центральный штаб должен был, во всяком случае, заранее предписать районным штабам немедленно выступить на улицу с оружием в руках, как только купол рейхстага окажется охвачен пламенем. В тайну поджога должны были быть заранее посвящены очень многие лица. Да и вообще, столь могучая сигнализация, как горящее здание парламента, могла быть рассчитана не на единицы, - для них достаточно телефона, - а на тысячи, если не на десятки и сотни тысяч. Каким же образом эта важнейшая сторона дела полностью потонула в судебном мраке? Из рядов коммунистической партии десятки тысяч успели со времени пожара перебежать к наци, спасаясь от террора. Такие перебежчики фигурировали и на процессе в качестве главных свидетелей обвинения. В некоторых концентрационных лагерях большинство заключенных голосовало за Гитлера. Если среди "раскаявшихся" не нашлось не только сотен и тысяч, но даже единиц, чтобы раскрыть перед судом тайну сигнала, то это неопровержимо свидетельствует о том, что такой тайны не было. Вывод ясен: сигнал, о котором никто не знает, не есть сигнал. Горящий купол рейхстага ничего не возвещал и ни к чему не призывал. Но, может быть, дело шло не о техническом, а так сказать о "моральном" сигнале? Задача поджигателей, скажет прокурор, состояла в том, чтобы дерзким боевым актом поднять настроение масс и толкнуть их на путь восстания. Другими словами, поджог был не сигналом в собственном смысле слова, а актом революционного терроризма. Однако и эта версия не выдерживает дуновения критики. Если бы дело еще шло о штабе наци или, скажем, о полицейской префектуре, поджог здания мог бы иметь подобие политического смысла при условии, разумеется, если бы он сопровождался другими заранее обеспеченными наступательными действиями. Но пожар рейхстага, как "нейтрального" здания, открытого всем партиям, решительно ничего не мог сказать массам. Огонь мог ведь возникнуть и по случайным причинам. Каким образом и почему зарево над куполом парламента должно было вызвать у масс самопроизвольную ассоциацию о немедленном восстании? Подготовляя то или другое покушение, террористическая партия, как, например, русские социалисты-революционеры в эпоху царизма, больше всего озабочена тем, чтоб сделать свой удар наиболее ясным и притягательным для народных масс. Уже до террористического акта партия выпускала воззвания, в которых стремилась сосредоточить ненависть населения на данном лице или учреждении. Самый акт сопровождался изданием прокламаций, разъясняющих его революционный смысл. Ни одного из этих необходимых условий политического террора мы не находим в конце февраля в Берлине. Коммунисты занимались в те дни агитацией в пользу выборов в рейхстаг, а никак не в пользу сожжения рейхстага. Ни в ночь пожара, ни после того не появилось в Германии ни одной прокламации, которая объясняла бы массам смысл загадочного события. Не мудрено, если кроме Геринга и его агентов, никто не истолковал пожар в качестве сигнала к восстанию. Игнорируя самую суть политического террора, прокурор утверждает, что коммунистическая партия, как и все вообще преступники, естественно стремится скрыть свое участие в преступлении. С таким же успехом можно было бы сказать, что Герострат338, вознамеревшись прославить себя сожжением храма в Эфесе, пытался в то же время скрыть свое имя, чтобы не нести ответственности за поджог. Раз нет организации, берущей на себя открыто ответственность за акт разрушения, объясняющей его смысл и призывающий массы к действию, остается только обгоревший зал заседаний, но исчезает политический акт. Не по разуму усердная прокуратура выдергивает из политического процесса его политическую ось. Штаб восстания так же мало может подать народным массам анонимный сигнал к восстанию, как не может правительство анонимно объявить войну. С другой стороны, революционная партия, которая выходит на улицу, чтобы с оружием в руках опрокинуть существующий строй, не побоится взять на себя ответственность за сожженные пюпитры и ковры, если это нужно по ходу восстания. Здесь открывается естественный переход к личному составу "поджигателей". Их пять: безработный голландец339, председатель коммунистической фракции рейхстага340 и три болгарских коммуниста341. Прежде всего навязывается вопрос: почему сигнал к восстанию немецких рабочих дали четыре иностранца? Свидетель обвинения пытался дать объяснение этой загадке: выдвинув вперед иностранцев, коммунистическая партия хотела таким образом "отвлечь внимание". Мы возвращаемся к тому же абсурду: партия, которая должна была в целях восстания сосредоточить на себе внимание масс, занималась тем, что "отводила от себя внимание". Но если задача состояла в том, чтобы, совершив политически анонимный и потому бесцельный поджог, скрыть свое участие в нем, то зачем и почему в деле оказался замешан председатель коммунистической фракции, т. е. наиболее видный и ответственный представитель партии в стенах рейхстага, - притом не в качестве одного из политических руководителей террора, а в качестве прямого поджигателя? Еще более поразительным, если возможно, является участие в поджоге Димитрова, старого революционера, который был генеральным секретарем болгарских профессиональных союзов уже в 1910 году, когда автор этих строк впервые встретился с ним в Софии. Димитров, по его заявлению на суде, поселился в Берлине, чтобы с бльшим удобством заниматься болгарскими делами и именно поэтому избегал какого бы то ни было касательства к деятельности германской партии. Даже у врагов нет основания сомневаться в его словах. Не трудно понять, что ответственный политик, направлявший из Берлина работу своей партии в Болгарии, не стал бы подвергать себя риску ареста и высылки из-за второстепенного участия в немецких делах. Для Болгарии Димитров был единственным, для Германии он мог быть лишь одним из многих. Но если даже оставить в стороне это неопровержимое само по себе соображение, остается вопрос: неужели же немецкая коммунистическая партия не могла найти в помощники Люббе никого, кроме члена президиума Коммунистического Интернационала? Участие Димитрова было бы, может быть, еще объяснимым, если бы целью ставилось не "отвлечь внимание от партии", а, наоборот, показать, что пожар есть дело всего Коммунистического Интернационала в целом. А так как Димитров, как и два других болгарина, прибыли в Германию из Москвы, то их участие в поджоге рейхстага должно было заодно уж обнаружить перед всем миром руку Советов. Если такая демонстрация кому-либо и нужна была, то во всяком случае не германским коммунистам и не Москве. Почему же выбор пал на Димитрова? И чей это выбор? Надо признать, что с точки зрения политических целей процесса это самый несчастный из всех возможных выборов. В руках организаторов судебного процесса имелись совершенно исключительные средства инсценировки: неограниченное число свидетелей обвинения, готовых показать все, что им прикажут; панический страх потенциальных свидетелей защиты; полное отсутствие критики со стороны печати; полное подчинение полиции, прокуратуры, судей и даже адвокатуры директивам власти. Казалось бы, при таких условиях успех любого обвинения обеспечен заранее. И, однако же, вопрос вошел в свою третью, "политическую" стадию как заведомо проигранное Гитлером дело. Разгадка очень проста: коммунистическая партия Германии не шла к восстанию. Она потерпела крушение не в бою, как Парижская Коммуна в 1871 году342, как русский пролетариат в 1905 году, - она оказалась неспособной к бою. Если не считать чисто символического призыва ко "всеобщей стачке", печатного клочка бумаги, на который не откликнулся ни один человек, компартия была и осталась пассивным объектом в трагических событиях, изменивших лицо Германии. Кто еще сомневается в этом, пусть прочтет письмо Марии Реезе343, популярной коммунистической депутатки рейхстага: она порвала со своей партией именно потому, что та оказалась бессильной не только на наступление, но и на оборону, ничего не предвидела, ничего не подготовила и не имела ни возможности, ни повода подавать массам революционные сигналы. Если бы на месте этой партии была другая, способная к обороне, она могла бы выбрать разные пути и методы борьбы, но никакой из них не вел бы через поджог рейхстага. Если бы революционная партия решила, вопреки всем доводам политического смысла, поджечь рейхстаг, она не привлекла бы к этому делу таинственного голландского безработного, с которым трудно объясниться и на которого нельзя положиться; председателя парламентской фракции, всегда находящегося на виду у всех; члена президиума Коммунистического Интернационала, олицетворяющего "Москву" и двух молодых болгар, не знающих немецкого языка. Наконец, если бы коммунистическая партия подожгла рейхстаг через посредство такой фантастической группы поджигателей, она должна была бы по крайней мере объяснить рабочим политический смысл поджога. Никакие свидетельские показания, никакие "улики", никакая брань Геринга не способны помочь внутренней политической несостоятельности обвинения. Пусть прокурор с бесстыдством, которое его отличает в этом бесстыдном процессе, утверждает: это было. Несокрушимая политическая логика возражает: этого не могло быть! Л. Троцкий 26 ноября 1933 г. Всем членам греческой секции Международной лиги большевиков-ленинцев Уважаемые товарищи! Конфликт, который противопоставил греческую секцию всем остальным секциям международной Лиги коммунистов, привел затем с железной необходимостью к острой внутренней борьбе в самой греческой секции. Ввиду огромной важности этого вопроса я считаю своим долгом высказать вам с полной откровенностью свою точку зрения. Меня поразило прежде всего, что ваш ЦК в течение ряда месяцев не отвечал на письма Интернационального Секретариата, игнорировал все его запросы и предложения, т. е. держал себя так, как если бы он фактически и юридически порвал уже с Интернациональной Лигой. Незачем говорить, что я очень обрадовался письму большинства вашего ЦК от 10 марта, видя в нем выражение желания товарищей Витте, Маноса344 и др. восстановить прерванную ими международную связь. К сожалению, содержание письма разочаровывает в высшей степени. Письмо написано в духе неслыханной вражды и крайнего ожесточения. Интернациональный Секретариат, который состоит из представителей важнейших секций, третируется в письме как враг и злоумышленник. Чем объяснить это? Если есть разногласия, нужно их добросовестно обсудить, устно и печатно, с соблюдением товарищеских отношений. На это в письме нет и намека. Насквозь отравленный тон письма мог быть объясним лишь в том случае, если большинство вашего ЦК решило порвать с Международной Лигой большевиков-ленинцев. Но я отказываюсь этому верить. Попытка большинства ЦК представить дело так, будто его удары направляются только против И[нтернационального] С[екретариата], совершенно несостоятельна. И[нтернациональный] С[екретариат] состоит из представителей важнейших европейских секций. Если греческая секция там не представлена, о чем я лично очень жалею, то только потому, что финансовые трудности не позволяют вашей секции содержать ее представителя за границей. Мы имеем такой И[нтернациональный] С[екретариат], какой отвечает нашей силе. Наши важнейшие секции сделали за последний период в ряде стран крупные успехи. Перед нами открываются великие перспективы. Разумеется, И[нтернациональный] С[екретариат] не претендует на непогрешимость, но критика может быть дружеская, которая имеет своей задачей улучшение общей работы, может быть критика враждебная, стремящаяся разрушить организацию. Письмо большинства вашего ЦК насквозь проникнуто духом враждебности. Оно направлено не против И[нтернационального] С[екретариата], а против всей нашей международной организации, против всех наших секций. Откуда этот дух вражды? Первоначально конфликт возник, как известно, внутри Интернационального Секретариата и французской секции. Греческая секция этим конфликтом непосредственно не была затронута. Ход событий не замедлил принести проверку конфликта как в Интернациональном Секретариате, так и во французской Лиге. После того как французская Лига очистилась от разложившихся элементов, она получила возможность развернуть широкую работу. Именно после исключения беспринципного меньшинства Лига стала лицом к массовой работе. Ее успехи в этой области очень значительны, ее влияние на широкие круги передовых рабочих непрерывно растет. Наоборот, отколовшаяся под влиянием тов. Витте группа уже раскололась и продолжает распадаться. Никакой политической деятельности она не ведет. Таковы факты. Против фактов бессильны отвлеченные рассуждения. Как обстоит дело в отношении Интернационального Секретариата? В течение долгого времени все секции без исключения жаловались на пассивность Секретариата, который, несмотря на наличие перманентного секретаря, не вел даже текущей переписки. За последние месяцы, несмотря на усилившиеся материальные трудности и отсутствие перманентного секретаря, работа ведется систематически. Интернациональный Секретариат не только поддерживает правильную переписку со всеми секциями, но он издал ряд номеров "Бюллетеня", выработал проект программных тезисов по вопросу о войне, издал Манифест345, провел международную юношескую конференцию и пр. Таковы факты. Если подходить к этим фактам добросовестно, без фракционной предвзятости, без личного ожесточения, то невозможно не признать, что Интернациональный Секретариат сделал за последнее полугодие огромный шаг вперед. То обстоятельство, что тов. Витте занял внутри Интернационального Секретариата и внутри французской Лиги ошибочную позицию, само по себе еще не составляет, конечно, преступления. Кто не ошибался в политической работе? Но после того как ошибочная позиция оказалась опровергнутой несомненными и бесспорными фактами, настаивать на ней дальше и пытаться перенести ее на другие секции значит уже ставить личную амбицию выше интересов революции и социализма. Это совершенно недопустимо. В таких случаях рядовые члены должны поправить своих вождей. Вторая стадия борьбы развернулась уже внутри греческой секции. Здесь мне трудно судить, ибо я не читаю, к сожалению, по-гречески. Но большинство вашего ЦК пишет, что дело в Греции идет о защите тех самых "принципов", которые тов. Витте проводил в И[нтернациональном] С[екретариате] и во французской Лиге. Если так, то для меня не может быть сомнения в том, что это ложные принципы, которые уже потерпели крушение. Я говорю, конечно, не о том периоде, когда тов. Витте был согласен с нашим международным руководством по всем основным вопросам и не претендовал ни на какую особую личную политику. Если в тот период были те или другие частные разногласия (а они, несомненно, были), то это общие ошибки нашего руководства. Я имею в виду последний период, когда тов. Витте, начав с мелких и второстепенных вопросов, неожиданно противопоставил себя нашему общему руководству и всем нашим важнейшим секциям. Здесь дело шло уже не о частных ошибках, а о принципиальной ошибке линии тов. Витте. После опыта с французской Лигой ни для одного марксиста, знакомого с фактами, не может быть на этот счет ни малейшего сомнения. С целью найти объяснение своей враждебной политике по отношению к международной Лиге, большинство вашего ЦК ссылается на раскол 1903 года (!!) между большевиками и меньшевиками346. Разношерстная группа, отколовшаяся под руководством тов. Витте от французской Лиги, в своей Декларации тоже ссылается на 1903 год (см. No 1 "Интернационала"347 от 11/XI, 1933). Таким образом, мы имеем здесь своего рода систему, которую нельзя иначе назвать, как системой превентивного раскола, ибо, кто ссылается на 1903 год, тот тем самым признает, что дело идет о непримиримых разногласиях и что единственным выходом является раскол. Согласны ли с этим выводом члены нашей греческой фракции? Большинство вашего ЦК говорит, что борьба идет из-за организационных принципов. Каковы же эти принципы? Во Франции тов. Витте защищал на деле право каждого члена не подчиняться дисциплине своей организации; право члена Секретариата вести за спиной Секретариата политику, направленную против Секретариата; право меньшинства организации не подчиняться решению подавляющего большинства конференции, словом, худшие принципы индивидуализма и анархизма. В Греции, насколько я могу судить, большинство ЦК отстаивает и проводит сейчас принципы прямо противоположные, отказывая меньшинству в правах и в возможностях свободно защищать свою политику перед лицом всех членов организации. Таким образом, индивидуалистический анархизм превратился в свою противоположность, т. е. в бюрократический централизм. Но обе эти крайности, вообще легко переходящие одна в другую, не имеют ничего общего с большевизмом, который строит организацию на принципах демократического централизма, притом не только в национальном, но и в интернациональном масштабе. В истолковании опыта 1903 года большинство вашего ЦК полностью ошибается. Организационные принципы не являются самостоятельными. Через организационные формы проявляется политика; через политику раскрывается программа; через программу находит свое выражение наша теория. Бывает, притом нередко, что еще не развившиеся, еще бесформенные политические и программные разногласия обнаруживаются сначала только в организационной области. Так было в 1903 году. Но именно поэтому большевики не считали тогда допустимым раскол. Наоборот, они требовали сохранения единства, дисциплины и честно созванного съезда. Только после того как глубокие разногласия обнаружились в области политики и программы, началось действительное формирование двух фракций, приведшее к их окончательному расколу в 1912 г.348, т. е. через 9 лет после съезда 1903 года! Какой отсюда вывод? Он совершенно ясен: одних организационных конфликтов недостаточно для определения глубины разногласий; долг каждого революционера сохранять единство организации на основе демократического централизма. Именно этого требует Интернациональный Секретариат. Ссылка на 1903 год, прибавлю еще, совершенно невыгодна для большинства вашего ЦК. Меньшевики начали в 1903 г. с отстаивания архидемократических принципов, приближавшихся порою к анархизму. Я лично написал в ту пору ряд ошибочных статей против централизма, хотя никогда все же не заходил так далеко, как, например, тов. Витте в отношении к французской Лиге. Когда те же меньшевики захватили в следующем году при помощи Плеханова большинство в центральных учреждениях партии349, они сразу переменили курс, начали командовать партией сверху и всеми средствами противодействовали созыву нового партийного съезда. После нескольких месяцев борьбы большевики оказались вынуждены создать, помимо ЦК и против ЦК, свой собственный центр для созыва съезда. Я твердо надеюсь, что большинство вашего ЦК не пойдет по пути меньшевиков и обеспечит единый съезд. Мы видим, следовательно, что если правильно и серьезно истолковать уроки 1903 года, то придется прийти к следующим заключениям: а) При данной стадии разногласий, т. е. пока они не вышли из области организационных конфликтов, нельзя еще сделать вывод ни о глубине разногласий, ни об их дальнейшей судьбе. б) Необходимо поэтому, с одной стороны, сохранять единство организации, с другой - принять все меры к серьезной и честной проверке разногласий в области не только организации, но политики и программы. в) Достигнуть обеих этих целей можно только методом демократического централизма, т. е. посредством широкой дискуссии честно созванного съезда, подчинения меньшинства большинству. г) Лояльная партийная дискуссия предполагает, что обе группировки на равных правах доводят до сведения всей партии свои взгляды на спорные вопросы как печатно, так и устно; каждая ячейка должна иметь возможность выслушать как представителя большинства ЦК, так и представителя меньшинства ЦК. Эту возможность должен обеспечить ЦК партии. Так всегда и неизменно делалось в большевистской партии до ее бюрократического вырождения. д) Съезд партии должен быть зеркалом партии. Это значит: раз в организации возникла дискуссия по платформам, съезд должен быть созван на основах пропорционального представительства. Это азбука рабочей демократии, которую обязан соблюдать каждый честный революционер. е) Наша организация не только по имени, но и по существу своему является интернациональной. Это значит, она ставит не только национальную дисциплину выше местной, но и интернациональную дисциплину выше национальной. Отсюда вытекает, в частности, необходимость своевременно доставить тезисы обеих борющихся групп всем нашим секциям, дабы они до съезда имели возможность высказать свое мнение. Так наша организация поступала всегда. Насколько я могу судить по письмам, таково же мнение Интернационального Секретариата. Я не сомневаюсь, что подавляющее большинство членов вашей секции дорожит своей связью с Интернациональной Лигой. Разрыв этой связи означал бы возвращение в национальные рамки, утрату международного горизонта, отказ от международного разделения труда в области революционной теории и революционной практики. Вы не допустите вашу секцию до такой катастрофы, за которой открылась бы полная гибель. Вы призовете ваш ЦК восстановить правильные товарищеские отношения с И[нтернациональным] С[екретариатом] и при его содействии подготовить демократически организованный съезд. Только так можно выйти из кризиса. В этой работе вы можете без сомнения рассчитывать на горячую поддержку всех наших секций. На этом пути желаю вам успеха от всей души. /Нам поистине незачем возвращаться к 1903 году. С того времени наш опыт стал неизмеримо богаче. В развитии самой левой оппозиции можно найти ряд конфликтов, которые начинались с организационных обвинений по адресу нашей международной организации, приводили к разрыву с ней, несмотря на все наши усилия сохранить единство, и обнаруживали, что острое организационное недовольство чаще всего было выражением национальной ограниченности, непонимания международного сотрудничества. Я не буду, однако, настаивать на этих примерах, так как я хочу надеяться, что никто из ваших руководителей не захочет пойти по безнадежному пути Ландау, Веля, Миля, Лакруа и т. п./350 Да здравствуют греческие большевики-ленинцы! Да здравствует наша Международная Лига! Да здравствует Четвертый Интернационал! Ваш Г. Гуров [Ноябрь 1933 г.] О боевом соглашении пролетарских органиазций протви фашизма351 Нижеподписавшиеся организации обращаются ко всем рабочим партиям, профессиональным союзам, спортивным, образовательным и иным организациям рабочего класса с нижеследующим предложением. Опыт Германии показал, какую судьбу готовит европейскому и мировому пролетариату дальнейшее развитие фашизма. Между тем в политике рабочих организаций не произошло никаких изменений со времени разгрома германского пролетариата. Одинаковые причины вызывают неизбежно одинаковые следствия. Если рабочие организации не сделают необходимых практических выводов из опыта германской катастрофы, ближайшие годы будут годами окончательного разгрома мирового пролетариата. Мы далеки от мысли предлагать слияние пролетарских партий, отказ от внутренней борьбы в рабочем классе и проч. Такие предложения явно утопичны. При наличии глубоких принципиальных разногласий, расколы и внутренняя борьба в рядах пролетариата совершенно неизбежны. Практически дело может идти только о соглашении разных организаций [о борьбе] против общего врага. Не поступаясь ни своей самостоятельностью, ни правом взаимной критики, рабочие организации должны заключить друг с другом боевое соглашение против фашизма. Дело идет при этом прежде всего о защите основного орудия пролетариата: его организаций. Эта задача одинаково ясна и близка каждому организованному рабочему, независимо от общего политического направления его организации. Не позволить фашистам проникнуть на заводы и фабрики; не дать им выходить на улицы с целью подготовительных маневров; пресечь в корне всякие попытки с их стороны взрывать рабочие собрания, громить рабочие газеты, клубы и проч., - такова простейшая и вместе с тем повелительнейшая программа соглашения организаций рабочего класса. Боевое соглашение предполагает, разумеется, со стороны всех участников соблюдения боевой дисциплины; но это будет дисциплина лишь в отношении определеных практических действий, притом в тех рамках, какие каждая из организаций заранее согласится добровольно признать. Организационные формы, как и практические методы боевого соглашения, неизбежно весьма разнообразны в зависимости от национальных и локальных условий. Уже создание общего информационного бюро в качестве первого шага может представить значительные выгоды. В борьбе с фашизмом, как и всякой вообще борьбе, крайне важно знать своевременно действительные силы, средства и планы противника. Только таким путем будут воспитаны боевые штабы, способные мобилизовать массы для обороны, а затем и для наступления. Нет никакого сомнения в том, что широкое боевое объединение, опирающееся на партии и профессиональные союзы разных направлений, привлечет к себе доверие и сочувствие неорганизованных рабочих и трудящихся вообще и уже этим одним затруднит проникновение фашистской отравы в среду угнетенных классов. Мы призываем каждую рабочую организацию, местную, национальную или интернациональную, которая в принципе согласна с основной мыслью настоящего письма, подписаться под ним, сопроводив в случае желания свою подпись критическими замечаниями, поправками или дополнительными предложениями. Таким образом получится анкета среди рабочих организаций, которая сама по себе будет иметь большое значение для взаимной ориентировки. На основании данных этой анкеты можно будет предпринять необходимые дальнейшие шаги. [Л.Д.Троцкий] [Ноябрь 1933 г.] Замечания по поводу тезисов тов. Ладислауса Порцсольда352 1. Совершенно неоспоримо, что старые споры "между Лениным и Троцким" о перспективах русской революции имеют лишь исторический интерес и что принадлежность к левой оппозиции ни в каком случае не связана с тем или другим отношением к этим спорам. Кто хочет, однако, занять в этих спорах определенную позицию, тот должен изучить их в связи с конкретным ходом классовой борьбы и тогдашними революционными группировками в России. 2. Эпигоны извлекли из старых споров, проходивших через разные стадии, некоторые общие правила революционной стратегии и формулировали их в виде антитезы ленинизма и троцкизма. Здесь дело идет уж не об истории, а сегодняшнем и завтрашнем дне. Тов. Порцсольд заявляет о своей солидарности (по крайней мере, в основном) с теми стратегическими принципами, которые сталинцы объявили "троцкизмом", но которые на деле являются применением марксизма к условиям нашей эпохи. Эта солидарность, поскольку она проверена опытом, гораздо важнее разногласий по поводу давно ликвидированного спора. 3. Поскольку, однако, тов. Порцсольд возвращается в своих тезисах к историческому спору, он делает в этой части ряд ошибок. "В действительности, - пишет он, - падение царизма было фактически делом рабочих и крестьянских масс". В этом Порцсольд видит правоту Ленина против меня. Но на этот счет у нас и спора не было. Уже в полемике с Радеком я пытался разъяснить, что всякая "великая", т. е. истинно народная революция, была и остается делом пролетарских (предпролетарских) и крестьянских (мелкобуржуазных) масс. Этот тезис представлял общую почву в споре. Вопрос был в том, какой класс займет руководящее положение и, следовательно, окажется у власти. Порцсольд признает, что русский пролетариат действительно оказался у власти раньше, чем пролетариат Западной Европы, но напоминает, что это произошло не "в революции против царизма, а во второй революции против буржуазии". Что это значит? Под буржуазной революцией русские марксисты, заслуживающие этого имени, понимали прежде всего разрешение аграрного вопроса. Эта мысль - в отличие от либералов и меньшевиков - составляла общую основу позиции Ленина и Троцкого. (См. Протоколы IV съезда партии)353. То обстоятельство, что имущие классы, в том числе и феодальные, до великих князей включительно, в целях самосохранения отказались в феврале (провизорно) от монархии, являлось одним из таких эпизодов, которых не может предвидеть никакой прогноз. После отречения Николая II354 в центре политической жизни, наряду с войной, стоял вопрос о земле, т. е. о буржуазно-демократической революции. Именно на основе этой революции пролетариат пришел к власти. 4. Из сказанного вытекает, что в таких странах, где, несмотря на отсталость, расчленение на три основных класса (буржуазия, мелкая буржуазия, пролетариат) прошло через всю нацию (Китай, Индия), национально-освободительная и буржуазно-демократическая революция не может быть доведена до конца без диктатуры пролетариата. Тем самым между буржуазной и социалистической революцией устанавливается непрерывность (перманентность). Революция в Китае проходила через ряд этапов; не менее сложным и извилистым будет ее путь и в Индии. Мы будем, конечно, следить за каждым этапом и анализировать его. Но стратегический прогноз имеет своей задачей не предугадывать конкретные этапы и эпизоды, а выделить основную тенденцию революционного развития. Эту основную тенденцию дает формула перманентной революции. Она опирается на три положения: а) национальная буржуазия, пытающаяся эксплуатировать революцию на первых ее шагах (Гоминьдан, Ганди), при дальнейшем развитии революции неизбежно окажется по другую сторону баррикады, вместе с феодальными классами и империалистическими угнетателями; б) мелкая буржуазия (крестьянство) не способна более играть руководящую роль в буржуазной революции и, следовательно, стать у власти. Отсюда вытекает отказ от концепции буржуазно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства; в) под диктатурой пролетариата буржуазно-демократическая революция перерастает в социалистическую, которая может окончательно победить только как звено международной революции. Нарушение этих принципов принесло уже величайшие бедствия в Китае, Индии, Японии и др[угих] странах. 5. Теория перманентной революции опровергнута, по мнению тов. Порцсольда, тем фактом, что крестьянство не опрокинуло диктатуру пролетариата в течение 16 лет, вопреки старым опасениям Троцкого. И этот довод бьет мимо цели. Не только до Октябрьской революции, но и после нее Ленин десятки раз высказывал ту мысль, что без скорой поддержки западного пролетариата советская власть будет опрокинута. Дело шло об эмпирической оценке многочисленных и противоречивых факторов: календарные прогнозы тут невозможны. Если, благодаря целому ряду сопутствующих обстоятельств, советская власть продержалась 16 лет в отдельной стране, то это так же мало говорит против международного характера пролетарской революции, как и против того, что устойчивость пролетарской диктатуры тем меньше, чем многочисленнее крестьянство. 6. Тов. Порцсольд очень близко подходит к давно уже опровергнутому доводу Бухарина, что в международном масштабе соотношение рабочих и крестьян не более благоприятно, чем в границах СССР. Это схоластика! Вопрос решается не социальной статикой, а динамикой, не средним процентом рабочих для всего мира, а той последовательностью, в какой отдельные страны втягиваются в революцию. Если бы, например, брандлерианское руководство в 1923 году не сорвало революцию в Германии, статистическое соотношение пролетариата и крестьянства в мировом масштабе не изменилось бы, конечно; но силы пролетарской революции возросли бы в несколько раз. Советская Германия втянула бы в революцию Европу. Превращение Европы в социалистическую крепость изменило бы соотншение сил во всем мире. Отсталые страны втягивались бы в революцию в наиболее благоприятных условиях, контрреволюционные потрясения были бы неизмеримо менее опасны. 7. По вопросу о социализме в отдельной стране тов. Порцсольд дает ряд двусмыленных формулировок. Начать с того, что он приводит без комментариев знаменитую цитату из статьи Ленина 1915 года о возможности "победы социализма сперва в некоторых или даже в одной единственной стране"355. Из этой цитаты выросла, как известно, вся теория Сталина. Между тем в литературе левой оппозиции неопровержимо доказано, что под "победой социализма" Ленин понимал в данном случае, как и во многих других, завоевание власти рабочим классом, т. е. создание социалистического государства, а не построение социалистического общества. Или у тов. Порцсольда есть на этот счет малейшее сомнение? Пусть вчитается в цитату: она их рассеет. 8. Тов. Порцсольд пытается свести вопрос о социализме в отдельной стране к чистой абстракции. Без интервенции извне и без контрреволюции внутри техника Советов продолжала бы расти, благосостояние и культура масс поднимались бы непрерывно, и социализм был бы осуществлен. Но, признает тов. Порцсольд, эта абстрактная возможность... неосуществима ввиду крайнего обострения классовых противоречий в мировом масштабе. "Отсталость" России, по его мнению, здесь не при чем: национальную отсталось можно было бы преодолеть, если бы не обострение классовой борьбы во всем мире. Но в том ведь и дело, что преодоление отсталости требует больших сроков, а развитие мировой классовой борьбы вовсе не предоставляет СССР какие-либо неограниченные сроки. Преодоление отсталости налагает к тому же страшные тяготы на трудящиеся массы; тот факт, что русские рабочие не едят досыта через 16 лет после революции, пугает рабочих других стран, затрудняет развитие мировой революции и увеличивает опасности для СССР. 9. Как вообще понимать абстрактную "возможность" построения социализма в отдельной стране? Если бы на свете существовала только одна Россия, то она в 1917 году не совершила бы Октябрьской революции. Если мысленно устранить мировое хозяйство после Октябрьского переворота, то предоставленная самой себе Россия вернулась бы к капитализму, ибо в рамках Советского Союза капитализм далеко еще не исчерпал своих возможностей: в области производства советский режим ведь только "догоняет" капиталистические страны. Диктатура пролетариата в СССР поддерживается тем, что мировое хозяйство, частью которого является русский капитализм, уперлось в тупик. Но отсюда же грозят диктатуре и смертельные опасности (фашизм). 10. "Не возможность социализма в `одной' стране составляет действительный вопрос, а интернациональное единство революционной классовой борьбы". В этой формуле Порцсольд превращает интернациональное единство в такую же абстракцию, в какую раньше превратил построение социализма в одной стране. Если внушать рабочим, что - при отсутствии военной интервенции - обеспечена полная и окончательная победа социализма в СССР, то вопрос о мировой революции теряет свое значение, а внешняя политика сводится к тому, чтоб избежать интервенции. На этом пути сталинская бюрократия погубила Коминтерн и может погубить советское государство. Теория социализма в отдельной стране и интернациональное единство пролетарской борьбы на деле исключают друг друга. 11. Бюрократизм в СССР есть не моральный и не технический, а социальный, т. е. классовый, факт. Борьба социалистических и капиталистических тенденций приняла главным образом характер борьбы между общими интересами, представленными государством, и личными, потребительскими интересами крестьян, чиновников, самих рабочих. Преодоление классовых противоречий означает в данных условиях согласование общих производственных интересов с личными потребительскими интересами, причем, на данной стадии развития, личный интерес остается еще основной движущей силой хозяйства. Удалось ли это согласование? Нет! Рост бюрократизма отражает собой рост противоречия между частным и общим интересом. Представляя "общие" интересы, бюрократия отождествляет их в значительной мере со своими собственными интересами. Разграничительную линию между общим и частным она проводит под углом зрения своих частных интересов. Это создает еще большее напряжение антагонизмов и, следовательно, ведет к дальнейшему росту бюрократизма. В основе этих процессов лежит отсталость СССР и его изолированность в капиталистическом окружении. 12. Эмпирики говорят: за 16 лет советская власть сделала большие успехи; если и дальше пойдет так, то социализм будет наверняка построен. На это мы отвечаем: если "и дальше пойдет так", то процесс неизбежно приведет ко внутреннему взрыву, вероятнее всего при помощи внешнего толчка, но, может быть, и без него. Военная интервенция, вообще говоря, опасна лишь постольку, поскольку, во-первых, найдет внутри СССР крайнее напряжение противоречий и поскольку, во-вторых, военная интервенция может пробить брешь для интервенции дешевых капиталистических товаров. Оба эти обстоятельства показывают, что проблема социализма не разрешена и, поскольку дело идет не о царстве абстракции, а о царстве действительности, без интернациональной революции не будет разрешена. 13. Из этих соображений некоторые мудрецы делают тот вывод, будто мы отнимаем у