ное и временное значение. Помимо этих чисто военных соображений, притягательная сила Австралии сама по себе очень велика. На Японских островах приходится более 175 человек населения на квадратный километр. В Австралии около одного человека. Австралия богата разными видами сырья, которого не хватает Японии. Каждый австралиец, включая и грудных младенцев, потребляет в среднем около ста килограммов мяса в год, тогда как на итальянца приходится всего 15 килограммов (пышный национализм Муссолини имеет, как видим, очень постный характер), а на японца приходится совсем микроскопическая величина. Не будет преувеличением сказать, что судьба Австралии, по крайней мере на 50%, решается ныне в Шанхае и вообще в Китае. Поддержка освободительной борьбы китайского народа против японских хищников представляет одно из важнейших условий защиты независимости Австралии и Новой Зеландии. 2 и 3. Я не могу, к сожалению, похвалиться близким знакомством с социальной и политической жизнью Австралии. Мне никогда не приходилось бывать в Австралии, и я не имел возможности следить за ее прессой. Однако русская и мировая литература, посвященная экономическим условиям Австралии, ее социальному законодательству, достаточно обильна. Наши народники, в частности, часто цитировали Австралию и Новую Зеландию как образец нового социального режима. Незачем говорить, что я с интересом следил за вашим социальным законодательством, возможность которого обусловлена естественными богатствами страны, с одной стороны, системой протекционизма, с другой. Я не думаю, однако, что ваше законодательство создает особый тип социального развития, принципиально отличный от других капиталистических стран. Решающее значение имеет вопрос о формах собственности. Капиталистическая конкуренция ведет также и в Австралии, как свидетельствует статистика, к концентрации собственности в форме финансового капитала и к возрастающему углублению социальных противоречий. Отсюда раньше или позже должны вытечь соответственные политические последствия. Несомненно, социальные отношения Австралии более устойчивы, чем в большинстве других стран, особенно европейских. Но это устойчивость не абсолютная и не вечная. Ближайший мировой кризис, которого следует ждать через два-три года, когда военные программы великих держав приблизятся к завершению, потрясет и Австралию. Ближайшая война, которой, - увы! - видимо, остается недолго ждать, неизбежно вовлечет и Австралию в свой водоворот. Эти перспективы не очень отрадны, но они отвечают действительности, и было бы преступным легкомыслием закрывать на них глаза. 4. Политика Гитлера есть политика агрессивного империализма. Политика Сталина есть политика самосохранения новой привилегированной касты. Гитлер ищет "дружбы" Великобритании. Сталин ищет военного союза с Францией и через Францию сближения с Великобританией. Если эти планы не удадутся, союз Гитлера со Сталиным станет не только возможностью, но и неизбежностью... если только Гитлер и Сталин удержат до того времени власть. Я за это не ручаюсь. 5. Большевистская партия в годы гражданской войны рассматривала террор как неизбежное временное орудие, сопутствующее, как свидетельствует история, каждой революции. Задачей этого террора было освободить народ от старых насильственных оков и расчистить пути для развития социалистического общества. Нынешний террор советской бюрократии имеет не революционный, а реакционный характер. Его задача - помочь формированию нового правящего класса и прежде всего оградить всемогущую советскую бюрократию от всякой оппозиции, от всякой критики. 6. Вопрос о моем возвращении в СССР не есть личный вопрос. Я не могу заменить Сталина во главе нынешнего государственного аппарата, который имеет насквозь реакционный и антинародный характер. Но я твердо надеюсь на то, что народы СССР, проделавшие в нынешнем столетии три революции, найдут способы покончить с деспотизмом сталинской бюрократии и расчистить пути для свободного социалистического развития. Вся моя деятельность преследует эту цель. Л.Троцкий 17 августа 1937 г. Ответы на вопросы Алвина М. Джозефи401, "Нью-Йорк Гералд Трибюн"402, Нью-Йорк 1. В настоящее время много людей в Америке очень заинтересовано окончательным исходом испанской гражданской войны. Изучающими этот вопрос делается много попыток предвидеть ее финал. Каков, по вашему мнению, будет окончательный исход этой борьбы, и чем мотивируется ваше мнение? Как скоро, думаете вы, наступит конец? 1. Лучшими помощниками генерала Франко403 являются Негрин404 и его союзник Сталин. При помощи реакционной социальной политики и не менее реакционных репрессий они убивают освободительные надежды испанских крестьян и революционный энтузиазм рабочих. Только этим объясняются военные неудачи республиканцев и затяжной характер войны. Народ видит все меньше и меньше разницы между программами и режимами обоих воюющих лагерей. Голое противопоставление "демократии" фашизму очень мало говорит уму и сердцу масс, особенно во время войны, когда в обоих лагерях царит фактически военная диктатура. Рабочие и крестьяне способны на величайшие жертвы, если ясно знают, за что борются. Гражданская война побеждает прежде всего смелой социальной программой. Если бы "республиканцы" могли иметь такую программу и немедленно приступили к ее осуществлению на занимаемой ими территории, девять десятых всего населения Испании были бы охвачены могучим революционным порывом, и генерал Франко со своими бандами безжизненно повис бы в воздухе. Правительство Негрина-Сталина, которое в тылу ведет войну с рабочими и крестьянами, неспособно обеспечить военную победу. Но даже если допустить, что Негрин одержит победу над Франко, из такой чисто военной победы выросла бы новая военная диктатура, мало чем отличающаяся от диктатуры Франко. Без социальной революции победа фашизма или полуфашистского милитаризма в Испании совершенно неизбежна, независимо от хода военных операций. Если гражданская война в нынешнем ее виде затянется на длительный период при возрастающем безразличии народных масс, она может закончиться деморализацией обоих воюющих лагерей и компромиссом генеральских верхушек с целью установления совместной военной диктатуры. 2. Считаете ли вы, что существует какой-либо легальный или моральный базис для итальянского и германского вмешательства в союзе с восставшими? 2. Не понимаю, о каком "легальном" или "моральном" базисе для итальянской или германской интервенции405 в Испании может вообще идти речь! Реальным "базисом" фашистской интервенции являлись: вероломно-выжидательная политика Великобритании, трусливо-бессильная политика Леона Блюма во Франции и рабская зависимость политики Сталина от Лондона и Парижа. Правительства Берлина и Рима имели достаточно случаев убедиться, что речи о международной борьбе демократии против фашизма представляют собой чистейшее шарлатанство. На самом деле борьба ведется за стратегические позиции в Средиземном море и за испанское сырье. Рим и Берлин ничуть не испугались поэтому мнимого "единого демократического фронта" и решились на чисто разбойничье вторжение во внутреннюю жизнь Испании. Мы имеем здесь репетицию будущей мировой войны, в которой принципы "демократии" будут играть еще меньшую роль, чем в нынешней борьбе держав вокруг Испании. 3. Считали ли бы вы, что существует какой-либо легальный или моральный базис для английского, французского или русского вмешательства в союзе с лоялистами? 3. Разумеется, для оказания помощи законному испанскому правительству у Англии, Франции или СССР было неизмеримо больше "легальных" оснований, чем у Муссолини или Гитлера - для помощи мятежному генералу. Но, как сказано выше, роли великих держав ни в малейшей степени не определяются моральными или юридическими принципами. Советская бюрократия хочет на спине испанского народа завоевать доверие французской и английской буржуазии. Военная помощь со стороны СССР была поэтому заранее обусловлена обязательством испанского правительства вступить в открытую борьбу против революционных рабочих и крестьян. ГПУ перенесло свой аппарат на почву Испании для истребления всех сторонников пролетарской революции. Убийство анархиста Дуррути406, Андрея Нина и других вождей ПОУМа (которые, к слову сказать, не имели ничего общего с троцкизмом) было организовано советскими агентами ГПУ под руководством консула Антонова-Овсеенко, по непосредственным инструкциям из Москвы. Сталин говорит Лондону и Парижу: "Вы можете положиться на меня!" 4. По поводу Германии и Италии: считаете ли вы вероятной продолжительность фашистского режима в этих двух странах? Как долго, сказали бы вы, эти режимы могут существовать? Каков, по вашему мнению, будет финал этих режимов? Какая социальная система наследует фашизму? 4. Фашистские режимы возникли прежде всего в тех странах, где социальные противоречия достигли особенной остроты. Фашизм подавил эти противоречия, но не устранил их. Раньше или позже они должны прорваться наружу. Лучшим помощником фашизма является, повторяю, нынешний Коминтерн, который парализует рабочие массы чудовищными тактическими зигзагами по команде из Москвы и систематически деморализует международный революционный авангард, отучая рабочих "вождей" мыслить или просто подкупая их. Возрождение действительного революционного Интернационала, независимого как от буржуазных правительств, так и от реакционной московской дипломатии, быстро вернет рабочим массам доверие к себе самим и пробудит революционное движение в Германии и Италии. В случае мировой войны фашистские правительства в первый период могут обнаружить перевес над своими противниками, но внутренние социальные противоречия быстро примут в Германии и Италии, лишенных к тому же сырья и продовольствия, неслыханную остроту. Война опрокинет много режимов. Но первыми ее жертвами - это можно сказать с уверенностью - явятся режимы Муссолини и Гитлера. На смену им может придти только политическое господство рабочего класса и социалистическое переустройство общества. 5. Считаете ли вы, что внутренние дела Германии и Италии могут принудить их углубляться все больше и больше в испанскую борьбу? 5. Я не думаю, что Германия и Италия слишком углубятся в испанскую борьбу: это грозило бы конфликтом между ними самими; между тем, на данной стадии они заинтересованы в демонстрации своей солидарности. Поскольку дело идет о борьбе против социалистической революции в Испании, Гитлер и Муссолини не могут желать лучшего жандарма, чем Сталин. Наконец, степень вмешательства определяется закулисными международными группировками, в частности стремлением Гитлера не слишком отталкивать Великобританию. Однако точные предсказания на этот счет вряд ли возможны. 6. Перед лицом фашизма во всем свете не верите ли вы в единый фронт всех либеральных групп? Готовы ли вы принять участие в таком едином фронте, помогая тем самым разрушению мирового фашизма? 6. Из всего сказанного выше вытекает с достаточной ясностью, что я ни на минуту не верю в возможность и эффективность международного союза "либеральных групп" для борьбы с фашизмом. Опыт Италии, Германии, Австрии и других стран свидетельствует, что "либеральные группы" совершенно бессильны в борьбе с фашизмом, который выдвигает против них демагогическую социальную программу и обрекает их на полное ничтожество. Бороться с фашизмом можно только на почве действительной, серьезной, революционной социальной программы, способной сплотить не только пролетариат, но и угнетенные массы мелкой буржуазии. Поскольку "либеральные группы" являются противниками революционной программы, постольку они способны лишь парализовать инициативу масс и толкать их в лагерь фашизма. Формула "антифашизма" очень удобна для жонглирования господ депутатов, профессоров, журналистов и просто салонных болтунов. Рабочему, безработному, бедняку-крестьянину, разоренному фермеру или обанкротившемуся мелкому торговцу, вообще подавляющему большинству населения голая формула "антифашизма" не говорит решительно ничего. Шумиха всякого рода "антифашистских" парадов, банкетов, коалиций и пр. и пр. способна только сеять иллюзии и облегчать работу реакции. Стереть с лица земли египетскую язву фашизма могут только миллионы и десятки миллионов трудящихся, угнетенных, эксплуатируемых. Но им нужна для этого революционная программа и революционная организация. 7. Почему существуют разногласия между лидерами испанского республиканского правительства? 7. Политические разногласия в так называемом "республиканском" лагере Испании прямо или косвенно определяются антагонизмом классовых интересов. Правительство Негрина хочет во что бы то ни стало спасти режим частной собственности. Как показывают разгромы рабочих организаций, аресты, подложные обвинения, расстрелы из-за угла или в спину, охрана интересов капитала неизмеримо важнее для Негрина, чем соблюдение принципов демократии. Испанские крестьяне, наоборот, хотят получить землю. Рабочие хотят избавиться от эксплуатации путем экспроприации средств производства. Во время революции социальные антагонизмы достигают крайнего напряжения. Каждому политику приходится выбирать: с буржуазией и с правительством Негрина против рабочих и крестьян или с рабочими и крестьянами - против Негрина. Ларго Кабальеро не хочет рвать с рабочими, но боится рвать с буржуазией. Отсюда его колеблющаяся ("центристская") политика. Анархистские рабочие массы Каталонии хотят социальной революции, хотя идеи их на этот счет смутны. Но анархистские вожди при первом столкновении с суровой действительностью выбросили вон свой анархизм и стали вульгарными буржуазными министрами. Вожди ПОУМа стояли "в принципе" за социалистическую революцию, но на деле боялись оторваться от анархистских вождей. Вместо того, чтобы смело стать во главе революционных масс, вожди ПОУМа колебались, выжидали, заключали верхушечные блоки, вступали в реакционные министерства и тем дезориентировали массы. Ложной политикой рабочих организаций объясняется тот факт, что испанский пролетариат, несмотря на свои исключительные боевые качества, которые могли ему дважды и трижды обеспечить полную победу, видел до сих пор одни только поражения. Без подлинно революционной партии пролетариат не может прийти к победе. 8. Могу ли я спросить, что по вашему мнению важнее: выиграть сначала войну или же провести социальные реформы еще до ее окончания? 8. Вопрос, на мой взгляд, неправильно поставлен. Опыт испанской войны, как и всех великих гражданских войн, в том числе и в Соединенных Штатах, в 60-х годах прошлого века, показывает, что нельзя выиграть гражданскую войну без открытого провозглашения и фактического осуществления программы великих социальных реформ. Кто обещает массам реформы после окончания войны, тот обманывает массы, и тому массы законно не верят. Именно поэтому правительство Негрина-Сталина и терпит постыдные поражения. 9. Почему разногласия между лоялистскими лидерами не могут быть отложены до победного окончания войны? 9. Разногласия касаются вопроса о том, как вести войну: при помощи полицейского террора над массами или при помощи мер социальной революции. "Отложить" эти разногласия до конца войны значит предоставить правительству Негрина полную свободу для подготовки катастрофы, т. е. военного поражения и торжества фашизма. 10. Если бы России пришлось руководить объединенным фронтом против мирового фашизма и вступить в войну с Германией и Италией, согласны ли вы были бы принять участие в такой борьбе и предложить Сталину ваше содействие? 10. Если бы СССР оказался в войне с фашистским государством, то все мои сторонники, все вообще действительные революционеры изо всех сил поддерживали бы в этой войне СССР и Красную Армию, несмотря на сталинскую диктатуру. Так, в августе 1917 года большевики боролись в первых рядах против восстания реакционного генерала Корнилова, несмотря на существование правительства Керенского. 11. Надеетесь ли вы когда-либо примириться со Сталиным или же это вне всякой возможности? 11. Сталин является вождем привилегированной бюрократии и новой аристократии выскочек и потому на международной арене выступает как чисто реакционный фактор. О примирении моем с такой политикой и с теми, кто ее проводит, не может быть и речи. 12. Хотели бы вы вернуться в Россию? Надеетесь ли вы когда-либо вернуться? 12. Я не могу ставить этот вопрос в чисто сентиментальной плоскости: все зависит от политических условий. Я не сомневаюсь, что трудящиеся массы СССР низвергнут тираническую диктатуру деморализованной бюрократии. Разумеется, я готов принять участие в такого рода освободительной борьбе. 13. Могу ли я спросить, какие реформы или изменения произвели бы вы в случае вашего возвращения в Россию и получения необходимых полномочий? 13. Дело идет не обо мне лично, а о той программе, которую трудящиеся массы СССР должны осуществить и несомненно осуществят после низвержения нынешней бонапартистской диктатуры. Важнейшие реформы, на мой взгляд, таковы: восстановление самой широкой советской демократии и легализация борьбы партий; ликвидация несменяемой бюрократической касты путем выборности всех чиновников; выработка хозяйственных планов при прямом участии самого населения и в его интересах; устранение вопиющих и оскорбительных форм неравенства; ликвидация чинов, орденов и всех других отличий нового советского дворянства; радикальное изменение внешней политики в духе принципов интернационализма. Одной из частных, но важных мер я считаю гласный и открытый пересмотр всех последних судебных процессов, реабилитацию невиновных, суровую кару для организаторов подлога. 14. Имеете ли вы какое-либо заявление, которое я мог бы взять с собой, касающееся политического, экономического или социального положения в Соединенных Штатах? 14. Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, т. к. я строго придерживаюсь принципа невмешательства во внутреннюю жизнь не только Мексики, но и ее могущественного соседа - Соединенных Штатов. Л.Троцкий 23 августа 1937 г. P.S. Настоящие ответы должны быть напечатаны полностью и дословно. В противном случае они должны быть мне возвращены. Л.Т[роцкий] Не для печати, только для членов организаций Всем организацияим, примыкающим к Четвертому Интернационалу. Проверка идей и людей на опыте Испанской революции Испанская революция имеет в глазах передовых рабочих громадное значение не только как историческое событие первостепенной важности, но и как высшая школа революционной стратегии. Идеи и люди подвергаются исключительно важной, можно сказать, безошибочной проверке. Обязанностью каждого серьезного марксиста является изучение не только событий революции, но и тех политических позиций, какие различные группировки и отдельные работники в нашей собственной среде занимают по отношению к испанским событиям. Т[оварищ] Вэр407 и т[оварищ] Снивлит. В этом письме я хотел бы остановиться на одном частном, но в высшей степени поучительном примере, именно, на позиции т. Вэра, одного из руководящих работников нашей бельгийской секции. Вэр выступал докладчиком по испанскому вопросу на заседании Центрального Комитета Революционной Социалистической Партии в конце июня этого года. Отчет о его докладе, напечатанный во Внутреннем Бюллетене бельгийской секции за июнь-июль, очень краток, всего около 25 строк, но он дает тем не менее достаточно ясную картину ошибок тов. Вэра, очень опасных как для нашей бельгийской секции, так и для всего Интернационала. Тов. Снивлит, вождь голландской Р.С.А.П.408, полностью солидаризировался, как известно, с политикой ПОУМа и тем ясно обнаружил, как далеко он отошел от революционного марксизма. Что касается тов. Вэра, то дело обстоит несколько иначе. Вэр осторожнее. Его рассуждения и раньше и теперь пересыпаны оговорками: "с одной стороны", "с другой стороны". Он занимает по отношению к ПОУМу "критическую" позицию, заимствуя многие аргументы из нашего общего арсенала. По существу же его центристская позиция гораздо более способна внести смуту в наши ряды, чем позиция тов. Снивлита. Необходимо поэтому подвергнуть взгляды Вэра внимательной критике. Оптимистический фатализм как черта центризма Вэр делал свой доклад до разгрома ПОУМа и до бандитского убийства его вождей агентами Сталина в Испании (Антонов-Овсеенко и др.) Память Нина и его соратников мы будем непримиримо защищать против клеветы московских и иных негодяев. Но трагическая гибель Нина не может изменить наших политических оценок, которые диктуются историческими интересами пролетариата, а не сентиментальными соображениями. Тов. Вэр уже в течение длительного времени совершенно ошибочно оценивал ПОУМ, считая, что под давлением событий эта партия должна, так сказать, "автоматически" эволюционировать влево и что наша политика в Испании должна ограничиваться "критической" поддержкой ПОУМа. События совершенно не подтвердили этого фаталистического и оптимистического прогноза, который крайне характерен для центристского, а не марксистского мышления. Достаточно здесь напомнить, что тем же фаталистическим оптимизмом проникнута была вся официальная политика ПОУМа, руководство которого так же приспосабливалось к анархистским вождям в надежде, что они автоматически встанут на путь пролетарской революции, как Вэр приспосабливался к вождям ПОУМа. Все эти ожидания потерпели полное крушение: события отбросили анархистских вождей, как и лидеров ПОУМа, не влево, а вправо. Вместо того, чтобы открыто признать ошибочность своей политики, Вэр хочет отступить незаметно на новую позицию, которая отличается от вчерашней еще большей путаностью. Характеристика ПОУМа В противоположность С.Н.Т.409 и Ф.А.И.410, существующих десятки лет, -так начинает Вэр свой доклад, - "ПОУМ - недавнего происхождения, разнороден, левая в нем слаба". Эта характеристика представляет радикальное осуждение не только позиции Снивлита, но и всей предшествующей политики самого Вэра. Ибо где обещанная нам эволюция влево? В то же время эта характеристика ПОУМа отличается преднамеренной неопределенностью. "Левая слаба". Слово "левая" здесь ничего не означает. Идет ли речь о марксистской фракции ПОУМа или о левоцентристской? Вэр сознательно не хочет отвечать на этот вопрос. Мы ответим за него: последовательной марксистской фракции после исключения "троцкистов" в ПОУМе нет вообще. Но даже и левоцентристская фракция слаба. В этом Вэр прав. Но это значит лишь, что после шести лет опыта революции политика ПОУМа определяется правыми центристами. Такова неприкрашенная правда. Тов. Вэр "критикует" ПОУМ Послушаем теперь, как Вэр критикует ПОУМ. "Ошибки ПОУМа: присоединение к народному фронту во время выборов. Он исправил эту ошибку 19 июля411 путем вооруженной борьбы. Вторая ошибка: участие в правительстве и роспуск комитетов. Но после выхода из правительства в ПОУМе совершилось идейное очищение". Все это напоминает, на первый взгляд, марксистскую критику. На самом деле Вэр пользуется стерилизованными обрывками марксистской критики не для того, чтоб разоблачить, а, наоборот, чтобы прикрыть оппортунистическую политику ПОУМа - и свою собственную. Прежде всего бросается в глаза, что речь идет у нашего критика об отдельных "ошибках" ПОУМа, а не о марксистской характеристике всей его политики. "Ошибки" могут быть у всякой организации. Ошибки были у Маркса, ошибки были у Ленина, у большевистской партии в целом. Но эти ошибки своевременно исправлялись благодаря правильности основной линии. У ПОУМа дело идет не об отдельных "ошибках", а о нереволюционной, центристской, т. е. по существу дела оппортунистической основной линии. Иначе сказать: у революционной партии "ошибки" являются исключением; у ПОУМа исключением являлись отдельные правильные шаги. 19 июля 1936 г. Вэр напоминает нам, что ПОУМ участвовал 19 июля 1936 г. в вооруженной борьбе. Еще бы! Не участвовать в этой борьбе, захватившей весь пролетариат, могла бы только контрреволюционная организация: никто из нас, конечно, не квалифицировал так ПОУМ. Но каким образом участие в борьбе масс, которые навязали в те дни свою политику и анархистам, и социалистам, и поумистам, могло "исправить ошибку" участия в народном фронте? Нисколько! Борьба 19 июля, несмотря на фактическую победу рабочих, закончилась экивоком двоевластия только потому, что ни одна организация не имела необходимой ясности в голове и необходимого мужества, чтобы довести борьбу до конца. Участие ПОУМа в Народном фронте было не случайной "ошибкой", а безошибочным признаком его оппортунистического характера. В июльские дни изменилась лишь внешняя обстановка, но не характер центристской партии. ПОУМ приспосабливался к рабочему восстанию, как за несколько месяцев перед тем он приспосабливался к избирательной механике Народного фронта. Левый зигзаг центризма дополняет правый зигзаг, но вовсе не "исправляет" его. И во время левого зигзага ПОУМ полностью сохранял свою половинчатую позицию и тем самым готовил будущую катастрофу. Участие в правительстве "Вторая ошибка, - говорит Вэр, - участие в правительстве и роспуск комитетов." Откуда же появилась эта "вторая ошибка", если участие в июльском восстании "исправило" предшествующую ложную политику? На самом деле участие в правительстве было очередным зигзагом, вытекавшим из центристской природы партии. Тов. Снивлит писал, что он "понимает" это участие. Увы, эта двусмысленная формула показывает лишь, что Снивлит не понимает законов классовой борьбы в эпоху революции. Июльские дни 1936 г., когда каталонский пролетариат при правильном руководстве мог бы без дополнительных усилий и жертв захватить всю власть и открыть эпоху диктатуры пролетариата во всей Испании, закончились, в значительной мере по вине ПОУМа, режимом двоевластия, т. е. временным расчленением власти между пролетариатом (комитеты) и буржуазией в лице ее лакеев (лидеры сталинцев, анархистов и социалистов). Интерес рабочих состоял в том, чтобы уничтожить как можно скорее опасный экивок путем передачи всей власти комитетам, т. е. испанским советам. Наоборот, задача буржуазии состояла в том, чтобы во имя "единой власти" уничтожить комитеты. Участие Нина в официальном правительстве явилось составной частью плана буржуазии, направленного против пролетариата. Если Снивлит "понимает" это, тем хуже для него. Вэр осторожнее: он говорит об участии в правительстве, как о "второй ошибке". Недурная "ошибка", состоящая в прямой поддержке правительства буржуазии против рабочих комитетов! "Но, - спешит прибавить Вэр, чтобы обломать лезвие своей критики, - после выхода из правительства в ПОУМе совершилось идейное очищение". Это прямая неправда, которую Вэр сам опроверг уже цитированной нами выше характеристикой ПОУМа как разнородной партии, в которой "левая слаба". Какое же это "идейное очищение", после которого даже левый центризм составляет в партии слабое меньшинство? Или, может быть, под "очищением" надо понимать... исключение большевиков-ленинцев? Критика Интернационального Секретариата Вэр заходит еще дальше по пути адвокатской защиты центризма. Перечислив "ошибки" ПОУМа, он для соблюдения симметрии немедленно перечисляет "ошибки" Интернационального Секретариата. Приведем снова дословную цитату: "Ошибки И[нтернационального] С[екретариата]: десять дней после 19 июля в Париже не имели позиции. Не видели важности событий. Не принимали участия в брюссельской конференции412: слишком дословно применяли парижскую резолюцию. Следовало воспользоваться этой оказией, чтобы толкнуть ПОУМ в сторону революционной политики. Отрезали себя от Нина, опубликовав письмо Троцкого". Не веришь своим глазам, читая это нагромождение "обвинений"! У И[нтернационального] С[екретариата] могли, конечно, быть те или другие практические упущения и даже политические ошибки. Но ставить их на один уровень с оппортунистической политикой ПОУМа можно разве лишь для того, чтобы взять на себя неуместную роль третейского судьи между враждебной нам партией и нашей собственной международной организацией. Здесь тов. Вэр обнаруживает не в первый раз убийственное отсутствие чувства пропорции. Присмотримся, однако, ближе к его обвинениям. "Десять дней" после 19 июля И[нтернациональный] С[екретариат] не имел позиции! Допустим, что это правильно. В чем была причина: в недостатке информации, в чрезмерной осторожности? Вэр не объясняет. Разумеется, лучше иметь "позицию" немедленно. Но при одном условии: если это правильная позиция. И[нтернациональный] С[екретариат] есть высшее административное учреждение. Он должен быть очень осторожен в занятии политической позиции, тем более, что он непосредственно не руководил и не мог руководить борьбой в Испании. Но если И[нтернациональный] С[екретариат] "через десять дней" не имел позиции, то т. Вэр через год после 19 июля занимает совершенно ложную позицию. Это неизмеримо хуже! Конференция в Брюсселе Нужно было, видите ли, снова участвовать в жалкой и ничтожной брюссельской конференции центристов, чтобы "толкать ПОУМ" в сторону революционной политики. Воздействовать на ПОУМ надо, оказывается, не в Барселоне, а в Брюсселе. Не перед лицом революционных масс, а в закрытом помещении конференции. Как будто мы первый раз встречаемся с вождями ПОУМа! Как будто мы в течение шести лет не пытались "толкать" их на путь революционной политики. Все методы и все пути были нами испробованы: обширная переписка, посылки делегатов, организационная связь, многочисленные статьи и целые брошюры, наконец, публичная критика. Однако вместо того, чтобы перейти на путь марксистской политики, вожди ПОУМа, испугавшиеся неумолимых требований революции, окончательно вступили на путь центризма. Все это для Вэра, очевидно, случайности, не имеющие значения. Зато огромное значение должна была иметь... центристская конференция в Брюсселе, где Вэр перед одним или двумя вождями ПОУМа произнес бы речь, которая в лучшем случае повторяла бы то, что сотни раз говорилось и писалось до конференции. В тов. Вэре и на этот раз центрист дополняется сектантом. Для сектанта высшим моментом жизни является собственное самоопределение на 1001-й конференции! Письмо Троцкого413 Наконец, последнее обвинение: опубликование письма Троцкого. Письмо, насколько знаю, действительно не предназначалось для опубликования. Но нужно же поистине утратить последние остатки политического чутья, чтобы видеть в опубликовании этого письма важный фактор в определении наших отношений с ПОУМом. Письмо квалифицировало участие в блоке с буржуазией, как измену пролетариату. Верно это или неверно? Мы никогда не заподозривали чистоты намерений Нина. Но политическая оценка его участия в Народном фронте как акта измены была совершенно правильна. Каким образом, однако, опубликование этого письма могло "отрезать" нас от Нина? Ведь мы и до письма были достаточно отрезаны от него, и не случайно: вся его политика шла вразрез с нашей. Нин не по капризу порвал с нами за три года до опубликования письма Троцкого. Или, может быть, Вэр хочет сказать, что после выборов Нин эволюционировал в нашу сторону, но что опубликование письма помешало его эволюции? Иного смысла слова Вэра иметь не могут, если они вообще имеют хоть тень смысла. На самом деле, как мы знаем, Нин и его друзья продолжали считать свое участие в Народном фронте, а затем в правительстве правильным и даже требовали возобновления этого участия. Дело шло и тут не об "ошибке", а о политической линии. Наконец, если допустить даже, что ПОУМ понял "ошибку" участия в Народном фронте, то каким образом опубликование письма с резкой характеристикой этой ошибки могло помешать эволюции ПОУМа? Хочет ли Вэр сказать (что-нибудь он хочет же сказать!), что Нин так обиделся на письмо, что решил вернуться на прежнюю неправильную позицию? Но такое мнение слишком оскорбительно для Нина, который руководствовался политическими идеями, а не соображениями мелкого личного самолюбия. Таковы те "ошибки" И[нтернационального] С[екретариата], которые Вэр ставит на одну доску с центристской политикой ПОУМа. Этим он показывает лишь, что он сам занимает позицию "третейского судьи" между марксизмом и центризмом. Подготовка к майским дням (1937)414 Дальше Вэр переходит к майским событиям этого года. "Можно констатировать, - говорит он, - что ПОУМ ожидал их и вооружался. Размах событий застиг партию врасплох. Но какая угодно партия была бы застигнута врасплох". Что ни фраза, то ошибка, притом не случайная ошибка, а продукт ложной политической линии. "Предвидеть" майские события и готовиться к ним можно было только одним-единственным путем: объявив непримиримую борьбу правительствам Каталонии и Испании; отказывая им в каком бы то ни было политическом сотрудничестве; противопоставляя свою партию всем остальным партиям, т. е. их руководящим центрам, в частности и в особенности, руководству С.Н.Т. (профессиональных союзов). Ни на минуту не позволять массам смешивать революционных вождей с лакеями буржуазии! Такого рода непримиримая политика, наряду, разумеется, с активным участием в военной борьбе и в революционных движениях масс, обеспечила бы ПОУМу непререкаемый авторитет в среде всех рабочих, прежде всего анархистских, составляющих большинство каталонского пролетариата. Вместо этого ПОУМ требовал возвращения своих вождей в состав контрреволюционного правительства и в то же время заверял в каждом номере "Батайа", будто рабочие могут без боя взять власть. ПОУМ выдвигал даже с этой целью игрушечный проект особого съезда, созванного буржуазным правительством для... передачи власти рабочим и крестьянам. Именно поэтому ПОУМ оказался застигнут врасплох, и майские события стали для него лишь новым этапом на пути к катастрофе. "Но, - восклицает Вэр, - любая партия была бы застигнута врасплох". Эта невероятная фраза снова показывает, что Вэр не знает разницы между центристской и марксистской партией. Можно, правда, признать, что действительно массовое восстание перерастает в той или другой степени каждую революционную партию. Но разница именно в степени: количество и здесь переходит в качество. Центристская партия захлебывается в событиях и тонет в них, а революционная партия в конце концов овладевает ими и обеспечивает победу. "Оборона, а не наступление" "4 и 5 мая, - продолжает Вэр, - его (ПОУМа) политика была правильна. Оборона, а не наступление. Идти к захвату власти было бы авантюрой в условиях момента. Великой ошибкой ПОУМа было сеять иллюзии во время отступления и выдавать поражение за победу". Вы видите, с какой аптекарской точностью Вэр взвешивает и уравновешивает "правильные" действия и "ошибки" ПОУМа? Однако все рассуждение его представляет сплошную ошибку. Кто и где сказал, что идти в мае на захват власти было бы авантюрой? Не таково, прежде всего, было мнение самого ПОУМа. Ведь еще накануне он уверял рабочих, что, как только они захотят, они возьмут власть без боя. Рабочие "захотели". Где же тут авантюра? Элемент подлой провокации со стороны сталинцев имеет с интересующей нас точки зрения второстепенное значение. Все опубликованные после событий отчеты показывают, что при сколько-нибудь серьезном и уверенном в себе руководстве победа майского восстания была бы обеспечена. В этом смысле ПОУМ был прав, когда говорил, что рабочие могут захватить власть, если "захотят". Он забывал лишь прибавить: к несчастью, у вас нет революционного руководства. ПОУМ потому и только потому не мог повести каталонский пролетариат в революционное наступление, что вся его предшествующая политика сделала его неспособным на такую инициативу. "Июльские дни" 1917 г. и "майские дни" 1937 г. Здесь тов. Вэр может, однако, возразить нам: "Но ведь и большевики в июле 1917 года не решились на захват власти, а ограничились обороной, выведя массы из огня с возможно наименьшими жертвами. Почему же эта политика оказывается непригодной для ПОУМа?" Разберем этот довод. Товарищи Снивлит и Вэр очень любят напоминать нам, что Испания - "не Россия", что нельзя применять повсюду "русские" методы и пр. Такого рода абстрактные поучения производят совсем несерьезное впечатление. Худо ли, хорошо ли, но мы старались в течение истекших шести лет анализировать конкретные условия испанской революции. В самом начале ее мы предупреждали, что не следует ждать быстрого темпа развития событий по образцу русского 1917 года. Наоборот, мы пользовались аналогией с Великой французской революцией, которая, начиная с 1789 года, прошла через ряд этапов, прежде чем достигла в 1793 году своей кульминации. Но именно потому, что мы не привыкли шаблонизировать исторические события, мы не считаем возможным переносить тактику большевиков в июле 1917 года в Петербурге на майские события 1937 года в Каталонии. "Испания - не Россия". Черты различия слишком очевидны. Вооруженная манифестация петербургского пролетариата вспыхнула уже через четыре месяца после начала революции, через три месяца после того, как большевистская партия развернула подлинно большевистскую программу (апрельские тезисы Ленина). Подавляющая масса населения гигантской страны едва начала выходить из февральских иллюзий. На фронте стояла 12-миллионная армия, до которой только начали докатываться слухи о большевиках. В этих условиях изолированное восстание петербургского пролетариата подвело бы его неминуемо под разгром. Надо было выиграть время. Этой обстановкой определялась тактика большевиков. В Испании майским событиям предшествовали не четыре месяца, а шесть лет революции. Массы всей страны проделали гигантский опыт. Они давно утратили иллюзии 1931 года, как и подогретые иллюзии Народного фронта. Они успели много раз показать во всех частях страны, что готовы идти до конца. Если бы пролетариат Каталонии захватил власть в мае 1937 года, - как он ее фактически захватил в июле 1936 года, - он нашел бы поддержку во всей Испании. Буржуазно-сталинская реакция не нашла бы и двух полков для подавления каталонских рабочих. На территории, занятой Франко, не только рабочие, но и крестьяне повернулись бы в сторону пролетарской Каталонии, изолировали бы фашистскую армию и внесли бы в нее неудержимое разложение. Вряд ли какое-либо иностранное государство решилось бы при этих условиях бросить на раскаленную испанскую почву свои полки. Интервенция стала бы фактически невозможной, или, по крайней мере, менее опасной. Разумеется, во всяком восстании есть элемент неизвестности и риска. Но весь дальнейший ход событий показал, что даже в случае поражения положение испанского пролетариата было бы неизмеримо более благоприятно, чем сейчас, не говоря уж о том, что революционная партия навсегда обеспечила бы свое будущее. На чем же основывает Вэр свое категорическое заявление, что захват власти в Каталонии был бы при данных условиях "авантюрой"? Решительно ни на чем, кроме... желания оправдать импотенцию центризма и заодно свою собствен