релась на солнышке толстенькая черная гадюка и детский  карательный
отряд загнал ее в кучу хвороста. Рассупонили и засупонили байдарки. Политрук
взял нетленные мощи "Салюта" и зашагал по висячему мостику в деревню.
     Из дневника капитана Янина: "Кресты. Какой день, не знаю, байдарку  уже
упаковал. Снял сапоги. Может, это и не Серега сапог прокусил, - такие  когти
отросли... Автобус в 18.15. Часа два  ехали  до  Куньи,  опять  через  линию
фронта. Ничего не поделаешь - надо. По советской территории до Москвы неделю
добираться.
     Мучил Олега, выкручивал руки, пытал, требуя, чтобы он сказал, где  штаб
отряда и фамилию командира. Но он презрительно смеялся и мужественно отвечал
только "Не скажу!" и "Ненавижу!". Никого не выдал и не проговорился. Вряд ли
он предатель.
     На станции привязал Серегу к скамейке и хотел допросить. Так и  сказал:
"Ну, будем исповедоваться?" Ирена подошла, отвязала его.  Посмотрела  как-то
странно. "Спасибо" сказала.
     В Кунье за мужество и храбрость  сфотографировались  у  стенда  "Лучшие
люди района". Аня по наружной стене залезла на здание вокзала,  оставила  на
выступающем кирпиче шифровку в центр.
     Городок по-немецки  чистенький  и  аккуратный,  пустой.  Висят  плакаты
оккупационных властей: "Немецкое командование просит русский народ выполнять
приказы  немецкого  командования,  не   укрывать    партизан    и    раненых
красноармейцев. За явку с повинной гарантируется помилование."
     Капитан Дещеревский подошел к кассе и сказал условный пароль:
     - Мне надо 8 билетов до Москвы.
     - Билетов нет. Подойдите через полчаса.
     Отзыв был правильный. Через час разведчики под видом туристов  занимали
два купе плацкартного вагона. На одного человека документов не было.
     - Да вы что, смерти моей хотите? - испугалась толстая проводница.  -  А
если облава, гестапо, наконец? Меня же расстреляют! Прямо и не знаю,  что  с
вами делать...
     Это провал, поняли все. Или  намек?  Действительно,  за  10  рейхсмарок
проводница согласилась, чтобы ее расстреляли.
     - Danke schon. Papiere ordnung. Sie kenen fahren.
     Знала бы она, кого везет.
     Поезд шел к линии фронта. Разведчики снова собрались в  одном  купе.  У
соседей - тихий шепот: "По сводкам  -  потери  не  так  велики.  Все  воюют.
Комендантский час ввели, документы проверяют... Когда ж эта война  кончится.
Все бомбят, бомбят, бомбят..."
     Вагон был набит беженцами.
     Скоро опять - волки с человеческими лицами и люди - с волчьими. Опять -
голодный паек. Ни мяса, ни масла, ни шоколада... Свои и чужие.  И  только  в
глубоком тылу можно понять, что всеми, и своими и чужими движет слепая  вера
в будущее счастье.
     Ирена присела на краешек лавки и как могла жалобно спросила:
     - Ну, вы нас с Серегой еще возьмете?
     Суровым молчанием ответили разведчики и снова тихо запели песни о любви
и о Родине.
     А где-то позади вышла в эфир русская радистка и гнала открытым  текстом
к линии фронта шифровку, в которой  даже  Мюллер,  шеф  гестапо,  ничего  не
понял.
     "Восьмой - четвертому! У меня два гроба и девять жизней.
     Срочно подготовьте дыру. Повторяю. У меня девять жизней!
     У меня девять жизней.
     У меня девять жизней..."

     К О Н Е Ц