Оцените этот текст:


-------------------------------------------------------------------
 Перевел с английского Ф.МЕНДЕЛЬСОН
 Сканирование  и проверка: Несененко Алексей tsw@inel.ru 13.1.1999
-------------------------------------------------------------------

                           Перевел с английского Ф.  МЕНДЕЛЬСОН

    Остров был стар, очень стар.  Даже Иилах, который лежал
у входа во внутреннюю лагуну миллионы миллионов лет, не
понимал, пока был еще жив, что это гребень первородного
материка, восставшего над водами в первые дни творения.
    Остров был длиной примерно в три мили и шириной в
полторы мили в самом широком месте.  Он судорожно изогнулся
вокруг синей лагуны, подобно гигантскому человеку,
пытающемуся дотянуться руками до пальцев ног. Сквозь
оставшийся просвет в лагуну врывалось море.
    Волнам было тесно в узком канале.  С бесконечным
упорством они пытались разрушить каменные стены, и рев
прибоя был здесь особенно хриплым и яростным - символ вечной
битвы между осажденной сушей и штурмующим ее океаном.
    На самом стрежне под грохочущими волнами лежал Иилах,
забытый временем и вселенной.
    В начале 1941 года к острову пришли японские корабли и
проникли через бурную стремнину канала в тихую лагуну.	С
палубы одного из кораблей пара любопытных глаз заметила
странный предмет в русле неспокойных вод.  Но обладатель
этих глаз был на службе у правительства, которое строго
пресекало всякую деятельность своих подданных, если она не
имела прямого отношения к войне.  Поэтому инженер Таку Онило
ограничился тем, что отметил в своем отчете:
    "В устье канала на дне находится массивное образование
из блестящей, похожей на гранит породы, длиной около
четырехсот футов при ширине в девяносто футов"
    Маленькие желтокожие люди построили подземные резервуары
для бензина и нефти и покинули остров.
    Океан наступал и отступал, снова наступал и снова
отступал.  Так проходили дни и годы, а десница времени
тяжела.  Дождливые сезоны приходили в положенный срок, и
вскоре ливни смыли все следы, оставленные человеком.  Там,
где машины обнажили землю, поднялись зеленые заросли.
Окончилась война.  Подземные резервуары слегка осели в своих
каменных гнездах, и в главных нефтепроводах появились
многочисленные трещины.  Нефть медленно просачивалась
наружу, и воды лагуны годами покрывала радужная пленка
    В сотнях миль от острова вблизи атолла Бикини произвели
один взрыв, затем другой, и перепутанные течения понесли
радиоактивные воды неведомыми Путями.  Первая волна
потенциальной энергии достигла острова ранней осенью 1946
года.
    Еще несколько лет спустя терпеливый чиновник, разбирая в
Токио архив императорского военно-морского флота Японии,
обнаружил документ о существовании тайного нефтехранилища.
По прошествии должного срока, в 19...  году, эскадренный
миноносец "Коулсон" отправился в обычное для таких случаев
инспекционное плавание.
    Час апокалипсиса пробил.
    Капитал-лейтенант Кент Мейнард угрюмо рассматривал
остров в бинокль.  Он был готов к неприятным неожиданностям,
однако не ждал ничего сверхъестественного.
    - Обычный подлесок, - пробормотал он.  - Цепь холмов,
хребет острова, деревья...
    И тут он умолк.
    На обращенном к ним склоне пальмовый лес прорезала
широкая просека.  Деревья на ней были глубоко вдавлены в
гигантскую борозду, уже поросшую травой и молодым
кустарником.  Борозда шириной примерно в сотню футов
тянулась от берега вверх по склону и обрывалась у длинного
плоского утеса, лежавшего близ вершины холма.
    Ничего не понимая, Мейнард уставился на фотографии
острова, сделанные еще японцами.  Машинально он обратился к
своему заместителю лейтенанту Джерсону.
    - Черт побери!  - сказал он.  - Как очутился здесь этот
утес?  Его нет ни на одной фотографии.
    Едва успев закрыть рот, он уже пожалел о сказанном
Джерсон взглянул на него с чуть прикрытой иронией и пожал
плечами.
    - Наверное, мы попали не на тот остров.
    Мейнард счел за лучшее промолчать. Этот Джерсон был
странным типом.  На языке у него всегда вертелись
какие-нибудь колкости.
    - Пожалуй, эта штука весит миллиона два тонн, -
продолжал лейтенант.  - Может, японцы нарочно притащили ее
сюда, чтобы сбить нас с толку?
    Последние слова Джерсона еще больше уязвили его:  как
раз в это мгновение, глядя на утес, он и в самом деле
подумал о японцах.  Однако вес утеса, определенный
лейтенантом довольно точно, заставил его отказаться от столь
диких предположений.  Если бы японцы могли сдвинуть с места
утес, весящий два миллиона тонн, они бы выиграли войну.
    Они вошли в лагуну без всяких происшествий.  Проход
оказался шире и глубже, чем предполагал Мейнард, судя по
японской карте, и это облегчило задачу.  Обедали они уже в
лагуне под прикрытием береговой гряды. Мейнард заметил на
воде нефтяные пятна и тотчас приказал следить, чтобы
кто-нибудь не бросил за борт спичку. Посовещавшись с
офицерами, он решил поджечь эту нефть, когда работа будет
закончена и эсминец выйдет из лагуны.
    Примерно в половине второго шлюпки были спущены на воду
и быстро добрались до берега.  Еще через час с помощью
калек, снятых с японских планов, удалось отыскать все четыре
замаскированных нефтехранилища.  Понадобилось немного больше
времени, чтобы определить их размеры и выяснить, что три из
них пусты.  Только четвертое, самое маленькое, оказалось
совершенно целым и полным высокооктанового бензина примерно
на семнадцать тысяч долларов.  Это была слишком маленькая
добыча для крупных танкеров, которые все еще выкачивали
остатки горючего из американских и японских нефтехранилищ на
островах.  Мейнард подумал, что сюда надо было бы прислать
за бензином лихтер, но это уже его не касалось.
    Несмотря на то, что все было закончено довольно быстро,
Мейнард с трудом поднялся на борт.
    - Что, сэр, совсем выдохлись?  - спросил Джерсон излишне
громко.
    Мейнард ощетинился и решил обследовать утес в тот же
вечер. Сразу после ужина он вызвал добровольцев.  Было уже
совсем темно, когда Мейнард с командой из семи матросов и
боцманом Юэллом высадились на песчаный пляж, окаймленный
высоченными пальмами.  Не теряя времени, они двинулись в
глубь острова.
    Луны не было, и лишь звезды мерцали среди разорванных
облаков - последних примет только что закончившегося
дождливого сезона.  Они шли по дну гигантской борозды,
инкрустированному поваленными деревьями.  При слабом свете
фонариков эти бесчисленные стволы, обугленные, впрессованные
в землю какой то сверхъестественной силой, производили
тягостное впечатление...
    Мейнард услышал, как один из матросов пробормотал:
    - Ну и тайфун же здесь был...  Натворить такое!
    "Не тайфун, - подумал Мейнард.  - Всесокрушающий ураган,
такой страшный, такой чудовищный, что..." И тут мысль его
словно споткнулась.  Он не мог себе представить ураган,
способный протащить двухмиллионотонную глыбу четверть мили,
да еще вверх по склону, на высоту четырехсот футов над
уровнем моря.  Вблизи поверхность утеса выглядела как
обыкновенный гранит.  В лучах фонариков он переливался
бесчисленными розовыми искрами.  Мейнард вел свою команду
вдоль поверженного великана, подавленный его размерами в
длину он насчитал четыреста шагов, и эта глыба нависала над
людьми как гигантская мерцающая стена. Даже верхний конец
утеса, глубоко зарывшийся в землю, возвышался над их
головами футов на пятьдесят.
    Ночь становилась все более жаркой, удушающе жаркой
Мейнард обливался потом.  Лишь мысль о том, что он выполняет
свой долг в столь тяжелых условиях, приносила ему
удовлетворение.  Он постоял в нерешительности, мрачно
наслаждаясь напряженным безмолвием первозданной ночи, потом
наконец сказал:
    - Отколите вот здесь и вот там несколько образцов! Эти
розовые прожилки довольно любопытны.
    Несколько секунд спустя нечеловеческий вопль разорвал
ночную тишину. Вспыхнули фонарики.  Они осветили матроса
Хикса, который бился в корчах на земле рядом с утесом. В
скрещении лучей все увидели его руку запястье казалось
тлеющим черным початком кукурузы.
    Он прикоснулся к Иилаху.
    Мейнард сделал обезумевшему от боли матросу укол морфия
и поспешил доставить его на корабль.  Тотчас связались с
базой. Дежурный хирург шаг за шагом давал по радио
указания, как вести операцию.  Было решено, что за
пострадавшим прилетит санитарный самолет.  В штабе, видимо,
недоумевали, как могло все это случиться, потому что оттуда
запросили "более подробные сведения" относительно "горячего"
утеса, к утру там уже окрестили его метеоритом.  Мейнард,
который обычно никогда не спорил с начальством, на сей раз,
услышав такое определение, насупился и позволил себе
заметить, что этот "метеорит" весит два миллиона тонн и
лежит на поверхности острова.
    - Я пошлю второго механика измерить температуру, -
сказал он.
    Судовой термометр показал, что температура поверхности
утеса едва достигает восьмисот градусов по Фаренгейту
(Примерно 430° по Цельсию).  И тогда Мейнарду задали вопрос,
от которого он побелел.
    - Да, сделали, - ответил он.  - Радиоактивность воды
чуть выше нормы.  Есть!  Мы немедленно уйдем из лагуны и
будем ждать корабль с учеными на внешнем рейде
    Он поспешил закончить разговор.  Девять человек побывали
всего в нескольких ярдах от утеса, в зоне смертоносного
излучения.  Да и эсминец, стоявший в полумиле от берега,
тоже должен был получить опасную дозу радиации.
    Однако золотые лепестки электроскопа не шевелились, а
опущенный в воду счетчик Гейгера - Мюллера лишь слабо
потрескивал, да и то с большими интервалами.  Немного
успокоившись, Мейнард спустился вниз навестить матроса
Хикса. Пострадавший забылся беспокойным сном, но, как
видно, не собирался умирать, что было уже неплохим
признаком.  Когда прилетел санитарный самолет, прибывший на
нем врач перевязал Хикса и взял на анализ кровь у всего
экипажа.  Поднявшись на мостик, этот симпатичный молодой
человек доложил Мейнарду.
    - Ну что ж, могу сказать, что подозрения не оправдались.
На корабле все в полном порядке, даже Хикс, если не считать
его руки.  Для восьмисот по Фаренгейту она сгорела чертовски
быстро.  Не понимаю.  Пять минут спустя, когда они все еще
стояли на мостике, пронзительные дикие крики с нижней палубы
взорвали тишину уединенного островка.
    Что-то дрогнуло в глубине Иилаха, шевельнулось.  Смутное
воспоминание о себе самом, о том, что он должен был сделать.
    В сущности, сознание впервые вернулось к нему в конце
1946 года, когда он ощутил прилив энергии извне.  Внешний
приток ослабел и постепенно исчез.  Его энергия была
ничтожно слаба.  Кора планеты, той, которую он знал раньше,
трепетала от приливов и отливов потенциальных сил еще не
остывшего юного мира, только что вышедшего из звездной
стадии.  И лишь долгое время спустя Иилах до конца понял, в
какое катастрофическое положение он попал.  Сначала же, пока
жизнь в нем еле теплилась, он был слишком сосредоточен в
себе самом, чтобы обращать внимание на окружающее.
    Усилием воли он заставил себя проанализировать и оценить
обстановку.  Напрягая радарное зрение, он обозрел свой новый
странный мир.  Иилах лежал на невысоком плато близ вершины
горы.  Более безжизненного зрелища не хранилось в ячейках
его памяти.  Здесь не было ни искры атомного огня, не было
кипящей лавы, всплесков энергии, выбрасываемой к небесам
силой могучих подземных взрывов.
    Гора, которую он видел, не представлялась ему островом
среди бескрайнего океана.  Он воспринимал предметы под водой
точно так же, как над поверхностью.  Его зрение, основанное
на сверхультракоротких волнах, не позволяло ему видеть воду.
Он понял, что находится на старой, умирающей планете, где
жизнь давным-давно угасла.  Он был одинок и тоже обречен на
смерть, если только ему не удастся отыскать источник,
который вернет ему силы.
    Простой логический процесс заставил его двинуться вниз
по склону навстречу потоку атомной энергии.  Но неизвестно
почему он очутился ниже несущего радиацию уровня, и ему
пришлось отползти назад.  Поскольку он уже двигался вверх по
склону, Иилах начал тяжело взбираться на ближайшую вершину,
чтобы выяснить, что находится позади нее.
    Когда он выбрался из невидимой и неощутимой воды лагуны,
произошло сразу два взаимоисключающих события.	Иилах
оказался отрезанным от несомой течениями атомной энергии.  И
одновременно вода перестала угнетать нейтронную и дейтронную
деятельность его собственного организма.  Жизнь его тела
сразу стала интенсивнее.  Период медленного угасания
миновал.  Он опять превратился в гигантскую самозаряжающуюся
батарею, способную черпать нормальные дозы радиоактивной
жизни из составляющих его элементов.  И хотя дозы эти
по-прежнему оставались совершенно недостаточными, Иилах
снова подумал: "Я что-то должен сделать.  Но что?" Иилах
напрягся.  Все усиливающийся поток электронов ринулся в
огромные ячейки его памяти.  Но память молчала, и поток
ослаб.
    Постепенное пробуждение жизненной активности позволило
ему составить более ясное, более точное представление об
окружающем.  Он начал посылать волну за волной ощупывающие
радарные сигналы к Луне, к Марсу, ко всем планетам солнечной
системы; и по мере того, как отраженные сигналы возвращались
к нему, Иилах с возрастающей тревогой убеждался, что все это
тоже мертвые тела.
    Он был в плену мертвой системы, обреченный на
неотвратимую гибель, когда его внутренняя энергия иссякнет,
он станет частицей безжизненной массы планеты, на которую
его забросили. И тогда он осознал, что уже был мертв.
Каким образом это произошло, он не мог понять, помнил
только, что разрушительная, парализующая субстанция внезапно
обрушилась на него, окружила и подавила все жизненные
процессы.  Со временем распад химических элементов превратил
эту субстанцию в безобидную массу, не способную более
изолировать его от мира.
    Теперь он снова жил, но такой слабой, еле теплящейся
жизнью, что ему оставалось только ждать конца.	И он ждал.
    В 19...  году он увидел эсминец, плывущий к нему по
небу.  Задолго до того, как корабль замедлил ход и
остановился прямо под ним, Иилах уже понял, что эта форма
жизни не имеет с ним ничего общего.  Внутри был слабенький
источник искусственного тепла, сквозь внешние стенки Иилах
улавливал мерцание тусклых огней.
    Весь этот первый день Иилах ждал, что существо обратит
на него внимание.  Но от корабля не исходило никаких волн.
Он был мертв, и, тем не менее, он парил в небе над плато.
Этого немыслимого явления Иилах не мог объяснить.  Он не
ощущал воды, не мог себе даже представить воздух, и его
ультракороткие излучения проходили сквозь людей, как если бы
их вообще не было.  Поэтому сейчас он понимал лишь одно:
перед ним чужая форма жизни, сумевшая приспособиться к
условиям мертвого для него мира.
    Но постепенно Иилах начал волноваться.  Существо могло
свободно передвигаться над поверхностью планеты.  Возможно,
оно знает, не сохранился ли где-нибудь источник атомной
энергии.  Но как установить контакт?  На следующий день,
когда Солнце стояло в зените, Иилах направил на крейсер луч
вопрошающей мысли.  Он нацелился прямо на тусклые огни
машинного отделения, где, по его представлению, должен был
находиться разум чуждого существа.
    Тридцать четыре человека, погибшие в машинном отделении,
были похоронены на самом берегу.  Оставшиеся в живых матросы
и офицеры перебрались на полмили в глубь острова.  Сначала
они решили разбить здесь лагерь и ждать, пока покинутый
всеми "Коулсон" не перестанет испускать смертоносную
радиацию.  Но на седьмой день, когда транспортные самолеты
уже начали доставлять научных работников со всем их
оборудованием, трое матросов заболели, и анализ крови
показал, что у них катастрофически падает количество красных
кровяных телец.  Поэтому Мейнард, не дожидаясь указаний
свыше, приказал переправить всю команду на Гавайские
острова.
    Офицерам он предоставил право выбора, однако предупредил
второго механика, первого артиллерийского офицера и тех
мичманов, которые помогали выносить трупы на палубу, чтобы
они, не надеясь на судьбу, тотчас улетели с первым же
самолетом.  Хотя приказ об эвакуации касался всех матросов,
многие попросили разрешения остаться.  И около десятка из
них это разрешение получили после того, как были тщательно
опрошены Джерсоном и сумели доказать, что и близко не
подходили к опасной зоне.
    Мейнард предпочел бы, чтобы Джерсон убрался с острова
одним из первых, но эта его надежда не сбылась.  Джерсон
остался вместе с лейтенантами-артиллеристами Лаусоном и Хори
и мичманами Мак-Пелти, Манчиевым и Робертсом.
    Среди матросов старшими по званию оказались главный
стюард-казначей Дженкинс и старший боцман Юэлл.
    Военных моряков на острове словно не замечали, разве что
иногда просили убраться со своими палатками куда-нибудь
подальше.  Наконец, когда стало ясно, что их не оставят в
покое, Мейнард скрепя сердце приказал перенести лагерь на
самую дальнюю косу, туда, где пальмы расступались, окружая
травянистую поляну.
    Неделя проходила за неделей, но никаких распоряжений
относительно его команды не поступало; Мейнард сначала
удивлялся, а потом впал в мрачность.  Но вот в одном из
номеров официальной газетенки, которая появилась на острове
вслед за учеными, бульдозерами и бетономешалками, во
"внутреннем обзоре" Мейнард вычитал кое-что, приоткрывшее
перед ним завесу.  Если верить автору статьи, между флотским
начальством и важными шишками из Комиссии по атомной энергии
разгорелся скандал.  В результате морякам приказали "не
вмешиваться".
    Мейнард читал обзор со смешанным чувством, в нем крепло
убеждение, что он остался единственным уполномоченным
военно-морского флота на острове.  Эта мысль вызывала в его
воображении головокружительные картины - он видел себя в
роли адмирала, если только ему удастся найти правильное
решение.  Но никакого иного решения, кроме как сидеть здесь
и следить в оба глаза за всем происходящим, он так и не мог
придумать.
    Мейнард потерял сон.  Целыми днями как можно незаметнее
ходил он по острову и осматривал наиболее интересные
установки и палаточные городки, в которых разместилась целая
армия ученых и их помощников.  А по ночам он перебирался из
одного тайного укрытия в другое, наблюдая за ярко освещенным
берегом лагуны.
    Остров казался сказочным, сверкающим оазисом под куполом
черной тихоокеанской ночи.  Гирлянды огней тянулись над
шелестящими волнами вдоль берега на целую милю.  На фоне
этого зарева вырисовывалось тяжелое сооружение, длинная
коробка из массивных железобетонных стен, протянувшихся
параллельно друг другу от подножия до самой вершины холма.
Внутри открытой сверху коробки лежал утес, и защитные стены
подступали к нему почти вплотную, чтобы отрезать его от
всего остального мира.	На стенах тоже горели фонари.
Только к полуночи рычание бульдозеров замолкало,
бетономешалки, вывалив последние порции смеси, спускались по
временной дороге на пляж, и наступала тишина.  Вся
громоздкая организация людей и механизмов погружалась в
тревожный сон.
    Мейнард ждал этого момента с горькой терпеливостью
человека, делающего гораздо больше, чем от него требуется.
    Его терпеливость принесла плоды.  Он оказался
единственным человеком, который собственными глазами увидел,
как утес вполз на вершину холма.
    Это было потрясающее зрелище.  До часу ночи оставалось
минут пятнадцать, и Мейнард уже считал этот день пропащим,
когда вдруг раздался непонятный звук.  Похоже было, что
самосвал высыпал целый кузов щебенки.  В первое мгновение
Мейнард испугался только за свой секретный наблюдательный
пункт: сейчас его обнаружат и все узнают о его ночной
деятельности.  Но уже в следующее мгновение он увидел при
свете фонарей надвигающийся утес.
    Железобетонные стены с грохотом рушились и крошились под
неудержимым натиском.  Пятьдесят, шестьдесят, наконец, все
девяносто футов чудовища вздыбились над холмом, тяжело
ухнули на вершину, и здесь утес снова замер.
    Два месяца Иилах наблюдал за судами, которые заходили в
лагуну.  Его заинтересовало, почему все они следуют одним и
тем же путем.  Может быть, способности их ограничены и
потому они держатся на одном и том же уровне?  Но еще
интереснее был тот факт, что неведомые существа каждый день
огибали остров и куда-то исчезали, скрываясь за высоким
выступом на восточном берегу.  И каждый раз, по прошествии
нескольких дней, они снова появлялись в его поле зрения, тем
же путем заходили в лагуну и повисали там над поверхностью
планеты.
    В течение этих месяцев Иилах с удивлением замечал
несколько раз другие маленькие, но гораздо более мощные
крылатые корабли, которые стремительно падали с большой
высоты и тоже исчезали где-то на востоке.  Всегда на
востоке.  Любопытство мучило его, но он боялся тратить свои
запасы энергии.  Наконец он заметил зарево огней, освещавших
по ночам восточную часть неба. Он освободил часть мощной
взрывной энергии на нижней поверхности своего тела, что
придало ему поступательное движение, и преодолел последние
семьдесят-восемьдесят футов, отделявшие его от вершины
холма. И сразу же пожалел об этом.
    Недалеко от берега на рейде стоял один корабль.  Зарево
огней над восточным склоном холма, по-видимому, не имело
своего источника энергии.  Пока он осматривался, десяток
грузовиков и бульдозеров суетились вокруг него, причем
некоторые приближались к нему почтя вплотную.  Что именно
они делали и чего хотели, он не мог понять.  Он посылал в
различных направлениях вопрошающие излучения, но ни на одно
не получил ответа.
    Потом он бросил это безнадежное дело.
    На следующее утро утес все еще лежал на вершине холма, и
теперь обе части острова были беззащитны перед обжигающими
зарядами энергии, которые он ночью беспорядочно излучал во
все стороны.
    Первый рапорт о причиненном ущербе Мейнард услышал от
стюарда-казначея Дженкинса. Семь шоферов с грузовиков и два
бульдозериста погибли, с десяток человек получили тяжелые
ожоги, и вся двухмесячная работа пошла прахом.
    Видимо, ученые посовещались и приняли какое-то решение,
потому что вскоре после полудня бульдозеры и грузовики,
нагруженные всяким оборудованием, двинулись куда то мимо
лагеря моряков.  Отправленный следом за ними матрос вернулся
и доложил, что ученые перебираются на мыс в дальнем нижнем
конце острова.
    Незадолго до сумерек произошло важное событие.  На
освещенную площадку перед палатками пришел сам начальник
экспедиции со своими четырьмя учеными помощниками и сказал,
что хочет видеть Мейнарда.  Гости улыбались, держались
дружелюбно, со всеми здоровались за руку.  Мейнард
представил им Джерсона, который, как на грех, (по мнению
Мейнарда) оказался в это время в лагере.  И тут делегация
ученых перешла к делу.
    - Как вы знаете, - сказал их начальник, - "Коулсон"
радиоактивен лишь отчасти.  Кормовая орудийная башня совсем
не пострадала, а потому мы просим, чтобы вы в порядке
сотрудничества обстреляли этот утес и разбили его на куски.
    Прошло какое то время, прежде чем Мейнард, опомнился от
удивления и сообразил, как ему следует ответить.
    В течение нескольких следующих дней он только спрашивал
ученых, уверены ли они, что утес можно разбить и тем самым
обезопасить.  Но в их просьбе отказал сразу.  Лишь на третий
день он нашел для этого вескую причину.
    - Все ваши предосторожности, джентльмены, недостаточны,
- сказал он.  - Вы переместили свой лагерь, но я считаю, что
с точки зрения безопасности этого мало, если утес
действительно взорвется.  Но, разумеется, если я получу
приказ от моего командования исполнить вашу просьбу, в таком
случае...
    Он оставил фразу незаконченной, поняв по их
разочарованным лицам, что они уже имели по этому поводу не
один горячий разговор по радио со своим собственным
начальством.  Прибывшая на четвертый день газетенка
сообщила, что один из "высших" морских офицеров в Вашингтоне
сделал заявление, согласно которому "любое решение подобного
рода может быть принято только представителем военно-
морского флота на острове".  Кроме того, в статье
говорилось, что военно-морское ведомство готово выслать на
место своего специалиста-атомщика, если к ним обратятся с
такой просьбой по соответствующим официальным каналам.
    Мейнарду стало ясно, что он действует именно так, как
этого хотелось бы его начальству.  К сожалению, как раз
тогда, когда он дочитывал статью, тишину разорвал
безошибочно узнанный им грохот пятидюймовых орудий эсминца,
самый резкий из всего артиллерийского оркестра.
    Мейнард, шатаясь, вскочил на ноги.	Он бросился бежать к
ближайшей высоте.  Прежде чем он достиг ее, с той стороны
лагуны снова донесся резкий удар, а затем последовал
оглушительный взрыв возле самого утеса Мейнард добежал до
своего наблюдательного пункта и увидел сквозь призмы бинокля
с десяток человек, которые суетились на корме позади
орудийной башни.  Ярость и возмущение с новой силой охватили
коменданта острова.  Он решил немедленно арестовать всех,
кто пробрался на эсминец, за опасное и злостное нарушение
приказа.
    У него мелькнула смутная мысль, что настали поистине
печальные времена, если из- за внутриведомственных склок
люди решаются открыто попирать авторитет армии и флота,
словно для них нет ничего святого.  Но эта мысль исчезла так
же быстро, как и появилась.
    Он дождался третьего залпа, затем устремился вниз к
своему лагерю. Мейнард послал восемь моряков на пляж, чтобы
перехватить тех, кто попытается вернуться на остров.  С
остальными своими людьми он поспешил к ближайшей шлюпке.  Им
пришлось огибать мыс кружным путем, так что когда Мейнард
добрался до опустевшего и снова безмолвного "Коулсона", он
заметил вдалеке лишь моторную лодку, уходившую за выступ
берега.
    Мейнард колебался.	Что делать - пуститься в погоню?  В
бинокль было хорошо видно, что утес почти не пострадал.
Неудача этих штатских крыс развеселила его и в то же время
обеспокоила.  Когда начальство узнает, что он не принял
необходимых мер и позволил посторонним проникнуть на
корабль, его не похвалят.
    Он все еще раздумывал об этом, когда Иилах двинулся вниз
по холму прямо на эсминец.
    Иилах заметил первую яркую вспышку орудийного залпа.  В
следующее мгновение он увидел мчащиеся на него маленькие
предметы.  В давным-давно забытые старые времена он научился
защищаться от метательных снарядов.  И теперь автоматически
сжался, чтобы отразить удар.
    Но эти предметы, вместо того чтобы просто ударить,
взорвались.  Сила взрыва ошеломила его.  Защитная кора
треснула.  Сотрясение прервало и замкнуло поток энергии
между электронными ячейками в его огромном теле.
    Автоматические стабилизирующие пластины мгновенно
послали восстанавливающие импульсы.  Раскаленная полужидкая
материя, составляющая большую часть его массы, стала еще
горячее, еще подвижнее.  Слабость соединений, вызванная
страшным потрясением, усилила приток жидкой материи к
поврежденным местам, где жидкость сразу затвердела под
огромным давлением.  Память восстановилась.  Иилах старался
понять, что это было.  Попытка установить контакт?
    Такая возможность взволновала его.	Вместо того чтобы
закрыть зияющую брешь в своей внешней броне, он лишь укрепил
следующий за ней защитный слой, чтобы приостановить утечку
радиоактивной энергии.	И стал ждать.  Еще один метательный
снаряд и страшный взрывной удар при столкновении...
    После дюжины таких ударов, которые разрушали его
защитный панцирь, Иилахом овладело сомнение.  Если это и
были сигналы, он не мог их принять или понять.	Он ускорил
химическую реакцию, которая должна была укрепить внешний
панцирь.  Но взрывающиеся предметы разбивали его защиту
быстрее, чем он успевал затягивать пробоины.
    Однако он все еще не мог поверить, что это было
нападение.  За все его предыдущее существование никто не
нападал на него таким способом.  Каким именно способом
действовали против него раньше, Иилах тоже не мог вспомнить.
Но, во всяком случае, не на таком примитивном, чисто
молекулярном уровне.
    Когда, наконец, он все же убедился, что это нападение,
Иилах не почувствовал гнева.  Защитные рефлексы его были
логическими, а не эмоциональными.  Он рассмотрел эсминец и
решил, что его следует удалить от себя.  И впредь надо будет
удалять любое подобное создание, если оно попытается
приблизиться.  И все движущиеся предметы, которые он видел с
вершины холма, - от всего этого надо избавиться.
    Он двинулся вниз по склону холма.
    Существо, неподвижно парившее над плато, перестало
изрыгать пламя.  Когда Иилах приблизился, единственным
признаком жизни был удлиненный предмет гораздо меньшего
размера, который быстро плыл вдоль борта.
    В этот момент Иилах погрузился в воду.
    Он ощутил что-то вроде шока.  Он почти забыл, что на
этой пустынной горе был определенный уровень, ниже которого
все его жизненные силы ослабевали.
    Иилах заколебался.	Затем медленно двинулся дальше вниз,
в угнетающую среду, чувствуя, что теперь он достаточно
силен, чтобы противостоять такому чисто негативному
давлению.
    Эсминец снова открыл по нему огонь.
    Снаряды, выпущенные почти в упор, вырывали глубокие
воронки в девяностофутовом утесе, каким Иилах представлялся
врагу. Когда эта каменная громада коснулась эсминца,
стрельба прекратилась.	Мейнард, защищавший корабль до
последней возможности, бросился со своими людьми в шлюпку у
противоположного борта и теперь уходил на предельной
скорости.
    Иилах толкнул эсминец.  Боль от титанических ударов была
подобна боли, которую испытывает любое живое существо при
частичном разрушении его тела. Медленно, с трудом, он
восстанавливал самого себя.  А потом с яростью, гневом и уже
со страхом толкнул еще раз.  Через несколько минут он
отбросил это странное неуклюжее существо на скалы у самого
края платформы.  Дальше этих скал гора уходила вниз крутым
обрывом.
    И тут случилось неожиданное.  Попав на скалы, нелепое
существо начало содрогаться и раскачиваться, словно внутри
него пробудились какие-то разрушительные силы.	Оно упало на
один бок, словно раненый зверь, еще раз вздрогнуло и начало
разваливаться на части.
    Это было удивительное зрелище.  Иилах выполз из воды,
поднялся на гору и снова начал спускаться по другому склону
к лагуне, куда только что зашел грузовой корабль.  Однако
грузовоз успел обогнуть мыс, войти в канал и убраться из
лагуны.  Проплыв над мрачной глубокой долиной, начинавшейся
за внешними рифами, он удалился на несколько миль, замедлил
ход и стал на якорь.
    Иилаху хотелось отогнать его подальше, но он был
ограничен в своих движениях.  Поэтому, едва грузовоз
остановился, Иилах развернулся и пополз к мысу, где
собрались в кучу маленькие предметы.  Он не замечал людей,
которые спасались на отмелях недалеко от берега и оттуда в
относительной безопасности следили за разгромом своего
лагеря.
    Иилах, распаленный гневом, обрушился на машины.
Немногие шоферы, пытавшиеся их спасти, превратились в
кровавую кашу среди сплющенного металла.
    В тот день многие пострадали от собственной
фантастической глупости или паники.  Иилах двигался со
скоростью около восьми миль в час.  И все же триста
семнадцать человек попались в индивидуальные ловушки и были
раздавлены чудовищем, которое даже не подозревало об их
существовании. Очевидно, каждому казалось, что Иилах
гонится именно за ним.
    Наконец Иилах взобрался на ближайшую высоту и оглядел
небо в поисках новых противников.  Но увидел только грузовоз
милях в четырех от берега - этого нечего было опасаться.
    Темнота медленно опускалась на остров.  Мейнард
осторожно шел по траве, освещая прямо перед собой крутой
спуск лучом фонарика.  Каждые несколько шагов он спрашивал:
    - Есть здесь кто-нибудь?
    Так продолжалось уже несколько часов.  В сгущавшихся
сумерках моряки разыскивали уцелевших, сажали их в шлюпку и
отвозили через лагуну по каналу на рейд, где стоял грузовой
корабль.
    По радио был передан приказ.  За сорок восемь часов они
должны были закончить эвакуацию.  После этого автоматически
управляемый самолет сбросит бомбу.
    Мейнард представил себе, что он остался один на этом
погруженном во мрак острове, обители чудовища.	И
содрогнулся от почти чувственной радости.  Он был бледен,
его била лихорадка от ужаса и восторга.  Все было, как в те
далекие времена, когда его корабль шел в строю армады,
обстреливающей японское побережье.  Тогда он тоже скучал,
пока не представил себя там, на берегу, в самой гуще
разрывов.
    Стон отвлек его от этих мыслей.  При свете фонарика
Мейнард различил знакомое лицо.  Человек был придавлен
упавшим деревом.  Джерсон приблизился и сделал ему укол
морфия.  Мейнард нагнулся над раненым.
    Это был один из всемирно известных физиков, прибывших на
остров.  Сразу же после катастрофы о нем без конца
запрашивали по радио.  Без его согласия ни один ученый совет
не решался одобрить план бомбардировки, выдвинутый
военно-морским штабом.
    - Сэр, - начал Мейнард, - что вы думаете относительно...
    Он поперхнулся и мысленно сделал шаг назад.  На какой-то
миг он забыл, что его флотское начальство, получив от
правительства разрешение действовать по своему усмотрению,
уже отдало приказ использовать атомную бомбу.
    Ученый вздрогнул.
    - Мейнард! - прохрипел он.  - С этой штукой что-то
нечисто.  Не позволяй им делать ничего...
    Глаза расширились от боли. Голос прервался.
    Нужно было спросить его.  Немедленно!  Через несколько
секунд великий ученый погрузится в наркотический сон и
очнется не скоро.  Через мгновение будет уже слишком поздно!
    Это мгновение пролетело.
    Лейтенант Джерсон поднялся на ноги.
    - Ну вот, думаю, все будет в порядке, капитан, - сказал
он.  Потом повернулся к морякам с носилками:  - Двое из вас
отнесут этого человека в шлюпку.  Осторожно!  Я его усыпил.
    Мейнард последовал за носилками, не говоря ни слова.  Он
чувствовал, что так и не успел принять самостоятельное
решение.
    Ночь тянулась бесконечно
    Наконец наступил серенький рассвет.  Вскоре после
восхода солнца тропический ливень прошел над островом и
унесся дальше, на восток.  Небо стало удивительно синим, а
море таким спокойным, что вода вокруг острова казалась
неподвижным зеркалом.
    Из синей дали, отбрасывая быструю тень на неподвижный
океан, появился самолет с автопилотом.	Еще не видя его,
Иилах почувствовал, какой груз он несет.  Дрожь пробежала по
всему его телу.  Огромные электронные ячейки раскрылись и
замерли в жадном нетерпении, и на миг ему показалось, что
это приближается кто-то из его породы.
    Он послал навстречу ему предупреждающий мысль сигнал.
Многие самолеты, которым он направлял свои мысленные волны,
выходили из-под контроля, нелепо кувыркались и падали.	Но
этот не изменил курса.	Когда он был почти над центром
острова, громоздкий, тяжелый предмет отделился от него,
лениво перевернулся несколько раз в воздухе и устремился
прямо на Иилах.  Он должен был взорваться примерно в ста
футах над целью.
    Механизм сработал безупречно, взрыв был титанический.
    Когда потрясающее действие огромной массы новой энергии
миновало, Иилах, полный жизни и сил, подумал с удивительной
ясностью:  "Ну конечно, как я мог забыть!  Именно это я и
дол жен сделать"
    Ему было странно, что он так долго не мог вспомнить.  Он
был послан сюда во время межгаллактическои войны, которая,
по-видимому, все еще продолжалась.  С огромными трудностями
его опустили на поверхность планеты, и здесь вражеские
лазутчики сразу вывели его из строя.  Но теперь он был готов
выполнить задание.
    Он произвел контрольные расчеты по Солнцу и далеким
планетам, до которых доходили сигналы его радаров.  Затем
приступил к решающей операции, чтобы растворить все защитные
поля внутри своего тела.  Он собрал все силы внутреннего
давления, и все его жизненные элементы в точно рассчитанное
мгновение сжались разом для последнего решающего прыжка.
    Взрыв, который чуть не вышиб Землю с ее орбиты, был
зарегистрирован всеми сейсмографами планеты.  А некоторое
время спустя астрономы рассчитали, что еще немного, и Земля
начала бы падать на Солнце.  И ни один человек не увидел бы,
как Солнце, превратившись в ослепительную сверхновую звезду,
сожгло бы всю солнечную систему, прежде чем потускнеть и
сжаться до своих прежних объемов.
    Если бы даже Иилах знал, что война, бушевавшая десять
тысяч миллионов веков назад, давно кончилась, он поступил бы
точно так же.
    У него не было выбора.
    Атомные бомбы роботы не рассуждают.


Last-modified: Fri, 15 Jan 1999 09:10:00 GMT
Оцените этот текст: